Верьте или нет, но утренними делами и хождениями занималась вообще без костылей. Конечно, со второй половины дня к вечеру будет потихоньку ухудшаться до ой-ой, но мне действительно нужно больше лежать. А так, после 9 часов сна - бодра наредкость и мобильна. Температуры не было вообще, только на второй день после операции 37,2. Дома стабильно 36,6. Давление ещё низковатое, 112/69 при пульсе 91 (пульс дают физические усилия). В общем, процесс идет, и, надеюсь, в нужную сторону. Кстати, из всех лекарств именно сейчас помогает лучше всего банальный ибупрофен. Но я честно лопаю всё, что велели, хотя не понимаю, как Традолан Ретард 150 мг (!) может быть вообще мимо. Хотя допускаю, что он, как и Габапентин, отсекает часть болевых ощущений, не снимая боли как таковой. Ещё же Клексан велели колоть 2 недели, а я вчера забыла о нем начисто
читать дальшеУдалось выписаться. В смысле, выписали-то меня с удовольствием, им койкоместа нужны, но должны были быть и показатели более или менее в норме. Ну, более или менее в норме. Хотя больно офигительно. Но на своей мягкой кроватке все-таки будет спаться лучше. Удивительно, что сейчас выписывают без запаса лекарств и средств ухода на 2 дня, как раньше. Повязку на рану выкрутила чуть ли не силой. Вот буквально - фельдшерица нагло смотрит, и говорит, что если шов подтекает, то выписывать нельзя, повязка должна выдержать неделю. Я не менее нагло смотрю на нее, и говорю, что моя выписка в их интересах, если уж соседку по палате выписывают практически насильно. У бабки жилье с туалетом и спальней на втором этаже. Дети есть, но им как-то не до мамы. Я ей сказала, чтобы она тут же позвонила в службу ухода на дому, всё можно устроить буквально в день выписки. Принесла мне фельдшерица повязку.
В принципе, больница неплохая. Но странная. Например, в день операции сказали, к какому времени приехать. Там отмечают прибытие, ты переодеваешься, и ждешь, пока тебя позовут на операцию - в холле. Хорошо что в холле был аквариум, ждать пришлось больше 2 часов. В общем, пока я добралась до отделения, какого-то перекуса и питья, прошло 20 часов без еды и воды. От меня чего-то хотели медсестра и физиотерапевт, но я им сказала, что у меня темная занавеска перед глазами, в ушах звенит, и пот ручьем по спине, так что пока я не поем, разговора не будет. Ночью бегала в туалет, хотя хотела бы катетр. А они ставить мне его не хотели (в принципе, действительно лишний возможный портал для инфекции). В результате, каждый раз, когда я вставала в туалет, за мной оставался кровавый ручеек, и лужицы крови на постельном белье. Девчонки меняли мне повязку трижды за ночь! Я им говорю, что оберните ногу впитывающей оберткой, и оставьте к черту до утра. Нет, надо менять. Ну ладно, не мне же бегать. В хирургии у нас, кстати, работают фельдшеры, а не медсестры. Но я не ожидала увидеть фельдшерицу, меняющую пропитанные кровью повязки даже без перчаток.
Кстати, операционный зал тоже был сюрпризом. Помещение большое, много народа. Операционный стол узюсенький, оказывается. Народ расслабленный, пока ждала, когда начнет действовать эпидурал, успели кофейку испить, о дежурствах поговорить, немного о коллегах посплетничать, со мной поржать насчет больничной еды. Приятно, что сейчас придумали такой нагрудник с подогревом, потому что меня от тех уколов начинает трясти неудержимо, я с прежней операции это знала. А потом меня все-таки усыпили, когда понадобилось расслабить мышцы, и проснулась я уже в послеоперационной. Враз. Бодренькой и в ясном рассудке. Уж не знаю, сама, или уколом разбудили, как-то не спросила.
В общем, первый шаг по превращению в робокопа сделан Теперь у меня металлическое левое колено. Честно говоря, именно в данную минуту мне вообще продолжать не хочется, но, кажется, придется, врач будет звонить через 3 месяца (теперь контроль по удаленке) - поставит на очередь.
Через анализы проскользнула, хотя CRP 37 - суставы, и фибромиалгию никто не отменил. Будут резать, ура. Вообще, системка та ещё. Сначала надо было ждать в пятницу, чтобы сообщили, что ок, вы нам подходите. Сегодня надо было ждать над телефоном, к какому времени явиться. По идее, в пятницу выпишут. Живем!
На самом деле, царствование Генри VII складывалось лучше, чем можно подумать, глядя на происходящее с точки зрения йоркистов вообще и рикардианцев в частности. В сухом остатке после попытки тех, кто стоял за малолетним Эдвардом Уорвиком, перехватить у «понаехавшего» короля власть, остался тот несомненный факт, что английское дворянство действительно с облегчением ухватилось за возможность не воевать. То есть, в свое время епископ Мортон оказался в своих расчетах совершенно прав – англичанам оказалось гораздо легче объединиться под эгидой нейтрального короля, не принадлежавшего толком ни к одной фракции, чем безоговорочно выбрать сторону Ланкастеров или Йорков. Так что относительно восстания критической силы внутри страны король мог не волноваться.
читать дальшеЧто немаловажно, молодая жена обеспечила его в сентябре 1486 года наследником, которого, в честь объединения Англии, назвали Артуром. И, памятуя фертильность её матушки и бабушки, можно было не сомневаться, что единственным ребенком принц Артур не останется. Коронацию супруги Генри VII приурочил, как и свою в 1485 году, к заседанию парламента. Парламент, на котором собралась большая часть сэров и пэров королевства, состоялся 9 ноября 1487 года, а Элизабет Йоркскую короновали 25 ноября. Хотя очень часто эта слишком уж отложенная коронация приводится как пример скверного отношения короля к своей молодой, причина затяжки была прозаичной и прагматичной.
После свадьбы, Генри VII короновать супругу просто не мог – официальная папская булла прибыла только в марте 1486 года. К тому времени, король уже вовсю готовился к поездке на север, которая была намного важнее коронации Элизабет. Потом королева была в слишком интересном положении, в котором, по новому протоколу, ей было как бы уже и нездорово быть среди толпы, потом она рожала. После этого, нужно было разобраться с ситуацией, приведшей к высадке «Ламберта Симнелла». Для нового режима, было важно оценить, насколько английские йоркисты уцепятся за возможность вернуть власть дому Йорков. После этого, как ни странно, был подобный разбор того, почему определенные люди примкнули к Ловеллу и Линкольну. В частности, король пришел к выводу, что объявленный им в октябре 1485 года пардон был слишком плохо подкреплен обязательствами, причем с обеих сторон. С одной стороны, помилованные не дали никаких гарантий своего примерного поведения в будущем. С другой стороны, королевская власть слишком медленно и со скрипом возвращала помилованным то, что они считали своим.
Теперь, перед вторым парламентом, Генри VII был уверен в двух вещах. Во-первых, интеграция йоркистов в новую систему была правильной политикой, и должна была продолжаться. Собственно, показательная терпимость к Скропам была важной деталью этой политики, тем более, что Джон Скроп из Болтона был женат на сводной сестре леди Маргарет Бьюфорт. Элизабет Сен-Джон, к слову, тоже была йоркисткой, но они были всё-таки семьей. Проявляя строгую, подкрепленную штрафом, снисходительность к Скропам, король демонстрировал, что достаточно уверенно чувствует себя, чтобы наказать, но простить взбунтовавшихся членов семейства. Действительно, больше лорд Скроп не взбрыкивал. Во-вторых, при наличии наследника, коронация Элизабет Йоркской полностью выбивала легальную почву из-под возможных будущих претензий со стороны потомков Джорджа Кларенса. Ирландию же Генри VII до поры до времени решил оставить в покое, полагая, что со своими хитрыми и не склонными к верности англо-ирландскими лордами она все-таки будет более спокойной, чем без них.
В общем и целом, король уже тогда пришел к выводу, что связывание английской аристократии системой бондов будет намного разумнее, чем строгие кары – в большинстве случаев, но не во всех. Второй парламент внес ясность в понятие церковного убежища. Оно всё ещё продолжало существовать и кое-как работать, хотя во времена Войн Роз многократно нарушалось всеми вовлеченными сторонами. Поэтому было вынесено решение хотя бы относительно государственных преступников – их законодательно лишили права этого убежища совершенно официально.
Был выпущен статут (законодательный акт) против похищений наследниц и вдов. Эта проблема отнюдь не была новой, подобные статуты выпускали все короли с незапамятных времен, и с незапямятных же времен они нарушались при каждой возможности. Причем, если у семейств пэров были возможности от этой напасти защититься, то в далеких от центров власти и закона углах королевства единственным законом было право силы. Поэтому, парламент учредил так называемую Звездную Палату, задачей которой стало обеспечение законности через систему местных комитетов. В их компетенцию входили расследования манипулирований законом, коррупции местных властей, уголовных и гражданских преступлений, а также неподчинение королевской власти. Одновременно, придворные должности перестали быть синекурой для дворян – их обязали бдить за законопослушностью придворной обслуги ниже благородного ранга.
Тем не менее, основной проблемой режима стала вероятность вмешательства в английские дела извне. То, что Маргарет Бургундская будет использовать малейшую возможность, чтобы нагадить «дважды бастарду», было понятно. Но угроза со стороны Франции была более весомой угрозой. Сразу после Стока, французская дипломатическая делегация выцепила Генри VII прямо в Лестере (да, они наблюдали, кто победит). Франция хотела, чтобы король, в знак благодарности за когда-то со скрипом данную помощь не слишком-то высокого качества, помог теперь с аннексией Бретани. Естественно, Генри VII эта идея совершенно не показалась привлекательной. Старый герцог был, конечно, много лет его тюремщиком, но так же много лет защищал и от посягательств Йорков, и от посягательств Франции. Да и не в интересах Англии было помогать Франции стать сильнее. Так что парламент решил вопрос с налогом на оборону страны, и, помятуя о тенденции Франции решать проблемы с Англией при помощи шотландцев, усилил не только гарнизон Кале, но и гарнизон Бервика.
Так что на этом этапе Генри VII решил поддержать Бретань, и даже отправил туда в феврале 1488 года немножко пехоты и немножко морфлота, но, по видимому, сэкономил, и французы расколошматили бретонцев по всем статьям. После чего, его величество, скорбно склонив коронованную голову, заключил с французами мир. Мир с французами заключил и герцог Бретани, пообещав, что не выдаст свою дочь замуж без ведома французского короля. И после этого, как ни странно, не умер от тяжелой, продолжительной болезни, а погиб, упав с лошади на охоте. Его коронованные собратья, короли Англии и Франции, восприняли смерть герцога Бретони с умеренным энтузиазмом. Генри VII потому, что смерть герцога Франциска обнулила его долг благодарности этому человеку, а Шарль VIII потому, что подписанный им с герцогом договор практически делал его законным наследником Бретани.
Но всё, конечно, не пошло легко и просто. Для Франции, во всяком случае. Генри VII решил воспользоваться подходящей ситуацией, и организовать политический альянс в поддержку независимости Бретани. Не потому, что возлагал реальную надежду на то, что другие неприятели Франции, Максимиллиан Австрийский и Фердинанд Арагонский, действительно вложатся в дела герцогства с малолетней наследницей титула, а потому, что это позволило ему выступить на арену европейской политики в тоге защитника 11-летней принцессы Анны – такой титул признали за ним истинные правители герцогства. Защита английского короля обошлась бретонцем не так чтобы дешево – они обязались оплатить 6 000 солдат, которых Англия обещала отправить в Бретань в апреле 1489 года.
А в марте Англия подписала союзнический договор с Кастилией и Арагоном, который заключил предложенный в прошлом году династический брак между детьми Фердинанда и Генри VII. Что означало не больше и не меньше, чем вступление нового английского короля в клуб европейских монархов. Это было намного важнее тех возможных затрат, которых потребовало бы противостояние Франции в вопросе с Бретанью, хотя на тот момент Генри VII и не предполагал, насколько дорого ему обойдется союз с Фердинандом, самым хитрым политиком того времени. Впрочем, английский король учился быстро, и допущенных ошибок не повторял.
Тут семья с бесконечным количеством кошек устанавливает аквариум. Поразительно спокойно и медитативно. На других видео хозяин развлекает котостадо развивательными кормительными агрегатами - невероятно смешно. Главное, что всё снято с огромной любовью.
Бежавших к Маргарет Бургундской Ловелла и Линкольна вовсе не смутила неудача лета 1486 года. В конце концов, если англичане были не настроены жертвовать своим благополучием ради династии Йорков, всегда была возможность нанять наемников – было бы из чего им платить. Герцогиня снабдила Линкольна средствами, достаточными для того, чтобы нанять 2 000 немецких наемников, поставив во главе этого контингента швейцарского капитана Мартина Шварца, воевавшего ещё при Карле Смелом. Местом сбора всех, кто хотел попытаться свергнуть Генри VII, был Дублин, куда Шварц и прибыл 5 мая 1487 года. Через пару недель, малолетний претендент на корону Англии был коронован в Дублине как Эдвард VI.
читать дальшеСобытия коронации «Ламберта Симнелла» профессор Эшдаун-Хилл очень подробно описал в книге «The Dublin King: The True Story of Edward Earl of Warwick» (www.amazon.co.uk/Dublin-King-Warwick-Lambert-Pr...), она доступна за несколько евро в электронном виде. Профессор просмотрел хроники 1487-1490-х годов на предмет того, как именовали этого претендента на трон. Его поразил отчётливый привкус неестественности в имени Ламберт Симнелл.
Ну что - Кентерберийская хроника не называет имя претендента вообще. Геральд, который ездил в Ирландию с целью разоблачить парня (но пришёл к выводу, что тот является сыном Джорджа Кларенса), называет его в отчёте почему-то Джоном. В архивах города Йорка и в письме графа Килдейра претендент именуется "король Эдвард VI" и "король Эдвард", а в хрониках де Бута его называют "герцог Уорвик/герцог Кларенс, сын герцога Кларенса". Ламбертом Симнелом претендента именует только акт парламента 1487 года, объявляющий графа Линкольна государственным изменником. Акт парламента - единственный документ, называющий этого человека Ламбертом Симнеллом, сыном Томаса Симнелла из Оксфорда, и, соответственно, лже-графом Уорвиком. В какой-то момент циркулировали слухи, что коронованный в Дублине молодой человек утверждал, что он - один из сыновей короля Эдварда IV, но это именно слух. Сохранился документ, под которым стоит подпись дублинского короля, "Edward vj". Объявленному (но не коронованному) королю Эдварду V менять свою нумерацию смысла не было, а Ричард Шрюсбери, герцог Йоркский, позднее заявил свои права именно от своего имени, как Ричард Английский (этот персонаж фигурирует в хрониках Тюдоров как Перкин Варбек).
Наверное, имеет смысл привести объяснение Томаса Пенна, почему вокруг хрупкого мальчика 12 лет от роду закрутились такие серьезные смерчи, тогда как главной причиной, по которой сын Эдварда IV не был коронован, стал именно его возраст. По мнению Пенна, дело было в магии титула «граф Уорвик». Это было именно то имя, за которым люди пошли бы, и они пошли. Я не вполне с этим объяснением согласна. В конце концов, именно в Англии под знамена малолетнего графа массово не кинулись. Гигантскую поддержку он получил в Ирландии, где когда-то Ричард Йорк, а после него – его сын Джордж, герцог Кларенс, были лейтенантами (вице-королями) английской короны. Если говорить о магии имени, то этим именем явно был дом Йорков!
В Ирландии, к наемникам Шварца присоединились ирландцы-добровольцы в количестве 4500 человек (причем, в их рядах были не только англо-ирландцы, но и так называемые «старые ирландцы») – храбрые, но очень плохо вооруженные, и с несколько устаревшими понятиями о том, как надо сражаться, если на дворе уже 1487 год. Предводителем их был Томас Фиц-Джеральд. Похоже, такими же устаревшими были и понятия капитана Шварца, хотя, возможно, у него были свои причины сделать именно такое неудачное построение доверенных ему сил, которое он сделал. Два года назад, когда граф Ричмонд высадился в Англии с жутким сбродом, который был собран буквально с миру по нитке, при нем все-таки были одаренный офицер Филибер де Шанде и талантливый командующий граф Оксфорд. Именно благодаря их разумным действиям удалось и победить авангард Говарда, и сохранить жизнь самому графу Ричмонду. Мартин Шварц же решил собрать всех, кто был у него под рукой, в кучу. А талантов Ловелла и Линкольна не хватило на то, чтобы понять, что такое построение гарантирует быстрое и эффективное истребление врага (то есть, их) королевскими лучниками, и воспрепятствовать этому плану.
Не то чтобы у них вообще был шанс дать настоящее сражение – их войско было вдвое меньше королевского, и за десять дней, прошедших со дня высадки до дня битвы, стало понятно, что йоркисты севера к ним все-таки не присоединятся в том количестве, которое можно бы было назвать массовым. Да и командовал королевскими войсками не кто иной, как граф Оксфорд. В общем, сражение при Стоке закончилось раньше, чем толком началось – на поле боя остались трупы четырех тясяч ирландцев и графа Линкольна. Ловелл же снова исчез с поля боя, и никто его больше никогда не видел – под этим именем, во всяком случае, хотя известно, что король Шотландии выпускал для него именную гарантию неприкосновенности. Если оставить легенду о мумии из тайного подземелья в Минстер Ловелл легендой, остается сделать вывод, что виконт решил начисто потеряться с радаров истории, и ему это отлично удалось.
"Дублинский король" был схвачен, привезён к королю, и как бы признался, что никакой он не граф Уорвик, а просто Ламберт Симнелл, после чего был определён на кухню в качестве подсобного работника. "Эдварду VI" было тогда 12 лет, что довольно важно. Те, кто видел его в Дублине, утверждали, что "Дублинскому королю" было 10 лет. То есть, парнишка был мелким и хрупким. А вот парня, попавшего через пару месяцев на королевские кухни, современники определяли как пятнадцатилетнего. Полидор Виргил, основывая мнение на описаниях внешности пленника, и вовсе утверждал, что графу Уорвику было 15 лет уже в 1485 году! То есть, вертел на кухне ворочал довольно статный и плечистый юноша. Вопрос: кто попал на королевские кухни в 1487 году? Кто угодно, но не тот, кого в том же году короновали в Дублине и несли на плечах, чтобы публика могла разглядеть мальчика-короля.
Кстати, Генри VII и сам, похоже, не понимал, кто есть кто. На всякий случай, он в 1489 году пригласил тех англо-ирландских лордов, которые присутствовали на коронации "Дублинского короля", и подавал этой компании напитки именно Ламберт Симнелл. Которого никто из присутствующих не узнал от слова вообще. Кроме одного лорда, сделавшего позже об этой попытке опознания официальную запись. Увы, из всех присутствующих этот лорд Хаут был единственным, кто НЕ присутствовал на вышеупомянутой коронации, и "Эдварда VI" никогда не встречал. Зато вскоре после "опознания" он получил от Генри VII подарок в 300 фунтов.
Поэтому король, пожалуй, был вполне искренен в своей печали по поводу смерти графа Линкольна – единственного, кто мог бы внести хоть какую-то ясность относительно того, кто же сидит в Тауэре. Судя по тому, что юный узник был прост умом и усиленная демонстрация его персоны никого никогда не убеждала, Эдвардом Уорвиком, находившимся постоянно рядом с королем Ричардом и произведенным им в рыцари, бедняга быть не мог. Тем не менее, пленнику, попавшему в руки Генри VII после Стока, вся эта череда загадок спасла жизнь – король решил держать его при себе, живым и здоровым, как доказательство того, что сын Джорджа Кларенса не живет где-то на свободе, а сидит в Тауэре. В лучшем случае, это спасло жизнь и настоящему Эдварду Плантагенету, который, если всё предыдущее верно, тоже успешно потерялся туда, где его не знали. Учитывая возраст мальчика, я бы не удивилась, если бы Ловелл и Эдвард Плантегенет, настоящий сын герцога Кларенса, спрятались вместе, но где – кто знает?
К слову, судьба сына герцога Кларенса – не единственная загадка в этой истории. Граф Линкольн был женат, и у него был сын, о судьбе которого тоже ничего не известно. Есть предположение, что Ричард де ла Поль, которого так поддерживали французы, был не братом, а сыном графа Линкольна. Братом его заявили, чтобы спасти от последствий противостояния Линкольна и короля. Конечно, это предполагает, что Маргарет Фиц-Алан, дочь графа Арундела, была его первым ребенком, родившимся где-то в ноябре 1466 года. Снова всё из области предположений, к сожалению. Вот здесь об этой загадке больше: murreyandblue.wordpress.com/2018/04/30/the-earl...
Кое-что о характере Генри VII говорит то, как он повел себя после битвы при Стоке. В этой истории были замешаны многие из тех, кто получил от него пардон после Босуорта. Скропы, к примеру. На этот раз, король тоже не был настроен карать, но он уже не предлагал свое прощение даром. За свои жизни им пришлось заплатить бонды на 3000 фунтов. Но гораздо важнее для нового режима стало то, что многие лорды севера, чьи имена ассоциировали с домом Йорков, к восстанию не примкнули. Лорд Дакр был несомненным рикардианцем, но после смерти короля Ричарда встал под знамена новой династии, и там остался. Также лояльным новому хозяину остался и Нортумберленд (хотя, в случае дома Перси наивно говорить о том, что они в принципе рассматривали королей Англии своими хозяевами). Нортумберленду его линия, впрочем, всё равно аукнулась с неожиданной для него стороны – 28 апреля 1489 года его убили в Южном Килвингтоне, причем явно заманив в засаду, и при этом вооруженное сопровождение графа и пальцем не шевельнуло, чтобы его защитить. Как написал поэт Джон Скелтон, «Barons, knights, squires, one and all . . . Turned their backs and let their master fall». Даже рапорт графа Оксфорда о происшедшем был настолько сдержанным, что виноватым в своей смерти как бы оказался сам Нортумберленд, сдуру влезший в разборки пьяной компании.
А вот с Томасом, сыном Джона Говарда и графом Суррея, вышло совсем интересно. Как мы помним, после Босуорта от был отправлен в Тауэр, где его держали до самого 1489 года. Но в этом факте есть интересные детали. Например, то, что за его содержание в Тауэре платила королевская казна, и платила отлично – по 2 фунта (!) в неделю. То есть по £1 382 в неделю в наше время. А в то время, это был заработок квалифицированного рабочего за 3 месяца, и сумма равная стоимости лошади. На эти деньги сэр Томас жил вполне комфортно, вместе с тремя слугами, которых ему позволили держать в тюремных апартаментах. Более того, хотя первый парламент Генри VII объявил Томаса Говарда практически вне закона, лишив его всех титулов, отличий и имущества, покровительство лично графа Оксфорда помешало лорду Фиц-Уолтеру (Джону Рэтклиффу) наложить лапу на имущество жены Томаса Говарда, Элизабет Тилни, практически сразу после Босуорта, хотя он очень старался. Позднее, на заседании парламента, имущество, принадлежащее леди Элизабет Тилне, было официально исключено из постановления о конфискации имущества её мужа.
Видимо, по совету де Вера леди Элизабет отправила детей в безопасное место, а сама приехала в Лондон, и поселилась неподалеку от Тауэра. Всё-таки, в конце пятнадцатого века леди уже плоховато представляли себя с мечом в руке на стенах родного замка или на меже родного поместья. Почему Джон де Вер покровительствовал Томасу Говарду и его семье до такой степени? Потому что он был кузеном Джона Говарда, отца Томаса – мать де Вера была из Говардов. Ну и не без того, что Томас Говард прямо сказал Генри VII, почему он сражался за короля Ричарда: «Sir, he was my crowned king. Let the authority of Parliament set the crown on that stock, and I will fight for it. As I fought then for him, I will fight for you, when you are established by that same authority». Это было обещание, которое Томас Говард выполнил абсолютно.
Так вот, когда де Вер и Джаспер, дядюшка короля, отбыли сражаться за корону Генри VII, комендантом Тауэра был оставлен молодой сэр Джон Дигби из Лестершира. По какой-то причине, он или напрямую предложил Томасу Говарду бежать из Тауэра, или просто сказал ему, что «дверь будет открыта». Я не нашла деталей, объясняющих поступок сэра Дигби, кроме того, что его семья была тесно связана с Норфолком. Знаю только, что король был в курсе, что Томасу Говарду предлагали бежать, но он отказался. Знаю также, что Дигби в 1491 году был шерифом Рутленда, и сделал успешную карьеру при Генри VIII, то есть серьезного наказания он не понес. Было ли его предложение Говарду провокацией, или оно было представлено провокацией королю, чтобы спасти излишне эмпатичного молодого человека? Кто знает. Ясно лишь то, что в начале своего царствования Генри VII смотрел на происходящее вокруг него очень внимательно, но без истеричной паранойи.
Возможно, у него были хорошие советники. В частности, на сцене английской политики снова появился епископ Мортон, чьим проектом и был этот новый, свободный от кровавых вендетт прошлого режим. В октябре 1486 года Мортон занял пост архиепископа Кентербери, а в 1487 году стал Лордом Канцлером королевства.
Не так давно в дискуссии о феминизме мне сообщили, что в Средние века наличие души у женщины отрицалась вообще. В рамках именно той дискуссии что-то доказывать было бесполезно и незачем, так что напишу-ка я кое-что внятное о том, кто там что отрицал или не отрицал, и как вообще формировалось представление о человеке и человечестве во времена Средневековья. Начнем с того, что представления эти не появлялись из пустоты, или кому-то назло, или ради выгоды, а были результатами философских размышлений и философских диспутов. То есть, прежде чем кто-то лез на люди со своей теорией, он внимательно изучал труды классиков, осмысливал их, обдумывал, рассматривал в контексте своей современности, и только тогда формировал какую-то свою теорию о чем-то. Процесс для ученых с тех пор не изменился.
Конечно, поскольку все мы - люди, на направление мыслей философов-теологов влиял их личный жизненный опыт, как же без этого. И не без того, что каждая эпоха подвержена определеным веяниям, через призму которых люди воспринимали информацию, и от которых никто и никогда не был и не может быть свободен полностью. А сама Философия как наука считалась в Средние века дамой, вообще-то.
Lady Philosophy offers Boethius wings so his mind can fly aloft. The French School (15th Century)
читать дальшеНет, я даже предположить не могу, кто впервые запустил "утку" о том, что Господь в буквальном смысле слова облегчил под общей анестезией Адама на одно ребро (почему не на пару-то, если все знают, что количество ребер и у мужчин тоже парное, причем ровно в том же количестве, что и у женщин), и выстругал из этого скудного материала Еву. Сейчас модно говорить о твиттеризации сознания, но ею, похоже, страдали задолго до изобретения Твиттера. Где-то с времен Реформации, когда библию начали толковать все, способные её прочесть, наконец, на родном языке. Но не обязательно понять. В связи с чем вскоре за первичной либерализацией наступило запрещение самопальных кружков изучения Библии, законодательно. Очень подробно о том, что Библию надо читать не только глазами, но и умом, прекрасно написал fomaru.livejournal.com/50158.html.
Вот Иоанна Златоуста "О женщинах", например, страшно любят растаскивать на цитаты как мизогинически настроенные мужчины, так и горящие идеями феминизма женщины. На самом же деле, Иоанн Златоуст никогда не говорил о том, что женщина не создана по образу Божьему. Он, собственно, писал, что после разделения Человека на мужчину и женщину, оба уже не были тем образом Божьим как изначальный единый Человек. И это было именно его мнением, его теорией, с которой было допустимо соглашаться или нет, а не каким-то каноном.
Что касается его нападок на женское тщеславие и женскую "поперечность", то я допускаю, что у почтенного епископа Константинопольского были вполне земные причины недолюбливать очень красивых женщин с сильной волей, потому что перед глазами у него был такой материал, как императрица Евдоксия, отношения с которой у Иоанна Златоуста определенно не сложились. Вряд ли она была, на самом деле, ужасной и/или порочной особой. За 10 лет супружества бедолага рожала семь раз, и это дело её, в конце концов, свело в могилу. Причем, супруг её выполнял, похоже, только функцию продолжения рода, всю политику тащила на себе Евдоксия - и за себя, и за императора. Так что причина неприязни к ней Иоанна Златоуста была в том, что они были политическими врагами, в первую очередь. Она видела себя покровительницей церкви, а её архиепископ видел себя пастырем императорской четы. К тому же, Евдоксия победила, выкинув вредного деда в кавказскую глушь.
Пошли дальше. По интернету гуляет утверждение, что на Маконском соборе в Бургундии, в 585 году, разбирался вопрос о том, есть ли у женщины душа. Нет, не разбирался, потому что существо без души не может проходить процесс крещения, исповедываться, принимать сакрамент и получать благословение и отпевание. Ни в какой момент истории христианства женщинам в вышеперечисленном не было отказано. Ну хоть несколько-то логических параллелей провести можно? Не обязательно же верить в любую скандально выглядящую глупость просто потому, что она легко гуглится.
На Маконском соборе разбиралась тонкость речевого оборота. В те времена, слово homo всё ещё обозначало "человеческое существо", то есть мужчина или женщина любого возраста, но также стало пониматься как "взрослый мужчина". Так что один из епископов обеспокоился, является ли этот оборот всё ещё применимым к женщине. Все остальные епископы (а их было, на минуточку, целых 63, плюс 5 епископских послов и 16 епископов без кафедр) успокоили сомневающегося, что Господь, сотворивший мужчину и женщину, называл обоих homo (нет, я не знаю, почему епископы верили, что Господь беседовал со своими созданиями на латыни, которую, впрочем, нынче так и называют часто - "божественная латынь"). История эта была записана Григорием Турским в его "Истории франков", и благополучно забыта на тысячелетие.
Пока, в конце 1500-х, сын лютерианского пастора Валенс Ацидалий, критик и поэт, пишущий на латыни, не решил написать в веселую минутку (он до конца жизни клялся, что также и в веселой компании) дурацкий памфлет Disputatio nova contra mulieres, qua probatur eas homines non esse, в котором он вспомнил и карикатурно развил историю Григория Турского. К сожалению для авторов, этот полет пера не только никого не развеселил, но и вызвал в обществе, светском и теологическом, изрядное раздражение. Молодой ученый из Магдебурга, Саймон Геддик, засучил рукава и написал анти-памфлет "В защиту женского пола", в котором обещал разбить все доводы Валенса, который, как он с удовольствием отметил, умер от удара вскоре после написания своего бесстыдного памфлета (действительно, Валенс умер в 28 лет). Снова прошли десятилетия, и памфлет Валенса был напечатан в 1647 году в Лионе - на итальянском языке и под названием "У женщин нет души, и они не являются людьми". Скандал разразился знатный. Писательница и монахиня Архангела Таработти написала пламенную статью "В защиту женщин, или О том, что женщины тоже люди" и обратила на ситуацию внимание самого папы Иннокентия X, который специальным декретом от 18 июля 1651 года объявил памфлет Валенса запрещенным.
Но если вы думаете, что история памфлета на этом закончилась, вы ошибаетесь. В 1670-х лютеранский пастор-немец из Франкфурта, Йоханнес Лейзер, устроился капелланом в датскую армию. Как ехидно заметил профессор из Дублинского университета Майкл Нолан, военная карьера так ударила пастору в голову, что он (очевидно, знакомый с памфлетом Валенса) вдохновился написать сочинение "Триумф полигамии", в котором защищал многоженство на основании того, что женщина является существом низшим по отношению к мужчине (предполагая, судя по всему, что количеством можно решить вопрос качества). А поскольку постулат "изучай классиков" в его больную голову был вбит накрепко, он обратился к тому же Маконскому собору, слегка изменив суть вышеизложенного инцидента об уместности применения слова homo к женщинам. У Лейзера вышло, что на соборе развернулась полнокровная дискуссия о том, является ли женщина человеком, хотя переврать результат пастор все-таки не посмел.
Через некоторое время гугенот Пьер Бейль, бежавший из Франции в Данию в 1681 году, наткнулся на сочинение Лейзера, и использовал "горячий материал" как аргумент против католицизма: "Для меня было странным узнать, что Собор всерьез разбирал вопрос о том, является ли женщина человеческим существом, и что это было подтверждено только после серьезных дебатов". К слову сказать, Бейль-то идиотом безусловно не был (но был человеком, безнадежно увязшим в попытках привить веротерпимость в эпоху, в которой она была политически не нужна), он просто совершил классическую ошибку, взяв за отправную точку для своих аргументов не первоисточник, а многократно переиначеный памфлет. В свое время, борясь за разделение церкви и государства, Французская Национальная Ассамблея вытащила уже аргумент Бойля как пример оскорбительного отношения церкви к женщинам.
Перейдем теперь к Фоме Аквинскому, к которому мизогинисты и феминисты любят апеллировать не меньше, чем цитировать Иоанна Златоуста. Речь идет о приписываемом ему утверждении, что женщина является просто дефектным мужчиной, и что женский эмбрион получает рациональную душу позже, чем мужской. Так вот, про души эмбрионов Фома Аквинский не писал вообще, а постулат о том, что женщина - это дефективный мужчина опровергал (не менее 6 раз, как пишет Нолан). Опять же: логика, ау! Фома Аквинский был средневековым философом-теологом XIII века, верившим в то, что Бог персонально сотворил женщину. Соответственно, как Божье творение она никак не может быть несовершенной. Он же и знаменит-то тем, что сформулировал доказательства бытия Бога, и тем, что прокламировал божественную благодать природы.
Вброс о "дефектности" женщины случился из-за не вполне корректного толкования выражения Аристотеля femina est mas occasionatus. То есть, Аристотель-то вообще писал на древнегреческом, на латынь его как-то переводили (не обязательно с греческого, кстати), и вот этого слова, occasionatus, в классической латыни нет вообще. Есть схоластическое толкование его как "непреднамеренная случайность" (гугл переводит его по-другому, но лучше верить Нолану и созвучности с "оказией"). Вообще, всё выражение в принципе выхвачено из контекста большой работы о репродуктивности - это раз. Более того, в своей работе о репродуктивности Аристотель рассуждал, отталкиваясь от представлений своего времени о том, как происходит образование эмбриона, так что не будем судить его строго, но пурги там много - это два.
В общем, так или иначе, но Фома Аквинский, который, как любой уважающий себя ученый, Аристотеля штудировал, озадачился всерьез. С одной стороны, если у тебя что-то получается неожиданно (то есть не то, что должно было получиться), то результат этот дефектен по отношению к намеченной цели. Значит ли это, что Аристотель утверждал, что женщина дефектна? Получается, что так. С другой стороны, Бог не может сотворить козу, если он намеревался сотворить грозу, так сказать - это же очевидно. То есть, женщину он явно сотворил сознательно, а не случайно. С третьей стороны, любого средневекового философа коллеги высмеяли бы прочь из своих рядов, если бы он заявил, что Аристотель написал какую-то ерунду, или переводчик накосячил. И что делать?!
Фома Аквинский выкрутился следующим пассажем: "With respect to the particular nature the female is something defective and occasionatum, for the active force in the male semen intends to produce a perfect likeness of itself in the male sex; but if a female should be generated, this is because of a weakness of the active force, or because of some indisposition of the material, or even because of a transmutation [brought about] by an outside influence . . . . But with respect to universal nature the female is not something occasionatum, but is by nature’s intention ordained for the work of generation. Now the intention of universal nature depends on God, who is the universal author of nature. Therefore, in instituting nature, God produced not only the male but also the female" (С учетом специфичной природы, женщина является чем-то дефектным и случайным, поскольку активная сила в мужском семени предназначена для создания совершенного подобия самого себя в мужском полу; но если должна родиться женщина, это происходит из-за слабости активной силы, или из-за некоторого недомогания материала, или даже из-за трансмутации [вызванной] внешним влиянием. . . Но в отношении универсальной природы женщина не является чем-то случайным, но по замыслу природы предназначена для воспроизводства. То есть, намерение универсальной природы зависит от Бога, который является универсальным автором природы. Поэтому, установив природу, Бог произвел не только мужчину, но и женщину).
В общем, из-за этого хроменького пассажа Фому Аквинского и заклеймили отцом крылатой фазы о том, что "женщина - это дефектный мужчина". Это к тому, что даже паршиво выраженные мысли всегда стоит дочитать до конца и постараться понять, что же именно автор пытается выразить, и с какой стати он наворотил столько кругов, прежде чем мысль свою высказать.
Что же касается пассажа об эмбрионах и душе, то единственное (но многократное) обращение к теме эмбрионов у Фомы Аквинского встречается в утверждении, что эмбрион Христа был полностью сформирован с самого первого момента зачатия, тогда как другие, человеческие эмбрионы развиваются с едва намеченной заготовки, так сказать. Увы, и сюда ему пришлось прицепить неизбежного Аристотеля, причем, поскольку о непорочном зачатии и Иисусе античный мудрец не высказывался никак, сошла ссылка на "Историю животных" - такая же неуместная, как упоминание роли коммунистической партии в поваренной книге.
В общем и целом - ни средневековая философия, ни средневековая теология никогда не отрицали наличие души у женщины.
И не могу понять, нравится или нет. Тесто получается легко, как ни странно, и ведет себя точно как описано. Но оно какое-то своеобразное. Такое впечатление, что если при сборке пирога использовать обычное готовое масляное тесто, которое продают в маркетах замороженным, а из полагающегося творога соорудить сверху заливку, как у чизкейка поверх яблочного слоя, то может быть вкуснее. Кстати, я не знала, что если тесто перед раскаткой чуток присыпать сахаром, то раскатывать легче, а сахар в итоге и не чувствуется.
Сдержанное отношение Генри VII к собственной свадьбе могло объясняться и тем обстоятельством, что север Англии снова потребовал всего его внимания. Он действительно постарался не ожесточать северян после Босуорта. Оба лорда Скропа, из Болтона и из Мэшэма, сражавшиеся за короля Ричарда, не просто были отпущены с миром, но и остались на своих постах. Как не пострадал и сэр Джон Конниерс из Хорнби, член герцогского совета при Ричарде Глостере, который стал личный сквайром при новом короле. Сэр Томас Маркфилд, главный шериф Йоркшира с ноября 1484 года, тоже сражавшийся за короля Ричарда, был оставлен на посту.
Почему Мармадьюк Констабл был временно лишен своих должностей в графстве Ланкастер – не вполне ясно. Считается, что из-за того, что сражался за короля Ричарда при Босуорте. Но Констабл всегда был человеком Нортумберленда, так что мог попасть под удар скорее из-за своего патрона, чья деятельность (вернее, бездеятельность) при Босуорте настолько озадачила Генри VII, что тот предпочел закрыть его на время в Тауэр. Но к 18 ноября 1485 года и Констабл был помилован, а в мае следующего года был восстановлен в должности личного сквайра короля – именно этот пост он занимал и при Ричарде III. Вскоре Контабл стал шерифом Йоркшира. Причем, Генри VII не был бы самим собой, если бы не выдернул этого сэра из южных регионов, где тот был своим среди своих, и не поместил его на север, где он всем был чужим. Впрочем, за сказочно хорошее жалование в 340 фунтов. Не могу не добавить, что умер этот джентльмен в 1518 году самым странным образом – подавившись лягушкой, которая оказалась в той емкости, из которой он решил испить воды.
Надгробье сэра Мармадьюка
читать дальше Королю также пришлось сделать довольно значительную перестановку, вернув графу Нортумберленду должность хранителя Восточного и Центрального приграничья, которую занимал лорд Фиц-Хью, пока Нортумберленд отдыхал в Тауэре. Западную, впрочем, повесили на лорда Дакра. Дело было в том, что эти должности хотя и были почетными и важными, они подразумевали наличие широчайших региональных связей и того авторитета, который невозможно завоевать даже на протяжении одного поколения. Перси – это Перси, и с признанием этой реальности Тюдорам пришлось строить с представителями этого рода свои непростые отношения и сейчас, и в будущем.
Тем не менее, у Генри VII было отчетливое понимание, что как бы ни пугал его север страны, ехать туда придется. Ничего позорного в этом страхе перед севером, впрочем, не было – редко кто из английских королей чувствовал там себя в своем элементе. В общем, разбираться с местной обстановкой персонально он решил ещё в середине февраля, и в апреле, как только позволила погода, выдвинулся в путь. Впрочем, к его сожалению (и, чего там, к ужасу) в пути выяснилось, что действовать начал не только он, но и Ловелл и Хэмфри Стаффорд, улизнувшие из своего убежища в Колчестере, и сколотившие не такую уж незначительную армию, базируясь в Миддлхеме. Король, тем не менее, продолжил свой путь в Йорк, и был (неожиданно?) вознагражден там результатами своей примиряющей политики – Ловелл и Стаффорд не получили на севере той поддержки, на которую рассчитывали. Вероятно, огромную роль в этом сыграло то, что встречал короля в Йорке граф Нортумберленд, бросивший теперь всё свое влияние на сторону Генри VII.
К Миддлхему был послан дядюшка Джаспер, озаботившийся послать впереди себя гонца с объявлением общего пардона всем, кто не поднимет оружие против королевских сил. Поскольку таких оказалось большинство, Ловелл из Миддлхема бежал, с группой самых упертых сторонников покойного короля Ричарда, в Фёрнесс Феллс, горную область Кумбрии. Там беглецов немедленно стали обрабатывать шерифы сэр Джон Хаддлстоун и сэр Томас Браутон – убедительно предлагая помилование одумавшимся. Политика оказалась настолько успешной, что лагерь Ловелла растаял довольно быстро до размеров, которые яснее ясного дали виконту понять, что пора бежать, чтобы сохранить голову. И он бежал ко двору сестры Ричарда III, Маргарет Бургундской.
Учитывая будущие события, можно, конечно, предположить, что всё время, начиная с высадки графа Ричмонда, разрабатывался и осуществлялся некий заранее составленный королем Ричардом план на тот случай, если авантюра Ричмонда будет успешной. Ричарда III просто-напросто был слишком опытным человеком-практиком, видевшим в жизни слишком многое с самого детства, чтобы самоуверенно считать себя бессмертным и неуязвимым. Вряд ли он забыл, как дорого обошлась семье самоуверенность его отца. Возможно, этот план, если он существовал, подразумевал, что Ловелл покинет Англию немедленно, если Ричард проиграет сражение, и выступление весной 1486 года было сольной попыткой Ловелла попытать счастья. Потому что Ловелл, по моему глубокому убеждению, никогда не имел авторитета лидера кроме того, которым его наделил Ричард. Поднять успешное восстание было ему не по плечу.
Хэмфри Стаффорду повезло меньше. По какой-то причине, он не присоединился к бегству Ловелла (или его «забыли» пригласить в Бургундию), он просто бежал. На этот раз – в убежище при Абингдонском аббатстве, откуда его бесцеремонно вытащили, и держали потом в заключении до июля 1486 года, когда был издан специальный закон о том, что лица, обвиняемые в государственной измене, права на церковное убежище не имеют. Воистину, наблюдая за действиями Генри VII довольно часто хочется съязвить: «а что, так можно было?!». Так или иначе, хотя Стаффорд был изъят из убежища до того, как закон вступил в силу, его всё равно казнили по нему без проволочек.
Абингдонское аббатство
В Йорке, не смотря на старания Нортумберленда обеспечить мир во время визита короля, Генри VII пытались убить на день св. Георгия. Впрочем, именно благодаря этим стараниям, покушение не удалось. Из Йорка же попытался бежать, прямо через стену, граф Линкольн. Но драгоценного для нового режима де ла Поля стерегли слишком хорошо, и побег не удался. Тогда не удался. Но удался в конечном итоге, причем аж в начале 1487 года, и через Брабант. Но я не знаю деталей. Чего ему не сиделось спокойно при дворе Генри VII? Мало ли... Трудно назвать «спокойным» положение практически пленника, каждое движение которого сторожат. Опять же, Джон де ла Поль, с высоты своей родословной, не мог не считать нового короля чем-то вроде беспородной дворняги. Сейчас это может вызвать усмешку, но в пятнадцатом веке за права своей крови люди были зачастую готовы умирать, и всегда готовы убивать. Вряд ли он считал брак Элизабет Йоркской слиянием двух роз, хотя очень многие йоркисты так думали – или им просто было удобно так думать, чтобы спокойно жить при новом режиме. Но для де ла Поля ситуация выглядела так, словно белую розу привили на куст красной (да, я знаю, что термины придумал Вальтер Скотт, но он хорошо придумал). Проще говоря, с его точки зрения ситуация могла выглядеть так, что только они, де ла Поли, да сын герцога Кларенса представляли белую дом Йорков в чистом виде.
В общем и целом, Генри VII, оценив увиденное и услышанное, был вполне готов понять и принять, что покончить с йоркистами на севере только политикой постепенной их адаптации в новые условия просто не получится. Сама по себе, политика оказалась вполне удачной с большинством, но она мало поколебала тех, кто сам привык делать политику, а не следовать ей. Не нужно было быть гением, чтобы понять - грядет вооруженное столкновение при помощи ещё одной белой розы из цветника Йорков - Маргарет Бургундской, которая даже не скрывала, что собирается обеспечить новому королю Англии постоянно высокий уровень адреналина в правлении.
И тут мне снова придется перейти из области фактов, в область умозаключений. Причем, даже если мне эти умозаключения кажутся логичными, они не обязательно справедливы. Как говаривал профессор Джон Эшдаун-Хилл, было бы "большим высокомерием" утверждать обратное. Потому что даже современникам событий всё совершенно не было ясно. Даже самому заинтересованному современнику, Генри VII. Мы постоянно говорим, как важна была для нового короля со слабым правом на трон ясность с «принцами из башни» - сыновьями Эдварда IV. При этом, зачастую совершенно забывая, что сын Джорджа Плантегенета, брата королей Эдварда и Ричарда, шел в правах наследования перед обоими королями и их потомством.
Потому что Джордж унаследовал право на престол от ланкастерианцев в обход Эдварда IV. Изначально это право было за Джорджем признано Маргарет Анжуйской, королевой в изгнании, которая, строго говоря, не имела права назначать преемника престола. Но затем, во времена реставрации Генриха VI, это право было подтверждено королём и собранным 23-м парламентом этого короля, заседавшим с 15 октября по 26 ноября 1470 года. Естественно, для ланкастерианцев документы этого парламента остались последними, имеющими (для них) юридическую силу. Никакие решения йоркистского правительства Эдварда IV легитимными для них не были, ведь они исходили от узурпатора. А Генри VII позиционировал себя наследником именно линии Ланкастеров.
Вот Эдвард IV опасность осознавал очень даже хорошо, решив раз и навсегда покончить и с Джорджем, и с его линией. Дети государственного изменника, лишенного прав и имущества, не наследуют. Потому что его всерьез напугало, что герцог Кларенс в 1477 году пытался вывезти своего сына и наследника, Эдварда, из страны – так читается в обвинении. Пытался или вывез? Не известно. Известно только то, что Джордж, совершенно уверенный в том, что его жену и младшего сына, Ричарда, отравили по приказу королевы или короля, откладывает наказание непосредственно виновных, и срывается в Ирландию, управителем которой он является. И есть стоящие отдельно два свидетельства, что Джордж просил доставить ему мальчика одного с сыном возраста. Чего, по словам свидетельствовавших, они не сделали, но сами понимаете, что никто не стал бы добровольно пристёгивать себя к делу о государственной измене. В 1477 году сыну Джорджа было чуть больше двух лет. Племянника король Эдвард немедленно прибрал к рукам, но был ли это тот мальчик, которого он видел на крестинах? Это абсолютно никто не мог сказать с уверенностью.
Официальная версия говорит о том, что опеку над сыном Джорджа, 17-м графом Уорвиком, отдали маркизу Дорсету (Томасу Грею, сыну королевы от первого брака). Затем опека перешла, соответственно, к Ричарду III, после него - к Маргарет Бьюфорт, а потом молодой человек был изолирован в Тауэр и, в конце концов, казнён в ноябре 1499 года. Тело его было захоронено в Бишемском приорате. Оплатил похороны Генри VII, не пожалев 12 фунтов 18 шиллингов и 2 пенни - денег, на которые зажиточный горожанин мог построить пару немаленьких домов.
Теперь переходим от официальной версии к логической. В неё всё главное завязано на том, как граф Линкольн (Джон де ла Поль, племянник Ричарда III по сестре Элизабет) отреагировал на человека, которого в официальной истории зовут Ламбертом Симнеллом. А именно – встал на его сторону. Как будет дальше видно, в этой головоломной истории даже не с одним, а с несколькими двойниками, которую начал в 1477 году герцог Кларенс и продолжил, после него, Ричард III, после чего настала очередь и самого Генри VII, есть несколько моментов истины. Во-первых – то, что с 1484 года Эдвард граф Уорвик постоянно находится рядом с королем Ричардам, где бы тот ни появился. И поправите меня, если я ошибаюсь: посторонний человек может не отличить одного 2-х и даже 5-летнего ребенка от другого, но видя, достаточно часто, 10-летнего, узнает его и в 12-летнем возрасте. Особенно если тот унаследовал внешность отца.
Количество придворных, принявших участие в восстании Симнелла, говорит о том, что у них не было сомнения в личности мальчика – ведь им было, что терять. Во-вторых – то, что, после поражения, «Ламберт Симнелл» был не просто оставлен в живых, но и постоянно находился при дворе Генри VII, а «Эдвард Уорвик» - в Тауэре. Это была, несомненно, личная страховка Генри VII против нового появления на горизонте настоящего/следующего Эдварда Уорвика. Как будет далее видно, попытка была шита белыми нитками, и даже без попытки спрятать шов. Зачем, если вот они, формально, два разных человека, а закон Тюдоров оперировал именно формальностями, как абсурдно они ни выглядели бы на практике. И третий момент – то, что сестра Эдварда Уорвика, Маргарет Плантагенет, была спешно выдана за надежного человека – за сводного кузена короля с материнской стороны, Ричарда Поля, после чего оба были убраны с глаз долой при первой возможности. Причем, создается впечатление, что после смерти Ричарда Поля его величество был бы совсем не против, если бы Маргарет с детьми (как нарочно, она стала матерью четырех сыновей!) просто сгинула бы с голода.
Заглянула из любопытства, а там девушка с посмертной табличкой заключает брак, ходя вокруг гроба усопшего, с какого-то переполоха, жениха-сюцая. Во время которого он, ясен пень, воскресает. Ну и тут воскресший начинает всех поражать разумностью, а тут налетают татары, которые монголы, наверное, от которых удается отбиться тоже благодаря воскресшему. Дворцовые интриги, болящий император, храбрый но взбалмошный принц (некрасивый), и падающие на шею героя все встречные красотки, из которых никто ни разу не трепетный. Хотя... Есть там монгольская принцесса, которая больше летает, чем ходит, так она, пожалуй, кое-кому другому хочет на шею упасть, только вот они ж враги. Мультяшные волки и тигры в количестве. Коварные и подлые евнухи - тоже в количестве.
А при чем тут принц - не знаю. Не иначе, кто-то в кого-то в том гробу вселился.
котик - чисто для красоты, и ни к чему, кроме красоты, отношения не имеет
читать дальшеВот здесь: melon-panda.livejournal.com/807554.html вопросы и ответы про уход за кожей. Понятное дело, на базе именно японской косметики. Надо сказать, что из всего-всего я когда-то покупала только крем-коллаген, потому что цены на японскую косметику меня шокируют. Хотя я как-то проверяла, есть ли где-то некоторые кремы, о которых пишет Инга, но подешевле? Нету. На тот момент, именно в её магазине цены были даже ниже, чем на фирменных сайтах. Покупала также мыло, косметическим пользовалась не менее 2 лет, и так совсем до конца не смылила. Устала от него чисто морально, и выбросила. Умываюсь сейчас пахучим китайским лавандовым - и счастлива. Покупала дезодоранты. Ну так себе. Нормально никак, хотя что можно требовать от дезодоранта, кроме функциональности? Тем не менее... Как и крем-коллаген. В целом, я просто не люблю косметику без запаха, а именно это - японская фишка, для многих важная. Недавно вот наткнулась на пост в жж, где народ коллективно фыркал по поводу стиральных порошков и кондиционеров, просто соревновались в том, чтобы найти самый-самый без запаха. А я люблю отдушки. А свежий запах белье приобретает при сушке на улице, и никак иначе. Но это - лично мое отношение. Я вот не понимаю, например, про "запах взрослого тела". По-моему, если мыться в душе ежедневно, и не носить белье до состояния умопомрачения, пользоваться дезодорантами и кремом для тела, то откуда этот запах возьмется? Пишут, что прячется за ушами. Но, по-моему, всем с детства уже в подкорку вбили, что за ушами надо мыть тоже. В общем, "всё сложно" _____________
Несколько истерично запасаюсь китайскими прибамбасами, потому что у нас снова закрывают границы всё глуше, и вообще у меня такое чувство, что покупки на али будут делать всё более сложными. У меня с начала года пропало до черта именно на финской почте. Копеечные заказы, всё дорогое приходило исправно. А вот если цена до 10 евро, то дороже выйдет дозваниваться до тех, кто посылку тихо затырил, потому что звонки туда платные. Бесит невероятно, и ничего нельзя сделать. Но не суть. Суть в том, что в процессе купила и даже получила интересный тонер.
Интересен он тем, что не жидкий, а как серум по консистенции. Я даже усомнилась, нужно ли сверху ещё и серумом заполировывать, но всё же заполировываю. Ну и сейчас в качестве дневного крема использую гелеобразный Pure Natural Aloe Vera Gel:
В принципе, это - летний крем. Написано, что ещё и санблок. Ну очень приятная штука. Что самое для меня ценное - в сочетании с вышеупомянутым тонером всё это совершенно не лезет к вечеру в глаза. Обычно я в течение дня раз-два промакиваю излишки специальной бумагой Oil blotting paper:
Но именно вот эту парочку можно оставлять как есть, совершенно не отжиривается. Закажу на лето ещё одну баночку, раз эту уже начала пользовать, захотелось немного отбелиться после лета. Вроде, и не загорала, и была во дворе в широкополой "деревенской" шляпе из соломки, а всё равно загар прилип. С санблоками у меня не складывается - китайские косметические мне что мертвому припарки, а местные, из маркетов, очень уж противно-липкие. Только на руки и рискую их мазать. __________________
Ковидная истерика снова нарастает. Кстати, слышала сегодня по радио, что в Швеции всё хорошо. И рост трудоустройства, и ВВП растет, и внешняя задолженность уменьшилась, и производства не закрываются. Кто там весной предсказывал, что шведы с их политикой игнора ковида вымрут к осени? Ха-ха. Нет, там народа поумирало изрядно, но это были старые и больные обитатели домов для престарелых, которые (извините за цинизм, но это - факт) больше всего отягощают бюджет. В общем, Швеция, как всегда, выиграла. Причем, надо учитывать, что такая политика игнора полностью поддерживалась и поддерживается большинством населения. У нас бы в момент случился правительственный кризис. Собственно, мы и так всё время на грани - наша премьерша слишком слева на политической карте для местных буржуинов. Они всё время требуют подстегнуть трудоустройство, но при этом закрывают заводы и производства, приносящие доход, и выкидывают работников на улицу сотнями. Когда премьерша спросила, а где же социальная ответственность фабрикантов, и надо ли в таких критических обстоятельствах закрывать приносящие доход производства, то вой буржуев только усилился: ааааа, правительство гонит из страны предпринимателей своей идеологией! Хм, парни, скоро у вас не останется, куда бежать, потому что там, где есть грамотная рабочая сила, там уже требуют нормальную зарплату.
_____________ Трое финских парламентариев в Европарламенте отказались голосовать за призыв изолировать Россию из-за отравления Навального. Именно полностью изолировать, и Поток тоже закрыть. А эти трое парламентариев посмели заявить, что хотели бы сначала уведеть какие-то доказательства отравления, которыми пока немцы общественность не побаловали. А что до Потока, то это вообще международный проект, в котором крутится чертова туча денег, и под который существует куча планов на будущее во многих странах, так что это вам не кот чихнул, взять и закрыть. Теперь эту троицу полощут в нашей прессе - аааа, низкопоклонничество перед Россией, и вообще какие вам доказательства - все же и без них знают, как Россия действует. Ну-ну. Надо сказать, что эти заявления Европарламента - это не решения к исполнению, это выражение политической точки зрения, которое никого ни к чему не обязывает. Но вообще показательно, что впервые хоть кто-то из финских политиков не сделал стойку по команде Германии, до этого следовали за фрицами в горе и в радости, как говорится. ____________
Несмотря на общий пардон, объявленный Генри VII ещё до коронации, жизнь тех, кто принимал слишком живое участие в противостоянии амбициям фракции Бьюфортов, в прежнюю колею вошла не сразу. А для некоторых, так не вошла и никогда. В феврале 1486 года, один лондонский торговец написал, что «эти лорды и джентльмены не в милости, как говорится». Роджеру Вэйку, шерифу Нортхемптоншира в 1483-85гг, который был женат на, похоже (я не уверена, хотя те гениалогия, которые удалось найти в сети, на это указывают), сестре Уильяма Кэтсби, казненного после Босуорта, удалось восстановить свою собственность, да и то не полностью, только к 1503 году, в котором он и умер – хотя решение о конфискации его владений было отменено ещё в ноябре 1487 года, во время следующей парламентской сессии. Это было понято так, что доверие нового короля следовало заслужить, причем заслуживать надо было долго. Генри VII такое мнение вполне устраивало, хотя причины его неохотного возвращения конфискованного были более прозаичны.
Почему-то блондинистый Генри VII с супругой, и компьютерная реконструкция их брачной кровати, о которой ниже довольно много
читать дальшеДело в том, что конфискованные у сторонников Ричарда III земли вовсе не были розданы сторонникам Генри VII. Они были оставлены в собственности короны, что означало, что все доходы с них шли в казну королевства. В августе 1486 года для управления всем этим хозяйством была создана целая комиссия. Причем, если с новым лордом должникам и просто попавшим под пресс ещё можно бы было договориться, комиссия действовала как асфальтовый каток. Например, у какого-то несчастного отобрали драгоценное блюдо, проданное ему сэром Робертом Брэкенбери (тому были нужны наличные, чтобы выплатить перед сражением все долги).
В конце парламентской сессии, 16 декабря 1485 года, спикер палаты общин Томас Ловелл вручил королю петицию с просьбой жениться на Элизабет Йоркской. Петиция, разумеется, была составлена очень грамотно – ни в коем случае она не намекала, что Элизабет, старшая дочь короля Эдварда IV, придаст законность правлению «дважды бастарда». Если кто забыл, то, во-первых, Генри VII был, по материнской линии, отпрыском Бьюфортов, легализированных с запрещением претендовать на трон, рожденных вне брака отпрысков Джона Гонта, сына Эдварда III. А во-вторых, его матушка, леди Маргарет, вышла за сына Катерины Валуа, матери Генри VI, без диспенсации.
Диспенсация (разрешение на брак родственников, который издавала папская канцелярия) была бы не нужна, если бы вдовая королева действительно прижила своих отпрысков от валлийца Оуэна Тюдора. Но скандал с её попыткой получения разрешения выйти замуж за Эдмунда Бьюфорта, в которой ей было отказано опекунским советом при малолетнем Генри VI, очень хорошо помнили все, кто был активен при дворе, когда несчастная умерла родами, а отцом её незаконорожденных детей (и тайным мужем) объявил себя никому не известный валлийский сквайр Оуэн Тюдор.
В принципе, не щеголяй Эдмунд и Джаспер, которых Генри VI охотно признал братьями, щитами с гербом Эдмунда Бьюфорта, за всё прошедшее беспокойное время тот скандал давно уже забыли бы. Во всяком случае, брак богатой наследницы Маргарет Бьюфорт с молодым Эдмундом никаких особых кругов на поверхности придворного болотца не вызвал. Особенно после уверения девицы, что выбор она делает по воле святого, явившего в ответ на ночь молитв о вразумлении. Впрочем, тогда она мгновенно исчезла с поля зрения светского общества, отправившись за мужем в глушайшую северную глушь. Но у Йорков была хорошая память на прошлые оскорбления. В конце концов, чтобы выйти за брата короля, Эдмунда, леди Маргарет оставила с носом сына входившего в немилость герцога Саффолка, Джона – того самого де ла Поля, за которого вышла сестра Эдварда IV и Ричарда III.
Бог с ней, с пигалицей Маргарет, но вместе с её тщедушной персоной ушло гигантское наследство, и, главное, пострадала гордость де ла Полей. Так что Ричард III, которому эта злокозненная ханжа уже печень проела своими интригами, с большой радостью обозвал её сына дважды бастардом, напомнив всем дела давно минувших дней. Безусловно, не все это выражение поняли, но леди Маргарет поняла его прекрасно, а также её деверь Джаспер, и все их ровесники. И сын леди Маргарет, нынешний король.
Так что в петиции парламента свежеиспеченного короля успокаивающе гладили в правильном направлении, именуя королем в своем праве, и всего лишь выражали мнение, что союз отпрысков Йорков и Ланкастеров поможет залечить раны гражданской войны. Кстати, Генри VII с самого начала держал палату общин и классы общества, в ней представленные, в глубоком респекте. Прагматик, а не сноб, он точно знал, на чем держится экономика королевства. Знал он и о том, что жениться на Элизабет Йоркской ему стоит уже потому, что среди его подданных было немало тихих йоркистов, с которыми воевать ему не хотелось с той же силой, с какой им не хотелось воевать против него. Собственно, папская диспенсация на этот брак была запрошена уже в сентябре.
Как ни странно, в свете утверждений о гармоничности брака Генри и Элизабет, если в истории жениховского периода этой пары и была хоть капля романтики, то она полностью и без остатка впиталась в запрос о диспенсации: «the king of England, who had been tossed on the waves and exposed to innumerable dangers, like another Aeneas, having been nearly fifteen years an exile, acknowledged that it was by divine aid and beyond all human expectation that he had recovered in so brief space the throne of his ancestors. To put an end to civil war, he had, at the request of all the lords of the kingdom, consented to marry Elizabeth, daughter of Edward IV».
Сравнение Генри VII с Энеем не может не вызвать улыбку – и леди Маргарет никак не подходила под образ Венеры, и возникал вопрос, кому же досталась роль Дидоны. Факт, что никаких особых чувств к своей невесте Генри не испытывал, кроме разве что чувства досады на позднем периоде. Для него это был брак по политической необходимости, а вообще его больше привлекали женщины, наделенные несколько меньшей предприимчивостью. В принципе, не озаботься Ричард выдать замуж за Скропа Сесилию, сестру Элизабет, Генри предпочел бы её (см. перечень «невест» mirrinminttu.diary.ru/p211092835_byvshie-nevest...).
Папская булла прибыла в Англию 27 марта 1486 года – и была немедленно распечатана для циркуляции среди подданных. Но свадьба Генри и Элизабет уже состоялась 18 января, без всяких торжеств и почти тайно. Учитывая потенциальную популярность этого брака в стране, можно только удивляться, почему. То ли потому, что брак состоялся и был консуммирован до получения буллы, то ли Генри упрямо подчеркивал, что имеет право на трон и корону и без помощи жены из Плантагенетов, то ли в стране случилась очередная вспышка какой-то заразы. Первенец Генри, Артур, родился ровно через 8 месяцев от этой даты, и данный факт до сих пор является причиной дебатов (а иногда и просто отрицается про-тюдоровскими источниками, утверждающими, что между 18 января и 19 сентября прошло 9 месяцев), хотя лично я убеждена, что женский организм не работает с точностью часового механизма. Что, собственно, не исключает возможности, что молодые преодолели некоторую предубежденность друг к другу и без амена священника – это в те демократичные времена допускалось, ведь Бог был везде, и был свидетелем всего происходящего. Тем не менее короновал Генри VII свою супругу только и только тогда, когда его это политически устроило.
Забавно, что брачная кровать Генри и Элизабет сохранилась, причем судьба её была невероятной.
В 1495 году, королевская пара привезла эту кровать с собой в поместье леди Маргарет Бьюфорт во время прогресса по стране. Дело в том, что король, после казни Уильяма Стэнли, хотел дать понять своему отчиму, что с ним у него никаких проблем нет. Затем, после того как леди Маргарет решила принять обет и отказаться от супружества, кровать осталась где-то на век или около того во владениях Стэнли.
В следующий раз она вынырнула из беззвестности в 1842 году, в мастерской одного архитектора по имени Джордж Шоу, который лихо конструировал «тюдоровскую» мебель для любителей антиквариата. На самом деле, королевская мебель времен Генри VII настолько редка, что данная кровать – это всего лишь второй предмет, дошедший до наших времен. Джордж Шоу подлинник опознал сразу, хотя кровать была в препаршивом состоянии. Надо сказать, что герб с её фронтальной панели он держал у себя в библиотеке.
Потом кровать снова погружается в пучины неизвестности, пока не вынырнула снова как «викторианская кровать» в честерском отеле, где украшала собой номер для молодоженов, где её заметил торговец антиквариатом, который, правда, не понял, что кровать совсем даже не викторианская, но обратил внимание на необычайно импозантный дуб, из которого она была сделана. Кровать он перепродал на он-лайн аукционе другому антиквару, Ину Колсону, за каких-то 2 200 фунтов.
Что именно Колсон купил как «викторианскую кровать из резного дуба», стало ему понятно тогда, когда он отправился свою покупку забирать. Во-первых, она была ручной работы. Во-вторых, она явно перенесла немало потерь и повреждений, которые были кое-как исправлены, и некоторые детали носили следы оксигенизации, которая накапливается столетия, да и источенность материала явно говорила о том, что кровать далеко не викторианская. Колсон, антиквар серьезный и знающий, видел подобные кровати в Ланкашире, в «кругах Стэнли», поэтому приблизительно определить возраст покупки ему помогло именно это. А потом он занялся исследованиями, и они привели его в бывшую мастерскую Шоу, где он увидел недостающую гербовую часть своей кровати. Там её приспособили как украшение книжного шкафа.
В общем, счастливый конец – вещь встретилась со знатоком, который имел возможность и специалистов привлечь, и не пытаться сделать кровать новенькой и блестящей, а провести только консервацию. О том, как она проводилась, можно посмотреть здесь: vimeo.com/213097913/ba366b2077