По поводу "Списков Ланъя". Как понимаю, чахнущий, сутулый, мыслящий стратагемами мерзнущий главгерой сразу стал кумиром зрительниц. Интересно, кто-нибудь восхищался командиром Менгом?Вот уж кто здоров, с кулаками-кувалдами, в бровях, в густых волосах, с выправкой, простодушен и благороден. Но все вздыхали за МЧС.
Вот вам и ответ, чего хочет женщина: супер-умного, властного мужчину, о котором можно, тем не менее, заботиться.
читать дальшеПоскольку МЧС вне интеллектуальной конкуренции (глава местных чекистов не менее умен и проницателен, но проигрывает из-за излишней агрессивности - сказывается долгая-долгая безнаказанность и, соответственно, развращенность властью), а остальные мужские персонажи или не самые приятные люди, или на роли статистов в разворачивающейся драме, я спокойно восхищаюсь матушкой принца, которого продвигает МЧС. Ну восхищают меня умные женщины, умеющие держаться спокойно и с достоинством. А там ведь ещё показали на контрасте с маман бывшего наследного принца, как она себя вела в сходных ситуациях. Княжна мне, конечно, тоже нравится, но ее оказалось в дораме неожиданно мало.
Интересно также, что МЧС безошибочно узнают женщины. Причем ладно невеста, он с ней себя постоянно выдавал, но также и выжившая из ума бабушка императора, и мать принца, которая даже не видела МЧС. Почувствовала, догадалась?
А ещё аккуратно проводится мысль, что какова жена, таков и муж. Пока император проводил всё время с явно любимой им игривой мамочкой наследного принца, он был самодуром. Найдя вновь заброшенную на 20 лет мать ставленника МЧС, он меняется. Характер, конечно, не изменить, самодурство тоже, но у него включаются забытые за ненадобностью здравый смысл и критичность мышления. Которые у него были, не зря же умница маркиз Ян его в свое время поддерживал.
Поскольку день сегодня тыквенный, 1500-й раз рассказывать о том, как люди начали праздновать канун Дня Всех Святых мне не хочется. У нас, кстати, его празднуют вовсе не 1 ноября, как когда-то, а просто в первую выпадающую в ноябре субботу. А "Халловен" - как получится. Например, сегодня. Но я хочу поговорить о любимой моей Англии, и о том, с чьими привидениями там можно в наступающую ночь встретиться. Почти написала "столкнуться", но вообще-то неприятно бы было столкнуться с туманной субстанцией.
Начнем с Нью Форрест. Территория это огромная, и, соответственно, привидений там накопилось порядочно. Но самое первое из всех - это вестник смерти, огромный черный пёс по имени Гончая Тирела, выходящий из озера Окнелл Понд, которое становится в этот момент красным как кровь. А всё потому, что рыцарь Вальтер Тирел омыл в нем свои запачканные в крови короля руки, которыми он и выпустил убившую короля стрелу. А сам король, Вилли наш Руфус, сын Завоевателя, печально бредет по пути, по которому протащила его испуганная лошадь...
читать дальшеА если кто остановится на ночь в отеле Линдхарст Парк, то мало ему не покажется. Покажутся многие. Для начала, умершая там жена первого хозяина, Джорджа Бака, эксвайра. Но эта-то хотя бы по дому ходит. А вот знаменитый главарь контрабандистов, герцог Ричард Фицджордж де Стакпул будет заглядывать в окна с улицы - что с католика и ирландца взять, никаких манер. А откуда взяться манерам, если хозяйкой в не то что отстроенном, а прямо-таки отгроханном с помпой поместье Глассхейс у него в хозяйках сидела чужая жена с романтическим именем миссис Грейвс (*грейв = могила), Луиза Грейвс. Призрак миссис Грейвс, насколько известно, в своем посмертии по парку не бегает, и в окна к туристам не заглядывает, но вот супруги Фассел, купившие у миссис Грейвс поместье после смерти герцога, и бесследно после этого пропавшие - возможно. Если кому-то повезет (или очень не повезет, учитывая нравы герцога и его подруги), то в ночь накануне даты смерти герцога (7 июля) он сможет попасть на бал в честь этого мецената. Без всякой иронии. Герцог Стакпул тратил заработанное на благое - отстроил много чего в Риме. В частности, главный мост через Тибр, Базилику св. Павла за городскими стенами, и реставрировал массу фонтанов, тихо ветшавших со времен Наполеона. Жившие в этом отеле в назначенный день точно слышали чудную, потустороннюю музыку
А недалеко от Линдхарста, в далеких 1400-х сэр Морис Беркли убил дракона с Барли Бикон, терроризировавшего деревню Бистерн. На битву он пошел лишь в сопровождении таинственного незнакомца в шлеме с одним рогом, и двух своих собак. На весь лес гремела битва, и вот, убив дракона, сэр Морис вернулся в поместье - с собаками, но один. А дракон превратился в холм, который знают нынче как Болтонс Бенч. Но не принесла сэру Морису счастья победа, слонялся он по замку как тень, перестал есть и спать. И ушел, в конце концов, на холм, и лег там, с гончими у его ног, и все они разом умерли. Три тисовых дерева выросли там, а кем был незнакомец в рогатом шлеме - никто не знает. Но призрачные их образы можно повстречать в туманные ночи на Болтонс Бенч, где они пали.
А в Норд Бадсли один человек, по имени Стратфорд, обходил свои владения, и вдруг увидел торчащие из земли рога. Стал он за эти рога тянуть, да и вытянул рогатого кроваво-красного льва, который долго гонял его по всему лесу. Но потом ничего, успокоился, и стал этому человеку служить, и его родне тоже. Встретить его можно ночью в тех местах и по сей день. И горе вам, если вы не родня тому Стратфорду!
И ведьмы в Нью Форрест были. В 1700-х жила там одна Мэри Дор, настоящая красавица, которая могла оборачиваться и кошкой, и зайцем, и птицей. В нее был безумно влюблен старый Джо Монтегю. Большим он был шутником, и ничто не было ему милее, чем шутить шутки со своими гостями, ну а Мэри была ему в этом хорошей помощницей. Раз поймали ее охотники на ведьм, и отвели в Винчестер, обвинив в краже леса. Видно, жена старины Джо хоть и любила своих собак больше, чем своего развеселого мужа, решила, что слишком уж он дружен с красивой девицей неопределенного стиля жизни. Но Мэри надолго в кутузке не задержалась. Вернулась - а дом-то ее леди и приказала разрушить. Но ничего, воткнула Мэри в землю несколько палок, пошептала что-то - и вырастила себе новый дом. Говорят, лорд потом Мэри свой манор и отписал, назвал дочкой. Она ведь не постарела ничуть, потом за графа какого-то вышла. А через лет сто в тех же краях жила другая ведьма, Вичи Вайт. Любовной магией занималась, сводила людей, которым и не суждено было быть вместе, что, как известно, большой грех. Обеих можно встретить на кургане бронзового века по ночам, только та, кто может их увидеть - и сама ведьма, хоть может об этом и не знать.
"Старина" Джо Монтегю
В Шотландии же жил такой сэр Робер Грирсон из Лага, который стал там лэрдом в 1666 году. И преследовал этот Грирсон честных пресвитерианцев аки цепной пёс короля Чарли. А помогал ему в этом молодец по кличке Бонни Данди, Джон Грэм из Клаверхауса. Только знали его в тех краях как Блади Клаверс.
Говорят, это они утопили двух женщин, известных как Вигтаунские мученицы - велели привязать обеих к шестам в полосе прилива, и наблюдали, как несчастные пресвитерианки захлебнулись. Младшей из них было всего 18 лет, и любящий слезные вирши народ сложил такую надпись на ее надгобье:
Let earth and stone still witness bear, There lyes a virgine martyre here, Murther’d for owning Christ supreme, Head of his Church and no more crime… …The actors of this cruel crime Was Lagg, Strachan, Winram, and Grahame. Neither young years, nor yet old age, Could stop the fury of their rage
Несмотря на нежные черты лица, Клаверс был человеком холодным как лед, и абсолютно сосредоточенным на выполнении поставленных перед ним задач. Например, на преследовании ковенантеров. Грирсон же был, напротив, человеком горячего нрава, убивающим без предупреждения, в порыве ярости.
А ещё шотландцы были мастерами видеть и различать знаки Сатаны. Вот у Грирсона, например, когда он хмурил брови, принимали они форму подковы - верный знак Сатаны. А ещё он повсюду таскал с собой ручную обезьянку, которую звал Майор Вейр. А майор Вейр, чтоб вы знали, был мерзким колдуном, сожженным в Эдинбурге вместе со своей сестрой Джин. Видать, Сатана-то дает власть и деньги, да потом и забирает - престарелые уже Вейры ни с сего ни с того сами по себе пришли признаваться в том, что служат Сатане, чему никто и верить-то сначала не хотел, пока она не украсили рассказы свои деталями. Так вот, с чего бы честному христианину называть свою ручную животину именм сатанинского отродья? Тем более что обезьянка казалась всем слишком умной для животного, и постоянно задирала слуг и гостей Грирсона.
Поскольку умер Грирсон самым достойным образом, в 77 лет, в своем городском доме, и был похоронен по высшему разряду, потомкам ковенантеров осталось лишь придумать, что стоило ему испустить дух, как во дворе появилась повозка, запряженная черными лошадьми, и окруженная грузовыми тучами, чтобы отвезти его душу прямехонько в ад. А лошадь, которая везла гроб с его останками в церковь, издохла по дороге от изнеможения, так тяжел был груз грехов Роберта Грирсона.
Так вот, повозку о шести лошадях, управляемую тремя возницами и окруженную тучами, извергающими грохот и пламя, до сих пор видят в ненастные дни на суше и на море близ Дамфри.
Надо же... Искала что-то условно-усяшное, и нарвалась на сянься Fangs of Fortune/Возрождение великой мечты. И во второй строке узрела того юношу с внешностью кукольного эльфа из Песни (пьяной юности), который в себя винище струей заливал в пируэте. Только там он был синеглазый в синем, а тут черноглазый/красноглазый в черном. Демон он в этих Клыках. Тысячелетний! И, конечно, великий.
Сидишь часами, пишешь про исторические или прекрасное, лопатишь горы инфы - получаешь 20-25 лайков в жж. Вывешиваешь кошачью мордаху - бац, и сразу 40. Это мотивация или демотивация?
Начала смотреть из-за высокой оценки (4,7) и просто потому, что очень приятные на внешность актеры, а главгероиня ещё и сложена отлично - по крайней мере кажется высокой, и не худой, а стройной и грациозной, то есть все эти развевающиеся одежды смотрятся на ней сказочно изысканно. Ну и сюжет весьма и весьма, хотя и не без осточертевшей всем амнезии. Только здесь она в качестве исходной ситуации))
Оливер Кромвель свое парламентское время даром не терял, периодически выступая против епикопов вообще и архиепископа Лода в частности. Надо сказать, что хотя он и выглядел неряхой и простаком, в парламенте у него было 17 родственных связей, причем довольно значительных (Сент-Джон, например). А внимание своих кузенов и прочих он привлек, выступив сразу же по поводу ситуации с Джоном Лилберном, которого держали в тюрьме просто потому, что он был пуританином, хотя формально этот выходец из джентри был обвинен в контрабанде нелицензированной литературы - всё той же пуританской литературы, которую он ввез из Нидерландов, где она и печаталась.
"Freeborn John", Джон Лилберн
читать дальшеВ тюрьме с Лилберном не церемонились настолько, что можно только удивляться, как этот довольно тщедушный малый вообще выжил. Не иначе, ему кто-то тайком помогал справится с последствиями наказаний плетьми, например, который было несколько. В истории он остался как Freeborn John, и был, пожалуй, именно тем человеком, который через свою судьбу показал, за что именно поднялись англичане. Вера верой, но Лилберн проповедовал права человека в системе, представьте, и именно этого хотели все, кого топтала власть короля, лордов и епископов. Кромвель сумел добиться освобождения Лилберна в ноябре 1640 года.
Не то чтобы свобода радостно встретила Лилберна у выхода из узилища (по тюрьмам и ссылкам, с краткими передышками, он проведет всю оставшуюся жизнь - ведь парламентариев права человека на практике заботили ничуть не больше, чем роялистов), но он как-то успел жениться на совершенно исключительной женщине, и дальнейшие приключения этой парочки дают фору многим историям о ссыльных и их подругах (англичане намного меньше церемонились с политическими заключенными, чем "кровавый царский режим" России XX века). Прочтите что найдете по Elizabeth Dewell (Lilburne), не пожалеете.
Но вообще-то парламенту на тот момент было несколько не до частностей - Пим хотел в первую очередь избавиться от всех, кто ему казался опасным, а за тем, чего желал Пим, следовал и весь парламент. Не знаю, можно ли обычного человека назвать "злым гением" нации, тем более если этот человек всегда хотел эту нацию осчастливить, но власть в парламенте у Джона Пима была полная, и именно пользуясь этой властью он привел нацию к гражданской войне. Точнее, так - полная власть у него была над палатой общин, которую он стремился вывести на управляющую государством и законом роль, оставив палате лордов роль печати под решением палаты общин. И тех, кто не был вместе с Пимом, тот имел тенденцию считать врагами нации, что по тем временам было смертельно опасно. К тому же, у Пима была обширнейшая сеть осведомителей по всей стране и, в особенности, в Лондоне, так что осведомленность его была абсолютной.
Джон Пим
Не будучи специалистом по этому периоду истории, я не возьмусь утверждать, разжигал ли сам Пим беснование лондонской толпы через свою сеть информаторов, которая, разумеется, реботала в обе стороны, или просто, зная точно о настроениях на улицах, выражал их в парламенте, чтобы выглядеть как политик, за которым стоит народ. Его конечной целью было лишение палаты лордов их роли вершителей судеб нации, потому что верхняя палата решала, быть или не быть. Чтобы внести в палату лордов раздрай, Пим потребовал исключения из нее лордов духовных, то есть епископов, обвинив их в том, что они пытаются вернуть англиканскую церковь в лоно католической религии, и тем самым совершают государственную измену. Кстати, в палате лордов тоже сидели пуритане, на тот момент находившиеся в полном согласии с Пимом - граф Эссекс (Роберт Деверё), граф Уорвик (Роберт Рич), граф Бедфорд (Фрэнсис Расселл), Оливер Сент-Джон и виконт Сэй (Уильям Файнс). Впрочем, что касается лордов, то большинство их просто хотели обуздать авторитарный стиль правления короля, и последующие события стали для них шоком, но уж что получилось.
В целом на тот момент общим настроением общества было избежать военных ужасов, подобных ужасам Тридцатилетней войны, на английской земле. Практически только Джон Пим и ещё несколько его единомышленников были настолько радикальны, чтобы заставить англичан воевать против своего же короля. По для Пима и, как он верил, для власти парламента, единственно правильной власти, было жизненно важным избавиться от короля или хотя бы от его права арбитра, который в конечной инстанции решал, какие парламентские начинания отклонить, а какие одобрить. Дело в том, что Джон Пим был абсолютно уверен, что никакие попытки повлиять на короля не приведут ни к чему. Чарльз просто уйдет из ситуации, или мило согласится со всеми требованиями, чтобы тут же выкинуть их из головы и продолжать свою линию. Скорее всего, Пим в этом своем суждении не ошибался. Тем не менее пока король уверенно стоял у государственного руля, его можно было ослабить хотя бы лишив людей, которые могла бы подсказать ему что-то здравое.
Добившись казни бедняги Страффорда, Пим взялся за духовных лордов. Каким-то образом Пиму удалось собрать под петицией 15 000 подписей практически за несколько месяцев работы Долгого Парламента. Подписывали ее лондонцы, и даже палата общин, находившаяся под чарами Пима с его соратниками, не решилась дать ей ход как таковой - всем было понятно, что как минимум половина подписей была подделкой. Тем не менее в мае 1641 Оливер Сент-Джон составил на основании данной петиции документ, получивший название Root and Branch Bill, призывающий сначала обрубить у власти епископов ветви, а затем выкорчевать ее с корнем. А представил проект этого билля в палате не кто иной как Оливер Кромвель. Пока что в компании с более рафинированным Генри Вейном - для представлений такой степени важности парламентский вес одного Кромвеля был совершенно недостаточным.
Генри Вейн был тогда очень молод, ему не было и 30, но он происходил из семьи "старой крови", так что в 23 года его даже губернатором в колонии сделали благодаря просьбе отца, желающего выбить из развеселого ещё недавно отпрыска дурь радикального пуританства. Ну кто ж знал, в в Массачусеттс Бэй юный Вэйн первым делом нарвется на Анну Хатчинсон. Эта мать пятнадцати детей, неплохо образованная, вела что-то вроде кружка по обсуждению библии у себя дома, еженедельно. И, разумеется, имела по поводу толкований смутных библейских пассажей свое собственное мнение, с официальной линией не совпадавшее. Духовным отцам колонии эта радикальная самодеятельность совершенно не понравилась, и они обвинили Хатчинсон и ее последователей в ереси. И посреди такого кризиса на них свалился юный балбес из Лондона, первым делом патриотично предложивший поднять над Бостоном знамя св. Георгия. Но это же были пуритане... Для многих крест на знамени был символом папизма, представьте. Таким образон Вейн нажил сходу энное количество врагов. Там много всякого было, и в результате молодой человек вернулся в Англию в твердейшем убеждении, что всякую духовную власть любого толка надо держать как можно дальше от власти административной и светской. Именно поэтому он так проталкивал билль.
Генри Вейн-младший
Тем не менее, парламент - это парламент, то есть там ничто не является тем, чем кажется. Председатель религиозной комиссии сэр Эдвард Дерринг дал добро на представление этого радикализма по единственной причине: он хотел напугать добрых парламентариев достаточно, чтобы они поддержали Bishops Exclusion Act, который "всего лишь" изгонял епископов из парламента. Это стало понятно только тогда, когда Root and Branch Bill был передан на рассмотрение комиссии, где председательствовал сэр Эдвард, но стратегия действительно сработала, хотя только отчасти. Билль о Корнях и Ветвях был тихо похоронен в пыли архивов комиссии, но и Билль об Исключении Епископов показался лордам слишком революционным. И кто его знает, как бы оно всё повернулось, но тут, в октябре 1641 года, полыхнуло в Ирландии. Тамошним католикам надоело, что король как бы и не считает их больше полноценными своими подданными.
Музейный департамент объявил, что закрывает от посетителей Сеурасаари - лесопарковую территорию, куда со всей страны перевезли типичные образцы и памятники старинного зодчества и старинные усадьбы, общим числом в 90 штук; Виттреск - дом-музей Элиэля Сааринена; императорский рыбацкий домик в Лангенкоски (Котка) + ещё какой-то объект в глубинке, о котором я не слышала никогда, и потому не запомнила.
читать дальшеЗакрыли потому, что нынешнее правительство решило, что может сэкономить на культуре и музейной деятельности несколько миллионов. Коварство же заключается в том, что партия националистов, председатель которой сидит на должности министра финансов (та самая тётка, игриво позирующая с ножницами к руке, фото которой обошли, по-моему, весь интернет), позиционирует себя защитницей национальной культуры и, соответственно, национального культурного наследия. Наследие кое-где поддерживают муниципальные власти, но Сеурасаари является практически уникальным местом, где собрано всё значительное, что в этой стране веками создавалось именно на народном уровне. А Виттреск - это дом сразу двух наиболее значительных архитекторов, которые имели не только национальное, но и международное признание (Линдгрен и Сааринен). Поэтому эти два объекта входят в число приобретенных Департаментом Музеев, и содержатся на бюджетные деньги.
Будем посмотреть, как теперь госпожа Пурра будет выворачиваться из ситуации. Но в любом случае - это мы вовремя успели всё исследовать на данных территориях. О Виттраске я писала подробно mirrinminttu.livejournal.com/504515.html, о Сеурасаари - только мимоходом mirrinminttu.livejournal.com/527030.html, потому что материал по нему у меня огромный, а времени не было с ним работать. Думаю, к следующему Иванову дню подготовлю, ведь Сеурасаари - место, куда традиционно в этот праздник стекаются оставшиеся в городе. Комаров подкормить, в толпе потолкаться.
Рыбацкий домик в Лангенкоски не очень интересен сам по себе, но интересен простотой быта, в которой жила "на даче" семья последнего императора. Не знаю, аутентичная там мебель сохранилась, или реконструирован новодел под старину - когда я была в Лангенкоски, смартов ещё не существовало, а я ещё более интересовалась текущим моим, чем прошлым культурным. Но, полагаю, для Котки его закрытие - серьезный удар, а весь юго-запад и так не процветает, туризм для них очень важен (а показать особо нечего).
Сегодня закончились мои еженедельные походы к хиропрактику. Следующий раз через 3 недели, но если вдруг что, то можно и раньше. Скорость улучшения офигительная, учитывая состояние, в котором я пришла на первый прием. То есть, мой "скорбный труд" в бассейне все-таки даром не прошел.
читать дальшеКонечно же, я рада. Понимаю, что придется ещё больше времени тратить на себя, но рада. Не то чтобы состояние вдруг стало безоблачным - артроз, фибромиалгия и сколиоз никуда не денутся. Но я получила назад свое тело, которым я могу пользоваться, как нормальный человек, то есть ходить без клюки и не задыхаться при каждом выдохе, делать работу по дому, не падая каждую минуту на стул. И в то же время мне тошно.
Стабильно ухудшаться мое состояние стало с 2013 года. Сначала потихоньку и с колебаниями, а с 2016 - довольно быстро. Я не сидела на месте. И спортом занималась, и с врачами общалась (в том числе с частными), и даже свой, курирующий физиотерапевт у меня был. Который пытался помочь и программой тренажеров, и мануальным массажем, и аппаратным массажем, и видел, что они для меня вообще бесполезны. В последнее время меня даже не слушали, когда я попадала к врачам. Не сказать, чтобы разворачивали, но они пытались, кажется, доказать мне тестами, что я здорова, а мне становилось всё хуже.
И никто за всё прошедшее десятилетие даже не заикнулся о том, что есть такой специалист как хиропрактик. Мне понадобалось попасть в медвежий угол, и встретить физиотерапевта, которая мне сказала человеческим словом: физиотерапия тебе не поможет, зажато всё. Иди к хиропрактику, но образованному. И всего за 4 недели зажимы были сняты, дыхание нормализовалось. Если я права, то и аритмия может исчезнуть - дождусь ноября и, главное, следующего апреля, чтобы понять.
Я нигде и никогда не встречала упоминания о том, что при определенных состояниях надо не страдать и не тратить свое время и деньги на то, что не поможет. Что есть специалист, который, возможно, поможет. Это нормально вообще?
В общем, не хочу ничего пропагандировать, но расширить кругозор "псевдонауками", которые, почему-то, вполне помогают там, где не помогают лекарства и усилия, очень рекомендую. Дешевле обойдется.
Ходили 12 октября на выставку Карла-Хеннинга Педерсена (1913-2007). Авангардист, один из основателей группы КОБРА (или, точнее, CoBrA - Copenhagen (Co), Brussels (Br), Amsterdam (A) по странам рождения художников-участников). Но, в общем-то, особо Педерсон в рамки своего детища не вписался, и с КОБРА они друг другу остались приятелями, но не родными. Это было, в общем-то, движение протестное, как характеризуют европейский авангардизм, they preferred the process over the product and introduced primitive, mythical, and folkloric elements along with a decorative input. Педерсена же роцесс ради процесса не интересовал, ему было что сказать, и художественный язык, на котором он говорил, был достаточно богат - от кубизма до витражей и фресок готического собора в Рибе, в реставрации которого он участвовал. Собственно, эта Кобра и распалась за три года, потому что ее участники "говорили" на разных языках. Единственное, что разделяли все - это вера в то, что искусство не может быть выверенной композицией, подлинное искусство спонтанно.
читать дальшеПедерсен был художником-самоучкой. Он говорил: «Разум преобразует опыт, который мы собираем в мире природы, в наш собственный мир. Жизнь течет непрерывно и накапливает свой опыт». Про его работы говорят, что они - это спонтанно изображенный, сказочный мир художника. Мне, собственно, очень хотелось бы задать художнику вопрос, почему он видит свой мир именно таким?
Листья и ветви, мозаика
Золотая птица и кресты, 1974 (как раз, когда он над собором работал)
В наши дни о Педерсене трудно найти полную информацию в сети, всё надежно спрятано в платные книги. Но если в общем, то он из рабочей семьи, рос с 10 лет сиротой без матери, жизнь знал, и состояние вещей его не устривало. Соответственно, парень сначала примкнул к социал-демократам, но их половинчатая позиция в мире, где поднимал голову фашизм, его не устроила, и Педерсен стал членом молодежной коммунистической организации.
Пейзаж с красными птицами, 1945
Вообще-то живописцем Педерсен стал достаточно случайно. В конце 1920-х - начале 1930-х западный коммунизм был достаточно обнимающим мир, и через свою молодежную работу парень попал в 1933 году на учебу в Интернациональную школу, целью которой было построить взаимопонимание между странами и народами. И встретил там Эльзе Альфельт, тоже самоучку, и тоже сироту, потерявшую мать в раннем возрасте. До этой встречи Педерсен свои художества всерьез не воспринимал, они просто были частью его познания мира, а намеревался он стать или великим архитектором, или великим музыкантом!
Красный замок на берегу моря, 1952
Эльзе писала картины лет с 12, и в Академию Искусств в Копенгагене ее не приняли, заявив, что учить ее там уже нечему - как художник она состоялась. На самом же деле девушка выставляла работы без малейшего успеха с 1929 года. Поскольку в дальнейшем у нее полностью изменился и стиль, и тот мир, который она через этот стиль изображала, наверное можно сказать, что первые опыты были первыми опытами, и авангардизм того времени ей не подходил. Но она смогла оценить силу изобразительного таланта Педерсена.
Вот такими восхитительными работами и стала славна Альфельт
Пара быстро стала семьей, что им совершенно не мешала активно расти и совершенствоваться как художникам. А Педерсен полностью определился, кем же он будет в этой жизни. Вот, по-моему, его два портрета "кристаллической" Эльзе и себя:
Парочка, 1952
Звездная пара и Пегас
В Париж Педерсен отправился смотреть на Пикассо и Матисса пешком, в 1939 году. Видимо, тогда искусство семейство кое-как уже кормило, но впечатлений ещё не хватало. Оба и будут позже, когда придут известность и деньги, путешествовать по самым причудливым местам планеты. Красоты много не бывает.
Закат и море, 1953
Три башни, 1952
Морские бродяги, 1949
На обратном пути Педерсен ещё и во Франкфурт-на Майне, на выставку "Дегенеративного искусства", как наци в 20-х чохом обозвали всё, что не было классицизмом. Ехидные модернисты взяли это название как пожалованное достоинство, и с упоением троллили приверженцев чистоты стиля. Да и не только наци не одобряли изысков модернистов. Тот же Бертольд Брехт вел с Педерсеном яростные полемики на тему "ну почему, Карл?!" Каждый остался при своем.
Адам говорит со змеями, 1961
Желтая маска приключений, 1948
Именно на той выставке Педерсен быт совершенно потрясен Шагалом. Говорят, влияние картин Шагала видно во всем его творчестве. Не знаю... Далеко не во всем, по-моему. Вот в "Округлости земли" - несомненно.
Золотая птица, 1954
Округлость земли, 1959
Всю войну Педерсен состоял в какой-то Høst group и был занят в деятельности журнала «Хелхестен» ("Адская лошадь"). Что ж, сопротивляться нацизму можно по-всякому. Ну а с 1948 начался его уверенный путь к успеху.
Голова мужчины, 1949
Королева морей, 1950
Педерсен получил медаль Эккерсберга в 1950 году и премию Гуггенхайма в 1958 году. Международный прорыв Педерсена произошел в 1962 году, когда он был официальным представителем Дании на Венецианской биеннале. В следующем году он был удостоен медали Торвальдсена.
Птицы на пальме, 1966
Красный даритель, 1966
Эльзе умерла в 1974 году (о судьбах дочерей информации нет, обе могут быть ещё живы, и не хотят, чтобы их жизнь стала достоянием публики), после сороколетнего брака.
Одинокий, 1951
Синие образы и птицы в небе, 1974
Впрочем, одиноким Педерсен, конечно, не стался. Жизнь надо жить, и она не терпит пустоты. Да и человек не долже быть одинок. Так что в 1975 году он встретил в Иерусалиме писательницу, художницу и фотографа Сидсель Рамсон, с которой и прожил до конца своей жизни.
Синее и красное, 1976
Глубоководная рыбалка, 1973
А вот две очень выразительные картины в совсем нетипичной для Педерсена гамме:
Ночной лес, 1961
Семизвездное, 1965
И, наконец, мой любимый "Небесный козел", 1949. Дело в том, что тут есть некоторая игра слов. Небесныем козлом в здешних краях называют бекаса))
Вот так вот припали к модерн-арту)) Довольно удачно, по-моему.
Все уже знают, что до конца года начнет выходить "Боевой континент"-2? Время пересматривать первый! Это ж такая несравненная милота
Вот такое пишут:
- Второй сезон с полной заменой актерского состава из первого сезона. - Съемки проходили с мая по сентябрь 2023 года. - Для тщательной адаптации сериала были приглашены лучшие создатели и сценаристы из команды, работавшей над сериалом «Задача трех тел». На этапе подготовки был разработан концепт, была проведена масштабная работа по художественному оформлению, включая ярко выраженный стиль дизайна для различных регионов, фракций и персонажей. В результате было создано более 1000 эскизов персонажей, свыше 700 концептуальных изображений, более 1900 сценографических чертежей, 3000 строительных чертежей и свыше 1500 дизайнов реквизита. В реальности было построено 67 локаций и изготовлено более 15 000 предметов реквизита. Каждый элемент сцены и дизайна был тщательно проработан, чтобы добиться максимально точного воссоздания и воспроизведения мира Боевого континента. - В августе 2023 года актер Чу Цзы Цзюнь был снят с роли Оскара после обвинения в изнасиловании. Эту роль играет Цао Цзы Шо.
... в прошлом "пивном" выпуске пиво "Невеста тьмы". Сегодня покупали супругу субботнее его пиво, и я сфотографировала упомянутое:
Вообще это крафтовое пиво Pimeyden Morsian, сделанное как бы на тему очень конкретной песни местной рок-группы Turmion Kätilöt. Слов лучше не понимать, как и у Раммштайна - ничего приятного там не поется. Честно говоря, слышала бы песню - не купила бы тогда это пиво, потому что самое безобидное, что там упоминается - это мухоморы. Но бутылка красива.
Помыла два окна, погладила и развесила шторы - и капут, сломалась. Правда, весь день выдался очень хлопотливым, а тут ещё окна, пока не стало холодно. Ну, на субботу только одно плюс шторы туда. А самое большое, зальное, не к спеху. Изнутри можно когда угодно, хоть в ноябре, а балкон обойдется, все равно оттуда коробки можно будет спустить в подвал только в декабре - ремонт не закончится в ноябре, как планировали, а только в декабре, причем не по вине фирмы, так что даже штраф не слупить. Просто им пришлось делать гораздо более обширную выемку грунта под прачечной и саунами, чем изначально предполагалось. Зато будет тип-топ по окончанию.
Эта минидорама (но на 52 серии!) есть на ютубе под названием Strange Tales of Jiang Cheng, собранная в три части, каждая по 3 с лишним часа. Ансаб. Рекомендую потому, что она весьма увлекательная, а смотреть 52 части по 17 минут на наших дорамасайтах - увольте.
Упрямый полицейский, практически гениальный профайлер-психолог, и рассудительный, спокойный патологоанатом без придури. Придурь пока только у одного персонажа - военного губернатора и отца патологоанатома. Он то ли изображает солдафона, то ли действительно им является, но в любом случае появляется эпизодически. Герои там существуют чтобы раскрывать разные кейсы, так что просто симпатичные ребята без детальной прорисовки. Зато кейсы совершенно серьезные. Обыденные, собственно, но не без напряжения, да и слепок времени.
читать дальшеСегодня впервые за не знаю сколько времени около получаса гуляла по парку без клюки и без чувства, что мышцы вот-вот сломают нижнюю часть позвоночника. И, кстати, не задыхалась, потому что могу теперь дышать, используя мышцы живота. И это было всего после трех посещений хиропрактика. В России хиропрактика считается лженаукой, у нас - защищенной профессией. То есть, хиропрактиком может именоваться только специалист, имеющий профильное образование и занесенный в список практикующих специалистов.
Вообще к хиропрактику меня отправила физиотерапевт, профессионализму которого я имела все основания доверять. Потому что она пришла к выводу, что существующие у меня зажимы мышц обычным массажем снять невозможно.
Что делают: нажимают на определенные точки, легкие постукивания инструментом, небольшие встряски при помощи специальной трехдольной скамьи, на которой пациент лежит. Сеанс занимает от 15 до 30 минут. Не больно. Безумно дорого, у нас это 75 евро за один сеанс. Но выхода не было, я уже зубы не могла почистить без того, чтобы не распрямиться в процессе, чтобы облокотиться об стену сзади. Ну и дыхание... Оно просто не работало, что делало прогулки совершенно невозможными. Главное, я так и не поняла бы в чем дело, если бы 6 октября не прошла всю Александровскую, и не продолжила бы до центра Камппи. Именно тогда я поняла, что дышу исключительно грудью, и именно это заставляет меня задыхаться на выдохе - ведь вдыхаю-то я полные легкие без проблем. Причем ни астмы, ни обструкции, ни болезней, провоцирующих одышливость, у меня нет.
Это мышцы, ребята. Кстати, и нашла свои же записи от 2016 года, из центра реабилитации опорно-двигательной, в которых говорится об этом. Но вот забыла.
Так что всем со-страдальцам по затвердевшим мышцам, которые не берут ни массаж, ни водные процедуры, и тем, кто просто не может ходить, хотя каждая часть опорно-двигательного аппарата по отдельности довольно развита и поддерживается в хорошем состоянии бассейном и спортзалом (регулярно) - сходите к хиропрактику. Денег жаль, но между "или платишь, или плачешь и платишь" надо выбрать вариант более щадящий. Главное, чтобы хиропрактик действительно имел образовавание, физиотерапевты обычно знают, кого порекомендовать.
Потом, правда, самим придется продолжать - двигаться как можно больше, следить за осанкой постоянно (я, например, почему-то стала тянуть плечи к ушам, когда сижу), начинать день серией растяжек. Обычно хиропрактик начинает с 4-5 сеансов через неделю, потом, в зависимости от ситуации, время между сеансами будет увеличиваться, и цель - два раза в год, как техобслуживание автомобиля. Обычно хиропрактики массаж не делают, но микромассаж могут, если нужно для дела, и тогда можно пучувствовать, что руки у хиропрактика в этот момент не теплые даже, а горячие. То есть, свои гонорары они ой-ой как отрабатывают.
И от остеопатов не надо шарахаться. В свое время мне остеопат (тоже имеющий профильное образование, и тоже в центре, где работали и физиотерапевты) поколдовал над предоперационным артрозным коленом так, что я смогда с этим коленом весь Глостер с окрестностями обойти без особых проблем. Артроз никуда не делся, разумеется, но окружающие коленный сустав сухожилия он мне на время в рабочее состояние привел.
Есть, конечно, еще всевозможные костоправы и практикующие разные народные методы умельцы. Но это такое... У нас костоправы ни в одном профессиональном регистре не состоят, то есть костоправом себя любой назвать может.
Открыть новые горизонты в английской внутренней политике невольно помог Лливелин ап-Грифид. Благодаря военным и дипломатическим усилиям, он смог провозгласить себя принцем всего Уэльса, но англичане этого титула так и не признали, что было не только ударом по престижу, но и серьезной помехой для самостоятельной внешней (да и внутренней) политики Уэльса. И в начале 1260 года Лливелин, рассудивший, что сейчас Лондону не до Уэльса (да и срок перемирия закончился), осадил английский замок Билт, который был построен ещё в 1100 году Филиппом де Браозом. Это был так называемый "мотт и бейли" (или курганно-палисадный) замок, то есть деревянный, с земляными стенами, расположенный над рекой, и контролирующий важные торговые пути.
Из детской книжки "Flame Bearers of Welsh History"
читать дальшеПусть сам по себе этот замок цитаделью не был, защищал он себя вполне успешно. Взять и разрушить Билт удалось только Рису ап-Грифиду в 1168 году. После того, как замок был отстроен, его как только ни пытались присоседить к владениям Уэльса, но всё неудачно. В 1240 году Джон Монмут, бейлиф Южного Уэльса и один из самых сильных баронов Уэльской марки, начал перестраивать замок в камне, но он умер в 1248, сын его никуда не годился, и сдал свое замки короне в 1257 году, как раз перед смертью, так что перестроили замок к 1260 году или нет - большой вопрос. Следов каменных работ время нам там не оставило.
В любом случае, в 1260 году Билт был взят, через полгода осады. Почему эту осаду не сняли? Потому что никто о ней почему-то не сообщил в Лондон. И не спрашивайте, как можно было втайне полгода осаждать такую важную крепость. Возможно, взятие и демонтаж Билта стали сюрпризом только для Генри III, который, судя по серии противоречащих друг другу распоряжений, одурел от неожиданности. Падение Билта было также увесистым подзатыльником его величеству, который не позволял Эдварду распоряжаться его собственными замками, и когда тот распорядиться попытался, его кастелланы были сняты с должностей королевским приказом, но не факт, что новые успели взять на себя управление. Лливелин же, разумеется, прекрасно знал, когда английские замки на его территории остались без командующих.
Учитывая характеры отца и сына, наверняка многое ими было тогда сказано друг другу, прежде чем Эдвард умчался в Честер готовить ответный удар. Но Генри был упрям, и, надо сказать, знал Уэльс лучше сына, так что пока Эдвард собирал армию, Генри отправил к Лливелину послов. Двухлетнее перемирие было оговорено, причем Лливелин ап-Грифид был известен тем, что перемирия блюдет свято.
Как и следовало ожидать, поведение отца оттолкнуло Эдварда снова в сторону де Монфора. Только на этот раз в союзники был призван ещё и граф Глостерский, тоже имевший интересы в Уэльсе. Это, разумеется, не был союз по симпатиям, просто каждый в этой троице был нужен другому. Эдварду, как минимум, были нужны средства и возможности де Клера. Де Монфор, скорее всего, просто хотел, чтобы Глостер перестал кусать его сзади, когда король атакует спереди. Глостер... Глостер совершенно не хотел, чтобы его участие в операции королевы против Лузиньянов стало известно королю. И он совершенно не был готов приветствовал комиссии мелких баронов, чтобы те копались в его делах и выискивали всякие там попрания каких-то прав, которые, как они воображали, у кого-то, кроме Глостера, на его землях имеются!
В общем, когда в октябре 1260 собрался парламент, его величество и икнуть не успел, как братья Бигоды вылетели из его совета, да и прочие реформаторы тоже, а на ключевых постах управленческого аппарата оказались люди, выбранные принцем Эдвардом, графом Глостером, и де Монфором. Всё произошло настолько быстро и тихо, что король был буквально в шоке. Он же был уверен в том, что достаточно хорошо знает и де Клера, и де Монфора, и своего сына, чтобы ожидать от них свойственных им скандальных и драматических выпадов, и был к ним не просто готов, но и предвкушал их заранее. А ему преподнесли тишайший переворот, в результате которого против него оказалась оппозиция заклятых противников, а не умеренных реформаторов-мечтателей. Сын обыграл отца вчистую, хотя и не без помощи старших. И в качестве кульминации торжественно произвел в рыцари двух сыновей де Монфора.
Тем не менее во внутренней политике Эдвард не завис, а прихватил с собой большое количество молодежи (включая сыновей де Монфора), и отбыл на материк, где отправился аж в Лион, участвуя во всех турнирах и торжествах по дороге. Казалось, что он просто продолжил то, чем занимался до треволнений последнего времени - поддерживал культуру рыцарских ритуалов, как и подобает достойному наследнику престола, не обделенному здоровьем и силой. Но были нюансы. Например, когда Эдвард ненадолго остановился в Париже, он встречался там со всеми Лузиньянами, а когда достиг Гаскони, где провел Рождество и остался до марта, то назначил Ги де Лузиньяна своим лейтенантом. Все эти путешествия имели, разумеется, свой смысл, тем более что хотя Эдвард и выступал на всех мыслимых турнирах, культовой фигурой типа Маршалла он не стал (да и намеревался ли?), а просто заводил приятельские отношения с подобной себе молодежью, для которой отправиться в подобный квест означало освободиться на время от контроля домашней иерархии и политики.
А тем временем в Англии де Монфор и де Клер настолько почили на лаврах успешного переворота, что как-то забыли, что жизнь не стоит на месте. Скорее всего, они, как и многие после них, оценивали личность Генри III совершенно неправильно. Взяв верх в парламенте и правительстве они совершенно не ожидали, что король не останется пассивным наблюдателем этих перемен. А он не остался. Более того, его королева, Элеанора Прованская, успела уже не раз пожалеть о том, что посеяла ветер, обратившийся для нее же в бурю, и вернулась в упряжку своей роли, вернув вместе с собой и верных ей савояров. Так что в феврале 1261 года, как раз перед началом очередного парламента, королевское семейство вдруг оставило Вестминстерский дворец, и переехало в королевские апартаменты Тауэра. И оттуда, из-за надежных стен, начали обстреливать Глостера и де Монфора обвинениями в превышении власти в роли советников, в назначении министров вопреки воле короля, и в отлучении принца Эдварда от семьи. Естественно, оба графа попытались как-то объясниться, но в данной ситуации это было сложновато - Тауэр, неприступная крепость, делал ситуацию заведомо неравной.
Договориться удалось только о том, что прения (вернее, препирания) будут продолжены в конце апреля, когда вернется Эдвард. И Эдвард вернулся, но привезя с собой Гийома де Лузиньяна, который теперь был главным в клане сыновей Изабель Ангулемской, потому что епископ Эмер скоропостижно умер в декабре 1260. Королева, естественно, переполошилась, потому что ее савояры были на ножах с Лузиньянами короля, и Генри III довольно глупо отписался сыну, строго-настрого запретив его прибытие, если он привезет с собой скандального дядюшку. Поскольку Эдвард распоряжение папеньки (вернее, маменьки) проигнорировал, встречать упрямого принца и его экстравагантного родича разбежались все бароны из фракции как минимум де Монфора - благо, Гийом, которому во Франции было особо нечего делать, повоевывал за Монфора с его врагами, хотя смотрел на графа Лестера как мастиф на пинчера. Первым делом Гийома/Вильгельма (Уильяма) де Валенса на английской земле стала клятва придерживаться Оксфордских Уложений.
И в каком-то непонятном помутнении разума де Монфор решил, что выиграл. Он не застал, конечно, короля Джона, и не мог поэтому понять, до какой степени Генри III напоминает своего батюшку, для которого никакие переговоры с его подданными не имели ни малейшего значения. Манера обоих легко соглашаться с самыми вопиющими требованиями не была результатом слабости характера, она была результатом глубокого безразличия к вяканью с низов. Не вполне разумно, и вышло боком обоим, но уж что было. Правда состояла в том, что король ни в какой момент не отвернулся от своих братьев, что у королевы с ее сторонниками и у принца с его амбициями было достаточно ума, чтобы объединиться при острой необходимости, а уж что касается Лузиньяна, то ему вообще не была интересна английская политика, он хотел получить обратно свои английские владения и, опять же, он был семьей. Не говоря о том, что у Эдварда просто категорически закончились деньги.
Лето, таким образом, для парламентаристов оказалось полно неприятностей. Помимо прочего и потому, что его величество с кривой усмешечкой помотал у них перед носом освобождением себя от обязанности выполнять Оксфордские Уложения, полученным от папы Римского, который, между прочим, и был настоящим сеньором гордой Англии на тот момент. Так что король объявил, что отныне и впредь собирается править, как правил, и никакой баронский совет ему не нужен - до свидания, сэры и пэры, выход вооон там. Это заявление короля вызвало отток нейтральных баронов к оппозиции, но, разумно или нет, Генри III это совершенно не волновало.
Историки с того самого момента ломали копья относительно того, знал ли Эдвард, что его отец ожидает из Рима освобождения? В зависимости от того, как каждый относился к принцу, выводы были разными, причем зачастую хронология событий подгонялась под идеалогию описывающего события. Что ж, выскажу свое соображение и я, благо оно никакой ценности не представляет. Я думаю, что все вояжи Эдварда, все его заигрывания с оппозицией были подчинены одной цели - обеспечить себе достаточно светлое будущее. А это требовало автономии королевской власти от демократической белиберды. Он вполне искренне мог собачиться с папенькой по поводу методов и косяков короля, но он никогда не стал бы участвовать ни в чем, подрывающем систему. Более того, его вояжи на континент вполне могли быть (и скорее всего были) связаны с делами, которые требовали вмешательства Парижа. Во всяком случае, никто толком не знает, как были отправлены сообщения папе. Думаю, они были отправлены при помощи Эдварда изрядно заранее, потому что подготовка официальных булл занимала немало времени.
Так же внезапно он отправился на континент и теперь, едва успев приехать, после того как король сделал в сторону баронов неприличный жест. Со стороны казалось, что у него просто не осталось выбора - он не мог предать интересы семьи, но не хотел воевать с оппозицией. Тем не менее, угроза гражданской войны в Англии в 1261 году закончилась пшиком, потому что в распоряжении короля и королевы вдруг оказались готовые к высадке в Англии наемники, что заставило де Клера метнуться от де Монфора снова в королевское стойло. Сам же Эдвард безмятежно сидел в Гакони, своем герцогстве, занимаясь политикой на Пиренеях.
читать дальшеНельзя было не купить. Даже при том, что пиво не люблю ужасно.
Вообще, вдруг появилось столько странного крафтового пива... "Невеста тьмы", "Тройной шоколад", "Ночи Индии" и пр., так что стало безумно интересно. И поскольку супруг не признает и ничего, кроме немецкого или, на крайний случай, чешского, то пришлось дегустировать самой. Ну что сказать - почти у всех самое интересное было на этикетке. А так пиво и пиво. Понравилось только бельгийское вишневое (да и бутылочки маленькие), и вот это вот, потому что ближе всего по вкусу к Гиннесу, который я когда-то могла выпить за компанию. Но в "Короле Джоне" количество убийственное, 500 мл. Разделила на две субботы, ко второй слегка выдохлось.
Весь день не могу успокоиться - прочла, холера, с утра о судебном процессе Жизель Пелико.
читать дальшеДожить до старости, чтобы потом совершенно случайно узнать, что 50 соседей, с которыми она сталкивалась ежедневно, здоровалась, считала обычными нормальными людьми, систематически насиловали ее бесчувственное тело несколько лет. Возможно, даже больше - около 30 человек не опознали на снимках. Уже не говоря о том, что всё это устроил муж, с которым она прожила всю жизнь и нажила детей.
И эти твари ещё смеют защищаться? Муж, допрашиваемые насильники утверждают, что они тоже жертвы. Муж на несчастное детство кивает, один из соседей утверждает, что его одурманили. Другой - что "непреднамеренно" насиловал. Хотя "любящий" супруг заботливо заснял всех и каждого, и каждый раз. И ведь случайно всё вскрылось - муженек в торгцентре пытался делать кино у прохожих дам под юбками. Охранники полезли в телефон и выпали в осадок.
Женщина молодец, конечно, что потребовала открытого процесса, имеет право. Иначе как выжить-то после такого? Это же типичная ситуация фильма ужасов - понять, что вокруг были не люди, а чудовища. И ведь не единичный случай за последние годы. Не в таких масштабах и не так похабно, но вообще не редко.
Новый парламент, получивший впоследствии наименование "Долгий парламент" остался в истории как самый роковой для государства из всех, сидевших в стенах старой часовни св. Стефана. Он был собран 3 ноября 1640 года, и ради все той же необходимости - королю были нужны деньги на затянувшуюся войну в Шотландии. Вряд ли Чарльз I мог даже в кошмарном сне увидеть, что в разных видах этот парламент просидит до 1660 года, переживя его самого, и будет решать вопрос о Реставрации. Эта глава, поэтому, будет в высшей степени описательной, из серии "кто есть кто в Долгом парламенте", потому что не понимая людей, управляющих дальнейшими событиями, невозможно уловить суть происходившего.
читать дальшеВ этом парламенте сидели ведущие представители джентри от каждого графства, от каждого округа - и, таким образом, "старой крови" в этой палате общин было больше, чем в палате лордов. Кто-то из них уже всё для себя решил, встав в ряды сторонников короля, кто-то ещё колебался, кто-то был убежденным сторонником парламента. Это были очень разные люди, имена которых вскоре станут всем знакомыми через историю гражданской войны. Государственный секретарь Генри Вейн (Henry Vane the Elder) от Вилтона, сделавший себе через государственные должности грандиозное состояние (это он скупил все старые замки и их земли вокруг Дарема - Раби Кастл, Бернард Кастл, Лонг Ньютон)... Сэр Генри был стандартным примером жадного и коррумпированного чиновника, имевшего своих людей и среди оппозиции. Таких, к слову, было в политике похвально мало. В конечном итоге Генри Вейн предаст короля, но тот уже до этого потеряет к нему всякое доверие.
Джон Ашбёрнем (John Ashburnham), королевский секретарь, сидел от Гастингса. Его мать была из Вильерсов, так что Ашбёрнем был, по сути, человеком герцога Бэкингема. Он был богат, богат настолько, что у него периодически одалживался король (который, к слову, имел тенденцию долги возвращать). В будущем он станет королевским казначеем. Что самое интересное, он останется до конца верен королю, через многое пройдет после казни Чарльза, но будет несгибаемо и с большими последствиями для себя поддерживать его сына финансово. Ещё интереснее, что у этой истории счастливый конец: после Реставрации Ашбёрнем вернется на службу, и будет служить дипломатом.
Генри Вилмот (Henry Wilmot), граф Рочестер, был офицером и роялистом. Интересным его случай делает то, что он был не столько человеком короля, сколько человеком королевы - Генриэтта Мария собрала вокруг себя группу молодых парламентариев-роялистов, которые были, пожалуй, более радикальны, чем это подходило самому королю. Лорд Вильмот, в частности, участвовал в плане устроить армейский переворот в парламенте, причем с использованием французской помощи (королева была француженкой) - французы должны были захватить несколько крепостей на побережье, превратив их в точки опоры для роялистов. Насколько далеко зашел этот заговор и насколько он был серьезен - совершенно непонятно. Как говорят англичане, "Charles I's plots, like his grandmother's lovers, are capable of growing in the telling". Но лидер оппозиции Пим использовал эти планы, чтобы выслать королеву из страны. Дерзкий и предприимчивый, способный на нестандартные решения Вильмот был любим всеми, кроме, увы, Чарльза I, который не простил ему одного голосования (по делу графа Страффорда). Собственно, будь Вильмот (а не Дигби) советником короля, вся история Чарльза I вполне могла пойти совсем по-другому. Ну, по крайней мере следующий король, Чарльз II, очень Вильмота ценил.
Генри Джермин (Henry Jermyn) от Сент-Олбанс тоже был человеком королевы. Уж кто его знает почему, но репутация у него в Англии была дурная. Возможно, просто потому, что он, согласно пристрастиям королевы, пытался делать в Англии международную политику, чего англичане в общей массе не выносили, предпочитая делать свою политику самостоятельно, и вмешиваться в континентальную политику тоже самостоятельно и с выгодой для себя. Также Генри Джермин имел несчастье быть посланным её величеством к Марии Медичи с поздравлениями по поводу выздоровления, а имя Марии Медичи было проклято английскими протестантами ещё с времен Варфоломеевской ночи. А может он просто был ближе к делам королевы, чем это было привычно для постороннего... Карьеру армейскую Джермин делал, впрочем, вполне нормально, без неожиданных повышений, был вполне последовательным роялистом, и последовательно держался возле дел королевы, а не короля. Он был даже исполнителем ее завещания, и продолжил службу после этого.
Веллс (город) представлял сэр Ральф Хоптон (Ralph Hopton), талантливый офицер и пылкий защитник англиканской церкви, возражавший как против католиков, так и против пресвитерианцев. Сэр Ральф интересен тем, что политиком он, собственно, не был, и его единственная идеалогия могла быть полностью описана девизов "за Бога, короля и Отечество". Ещё 20 лет назад он самолично, на своем коне, вывез из Праги королеву Богемии Элизабет - просто потому, что та была королевой (впрочем, его младшая сестра, Абигейль, служила Элизабет в качестве фрейлины). И, тем не менее, Хоптон верил в политику и сидел в парламенте ещё в 1620-х, придерживаясь всё той же линии чести и справедливости, даже если справедливость требовалась для католика. Славно провоевав за роялистов всю гражданскую войну, он все-таки умрет за границей, не пожелав вернуться в Англию, которую новый король решит сделать пресвитерианской (в обмен на поддержку сторонников Ковенанта).
Джордж Дигби (George Digby), сын графа Бристоля, представлял Дорсет. Во многом его жизнь была сформирована историей его отца, ответственного за ппереговоры о сватовстве принца Чарльза к испанской инфанте Марии Анне, которые не задались. Король Джеймс был тогда в такой ярости, что объявил Дигби-старшего виноватым в этом унижении престижа королевского дома Англии, а принц Чарльз предложил ему прощение в обмен на признание вины. Будучи человеком вспыльчивым, Дигби нехорошо послал Чарльза подальше, в результате чего угодил в Тауэр. Оттуда он выдвинул обвинение против герцога Бэкингема, и Чарльз I, уже ставший королем) обещал ему слушание перед жюри палаты лордов, но так и не выполнил обещания, за что его довольно серьезно порицали потом, говоря, что от короля с такой подмоченной репутацией честности и чести ожидать не приходится.
Вместо отца выступил перед жюри его 12-летний сын, Джордж Дигби, и его речь произвела тогда большое впечатление как формой, так и содержанием. Но тут случилось убийство Бэкингема, и Дигби-старший, встревоженный радикализацией парламента, предложил королю свою шпагу, которую тот принял. Но отношения оставались натянутыми, и придворным наследник графа Бристоля по этой причине не был. В 1634 году он, унаследовавший вспыльчивость отца, ударил в Спринг Гарденс какого-то судейского, и неожиданно был посажен за это в тюрьму Флит. Скорее в качестве назидания Дигби-старшему, избегающему контактов в придворных кругах, но любви ко двору короля этот назидательный жест ни у графа, ни у его сына отнюдь не вызвало. Дигби был, собственно, интеллектуалом-дебоширом, охотно проводившим время с пером, но не чурающимся шпаги, и при этом был красавцем.
Учитывая всё это, не удивляет, что окозавшийся в парламенте Дигби сразу примкнул к Пиму, и горячо выступал за импичмент графу Страффорду - тому самому, который написал в свое время "бедный я", когда его припахали к заведомо провальным делам в Шотландии. Импичмент, впрочем, не прошел, и тогда Пим потребовал для Страффорда смертного приговора за государственную измену (с конфискацией имущества и лишением всех прав). И вот тут молодой Дигби очертя голову кинулся протестовать против этого требования, так как, скорее всего, лучше прочих понимал характер Томаса Вентворта, который был не предателем, а социопатом. Не говоря о том, что Страффорда осудили при помощи уловки, печально популярной в наше с вами время - за то, что не было подсудным в то время, когда совершалось, но стало подсудным много позже.
Вообще дело Страффорда стало своего рода чертой, разделившей парламентских радикалов и роялистов, но об этом позже. А Дигби в результате этой истории попал в палату лордов. Не за какие-то заслуги - его полная непригодность к политике ввиду отсутствия персональных убеждений была видна всем уже тогда. Его просто спасли из осатаневшей палаты общин, посадив в палату лордов по старинному праву старшего сына представлять своего отца.
Всю свою сознательную жизнь Дигби прожил... интересно, скажем так. Невероятнейшая персона - он обладал умением убеждать, но все его прожекты были совершенно сумасшедшими, и наотмашь били и по нему, и по тем, кто случился быть на тот момент рядом. Джордж Дигби был очень одаренным человеком, и легко достигал высот - но только для того, чтобы снова выкинуть какое-нибудь коленце и потерять всё. Он, под влиянием момента, был то протестантом, то католиком - в такие-то времена! Разумеется, он не смог не окунуться и в астрологию, и в философию. Возможно, психолог в этом описании увидит определенный диагноз, но в целом можно сказать, что все свои 65 лет жизни Джордж Дигби следовал зову сердца и не боялся последствий.
Из оппозиции в роялисты перешел и Артур Капелл (Arthur Capell), начавший с обвинения короля во многих бедах, случившихся в Хертфордшире, но ставший через полтора годы верным сторонником дома Стюартов, и пронесший эту верность даже через границу своей смерти на плахе в 1649 году, завещав свое сердце быть захороненным рядом с королем (что, к слову, выполнено не было).
Отдельно от всех фракций на момент открытия парламента стояли несколько человек.
Во-первых, Джон Колепепер (John Colepeper) из Кента, солдат и коммерсант в равных пропорциях, член Виргинской Лондонской компании, занимающейся колонизацией восточного побережья Америки. Он начал с военной службы именно на эту компанию, и стал политиком, будучи привлечен как специалист, хорошо разбирающийся в ситуации с американскими колониями. В парламенте 1640 года он поддержал приговор Страффорду, выступил с пламенной речью против монополий, и озвучил импичмент судье Роберту Беркли, который имел неосторожность энергично поддержать практику сбора корабельных денег с жителей побережья, на которые государство строило и снаряжало потом корабли. Закон этот был времен Плантагенетов - старый, почтенный, и совершенно обоснованный многими практиками побережий, как то разграблением грузов кораблей, потерпевших крушение у побережий, и довольно долго процветанием там же полуподпольных рынков торговли теми несчастными, которые пережили кораблекрушение, чтобы попасть в цепкие лапы местных "коммерсантов" и оказаться проданными в рабство. Опять же, заметим, импичмент судье вынесли в 1641 году за мнение, высказанное в 1637.
В общем, судью Беркли арестовали прямо на заседании, стащили со скамьи и поволокли в Тауэр, под заковыристые проклятия почтенного рыцаря, совершенно шокировавшие заседавших. Судья, кстати, довольно храбро перенес все испытания, вплоть до погибели своего дома, который сожгли в 1651 году шотландские пресвитериане. Он просто оборудовал конюшню под жилье, и переселился туда, сохранив присутствие духа и довольство жизнью.
Но вернемся к Колепеперу. Как и многие, он откололся от парламентариев на вопросе религии, проголосовав и против ликвидации института епископов, и против религиозного союза с шотландцами, и против так называемого Билля о корнях и ветвях, подписанного 15 000 лондонцев, требовавших полной реформации церкви в сторону пресвитерианства. Собственно, именно тогда сторонники этого билля и разгромили впервые лондонские церкви изнутри. А одним из представивших билль в парламенте был как раз Оливер Кромвель. Так что с 1642 года Колепепер стал роялистом, хотя никогда не шел за большинством и в новом политическом доме. Он, имеющий хороший военный опыт, не стеснялся браниться с принцем Рупертом, который ненавидел его как чуму, не боялся дуэлей, и не тушевался перед будущим Чарльзом II, который в будущем и воплотит в жизнь несколько моментов из планов Колепепера - в частности, относительно свободы шотландцев молиться так, как они считают нужным, и оставить в покое всех остальных.
Поэт Эдмунд Уоллер вообще был одним из немногих соловьев в стае политических коршунов. Он дружил с епископом Вустерским и виконтом Фолклендом, о котором я уже писала в истории о чистой рубашке перед битвой. В политику его занесло достаточно случайно, из-за слишком обширного родства (он и Кромвелю дальней родней приходился), причем многие родственники сидели в парламенте. Вдобавок Уоллер был крупным землевладельцем. И, наконец, он умел говорить действительно хорошо. Взгляды у него были скорее обнимающие мир, что паршивенько совпадало с обстановкой в этом мире. Тем не менее, от столкновения интересов в данном случае пострадал не соловей, а мир. Уоллер остался в 1642 в Лондоне, пытаясь убедить парламент помириться с королем, но как-то впутался или даже сам затеял заговор, который позволил бы королевской армии взять Лондон под контроль. Естественно, попался, но его испытания свелись к 18 месяцам заключения, после чего его благополучно изгнали из страны. Остальным заговорщикам повезло куда как меньше - их казнили, причем имена их сообщил именно Уоллер.
Изгнанный Уоллер путешествовал со вкусом и со стилем, при тугом кошельке и молодой жене. А тут и родство с Кромвелем пригодилось. Потом, когда Чарльз II спросит его о событиях 1643 года, Уоллес кротко ответит: "Poets, Sir, succeeded better at fiction than in truth". И знаете, ведь прочирикал благополучно до возраста 86 лет, увенчанный репутацией лучшего оратора палаты общин.
В самом начале деятельности Долгого парламента, когда тот ещё не знал, что будет долгим, там безраздельно царил старик Пим, имеющий за собой стройные ряды верных последователей. Были, разумеется, мятежные души, типа Вилмота, Джермина и сэра Филиппа Уорвика, но остальное большинство парламентариев было неопытным, пассивным и ведомым. Во всяком случае, до поры до времени. "Гвардия" Пима состояла из нескольких аристократов, некоторого количества судейских, революционеров и религиозных фанатиков.
Аристократом был, несомненно, Фердинандо Ферфакс, 2-й лорд Ферфакс из Камерона. По идее, его место было бы в палате лордов, но пэром он был шотландским, так что сидел в палате общин, зато за ним был весь Йоркшир и традиции шотландской знати. К Пиму Ферфакс прибился скорее из чувства сословной брезгливости ко всем прочим, менее значительным персонам, но антироялистом он, конечно, не был. Просто был увлечен роком событий, с которыми справлялся кое-как. Вот сын его, Томас Ферфакс, был уже убежденным парламентаристом, но не потому, что ненавидел тоталитаризм монархии как таковой, а потому, что считал парламентарное управление более безопасным для государства. Конечно же, он был глубоко разочарован тем, как повернулись дела, и категорически порвал с Кромвелем и управляемым им парламентом перед началом грандиозного шоу суда над монархом. Сэр Томас просто отказался во всем этом участвовать, так что после Реставрации его даже не оштрафовали.
Фернандо Ферфакс
Из судейских упоминания заслуживет Оливер Сент-Джон (из Сент-Джонов из Блетсо, представьте), оставшийся в истории благодаря своему мнению, что существует категория людей слишком опасных (как Страффорд), чтобы пользоваться защитой закона. Бессмертие, как понимаете, сомнительное, выраженное в словах "ещё никогда в стенах парламента не произносилась настолько варварская речь".
Революционер-теоретик Артур Гасельриг был за демократию и против любой диктатуры. Про него потом скажут, что "упрям как бык, но слаб умом". Не то чтобы ср Артур был слаб умом в буквальном смысле - вовсе нет, но он, похоже, совершенно не понимал принципов управления, и последовательно, с энергией, достойной лучшего применения, атаковал любые попытки как-то управлять процессом, от кого бы они ни исходили. Впрочем, в его истории любопытнее то, как его хранила судьба. Судите сами - в битве при при Раундвей Даун в 1643 году, в него трижды попадали пули, но не пробили кирасу. Затем Ричард Аткинс выстрелил Гаселригу в голову из пистолета, но не смог прострелить шлем. Не помогла и атака при помощи меча. Тогда Аткинс направил усилия на незащищенную доспехом лошадь Гаселрига, и убил ее, после чего Гаселриг попытался сдаться, но пока он освобождал себя от меча, примотанного к туловищу, его спасли. Чарльз I признанно не был юмористом, но выслушав рассказ о вышеизложенном хмыкнул, что "если бы Гасельриг был так же хорошо снабжен, как вооружен, он смог бы выдержать даже осаду". С воцарением Чарльза II его удача закончилась - он был заключен в Тауэр как враг нового режима, и через полгода там умер (в возрасте 60 лет, что для такого безбашенного джентльмена было вполне рекордом долгожительства).
Представителем фанатиков можно бы было назвать юриста-республиканца Генри Мартина. Вот уж у кого не было никаких тормозов, когда речь заходила о монархии. В 1643 году он поносил короля в парламенте такими площадными выражениями, что чуть не был осужден за государственную измену. Но потом король решил, что у типа, открыто призывающего к физическому уничтожению всех Стюартов, чтобы раз и навсегда избавиться от монархии, явно очень нехорошо с головой. Похоже, так оно и было, потому что его даже воевать не пустили, но Мартин не заскучал, а стал вскрывать личную переписку людей, которым не доверял, что закончилось для него плачевно - граф Нортумберленд, Алджернон Перси, отходил его своей тростью. Разумеется, Мартин с большой радостью подписал смертный приговор королю, но и за это его после Реставрации не казнили - просто изолировали от общества с полными, впрочем, удобствами, включавшими присутствие гражданской жены Мэри Вард.
Ну и вкратце о "черте невозврата" по имени граф Страффорд (сэр Томас Вентворт). Уж кто его знает, почему именно он. Наверное, Пим решил сделать Страффорда тем самым камнем преткновения, которым тот и стал, потому что Страффорда было легко не любить (любили его только те, кто знал хорошо). И потому, что из всех окружающих короля Чарльза в 1640 году именно Страффорд был реально опасен для власти парламента, совершенно верно предсказывая, чем всё это закончится, и требуя, чтобы король занял Тауэр и немедленно расквартировал там тех парламентариев, которые вели "предательскую" переписку с шотландцами, то есть пресвитерианскую группировку. Пока король колебался, Пим взял инициативу в свои руки. Страффорда арестовали уже через неделю после начала работы парламента, его ближайшие соратники бежали за границу.
В марте 1641 года Страффорда обвинили в тираническом управлении (что было правдой, таков был стиль этого мрачноватого нелюбителя дипломатических турусов), но, естественно, вообще никаким образом не было государственной изменой. Более того, именно такого поведения от сэра Томаса и ждали при дворе! Впрочем, обвинение в измене на тот момент прошло исключительно благодаря трусости и озабоченности своей карьерой парламентариев - за вынесение приговора проголосовали 204 человека из фракции Пима, которые к тому моменту уже боялись, что оправдание Страффорда станет их личным политическим крахом. Не голосовать решили 250 человек, и 59 имели мужество проголосовать "против". То есть, большинство парламентариев палаты общин, как видите, ситуацию оценивали вполне здраво, но струсили (возможно, оправданно) выступить против агрессивной фракции Пима.
Дело было за королем. И тогда Пим запустил циркуляцию слуха, что армия вот-вот ударит по Лондону, по Тауэру, и освободит "тирана" Страффорда. Лондон вышел на улицы, палата лордов сочла за лучшее проголосовать за смертный приговор голосами 51 к 9, и король, позже утверждавший, что руководствовался исключительно соображениями безопасности своей семьи, этот приговор завизировал. Беднягу Страффорда казнили ни за что, а Чарльз I имел потом наглость "не простить" тех, кто голосовал за это решение.
Что ж, за свою мгновенную трусость он позже заплатит жизнью, но имей король мужество поставить своих подданных тогда на место, как ему предлагал Страффорд, гражданской войны могло и не случиться. Хотя, с другой стороны, кризис был слишком глубок, чтобы рассосаться бесследно. Можно только предполагать, посмел бы парламент так лихо расправляться с неугодными посредством казней, если бы Пим не выиграл первый раунд.
То масса интересного дорамного, а теперь вообще ничего, и смотреть нечего. Так, есть всякие разности, но не сравнить же с "Молодой кровью" и "Радостью жизни". А по настроению хотелось бы дораму, чтобы увлечь и глаза, и мозг. Аниме... Да, "Ворон господина не выбирает" - вполне для ума и для сердца, "Ворона в гареме" тоже весьма, хоть и депрессивно довольно-таки. А всё остальное несколько раздражает. Очередные гробницы как бы есть, но лично я уже давно перестала понимать что-либо в этой беспорядочной бредятине (а так хорошо всё начиналось!) К корейцам вернуться, что ли?.. Для лежачего просмотра решила "Список Ланъя" пересмотреть. Всё-таки, столько времени прошло. Да и вторая часть у меня когда-то осталась недосмотренной, а ведь планируется третья. Интересно, о чем? Первые две не очень связаны, насколько помню. Но эти эпосы совершенно ничем не раздражают, это я точно помню. Мелодраму не люблю, от уся после Пьянящего ветра надолго отвернуло - давно такого количества сквиков не было (а ведь так хорошо и это начиналось).
Отдохновение от конфуцианских ценностей, право. Достали уже кроткие и жертвенные, и плохие, надувающие губки: ну миилыыый... Тут у нас девушка-врач (видимо, хирург), осатаневшая от дорамного разрешения вопроса несчастливого замужества через самоповешание, втягивается посредством телефона в действие и раздаёт всем по заслугам, не скупясь. За этим удивительно приятно наблюдать))
читать дальшеПлюс - ХЭ обеспечен, естественно, причем местами реально смешно, да и условность происходящего в сюжетное напряжение не вводит. То есть, перед нами часа 4 маршируют все дорамные клише, собранные в одну банку, но с гарантией, что не взорвутся.
Минус - утомительные эпическая тупость супруга (ибо концентрирована), такая же плохишность плохишей (потому что тоже концентрат), и то, что, собственно, происходящее по сути не смешно. Тут и классовые проблемы, и проблемы отношения к женскому профессионализму, который приходится доказывать каждый раз заново, и клише представлений о том, что женственно, и наглое потребительство за счет безответных (причем безответность заложена в систему)... Но во всем это есть и плюс. Культурные традиции или нет, но китайцев наших дней выбешивает в их культуре то же, что и нас, то есть не такие уж мы и разные. И если кто-то пытается убедить нас, что мы разные, апеллируя к культурным традициям, то это голимое манипуляторство. И скидку на это манипуляторство делать не надо.