Do or die
Пока Мэри выходила замуж, большая часть высших лордов королевства была занята при ней, но государственная жизнь не остановилась. Гардинер был в Винчестере, но время не пропало даром, потому что Лондонский епископ Боннер реализовывал идею начальства об инквизиции. В сентябре он был готов. По его распоряжению, члены инквизиционного совета должны были начать с чистки собственных рядов. Им надлежало проверить, все ли члены духовенства придерживаются целибата. Если кто-то был женат, то развелся ли. Если развелся, то не посещает ли тайно бывшую жену.
читать дальшеВторым направлением инквизиционного расследования должен был стать моральный облик священников. Инквизиторы расследовали бы даже малейшие слухи о взятках, пьянстве, поборах, вызывающем поведении, неподходящих для лица духовного звания знакомствах. И, наконец, под проверку попали бы профессиональные качества патеров: как они читают проповеди, насколько они активны в ежедневной жизни своего прихода, исполняют ли свои социальные обязанности, содержат ли свое рабочее место в порядке.
В принципе, эта проверка была бы справедливой, умной и необходимой: главные обвинения, предъявленные в свое время католическим священникам, были точно те же, что и наши дни, так что отдельно расписывать их не имеет смысла. Поскольку страна готовилась к возвращению под эгиду папской благодати, Гардинер решил подойти к этому моменту со всей ответственностью и без балласта, который стал бы орудием в руках оппозиции. Потому что приход к власти Мэри с командой отнюдь не означал полной замены всего духовенства страны. С епископами разобрались почти сразу, а вот остальным дали шанс в полной тишине устроить свои дела. Теперь пришло время проверки того, кто и как свои дела устроил.
Только вот никакой инквизиционной проверки не случилось. Совет вернулся в Лондон, и епископа призвали к ответу за чрезмерную активность, чего он, собственно и боялся: среди лордов не было никакого согласия по вопросу, и проект засох на корню.
Ренар был доволен. С его точки зрения, до созыва парламента вообще ничего не должно было происходить. Пусть Филипп станет привычным лицом при дворе, пусть он завоюет авторитет, не спешит во Фландрию, не делает резких движений. Вот в феврале, после роспуска парламента, ситуация может быть уже другой. Ренар был отчасти прав, но такой курс действий привел к тому, что Англия вступила в европейскую жизнь со старыми проблемами.
Да и с выборами парламентариев был проделан фокус, который часто использовал еще первый Тюдор, Генри VII. Король не мог выбирать себе парламентариев, с которыми ему придется работать. Но король мог обратиться к народу с сердечной просьбой помнить о том, какими качествами должны обладать его представители. Сохранившееся среди государственных циркуляров обращение Мэри к избирателям говорит, что выбраны должны быть «законопослушные, мудрые и серьезные католики, которые чтят Бога и заботятся о процветании королевства». На этот циркуляр очень редко ссылаются, поэтому иногда выглядит полным чудом, что Англия так единогласно решила вернуться под руку папы, отказавшись, по сути, от свободы своей внешней политики. Обычно это объясняют способностями Филиппа, но, как это очевидно, внесла свою лепту и Мэри.
Подданные отреагировали именно так, как подобает добрым подданным. Реформация в том виде, в каком ее отправляло правительство Эдварда VI, или, вернее, Нортумберленда, успела оставить в глотках добрых англичан неприятный вкус, который можно было смыть прочь только причастием и святой водой. Именно поэтому мессы сразу стали пользоваться такой популярностью, с самого 1553 года. Плюс, после подавления бунта Вайатта, когда все поняли, на что он был направлен, добрые чувства народа к Мэри, своей храброй королеве, были на подъеме. Да она им еще и короля дала, и не лишь бы какого, и не обманула, что никакой испанской инвазии в страну не будет. И, даст Бог, подарит и наследника.
Но не стоит обманываться: вопрос о воссоединении с Римом решал не парламент. Парламент просто был сформирован таким, чтобы слово «папа» не ассоциировалось у него с известным всем рогатым созданием. Решение принимать предстояло совету лордов, а для того, чтобы решение было таким, как нужно, условия следовало сделать максимально заманчивыми. Любопытно читать обмен письмами между Ренаром, императором, Филиппом и папой. Это до такой степени не имеет ничего общего с верой, что миссия Мэри и пылкое стремление Реджинальда Поля спасти вверенные им Провидением души выглядят безнадежно наивными.
Немного забегая вперед: считается и письменно доказуемо, что еретиков в Англии жгла Мэри. Не без помощи де ла Поля, конечно. И что испанцы здесь были совсем не при чем. Более того, они выражали недовольство такой политикой и пророчили всяческие беды, которые она принесет. Но вот ведь что: все эти драгоценные мнения имеются только в переписке самих испанцев.
Учитывая, какими мастерами политической интриги были император и его посол, невольно задумаешься, что в этой переписке правда, а что писалось именно для истории, для будущего. Потому что часто писалось одно, а подразумевалось другое, и контакты между фигурантами отнюдь не ограничивались письмами. Что же до истинных их целей, то даже Мэри, которая боготворила императора, однажды, поддавшись своему тюдоровскому темпераменту, написала ему довольно резкое письмо, обвиняя в политическом эгоизме и нарушении данного слова.
С этой точки зрения очень показательна партия, разыгранная императором в целях сподвигнуть папу отказаться от всех претензий на экспроприированные в Англии владения церкви.
Логик Ренар предлагал императору, чтобы тот объяснил папе, как глупо тот будет выглядеть перед всем миром, упустив из-за имущественных разногласий возможность вернуть Англию в европейскую семью. Реджинальда Поля Ренар и близко бы к Англии не подпустил. Во-первых, тот был слишком рьяным католиком, чтобы принимать во внимание деликатность ситуации. Во-вторых, Ренар, возможно, предвидел, что Мэри и Поль найдут друг друга в своей пылкой вере, и это будет плохо для политики.
Император же, немного подумав, пришел к выводу, что его доводы будут негативно встречены папой именно потому, что он – император, то есть, лицо, формально находящееся ниже по иерархии. Поэтому он решил спустить на папу его же собственного кардинала, не поленившись встретиться с тем в Брюсселе.
Реджинальда Поля император очаровал. В своем разговоре, они снова пришли к тому, что воссодинение Англии и Рима зависит от решения двух вопростов: первый, сама доктрина, не может быть модифицирован, второй, имущество, должен быть однозначно решен самим папой. Император поддакнул, что о модификации доктрины и речи быть не может (записав потом, что англичане, в сущности, не верят ни в одну, ни в другую в любом случае), но вот возвращение кардинала в Англию зависит от того, насколько он сможет убедить папу.
Немедленно после этого, Мэри, не без наставлений императора, послала к Полю своих представителей (лорда Пейджета и сэра Эдварда Гастингса, и... Сесиля в качестве наблюдателя), которые сообщили ему, что Англия помнит его, помнит о его страданиях и ценит их, но возвращение без конкретных полномочий решать все вопросы с церковной собственностью было бы абсолютно бесплодным, поэтому от кардинала зависит, сможет ли он вернуться на родину, и вернуться с триумфом.
Послы Мэри встретились и с императором, который порекомендовал, чтобы Реджинальду Полю разрешили въезд в страну в качестве кардинала и посла, а не папского легата. И прикинул, что папу Поль обработает недели за три.
Император был совершенно прав. Парламент собрался 12 ноября, а уже 19 счастливый Поль двинулся на родину. Ренар, который готовился уже оставить свой пост в Лондоне, настаивал, чтобы Мэри отправила Кортни прочь из Англии как можно быстрее, пока кардинал, прибыв, не запустил в него когти. Это было сделано. Ренар также не уставал твердить, что от Элизабет надо избавиться любым способом, хотя бы и при помощи замужества, поэтому в Лондон стоит пригласить принца Савойского – и это было проигнорировано.
Случайно или нет, но Реджинальд Поль получил аудиенцию во дворце 26 ноября, чуть ли не час в час с прибытием дипломатической почты, в которой были все необходимые документы, полностью развязывающие легату руки. Бедный кардинал решил, что имеет дело с проявлением одного из чудес господних, мне же хочется поаплодировать Габсбургам и их чувству интриги.
Через неделю Реджинальд Поль держал речь перед обеими палатами парламента. Она идет несколько в разрез с его репутацией и обычной манерой, поэтому есть причина подозревать, что кардинала хорошо подготовили. Здесь, пожалуй, тоже чувствуется рука Габсбургов, но не без участия лордов Мэри.
Дело в том, что в своей речи Поль сказал, что папа особенно уважает Англию, ставя ее впереди всего христианского мира, потому что именно этот остров был осенен светом Христовой веры еще в те времена, когда остальные нации только обращались к свету. То есть, он дал понять, что католицизм не был привнесен в Англию, он был чисто английской верой. Очень созвучно с геральдической родословной Мэри и Филиппа, сделанной для въезда Филиппа в Лондон, где зрителей подводили к мысли, что этот союз – союз двух ветвей старого ланкастерского рода, а не брак полногоиностранца и иностранки наполовину, которых навязали добрым англичанам в правители.
В остальном кардинал был самим собой, человеком, умеющим завладевать слушателями: «Я пришел не разрушать, но строить. Я пришел мирить, а не рассоединять. Я пришел не для того, чтобы осудить сделанное, но чтобы дать прошлому раствориться в океане всепрощения». Очевидно, он верил в то, что говорил.
Через два дня Гардинер предложил вниманию парламента проект документа, объявляющего возвращение Англии под эгиду Святого Престола. Через несколько часов, папский легат, кардинал Поль, был вызван в Вестминстер, где, в присутствии обеих палат, король и королева преклонили перед ним колени, и Реджинальд Поль официально объявил об окончании многолетней схизмы.
«Мы, апостолическим авторитетом, данным нам святейшим лордом Папой Юлиусом III, Его наместником на земле, освобождаем вас, каждого из вас, и вместе с вами всё королевство, от ереси и схизмы, от осуждения, цензуры и страданий... и мы воссоединяем вас с нашей Матерью святой Церковью, во имя Отца, сына и Святого Духа». По свидетельству Джона Элдера, люди плакали от переполнявших их эмоций. Не удивительно, если вспомнить, насколько католичен был собравшийся в 1554 году парламент.
Вечером королева давала банкет королю, с ужином и маскарадом, и все ее леди были одеты в платья, пожалованные им королем (испанцы, очевидно, решили таким образом улучшить вкус придворных дам в свете своего понимания прекрасного).
Вскоре весь мир узнал о том, что Англия вернулась в лоно католической церкви, по поводу чего папа устроил в Риме торжественную процессию. Несомненно, император тоже довольно потирал руки: наконец-то он сделал Англию своим полноценным союзником, и видит Бог, ни на один день не слишком рано. Если бы он только знал, какие политические турбуленции ожидают его в уже недалеком будущем, он радовался бы еще сильнее.
Что касается народа, то его реакция была проверена в первое воскресенье Адвента, когда Мэри, Филипп и кардинал Поль явились к торжественной мессе в соборе св. Павла. После мессы, 15 тысяч присутствующих слушали проповедь Гардинера, которую он завершил интересным пассажем: «Двадцать лет наша церковь не имела главы. Король Генри ею в определенной степени еще был, но в случае Эдуарда мы получили Протектора! Эдуард был только тенью. И королева, будучи женщиной, не может быть главой Церкви... сейчас час пробил... и королевство спокойно... Это время пробуждения!». Потом Реджинальд Поль благословил собравшихся под крики «амен, амен!».
Ах, королева Мэри с ее невозмутимой толерантностью... Во времена правления ее сестры за любой неудачный выбор слов в проповеди, которые королева могла истрактовать, как задевающие ее достоинство, проповедник будет попадать, как минимум, под домашний арест. Но Мэри не обращала внимания на подобное. Ее Великая Миссия была завершена достойно и успешно, и только это имело значение. Она так и не научилась понимать, что в деле управления королевством мелочей не бывает
читать дальшеВторым направлением инквизиционного расследования должен был стать моральный облик священников. Инквизиторы расследовали бы даже малейшие слухи о взятках, пьянстве, поборах, вызывающем поведении, неподходящих для лица духовного звания знакомствах. И, наконец, под проверку попали бы профессиональные качества патеров: как они читают проповеди, насколько они активны в ежедневной жизни своего прихода, исполняют ли свои социальные обязанности, содержат ли свое рабочее место в порядке.
В принципе, эта проверка была бы справедливой, умной и необходимой: главные обвинения, предъявленные в свое время католическим священникам, были точно те же, что и наши дни, так что отдельно расписывать их не имеет смысла. Поскольку страна готовилась к возвращению под эгиду папской благодати, Гардинер решил подойти к этому моменту со всей ответственностью и без балласта, который стал бы орудием в руках оппозиции. Потому что приход к власти Мэри с командой отнюдь не означал полной замены всего духовенства страны. С епископами разобрались почти сразу, а вот остальным дали шанс в полной тишине устроить свои дела. Теперь пришло время проверки того, кто и как свои дела устроил.
Только вот никакой инквизиционной проверки не случилось. Совет вернулся в Лондон, и епископа призвали к ответу за чрезмерную активность, чего он, собственно и боялся: среди лордов не было никакого согласия по вопросу, и проект засох на корню.
Ренар был доволен. С его точки зрения, до созыва парламента вообще ничего не должно было происходить. Пусть Филипп станет привычным лицом при дворе, пусть он завоюет авторитет, не спешит во Фландрию, не делает резких движений. Вот в феврале, после роспуска парламента, ситуация может быть уже другой. Ренар был отчасти прав, но такой курс действий привел к тому, что Англия вступила в европейскую жизнь со старыми проблемами.
Да и с выборами парламентариев был проделан фокус, который часто использовал еще первый Тюдор, Генри VII. Король не мог выбирать себе парламентариев, с которыми ему придется работать. Но король мог обратиться к народу с сердечной просьбой помнить о том, какими качествами должны обладать его представители. Сохранившееся среди государственных циркуляров обращение Мэри к избирателям говорит, что выбраны должны быть «законопослушные, мудрые и серьезные католики, которые чтят Бога и заботятся о процветании королевства». На этот циркуляр очень редко ссылаются, поэтому иногда выглядит полным чудом, что Англия так единогласно решила вернуться под руку папы, отказавшись, по сути, от свободы своей внешней политики. Обычно это объясняют способностями Филиппа, но, как это очевидно, внесла свою лепту и Мэри.
Подданные отреагировали именно так, как подобает добрым подданным. Реформация в том виде, в каком ее отправляло правительство Эдварда VI, или, вернее, Нортумберленда, успела оставить в глотках добрых англичан неприятный вкус, который можно было смыть прочь только причастием и святой водой. Именно поэтому мессы сразу стали пользоваться такой популярностью, с самого 1553 года. Плюс, после подавления бунта Вайатта, когда все поняли, на что он был направлен, добрые чувства народа к Мэри, своей храброй королеве, были на подъеме. Да она им еще и короля дала, и не лишь бы какого, и не обманула, что никакой испанской инвазии в страну не будет. И, даст Бог, подарит и наследника.
Но не стоит обманываться: вопрос о воссоединении с Римом решал не парламент. Парламент просто был сформирован таким, чтобы слово «папа» не ассоциировалось у него с известным всем рогатым созданием. Решение принимать предстояло совету лордов, а для того, чтобы решение было таким, как нужно, условия следовало сделать максимально заманчивыми. Любопытно читать обмен письмами между Ренаром, императором, Филиппом и папой. Это до такой степени не имеет ничего общего с верой, что миссия Мэри и пылкое стремление Реджинальда Поля спасти вверенные им Провидением души выглядят безнадежно наивными.
Немного забегая вперед: считается и письменно доказуемо, что еретиков в Англии жгла Мэри. Не без помощи де ла Поля, конечно. И что испанцы здесь были совсем не при чем. Более того, они выражали недовольство такой политикой и пророчили всяческие беды, которые она принесет. Но вот ведь что: все эти драгоценные мнения имеются только в переписке самих испанцев.
Учитывая, какими мастерами политической интриги были император и его посол, невольно задумаешься, что в этой переписке правда, а что писалось именно для истории, для будущего. Потому что часто писалось одно, а подразумевалось другое, и контакты между фигурантами отнюдь не ограничивались письмами. Что же до истинных их целей, то даже Мэри, которая боготворила императора, однажды, поддавшись своему тюдоровскому темпераменту, написала ему довольно резкое письмо, обвиняя в политическом эгоизме и нарушении данного слова.
С этой точки зрения очень показательна партия, разыгранная императором в целях сподвигнуть папу отказаться от всех претензий на экспроприированные в Англии владения церкви.
Логик Ренар предлагал императору, чтобы тот объяснил папе, как глупо тот будет выглядеть перед всем миром, упустив из-за имущественных разногласий возможность вернуть Англию в европейскую семью. Реджинальда Поля Ренар и близко бы к Англии не подпустил. Во-первых, тот был слишком рьяным католиком, чтобы принимать во внимание деликатность ситуации. Во-вторых, Ренар, возможно, предвидел, что Мэри и Поль найдут друг друга в своей пылкой вере, и это будет плохо для политики.
Император же, немного подумав, пришел к выводу, что его доводы будут негативно встречены папой именно потому, что он – император, то есть, лицо, формально находящееся ниже по иерархии. Поэтому он решил спустить на папу его же собственного кардинала, не поленившись встретиться с тем в Брюсселе.
Реджинальда Поля император очаровал. В своем разговоре, они снова пришли к тому, что воссодинение Англии и Рима зависит от решения двух вопростов: первый, сама доктрина, не может быть модифицирован, второй, имущество, должен быть однозначно решен самим папой. Император поддакнул, что о модификации доктрины и речи быть не может (записав потом, что англичане, в сущности, не верят ни в одну, ни в другую в любом случае), но вот возвращение кардинала в Англию зависит от того, насколько он сможет убедить папу.
Немедленно после этого, Мэри, не без наставлений императора, послала к Полю своих представителей (лорда Пейджета и сэра Эдварда Гастингса, и... Сесиля в качестве наблюдателя), которые сообщили ему, что Англия помнит его, помнит о его страданиях и ценит их, но возвращение без конкретных полномочий решать все вопросы с церковной собственностью было бы абсолютно бесплодным, поэтому от кардинала зависит, сможет ли он вернуться на родину, и вернуться с триумфом.
Послы Мэри встретились и с императором, который порекомендовал, чтобы Реджинальду Полю разрешили въезд в страну в качестве кардинала и посла, а не папского легата. И прикинул, что папу Поль обработает недели за три.
Император был совершенно прав. Парламент собрался 12 ноября, а уже 19 счастливый Поль двинулся на родину. Ренар, который готовился уже оставить свой пост в Лондоне, настаивал, чтобы Мэри отправила Кортни прочь из Англии как можно быстрее, пока кардинал, прибыв, не запустил в него когти. Это было сделано. Ренар также не уставал твердить, что от Элизабет надо избавиться любым способом, хотя бы и при помощи замужества, поэтому в Лондон стоит пригласить принца Савойского – и это было проигнорировано.
Случайно или нет, но Реджинальд Поль получил аудиенцию во дворце 26 ноября, чуть ли не час в час с прибытием дипломатической почты, в которой были все необходимые документы, полностью развязывающие легату руки. Бедный кардинал решил, что имеет дело с проявлением одного из чудес господних, мне же хочется поаплодировать Габсбургам и их чувству интриги.
Через неделю Реджинальд Поль держал речь перед обеими палатами парламента. Она идет несколько в разрез с его репутацией и обычной манерой, поэтому есть причина подозревать, что кардинала хорошо подготовили. Здесь, пожалуй, тоже чувствуется рука Габсбургов, но не без участия лордов Мэри.
Дело в том, что в своей речи Поль сказал, что папа особенно уважает Англию, ставя ее впереди всего христианского мира, потому что именно этот остров был осенен светом Христовой веры еще в те времена, когда остальные нации только обращались к свету. То есть, он дал понять, что католицизм не был привнесен в Англию, он был чисто английской верой. Очень созвучно с геральдической родословной Мэри и Филиппа, сделанной для въезда Филиппа в Лондон, где зрителей подводили к мысли, что этот союз – союз двух ветвей старого ланкастерского рода, а не брак полногоиностранца и иностранки наполовину, которых навязали добрым англичанам в правители.
В остальном кардинал был самим собой, человеком, умеющим завладевать слушателями: «Я пришел не разрушать, но строить. Я пришел мирить, а не рассоединять. Я пришел не для того, чтобы осудить сделанное, но чтобы дать прошлому раствориться в океане всепрощения». Очевидно, он верил в то, что говорил.
Через два дня Гардинер предложил вниманию парламента проект документа, объявляющего возвращение Англии под эгиду Святого Престола. Через несколько часов, папский легат, кардинал Поль, был вызван в Вестминстер, где, в присутствии обеих палат, король и королева преклонили перед ним колени, и Реджинальд Поль официально объявил об окончании многолетней схизмы.
«Мы, апостолическим авторитетом, данным нам святейшим лордом Папой Юлиусом III, Его наместником на земле, освобождаем вас, каждого из вас, и вместе с вами всё королевство, от ереси и схизмы, от осуждения, цензуры и страданий... и мы воссоединяем вас с нашей Матерью святой Церковью, во имя Отца, сына и Святого Духа». По свидетельству Джона Элдера, люди плакали от переполнявших их эмоций. Не удивительно, если вспомнить, насколько католичен был собравшийся в 1554 году парламент.
Вечером королева давала банкет королю, с ужином и маскарадом, и все ее леди были одеты в платья, пожалованные им королем (испанцы, очевидно, решили таким образом улучшить вкус придворных дам в свете своего понимания прекрасного).
Вскоре весь мир узнал о том, что Англия вернулась в лоно католической церкви, по поводу чего папа устроил в Риме торжественную процессию. Несомненно, император тоже довольно потирал руки: наконец-то он сделал Англию своим полноценным союзником, и видит Бог, ни на один день не слишком рано. Если бы он только знал, какие политические турбуленции ожидают его в уже недалеком будущем, он радовался бы еще сильнее.
Что касается народа, то его реакция была проверена в первое воскресенье Адвента, когда Мэри, Филипп и кардинал Поль явились к торжественной мессе в соборе св. Павла. После мессы, 15 тысяч присутствующих слушали проповедь Гардинера, которую он завершил интересным пассажем: «Двадцать лет наша церковь не имела главы. Король Генри ею в определенной степени еще был, но в случае Эдуарда мы получили Протектора! Эдуард был только тенью. И королева, будучи женщиной, не может быть главой Церкви... сейчас час пробил... и королевство спокойно... Это время пробуждения!». Потом Реджинальд Поль благословил собравшихся под крики «амен, амен!».
Ах, королева Мэри с ее невозмутимой толерантностью... Во времена правления ее сестры за любой неудачный выбор слов в проповеди, которые королева могла истрактовать, как задевающие ее достоинство, проповедник будет попадать, как минимум, под домашний арест. Но Мэри не обращала внимания на подобное. Ее Великая Миссия была завершена достойно и успешно, и только это имело значение. Она так и не научилась понимать, что в деле управления королевством мелочей не бывает
@темы: Mary I
-
-
27.05.2013 в 23:42-
-
28.05.2013 в 09:24