Поль Мюррей Кендалл сделал очень интересное замечание относительно одной особенности средневековой жизни – она была визуально честной. Ничто не маскировалось. Великие лорды проезжали через город, выглядя лордами до кончиков ногтей, и сопровождаемые многочисленной свитой, не скрывая богатства и могущества, не пытаясь выглядеть «своими парнями». Шлюхи, по решению Четвёртого Латеранского собора, с 1215 года носили в Англии полосатые (а не белые) чепцы, и не пытались выглядеть почтенными домохозяйками.
Преступников наказывали и казнили публично, процессии устраивались по каждому поводу. Если свадьба – то пир, если похороны – то шествие с факелами и клиром, если мэр шёл в свой офис – то со всей атрибутикой данное ему власти.
На городских и приходских площадях доморощенные актёры разыгрывали на установленных платформах сцены из жития святых, а летом горожан развлекали менестрели короля, королевы или герцога королевской крови.
читать дальшеПетушиные бои были популярны, и не меньшей популярностью пользовались то, что называлось «ровинг» - шатание по улицам и полям с непременной стрельбой по всему, на чём глаз останавливался, будь то чья-то дверь или птичка на дереве. В принципе, людей мишенью не выбирали, но известен один случай, когда стрела пронзила человека, открывшего дверь именно в тот момент, когда кому-то пришла фантазия в эту дверь выстрелить.
В принципе, власти пытались как-то регулировать «спорт» горожан. Например, заставить их больше тренироваться в стрельбе из лука, запретив игры с мячом и азартные игры, но кто же этим запретам подчинялся… Мяч пинали на всех улицах всех городов, а в кости играли в каждой пивной.
Широко известна привычка средневековых горожан посещать, по мере возможности, все публичные казни, с самого рассвета занимая места с наилучшим обозрением. Кто-то интерпретирует это как проявление средневековой кровожадности, кто-то утверждает, что запуганных горожан сгоняли на жестокие зрелища злые королевские стражники, но истина, скорее всего, не имеет с этими утверждениями ничего общего.
Люди шли на зрелище, каждый момент которого имел своё символическое, всем понятное значение. Преступление и следующее за ним наказание создавали чувство некой защищённости, и даже социальной справедливости. Так что на все эти ужасные четвертования горожане сходились вполне добровольно и даже охотно, но не из кровожадности.
И ведь всегда была возможность чуда. После невнятной смерти Хэмфри Глостера, дядюшки благочестивого короля Генриха Шестого, случилось нечто, что заставляет склониться к версии убийства, а не смерти от апоплексии, которая не была бы удивительной для человека с характером сэра Хэмфри. Пять человек из его ближайшего окружения, включая сына-бастарда Артура, были приговорены к смерти за государственную измену в июле 1447 года. За то, что они, якобы, собирались в феврале убить короля и посадить на его место герцога Хэмфри и его жену, официальную «ведьму». Обвинённые шли к месту казни, прося горожан молиться за их души, и уверяя, что они невинны. Сам Артур возглавлял процессию, сжимая в руках золотой крест. Вообще-то, не в обычае того времени было лгать перед смертью, поэтому осуждённым верили и сильно их жалели. Даже французское посольство, присутствующее чуть ли не в полном составе на казни, «было тронуто до слёз».
Возможно, Артур и Антигона были детьми этой парочки, рождёнными до того, как герцог женился на своей "ведьме"
Поскольку несчастные были обвинены в государственной измене, смерть их ожидала долгая и мучительная, начинающаяся с повешения и быстрого обрезания верёвки, за чем следовали следующие стадии. И молодых людей действительно повесили. И именно в тот момент, когда верёвки били обрезаны, и жертвы медленно приходили в себя, сам герцог Саффолк (Уильям де ла Поль) на всём скаку промчался к помосту, и протянул осуждённым полное помилование, после чего они снова прошли через город, славя, на этот раз, Господа и короля. Счастливы были все, и осуждённым затем было возвращено конфискованное ранее имущество.
Так что Артур Глостерский вовсе не погиб в июле 1447 года, как это утверждает Википедия. Хэппиэнд был полным, и после спасения с помоста палача, молодой человек предпочёл удалиться с подмостков истории. (Несколько некстати, но не могу не упомянуть, что свою дочь герцог Хэмфри назвал Антигоной. Википедия утверждает, что Элизабет Тэйлор – потомок этой Антигоны, но не поручусь).
Что касается других наказаний, то за попытку подкупа чиновников или судей в тяжбах, виновных ставили к позорному столбу с мельничным жерновом на шее. Воришек зачастую прибивали на ухо к позорному столбу, иногда вручая нож, которым они могли себя освободить, отрезав ухо. После чего их изгоняли из города, разумеется. И добрые горожане впредь знали, что если на площади им встретится с человек с безобразной дыркой в мочке уха или вообще без оного, то за кошелёк надо держаться покрепче.
За роспуск сплетен и наветов тоже было своё наказание. Специальный «cuck stool» доставляли к самой двери виновной или виновного, усаживали его/её на этот стул, и возили потом ко всем четырём воротам города. За мошенничество ставили к позорному столбу, и горожане не жалели для мошенников гнилых овощей и прочей дряни.
Нельзя сказать, что ко всем нарушителям закона относились одинаково – статус есть статус, даже если это всего лишь статус городского тюремщика. Если некоего Уильяма Повета и его незаконную любовницу провезли в Ковентри на позорной телеге через весь город, то Джон Гот, местный тюремщик, отделался строгим предупреждением, что он потеряет свой статус, если не перестанет спать с Элизабет, женой Томаса Вайта.
За деньги можно было купить и более комфортное содержание в тюрьме, причём официально. Можно было даже послать тюремщика в ближайший кабак за элем. Да и не только за элем. Генри Перси, как бы лишившийся наследственного титула графа Нортумберленда после смерти своего отца при Таутоне, неплохо проводил время в тюрьме Флит, где ему прислуживали четверо сквайров за сумму 26 шиллингов 8 пенсов в пользу казны. Настолько неплохо, что составивший ему на несколько месяцев компанию Джон Пастон, сухой трезвенник в обычной жизни, написал письмо своей жене в стихах. Леди, несомненно, была тронута, ведь обычно лирика в переписке исходила от неё.
Что касается тех, у кого не было денег, чтобы скрасить своё пребывание в тюрьме, то их выручали благотворители. В 1469 году Филип Малпас, олдермен, член парламента, шериф и большой пройдоха, завещал на содержание неимущих арестантов целых 125 фунтов, а человеком он был не слишком приятным. Просто богатые тогда действительно верили, что благотворительность сильно поможет их душам – и старались не скупиться.