Нашла много работ Владимира Румянцева, но в Интернете повсюду только перепосты его картин и инфа, что продаются его работы в "Контакте Рисовальщика" на Мойке. Его собственного сайта не нашла.
читать дальшеИ чего вы думаете? На следующий день утром этот негодяй и тиран действительно собрался тащить нас продавать на Птичий рынок. Видали? Всего-то из-за маленькой царапины на носу, которую даже и не видно из-под пластыря, да из-за двух небольших царапин на ногах, которые тоже не видно из-под слоя бинтов. Ничего себе цаца! И это еще называется - мужик!
Мне мама в детстве рассказывала, что ей рассказывал мой папа о своем бывшем хозяине, которого он кусал, грыз, царапал и душил во сне. И ничего! Хозяин даже и не пикнул! Правда, потом выяснилось, что он уже умер дня за два до того, как мой папа с ним начал это все проделывать, но сути дела это не меняет. Папу же не потащили продавать на этот чертов рынок! Он просто сбежал на помойку и стал там жить припеваючи и подъедаючи.
Между тем как я уже был на Птичьем рынке, как вы помните. И вовсе не испытываю желания туда еще раз попасть.
Все это я открыто и мужественно высказал Цигейке, и мы с ней стали думать, что делать. Цигейке, понятное дело, тоже не хотелось ни на какие птичьи рынки. Тем более, что мы вовсе не птицы, в чем легко убедиться, если попробовать накормить нас просом. Что мы не птицы - вообще должно быть каждому видно издалека, даже Андрюше, так что вообще не понятно, чего это он затеял.
Впрочем, Андрюше на эти рассуждения было наплевать, поэтому он встал, позавтракал в гордом одиночестве (Света еще с раннего утра объявила ему бойкот, когда поняла, что ее благоверный действительно намерен потащить нас на рынок; она-то все надеялась, что утром он проснется в хорошем настроении и обо всем забудет, но Андрей утром вытащил свои перебинтованные ноги из-под одеяла, и злость в нем вспыхнула с новой силой), походил по квартире и стал собираться на рынок. Мы с Цигейкой залезли под диван и принялись за ним настороженно следить.
- Ничего, ничего, - вслух приговаривал Андрей. - Будете знать, как кусать хозяина за всякие места! Вот продам вас за хорошие деньги и куплю себе третий пень. А то смешно сказать - все ноги мне изодрали! Как я теперь работать буду? - Ага, с ранеными ногами на компьютере ничего и не сделаешь, - раздался из спальни язвительный Светин голос. - А сходить за картошкой он уже два месяца не может - хоть со здоровыми ногами, хоть с больными. Правильно они тебя подрали. Может, шустрее бегать станешь.
Андрей весь скривился от злости, но возражать ничего не стал. Вместо этого он нашел две небольшие спортивные сумки и начал ловить меня и Цигейку, чтобы туда засунуть. Мы, разумеется, забились под самый дальний угол дивана и выходить не были намерены. Раз уж он решил совершить это кошмарное действо, так пускай сам нас и ловит. Мы ему поддаваться не собирались.
Минут через пять Андрей понял, что за двумя животными погонишься - станешь полным дураком, да еще и в пыли весь извозишься. Поэтому он сосредоточил свои усилия на Цигейке, которая была не слишком резвая. Но и за ней он гонялся довольно долго и нудно, тем более что я мужественно кидался ему под ноги, и Андрей временами даже падал, называя меня почему-то собачкиной женой, хотя это оскорбление.
Впрочем, несмотря на всю мою самоотверженность и неуклюжие попытки Цигейки спрятаться под телефон, в течении минут двадцати собачку он все-таки поймал и запихнул в сумку. При этом Цигейка смотрела на него такими умоляющими глазами, что даже я не выдержал и стал мявчить на всю квартиру. А ему - хоть бы хны. Только закрыл сумку и побежал за мной гоняться.
Ну тут я ему устроил осенний марафон по пересеченной мною местности. Никогда в жизни я так не бегал и так не прыгал! Причем по пути я сшибал как можно больше предметов, чтобы вынудить Свету прервать свой вооруженный нейтралитет и вступить в боевые действия. Но она, к сожалению, из спальни не выходила даже на звуки разбитой посуды. Меня же Андрей поймал в тот момент, когда я совершал совершенно умопомрачительный прыжок со стола в коридор, но башка уже кружилась от всей этой беготни, поэтому я неправильно выбрал направление и грациозно прыгнул прямо в дверцу холодильника... Раздался тяжелый шлепок, я упал на пол, тут-то Андрюша меня и поймал. Схватил, засунул в спортивную сумку и закрыл на молнию. Затем оделся, взял сумки и пошел на улицу...
На Птичьем рынке было довольно противно. Ничуть не лучше, чем в прошлый раз, хотя в прошлый раз я был совсем маленький. Вокруг стоял ор животных и их торговцев, а по рынку как на подбор шныряли какие-то очень противные личности. Андрюша сумки со мной и Цигейкой сначала приоткрыл, а затем полностью расстегнул, потому что на рынке никуда убегать мы вовсе не собирались, а просто сидели себе в сумках, тихонько повизгивая и подмявчивая. Понятное дело, ни Цигейке, ни мне не хотелось быть проданными в чужие руки. Впрочем, по всему было видно, что и Андрей себя не очень-то уютно чувствовал. Это он в квартире хорохорился, что нас так вот запросто продаст, но на рынке весь его задор сразу куда-то испарился.
Поэтому торговал он нами как-то без огонька. Причем сначала подходили люди все больше приличные - всякие тетки, бабульки, которым Андрей отвечал очень неохотно, а иногда и вовсе говорил, что он не торгует, а просто ждет приятеля, но потом пошли люди совершенно странного вида, от которых не только нас, но и Андрея воротило так, что дальше некуда.
- Чего торгуешь? - спросил Андрея небритый мужик, дохнув таким запахом перегара, что даже я свалился набок и задрых на несколько секунд, чтобы проспаться. - Хомячка, - грубо ответил Андрей. - Сколько? - снова выдохнул мужик. - Сто, - ответил Андрей. Мужик вытащил из кармана сторублевку. - Держи, беру эту лахудру, - сказал он и ткнул пальцем в Цигейку. - Ты чего, мужик, обалдел, что ли? - поинтересовался Андрей. - Сто долларов, а не рублей. - За что сто долларов? - удивился мужик. - За эту варежку? - Это собака породы пекинес, - все так же мрачно ответил Андрей. - Китайская собака. Очень дорогая. И уж тебе она точно не нужна. - А ты мне не гони - нужна она мне или не нужна, - обозлился мужик. - Я, между прочим, крановщиком работаю. Один подъем - пять баксов. Один отбой, в смысле, спуск - еще пять баксов. Так что я этих твоих корейских собачек могу по две в день покупать и делать с ними, что хочу. - Ладно, мужик, проваливай, - хмуро сказал Андрей. - Крановщикам такие собаки не продаются. У них после этого кран протекает. - Ты мне не гони, - начал куражиться мужик. - Вот тебе сто баксов. Давай свою варежку. Как ее звать-то? А ваще - наплевать. Я ее буду звать Дурой. Дура-дура, на-на-на... - и мужик полез своими лапами в сумку к Цигейке.
Этого Андрей уже стерпеть не смог. Он схватил мужика за руки и резко закрыл молнию сумки с Цигейкой. - Деньги сначала давай, а потом уже лапай, - сказал он мужику. - Ты чо, парень, вот же сто долларов! - опешил мужик. - Сто тысяч, - спокойно ответил Андрей. - Ты не расслышал. Сто тысяч баксов выкладывай и забирай. Если нет - проваливай нахрен отсюда.
До мужика доходило не так быстро, потому что он еще утром толком не похмелился. Но через несколько секунд дошло, что над ним издеваются и вообще - не считает его, крановщика, за человека. Глаза у мужика стали медленно наливаться красным, рожа скривилась, он замахнулся и ка-а-а-а-ак даст Андрею по скуле. Андрей упал, потому что то ли отвлекся, то ли не ожидал, что мужик его действительно ударит. Ну тут я и не выдержал. Выскочи из сумки и как вцеплюсь мужику в ногу. А он еще был в таких открытых сандалиях без носков, поэтому я ему ногу прокусил чуть ли ни до кости. И Цигейка вся прониклась боевым духом и начала прыгать в своей закрытой сумке так, что сумка стала вихляться из стороны в сторону и тоже подпрыгивать.
В общем, поднялась целая буча. Я мужику в ногу вцепился просто намертво, тот орет, прыгает на одной ноге, пытается меня схватить руками, но не достает, пробует стряхнуть меня другой ногой, так я сразу в нее вцепляюсь, народ вокруг тоже орет, сумка с Цигейкой раскачивается и гавкает, Андрюша с окровавленной скулой рвется в бой, а его держат какие-то мужики - словом, сплошной Порт-Артур и Цусима в одном флаконе.
Но закончилось все довольно быстро. Пришел милиционер, после чего Андрей меня оторвал от мужика, а милиционер составил протокол о нападении крановщика на Андрея. В свидетелях недостатка не было. Причем народ так свидетельствовал, что крановщику уже светило лет пять в лагерях, не меньше. Но Андрей милиционеру сказал, что мужик не во всем сам виноват, к тому же его уже изодрал дикий камышовый кот (это он меня так охарактеризовал), поэтому мужику было прочитано внушение, после чего его отпустили с миром и окровавленными ногами.
И тут началось такое столпотворение - просто держись! Народ пачками совал Андрею деньги, требуя продать "дикого камышового кота", который будет защищать дом почище любой собаки. Андрей пытался было переключить внимание народа на Цигейку, но никому не нужна была горжетка с глазками-пуговичками, а все требовали боевого кота.
Понятное дело, Андрей меня продавать не собирался. Потому что еще продажу Цигейки Света как-нибудь пережила, то за продажу меня Андрея, вероятнее всего, выгнали из дома, и он это прекрасно знал, поэтому взял меня на рынок только для того, чтобы попугать. Да и Цигейку, в общем, первому встречному-поперечному ему продавать вовсе не хотелось, так что Андрей подумал-подумал, застегнул наши сумки, распихал народ и стал продираться к выходу. Между тем, цена на "камышового кота" уже дошла до тысячи двухсот долларов. Я в сумке аж раздулся от гордости. Какой кайф! Вот теперь я знаю себе настоящую цену! И даже если меня выгонят из дома, пойду на Птичий и загоню себя за кошмарные деньги, на которые потом можно будет всю жизнь осетриной питаться и валерьянкой это дело запивать...
В средневековой Англии различие между городом и деревней не было таким резким, как в наши дни.
читать дальшеГорожанки, как и крестьянки, ходили за овцами и лошадьми, держали птицу и свиней, выращивали овощи и зелень в своих садиках. Они так же варили эль, как и крестьянки, также им торговали, и так же записывали этот бизнес, как правило, на своих мужей.
У горожанок было одно преимущество: городская жизнь, ориентированная, кроме ремесел, на коммерцию, открывала для женщин более широкие просторы для деятельности. Поэтому в конце 13-го века города начали оттягивать женщин из близлежащих деревень. Разумеется, тогда ни одна женщина не могла вот просто так явиться в город и начать, скажем, заниматься торговлей или ремеслом. Бюрократия и в 13-м веке не уступала нынешней, если не превосходила. Тем не менее, чаще всего риск для женщины быть задержанной за бродяжничество оправдывался, и она ухитрялась осесть в городе. После эпидемии Черной Смерти высокие ставки оказались настолько привлекательными для крестьянок, что миграция в города стала массовой и более свободной. В Йоркшире, например, были годы, когда количество женщин, платящих налог, перевешивало количество мужчин-налогоплательщиков.
Иметь свое место на рынке, не платя за него, было большой привилегией, дозволенной только тем, кто имел городские свободы. Право это ревниво охранялось, но всегда находились лазейки, при помощи которых и женщины, и мужчины, проникали в сословие горожан. Например, в Шропшире сохранилась запись судебного дела против Родни Хилтона, который между 1293 и 1349 гг сдавал жилье трем таким «нелегальным иммигранткам», сестрам Элис, Кристине и Джулиане из близлежащей области Илли. Не сказать, чтобы это были очень благонравные женщины. Они, собственно, попались на недовесе муки и недоливе эля, которыми они торговали. То, что торговки жили в городе нелегально, выяснилось в процессе. Джулиана также перетянула в город свою дочь Маргарет, профессией которой оказалась... кража овец.
Городская жизнь для очень многих женщин, перебравшихся в города в поисках лучшей доли, и в Средние века не была более милосердной, чем в наши дни. Огромное их количество жило где-то между бедность и нищетой, селясь комуннами в пригородах, в трущобах, стараясь выжить вместе. Разумеется, то же можно сказать и о мужчинах. Во всяком случае, в 1322-м, в Лондоне, толпа, ринувшаяся за продуктами и одеждой, раздаваемых доминиканцами, затоптала насмерть 29 женщин и 26 мужчин.
В конце 13-го – начале 14-го веков среди многих крестьянских девушек стало практически традицией уезжать до замужества в город в прислуги. Те, кто имел в планах вернуться в деревню, хотели не только заработать, но и обучиться вести хозяйство. Они были очень молоды, обычный возраст, в котором деревенские девушки приходили в городские дома неумехами, был 12 лет. Поэтому чаще всего их первым контрактом был контракт у родственников или хороших знакомых.
Многие выходили замуж в городе, за мужчин, которые также работали прислугой. Их контракты, как правило, предусматривали пункт, что они могут отказаться от работы во время действия контракта, если решат выйти замуж. Были определенные дни и места, когда и где заключались контракты, обычно на Рождество или день Иоанна Крестителя. Эти девушки находились в городе легально, имели контракты с хозяевами, и резво подавали на хозяина в суд, если тот нарушал условия. Например, некая Элис Шивенгтон из Лондона, швея, подала на хозяина в суд за то, что тот снизил ей контрактную плату в 16 шиллингов в год. Лучше бы она этого, конечно, не делала, потому что суд быстро выяснил, что Элис, под предлогом боли в глазах, делала часть работы на стороне. Поэтому суд поставил, что она должна вернуть хозяину некоторую переплату, а не получить с него.
Были также противоположные примеры. Неопытные молодки были большой приманкой для торговцев живым товаром. Некоторые сеньоры сторого следили за тем, чтобы ни одна служанка в зоне их юрисдикции не была принуждена работодателем заниматься проституцией против ее желания. Например, на землях епископа Винчестера любая девушка могла найти у властей защиту. А вот Элин Батлер, которую нанял в Лондон Томас Боуд, повезло меньше. Она отказалась заниматься проституцией по требованию хозяина, и он, не вдаваясь в подробности, обвинил ее в нарушении контракта. Девушка попала в тюрьму, потому что не могла вернуть полученные предоплатой деньги. В суде сохранилось только ее ходатайство о пересмотре приговора, но неизвестно, чем закончилось дело. Не секрет, что большинство городских чиновников в Лондоне ничего особенного в проституции не видела, пока бордели выполняли то, что предписывалось им законом и оплачивали свои дицензии. К тому же девушки, приехавшие в город без предварительного договора, и оставшиеся без места, зачастую находили бордель лучшим выходом, чем возвращение в деревню без гроша в кармане.
К чести Средних веков нужно сказать, что уже в 1492 году в Ковентри бордели были запрещены законом, а находящиеся там женщины определены на службу «до тех пор, пока они не выйдут замуж». Трудно поверить в наш век жестоких сердец, что горожане Ковентри устроили сбор приданого для бедняг, и организовали целую сеть помощи в обзаведении хозяйством тем, кто на этих девушках женился. А в 1546 г. лицензирование борделей и вовсе прекратилось. На торговлю женщинами перестали смотреть, как на законный бизнес.
Некоторые историки (например, Джереми Голдберг) утверждают, что годы экономического подъема после Черной Смерти сделали женщин более свободными и независимыми почти до резкого экономического спада конца 15-го века, когда работы стало не хватать, и для женщины снова стилем жизни стала роль жены при муже. Хотелось бы верить, но факты, которые приводит Генриетта Лейзер, эту теорию не поддерживают. В Йорке в те времена только 1% женщин имел статус вольных горожанок. Женщины не занимали никаких общественно значимых позиций в гильдиях. В 1400-м году в том же Йорке был издан указ, согласно которому «ни одна женщина, независимо от ее статуса и положения, не может быть одной из нас, ткачей и портных, если она не получила для этого специального обучения и не прошла ученичество». В 1461-м году ткачи Бристоля протестовали против того, что женщины отнимают у них работу, в 1511-м простесты против работающих женщин прошли в Норвиче.
Хотя женщины крайне редко сами входили в гильдии, это не значит, что они не занимались ремеслами. Просто они работали в качестве членов семьи вместе со своими мужьями-ремесленниками. Например, известен случай, когда мастеру позволили взять двух учеников, а не разрешенного законом одного, потому, что он не был женат. А так и жены, и дочери, занимались тем ремеслом, которым занимались их семьи: и доспехи клепали, и седла делали, и обувь шили. Никакая работа не считалась «не женской».
Большинство гильдий не примало в свои ряды женщин, и даже запрещало челнам гильдии работать вместе с женщинами, если те не являются их женами или дочерьми, или семьей хозяина. Тем не менее, были случаи, когда женщина могла получить статус femme sole – если она была замужем и жила в Лондоне, Линкольне или Эксетере. Такая женщина становилась полностью ответственной за свой бизнес, включая его опасности: если жена не отвечала за долги мужа, то femme sole несла полную ответственность за неудачи. Муж мог ей помочь, если на то было его желание, но не обязан.
Историкам известна автобиография Марджери Кемп, которую она надиктовала в 1438-м году, став членом престижного в Линне экономического органа св. Тринити. Она была дочерью человека, пять раз избиравшегося мэром города, поэтому средства у нее были для начала своего дела. В статусе femme sole она стала одной из самых успешных производителей эля, очень разбогатела. Потом чередой пошли несчастья: было загублено несколько партий эля, убытки были огромны. Она спасает, что можно спасти, организовывает передвижную мельницу, но наталкивается на явный саботаж со стороны подкупленного слуги. Я не совсем поняла, почему в текстах русскоязычной Википедии говорится о шерсти. Генриетта Лейзер пишет про эль. Марджери была замужней женщиной, но после такой череды несчастий она решила, в духе времени, что Бог наказал ее за тщеславие, и ушла в религию. Интересно, что будучи уже довольно известной религиозной писательницей, она, получив наследство, собрала кредиторов своего мужа, и публично заявила, что выплатит его долги, если он освободит ее от необходимости исполнять супружеский долг. Википедия говорит, что они с мужем договорились о «безгрешном браке». Можно назвать это и договором)))
Законами, регулировавшими состояние и права наследования овдовевших горожанок, были общий и городской законы (common law и city law).
читать дальшеВ Лондоне овдовевшая горожанка имела свою долю в доме, где она жила в замужестве, и могла продолжать там жить столько, сколько хотела, хоть пожизненно, пока и если не выходила замуж снова. Ожидалось, что новый брак – это новый, общий дом. Вдовья доля была стандартной, треть имущества. Закон обязывал наследников уважать права вдовы пользоваться кухней, конюшней, комнатами, общими помещениями, и иметь собственное место за столом.
Проблемы со вступлением в права наследства были теми же, что и у благородных вдовиц: неожиданно всплывающие после смерти смерти супруга долги и обязательства. То есть, вдовы-горожанки загружали суды тоже изрядно. Я упоминала, что по стране в тяжбах с церковью вдовы, чаще всего, выигрывали только около четверти всех рассматриваемых дел. Просто потому, что церковь имела лучших экспертов-законников в своем распоряжении, чем обычная женщина-горожанка. Барбара Ханаволт проанализировала все судебные процессы по вопросам наследования за 1301 – 1433 гг в Лондоне, и пришла к выводу, что средний процент проигранных там горожанками церкви тяжб составлял только 13%. То ли лондонские горожанки неплохо знали юридическую латынь, то ли в Лондоне было легче нанять компетентных адвокатов.
Необычным для других частей страны, кроме Уэллса и Йорка, в Лондоне было значение legitim, то есть раздела имущества мужа на 3 части: вдове, детям и кому угодно (обычно церкви, на заботу о душе усопшего). Дело в том, что для жителей Лондона сложности с делением и передачей земель были, разумеется, менее знакомы, чем в сельскохозяйственных районах, зато денег и ценных вещей у горожан было больше. Всё было более или менее гладко до четырнадцатого века: человек умер, его долги выплатили, оставшее имущество разделили на три части (то есть, имущество оценивалось в Лондоне на день смерти, а не вступления в брак, к чему постепенно перешли и по всей стране).
В 14-м же веке тяжбы по разделу наследства как-то уплыли из юрисдикции гражданского закона, попав в руки судов церковных. Это означало, что имущество супруга с 1366-го года (по решению парламента) уже не делилось по принципу legitim, а согласно завещанию усопшего. Надо заметить, что принцип legitim на практике традиционно соблюдался вплоть до 1725-го года во многих местах, но не всегда, потому что с 1366-го года он больше не был законом.
Возвращаясь к вдовьей жизни в средневековом Лондоне, как они распоряжались своим будущим? Богатые вдовы практически сразу окружались плотным кольцом новых женихов, если только не поступали, как Джоан, молодая вдова Роберта Байфилда, торговца, унаследовавшая 1 800 марок чистыми: буквально на следующий день после смерти муже она принесла клятву чистоты, приняла из рук епископа мантию и перстень, и оставила, таким образом, с носом всех соискателей.
А вот Марджери Ригон, вдова богатого гобеленщика, радостно вышла замуж за богатого купца Джорджа Чели. Подробности ее прогремевшей на весь Лондон второй свадьбы сохранились благодаря жалобе ее новообретенной золовки, сестре Джорджа, которая сочла, что брат размахнулся не по делу, растратив слишком много денег семьи (полугодовой доход, если точнее). В эту сумму вошли драгоценности, которые он подарил Марджери, загородные владения, в которых он намеревался проводить с ней время, подальше от злых глаз сестрицы, новая мебель и предметы домашнего обихода... Похоже, Джордж себя от счастья не помнил, что Марджери согласилась за него замуж. А уж какое свадебное меню! Фазаны, цыплята, цапли, палтус, корольки, даже живые кролики, которые выпускались на свободу во славу брачующихся! И всё это в поразительных количествах.
По лондонским записям можно судить, что около 50% городских вдов выходили снова замуж, пусть даже менее грандиозно, чем Марджери Ригон. Даже после того, как соблюдение legitim перестало быть обязательным, Барбара Ханаволт нашла всего около 3% завещаний мужей, требовавших, чтобы их жены оставались вдовами пожизненно. Зато нашлось завещание кожевника от 1403-го года, в котором он завещал жене и дело, и имущество полностью, но с условием, что или она сама будет бизнес продолжать, или в течение трех лет, пока сложности не скопились, вышла бы замуж за того, кто мог бы продолжать дело кожевника.
Те вдовы, чьи мужья имели статус свободных горожан, имели право перевести этот стус на себя, что сделать, конечно, стоило: право ремесленницам продолжать дальше дело, свобода от пошлин на территории Англии, и разрешение продолжать держать подмастерий. Многие так и поступали. Джоан, вдова литейщика Ричарда Хилла, продолжила в 1440-м году его литейное дело при помощи четырех подмастерий. Элис, вдова Джона де Хорсворда, в 1370-м, успешно затребовала для себя пай своего покойного мужа в торговом судне Seynte Mariebot. Роз Буртон, вдова лондонского экс-шерифа, потребовала от самого короля, чтобы тот вернул ее деньги, которые был должен ее мужу, в виде освобождения от пошлин на экспорт шерсти, которым она занималась.
И не только в Лондоне горожанки-вдовы занимались работой. В Шрусбери Петронилла, вдова бочкаря Уильяма Балла, в 1313-м году продолжила его бизнес, в то же время вдова гончара Питера Поттера продолжала руководить его мастерской. Много вдов мясников продолжали семейный бизнес по всей стране. В Йорке вдова такелажника Томаса Линндленда получила бы по его завещанию в 1394-м только треть имущества, если бы не продолжила его дело. Вдова аптекаря Эмма Хантингтон до конца своих дней продолжала торговлю в аптеке, основанной мужем. Изабелла, жена Джона Нонхауза, перевела на себя его права свободного гражданина и зарабатывала себе на жизнь ткачеством. Да чем вдовы только не занимались... И лесопилки держали, и кирпичи обжигали, и одежду импортировали, а в Уэльсе Марджери Моньер и вовсе оказалась администратором недвижимости на целой улице .
И их уважали! В документах того времени работающие ремесленницы-вдовы именовались «добрыми женщинами» и имели почти героический статус – ведь положение человека в социальной структуре общества в Средние века, как и в наши дни, определялось его работой. Вряд ли они сами считали себя героинями. Для них работа была, с одной стороны, продолжением привычного образа жизни, с другой стороны, она позволяла им поддерживать привычный уровень жизни. Наконец, как видно из предыдущего, многие просто не имели выбора. Вот еще один пример от 1429-го года. Подмастерье вдовы Беатрис Госелин подал на нее в лондонский суд за то, что она продала мастерскую, подвергнув этим всё дело жизни ее мужа риску, хотя «по закону и обычаям города и согласно воле усопшего, должна была продолжать работу в мастерской по изготовлению доспехов и инструктировать подмастерий». И этот иск не был единственным! Так что, да, работа и самостоятельные доходы давали женщинам Средневековья известные свободы и социальный статус, но считать их символом женской свободы тех времен, все-таки, не стоит.
Жалкой была судьба тех вдов, которые оставались, после смерти мужа, полностью безденежными и бездомными. Какой бы несчастной ни была их жизнь с мужьями на пороге нищеты, мужья более или менее были своего рода буфером между своими семьями и реалиями жизни. Когда этот буфер исчезал, женщина оставалась один на один с фактом, что ей самой отныне придется откуда-то получать еду, приют и одежду. Некоторые просили милостыню, ходя от двери к двери, некоторых таких нищенок сердобольны горожане даже пристраивали куда-нибудь на работу. Церковные госпитали принимали «честных вдов», давая им приют и работу. Совсем слабых телом и/или духом просто селили в своего рода общежитиях, где их содержали на деньги благотворительности, и где они, не принимая сана, проводили время в молитвах и нехитрых домашних занятиях.
Рассматривая образование горожан, необходимо помнить, что городской социум не был однородным. Поэтому образование, получаемое детьми буржуа, имело несколько другие цели, чем образование, получаемое детьми рабочих. Тем не менее, начиналось оно для всех одинаково, в элементарных школах, куда ходили и бедные, и богатые, и мальчики, и девочки. Некоторые получали это образование дома у профессиональных учителей, но чаще всего, все-таки, в обычной школе, хотя бы и сопровождении наставника.
читать дальшеПрактика частных школ была введена во Фландрии и Италии во второй четверти четырнадцатого века. Оттуда она распространилась по другим странам. Школы, таким образом, разделились на муниципальные и частные. Известно, что все программы элементарных школ были практически идентичными, обучение проводилось без разделения школьников, и женщины преподавали в этих школах наравне с мужчинами. Кстати, с возникновением частных школ, начали раздаваться голоса о необходимости разделения детей.
После нескольких лет, проведенных в элементарной школе, дети, которых готовили к работе в банках и коммерции, продолжали обучение в коммерческих школах. Там они учились арифметике, бухгалтерскому учету, правилам коммерческой переписки, иностранным языкам и географии. Часть детей не проходила полный курс коммерческих школ, а уже после года обучения определялась учениками в банки и коммерческие конторы. Один из членов семьи Валори был отправлне в банк после восьми месяцев обучения, специалист по международным отношениям Грегорео Дати в 13 лет был определен на работу к торговцу шелками, и Петрарка, после посещения «арифметической школы», тоже был отдан в 13 лет в коммерцию. Эти дети были, в силу действующих традиций, определены учениками в ту область деятельности, в которой их родители видели их будущее.
В городах Тоскани дети коммерсантов и банкиров вообще не ходили в коммерческую школу, а отдавались в ученичество уже в возрасте 12 лет. В Лондоне же большие коммерческие фирмы не брали учеников моложе 16 лет, и требовали законченного курса коммерческой школы. Прием в ученичество означал окончание юридической ответственности отца за сына. Сыну выделялась либо сумма денег, либо часть недвижимости, достаточные для того, чтобы было из чего в будущем заплатить взнос за вступление в соответствующую гильдию, и чтобы обеспечить ученику хорошее отношение к себе там, куда он поступил в ученики.
Будущие врачи, юристы и нотариусы определялись после элементарной школы в грамматическую школу, которая подготавливала их к университету. Программа грамматической школы была идентична программе школ, готовящих будущих священников.
Интересно, что городские власти интенсивно развивали как элементарные, так и высшие школы, причем, помимо этого, для бедных студентов специальные фонды составлялись из пожертвований местной аристократии и буржуазии. Интересно, что те студенты, которые не были связаны амбициями родителей, проще говоря, бедные, могли, очевидно, учиться там, где хотели сами, если обнаруживали хорошие успехи в элементарной школе. Хуже было детям богатых родителей. Тот же Боккаччио, который хотел учиться, был беспощадно определен отцом в ученики к торговцу (как говорили, из чистой жадности), затем, показав полную свою неспособность к коммерции, был послан в юридическую школу, и только после нескольких лет скандалов ему разрешили, наконец, изучать литературу.
Буржуа менее охотно, чем аристократы, признавали своих бастардов, хладнокровно отправляя их в приюты, но если уж признавали, то всерьез. Известны случаи, когда, после смерти отца, его незаконнорожденного сына продолжали воспитывать и обучать родственники. Леон Баттиста Алберти был бастардом, признанным своим отцом, как и его брат. После смерти их матери от чумы, отец дал братьям лучшее возможное образование. А вот их дядя был гораздо менее расположен к бастардам брата, хотя Алберти и относил это не к своему происхождению, а к пренебрежению старшего поколения к нуждам и желаниям младшего.
Начав ученичество у профессионалов, ученики редко продолжали жить дома. Обычно они жили там, где работали, составляя с учениками других банков и торговых домов на той же улице тесную группу, проводящую свободное время вместе.
Продолжительность ученичества варьировала от 3-5 лет во Флоренции до 10 лет в Лондоне. В Тоскани от ученика, закончившего свое практическое обучение, ожидалось, что лет в 18 он начнет пробовать свои силы в самостоятельной работе, причем рекомендовалось побольше путешествовать, заводить и развивать связи, обозревать как можно больше и вбирать лучшее. Считалось, что знание законов и обычаев своего города будет большим плюсом при работе в других городах.
Дочери в буржуазных семьях начинали свое обучение так же, как и сыновья, в элементарной школе. Поскольку от них не ожидалось, что они будут работать сами по себе, после элементарной школы девочек учили премудростям домашним: прясть и шить, убирать и готовить, стирать и печь. Безделье считалось грехом. Дочки в семьях богатой буржуазии получали более или менее такое же образование, как и дочери семей аристократов в плане танцев, манер, умения красиво читать вслух и рассказывать истории, ездить верхом и знать салонные игры. Они зачастую составляли публику для игр, в которых главная роль предоставлялась мальчикам, но и сами были активны. На юге Европы юные горожанки имели гораздо меньше свободы, чем на севере. В Италии 12-летних девочек уже не отпускали на улицу одних, без сопровождения.
Надо сказать, что в среде горожан влияние церкви, особенно в южной Европе, было гораздо более сильным, чем в среде аристократии. Например, церковь очень порицала манеру объятий и поцелуев между членами семьи, и девочкам, которые намеревались в дальнейшем посвятить себя монастырской жизни, наказывалось избегать прикосновения всех мужчин, в том числе братьев и отца.
Вцелом, девушки из буржуазии выходили замуж несколько позже, чем их ровестницы-аристократки, если только не оказывались сиротами при родственниках, которые хотели поскорее сбыть их с рук. Но в Италии девушек выдавали замуж, все-таки, очень рано, причем иногда против воли, не соглашаясь даже немного с браком обождать. В позднем Средневековье, идеальным возрастом для начала матримониальных мероприятий в Тоскани считался возраст всего 13 лет, и в Германии 14-ти. На севере девушкам подыскивали мужа, когда они входили в возраст 16-17 лет.
Незаконорожденные дочери, признанные отцом, обычно выдавались замуж без особых амбиций, а вот замужества законных дочерей определялись деловыми связями родителей, их политическими планами, и социальным положением на своей иерархической ступени. Из книги Алберти понятно, как зачастую тяжело молодым женам было начинать самостоятельную жизнь, хотя к ней их и готовили дома. Его собственная жена прищла в замужество, умея только шить, прясть, соблюсти свою чистоту до брака, и быть покорной мужу. Так ее научила мать, прибавив, что остальному ее научит муж. Что Алберти и пришлось делать, обучая жену основам управления домашним хозяйством. Он пишет о ее тоске по родному дому, о ее грусти и даже страхе первых дней самостоятельной жизни.
Дети ремесленников также начинали учебу с элементарной школы, куда их посылали вне зависимости от того, предназначались они для продолжения семейного дела, или для отсылки в ученики. Те, кто продолжал дело отцов, как правило дальше не учились: и некогда, и не хотелось, и не к чему. В случаях, когда ребенок отдавался в ученики, не было редкостью, что контракт ученика с мастером включал в себя пункт нескольких лет продолжения обучения в школе, ценой чему было продление периода ученичества. Ученические контракты ремесленников предусматривали абсолютно все, от обучения до обращения с учеником, регулировали даже нагрузку, которую мастер имел право возложить на своего ученика.
Некоторые контракты давали мастеру право физического наказания ученика, некоторые запрещали это категрически. Даже в случае, если такое право было дано, запрещались наказания, выглядящие жестоко, сохранились судебные дела, где мастера были наказаны за жестокое обращение. Заработная плата ученикам не платилась, им выдавались оговоренные карманные деньги. Если мастер хотел платить ученику, успешно проработавшему у него несколько лет, он должен был получить на это разрешение от гильдии. Кстати, в среде ремесленников в ученики определяли не только мальчиков, но и девочек. Вообще, практически никакой разницы между учениками-девочками и учениками-мальчиками не было, кроме того, пожалуй, что не было найдено ученических контрактов для девочек, которые бы предусматривали продление ученичества в связи с дополнительным обучением в школе.
Браки в среде ремесленников ранними не были, ученикам было даже запрещено жениться или выходить замуж в годы своего ученичества.
Урок русского языка в школе в 2020-м году. Учитель: - Просклоняйте местоимение первого лица единственного числа. Ученик: - Йа, мну, мну, мну, мну, обо мну. Учитель: - Зачод.
Утром вся компания мрачно пила чай на кухне. Света с Андреем уже поняли, что мы с Фенькой за ночь общий язык так и не нашли, поэтому Макса посадили не на самое лучшее гостевое место, и бутерброды ему никто не намазывал. К тому же, мы с Цигейкой вместе - бок о бок - лежали под стулом, так что было понятно, что Фенька в этом доме уже никому не нужна.
читать дальше- Ну что, Макс, - начал трудный разговор Андрей. - Не сложилась любовь у наших детей. Макс на всякий случай помалкивал и только кивнул головой. - Конечно, - продолжал Андрей, - твоей вины в этом нет. Но что делать? Выпитую водку не вернешь, разбитую любовь не склеишь. Так что забирай свою Феклу, вот тебе и весь сказ. Не сложилась у них любовь. - Ну, не сложилась, так не сложилась, - неожиданно легко согласился Макс. - Честно говоря, я вообще подозревал, что эта Фенька - полный фригид, как и ее хозяйка. - Марина? - удивился Андрей. - Это же твоя новая жена! - Ну да, жена, - подтвердил Макс. - Как будто бы моя новая жена не может быть полностью фригидной. Мало ли, чего в жизни не случается. Зато она готовит хорошо. А с Фенькой я надеялся, что, может, ваш Шашлык в ней какие-то чувства пробудит - ан нет, не получилось. - Ладно, хозяева, - сказал Макс, поднимаясь из-за стола. - Спасибо за хлеб и за соль, давайте мне мою неудавшуюся любовницу, мы пошли. Максу выдали Феньку, он ее посадил на плечо, надел ботинки и ушел. И мне показалось, что все в доме вздохнули с облегчением. - Шашлык, - строго сказал Андрей. - Если еще раз на эту тему заорешь, отправлю на улицу, чтобы ты сам себе подругу искал. Я больше твоими подругами не занимаюсь.
То же мне, испугал. Да я-то - с радостью! Просто никто мне на улицу выходить не предлагал.
Вдруг раздался звонок в дверь. Света пошла открывать, и на пороге нарисовался невероятно смущенный и сильно помятый дядя Володя. Глаза его, однако, горели буйным весельем. - Боже мой! - воскликнула Света. - Дядя Вова! Что случилось?
Из сбивчивых объяснений дяди Володи выяснилось следующее. Ночью к нему в комнату несколько раз стучались всякие молодые девушки, которым негде было переночевать. По простоте душевной (как выразился дядя Вова) он их пускал к себе переночевать и как мог старался обогреть и успокоить. Под утро, впрочем, выяснилось, что дядя Володя должен заплатить за ночлег каждой из этих девушек, причем их ночлег стоил намного дороже, чем ночлег самого дяди Володи (оно и понятно, пояснил дядя Вова, девушки тратят намного больше мыла, шампуня и так далее). В результате у дяди Володи забрали все деньги, которые у него были приготовлены на десятидневное проживание, а также он еще был вынужден отдать некую сумму, которую ему вчера одолжила Света.
- Но вы не волнуйтесь, - быстро сказал дядя Вова, глядя на Андрея, который наливался красным цветом, - я сейчас с Цигейкой на рынок смотаюсь и все деньги вам отдам. - Что-то я сильно сомневаюсь, - сказала Света, - что ты за нее много выручишь. Уж всех денег точно не вернешь. - Да мне всех и не надо, - горячо сказал дядя Володя. - Мне лишь бы с вами расплатиться. После этого я сразу - фьють - и домой. Надоело мне здесь в Москве. Люди здесь какие-то плохие. Сердечности и теплоты в них нету. - Значит так, - решительно сказал Андрей. - Раз тебе Цигейку нужно продавать только для того, чтобы с нами расплатиться, тогда оставляй ее у нас и езжай к себе домой. А мы с ней здесь сами разберемся. Правда, Свет? - Конечно! - подтвердила Света, которую тоже пугала перспектива нахождения в ее доме дяди Володи, каждый день уходящего на рынок, чтобы продать Цигейку.
Зная его коммерсантовские способности, она не без оснований предполагала, что эта затея может окончиться еще большими тратами.
Дядю Володю, как выяснилось, этот вариант очень даже устраивал, поэтому он оставил нам Цигейку, быстро раскланялся и стремглав помчался на вокзал, вслух удивляясь душевной черствости москвичей, а в особенности - цинизму молоденьких девушек, которые так трогательно просились к нему переночевать
- Ну вот, - сказала Света. - Нашего полку прибыло. А чего, ну и хорошо. Смотри, Цигейка с Шашлыком, по-моему, уже подружились. - Никаких собак в моем доме! - решительно заявил Андрей. - Завтра же пойду на рынок ее продавать. Но, как я и думал, Цигейку не продали ни завтра, ни через неделю, ни через месяц. Это Андрей себя плохо знает. Я-то его знаю - как облупленного
Что ни говорите, а вместе с Цигейкой в этой квартире стало находиться намного интереснее. Мы с ней подружились (я же говорил, что собачонка оказалась - скромная и тактичная, к тому же на кошку похожа - просто ужас) и вдвоем устроились весьма неплохо. Нас даже Андрюша стал побаиваться, потому что открытым фронтом против меня он еще воевал без проблем, а вот на двух фронтах парню стало не хватать боеприпасов.
К тому же Цигейка оказалась хитрющая - просто ужас! Никогда бы не подумал, что такая маленькая собачонка - такая хитрая. Она даже мне сто очков вперед даст, хотя я о себе всегда был высокого мнения.
Кроме того, области наших интересов редко пересекались, так что не было никаких причин для ссор. Во-первых, я больше всего на свете люблю всякие консервы, мясо и рыбу. А Цигейка спокойно лопает кашу, которую я ненавижу, да и вообще кушает все, что ей дадут. Так что если я от чего отказываюсь, Света спокойно ставит тарелку Цигейке, после чего проходит пара минут и фьють - еду с тарелки как собака языком слизнула.
Я из-за этого даже стал меньше привередничать. Раньше Света мне ставила тарелку, например, с вареным хеком, так я поначалу делал вид, что этого хека ненавижу с детства, и что надо же какие мне достались негодяи-хозяева, которые мучают котика - толстого животика каким-то ужасным хеком. Собственно, хека-то я люблю, просто мне нравилось, когда Света начинала вокруг меня носиться и приговаривать: "Ну Шашлычок, ну солнышко, ну сожри рыбку, зараза, не выбрасывать же ее", и при этом гладила меня по животику и под подбородочком.
Теперь время глажки прошло, потому что стоит мне задрать нос, как тарелка тут же уползает к Цигейке, а той - что хек, что седло барана с трюфелями - все едино. Мордочку в миску сунет, хрум-хрум-хрум, голову поднимает и облизывается, поблескивая глазками-пуговичками. А в миске - девственная чистота и белизна, как в унитазе.
Но я на нее не обижаюсь. Ей же тоже кушать хочется. Тем более, что мне от ее прожорливости тоже польза есть. Раньше если я от чего морду воротил, так Света оставляла еду в тарелке и ждала, когда я или ее съем, или еду придется выкидывать. Это она меня таким образом воспитывала. А сейчас если мне чего не нравится - Цигейка наготове, а мне уже следующую тарелочку несут.
Да и со спальными местами у нас противоречий нет. Мое любимое спальное место - диван в Андрюшиной комнате. А Цигейке вообще наплевать где спать. Больше всего она любит забраться под стул или под диван и оттуда отслеживать ситуацию. У меня, если честно, создалось впечатление, что она вообще никогда не спит.
Котам, как известно, для сна требуется примерно 20-24 часа в сутки. Разумеется, на природе мы так долго не спим, но в квартире надоедает шляться из стороны в сторону, поэтому мы предпочитаем вальяжно валяться и смотреть разные сны, которые котам снятся в большом изобилии. А вот Цигейка - никогда не спит. Сколько раз я просыпался днем, ночью, утром или вечером - она сидит под стулом или диваном и только глазками поблескивает. Типа, меня охраняет. Причем действительно охраняет!
Благодаря ей теперь диван в компьютерной - мой! Честное слово! То есть, Андрюше, конечно, тоже разрешается на него садиться, но если раньше он, завидев меня, тут же начинал орать, как крокодил, падающий с Ниагарского водопада: "Шашлык! Прочь с моего дивана, животное!", то теперь аккуратно садится рядом, стараясь случайно не навалиться мне на хвост или ногу.
Почему? Да потому что его Цигейка отучила. Она же меня защищает. Рассказываю все по порядку. На следующий же день после того, как она у нас поселилась, я залег на диван, и Андрюша по своему обыкновению решил меня согнать. Он подошел к дивану и как начал орать всякие гнусности, одновременно пытаясь меня отодрать от диванной подушки.
Цигейка же вылезла из-под дивана, посмотрела снизу вверх на Анрюшу и тихонько сказала: - Аф. Андрюшу разобрал такой дикий смех, что он даже меня выпустил, присел на корточки и сказал Цигейке: - Ты что, подруга, вздумала бунтовать против командования? Цигейка в ответ опять сказала: - Аф! Андрюша махнул на нее рукой, схватил меня за живот и начал отдирать от подушки. Цигейка снова сказала: - Аф. Андрюша опять захохотал (у Цигейки действительно уж больно забавный был вид, когда она говорила свое "Аф"), присел на корточки и сказал: - Ну что, зверюга, напугать меня решила, горжетка самодвижущаяся? Цигейка снова сказал: "Аф", и вдруг ка-а-а-ак тяпнет Андрея за нос!
Тяпнула она его, конечно, несильно - просто чтобы попугать, но Андрей тут же завыл на всю квартиру, как авиационная турбина. На крики прибежала Света и увидела следующую картину: на полу валялся завывающий Андрей, который держался за нос и орал, что дикие звери его сожрали просто всего, рядом сидела Цигейка с совершенно невозмутимым выражением на лице, а на диване валялся я и делал вид, что весь этот бедлам не имеет ко мне никакого отношения. Света тут же полезла разбираться с носом своего благоверного и выяснила, что там имеет место всего-навсего небольшая царапина. Андрею было сказано, чтобы он перестал завывать так, как будто Цигейка ему сожрала половину туловища, после чего раненого главу семьи увели в ванную, чтобы сделать там ему прижигание перекисью водорода. Цигейка же снова залезла под диван.
Минут через десять явился Андрей, на носу которого красовался кусок лейкопластыря, посмотрел на диван, где я совершенно нагло раскинулся по всем направлениям, на Цигейку, которая поблескивала глазками из-под дивана и сказал: - Все, Цигейка, прощайся с теплым местечком! Завтра тебя продавать поведу! - Аф, - вежливо ответила ему Цигейка, Андрюша ойкнул, и его как ветром сдуло.
Тут я призадумался. Черт его, Андрюшу, знает. Вдруг он действительно Цигейку продавать потащит? Этого нельзя допустить ни в коем случае! Впрочем, я понадеялся на его вечернее пиво. Потому что Андрюша загорается быстро, но пиво практически всегда тушило любые его печали.
Кроме того, я твердо решил, что Цигейку не дам продавать ни под каким видом. Однако вечером выяснилось, что бои на самом деле предстоят нешуточные... Если честно, мы с Цигейкой сначала даже и не тревожились. Я ей сразу сказал, что Андрюша всегда так: поорет, поорет, но затем пива выпьет и успокоится. Тем более, что с его носом ничего такого особенного не случилось - подумаешь, маленькая царапина. Поэтому мы спокойно занялись своим любимым делом: стали играть в игру "Неожиданная атака дикого кота Шашлыка".
Игру эту мы придумали на следующий же день после появления Цигейки в моем доме, и она нам до сих пор не надоела. А происходила игра так. Цигейка садилась с торца дивана в сторожевой позе и начинала ждать. Я запрыгивал на верх диванной спинки с противоположной стороны (не сразу, врать не буду: сначала на подушку и только после нее - на спинку; ну да, не такой уж я и грациозный, ну и что?), аккуратно по ней полз к противоположной стороне, осторожно высовывал голову, после чего Цигейка произносила свое коронное: "Аф", мол, шухер, Шашлыки идут, после чего я диким галопом убегал на другой конец дивана, спрыгивал на пол, залезал под диван, полз в сторону Цигейки, высовывался, получал свою порцию "Аф" и все начиналось сначала.
Света обожала смотреть на эту игру, и всякий раз, когда слышала цигейковскую "Аф" - тут же бежала в компьютерную, садилась в кресло и наслаждалась. Однако в этот раз мы играли уже где-то с полчаса, а Света все не появлялась. Наконец я Цигейке сказал, что пора бы уже смотаться на кухню и разведать как идут дела. Сказано - сделано. Только я сначала хотел просто подползти к кухне и затаиться, но Цигейка придумала штуку поумнее: в коридоре стояла дном вниз коробка из-под маленького телевизора, мы под нее подлезли и потихоньку подползли к кухне. Все-таки, башка у нее варит - прям как у кошки. Со стороны нипочем не видно, что это мы с Цигейкой. Стоит себе посреди коридора картонная коробка, и все дела. Маскировка - великая вещь.
Но стоило нам прислушаться, как сразу стало понятно, что можно брать лопату и начинать окапываться, потому что мы - в полных проблемах. Оказалось, что несмотря на все выпитое пиво, Андрюша вовсе не оставил свой мысли завтра утром нести Цигейку продавать на рынок. Света активно возражала, потому что ей Цигейка очень понравилась, да и Шашлык, как она сказала, себе нашел подругу для игр и перестал изводить всех вокруг.
- Да ладно тебе, Свет, - горячился Андрей, весь красный от выпитого пива. - Что тебе эта гавкающая рукавица? Как будто одного Шашлыка мало. И так уже весь дом в животных! - Чем тебе Цигеечка не угодила? - возмущалась Света сквозь слезы, в ярости грохоча тарелками в мойке. - Как это чем? - удивлялся Андрей. - Это же хищный зверь, который наносит травмы! Ты посмотри, какую она травму мне нанесла! Чуть половину носа не отхватила! - Постыдился бы плакаться со своим чертовым носом! - не выдержала Света и со страшной силой шваркнула тарелку в мойку. Тарелка разбилась. - Сам на прошлой неделе какой домой явился? Рукав разодран, ухо надорвано, у одного ботинка каблука нет вовсе, денег в кошельке - как корова языком слизнула. Ты бы посмотрел на себя тогда! Не человек, а какой-то кусок несчастья! И кто же тебя так? Опять дикие комнатные собачки подрали? - Ну ладно, Свет, - смущенно проговорил Андрей. - Ты же знаешь, что я на фидопойку ходил. - Во-во, - сказала Света. - На фидопойку. Так ты бы лучше своих фидошников на Птичьем рынке пошел торговать, чтобы они не доводили тебя до такого состояния, а не беззащитную собачку, которая защищала друга. - Собака должна защищать своих хозяев - то есть меня, - назидательно сказал Андрей.
В этот момент Цигейка, сидящая рядом со мной под коробкой, скривила мордочку так, что я чуть не нарушил всю нашу конспирацию.
- Кто тебе сказал такую глупость? - спросила Света. - Во всех книжках так сказано, - сказал Андрей. - Ты больше реальной жизнью интересуйся, - посоветовала Света, - чем книжки свои читать. Тем более, что за последний год, судя по составу библиотеки в туалете, ты прочитал всего две книжки: "Способы приготовления алкогольных настоек в домашних условиях" и "Секреты Дельфи для профессионалов". Кстати, чего это ты в археологию ударился? Решил новую Трою раскопать? - Ты мне разговор в другую сторону не уводи, - твердо сказал Андрей. - Раз я сказал, что собаке в нашем доме не место, значит так тому и быть. Завтра пойду продавать. Кто, в конце концов, в доме хозяин? - вдруг разорался он и треснул кулаком по столу. - Ты, милый, - неожиданно очень мягко сказала Света, достала из холодильника новую бутылку пива, налила в стакан и поднесла его Андрюше.
У того на лице появилось выражение некоторой опаски, мол, чего это вдруг жена стала такая ласковая, но он взял стакан, аккуратно отхлебнул, пожевал губами и пришел к выводу, что все честно - отравить его не хотят. Света в это время села к нему на колени, обняла упирающегося Андрея за шею и начала ворковать: - Конечно ты в доме хозяин, милый. - Ну да, - осторожно сказал Андрей, все еще ожидая подвоха. - Ты не только хозяин, - продолжала ворковать Света, - ты еще нежный, добрый и заботливый муж. Ведь так? - Вылитый мой портрет, - подтвердил Андрей, отхлебнув сразу половину стакана. - И мой муж - мой сильный и заботливый муж - никогда не сделает то, что может расстроить его слабенькую женушку. Не так ли, милый? - спросила Света и почесала его под подбородочком точно так же, как и меня. - Ну... - задумался Андрей, отхлебнул еще пива и, наконец, решился: - Ну да. Чего это я тебя буду обижать? Я тебя обижать не буду. Особенно если ты из холодильника достанешь еще одну бутылочку. - Милый, - кротким голосом сказала Света. - Пообещай выполнить одну мою просьбу. Только одну. - Какую? - подозрительным голосом спросил Андрей. - А ты сначала пообещай, - томно сказала Света и склонила голову ему на плечо. - Ну ладно, - басом сказал Андрей, который был полностью сражен этой демонстрацией полной покорности, которыми Света его баловала не часто, - обещаю. - Не продавай Цигейку, - все тем же голосом сказала Света. - Мне она так нравится. - Подловила, да? - насупился Андрей. - Обманом вырвала обещание? - Каким обманом? - подняла брови Света. - О чем ты, любимый? Ты же сам пообещал! Или ты отказываешься? - и тут в голосе Светы появились стальные нотки.
Андрей тяжело вздохнул, посмотрел налево, потом направо, как будто ожидал увидеть какой-нибудь знак свыше, потом сказал: - Нет, я, конечно, не отказываюсь, раз обещал. Но предупреждаю, что если этот зверь меня хоть раз еще укусит, то я на Птичьем рынке продам и ее, и Шашлыка. И вообще - сделаю эту квартиру зоной, свободной от диких животных. - Хорошо, дорогой, - неосмотрительно поспешила согласиться Света. - Тебе виднее. Андрей допил свой стакан, поставил его на стол, тяжело встал и отправился в гостиную-спальню, чтобы забыть легким пивным сном. Но мы чего-то так заслушались, что вовремя не сообразили уползти с коробкой куда-нибудь в сторону. - Свет, - недовольным голосом сказал Андрей. - Сколько раз я просил - выкини ты за дверь эту чертову коробку! - и с этими словами он ка-а-а-ак хряснет ногой по картонке...
Далее произошло следующее. Коробка стояла дном вниз, а Андрей треснул по ее верхней половине. Поэтому коробка с дикой скоростью улетела куда-то по направлению к компьютерной комнате, а мы с Цигейкой остались стоять столбами вдвоем посреди чистого поля. Ну ладно еще, что наше укрытие обнаружилось, но все произошло так быстро и с таким шумом-треском, что и Цигейка, и я от неожиданности ка-а-а-ак вцепимся Андрею в ногу! Она в левую, я в правую. Причем произошло это как-то совершенно интуитивно. Мы даже и не хотели.
Что тут началось! Даже и рассказывать не хочу. Совершенно дурацкая ситуация получилась. Главное, что и мы с Цигейкой подставились по полной программе, и Света ему только что пообещала, что разрешит нас продать, если мы на него нападем. А тут налицо, точнее, на обе ноги и нос - результат нападения во всей красе. И Андрей действительно разозлился - просто кошмарно. Видать, мы ему здорово в ноги вцепились. Ну я-то - точно здорово вцепился, уж больно перепугался.
Чем, спрашиваете, тот вечер кончился? Известно чем. Андрей собрался на следующий день тащить продавать на рынок и Цигейку, и меня. Тут даже Света ничего уже поделать не могла.
Крестьянство в средневековой Европе тоже было весьма неоднородным по составу, хотя тенденция к централизации землевладения наметилась еще в 11-м веке, и практически завершилась в 15-му веку. читать дальшеНа этот счет существует масса исследований, которые, с моей точки зрения, запутывают больше, чем проясняют. Суть изменения была в том, что любое владение и любая деятельность в государстве облагалась налогами, в том числе и налогом на землю. Существовали также регуляции обработки земли, запрещающие держать подходящие для сельского хозяйства земли необработанными. В результате, зачастую семьи, испокон веков владеющие наделом, попадали в ситуацию, когда налоги платить было уже нечем, и за недоимки у них забирали землю. Причиной могло быть что угодно: неудачно бездетный брак, гибель мужчин семьи в вооруженных конфликтах, эпидемии... Причем корона вовсе не хотела согнать крестьян с их земли, вовсе нет. Корона была заинтересована в том, чтобы сохранить крестьян на землях, которые уже не принадлежали им.
В результате, деревня расслоилась на тех, кто сохранил достаточное количество своей земли, и имел возможность арендовать еще больше земли у лорда. Эти люди были достаточно состоятельными, чтобы нанимать рабочую силу для выполнения своих арендаторских обязанностей. Большая часть крестьян попала в полную зависимость от владельца земель, превратившись, по сути, в крепостных, со всеми вытекающими последствиями.
Соответственно, говоря об образовании средневекового крестьянства, нужно помнить, что некоторые представители высших классов категорически возражали против вообще какого бы то ни было формального образования для серфов, крепостных. Возможно, что иногда это было проявлением сословного высокомерия, но нельзя отмахнуться и от другой причины: получивший образование серф уже не будет работать на земле. Он будет работать или писцом, или администратором, быстро расплатится со всеми недоимками – а бывший хозяин потеряет рабочую силу.
Теперь возвращаюсь непосредственно к тексту Суламифи Шахар.
Те крестьянские дети, которые получали образование в монастырских школах, по рекомендации местного священника, или в муниципальных школах соседних городов, становились обычно монахами или клерками. Некоторые поступали на службу своему сеньору в качестве писцов, некоторые – на работу в органы государственной бюрократической машины. О том, получали ли хоть какое-то формальное образование крестьянские девочки, не осталось никаких записей.
Вцелом, за воспитание крестьянских детей и их подготовку в плане социальном были ответствены их собственные родители и местный священник. Дети с ранних лет наблюдали за жизнью взрослых, помогали им, контактировали с обществом за пределами своей деревни, когда это общество являло себя в лице приезжего торговца или членов королевской администрации. Они слушали менестелей, посещали церковь, ездили с родителями в близлежащие города в рыночные дни и на ярмарки.
Нельзя сказать, что детей ничему не учили: их учили, но, как когда-то и ноблей, на основе нарративной передачи знаний. Их знакомили с культурными традициями, моральными принципами, законами общества вцелом и их локального сообщества, объясняли, какой тип поведения считается неприемлемым и почему. Делом местного священника было следить, чтобы детям была дана возможность быть детьми, чтобы их не нагружали работой слишком рано. Нормальным считалось, чтобы за плуг, так сказать, вставал уже взрослый молодой человек, а не ребенок. Было бы неверным считать, что старшие дети автоматически обязывались присматривать за младшими, не в Европе, во всяком случае, но иногда на некоторых старших детей возлагалась такая ответственность.
Приблизительно с семи лет в обязанности детей вменялось относить пищу членам семьи, работающим в поле, присматривать за гусями и овцами, даже за коровой. Более старшие дети приносили воду, занимались прополкой, сбором овощей, и начинали учиться у взрослых крестьянской работе, помогая в сборе урожая, обмолоте, складировании и прочих обязанностях. Ученичества как такового в крестьянской среде не было. По судебным записям видно, что иногда взрослые забывали, что за работой детей нужно, все-таки, присматривать. Так описывается случай, что 10-летний мальчик, посланный отцом накормить лошадей, поднялся по лестнице на сеновал, но, захватив слишком большой груз, упал вниз вместе с лестницей.
Другой проблемой было то, что некоторые дети были просто слабее физически, чем их среднестатистические сверстники. Тогда наиболее очевидно подходящей работой для них оставалось пастушество, хотя и здесь были свои нюансы. Например, осталось описание ребенка, которому в семь лет поручили пасти гусей. Он впоследствии вспоминал это время, как трудное и несчастное. В девять лет он был рад оставить щипучих тварей, и начать помогать отцу на поле – но был ранен лошадью. Когда он выздоровел, его опять отправили пастухом, на этот раз поручив малому несколько коров – и он опять был ранен! После чего он решительно отказался и близко подходить к животным с рогами и копытами. Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы ему на дали попробовать свои силы с овцами. Вот здесь его талант раскрылся, и в 12 лет мальчишку уже считали одним из лучших овечьих пастухов в округе. Обычно же пастухов тренировали, отправляя их набираться опыта у взрослых специалистов, и 12-летки еще не считались квалифицированными пастухами.
В случае смерти родителей, дети арендаторов не становились сами арендаторами автоматически до достижения «третьего возраста». Если у них было, что наследовать, то сам владелец поместья прослеживал, чтобы имущество не оказалось в безнадежном состоянии, назначая опекунов, или, в случае отсутствия родственников или энтузиастов из среды деревенского сообщества, становился опекуном сирот сам. Сиротам серфов тоже назначались опекуны, обычно из числа родственников. Иногда система давала сбой, особенно в случаях с сиротами, которые были и бедны, и родственников не имели. Будущий папа Селестин Пятый пишет в своих путевых заметках о случае, когда двое сирот в окрестностях Абруцци выросли в лесу, вообще не имея контактов с людьми.
Хотя ученичества в крестьянской среде не было, был обычай устраивать подростков или в помощники арендаторам за пределами деревни – мальчиков, или в услужение в города – девочек. Хотя большинство городских учеников и подмастерий тоже были выходцами из деревень, хотя закон и запрещал детям беднейших хозяйств уходить с земли. Разумеется, они все равно уходили, нелегально. И все-таки именно в этом крестьянство отличалось от других классов средневекового общества: здесь детей не отсылали в чужие семьи для того, чтобы они получали образование или профессиональные навыки, а чисто по экономическим причинам.
«Третья стадия» в жизни крестьянских детей наступала в 14 лет. В этом возрасте они были уже полностью готовы для того, чтобы самостоятельно работать на земле. В этом отношении проявляется еще одно резкое отличие крестьянства от других классов: у крестьян воспитание мальчиков и девочек, их подготовка к взрослой жизни не имело искусственного разделения по признаку пола. Девочки, как и мальчики, росли, помогая старшим в сельсохозяйственных работах, а мальчики – в делах домашних.
Но вот формально совершеннолетие наступало несколько позже, хотя в одних областях это могло быть 14,5 лет для мальчиков и 13,5 для девочек, а в других – 20 и 18 лет. Все зависело от местных экономических и культурных условий.
Замуж девушки выходили более молодыми, чем юноши женились, но, в любом случае, позже, чем представители других классов. До чумы 1348 года крестьянские девушки обычно выходили замуж только в 18-22 года. Богатые, получившие наследство, раньше, и те, которые нанимались на работу, чтобы свое приданое заработать – позже. Самые бедные либо выходили замуж поздно, либо не выходили вовсе. До чумы также рождение бастардов у незамужних крестьянок было довольно высоким, хотя после чумы это явление начало показывать резкий спад: многие хозяйства приобрели достаточно земли, чтобы позволить себе отделить детей в отдельные хозяйства раньше, да и зарплата была в послечумные годы высокая. В первой четверти пятнадцатого века в районе Пизы средний брачный возраст для девушек был 17, 3 лет, и для парней 26,3 – 27,1. В других районах возраст новобрачных варьировал от 14 до 18 у девушек и от 21 до 25 у юношей.
Об отношениях родителей и детей в крестьянских семьях можно прочесть несколько романтических поэм.
Гартман фон Ауэ (начало 13-го века) пишет в своем «Бедном Генрихе» о восьмилетней крестьянской девочке, которая решает пожертвовать своей жизнью, что спасти заболевшего проказой лорда. Ее родители в отчаянии отговаривают ребенка, но, убедившись в ее непоколебимости, сдаются. Они впадают в апатию, одевают траурные одежды – но Бог, как известно, милостив, и все заканчивается хорошо: и девочка жива остается, и лорд-рыцарь исцеляется – готовности к беззаветному самопожертвованию оказывается достаточно.
Вернер - «Садовник» в «Хелмбрехте» (конец 13-го века) описывает ситуацию другого рода. И там родители главного героя описываются любящими людьми, но главный герой презирает и их, и класс, в котором родился, и присоединяется к компании рыцарей-разбойников, став грабителем и мерзавцем. Его, разумеется, отлавливают, ослепляют за преступления, и ампутируют ему ногу по приказу бейлифа. Когда поводырь приводит Хелмбрехта в таком состоянии домой, отец того отчитывает поводыря: «Take this horror away from me! Betake yourself, you faithless boor, in the greatest haste forth from my door!”. Мать же оказывается более милосердной, приветив и несчастного разбойника, и его поводыря.
Средневековые моралисты и психологи, как Джон Бромьярд в 14-м веке тяготели противопоставлять жестокость отсыла детей из дома, практикуемые аристократами и горожанами, крестьянской неторопливой преемственности от отца к сыну. На самом же деле, и среди крестьян были жестокие люди, так что многие дети были хорошо знакомы с розгой, а многие старики убеждались, что надо было им составить со своими детьми легальный контракт по содержанию, уступая им владение хозяйством.
Крестьянские вдовы вступали в права наследования по-разному. Те, кто имел арендное хозяйство с мужем на паях, наследовали автоматически, зачастую даже не платя налога на наследство. Другие пользовались переводом имущества, сделанным «на смертном одре», то есть, по пожеланию мужа перед самой смертью, избегая, таким образом, процедур по дележу имущества согласно закону.
читать дальшеВ деревне действовал скорее традиционный, а не общий закон о наследовании, который варьировал от местности к местности, и очень изменился ввиду обстоятельств, последовавших за временами Черной Смерти. В Хирворд Харкорт, Лейчестер, после Черной Смерти вдовы имели право сохранять за собой ту землю, которую они обрабатывали, при вступлении в новый брак. Благоприятные для вдов традиционные законы действовали также в Ислипе, Оксфордшир: здесь вдовы не только имели право сохранять за собой арендные земли при вступлении в новый брак, но и их новые мужья могли вступить в их владение на паях, заплатив пеню за вступление во владение имуществом. А вот в Лэнтоне вдова вообще имела право держать за собой полное хозяйство только один год и один день, если только не выходила за это время замуж. Если она оставалась одинокой, то ей выделялась законная треть хозяйства, а остальное она теряла. Причина очевидна: муж и жена могут выполнять арендаторсие обязанности лучше, чем одинокая вдова.
Данная логика, тем не менее, не всегда была справедливой, потому что многие вдовы оказались вполне в состоянии обеспечивать необходимое количество рабочей силы. В том же Оксфордшире Элис, вдова Роберта Бенейта, одна обрабатывала всё хозяйство целых 32 года. Сыновей у нее не было, две дочери вышли замуж в другие области. После смерти Элис всё ее имущество перешло ее незамужней дочери, которая разумно компенсировала практически всю сумму пени за вступление в наследство, взяв себе мужа, который эти деньги и заплатил.
Проблема была в том, что хозяйка, окруженная мужской рабочей силой, автоматически становилась притчей во языцах у соседей, что вызывало понятное беспокойство и у лорда, кому земли принадлежали. Поэтому вдовы предпочитали, все-таки, быстро выходить замуж, обычно за кого-то их работников. Все успокаивались, и всё возвращалось на круги своя.
После Черной смерти матримониальные перспективы вдов омрачил тот факт, что народа вокруг стало меньше, а свободных земель больше, то есть мужчины могли покупать и арендовать у лордов земли сами, без женитьбы на вдовах. Да и мужчин стало не хватать.
Во многих деревнях, где лорды совершенно не интересовались деталями передачи земель, вполне довольствуясь конечными результатами и беспроблемностью передач имущества, вдовы получали свою долю согласно завещанию мужей. Особенно это было распространено среди крестьян-работников. Барбара Ханаволт нашла, что такие завещания особенно участились в шестнадцатом веке, причем мужья обычно передавали всё свое имущество женам, назначая их также исполнителями воли, в обход интересов детей. Например, Джон Нил, валяльщик из Ултинга, в своем завещании от 1518 года, пишет, что его жена наследует дом, а сын – рабочие инструменты «и помещение для работы и спальню в доме... в течение жизни его матери и только так долго, сколько он будет добрым и хорошим сыном; иначе она может выставить его вон до конца своей жизни».
Без особого доверия к сентиментальным чувствам потомства делались контракты inter vivos, которые подписывались и мужьями, и женами о том, что они удалятся от дел в пользу детей, заработав себе на старость и достойные похороны. В дочумные времена такие договоры давали простор молодым парам вступить во владение землей. В послечумные, когда рабочая сила была дорога и ее было мало, они были своего рода страховкой для вдов. В 1313-м году Анисия атте Хегге из Крондалла в Хэмпшере, передавая свои владения дочери и зятю, получала взамен ежегодно энное количество зерна, шерстяной ткани, обуви и полотна, каждая позиция – заранее оговоренной стоимости. В 1437-м Эмма дел Руд из Кранфилда получила в аналогичных обстоятельствах два бушеля пшеницы, две кварты солода и четверть бушеля овса для каши ежегодно. Агнес оф Риджакр из Хэлсовена рассчитывала, очевидно, что на еду и одежду ей своих средств хватит, но потребовала дом, размерами 30 х 14 футов, с тремя дверями и двумя окнами (1281 год).
Договоры inter vivos не всегда делались внутри рода или в пользу детей, особенно в пост-чумное время. В конце четырнадцатого – начале пятнадцатого века около 30% завещаний и контрактов были сделаны не в пользу детей. Те могли либо умереть во время чумы, либо уехать в другие места в связи с резким вздоражанием рабочей силы после чумы.
Детей, которые нарушали букву и дух конракта, или просто выказывали неуважение к родителям, те лишали наследства без всяких церемоний. В 1327-м году Эстрильда Нинур из Грейт Валтхейм потребовала назад свою землю у дочери Агнес, которую передала ей пять лет назад, в обмен на жилье, еду и одежду. Суд принял во внимание ее жалобы на дочь и аннулировал контракт. Через год Эстрильда заключила контракт с молодой парой, которые не были ей родственниками. Умудренная опытом, она включила в контракт пункт, по которому молодежь, в случае если она останется недовольна содержанием, просто начнет выплачивать ей четырежды в год сумму в 20 шиллингов 8 пенсов. Напрасно, ох напрасно Агнес решила сэкономить на матери.
Все ли было прекрасно у вдов-крестьянок? Нет, разумеется. Крестьянские вдовы были очень разными, кто-то сильным, кто-то слабым. В 1328-м году в Хиндолвестон, Норфолк, суд разбирал дело вдовы, которой принадлежало 18 акров обрабатываемой земли. Бедняга не то, что землю обрабатывать, а за собой-то смотреть не могла, будучи особой «простого ума и слабого тела». Землю женщины передали близкому родственнику, обязав того взять на себя заботу о вдове до конца ее жизни. В 1312-м году дом Джоан Бовичрич, Куксхем, сгорел, ее корова погибла, и на ней повисла арендная плата лорду, которую не успел собрать ее покойный муж. Суд освободил женщину от платы, и выделил ей содержание продуктами, пока она не отстроит себе дом.
Другой проблемой для вдов-крестьянок был переход не только прав, но и обязанностей и ответственности от мужей к ним. Они отвечали и за хозяйство, и за арендную плату, и за долги, и за неудачи. Тем не менее, из 101 случая, проанализированных Джудит Беннетт, только 10% вдов высказали свою нерешительность принимать новые, прилагающиеся к наследству, обязанности.
Нужно сразу сказать, что о средневековых крестьянах сейчас ведутся самые жаркие дебаты.
читать дальшеДолгое время считалось, что в они жили, что называется, родом, от прадедов до правнуков, ведя общее хозяйство. Сейчас специалисты склоняются к мнению, что английская крестьянская семья в Средние века представляла собой автономную единицу: муж, жена, и двое-трое детей. Документация минимальна, потому что периодические моровые поветрия к бюрократии не предрасполагали. Очевидно, имела место быть и активная миграция населения. Например, в Лейчестере, в местечке Кибворт Харквуд, между 1280-м и 1340-м годами земли принадлежали одним и тем же семьям. К 1390-му всего 16 семей задержались там больше, чем на пару лет, а к 1440-му таких осталось только восемь (Сесили Халивелл, «Земля, семья и наследство в период перемен»).
Более или менее внятные записи о крестьянстве появились только с середины тринадцатого века, но и их мало. Было бы неправильно, как отмечает Генриетта Лейзер, далать обобщения на основании записий из нескольких поместий. У меня создалось впечатление, что историки в плане средневекового крестьянства опираются больше на общую историческую ситуацию и свои собственные представления об эпохе.
Джудит Беннетт приводит пример тому, что родители старались обеспечить каким-то имуществом всех детей, и дочерей тоже. В записях поместья Бригсток, Норфолк, Кристина Пенифадер получила наделы земли от отца в 1313, 1314 и 1316 гг, и это не было приданым, потому что замуж она вышла в 1317-м году. Более того, есть примеры, что девушки, имеющие землю, подаренную им родителями, возвращали ее в семью, выходя замуж, потому что считалось, что после замужества ее обеспечивает семья мужа, куда она вкладывает свой труд. Беннетт также нашла примеры тому, что одинокие женщины покупали землю для себя сами. То есть, у них были какие-то заработанные средства.
Как зарабатывали крестьянские женщины? Выполняя либо работу за оговоренное вознаграждение, либо в прислугах. Труд прислуги стоил дешевле, но был более стабильным. С другой стороны, роль прислуги в доме зачастую выполняли дети, поэтому сезонные работы с договором на несколько лет были более доступны. Тем не менее, есть основания считать, что, например, в Ворчестере в 13-м веке около 10% женщин работали именно прислугой, причем, необязательно вне рамок собственного сословия: более богатые крестьяне нанимали более бедных. Специализация прислуги на определенных работах была возможна только в богатых хозяйствах, где прислуги было много. Более бедные нанимали одну женщину на все работы.
Замужество обычно прекращало работы на стороне, и очень малое количество женщин не выходило замуж: в деревнях Линкольншира незамужними в тот период осталось только 4%.
Замужняя крестьянка приобретала новый статус, materfamilias, мать семейства, или domina domus, хозяйка дома (в 13-м веке документы велись на латыни, оттуда такие звонкие «титулы»). Как член семьи - арендатора, женщина вносила свою лепту в исполнение арендаторских обязанностей: сбор урожая, помощь в пору ягнения, дойка, уход за овощами и зеленью. А вот когда семьей покупалась своя земля, женщины участвовали в покупке зачастую своими деньгами, чтобы обеспечить себе автоматическое наследование в случае смерти мужа. Это стало очень популярным в 15-м веке. До этого была распространена форма совместной обработки земли жены и мужа, что-то типа кооператива – тоже чтобы обеспечит автоматическое наследование.
Вообще-то в литературной сатире того времени перегруженная работой крестьянская жена была популярным персонажем. И не только в сатире. Книга Holy Maidenhood (Святая Девственность) противопоставляется жизнь в вечном девичестве жизни в качестве жены: «и в каком положении она оказывается, став женой, слушая вопли детей, от которых убегает кошка и прячется собака, когда ее хлеб горит в печи, теленок жует ее подол, котел выкипает на огонь, а муж вечно жалуется!»
Есть и более поэтические описания крестьянских будней, рассказывающие, как жена ведет по полю быка, а ее муж налегает на плуг... Но, кроме сельхозработ, было у замужних женщин Англии еще одно занятие, которое позволяло им неплохо зарабатывать: варка эля. Эль нужен был всем и повсюду, причем в гигантских количествах, потому что воду тогда действительно не пили, это считалось просто вредным для здоровья. А эль сохранялся всего несколько дней. Хотя продажа эля практически всегда была зарегистрирована на мужчин, варили и продавали его практически исключительно их жены. Иногда варка эля была занятием вполне профессиональным, иногда – сезонным, для экстра-заработка. Пиво, разумеется, положило конец производству эля в 13-м веке: оно сохранялось, его не нужно было варить постоянно.
Тот самый случай, когда технический прогресс сработал против женщин, как сработало против них изобретение прядильного станка, которое привязало их к дому: веретено можно было носить с собой, но вот станок, значительно убыстряющий работу, был сооружением стационарным. По мнению женщин-историков, привязка женщин к дому означала понижение их общественно-социального статуса, обозначив, так сказать, им «их место».
Помимо ткачества, женскими обязанностями считалось еще многое: выпечка хлеба в общих печах, стирка одежды в реке или ручье (внимание, адвокаты «грязной теории» утверждают, что одежду в Средневековье и не стирали вовсе), продажа на рынках излишков продукции – птица, яйцо, молочные продукты, зелень...
Договорная работа за плату не делала различия между мужской и женской рабочей силой. Известно, что были женщины, работающие камнедробильщицами, косцами, жнецами. Иногда они были дешевой рабочей силой, но не всегда. Известно, что во многих местах женщины зарабатывали наравне с мужчинами. После эпидемии Черной Смерти выжившие женщины, как и мужчины, получили явный перевес над работодателями: в 1388-м молочницы получали по 6 шиллингов, а пастухи и все 10, что было максимальной платой.
И все-таки, легально крестьянские женщины имели только статус жен. Те, кто до замужества сами были арендаторами, передавали эти права мужьям. Нигде не зарегистрировано ни одной женщины среди деревенских органов управления. Другое дело, что в реальной жизни женщины имели социальный вес и были социально активны. Достаточно вспомнить жену Джона Седлера, Агнес, которая играла значительную роль в восстании крестьян Рамсея, Ворчестер, в 1386-м году. В 15-м веке женщины Сваффтхема, Норфолк, организовали целую кампанию против агентов графа Саффолка.
В Вэйкефилде, согласно исследованиям Джудит Беннетт, было много женщин, самостоятельно содержащих винокурни, женщины занимались там и ростовщичеством (часто несколько женщин вместе давали кому-либо нужную сумму в долг под проценты), женщины были скототорговками. Сохранились и их имена, и скурпулезные записи. Из тринадцати судебных дел, дошедших до нашего времени, женщинами было проиграно только четыре. То есть, нет никаких оснований предполагать, что женщины 13-го века в Англии были бесправными.
Особенно мирными они тоже не были. К штрафам различной величины были приговорены: Матильда, жена Роберта из Комбервоза, за пролитие крови Маготы, дочери Джона; Агнес, жена Уильяма Волкера, за пролитие крови Уильяма де Путси; Амабель-Коровница, которая проломила кому-то череп, защищая свое стадо.
Более того, Роберт Фоссьер считает, что в 1100 – 1300 гг истинное влияние женщин было очень высоко: «в деревне мужчины были на полях и в лесах, всё остальное находилось в женских руках, и этот факт невозможно игнорировать».
читать дальшеФенька, между тем, шустро убежала в другой конец гостиной и запрыгнула там на шкаф. Во дает! Какая прыгучая. Я-то сам и на стол запрыгнуть не могу. Впрочем, когда мне надо на стол взобраться, меня всегда Света туда затаскивает.
- Испугалась, - прокомментировал ее поведение Макс. - Видать, Шашлык ей что-то грубое сказал. - Сам ты грубый, - обиделась Света. - Шашлычок у нас знаешь какой ласковый В этот момент раздался звонок в дверь. - Что это? - удивился Андрей. - Откуда я знаю? - ответила Света. - Видать, соседка за чем-нибудь пришла.
Она побежала открывать и через минуту вернулась... с дядей Володей. На Андрея было страшно смотреть. Примерно такой вид у человека бывает, когда он подавится сразу целым батоном вареной колбасы. - Здорово, други! - миролюбиво произнес дядя Вова. - Мир дому сему, счастье закуске и... - тут он увидел начатую бутылку водки, - благословение алкоголю, который в небольших дозах безусловно полезен для здоровья. - Дядь Володь, зачем пришел? - нетерпеливо спросила Света. - Дык, ить, это... - невразумительно ответил дядя Володя, не отводя взгляда от бутылки водки. - Цигейку свою проведать пришел, - объяснил он. - Думаю, как она там, в чужом месте, - и он сделал вид, что сейчас расплачется. - Ничего с вашей цигейкой не случится, - успокоил его Макс. - Разве что моль сожрет, но это дело поправимое. Посыпать ее нафталином - и все дела. - Как нафталином? - в глазах дяди Вовы уже был настоящий ужас. - Да это он про собаку, - объяснил Андрей Максу. - Его собака у нас на кухне сидит. - Как собака?!?! - теперь уже в глазах Макса был неподдельный ужас. - Пригласили мою Феньку, а сами в дом завели собаку?!? Если с ней чего-нибудь случится, то я даже не знаю, чего с вами сделаю. Меня без нее жена обратно не пустит. - Ты же утром говорил, что с ней два месяца как развелся, - удивился Андрей. Ну да, - подтвердил Макс. - Это я с той женой развелся. А теперь у меня Мариночка - пупсик. - Ах, да, - спохватился Андрей. - Я и забыл, что у тебя семь жен на неделе. Это Мариночкина кошка? - Ну да, - подтвердил Макс. - Так я жду объяснений по поводу вопиющего факта наличия собаки в этом доме. - Ничего она не вопиющая, - обиделся дядя Вова. - Цигеечка вообще себя очень тихо ведет. - Да ты бы видел эту собаку, - объяснил Максу Андрей. - Ходячая горжетка. Ее любая кошка сама загрызет.
Тут дядя Вова почувствовал себя оскорбленным, попробовал было встать и сделать вид, что сейчас уйдет, но его никто не удерживал, поэтому он сел и стал обижаться, сидя на стуле. Андрею пришлось налить всем присутствующим по рюмке, чтобы восстановить хорошие взаимоотношения за столом. Между тем, за всеми этими разговорами о нас с Фенькой компания совсем забыла.
А мы с этой гладкошерстной кошкой, между тем, времени зря не теряли. Она устроилась на шкафу, а я засел снизу и проводил первичное знакомство. Знаете, как у нас, котов, это бывает? Она сидит, во все глаза разглядывает меня, а я сижу и во все глаза разглядываю ее. Не знаю, какое она обо мне впечатление составила (хотя, чего тут думать? я же парень - просто супер!), но у меня впечатление о Феньке сложилось какое-то волнообразное. То нравится, когда инстинкты к горлу подступают (ну, не к горлу, конечно, но вы догадались), то - как-то не очень, особенно когда я обращаю пристальное внимание на ее короткошерстность. Я, конечно, вел себя так, как и полагается приличному коту, знакомящемуся с кошкой: периодически взмявывал (показывая свою молодецкость и заинтересованность в знакомстве), перебегал с места на место, демонстрируя свою грациозность (это только Андрей считает, что во мне грациозности - как в мешке с сеном), затем снова падал на пол и смотрел на нее.
За столом, между тем, веселье шло вовсю. Гости выпили по рюмке, затем еще по одной, после чего дядя Володя потребовал налить третью и начал какой-то длинный и, вероятно, неприличный тост, но концовку его он вспомнить так и не смог, так что тост получился какой-то приличный и незавершенный. Тем не менее все выпили.
Затем Андрей твердо произнес, что дядя Володя уже проведал свою Цигейку (на кухню зайти Вова так и не удосужился), и что ему уже пора. Дядя Володя пытался было намекнуть, что он, в принципе, никуда не торопится, но Андрей заявил, что по его сведениям - дядя Вова очень даже торопится, тем более, что Андрею с Максом предстоит серьезный мужской разговор (на этих словах Андрей чуть скосил глаза на вторую запечатанную бутылку водки). У дяди Вовы опять крупной слезой налились глаза, но Андрей со Светой были непреклонны, поэтому дядя встал, раскланялся, тяжело держась за стол, и кротко попросил рюмку водки "на посошок".
Андрей скривился, но рюмку налил. Причем только дяде Вове. Вероятно, в надежде, что ему неудобно будет пить одному. Зря надеялся! Дядя Вова легко выпил бы один даже перед английской королевой. Выпив рюмку, дядя Володя крякнул и намекнул было на "стремянную", но это переполнило чашу терпения Андрея со Светой, поэтому они подхватили дядю Вову с двух сторон, вставили его в ботинки и выперли за дверь. За стол они оба вернулись тяжело дыша, как после тяжелой и утомительной работы. Андрей молча разлил всем по рюмке.
Ну, - сказал Макс, - предлагаю выпить за наших детишков - Фенечку и Шашлычка. - Ой, - всполошилась Света, - у меня же мясо в духовке уже перестоялось! - и быстро побежала на кухню. Андрей с Максом не торопясь выпили, закусили огурчиком, а потом стали мечтательно смотреть в нашу сторону. - Видал? - сказал Макс. - Чего-то у них общение пока не складывается. Не шустрый он у тебя парень оказался, Шашлык твой. - Да сам ты - не шустрый, - обиделся Андрей. - Это все твоя краля - забралась на шкаф, как последняя дура, и сидит там. Нет, чтобы спуститься вниз, познакомиться, мол, здрасте, товарищ Шашлык, не хотится ли вам меня некоторым образом уронить на травку... - Я давно подозревал, - сказал Макс, отправляя себе в рот здоровенный кусок колбасы, - что у вас вся семья - совершенно грубиянская. Я уж молчу, как вы обращаетесь с вашим несчастным родственником... Ну это, конечно, ваши проблемы. Но такие слова, которые ты произносишь по отношению к моей обожаемой кошечке - не делают тебе чести... Последнюю фразу Макс произнес с плотно набитым ртом, поэтому Андрей услышал только: "бе бебаю бебе бести".
- Чего же это она на шкаф залезла? - тревожно произнес он, продолжая гнуть свою линию. - Наш Шашлык до нее точно не допрыгнет. У него прыгучесть слабая. Даже на стол запрыгнуть может, только предварительно сильно разбежавшись. Да и то - обычно при этом пролетает над столом и падает с другой стороны. - Феня! - произнес Макс с притворным ужасом. - Куда мы попали? Слышь, твой жених даже на стол запрыгнуть не может! Нет, пошли отсюда! Зачем нам потомство с прыгучестью мешка с сеном? - Сиди уже, - разъярился на Макса Андрей. - Феня сама решит, чего ей надо, а чего не надо. Вот только пусть со шкафа слезет.
А Феня продолжала сидеть на шкафу. Я сделал уже двадцатую перебежку, мое мяуканье звучало все призывнее и призывнее (что поделать, инстинкты давали о себе знать, а когда так близко находилось кошачье существо, они начинали колоколом стучать просто во все места, включая даже голову), но Феня так и лежала на шкафу, не изъявляя никакого желания спуститься вниз.
Наконец, Андрею надоело смотреть на эту картину, он решительно встал, подошел к шкафу, снял оттуда Феньку и поставил ее на пол прямо передо мной. Мы оба взвизгнули от неожиданности, после чего Феня резко удрала под диван, а я немного побегал вокруг дивана, сокрушаясь, что не успел использовать подходящий момент, после чего залег неподалеку, поглядывая, как под диваном светятся фенины зеленые глаза. - Да она у тебя дикая какая-то! - с негодованием сказал Андрей Максу. - Все время прячется. - Интересно, - возмутился Макс, - а что она, по-твоему, должна сделать? Броситься к Шашлыку на шею и заорать: "Бери меня, Шашлык, я вся твоя!" Моя Фенька - девушка скромная, - заявил он, поджав губы. - Ей нужна ласка, обходительность. А твой остолоп только и знает, что вокруг круги нарезать и мявчить дурным голосом. - Это у него способ ухаживания такой, - объяснила Света, внося в комнату здоровенное блюдо с мясом. - Себя вспомни в его годы. - Ха, - сказал Макс. - Я в его годы только-только научился сам на горшок садиться. - Оно и видно, - сказала Света. - А вот в свои годы, - продолжал Макс, - я не церемонился. Здрассте девушка, не хотится ли вам на танцы? Нет? Ну тогда пойдемте в постельку. - И что? - спросила Света, с любопытством глядя на Макса. - Хоть кто-то соглашался? - Знаешь, Свет, - сказал Макс, вгрызаясь в здоровенный кусок мяса, - не хочу сказать ничего плохого о вас, женщинах, но соглашаемость была - девяносто пять процентов. - Врешь ты все! - сказала Света, вопросительно глядя на Андрея. Но тот только молча кивнул, мол, о Максе такие легенды ходят, что как бы он ни врал, а действительность всегда опережает самую светлую мечту.
В этот момент Фенька неожиданно вылезла из-под дивана и побежала по комнате. Я за ней. Добежали до окна, там она повернулась ко мне мордочкой и встала неподвижно. Я, честно говоря, застыл на месте, толком не зная, чего делать дальше. Нерешительно поднял лапу, а она припала к полу и зашипела. - Мама, - сказал Макс. - Он ее сейчас убьет! - Молчи уже, - прикрикнула на него Света. - Это они так играют. После этого Фенька сделала здоровенный прыжок и снова оказалась на шкафу. Мне, честно говоря, вся эта канитель надоела, я пошел к столу, забрался к Свете на колени и начал жаловаться на эту дуру Феньку, которая ведет себя совершенно непонятно. - Да, Шашлычок, я понимаю, - приговаривала Света, почесывая мне подбородочек. - Конечно дура. Но ты не торопись. У вас еще вся ночь впереди. Познакомитесь еще. И так она меня хорошо почесывала, что я разлегся у нее на коленях и даже замурлыкал. Приятно, когда есть в доме хоть одна душа, которая тебя понимает.
Вечер, между тем, продолжался. Макс с Андреем прилично накатили водки, и Макс пустился в какие-то абстрактные рассуждения о том, какая его Фенечка хорошая, красивая, умная и неимоверно девственная. Андрей на это вполне резонно замечал, что он не принца женит, где девственность невесты имеет основополагающее значение, а просто пригласил даму к своему Шашлыку, чтобы тот мог, так сказать, посеять королевский овес. А вот куда он этот овес будет сеять - и Шашлыку, и Андрею со Светой - без разницы. Так что от невесты требуется только одно: понравиться Шашлыку и не затягивать с предварительными играми. А она, продолжал Андрей, только и знает, что лежит на шкафу и на шашлычные викторианские заигрывания не обращает ни малейшего внимания. Пускай Макс скажет спасибо, заметил Андрей, что Шашлык - интеллигентный кот, а не какой-нибудь горячий восточный генацвале, который пулей бы взлетел на шкаф, схватил эту Феньку за шкирку и полюбил бы ее в самом что ни на есть кроличьем темпе.
Макс от этих обидных для Феньки слов совсем осатанел и вызвал Андрея на дуэль. Друзья долго решали, на чем они будут сражаться, но так ничего и не придумали. Призвали на помощь Свету, которая мыла на кухне посуду, так она выдала им по палке сырокопченой колбасы и сказала, что это будут шпаги. Но поставила условие, чтобы сражение происходило за входной дверью, иначе они все расколотят.
Это, как оказалось, Света сделала напрасно. Потому что Андрей с Максом, взяв по палке колбасы и бутылку водки (чтобы, как они выразились, залечивать раны) удалились в коридор, а через двадцать минут явились, приведя с собой человек двадцать со свадьбы, которая гуляла на соседней лестничной клетке. Свете пришлось пригрозить Андрею разводом, чтобы он выпер все эту компанию из квартиры. При этом она еще пообещала, что меня заберет с собой, а Андрею даже свидания со мной разрешать не будет. Не знаю, что именно на него подействовало - угроза разлуки со Светой, или угроза разлуки со мной, но пьяную компанию они с Максом небольшими порциями выперли из квартиры в каких-то полчаса. Я все это время валялся на диване думал о своем, о наболевшем. Фенька же, как последняя дура, так и торчала на своем шкафу.
Наконец, всю посуду вымыли (вымыли - это просто так говорится; на самом деле посуду мыла Света, а я ей помогал - путался под ногами; Андрей же с Максом удалились в компьютерную, чтобы с пьяных глаз поиграть в какую-то игру), стол разобрали, постели разложили, и все отправились спать. Макса положили в компьютерную, а Света с Андреем, как обычно, залегли в гостиной, которая на ночь превращалась в спальню. Из компьютерной некоторое время раздавались взрывы и дикие крики (Макс сражался с врагами), но потом и эти звуки затихли.
Я на ночь сходил на кухню, проведал Цигейку, которая все так же торчала под стулом, а затем занял свое обычное место - у кровати в гостиной. Но спать чего-то не хотелось. Ну, раз не хочется, значит и не надо. Подошел к шкафу, посмотрел на Феньку, которая так и смотрела вниз своими зелеными глазами, мявкнул ей, мол, подруга, теперь никто не мешает, можешь и сползать со своего наблюдательного пункта. Но она ни движением, ни взглядом так и не показала, что меня слышит. По-моему, она круглая дура.
От нечего делать, мотался по всей квартире. Сначала зашел к Максу. Тот дрых так, что раскладушка с его распростертым телом плавно каталась по всей комнате. Я ему прыгнул было на грудь, чтобы он мне подбородочек почесал, но Макс страшно заорал во сне: - Феня! Кыш отсюда! Убью, зараза! После чего начал бешено размахивать руками, так что мне пришлось оттуда сматываться. Потом залез на постель к ребятам и стал головой тереться о светину щеку, чтобы она проснулась и со мной поиграла. Но она только забормотала по сне: - Андрей Владимирович, пшел вон! Ты пьян. Доступа к комиссарскому телу сегодня не будет, - и двумя руками меня оттолкнула.
Я тяжело упал на пол, не успев даже сгруппироваться. Поэтому приземлился вместо четырех лап правым боком и частью хвоста. Со стороны шкафа донеслись некоторые признаки веселья. Ну ничего себе! Эта зараза еще смеет надо мной хихикать! Впрочем, Света тоже хороша. Я от нее подобного поступка не ожидал. Надо же меня так толкнуть, что я даже упал. Причем так позорно.
Тогда я залез с другой стороны кровати и стал кусать Андрея за голую ступню, которая высовывалась из-под одеяла. Это у нас игра такая. Он во сне высунет ступню, я за нее - цап, после чего он ее убирает. Через несколько минут он опять ступню высовывает, я ее опять кусаю, а он убирает. Классное занятие. Вот опять высунул. Ну-ка, я его сейчас - цап... Вот зараза! Дернул ногой так, что я улетел с кровати и врезался в телевизор. Эта подлая Фенька на шкафу уже гогочет так, что ребята могут проснуться. Вот невежа! Надоело мне это все, я пошел к шкафу и решительно заявил, чтобы она оттуда спускалась. И знаете? Спустилась! Нехотя так спрыгнула, прошла мимо меня, уже не делая вид, что она меня до смерти боится, и так гордо направилась на кухню.
Я, разумеется, за ней, мол, сейчас, Фенька, покажу тебе, как я живу и все такое. Хотел ее покормить, ну и так далее... Феня, между тем, эдак горделиво зашла на кухню, но, правда, сразу испугалась мордочки Цигейки, которая виднелась под стулом. Я сразу выступил вперед и заявил, чтобы она не боялась, мол, я ее защищу и все такое. Но Фенька быстро смекнула, что от Цигейки опасности - столько же, сколько от стула, поэтому, уже ничего не боясь, подошла к моей миске и... СОЖРАЛА ВСЕ, ЧТО ТАМ ЛЕЖАЛО, не спросив даже разрешения. И мало того, что разрешения не спросила, так еще и спасибо не сказала, как будто так и надо. Затем еще подошла к цигейковой миске (Света ей, разумеется, тоже оставила поесть) и сожрала все, что там лежало. Бедная Цигейка даже и не пикнула!
Честное слово, мне эту собачку даже жалко стало! Мало того, что я ее под стул загнал так, что она боялась даже нос оттуда высунуть, так приходит еще какая-то наглая гладкошерстная кошка и съедает всю твою еду. Ну тут я уже не выдержал, озверел и сказал этой Феньке, мол, чего ты себя так ведешь-то, как будто обнаглела совсем вконец, а? Так эта зараза, представляете, подошла к моей миске и преспокойно туда налила. Мол, я поела, а теперь трава не расти!
Нет, ну тут все! Гнев со страшной силой бросился мне в голову, я вскочил и... налил Цигейке в миску. Пусть Фенька не думает, что только она в этом доме крутая! Но эта цаца, ни на кого не посмотрев, отправилась обратно в комнату, прыгнула на свой шкаф и опять там затихла. Нет, вы видали таких кошек? Лично я просто никогда ничего подобного не встречал. Маленькая, наглая, я уж молчу о том, что гладкошерстная! Короче говоря, я понял, что у меня с ней ничего общего быть не может. Даже сексуальные предпочтения у нас наверняка разные.
Потом, как нагло она себя ведет в чужом доме!! Ладно еще, из моей миски всю еду сожрала! Но кто ей позволил цигейковую миску обчищать? Цигейка - это моя добыча! Я ее лично под стул загнал и не позволю каким-то там Фенькам проявлять к ней неуважение!
Так я думал, бродя по кухне, а Цигейка мне из-под стула благодарно поблескивала глазками-пуговичками. И такую я вдруг с ней почувствовал солидарность, что даже разрешил вылезти собачке из-под стула. Мол, мы с тобой друзья теперь, так что не бойся никаких подлых Фенек. Я тебя в обиду не дам.
И знаете, эта Цигейка такая забавная собачка оказалась. Мы с ней полночи проговорили. У нее, если подумать, жизнь-то - тоже собачья. Продали ее, как и меня, на рынке, а теперь этот буйный дядя Вова привез ее в Москву, чтобы срубить денег на Птичьем рынке. И еще неизвестно, в какие руки она попадет. Хорошо еще, если к таким ребятам, как мои. У меня, конечно, не всегда получается с ними общий язык найти, особенно с Андреем, но врать не буду - кормят, заботятся, вон, даже подругу попытались подыскать и не их вина, что подруга оказалась - Фенька. И так мне несчастную Цигейку стало жалко, что я обещал намекнуть ребятам, чтобы они ее у себя оставили. Потом, правда, опомнился и подумал - что я делаю? Своими руками хочу собаку в доме поселить. А потом понял! Цигейка-то - вылитая кошка! Такая же маленькая, пушистая, да и характер - ангельский! Совсем не собачий!
Так я думал-думал, а в этот момент раздался звонок в дверь. Света с криком: "Андрей с Фенькой приехали!", побежала открывать, распахнула дверь, а там... За порогом стоял мужик, которого раньше я никогда не видел, а на руках у него сидело нечто-то невообразимое... Кошка - не кошка, собака - не собака. Что-то странное, похожее на горжетку с глазами.
читать дальше- Вай, Света, встречай гостя дорогого! - заорал мужик, не обращая внимания на светину довольно кислую физиономию. - Здрассте, дядь Володь, - холодно поздоровалась Света. - А чего это вы на неделю раньше срока приехали? Вы же собирались только 10-го числа! - Да так вышло, Светулик! - радостно заявил мужик, аккуратно отстраняя Свету и заходя в квартиру. - Жена числа перепутала и случайно билет купила на неделю раньше, - и мужик загоготал на всю квартиру . - М-да, - язвительно сказала Света. - У тети Аллы с математикой всегда было слабо. Это она в пределах 10 считала, как Пифагор. Да и то - только в целых числах. - Ага, - весело подтвердил мужик. - Как была дурой, так и осталась, - и снова оглушительно захохотал. - А это что у вас за волосатый батон с глазами на руках? - спросила Света, меняя тему разговора. - Это, Светик, пекинская собака-нес, - заявил мужик, сразу перестав хохотать. - Пекинес, короче говоря. - Вот ЭТО - собака? - удивилась Света. - Да это же ходячая горжетка какая-то! - По мне - так хоть гавкающая рукавица, - согласился дядя Володя, стаскивая одной ногой ботинок с другой ноги, - если за нее деньги платят. У вас в Москве эти собачки - очень даже ценные. Вот и везу, чтобы денег подзаработать. - Как ее звать-то? - поинтересовалась Света. - А черт ее знает, - легко откликнулся дядя Володя. - Я ее зову - Цигейка. Уж больно она на рукав от цигейковой шубы похожа. Только расцветка другая.
Он немного помолчал, потом заорал: - Цигейка, Цигейка! На-на-на! - Аф, - тихонько откликнулась собачка. - Мя-я-я-я-я-я-я-я-у-у-у-у-у, - немедленно заорал я, возмущенный тем, что какая-то собака (хотя она на собаку вовсе и не похожа), позволяет себе подавать голос в МОЕМ доме. - Это что еще за чудо природы? - удивился дядя Володя. - Наш кот - Шашлык, - с гордостью представила меня Света.
Дядя Володя поставил было эту волосатую колбасу на пол, чтобы меня погладить, но как только Цигейка оказалась четырьмя ногами на моей территории, я тут же бросился на нее, чтобы разорвать в клочья. Ну, точнее, напугать, чтобы она знала, кто в доме хозяин. Но у горжетки внезапно оказалась довольно хорошая реакция, потому что она резко метнулась в сторону, добежала до кухни и забилась там под стул, поблескивая глазками-пуговичками. Я же лег в метре от стула и стал ее сторожить, периодически мявом предупреждая, чтобы она и думать не смела вылезти за территорию, огороженную ножками стула.
- Они уже подружились, - умильно сказал дядя Володя, заходя в кухню. - Как же, подружились, - саркастично хмыкнула Света. - Главное, чтобы Шашлык ее не загрыз. Он у нас знаешь какой боевой! В этот момент на кухню зашел привлеченный шумом Андрей, по лицу которого явно было видно, что ему менее чем пару минут назад в лоб угодила ракета. - Здрассте, дядь Володь, - мрачно сказал он. Было понятно, что жизнерадостного дядю Володю в этом доме недолюбливали. - Андрюха, здорово, старый пень! - заорал дядя Володя и стиснул пальцы Андрея так, что он весь скривился. - Все такой же хлюпик! - продолжал орать дядя Володя. - Я тебе давно говорил - бросай свои компьютеры-мампьютеры, приезжай к нам в городок! Мы из тебя живо мужика сделаем. - Нафик мне сдался ваш паршивый городок, - со злостью сказал Андрей, потирая руку. - Чтобы я там с тоски сдох? Лучше я буду хлюпиком, но буду общаться со всем миром, чем сидеть по вечерам на завалинке и тупо лузгать семечки. - Кстати, - сказал дядя Володя. - Я вам наших семечек привез в подарок. 30 килограмм. На вокзале лежат в камере хранения. Завтра притащу.
Кислые физиономии Светы и Андрея не поддавались описанию. - Дядь Володь, - внезапно решившись сказала Света. - А ты где остановиться-то думаешь? - - Как это где? - совершенно искренне удивился дядя Володя. - Дык, ить, у вас, конечно. А где же еще? Вы же обидитесь, если я еще куда отправлюсь - Вовсе нет! - горячо заявил Андрей. - Мы совсем не обидчивые! - Да ладно, Андрюха, - заявил дядя Володя и со страшной силой хлопнул парня по плечу так, что тот весь прогнулся, как тонкая березка. - Я знаю, что ты парень добрый. Но и дядя Володя, - тут он угрожающе покрутил пальцем в воздухе, - тоже не гад какой-нибудь. Родственников никогда не обижу! Так что буду жить у вас, чего бы мне это ни стоило. - Да дело не в обидах, - торопливо сказал Света. - Просто к нам сейчас должны приехать с невестой для Шашлыка, так что вас совсем некуда будет положить. У нас же всего две комнаты. - При чем тут невеста для Шашлыка? - удивился дядя Володя. - Ну, привезут. Ну, Шашлык ее туда-сюда, того-этого. И пусть сразу уезжают. А если не уедут, - тут он хищно цыкнул зубом, - я им объясню, что почем. - Никуда они не уедут, - заявил Андрей, который от злости был уже весь красный. - У котов ЭТО - длительный процесс. Так что кошка должна оставаться в доме дня два-три, не меньше. Это вам не горжетки на четырех ножках! - Дядь Володь, не спорь, - быстро сказала Света. - Мы к этому делу давно готовились. Так что давай мы сейчас с тобой быстренько прогуляемся десять минут - тут у нас неподалеку есть отличный частный пансиончик. Обстановка домашняя, берут недорого, тебе понравится. А как невеста от нас съедет, так и к нам переберешься. Договорились? Дядя Володя печально смотрел на Свету, и в правом глазу его начала набухать крупная скупая мужская слеза.
- Ну дядь Володь, - занервничала Света. - Чего ты расстроился-то? - А Цигейка? - тихо спросил дядя Володя. - Куда ж Цигеечка? Мне ее что - как Герасим? Камень на шею и топить? - Зачем топить? - испугалась Света. - Кто ж меня с ней в гостиницу пустит? - сквозь слезу крикнул дядя Володя. - Ничего страшного, - миролюбиво ответил Андрей, которой был весьма доволен фактом того, что дядя Володя все-таки рассматривал вариант своего заселения в гостиницу. - Цигейку можно у нас пока оставить. Мы ее прокормим. Да, Свет? - Ну да, - подтвердила Света. - Жрать будет - от пуза.
Дядя Володя печально кивнул головой в знак согласия, бросил прощальный взгляд на Цигейку, шепнул мне: "Ты, парень, ее смотри не обижай", после чего так же грустно надел ботинки и отправился со Светой в гостиницу. - Слава Богу, - сказал мне Андрей, - что к тебе невеста должна приехать. А то я после этого дяди Володи потом месяц отойти не могу. Ночью храпит, днем работать не дает, потому что все время пристает со своими дурацкими вопросами. Но главное - натащит своей чертовый рыбы и семечек, заставляя все это жрать в диких количествах. У меня потом от фосфора из этой рыбы башка несколько дней светится.
Я внутренне согласился с тем, что мое присутствие в этом доме весьма благоприятно действует на все события, происходящие вокруг, но вслух это выразить не мог, потому что был занят охраной своей территории от этой горжетки. Цигейка, впрочем, сидела под стулом, поблескивая глазками-пуговичками, и никаких поползновений оттуда вылезти не предпринимала. Когда через полчаса Света вернулась, она застала картину почти без изменений: я лежал в центре кухни, настороженно следя за Цигейкой, которая признаков страха не обнаруживала, но и вылезать не собиралась, а Андрей продолжал рубиться на своем компьютере, где главный враг был назван "Uncle Volodya". В настоящий момент Андрей был занят тем, что палил в "Дядю Володю" с двух стволов, периодически забрасывая его гранатами. На его лице светилось прямо-таки детское выражение счастья.
- Проводила и поселила! - твердо сказала Света, снимая туфли. - Умница, - похвалил ее Андрей, не отрываясь от компьютера. - Как ты про гостиницу сообразила? Ума не приложу. - Да мне о ней соседки рассказывали, - сообщила Света. - Говорят, что это замаскированный бордель. Но с виду все пристойно. - Серьезно? - развеселился Андрей и затрясся от смеха так, что тут же схлопотал от "Дяди Володи" пулю в лоб. - Повезло мужику. Хоть раз оттянется по полной. - Да, уж, - согласилась Света. - Пускай оттягивается. Лишь бы к нам больше не приходил. В этот момент в дверь раздался громкий и требовательный звонок. - Светик, - сказал Андрей нежным голосом. - Если это дядя Вова, то сбегай сразу на кухню за топором. Я хочу сделать ему предложение, от которого он не сможет отказаться.
Света открыла дверь. - Ой! - закричала она. - Максик с Фенечкой пришли! Шашлык! Беги скорее сюда! Невеста приехамши! Должен сказать, что я вовсе не сразу вскочил со своего боевого поста и помчался в коридор. Не такой уж я себя не уважающий котяра, чтобы вот так стремглав вскочить и побежать. Поэтому я четко выждал секунду или даже две, после чего с достоинством рванул посмотреть на свою невесту.
Макс, стоящий в дверях, выглядел необычайно торжественно. Он даже белую рубашку надел, чего за ним сроду не водилось. А вот кошка на его руках большого восторга у меня не вызвала. Какая-то она вся была маленькая, короткошерстная... Я-то мечтал о белой пушистой кошечке, желательно персидской или ангорской. Или персо-ангорской. Или ангоро-персидской. Как я, в общем. А тут... Какая-то гладкошерстная чувырла. К тому же, совсем еще девочка. Нет, поймите меня правильно, я вовсе не расист и довольно сносно отношусь к короткошерстным породам кошек. Но "сносно" - это еще не значит, что я могу всерьез рассматривать вариант создания сексуальной пары с такой кошкой.
- Открывай, сова, медведь пришел! - наконец, заорал Макс, когда решил, что и Света, и я уже налюбовались им и его Фенькой. После этого молодецкого крика в коридоре мигом появился Андрей, который начал долго и обстоятельно здороваться с Максом и разглядывать Феньку. - Ну что в коридоре столпились? - недовольно сказала Света. - Пошли за стол в гостиную. Уже все накрыто. Макс с Фенькой на руках отправился в гостиную, а Андрей задержался и спросил меня, подмигнув: - Ну что, Шашлычищще, видал какую тебе красавицу привели?
Я сделал кислое выражение лица, но Андрей этого, кажется, не понял. Он просто не знал, как у котов выглядит кислое выражение лица.
- Чтобы после этого и думать не смел залезать в мое кресло, - продолжил Андрей без всякой логической связи
Я с презрением посмотрел на него (в такой момент думать о каком-то кресле!) и отправился в гостиную, чтобы все-таки получше разглядеть эту гладкошерстную цацу. В гостиной Макс уже сидел за столом, а Фенька продолжала сидеть у него на руках.
Следом за мной вошел Андрей, подсел к Максу и заявил: - Ну что? Спускай свою королеву на пол, чтобы она с Шашлыком пообщалась. Чего тянуть-то? - Экий ты быстрый, - с презрением фыркнул Макс. - Вот прям так тебе ее и отпускай. Откуда я знаю - может, Шашлык ее обидит. Мы - девушка чистая и невинная. - Не знаю, как вы, а о твоей чистоте и невинности легенды ходят по всей общаге, - сказал Андрей, залезая вилкой в тарелку с колбасой. - Так что если твоя Фекла хоть чуть-чуть похожа на тебя, то она должна быть сексуально ознакомлена с каждым котом во дворе. - Предупреждаю сразу, - заявил Макс спокойным голосом, - что в случае непрекращающихся оскорблений моей персоны и персоны дражайшей Фенечки, мы вынуждены будем покинуть этот негостеприимный дом. А за Феклу, Андрюха, ответишь отдельно, - добавил он угрожающе. - Покинуть, говоришь? - рассеяно спросил Андрей, разливая холодную водку. При виде полной рюмки Макс немедленно спихнул Феньку с колен, проговорив: "Иди, Фенька, знакомься со своим ловеласом", схватил рюмку и торжественно произнес: - Ну, Андрей, Света и Шашлык, отдаю я вам свою кровиночку. Вы уж ее не обижайте, работой не перетруждайте. Помните, что отцовское чувство - оно не железное. - Поехали, - сказал Андрей, и вся компания дружно выпила.
Меня как-то упрекнули, что я описываю средневековую жизнь в излишне розовом свете. Что не могло тогда было быть все настолько хорошо и гармонично. Что ж, найдется масса примеров отсутствия гармонии. С моей точки зрения, и те, кто воспевает Средние века, и те, кто считает их Темными веками, совершают одну ошибку: они рассматривают какую-то узкую группу населения, распространяя свои выводы на все страны и все слои общества. Я понимаю, что французский академик Дюби подробно изучил браки и разводы каждого французского монарха, но интересы монархов, все-таки, несколько отличались от интересов скромного рыцаря, горожанина или крестьянина. Тем не менее, с удовольствием приведу здесь разные мнения о любви и замужестве в Средние века.
читать дальшеВ 1936 году Клайв Льюис (тот самый, который написал «Хроники Нарнии», но и очень много чего еще) утверждал в своей книге «Аллегория Любви», что искусство французских трубадуров в середине Средних веков, по сути, воспевало любовь, которая ничего общего с замужеством не имела – идеализируя, по сути, адьюлтер. Он пишет далее, что брак в аристократической среде не имел ничего общего с чувствами, но являлся союзом интересов семей, да и сама идея церкви о браке не подразумевала соединения двух любящих сердец.
К его мнению присоединяется и академик Жорж Дюби, специалист по средним векам:
«Брак не имел ничего общего с любовью, и толерантность к «глупостям» вокруг брака отсутствовала. Все союзы были союзами по выгоде, и, что хуже всего, это понятие выгоды постоянно менялось. Когда союз не отвечал более интересам супруга, от леди избавлялись немедленно. Разводы были обычным делом. Леди, которая была для вассалов объектом восхищения, для мужа зачастую была только частью приобретенной собственности. В своем доме хозяином был он. Поэтому брак, вместо того, чтобы быть выражением любви, стал мрачным фоном жизни, на котором особенно заметен был контраст нового вида любви, с ее нежностью и деликатностью. Типично для Средних веков: любая идеализация сексуальной любви в обществе, где брак носил чисто утилитарный характер, была призывом к адьюлтеру.
Другим фактором с средневековой теории замужества была теория удобного современного варварства: сексология церкви. Типичный англиченин девятнадцатого столетия точно так же тяготел к романтической любви, считая, что она может быть адом или раем в зависимости от того, направлена она к браку или нет. Но согласно средневековым взглядам, страсть сама по себе была грехом, и не переставала быть грехом потому, что была направлена на партнера по браку.»
Конан МакКарти, литературовед и историк, с этими взглядами о несовместимости любви и брака в Средние века не согласен.
С его точки зрения, два момента говорят против такого утверждения. Во-первых, именно церковь делала возможным соединение двоих любящих людей, идущих против интересов семейно-родовой политики. Церковь абсолютно не интересовало ничего, кроме свободной воли вступающих в брак, которую они должны были изъявить вслух. Тем более церковь не интересовало, какой именно вид любви связывает данную пару. Когда Маргарет Пастон, отпрыск более чем влиятельного семейства, сбежала из дома со своим бейлифом, их обвенчали без вопросов. И эта защита законного брака охраняла Маргарет от общественного порицания, а ее мужа - от мести ее родственников. Его даже не уволили с работы, хотя, наверное, очень хотели. Письма Маргарет и Роберта, которому приходилось часто быть в разъездах, говорят сами за себя: это была самая настоящая любовь.
Вторым аргументом против того, что средневековые браки заключались не для любви, и что для церкви любовь как чувство уже было грехом, легко опровергается текстом венчальной церемонии во Франции тринадцатого века, имеющим в основе изречения св. Павла:
”Amare etiam debet vir uxorem Eph. v. [25]: Diligibe uxores vestras sicut Christus dilexit ecclesiam, et tradidit semetipsum pro ea. Et potest attendi hec similitudo in duobus. Primo in hoc ut zelet pro salute uxoris. Christus etiam pro salute ecclesie mortuus est. Secundo in hoc quod si adulterat et post peniteat a viro misericorditer re cipiatur. Osee iii. [i]: Diligite mulierem dilectam ab amico et adulteriom, sicut diligit dominus filios Israel, et ipsi respiciunt ad deos alienos. Item Eph. v [28]: Viri debent diligere uxores suas ut corpora sua. Ibidem: Qui suam uxorem diligit, seipsum diligit. Item in eodem [v. 33]: unusquisque uxorem suam sicut seipsum diligat.”
Здесь призывается любить жену, как Христос любил церковь, и отдавать себя ей полностью. Далее идут аналогии о том, что муж должен быть готов пожертвовать ради жены, как Христос пожертвовал собой ради церкви, и что если жена окажется виноватой в адьюлтере, отнестись к ней надо все равно милосердно, как Господь милосердно смотрел на детей Израилевых, которые поклонялись чужим божествам.
С моей точки зрения, придраться при желании здесь можно только к тому, что аналогичного обращения не было сделано к жене на случай адьюлтера мужа.
Вопреки непонятно откуда взявшемуся мнению, средневековая церковь активно поддерживала идею любви между супругами, до самого конца Средних веков. Проповедник-доминиканец Жерар де Майли писал о том, что муж и жена должны разделять любовь, глубоко укоренившуюся в их сердцах (intime vel interna cordium dilectione), Гуго Сен-Викторский, теолог двенадцатого века, подчеркивал, что любовь (dilectio) между супругами лежит в основе супружеского таинства, которое является любовью душ. Собственно, и сам св. Августин считал, что суть брака – в личных и интимных отношениях между супругами. Фома Аквинский писал о дружбе, которая должна объединять супругов в браке.
Если перейти от теологии к юриспруденции, то средневековые кодексы (как Грацианский Кодекс), опирающиеся на римское право, используют термин «супружеская привязанность» (maritalis affectio), как уважение, внимание одного супруга к другому. Этот термин, кстати, очень часто употреблялся в случаях, когда одного из супругов (мужа, обычно) приходилось возвращать, так сказать, к нормальным отношениям с женой, когда он начинал вести себя по отношению к ней мерзко. Папа в письме от 1354 года к епископу Винчестерскому инструктирует его заставить Джона, графа Варренского, относиться к его супруге, Жанне де Бар, с супружеской привязанностью.
Жанна вышла замуж за Джона по специальному разрешению, потому что к браку имелось какое-то препятствие (обычно родство, даже очень-очень далекое, а иногда и самой паре неизвестное до обручения). Но после нескольких лет замужества Джону вдруг показалось, что это специальное разрешение было дано слишком легкомысленно, и он решил на этом основании с Жанной развестись. Причем, не в первый раз: в первый раз он хотел развода с ней, когда она была всего 15 лет от роду (ее выдали «замуж» в 10 лет, хотя муж открыто жил со своей любовницей Мод Нерфорд). Развода ему не дали, в связи с чем он, очевидно, заметил, что жена его превратилась из ребенка в девушку, и супруги поладили. В 1340-м году Джон опять пошел на сторону, и его новая подруга, Изабелла Холланд, очень хотела, чтобы он развелся. Пока Джон развлекался, Жанна тоже сложив руки не сидела, а взяла, да и уехала во Францию, где король (Жан ле Бон) в 1345-м году предложил ей регенство над графством Барр (она была внучкой Эдуарда Первого Английского и сестрой Эдварда де Бара). В 1353 году она вернулась в Англию, после чего вышеозначенное письмо от папы к епископу и было написано. Но вряд ли Жанна хотела вернуться к Джону: король Франции к тому времени был взят в плен и жил в Лондоне, и поговариют, что Жанна была его любовницей. Похоже, что в Сюррей Жанна не вернулась, потому что она умерла в Лондоне в 1361 году.
История эта чрезвычайно интересна, потому что она довольно хрестоматийна для браков аристократии. А хронология делает эту историю и вовсе потрясающей. А еще это история о разных любовях, и супружеской, и адьюлтерной.
Итак, Жанна де Бар родилась в 1295 году. В 1306 на ней женится де Варрен, у семьи которого сложились непростые отношения с королевским семейством. То есть, по чисто политическим причинам (да видел ли он свою невесту вообще?). Легально Жанне ждать до вступления во взрослый возраст еще 4 года, то есть она в глазах закона и по традициям еще ребенок. Через 5 лет Джон затевает дело о разводе, живя в это время с Мод. Жанне 15 лет. Очевидно, волокита с запросами и отказом заняла пару лет, то есть Джона вернули к 17-летней жене, и с 1311 до 1340-го года, почти 30 лет пара жила, что называется, душа в душу. Во всяком случае, в 1331 году он делает крупное пожертвование «во благо своей души и души своей графини и соправительницы» в аббатство. В 1340 году Жанне 45 лет, мужу, очевидно, граздо больше, и у него наступает «кризис среднего возраста» - он уходит к любовнице. Пятидесятилетняя Жанна в 1345 году уезжает во Францию. Через 8 лет она возвращается в Англию. Заметим, что страны как бы воюют. Муж Жанны все еще жив, и папа требует, чтобы епископ воссоединил супругов. Но Жанна любит короля Франции (который, кстати, моложе ее на 24 года), и живет в Лондоне года с 1357-го, пока король Жан не уезжает во Францию в 1360-м собирать свой выкуп. После чего Жанна вскоре умирает. Трогательно. Неудивительно, что Жанна де Бар стала героиней легенд.
читать дальшеОтсутствовал Андрей довольно долго, а я все это время гулял по квартире и орал, потому что уже разогнался и остановиться было довольно сложно. Наконец, раздался звонок, и на пороге появился довольно помятый, но довольный Андрей, который к груди прижимал... разъяренного кота с дурацким красным бантом на шее. Как только кот оказался на полу, он тут же кинулся на меня, и завязалась безобразная драка за территорию.
- Ты кого принес? - в ужасе спросила его Света. - Как кого? - удивился Андрей. - Кошку, разумеется. Выбрал самую симпатичную. Только чего-то у них с Шашлыком любовь не складывается. Видать, не понравилась. - Андрюш, - ласково спросила его Света, - а ты как кота от кошки отличаешь? - Ну, - задумался Андрей, - как тебе сказать... В общем, на глазок. - И чего тебе на глазок видно? - На глазок видно, что особа - женского пола, - твердо ответил Андрей. - Вот у этой - даже бантик на шее висит. Видишь? Красненький бантик. - Значит самку от самца ты отличаешь на глазок, - удовлетворенно сказала Света. - Хороший подход, ничего не скажешь. - Не понимаю, чего тебе не нравится, - раздраженно спросил Андрей. - На них же не написано, самка это или самец.
Тут Света не выдержала и начала хохотать, как безумная. От ее хохота мы с котом перестали драться, разбежались по разным углам комнаты, припали к полу и стали грозно мявчить друг на друга, показывая, что боевой пыл еще не иссяк. - Чего ржешь, как лошадь? - спросил Андрей, которого здорово разобидело светкино непонятное веселье. - Как мне не ржать, - отдышавшись, сказала Света, - когда ты Шашлыку мужика приволок. - Точно? - недоверчиво спросил Андрей.
Света подошла к чужому коту и хотела было взять его на руки, чтобы Андрею продемонстрировать отличие кота-мальчика от кота-девочки, но кот не дался и начал быстро нарезать круги по квартире. За ним помчался я, потому что не мог позволить, чтобы какой-то дурацкий кот носился по моей территории. Короче говоря, следующие минут десять все так и носились по квартире, пока, наконец, кот не был пойман и выставлен за дверь.
- Теперь понял, как нужно отличать самку от самца? - спросила Света, когда вся эта беготня закончилась. - Да я и раньше знал, - огрызнулся Андрей. - Подумаешь, промашка вышла. Если бы не его бантик... Это меня бантик с толку сбил. - Ну, иди теперь за кошкой, - сказала Света. - Никуда я не пойду, - надулся Андрей. - Бегаешь, как проклятый, по этой помойке, а потом еще и виноватым оказываешься. - Ну извини, - возмутилась Света. - Разумеется, Шашлык из любезности к тебе должен был его трахнуть. - Надоели вы мне со своим Шашлыком... - начал было Андрей, но в это время зазвонил телефон.
Андрей нажал кнопку громкой связи. - Але! - Андрюха, здорово, это Макс говорит, - послышался в трубке веселый голос одного из андреевых приятелей. Я этого Макса знал, потому что он несколько раз приходил сюда в гости. Хороший парень. Приятный. Никогда меня ногой не пинал, а всегда считал своим долгом почесать у меня под подбородочком. Впрочем, я не особенно люблю подобные фамильярности, но человек явно хотел сделать мне приятное, и за одно это уже заслуживает уважения.
- Макс, - заорал Андрей, - привет! Хорошо, что ты позвонил! А у нас тут - сплошной Содом с Геморрой... - начал было рассказывать он, но внезапно прервал сам себя и спросил Макса: - Слушай, а у тебя, случайно, суки нету? - Есть, - ничуть не удивившись, ответил Макс. - Только я с ней уже месяца два как развелся. - Да я не о той, - махнул рукой Андрей. - Мне кошачья сука нужна. Для Шашлыка. - Если тебе нужны пирожки с кошатиной, - сказал Макс, - то они продаются у каждого метро. А изводить на шашлык мою кошечку Фенечку - я тебе не дам ни под каким видом. - Да ты не понял, - объяснил Андрей. - Для моего кота - Шашлыка. Ты же его знаешь. Он тут ходит по квартире и орет, требуя подругу для интеллектуального общения. Может, скрестим наших детишек? Она у тебя созрела? - Еще как созрела, - ответил Макс. - Второй месяц ко мне пристает. Я уж и не знал, что придумать. Так что давай скрестим, если Шашлык обещает, что будет с ней нежен. А с тебя - пузырь. - Само собой, - торопливо ответил Андрей. - Только вы сами к нам приезжайте. Мне Светка сказала, что у котов принято, чтобы самка к самцу приезжала. - Да нет проблем, - сказал Макс. - Фенька со мной часто на машине ездит. Так что через пару часов мы у вас. Готовь стол и дринчило. Что будете пить? - великосветски поинтересовался Андрей. - ЕЕ, родимую, и буду пить, - твердо сказал Макс. - Феньке какие-нибудь кошачьи консервы найдутся? А то ты же знаешь, "еда с нашего стола им не подходит", - процитировал он в зубах у всех навязшую рекламу. - Да нет у нас никакой кошачьей еды, - растеряно сказал Андрей. - Шашлык ее за еду не воспринимает. Ему как раз вполне подходит еда с нашего стола. Упрашивать не приходится. - Ладно, - вздохнул Макс. - Возьму с собой. Хотя это неправильно. Родные жениха должны приготовить стол, угостить... - Макс, - не выдержал Андрей. - Хватит трепаться. Бери свою Феньку и шуруй к нам. А то ты еще договоришься до того, что Шашлык должен быть во фраке и невесту встречать маршем Мендельсона. Может, ему еще твоя Фенька не понравится. Коты - они же привередливые. Если любовь не сложится, никакого секса не будет. - Ну, водкой поить ты меня будешь в любом случае, - объяснил Макс. - Независимо от секса. Потому что наша невеста - хоть куда. Красивая, гладкая и все такое. Так что если она твоему привереде не понравится, то это значит, что у него просто дурной вкус. - Ладно, там видно будет. Мы вас ждем, - сказал Андрей и выключил связь.
Света с Андреем стали готовиться к приходу гостей. Света что-то быстро-быстро рубила ножом, терла на терке, жарила-парила, а Андрей уселся за компьютер, заявив, что он нервничает перед женитьбой своего любимого кота, поэтому пока хотя бы полчасика не поиграет в Quake - не успокоится.
Честно говоря, я даже как-то и не очень обрадовался тому, что мне сейчас должны привести кошку. Инстинкты - инстинктами, но у нас, котов, этот процесс проходит довольно сложно. Это у собак (ненавижу) все просто: привели сучку к кобелю, он на нее наскочил, сделал свое черное дело - и все дела. Некоторые собаки, впрочем, настолько выродились, что самостоятельно этот процесс сделать не могут, так что людям их приходится придерживать и направлять. Вот кошмар, да?
Но у нас, котов, своя беда. Лично я не могу просто так наскочить на первую попавшуюся кошку, как бы во мне ни бурлили инстинкты. Потому что кошка обязательно должна отвечать моим эстетическим концепциям. Да и если я ей не понравлюсь - нипочем не подпустит. Это мне на Птичьем рынке рассказывали, пока я там болтался в ожидании, когда меня купят.
Так что дело это очень непростое - познакомить кошачью пару. Вы думаете, почему коты на улицу рвутся? А потому что там выбор большой. Всегда найдешь себе кошечку по душе, да и кошки тоже имеют полную возможность выбрать среди табуна котов-молодцов, шляющихся у помойки.
Здесь я немного напишу о разводах в Средние века, ориентируясь на книгу «Брак в средневековой Англии» Конана МакКартера. Здесь, в основном, речь идет о законах церковных, которые в Англии не всегда совпадали с законами светскими, которых, в свою очередь, было некоторое количество.
читать дальшеХристианская точка зрения на брак, базирующаяся по большей части на писаниях св. Августина, была довольно однозначна: брак – это связь на всю жизнь, дающая людям три блага, как то верность, потомков, и таинство (читай интимные отношения, причем подразумевалось, что сливаются не только тела, но и души). В конце пятнадцатого века в Англии к словам брачной церемонии вообще была официально добавлена фраза «tyll dethe vs departe», пока смерть не разлучит. Христианская церковь, таким образом, разводов не одобряла, что было совершенно новым явлением в обществе, где разводы всегда были совершенно законными и легальными.
Развод признавался самым древним законом – иудейским, затем римским, и, наконец, германским. Поэтому церкви и понадобилось почти полторы тысячи лет, прежде чем представить развод чем-то несвойственным христианскому браку, неправильным.
В Англии времен раннего Средневековья церковные теологи признавали развод при нескольких обстоятельствах. Муж мог разойтись с женой без угрызений совести, если жена совершила прелюбодеяние. Женщина, собственно, могла разойтись с мужем, если он был ей неверен, но только в том случае, если это было ее первое замужество. Также она имела право оставить мужа, если он попадал в рабство в результате какого-то уголовного действия. Оставленный муж имел право жениться снова только через пять лет, да и то по разрешению епископа, которое выдавалось в том случае, если примирение супругув не выглядело возможным. Могли заключить новый брак те, чьи супруги попали в плен к врагу, и чья судьба была неизвестна. Здесь было несколько регуляций по поводу срока отсутствия, и того, будет ли вернувшийся неожиданно супруг/супруга иметь легальные брачные права на свою заключившую новый брак половину.
Вообще взгляды христианской церкви на развод сильно варьировали, очевидно, вместе с условиями и прочими реалиями жизни. Историки считают, что в шестом-седьмом веках разводы по взаимному желанию были обычным делом, в восьмом веке за разведенными не признавалось права на следующий церковный брак, и в последующие столетия, когда светский закон стал потихоньку передавать все дела, связанные с браком, под эгиду церковного закона, церковь все тверже начинает отстаивать доктрину, что брак – это договор на всю жизнь, благославляемый Богом, и, на этом основании, не может быть «передуман» человеком. (От себя: возможно, церковные суды просто не хотели заниматься выслушиванием нудных жалоб супругов друг на друга?)
В середине и конце Средних веков развод существовал в двух формах. Во-первых, в случае, когда брак изначально был неправомерен, как в случае, если у одного из супругов где-то существовала уже половина, и это было скрыто. Во-вторых, если пара попадала под один пункт из длиннейшего листа препятствий к браку: генетическое родство или даже родственые связи через браки родственников (самая популярная причина), импотенция супруга, принуждение к браку силой или запугиванием, несовершеннолетие, имеющийся в наличии официальный обет безбрачия, ситуация, когда один из супругов не состоит в христианской вере. Собственно, все эти препятствия сосредоточены на периоде до вступления в брак, они как бы делают этот брак ненастоящим. Эти разводы признавались по принципу «a vinculo», и расставшиеся супруги считались как бы и не всупавшими никогда в брак.
Английский брачный закон был уникален тем, что он рассматривал в числе поводов для развода также и события, которы произошли уже после брака. Например, жестокое обращение было поводом для развода «a mensa et thoro», который давался обижаемой стороне. Собственно, аналог современного «разъезда», когда супруги и числятся супругами, но не живут вместе и не имеют общего хозяйства.
Интересным явлением в средневековой Англии было то, что часть бракоразводных дел никогда и не попадала в церковные суды, а решалась чисто юридически. Даже такие видные персоны, как Эдмунд, граф Корнуэльский, и его жена, Маргарет, договорились в 1294-м году о том, что Маргарет получит финансовую компенсацию, и не будет обращаться в церковный суд с требованием восстановить себя в супружеских правах. Излишне говорить, что такие «саморазводы» церковь осуждала, но на практике они были самым обыденным делом, о котором церковь могла узнать только в случае, если кто-то внезапно обращался в церковный суд, и выяснялось, что брак этот изначально был заключен с человеком, разведенным через договор, а не решением церковного суда.
Очень интересен момент о последующих замужествах вдов. Собственно, то, что вдова не должна выходить замуж в течение года после смерти супруга, было обозначено еще в начале одиннадцатого столетия законами короля Кнута. Через год вдовства женщина была совершенно свободна делать все, что ей заблагорассудится. Хозяйственные норманны существенно ограничили свободу вдов. Они радостно давали вдовам право выходить вновь замуж, но только по лицензии своего сеньора или короля. Понятно, что такие лицензии выдавались не бесплатно. Правда, за правом вдовы не выходить замуж тоже присматривали, о чем я уже писала. Вцелом, если король давал добро какому-то подданному жениться на вдове, желающей вступить в новый брак, и находящейся в его вассальном подданстве, сохранить свою свободу она могла только откупившись.
Зачастую над имуществом вдовы назначали опекуна, и это не было жестом недоверия к экономическим способностям женщин управлять своим хозяйством. Причина была в суровых реалиях средневековой жизни. Например, в 1363 году папа обращается с письмом к епископу Линкольнскому, чтобы тот назначил опекуна над имуществом вдовы Маргарет де Бослингторп, сосед которой, рыцарь Роджер Ханстреди, разорял ее земли, разрушал недвижимость и всячески запугивал, ссылаясь на то, что между ними имелся брачный контракт, который она отказалась соблюдать. Договор, кстати, имелся, потому что опекун был назначен, и соседу стали выдавать ежегодно некую сумму с доходов вдовы.
Кстати, вопрос с вдовами в средневековой Англии вовсе не был праздным. Историк Ровена Арчер подсчитала, что в пятнадцатом веке из 495 титулованных владельцев поместий 375 были вдовами. Причем только 46% вдов решали попытать счастья во втором браке. Из молодых вдов вторично выходили замуж более 50%. Общая тенденция была такой, что вдова либо выходила замуж в течение первых двух лет вдовства, либо не выходила вообще.
Немного о том, как и что наследовали дочери и об устроенных браках.
Любовь любовью, но было бы наивным считать, что деньги или другие меркантильные соображения не имеют никакого значения.
Очень часто можно встретить мнение, что в Средние века положение дочерей в семье было более или менее равно нулю, что наследовали только сыновья, и что те девушки, которым не удавалось подыскать подходящих мужей, отправлялись стройными рядами в монастыри.
Не совсем так. читать дальшеНеобходимо учитывать тот факт, как быстро могли пресекаться мужские линии даже в семьях, где было много сыновей: того унесла болезнь, этого – несчастный случай, третий в какой-то из многочисленных битв голову сложил, четвертый в монастырь подался, пятый оказался бесплоден – к примеру. Например, некий Уильям Маршалл умер в 1219-м году, оставив наследниками пятерых сыновей и пятерых дочерей. К 1245-му году все пятеро сыновей тем или иным образом погибли, не оставив наследников, и все состояние братьев перешло к сестрам. Очень типичная картина. Поэтому продолжение рода по женской линии было ничуть не менее важным, чем продолжение его по линии мужской.
Не нужно забывать и о том, что наравне с «правом перворожденного», получающего главное наследство, у англонорманнов существовала и ”diverging devolution”, выделение, когда каждый член семьи обеспечивался из родного дома своей долей имущества в деньгах или другим способом. Каждый, включая дочерей. Разумеется, это создавало опасность раздробления имущества и постепенного обнищания всего рода. Поэтому практиковались довольно причудливые формы предачи имущества, как то «сестринский обмен», который был одной из форм устроенных браков.
Например, в 1237 году Питер де Брюс женит своего сына и свою старшую дочь с другой парой сестра-брат, детьми Изабеллы и Питера де Молей. И ничего не надо делить, приданые как бы просто обмениваются. Это могли быть и две сестры, как, например, две внучки Уильяма Маршалла, выданные за двух сыновей Ральфа де Мортимера. В следующем поколении два сына одного из этих браков женились каждый на женщине, которая могла доказать свое дальнее родство с семьей Маршаллов.
Другой популярный для заключения устроенных браков повод был «жест миролюбия» - здесь логику современного человека может просто заклинить. Например, в 14-м веке Уильям де Бохун женится на вдове графа де Марша, Элизабет де Бэдлесмер, потому, что он... сыграл когда-то роль в смерти отца графа. Женитьба «с целью положить конец вражде между двумя семьями». Или, например, вернемся к тому же Роберту де Веру, о котором я писала в связи с событиями восстания Тайлера и историей последнего из Плантагенетов. Когда де Вер и Роджер Мортимер Вигморский, к которому перешли конфискованные парламентом земли де Веров, заключали между собой мирный договор, в него входил пункт о том, что дочь Мортимера, Маргарет, выйдет замуж за сына де Вера, а если тот погибнет до свадьбы, то за его брата.
Да, при заключении таких браков мнения девушек не спрашивали. Но и мнения сыновей не спрашивали тоже. Как правило, в силу воспитания и того, что далеко не все просватанные девушки и парни имели возлюбленных, устроенные в целях семейной политики браки оказывались вполне счастливыми. Если же женщина была с решением семьи не согласна, она бунтовала. Дочь Генри Эссекского, Агнес, всю юность провела в борьбе за признание ее брака с человеком, который был ее старше лет на сорок, за которого ее сговорили еще трехлетней малышкой. Интересы семьи изменились, и на нее оказывалось невероятное давление, чтобы она от своего мужа отказалась, но девчонка вцепилась в брачный контракт и настояла на своем. В другом случае, Маргарет Бьюфорт была просватана в возрасте 6 лет Джону де ла Полю, а затем, в возрасте девяти, Эдмунду Тюдору. Войдя в возраст, Маргарет не знала, кому оказать предпочтение, в связи с чем обратилась к св. Николаю с просьбой решить проблему за нее (с современным цинизмом я бы сказала, что она сама решила, что пойдет за Тюдора, но де ла Поля ей не хотелось обижать).
А теперь оставим благородных дам и перейдем к крестьянкам, их имуществу и замужеству. «Право сеньора» и все такое...
Да, можно сказать, что лорд-помещик контролировал сексуальную жизнь крестьянок – деньгами. Перед замужеством крестьянка нередко платила лорду merchet (плата за лицензию на замужество по собственному усмотрению), legerwite (штраф за секс до замужества), а иногда chidewite (штраф за наличие незаконнорожденного ребенка). Все эти поборы – чисто норманнского происхождения. Кто-то из лордов их собирал автоматически, кто-то – только при большой и внезапной нужде в деньгах, кто-то – никогда не собирал. Интересно не это, интересно то, кто платил. Так вот, по записям судов в Вэйкфилде, Спалдинге и Хантингдоншире платили за себя сами женщины, за редким исключением. Это может означать только то, что женщины имели собственные, независимые средства.
С другой стороны, иногда дилемма «плати пеню или женись, когда велят» приводила к ситуациям забавным. В 1290-х приор аббатства Сант-Фэйт в Хоршеме собрал 19 мужчин и 29 женщин с тем, чтобы объявить им, кто и за кого должен идти замуж. Не с бухты-барахты, а по решению жюри, состоявшего из местных жителей. За непослушание налагалась пеня, эквивалентная заработной плате за 12 дней. Даже в случае уплаты пени, непослушные были все равно обязаны жениться, только были уже вольны выбирать сами свою половину. И что вы думаете? Большинство платили, чтобы жениться по своей воле. Случилась, кстати, такая ситуация: женщина, которая отказалась выдать дочь за мужчину, выбранного жюри, была оштрафована на зарплату за 6 дней, ее дочь, которая поддержала отказ – на зарплату за 3 дня, а предполагаемый жених, который тоже отказался на ней жениться, на ту же сумму.
Так что была свобода выбора у средневековых женщин, и средства свои были, и право идти замуж по собственному желанию охранялось ими даже в ущерб кошельку. Или право не идти замуж, которое охранялось девушками не менее стойко.
Генриетта Лейзер приводит примером историю Кристины Меркуэйт, дочери англосаксонских бюргеров из Хантингтона. Кристина была старшей дочерью, а ее родители очень хотели занять местечко повыше на социальной лестнице при англонорманнах. Жениха ей подыскали, норманна Бартреда. Только вот Кристина решила остаться девственницей, и планам родителей воспротивилась. О, чего только те не делали: они пытались ее околдовать, они пытались ее напоить допьяна, они избивали ее, таскали за волосы, и даже сорвали с нее перед предполагаемым женихом одежды, предлагая тому девушку просто изнасиловать. Спасло Кристину только вмешательство церкви, куда обратился кто-то из тех, кто хорошо знал семью и записал потом эту историю. Епископальный суд немедленно освободил девушку от навязанного брачного контракта и разрешил ей стать монахиней, чего она и хотела изначально.
О том, кто, и как, и почему уходил в монастыри, я напишу отдельно.