Do or die
В следующий раз имя Элизабет втянули в заговор настолько нелепый, что он ни у кого и не вызвал подозрений в ее причастности: какой-то несчастный учитель из Клибури объявил себя Кортни, и начал собирать людей, чтобы соединиться со своей «подругой по постели». Учителя быстренько повязали и казнили, а к Элизабет формально приставили сэра Томаса Попа – нужен был человек, у которого она была бы на глазах.
сэр Томас
читать дальшеО том, как усердно сэр Поп развлекал свою подопечную, много писал в восемнадцатом веке Томас Вартон, преподаватель из Оксфорда. Собственно, он написал биографию Попа, и включил в нее массу деталей периода, когда тот был приставлен к принцессе. В библиографии он утверждал, что почерпнул свои сведения из «оригинальных источников», так что те, кто писал после него, ссылались уже на Вартона. Увы, в «оригинальных источниках» (дневнике Machyn’s Diary) ничего из того, о чем писал Вартон, не было. Исследовать сам первоисточник потрудился лишь француз Визенер, который писал биографию Элизабет (считающуюся одной из лучших), и... обнаружил, что ничего подобного в Дневнике не написано.
Более того, Вартон утверждал, что Поп приглядывал за Элизабет до самой смерти Мэри. На самом же деле, Попа освободили от этой обязанности уже в октябре 1556 года, как только разобрались со всеми заговорами и навсегда запретили Кэт Эшли приближаться к особе принцессы (из Тауэра ее выпустили). Вот одно интересное письмо от Элизабет того периода действительно существует. Написала она его 29 октября своему другу и защитнику, лорду Винчестеру. В нем она призывает его настаивать на совете в будущем верить ее и только ее собственным показаниям по всем делам, «For in the earth, my lord, none of my state hath been and yet is, more misused with them of mine own family than myself”.
Очень долго было принято думать, что Элизабет обвиняет здесь свою сестру, ведь другой семьи у нее не было. Только сравнительно недавно кто-то обратил внимание, что среди Тюдоров словом ”family” обозначили не семью, а «фамилию» в расширенном смысле, членов штата двора. Для родственников по крови Тюдоры использовали слово ”kindred”. То есть, Элизабет в этом письме обвиняет в интригах своих приближенных, прикрывающихся ее именем и ее интересами. Правда или нет, пусть это останется на ее совести.
Характер будущей королевы заставляет предполагать, что она действовала по обоим направлениям, ожидая, какое из них вернее приведет ее к власти. Скорее всего, она позволила бунтовщикам восстания Вайатта думать, что они радеют для нее, потому что шанс, что Мэри будет продана и предана восставшим, был более, чем велик. Но потом старшая сестра могла объяснить младшей, насколько ее статус проблематичен на самом деле.
Надо сказать, что Мэри была, все-таки, намерена держать сестру подальше от Лондона, но той уж очень хотелось снова быть при дворе. Приглашение она получила в ноябре, но все пошло именно так скверно, как и опасалась королева. Для начала, Элизабет была достаточно бестактна, чтобы въехать в столицу в начале декабря во главе роскошного кортежа из 200 джентельменов, одетых в черный вельвет, украшенных массивными золотыми статусными цепями и носящих ее герб. Во-вторых, придворные слишком рьяно кинулись в Сометсет Хаус теперь, когда преемницей власти практически наверняка становилась Элизабет. И, наконец, именно этот момент Филипп выбрал для того, чтобы снова начать прессовать жену на предмет замужества ее сестры с герцогом Савойским.
Как показали более поздние события, Мэри отнюдь не была в восторге от планов мужа. В декабре 1556 года она мало что могла сделать: сам Филипп прибывал в Лондон в марте 1557, да еще и с двумя своими кузинами. Судя по панике, которую проявили сестры, они верили, что герцогини Пармская и Лотарингская приезжают для того, чтобы организовать похищение Элизабет. Во всяком случае, посол Франции утверждал, что это так. Но французы избрали своим вестником даму более, чем подозрительную, Элизабет Брук.
Вдова молодого Вайата, она была бы маркизой Нортхемптон (Нортхемптоном был брат Екатерины Парр), если бы королева признала ее брак. Дело в том, что маркиз развелся со своей первой женой, обвинив ту в неверности. Мэри то ли что-то знала об этом деле, то ли подозревала (дело действительно было нечистое), но брак маркиза она не утвердила, и лишила его всех титулов, что поставило миледи Брук в положение непонятно кого. Она нашла приют при дворе Элизабет, где уже жила одна особа со странной репутацией - бывшая графиня Сассекс Анна Калторп, которая сама в свое время бежала во Францию, чтобы вынудить своего нелюбимого мужа аннулировать их брак, что тот и сделал.
Элизабет Брук
Элизабет удалилась в Хатфилд, не дождавшись Рождества, и те, кто видели ее на пути из Лондона отметили зеленоватый цвет лица и учащенное дыхание. Это отнесли на счет очередной ссоры с сестрой, конечно, но дело было не ссоре, Элизабет просто была всерьез напугана. Хотя Филипп и был королем без реальной власти в своем королевстве, он все-таки был королем Англии. Сохранился оригинал письма Мэри Филиппу, в котором она довольно энергично возражает против брака сестры и герцога Савойского. Оригинал носит следы многочисленных исправлений, сделанных рукой Мэри. В результате, она ограничилась тем, что заявила мужу: она не понимает его аргументов о том, что замужество ее сестры – это ее долг перед верой. Опять ж, обстоятельства не дают никакой возможности начать переговоры в отсутствие самого Филиппа.
Что ж, Филипп явился в Англию. Самое любопытное, что Филипп искренне не мог понять, почему Элизабет и Мэри уперлись. Эммануэл Филиберт был красив, молод, талантлив и умен. Замужество принцессы с герцогом Савойским ввело бы Англию на весьма долгое время в орбиту владений Габсбургов в Европе, причем герцог Савойский был бы принят англичанами гораздо лучше, чем сам Филипп: национальность герцога не вызывала в Англии сильных чувств, и у него не было за пределами Англии обширных владений, которые отвлекали бы его время и внимание от английских дел. Выйдя замуж, Элизабет стала бы совершенно легитимной королевой, передав через себя и несомненно чистых кровей мужа королевские права своим детям, ее королевство потенциально получало шанс приобрести со временем не женщину на тороне, а короля. Филипп не считал свою жену настоящей правительницей, и не мог поверить, что женщина в принципе может править суверенно. Нет, Габсбурги, конечно, охотно делали женщин своей семьи правительницами областей империи, но ведь истинная власть была не у них.
Но Элизабет-то знала совершенно точно, что она сможет править, и, более того, будет править в любом случае. Что касается Мэри, то ее позицию можно объяснить по-разному. Это действительно мог быть альянс сестер, что подтверждается визитом Мэри в Хатфилд летом 1558 года, и ответным визитом Элизабет в Ричмонд. Другие историки утверждают, что ссылки на эти визиты – фальсификации, и Мэри возражала против брака сестры с Филибертом потому, что этот брак давал Элизабет, скрытой еретичке, бастарду, и дочери осужденной за адьюлтер шлюхи, с ее точки зрения, трон. Как бы там ни было, но 6 ноября 1558 года Мэри официально объявила свою сестру наследницей престола. Известить Элизабет об этом была отправлена Джейн Дормер, герцогиня Фериа.
Герцогиня прибыла не с пустыми руками. Она почему-то привезла Элизабет королевские украшения, которые обычно хранились при дворе. Это имеет какой-то смысл, несомненно. Джейн так же передала две просьбы Мэри к своей наследнице: оплатить долги и сохранить в стране католическую религию. «Я молю Бога, чтобы земля разверзлась и поглотила меня, если я не истинная католичка!», - ответила Элизабет, если верить Джейн Дормер.
Сандис, ставший при Элизабет одним их ведущих епископов, утверждает, что двоим членам совета, посланным к ней с миссией, аналогичной миссии Джейн, был дан другой ответ. Вообще, примечателен сам по себе факт, что в Хатфилд отправились независимые посланцы: от самой королевы и, отдельно, от совета.
По словам Сандиса, членам совета, добавившим к двум уже упомянутым пожеланиям еще одно, что королевский совет при новой королеве должен остаться в прежнем составе, Элизабет ответила, что так же свободна сама выбирать себе совет, как была свободна Мэри, а что касается религии, то она полагается на волю Бога, потому что только его воля имеет в этом вопросе значение.
Кто из них отходит от истины? Сандис, скорее всего. Не в характере Элизабет было дерзить прежде, чем она была уверена, что дерзить можно. Далее, относительно религии у будушей королевы были свои соображения. В прошлом остались времена, когда серьезная ученая девочка впитывала новые принципы на проповедях в покоях мачехи. Она повзрослела, увидела, как при помощи религиозного вопроса манипулируют людьми и судьбами королевств, и сделала выводы. Ей даже не пришлось что-то изобретать, она просто вернулась к линии, намеченной ее отцом: поддерживать ту религию, которую в данный момент поддерживать выгодно.
И, наконец, в пользу записей Джейн Дормер говорит то, что они настолько хорошо поладили с Элизабет, что та пригласила дополнить им компанию мужа Джейн, герцога Фериа (тогда еще графа). И вот тот нарвался. Граф был в Лондоне в качестве посланца Филиппа, прибыв, чтобы поздравить королевский совет, и передать ему одобрение Филиппа. Мэри встретила графа ласково, но письмо, которое тот привез от Филиппа, читать не стала, сказавшись слишком больной и слабой. Члены же совета выслушали вежливости графа в гробовом молчании. Как выразился Фериа, «они смотрели так, словно я привез им буллу от мертвого папы». Так оно и было, по существу. Мэри умирала, и кем без нее был для англичан Филипп?
Очевидно, граф разнервничался, потому что иначе объяснить его поведение с Элизабет можно только глупостью, а глупцом он не был. Поздравив принцессу, он зачем-то стал убеждать ее в том, что своим счастьем она обязана Филиппу. К несчастью для графа, при разговоре были свидетели: лорд и леди Клинтоны. Может быть, будь они вдвоем, Элизабет и была бы с графом милосерднее, но не при свидетелях. Отповедь Элизабет Фериа описал в рапорте дословно, поэтому она фигурирует абсолютно во всех фильмах про Елизавету I, из чего можно судить, что отреагировала она абсолютно правильно, думая, что ее речь станет национальным достоянием. Стала. Элизабет заявила, что она наследует трон по воле народа Англии в благодаря своему законному праву, и не чувствует себя обязанной быть благодарной ни королеве, ни королю. Более того, она припомнила графу и то, как Филипп старался выдать ее замуж за иностранца, хотя королева потеряла любовь своих людей именно по этой причине.
леди Клинтон
Ничего не осталось неясным. Будечи человеком умным, граф все понял правильно. «Она горда и умна. Она явно досконально изучила, как ее отец вел свою международную политику, и я опасаюсь, что она не будет поддерживать религию. Я полагаю, что править она будет через мужчин, которые сплошь еретики, как и женщины вокруг нее. Кроме того, чувствуется, что она чрезвычайно раздражена всем тем, что случилось с ней во время правления королевы».
Но аудиенция еще не закончилась. Граф храбро указал Элизабет, что не пристало женщине выказывать жажду реванша и агрессивные чувства. Женщина должна быть милосердной и кроткой. Элизабет ответила, что милосердной и кроткой была ее сестра, когда короновалась, и что же из этого вышло?
Очевидно, что Элизабет вызвала у графа довольно сильную неприязнь, но он честно наблюдал и делал выводы: в фавор попадут граф Бедфорд, лорд Роберт Дадли, сэр Николас Трогмортон, сэр Питер Кэрью, Томас Перри и Джон Харингтон. Граф полагал, что государственным секретарем станет сэр Уильям Сесил. Это, разумеется, список тех, кто участвовал в заговорах против Мэри (кроме Сесила, тот в политику не вмешивался).
Граф сделал вывод, что начинать свое правление Элизабет будет вместе с уже готовой оппозицией режиму королевы, хотя «нет такого еретика или предателя в королевстве, которой не поднялся бы из могилы ради счастья примкнуть к ее последователям». Он также подметил, что Элизабет явно не потерпит ничьего руководства своими действиями. Граф не ошибся ни в одном из своих предположений.
сэр Томасчитать дальшеО том, как усердно сэр Поп развлекал свою подопечную, много писал в восемнадцатом веке Томас Вартон, преподаватель из Оксфорда. Собственно, он написал биографию Попа, и включил в нее массу деталей периода, когда тот был приставлен к принцессе. В библиографии он утверждал, что почерпнул свои сведения из «оригинальных источников», так что те, кто писал после него, ссылались уже на Вартона. Увы, в «оригинальных источниках» (дневнике Machyn’s Diary) ничего из того, о чем писал Вартон, не было. Исследовать сам первоисточник потрудился лишь француз Визенер, который писал биографию Элизабет (считающуюся одной из лучших), и... обнаружил, что ничего подобного в Дневнике не написано.
Более того, Вартон утверждал, что Поп приглядывал за Элизабет до самой смерти Мэри. На самом же деле, Попа освободили от этой обязанности уже в октябре 1556 года, как только разобрались со всеми заговорами и навсегда запретили Кэт Эшли приближаться к особе принцессы (из Тауэра ее выпустили). Вот одно интересное письмо от Элизабет того периода действительно существует. Написала она его 29 октября своему другу и защитнику, лорду Винчестеру. В нем она призывает его настаивать на совете в будущем верить ее и только ее собственным показаниям по всем делам, «For in the earth, my lord, none of my state hath been and yet is, more misused with them of mine own family than myself”.
Очень долго было принято думать, что Элизабет обвиняет здесь свою сестру, ведь другой семьи у нее не было. Только сравнительно недавно кто-то обратил внимание, что среди Тюдоров словом ”family” обозначили не семью, а «фамилию» в расширенном смысле, членов штата двора. Для родственников по крови Тюдоры использовали слово ”kindred”. То есть, Элизабет в этом письме обвиняет в интригах своих приближенных, прикрывающихся ее именем и ее интересами. Правда или нет, пусть это останется на ее совести.
Характер будущей королевы заставляет предполагать, что она действовала по обоим направлениям, ожидая, какое из них вернее приведет ее к власти. Скорее всего, она позволила бунтовщикам восстания Вайатта думать, что они радеют для нее, потому что шанс, что Мэри будет продана и предана восставшим, был более, чем велик. Но потом старшая сестра могла объяснить младшей, насколько ее статус проблематичен на самом деле.
Надо сказать, что Мэри была, все-таки, намерена держать сестру подальше от Лондона, но той уж очень хотелось снова быть при дворе. Приглашение она получила в ноябре, но все пошло именно так скверно, как и опасалась королева. Для начала, Элизабет была достаточно бестактна, чтобы въехать в столицу в начале декабря во главе роскошного кортежа из 200 джентельменов, одетых в черный вельвет, украшенных массивными золотыми статусными цепями и носящих ее герб. Во-вторых, придворные слишком рьяно кинулись в Сометсет Хаус теперь, когда преемницей власти практически наверняка становилась Элизабет. И, наконец, именно этот момент Филипп выбрал для того, чтобы снова начать прессовать жену на предмет замужества ее сестры с герцогом Савойским.
Как показали более поздние события, Мэри отнюдь не была в восторге от планов мужа. В декабре 1556 года она мало что могла сделать: сам Филипп прибывал в Лондон в марте 1557, да еще и с двумя своими кузинами. Судя по панике, которую проявили сестры, они верили, что герцогини Пармская и Лотарингская приезжают для того, чтобы организовать похищение Элизабет. Во всяком случае, посол Франции утверждал, что это так. Но французы избрали своим вестником даму более, чем подозрительную, Элизабет Брук.
Вдова молодого Вайата, она была бы маркизой Нортхемптон (Нортхемптоном был брат Екатерины Парр), если бы королева признала ее брак. Дело в том, что маркиз развелся со своей первой женой, обвинив ту в неверности. Мэри то ли что-то знала об этом деле, то ли подозревала (дело действительно было нечистое), но брак маркиза она не утвердила, и лишила его всех титулов, что поставило миледи Брук в положение непонятно кого. Она нашла приют при дворе Элизабет, где уже жила одна особа со странной репутацией - бывшая графиня Сассекс Анна Калторп, которая сама в свое время бежала во Францию, чтобы вынудить своего нелюбимого мужа аннулировать их брак, что тот и сделал.
Элизабет БрукЭлизабет удалилась в Хатфилд, не дождавшись Рождества, и те, кто видели ее на пути из Лондона отметили зеленоватый цвет лица и учащенное дыхание. Это отнесли на счет очередной ссоры с сестрой, конечно, но дело было не ссоре, Элизабет просто была всерьез напугана. Хотя Филипп и был королем без реальной власти в своем королевстве, он все-таки был королем Англии. Сохранился оригинал письма Мэри Филиппу, в котором она довольно энергично возражает против брака сестры и герцога Савойского. Оригинал носит следы многочисленных исправлений, сделанных рукой Мэри. В результате, она ограничилась тем, что заявила мужу: она не понимает его аргументов о том, что замужество ее сестры – это ее долг перед верой. Опять ж, обстоятельства не дают никакой возможности начать переговоры в отсутствие самого Филиппа.
Что ж, Филипп явился в Англию. Самое любопытное, что Филипп искренне не мог понять, почему Элизабет и Мэри уперлись. Эммануэл Филиберт был красив, молод, талантлив и умен. Замужество принцессы с герцогом Савойским ввело бы Англию на весьма долгое время в орбиту владений Габсбургов в Европе, причем герцог Савойский был бы принят англичанами гораздо лучше, чем сам Филипп: национальность герцога не вызывала в Англии сильных чувств, и у него не было за пределами Англии обширных владений, которые отвлекали бы его время и внимание от английских дел. Выйдя замуж, Элизабет стала бы совершенно легитимной королевой, передав через себя и несомненно чистых кровей мужа королевские права своим детям, ее королевство потенциально получало шанс приобрести со временем не женщину на тороне, а короля. Филипп не считал свою жену настоящей правительницей, и не мог поверить, что женщина в принципе может править суверенно. Нет, Габсбурги, конечно, охотно делали женщин своей семьи правительницами областей империи, но ведь истинная власть была не у них.
Но Элизабет-то знала совершенно точно, что она сможет править, и, более того, будет править в любом случае. Что касается Мэри, то ее позицию можно объяснить по-разному. Это действительно мог быть альянс сестер, что подтверждается визитом Мэри в Хатфилд летом 1558 года, и ответным визитом Элизабет в Ричмонд. Другие историки утверждают, что ссылки на эти визиты – фальсификации, и Мэри возражала против брака сестры с Филибертом потому, что этот брак давал Элизабет, скрытой еретичке, бастарду, и дочери осужденной за адьюлтер шлюхи, с ее точки зрения, трон. Как бы там ни было, но 6 ноября 1558 года Мэри официально объявила свою сестру наследницей престола. Известить Элизабет об этом была отправлена Джейн Дормер, герцогиня Фериа.
Герцогиня прибыла не с пустыми руками. Она почему-то привезла Элизабет королевские украшения, которые обычно хранились при дворе. Это имеет какой-то смысл, несомненно. Джейн так же передала две просьбы Мэри к своей наследнице: оплатить долги и сохранить в стране католическую религию. «Я молю Бога, чтобы земля разверзлась и поглотила меня, если я не истинная католичка!», - ответила Элизабет, если верить Джейн Дормер.
Сандис, ставший при Элизабет одним их ведущих епископов, утверждает, что двоим членам совета, посланным к ней с миссией, аналогичной миссии Джейн, был дан другой ответ. Вообще, примечателен сам по себе факт, что в Хатфилд отправились независимые посланцы: от самой королевы и, отдельно, от совета.
По словам Сандиса, членам совета, добавившим к двум уже упомянутым пожеланиям еще одно, что королевский совет при новой королеве должен остаться в прежнем составе, Элизабет ответила, что так же свободна сама выбирать себе совет, как была свободна Мэри, а что касается религии, то она полагается на волю Бога, потому что только его воля имеет в этом вопросе значение.
Кто из них отходит от истины? Сандис, скорее всего. Не в характере Элизабет было дерзить прежде, чем она была уверена, что дерзить можно. Далее, относительно религии у будушей королевы были свои соображения. В прошлом остались времена, когда серьезная ученая девочка впитывала новые принципы на проповедях в покоях мачехи. Она повзрослела, увидела, как при помощи религиозного вопроса манипулируют людьми и судьбами королевств, и сделала выводы. Ей даже не пришлось что-то изобретать, она просто вернулась к линии, намеченной ее отцом: поддерживать ту религию, которую в данный момент поддерживать выгодно.
И, наконец, в пользу записей Джейн Дормер говорит то, что они настолько хорошо поладили с Элизабет, что та пригласила дополнить им компанию мужа Джейн, герцога Фериа (тогда еще графа). И вот тот нарвался. Граф был в Лондоне в качестве посланца Филиппа, прибыв, чтобы поздравить королевский совет, и передать ему одобрение Филиппа. Мэри встретила графа ласково, но письмо, которое тот привез от Филиппа, читать не стала, сказавшись слишком больной и слабой. Члены же совета выслушали вежливости графа в гробовом молчании. Как выразился Фериа, «они смотрели так, словно я привез им буллу от мертвого папы». Так оно и было, по существу. Мэри умирала, и кем без нее был для англичан Филипп?
Очевидно, граф разнервничался, потому что иначе объяснить его поведение с Элизабет можно только глупостью, а глупцом он не был. Поздравив принцессу, он зачем-то стал убеждать ее в том, что своим счастьем она обязана Филиппу. К несчастью для графа, при разговоре были свидетели: лорд и леди Клинтоны. Может быть, будь они вдвоем, Элизабет и была бы с графом милосерднее, но не при свидетелях. Отповедь Элизабет Фериа описал в рапорте дословно, поэтому она фигурирует абсолютно во всех фильмах про Елизавету I, из чего можно судить, что отреагировала она абсолютно правильно, думая, что ее речь станет национальным достоянием. Стала. Элизабет заявила, что она наследует трон по воле народа Англии в благодаря своему законному праву, и не чувствует себя обязанной быть благодарной ни королеве, ни королю. Более того, она припомнила графу и то, как Филипп старался выдать ее замуж за иностранца, хотя королева потеряла любовь своих людей именно по этой причине.
леди КлинтонНичего не осталось неясным. Будечи человеком умным, граф все понял правильно. «Она горда и умна. Она явно досконально изучила, как ее отец вел свою международную политику, и я опасаюсь, что она не будет поддерживать религию. Я полагаю, что править она будет через мужчин, которые сплошь еретики, как и женщины вокруг нее. Кроме того, чувствуется, что она чрезвычайно раздражена всем тем, что случилось с ней во время правления королевы».
Но аудиенция еще не закончилась. Граф храбро указал Элизабет, что не пристало женщине выказывать жажду реванша и агрессивные чувства. Женщина должна быть милосердной и кроткой. Элизабет ответила, что милосердной и кроткой была ее сестра, когда короновалась, и что же из этого вышло?
Очевидно, что Элизабет вызвала у графа довольно сильную неприязнь, но он честно наблюдал и делал выводы: в фавор попадут граф Бедфорд, лорд Роберт Дадли, сэр Николас Трогмортон, сэр Питер Кэрью, Томас Перри и Джон Харингтон. Граф полагал, что государственным секретарем станет сэр Уильям Сесил. Это, разумеется, список тех, кто участвовал в заговорах против Мэри (кроме Сесила, тот в политику не вмешивался).
Граф сделал вывод, что начинать свое правление Элизабет будет вместе с уже готовой оппозицией режиму королевы, хотя «нет такого еретика или предателя в королевстве, которой не поднялся бы из могилы ради счастья примкнуть к ее последователям». Он также подметил, что Элизабет явно не потерпит ничьего руководства своими действиями. Граф не ошибся ни в одном из своих предположений.
@темы: Elisabeth I
мать-героиня
герцогиня
лорд Винчестер 
Джон Фортескью
гробница лорда и леди Вильямс
Дороти Стаффорд
сэр Генри Бедингфилд
замок в Вудстоке
леди Френсис Брендон
леди Элеанор Брендон
леди Маргарет Клиффорд 
Джейн Грей
Катрин Грей
Мэри Грей
Элизабет Марка Сатчвилла
леди Тирвит
Перри
красавчик Томас
"Адова Бездна" или Анна Стенхоуп
1545
Пирго Парк в 1910 - перестроен, конечно
Елизавета в детстве
Книга Екатерины (издавалась до 1548 года)
леди Маргарет Брайан
сэр Джон Шелтон
Кэт Шаперно
сэр Энтони Дэнни