История пистолета по В. Бехайму

Около 1530 года в Германии появляются первые пистолеты, выстрел из которых производился вытянутой рукой. Результатом этого было преобразование в вооружении всадников.

Дело в том, что пистолет оказался прекрасным оружием в ближнем бою, ударные виды оружия вроде булавы, молота и секиры оказались лишними. Они стали исчезать из обихода конницы. Лишь в Венгрии, Польше, России и странах Востока, жители которых были исключительно привержены к традиционному военному устройству, ударное оружие оставалось в употреблении вплоть до XVII века.

В армиях же Южной и Западной Европы всадники отбросили свои булавы и чеканы, которые в последнее время играли роль знаков отличия командующего каким-либо подразделением. Зато каждый кавалерист получил пару пистолетов, которые носились в кобурах, ольстрах на передней седельной луке. Длина этих пистолетов была разная.

Короткий назывался обычно пуффером (нем. Puffer) и годился лишь для самой короткой дистанции. Им пользовались лишь в рукопашном бою, где он после разрядки служил нередко как палица. Длинный пистолет мог на 50-80 шагов поразить цель с достаточной эффективностью. У этого оружия колесцовый замок оказался чрезвычайно удобным, поскольку всадник мог для производства выстрела пользоваться только одной рукой.

Старейшие пистолеты с колесцовыми замками, если провести аналогию с формой ложи, образовались из петринелл, т. к. у них еще прямая и лишь незначительно опущенная вниз рукоятка, на конце которой находится шарообразное навершие, так называемое яблоко (нем. Afterkugel).

Около 1560 года рукоятка на немецких пистолетах все больше опускалась вниз, так что он с осью ствола образовывал угол в 50-60°.

Из Испании около 1550 года вошли в обиход формы рукоятки, которые были изогнуты и сужались книзу. Итальянцы применяли формы, схожие с немецкими, только рукоятки были длинными, тонкими, почти прямыми и оканчивались яйцевидным или шаровидным яблоком.

Схожие формы изготовляются начиная с 1580 года в Германии и Нидерландах. Прицельные приспособления встречаются очень редко, равно как и нарезные стволы. У колесцовых замков пистолетов очень рано появляются предохранители. Стремление по возможности облегчить заряжание привело еще около 1540 года к изготовлению пистолетов с казнозарядным устройством. Старейшие из известных основаны на системе сменной каморы с боковым шарнирным запором.

Около 1560 года в обиход вошли очень изящные двуствольные пистолеты или двойные фаустеры (нем. Doppelfaustrohre или Doppelfauster). Первые из них попадают в Германию из Италии. Стволы расположены раздельно друг над другом и соприкасаются только у дул; на каждом стволе находится колесцовый замок, яблоко находится прямо по оси оружия, так что пистолет достаточно повернуть, чтобы произвести второй выстрел.

Около 1580 года, а может быть и раньше, входят в обиход первые револьверы, большинство из которых оборудовано шестизарядным барабаном. Нет возможности указать, какому народу следует приписать это остроумное изобретение; те образцы, которые попадались автору, имеют, правда, ложи итальянской формы, изготовлены, однако, немецкими ремесленниками, в основном из Нюрнберга



Кавалерийские пистолеты знати уже в первой половине XVI века стали излюбленным предметом художественной отделки, причем немцы отличались своими чрезвычайно тонкими и красивыми инкрустациями из слоновой кости, итальянцы — своей пышной резьбой по стали, также своим изумительным декором в технике таушировки.



На Востоке в XVI веке пистолеты имелись только у знати и большее распространение они получили лишь в XVII веке, но тогда уж начали цениться так высоко, что наравне с кинжалом стали неразлучными спутниками любого воина. В отличие от стран Запада, его носили не в кобуре, а всегда за поясом воина. Стволы чрезвычайно тонкие и имели малый калибр, замки большей частью европейские, маленькие, ложа чаще всего обита металлом и украшена драгоценными камнями. Лишь более старые восточные пистолеты представляют собой художественную ценность; более новые хоть и имеют богатый декор, но стилистически не выдерживают критики.

@темы: "1600-е"

---

История огнестрельного оружия - ружья дo середины 17-го века

Ручное огнестрельное оружие упоминается уже в 1364 году, Город Перуджа поручил изготовить 500 ручниц длиной в одну пядь, которые можно было носить в руке и пули которых могли бы пробить любой доспех. В 1381 году аугсбургский Совет поставил для войны с франкским и швабским дворянством 30 стрелков из ручниц. В 1388 году Нюрнберг тоже насчитывал 48 стрелков, умевших обращаться с ручным огнестрельным оружием, а в 1399 году оно применялось при осаде замка Танненберг в Гессене.

Первые употреблявшиеся пехотой ручницы — «огневые трубки» (нем. Feuerrohr) — по сути были переходным видом от орудия к ручному оружию. Они обслуживались двумя воинами, а перевозили их на легких колесных парах. У этих орудий появились уже первые признаки ложи: ствол был закреплен на длинном шесте. Этим шестом один человек удерживал ствол в нужном направлений, в то время как другой производил выстрел.

Около 1460 года итальянские легкие кавалеристы, а впоследствии и французские, были вооружены скопитусом (лат. scopitus — прут, розга) — стволом длиною в пядь, который сзади оканчивался шестом с кольцом на конце. Конник носил это оружие на ремне вокруг шеи и ставил его для выстрела на вилку, укрепленную на передней луке седла.

Эти скопиты (от них возникло более позднее название escopette для коротких кавалерийских винтовок) употребляли во Франции с разными усовершенствованиями еще долго, и там от обычая приставлять их к нагруднику они получили название петринал (фр. petrinal, от poitrine — грудь). Выстрел из этого оружия производился с помощью фитиля.

Вскоре после 1420 года возникли первые зачатки фитильного замка. Сначала он состоял из двуплечего рычага, на конце которого в щель втискивали трут. Нажатие на нижнее плечо рычага (спуска) пальцем вызывало опускание верхнего плеча (курка), и трут падал на полку,
Способ имел свои крупные недостатки, поскольку трут или фитиль часто задувался или выбрасывался из крепления давлением, возникавшим при сгорании затравного пороха.

Тогда связали рычаг-спуск с нажимной пружиной, благодаря чему фитильный курок (нем. Luntenhahn, фр. chieh, ит. cane, исп. gatillo) после воспламенения пороха возвращался в прежнее положение. Это был первый трутовый замок (нем. Schwammschloss), как его называли в XV веке. Позднее эта конструкция получила название плавающий замок, вместо трута мог использоваться фитиль. Около 1530 года в этом замковом механизме возникает новое важное усовершенствование — поворотная крышка полки (нем. Pfannendeckel).

Между 1480 и 1500 годами фитильный замок (нем. Luntenschloß развивался дальше, и курок снабдили второй пружиной — ударной. После срабатывания спуска курок теперь одним ударом опускался на полку. Эти замки, принятые, впрочем, не всюду, к XVII веку полностью исчезли.
Называли их ударными курками (нем. Schnapphähne). Этим же словом стали называть мародерствующий сброд из распускаемых после войн наемников во второй половине XVI века, скитавшийся с таким оружием по дорогам в поисках добычи. В новом оружейном деле данные курки стали называть, в отличие от более поздних испанских и нидерландских ударно-кремневых замков, ударно-фитильными замками.



Идея колесцового замка считалась прогрессивной, однако замок имел множество недостатков, чтобы им можно было пользоваться во время войны. Механизм его был слишком сложен, колесико часто забивалось остатками пороха, и ружье давало осечку. Несмотря на то что в коннице колесцовый замок использовался с большим успехом, да и в пехоте признавали его пригодность при ночных нападениях, для всеобщего вооружения пехоты до конца XVII века применяли фитильный замок. В конце XVI века в роте мушкетеров только десять человек были вооружены колесцовыми мушкетами.



Начиная со второй половины XVI века стал внедряться (причем в первую очередь в испанских войсках) род оружейных замков, которые следует рассматривать как прототип более позднего кремневого замка. Это испанский замок с ударным курком. В общих чертах его механика не отличалась от кремневого замка, только отсутствовала лодыжка с шепталом и большая часть механизма находилась снаружи. Курок, прообраз которого можно увидеть в старом фитильно-ударном курке, бьет своим кремнем по огниву, от трения появляются искры. Одновременно от удара огниво вместе с крышкой полки откидывается вверх, порох на полке открывается и воспламеняется под действием попавших на него искр. Происходит выстрел. Эта конструкция замка часто встречалась вплоть до XVIII века у ружей восточного происхождения.



Около 1520 года в Испании появилось новое стрелковое оружие — мушкет (нем. Muskete, фр. mousquete, ит. moscheta). Он имел более длинный ствол, так что длина всего ружья составляла около 1,5 м. Стенки ствола были довольно тонкие, крюк отсутствовал. Для выстрела мушкет клали на сошку (нем. Gewehrgabel). Его обслуживание стало более простым, поскольку мушкетер (нем. Musketier, фр. mousquetaire, ит. moschettiere) заряжал свое оружие необходимым количеством пороха в деревянной патронной гильзе, в то время как стрелок из гаковницы вынужден был насыпать порох из кожаной пороховницы.



В испанском войске при Карле V (ок. 1530) отдельные стрелки были вооружены короткими, но тяжелыми ружьями. Их стволы около дула имели воронкообразное расширение круглой или поперечно-овальной формы. По сходству с сигнальной трубой (trompa) эти ружья назывались тромблонами (нем. Tromblon) или тромбонами (нем. Trombon). Около 1570 года венецианцы ввели их на галерах, в это же время легкий тип тромбонов появился в итальянской легкой кавалерии (по-видимому, из-за ненадежной стрельбы верхом). Отдельные экземпляры этих ружей встречались еще в XVII веке. Их заряжали рубленым свинцом, и на небольших расстояниях они были довольно эффективны.

@темы: "1600-е", Medieval

---

История огнестрельного оружия - пушки до середины 17-го века (с)

Взрывная сила пороха вначале не нашла поклонников, и весть о ней робко ютилась в лабораториях ученых и в монашеских кельях, где сохранялась до середины ХIII века как секрет алхимиков.

В качестве одного из наиболее ранних примеров применения орудий в Европе приводят битву под Кьоджей (1381) в Италии. Однако известен сенатский декрет Венеции 1324 года, в котором правительство поручает гонфалоньеру и двенадцати доверенным лицам заготовить «cannoni», т. е. пушки, и «eiserne» (железные) ядра для защиты города.

Из свидетельств источников следует, что с развитием техники и военного искусства огнестрельное оружие становилось все легче, подвижней, удобнее, пока его передвижение и обслуживание не было возложено на одного стрелка. Этот путь, когда открытие пороха окончательно пробило себе дорогу, был проделан за сравнительно короткий срок. Первые упоминания об употреблении пороха — татарами под предводительством Бату-хана под Легницей против поляков и силезцев — относятся к 1241 году, но уже около 1320 года каждый крупный город имел орудия, а с 1350 года изготавливал их сам. Примерно в 1360 году встречаются ручные ружья «длиною в одну пядь», а в 1380 году — отлитые из бронзы стволы. Первые орудия были из железа, кованные на оправке, и состояли из нескольких слоев. Внутренний слой делали из довольно толстой железной пластины, которую сгибали вокруг оправки, сваривали и проковывали в трубу. Поверх него обычно укладывали слой продольных шин, которые схватывались несколькими натянутыми в раскаленном состоянии кольцами.

До сих пор неизвестно, служили ли первые орудия для прямого выстрела. Наиболее вероятно, что вначале они были устроены лишь для метания, т. е. стрельбы по навесной траектории. Снарядами сначала служили большие необработанные камни, позже, около середины XIV века, шаровидно обтесанные камни, а для орудий меньших калибров стали использовать железные ядра, которые, конечно, не отливали, а ковали. С этого времени начинается, хотя поначалу и бессистемное, определение калибра (нем. Kaliber) — внутреннего размера ствола в свету.

Первые известия о применении огнестрельного оружия попали в Европу с Востока, однако фактически оно проникло на континент через Испанию, где уже в развитой форме его употребляли мавры. Медленно оно распространялось по Франции и Англии, где традиции рыцарства были еще слишком живучи, и гораздо быстрее по Италии, жители которой, активно занимавшиеся торговлей, были более предрасположены к восприятию полезного.

Около 1360 года крупным орудиям стали давать личные имена. До тех пор они имели различные произвольно выбранные названия типа «огненные машины» и т. п. В счетах из Валансьена от 1363 года городские орудия называются «Bombardes de la ville». Несомненно, это название происходит из Италии и восходит к греческому слову «bombos», что означает «гуделка». Название бомбарда (нем. Bombarde) орудия сохранили во Франции, Испании, Италии и Нидерландах до конца XV века; лишь в Германии со старых времен принято название Büchse, в различных вариантах сохранявшееся до XVII века, по крайней мере, как общее понятие. Мелкие бомбарды появляются во Франции под названием «bombardelles», но уже около 1300 года как «canons» (в переводе с греческого — трубка). Первоначально это слово относилось ко всем малым калибрам вплоть до ручного огнестрельного оружия. Для тяжелого метательного орудия в конце XV века возникает название mortier (мортира).

Бомбарда, или пумхарт (pumhart), как она сначала называлась в немецких землях, на первых порах не имела никакого лафета. Ее просто укладывали на тяжелые брусья, по возможности направляли в сторону цели и после длительного заряжания производили выстрел. При этом выявился большой недостаток — отдача орудия, которая в большинстве случаев сбрасывала ствол с брусьев. Пробовали вкапывать в землю позади ствола мощные балки — рикошетники, но это помогало бороться с отдачей лишь в малой мере, поскольку, как сообщает нюрнбергская хроника, такое устройство приходилось восстанавливать каждые три-четыре дня. Некоторые оружейники стремились «утопить» ствол как можно глубже в землю. При осаде орудие укрывали от глаз врага дощатым щитом, который поднимался перед выстрелом.

Лишь в начале XV века ствол стали укладывать на выдолбленную балку (ложе), которая имела сзади наклоненный вниз хвостовик, чтобы отдачу направить также вниз. Ложе устанавливалось на низких, напоминающих скамью козлах. Это был первый шаг к классическому лафету (нем. Lafette), который своим задним концом (хвостом) покоился на земле. В XVII веке стволы располагались еще очень низко, и передки имели при малом лафетном угле большую длину. По конструкции различают лафеты из боковин (нем. Wandlafette) и колодообразные (нем. Blocklafette). Первые представляли собой две параллельные станины, соединенные друг с другом ригелями, вторые — клинообразный, сужающийся назад деревянный сухарь. Лафет из боковин возник из колодообразного; он применялся Мартином Мерцем около 1490 года и был распространен в Германии, в то время как во Франции и в Италии применяли преимущественно колодообразный лафет.

Как уже упоминалось, в первой половине XIV века орудийные стволы стали отливать из бронзы. В 1346 году оловянщик Петер Бригге изготовил в Турции маленькое бронзовое орудие под двухфунтовые свинцовые ядра, а в 1370 (1372?) году Петер Аарау отлил в Аугсбурге уже двадцать бронзовых орудийных стволов. В Венеции их отливку ввел в 1376 году немецкий мастер. Тамошняя литейная мастерская долгое время была единственной в Италии.

Метание града камней вскоре оказалось недостаточным средством нападения. Пытались делать бомбарды меньшего размера, чтобы метать меньше камней, но с большей точностью. Так возникла гаубица (нем. Haufnitze)— легкое орудие, которое успешно применялось еще в бургундских войнах (1474—1477).

Но желаемая точность стрельбы была достигнута тогда, когда калибр каменных или железных ядер стали точно подгонять под размер стволов, чтобы между ними имелся лишь небольшой зазор. Одновременно пытались удлинить стволы, считая, что при этом увеличится дальнобойность.

Таким образом появляется новый вид орудий — кулеврины (ит. coulevrine от фр. couleuvre — уж). В Германии такие орудия известны под названием шланга (нем. Schlange — змея), в Италии серпантины (ит. serpentina), в Испании — кулебрины (ит. culebrina). Появилось оно примерно в 1400 году. Из мелких орудий этого типа стреляли свинцовыми ядрами. Если бомбарды были тяжелыми орудиями, то кулеврины различных размеров составляли легкую полевую артиллерию. С их введением приобрел значение выстрел прямой наводкой. Орудия этого типа нашли очень полезными, и вскоре стали изготавливать даже кулеврины таких малых размеров, что их мог носить и обслуживать один человек.

Для разрушения укреплений даже бомбарды главного калибра оказались слишком слабы. Прицельная стрельба на более или менее приличное расстояние из них была почти невозможна. Бороться с этим недостатком стали путем увеличения силы заряда, чтобы придать снаряду большую начальную скорость, а также веса ядра для более эффективного разрушительного воздействия. В результате появилась мортира (нем. Мörser) с большой дальностью полета ядра, чего добились с помощью специально прикованной каморы (нем. Kammer). Старейший и крупнейший экземпляр этого орудия — «большой камнемет из Штайра».

Таким образом, уже около 1450 года появились основанные непосредственно на практике элементы будущей упорядоченной системы орудий. Окончательно эта система сложилась лишь к началу XVI века одновременно в Германии и Италии.

Своеобразен возникший в XVI веке обычай присваивать орудиям собственные имена. Впервые он стал проявляться в XV веке в Германии и объясняется склонностью воинов персонифицировать оружие и воспринимать его как живое существо. Часто эти имена были нецензурными. Данный обычай исчез в Германии лишь к 1710 году.

Во Франции имена орудиям присваивали не всегда. При Людовике XII встречается повсеместно только «Дикобраз» (символ короля), а при Франциске I «Саламандра». Более поздняя французская артиллерия имела в своем составе такие орудия, как «Непобедимое», «Чудовище», «Орел», «Дракон» и т. п., но названия в данном случае играли не столько аллегорическую, сколь практическую роль. В Италии начиная с XIV века встречаются мифологические имена орудий. Этот обычай связан со стремлением все стилизовать в духе времени, следуя нормам античного искусства.

Порох первоначально изготавливали в виде порошка, путем смешивания растертых веществ. Лишь в середине XV века его начали зернить, а также, судя по документальным сообщениям, разделять на пушечный и ружейный порох. Выстрел осуществлялся первоначально с помощью раскаленного уголька, который клали на чашеобразную планку запального отверстия. Позже планку заполняли порохом и воспламеняли его раскаленным с одного конца железным прутом. Лишь в конце XIV века для этой цели стали применять трут, а также труху различных пород дерева, например бука. Название «трут» сохранялось применительно к веревочному фитилю вплоть до XVI века. Примерно в 1420 году был изобретен фитиль (фр. mèche) из пеньковой веревки толщиной с палец, пропитанной селитрой, что придавало ей способность тлеть после поджигания.

Мортиры первоначально имели большие размеры и были рассчитаны на метание крупных камней. В XV веке они становятся значительно меньше. Камора, поначалу слишком малая для приема порохового заряда, постепенно приобрела лучшее соотношение с дульной частью. Мортирой пользовались для метания каменных ядер, а также ядер из глины, которые заполняли зажигательной или взрывчатой смесью и опутывали сеткой из железной проволоки. Для метания пиротехнических средств (ракет) в начале XVI века пользовались малыми мортирами со звездчатым сечением канала ствола для доступа воздуха к зажженному в дуле воспламеняющему веществу.

В нидерландской войне XVI века впервые появляются малые мортиры для 7-фунтовых полых ядер, прекрасно зарекомендовавшие себя в траншеях благодаря своей мобильности. Позднее они стали известны под названием кухернская мортира (Coehornscher Mörser по имени нидерландского генерала, с 1688 года часто ее применявшего).

Начиная с XIV века появляются сведения о применении кожаных орудий (нем. ledeme Geschütze). Предположительно это новшество основывалось на эластичности и малом весе материала. Маленькая кожаная мортира в арсенале Венеции использовалась якобы в 1379 и 1380 годах под Кьоджей в войсках Витторио Пизани и Карло Дзено. Маленькая кожаная пушка XVI века с гербом Медичи хранится в венском собрании Модена. Известно, что взбунтовавшиеся зальцбуржцы в 1525 году осаждали своего суверена, архиепископа Маттеуса Ланга в его замке с применением пушек, изготовленных из толстой кожи. В шведской армии кожаные пушки были введены в 1626 году английским баронетом Робертом Скотом, который поступил с 200 воинами на службу к Густаву-Адольфу (1594—1632). Однако эти пушки сняли с вооружения в 1631 году, поскольку они плохо оправдали себя в битве под Лейпцигом. Последняя кожаная пушка находится в Венском императорском военном музее. Она поступила туда в 1702 году как подарок города Аугсбурга австрийскому государю Иосифу I (1678—1711) и по сути является лишь демонстрационной моделью.

Следует упомянуть и еще одну артиллерийскую «адскую машину» — петарду (Petarde). Она изобретена в XVI веке в Нидерландах для подрыва крепостных ворот, частоколов и других преград. Петарда состоит из отлитого металлического котла, который своим отверстием навинчен на квадратный брус — мадрильную доску (нем. Madrillbrett). Воспламеняющее устройство находится на дне котла. Перед употреблением петарду заряжали специально замешанным «крутым» порохом. С двумя помощниками, которые несли котел, петардист приближался к взрываемым воротам и прибивал или привинчивал крюк к одной из створок. На него вешали петарду за кольцо на мадрильной доске и немедленно поджигали. Петарду использовали в 1579 году гугеноты под Сент-Эмилионом, но особенно успешно — при взятии Рааба (Дьёра) в 1598 году.

@темы: "1600-е", Medieval

---

Дублоны и лиги

Обоснуй помог и пошарила немного сама в системе, вот результат

” В конце 30-х годов XVI в. в заморских владениях Испании цены на товары, особенно европейского происхождения, были настолько высоки, что почти не было никакого смысла заниматься дорогостоящей чеканкой монеты, которая все равно не в состоянии была покрыть потребностей торговли. В обращении находились монеты самых различных наименований, достоинств, эпох, веса, национальностей, происхождений (ведь в средневековой Европе монету чеканили короли, князья, феодалы, города, купеческие корпорации, церковь и пр.), среди нее было много фальшивой, низкопробной, неполновесной.

Разменной, мелкой монетой был медный (прежде серебряный) мараведи (maravedi). Франсиско де Херес, секретарь Писарро, говоря о событиях 1532—1534 гг. в Перу, пишет: “...золотой песо — то же, что и кастельяно; каждый песо продается обыкновенно за 450 мараведи”. Часто в мараведи велись и крупные расчеты (например, в публикуемой нами “Капитуляции об исследовании, завоевании и заселении Новой Андалузии”) один миллион мараведи назывался куэнто (cuento). Другой распространенной золотой монетой, кроме песо и кастельяно, был дукат (ducado), соответствовавший 375 мараведи. Пятьдесят золотых песо составляли marco de oro — золотую марку (230 г), но чаще марками измерялось серебро.”

”Дублон (исп. doblon — двойной) — испанская золотая монета достоинством в 2 эскудо. Чеканка монеты началась в 1566 году и продолжалась до 1849 года.
Дублон был очень популярен как в Европе, так в испанских владениях Нового света. По образцу дублона, носившего во Франции название пистоль, был создан золотой французский луидор и некоторые другие типы золотых монет стран Европы.
Популярность дублона в качестве резервной монеты для всего Нового света приводила к тому, что значительное число монет было сокрыто в виде кладов, что хорошо отражено в художественной литературе на пиратскую тему, где дублоны — неотъемлимая составляющая пиратских сокровищ”

 Heidel дает такие ссылки:











"В Испании же в старину лигами назывались различные по содержанию меры длины. Так, существовали, например, лиги сухопутные (4225 м), почтовые (3894 м), морские (5772,7 м) и проч. Размеры этих лиг тоже не были стабильными, ибо каждая из них соответствовала определенной доле земного [120] градуса (например,1/17, 1/30 и т. д.), величина которого в свою очередь исчислялась по-разному и всегда принималась меньшей, чем в действительности (ошибка состояла о преуменьшении размеров земли).

Во времена Карвахаля употребительны были также лиги кастильская (5555,5 м) и римская (5924 м). Некий доктор Сепульведа (тот самый, что по сообщению хроник пересылал 4 мая 1538 года с Орельяной письмо для Франсиско Писарро) писал в 1543 г. принцу Филиппу (будущему Филиппу II), что “лига равна не трем римским милям [римская миля = 1481 м], как полагают некоторые, а четырем, как это принято повсюду у образованных людей”.

@темы: "1600-е"

---

О Порте и пиратах

В Османской Империи, или Порте, как ее называли в Европе, с 1595-го года правил Мехмед III, 13-й Османский султан. Ничем особым, кроме склонности к обжорству и пьянству, не отличался. Правда, с Габсбургами воевал, с 1596-го по 1605-й год, причем успешно. Но закреплять успехи не имел ни малейшего желания, тем более уж сам в боевых действиях не участвовал.
Человеком он был параноидального склада: придя к власти, первым делом казнил своих 19 братьев, чтобы те не перехвали у него престол. Учитывая размеры Империи, он лишил себя помощников, заинтересованных в процветании страны. Еще глупее он поступил, отстранив собственных царевичей от дел управления государством, изолировав их в отдельном дворце, с любовью именуимом им «Клеткой».
В общем-то, в рассматриваемое время Порта была угрозой скорее потенциальной, причиняя конкретные неприятности только Австрии и Польше.

Переходя к вопросу пиратства, которое было настоящим бедствием для Испании, Франции и Англии, невозможно обойти вниманием саму Англию. Тем более, что неутомимый Филипп Второй Испанский некоторое время был там королем, женившись на Марии Тюдор с позволения английского парламента. Но, по условиям брачного договора, был вынужден вернуться в Испанию после смерти Марии. Дважды он пытался завоевать Англию обратно – неудачно.

Для Елизветы, которая стала королевой, любая страна, препятствующая торговым интересам Англии, автоматически становилась врагом. Поэтому она всячески поощряла Нидерланды, которые щипали испанский флот из английских портов, и поэтому сама имела официальных корсаров-рейдеров, которые грабили испанцев и французов, платя с добычи налог в королевскую казну.

«Так, Дрейк в 1586 году разграбил Санта-Доминго и уничтожил его; Рэйли в 1595 году захватил Тринидад; Ширли в 1597 году овладел Ямайкой, разграбил и сровнял с землей ее столицу Сантьяго-де-ла-Вега и т. д.

Как в исторических романах, так и в популярной литературе по истории морского разбоя утвердилось мнение, будто город Алжир на протяжении трехсот с лишним лет (с 1516 до 1830 год) был «пиратским королевством», «государством корсаров».

Если принять данное утверждение на веру, то придется признать, что вся система власти в Алжире была организована и поддерживалась морскими разбойниками, правитель этой страны был пиратом, его подданных судили «пиратским судом», вооруженные силы государства состояли из пиратов, а все налоги поступали в пиратскую казну.

Истина состоит в том, что город Алжир с 1516 года стал базой для кораблей османских корсаров, и именно как база корсаров-мусульман (их штаб-квартира, убежище и рынок сбыта захваченной добычи) он был известен далеко за пределами Северной Африки в течение трех веков.
Из старинных хроник известно, что в Алжире базировались корабли таких прославленных «морских ястребов», как Арудж, Хайреддин (по прозвищу Барбаросса), Айдин Раис, Салах Раис, Арнаут Мами, Мурад Раис, Ульдж Али, Али Биччин, Барбиери Хасан, Хадж Мусса, Хадж Мбарек, Хамиду ибн Али, Ахмад ибн Умар и др.

В 1530 году корсарский флот Алжира насчитывал 60 кораблей, имевших на борту от 25 до 40 пушек. В 1571 году в его составе было более 50 галер и галеотов и множество иных судов (шебеки, фусты, бригантины, фрегаты, корветы, бриги, каравеллы, полакры, гурабы и т. п.). В 1581 году алжирский флот насчитывал 35 галер и 25 фрегатов.

Морской фасад города прикрывал комплекс оборонительных сооружений, строительство которых началось в 1532 году по приказу Хайраддина. Расцвет корсарского промысла в XVI — XVII веках способствовал бурному развитию города.

В начале XVII века в нем проживало 150 тысяч человек, в том числе 30 тысяч рабов-христиан, захваченных во время корсарских набегов. Крупнейший невольничий рынок в Алжире — Бадестан — действовал несколько дней в неделю.

С 1566 по 1630 год добыча доставлялась в Алжир в среднем 60–80 раз в год. Эффективность морских предприятий была весьма высокой (так, в период с 1609 по 1616 год алжирские корсары захватили 446 одних только английских кораблей).

Иногда раздел добычи происходил на борту корсарского судна еще до его входа в порт. Выручка от продажи награбленного распределялась так: 9-11% шли правителю Алжира, половина оставшихся денег предназначалась раисам (капитанам) и их компаньонам, а командам — оставшиеся 45%. Эти деньги делились на доли: каждый матрос получал 1 долю; боцманы, плотники и пушкари — по 2 доли; офицеры, кормчий, хирург и бомбардир — по 3 доли.

Богатые дома квартала Фахс принадлежали в основном раисам. Каждый раис стоял во главе более или менее крупной группы корсаров. Он почти всегда принимал участие в корсарских походах, а нередко выступал в роли арматора. В 1588 году в Алжире проживало 34 раиса.

Время от времени европейские государства, чья торговля страдала от нападений алжирских корсаров, посылали против Алжира военные эскадры, но чаще предпочитали покупать благосклонность алжирских правителей с помощью дани. С этой целью заключались договоры, в которых фиксировались вид и размер дани.

Алжирскими данниками были Англия, Франция, Голландия, Швеция, Австрия, Испания, Португалия, Ганновер, Пруссия, Бремен, Любек, Гамбург и пр. Еще в 1799 году США должны были заплатить корсарам Северной Африки 50 тысяч долларов, отдать 28 пушек, 10 тысяч ядер, а также предоставить им корабли и снаряжение.

В 1516 году османский корсар Арудж, опираясь на поддержку 800 йолдашей (турок и морисков) и примерно 5 тысяч местных крестьян, восставших против испанцев и их ставленников, вступил в Алжир, убил шейха Салема ат-Туми и захватил всю полноту власти в городе. Повстанцы провозгласили его султаном. Во дворце Дженина Арудж созвал совещание представителей мусульманского духовенства, городских ремесленников и купцов и объявил о назначении членов дивана (военно-политического совета) и должностных лиц правительства, которые с этого времени должны были управлять страной.

После гибели Аруджа в стычке с испанцами (1518 г.) новым султаном Алжира с согласия всех повстанческих вождей был провозглашен его брат Хызыр, получивший от мусульман почетное имя Хайреддин («Благоверный»), а от европейцев — прозвище Барбаросса («Рыжебородый»). Чтобы укрепить свою власть и выстоять в борьбе с империей испанских Габсбургов, Хайраддин обратился за помощью к Оттоманской Порте.

Турецкий султан Селим I благосклонно отнесся к просьбе алжирского правителя, назначил его первым бейлербеем Алжира и прислал ему соответствующий фирман и знаки достоинства: саблю, бунчук и барабан. Одновременно было разрешено чеканить монету с именем нового сюзерена Алжира и набирать добровольцев для воинской службы с правами и привилегиями янычарского оджака (очага).

Таким образом, страна превратилась в вассальное владение Османской империи, сохранив, однако, широкую автономию. Бейлербеи, начиная с Хайреддина, управляли Алжиром прямо или через посредство своих заместителей (халифов). Их власть практически не ограничивалась со стороны дивана, но зато им приходилось постоянно лавировать между давившими на них конкурирующими группировками — янычарским оджаком и корпорацией раисов (так называемой таифой раисов).

После смерти бейлербея Ульдж Али (1587) турецкий султан включил Алжир, Тунис и Триполитанию в обычные рамки османской государственности; пост бейлербея был упразднен, его заменил паша, назначаемый на трехлетний срок. Но уже в течение XVII века Алжир освободился из-под власти Оттоманской Порты. Паша, превратившийся в «свадебного генерала», не смог удержать под контролем оджак и таифу, яростно боровшихся за главенство в государственном управлении. По меткому замечанию французского историка Ш.-А. Жюльена, «чтобы кормиться, он должен был утверждать решения, принятые диваном янычаров». Указанный диван собирался четыре раза в неделю, чтобы обсуждать важнейшие дела, и в качестве последней инстанции высказывался по вопросам войны и мира.»

В вопросах корсарства не остались в стороне и предприимчивые Медичи.

«10 июня 1593 года Великий герцог Тосканский издал эдикт о беспрецедентной поддержке купцов, желающих поселиться в Ливорно и Пизе. Хотя документ адресовался очень большому числу наций и народностей, вне всякого сомнения в первую очередь он касался евреев, обещая им как финансовые послабления, так и защиту от Святой Инквизиции. Именно этот эдикт вызвал бурный рост города и порта на последующие несколько столетий, сделав Ливорно одним из крупнейших морских портов Средиземноморья.

Наряду с законной торговлей, Медичи поощряли каперство и пиратство. Именно из Ливорно рыцари ордена Святого Стефана совершали набеги на владения Османской Империи и захватывали турецкие торговые суда. Герцоги привечали у себя в гавани и независимых пиратов, и благосклонно относились к торговцам, скупающих краденое. В 1590 году город приобрел статус «свободного порта», открытого для купцов из любой европейской страны, не исключая протестантов и евреев».

И уж «совсем случайно» принял в 1600-х большое количество выселенных из Испании морисков, которых, помимо прочего, обвиняли в сотрудничестве с пиратами.

@темы: "1600-е"

---

Ну не прелесть ли?

18.01.2009 в 06:44

Пишет  Роненвальд:

*ржунимагу*

@темы: "зверята"

---

Потрясная гадалка от сэра Макса

"Заходим на этот сайт: www.aldragon.net/dryfrei/dryfrei.html
Там выпадают случайные цитаты.

1.Обо мне:

"Иногда следует ошибиться для того, чтобы быть правильно понятым." Начинаю кое-что понимать...

2.О жизни:

"Мне предстояло умереть в схватке, а это куда веселее, чем самоубийство." Обнадеживает

3.О будущем:

“Долго” и “счастливо” – две вещи несовместные!" альтернатива категорически не устраивает!

4.О врагах:

"Мне с детства хотелось стать легендой, причем именно живой…" Уже

5.О друзьях:

"Не так уж это интересно – все понимать." Уже перестала

6.Про сегодняшний день:

"Люди делятся на тех, кто предпочитает рассказывать о чувствах, тех, кто предпочитает истории с моралью, и тех, кто всегда умудряется говорить о чудесах…" Пока в третьей категории

7.Про завтрашний день:

"В ее манере говорить уже появилась некая особенная игривая легкость, которая, собственно, и превращает человека в хорошего собеседника." Ооо? Значит, кому-то повезет

8.Про мой характер:

"Для того, чтобы быть великодушным, надо иметь хоть какое-то время на размышления…" "Я подумаю об этом завтра"

9.Кредо:

"Эльфы никогда не видели разницы между мужчинами и женщинами. Им непонятно, почему следует отдавать предпочтение тем или другим. По-моему, в этом что-то есть…" Да, но не в этом смысле"

10.Отношения:

"Абсолютно нормальный человек попросту не подходит для нашей работы." Я подхожу, значит...

@темы: "нетягостная бредь"

---

Очень кратко о Польше того же периода

Сигизмунд Третий Ваза был избран польским королем только благодаря усилиям своей бабки, Анны Ягеллонки, которую поддерживал Ян Замойский (поддерживал в тот момент).



Случилось это в 1587-м году, хотя за корону пришлось немного подраться: Максимилиан Третий Габсбург (сын Максимилиана Второго и Марии Испанской) считал, что польская корона подойдет больше ему. Военное счастье ему не сопутствовало, Максимилиан был разбит, взят в плен, и отпущен только под отказ от всех претензий на польский трон.



Интересно, что уже в 1589-м году Сигизмунд пытался договориться с австрийским герцогом Эрнстом о передаче тому польской короны – но не сторговались, а поляки о тайных переговорах узнали. Принимая корону, Сигизмунд обещал полякам эстонский Ревель, но не подумал о том, что это проще сказать, чем сделать. Ревеля поляки тоже не получили. И началось противостояние короля и дворянства. На кого мог опереться Сигизмунд в таких условиях? Разумеется, только на Ватикан. А кто в Ватикане был способен свободно плавать в бурных водах польской политики? Только иезуиты.

В результате, Сигизмунд в обмен на обещание усилять католицизм и искоренять протестанство, ислам, а заодно и провославие, получил мощную поддержку папского престола и советников-иезуитов. Дворянство было очень разочаровано, потому что каждая партия хотела бы иметь возле трона своего человечка, но поди, прорвись через иезуитский заслон.

Существует оригинальное мнение историков, что Сигизмунд, в общем-то, был сыт Польшей по горло уже после первых лет правления, и в дальнейшем только пытался использовать ее, как оружие, для возвращения на трон Швеции. С этим сложно согласиться. Сигизмунд действительно носа не казал в Швецию, и пальцем не пошевелил, чтобы снискать себе хоть какую-то популярность среди шведов. Даже женился он на австриячках, сначала на Анне в 1592-м году,



а потом, после ее смерти в 1598-м, на Констанции Габсбургской, хотя мог бы и в Швеции жениться, если так уж хотел там утвердиться и своим стать.



Вообще, в правление Сигизмунда Польша воевала практически непрерывно, то на севере, со Швецией, то на юге, с Османской империей, то на востоке, с Россией. Именно перу Сигизмунда принадлежит знаменитая «дмитриада» 1608 – 1618 гг., но он ведь только воспользовался ситуацией.

@темы: "1600-е"

---

Путь Швеции к 1600-м

Чтобы понять, чем руководствовалась в своей международной политике Швеция на изломе 16-го и 17-го веков, необходимо помнить один любопытный факт и одну своеобразную историю.

Факт такой:
в список христианских государств Швеция попала только в 1050-м году, но это означало лишь то, что к этому времени в шведских замках появились священники-миссионеры, и какие-то действия по христианизации населения были предприняты. На самом деле, язычество было для всего населения Швеции и Финляндии чем-то самим собой разумеющимся вплоть до 1400-х годов, просто оно как-то плавно совместилось за это время с христианством, вступая с ним в единоборство только изредка. И то, если копнуть даже не очень глубоко, станет понятно, что причиной столкновения была не религия, а экономические интересы.

Проще говоря: любые религиозные свары в этой стране носили характер политических альянсов, не задевая глубоко шведскую душу.

А история – о том, как и почему Швеция стала протестантской страной.
Решение о принятии протестантизма принял король Густав Ваза, выбранный королем в 1523-м и короновавшийся в 1528-м. Надо сказать, что свое государство Густаву пришлось отвоевывать у датчан. Ему оказал помощь германский Лейпциг. А вот датчане были связаны брачными узами с Габсбургами через жену датского короля, Изабеллу Кастильскую (дочь тех же Филиппа Красивого и Хуаны Безумной) – снова Габсбурги и Испания.



Как развивались события – это отдельная история, целый приключенческий роман. Так или иначе, Стокгольм Густав отвоевал и королем стал, но Швеция в то время вовсе не была чем-то единым. Так сложилось, что шведы с давних времен жили в состоянии альянса кланов, семей, достаточно автономных в политическом и экономическом отношении.

Первым делом Густав Ваза решил отделаться от архиепископа и канцлера Густава Тролле, который короновал датского короля королем Швеции и был лично повинен в казни более 20 шведских дворян, включая отца Густава Вазы. Ваза выслал архиепископа прочь, и потребовал у Папы признать того архиепископа, которого выбрал сам (довольно компромиссный вариант – католика, не замаравшего себя политическими интригами и кровью шведского дворянства). Надо сказать, обосновав свое требование. Папа уперся. Так случилось, что именно в этот момент свободными оказались и четыре епископских поста, кандидатов на которые король выбрал, и попросил Папу выбор утвердить. Папа уперся еще крепче, утвердив только одного.



Сейчас, когда стали известны документы тех времен, можно понять, почему так произошло: папские ставленники в Швеции имели настолько нулевое влияние, что в своих отчетах в Ватикан просто нагло лгали. Вот там и создалось впечатление, что папское слово – закон для такой далекой страны. Ошибочка вышла. Густав Ваза просто-напрасто сам назначил другого архиепископа, протестанта Лаврентиуса Петри, брата своего соратника по борьбе против датчан, протестанта-клирика Олафа Петри. Тем самым власть Ватикана в шведских делась просто сама собой закончилась. А протестантизм в Швеции получился своеобразным, потому, что Новый завет там не могли перевести с оригинальных языков – специалистов не было, вот и сделан был перевод с немецкоязычной версии, сделанной Мартином Лютером.

В общем и целом, Густаву Вазе удалось добиться от шведских провинций поддержки королевской власти в виде поставок фуража и энных выплат, на которые король содержал профессиональное войско. Значительно королевская казна пополнилась и за счет католической церкви: колокола и блюда из драгметаллов были расплавлены, и из них были начеканены монеты.

Женат Густав Ваза был трижды. Сначала – на Катарине Саксон-Лауенбургской, от которой имел сына Эрика (король Эрик XIV). Унылый, политический брак, без любви и даже практически без общения: Густав плохо знал немецкий, а Катарина вообще не знала и знать не хотела шведский.



Второй женой стала шведка, Маргарита Лейонхуфвуд, из могущественной дворянской семьи. Здесь проблем с общением, по-видимому, не было ни в каком смысле, потому что у пары было в общей сложности 10 детей, из которых умерло только двое – почти чудо. К нашей истории отношение имеют двое их детей: Йохан и Карл.



Третий брак, с Катариной Стейнбок, дочерью помещиков-дворян, был, опять же, несчастен. Густав Ваза, впрочем, был достаточно умудрен опытом, чтобы не обозлиться, а, напротив, включить в закон пункт, запрещающий браки с большой разницей в возрасте. К нашей истории она имеет отношение только тем, что очень тепло отнеслась к браку Эрика и стала крестной его первого ребенка.



Эрик стал королем в 1560-м году. Он был человеком одаренным, с сильной склонностью к науке и искусству. Он был прекрасным астрологом, музыкантом, знал много языков. К сожалению, в пару артистизму человеку часто дается душевная неуравновешенность. Так было и в случае с Эриком. Опять же, он генетически унаследовал склонность к депрессии от матери в сочетании со вспыльчивостью отца. Успехом у дам он пользовался невероятным, что несколько поколебало его осознание реальности. Например, он отправил брата Йохана сватать за себя саму Елизавету Первую, и получил от ворот поворот. В чем обвинил Йохана, искренне не понимая, как это он может показаться какой угодно женщине недостаточно желанным супругом.



С Йоханом они расходились и в более основных вопросах. Йохан женился на Катарине Ягеллонке и хлопотал об объединении интересов Швеции и Польши. Эрик же считал, что будущее Швеции должно быть связано с Россией, и, по русскому образцу, власть высшего дворянства в Швеции должна быть сведена к минимуму. Эрик приказал завоевать земли вплоть до Ливонии, а Йохан уступил Польше несколько ливонских крепостей за 120 000 талеров. В результате обозленный Эрик заключил Йохана в крепость, хотя довольно скоро опомнился и брата выпустил.

Дворянам повезло меньше. Например, Эрик полностью уничтожил влиятельную семью Стуре из Уппсалы. Надо заметить очень в скобках, что подобное действие сильно облегчило будущее династическое положение семьи Ваза, потому что Стуре смыкались генеалогически с правящей семьей опасно близко. Довольно оскорблены были дворяне (и, главное, дворянки), что дамский любимчик Эрик женился на дочке богатого фермера Карине Монсдоттер (хотя некоторые историки упорно пытаются сделать из нее трактирную служанку, но ею она не была. Другое дело, что семья могла содержать и трактир тоже, что было довольно обычно для малонаселенной Финляндии – где-то ведь путешественники должны были отдыхать). Брак одобрила только его последняя мачеха, которая сама выросла в поместье и большой разницы между дворянином-фермером и просто фермером не видела. Опять же, сердцу вдовствующй королевы, разлученной родителями в свое время с любимым ради короля, мог быть близок случай истинной любви.



Тем не менее, убийство Стуре было преступлением, которое дало возможность Йохану и его брату Карлу отстранить Эрика от престола, лишив официально власти. Эрик был сослан в Финляндию, откуда родом была его жена, в замок Турку, куда он вместе прибыл 15 июля 1570 года с семьёй: женой Карин Монсдоттер и детьми — четырёхлетней Сигрид, двухлетним Густавом и полугодовалым Хенриком. Содержался он братьями по-королевски, имел свой небольшой штат прислуги и отдельную кухню. Ему даже доставляли любимое средиземноморское вино с шафраном.

Эрик вовсе не собирался сидеть в заключении до конца своих днией. Он начал готовить тайный сговор с русским царем Иваном Грозным, но заговор был раскрыт, что было маленьким чудом, потому что Эрик не доверял никому, кроме самого близкого окружения. После разоблачения Эрика его охрану усилили, и количество стражников увеличили почти до ста человек. Он был заключён в маленькую арестантскую комнату шестиугольной башни переднего замка, окна которой выходили на реку Аура-Йоки и море. Вокруг тюрьмы проходил коридор для охраны со сводами на внешней стене.

В конце лета 1571 года по решению Юхана III заключённые и их сопровождение отправились из Турку в крепость Кастельхольм на Аландских островах. В Турку остался полуторагодовалый сын Хенрик, который, вероятно, был болен. Хенрик умер в Турку и был похоронен в кафедральном соборе под выстрелы артиллерийского салюта из замка Турку. Из замка привезли для могилы Хенрика 600 кирпичей.
Эрик умер в заключении в замке Ёрбюхус. Позже его тело эксгумировали, и было подтверждено, что его отравили мышьяком. Поскольку овдовевшая Карин получила в полное владение от Йохана богатые поместья в родной Финляндии, появляется подозрение, что именно она и следила за Эриком, и участвовала в его отравлении.

Менее снисходительным Йохан был к племяннику Густаву, сильно опасаясь, что у сына старшего сына могут оказаться в стране сторонники. Мальчика отправили от греха в Польшу – и благополучно о нем забыли. Воспитали парня иезуиты, скитался он потом по Европе сам по себе. Принцу было запрещено появляться в Швеции и Финляндии. Он был вынужден скитаться по Европе, часто испытывая нужду. Согласно легенде, когда Сигизмунд III, (сын его дяди Юхана III) короновался в 1587 г. в Кракове, Густав в одежде нищего присутствовал на торжестве. Здесь он открылся своей сестре Сигрид, бывшей в свите Сигизмунда, получил от нее помощь деньгами и уехал в Германию. В 1586 году Густав жил в Риме, затем в Моравии, в Силезии (под покровительством императора Рудольфа II – опять знакомая личность, Габсбург), а затем в Польше, где ему было удобно благодаря пока еще хорошим отношениям со своим кузеном королем Польши Сигизмундом III.



А потом начинается феерическое приключение Густава в России, куда он прибыл в 1599-м году, которое тоже само по себе заслуживает отдельного романа. Скажу только, что его чуть не женили на дочери Бориса Годунова, Ксении, чуть не обратили в православие, и чуть не казнили при Лжедимитрии (Сигизмунду он уже сильно мешал, но Лжедимитрий и не подумал выполнить приказ патрона), потому что повеса оказался ключевой фигурой в дрязгах Швеции, Польши и России. Одна беда для враждующих партий: Густав не был ни интриганом, ни царедворцем. На Ксении он не женился, предпочел выписать в Россию свою незаконную пассию, Бритту, с детьми из Германии. Был то почти пленником, то почти царевичем (при Шуйском), и преспокойно умер в Кашине в 1609-м году, где жил, занимаясь алхимией, и где был погребен в монастыре Дмитрия Солунского. Стань он супругом Ксении и, позднее, регентом при Феодоре – кто знает, как и куда повернула бы история Европы. Бывают и такие люди: судьба чуть не насильно подсовывает им ключевую роль, а она пожимают плечами и продолжают идти своей безыскусной дорогой. То ли глупцы, то ли святые.

Король Йохан правил до 1592-го, прилагая все усилия, чтобы сблизить интересы Польши и Швеции, и обратить Швецию к катольцизму. В этом он не преуспел, потому что шведам, похоже, весь остальной мир представлялся просто потенциальным объектом для завоеваний (это еще с времен норманнов осталось, не иначе), и вмешательство Ватикана, с его далекими интересами и вечными интригами, им было просто не нужно. Король Йохан провел в 1590-м году очень интересный закон, по которому королевская власть могла наследоваться и по женской линии.
На смену Йохану должен был придти его сын, Сигизмунд, который к тому времени был уже королем Польши. В Польше Сигизмунда (Третьего) не любили, потому что человеком он был довольно жестким, властолюбивым и умным, а поляки к твердой руке не привыкли, поэтому сейм был в вечной оппозиции к своему королю. Но еще меньше Сигизмунда любили шведы, потому что для них он, католик и поляк, был абсолютно чужим. Тем не менее, формально Сигизмунд Третий был королем Швеции с 1594-го до 1599-го года. Потом, в 1600-м, его просто вынудили передать корону своему дяде Карлу. В Швеции это было несложно: риксдаг просто решил, что их королем будет Карл IX Ваза, который и так правил после смерти брата под титулом регента (Сигизмунд показал свой длинный нос в Швецию аж дважды за все эти годы). Вместо объединения и союза между Польшей и Швецией начались бесконечные войны на целых 60 лет.



А в Швеции королем стал Карл IX Ваза. Его правление было для Швеции не слишком важным, и не слишком счастливым. Похоже, что у него и самого не было никаких иллюзий относительно своих способностей править государством: он был по натуре распорядителем, а не монархом. Даже короновался он только в 1604-м году, а подписываться королем стал аж с 1607-го (хотя шведские короли вообще не спешили короноваться после избрания – дорого). С Польшей, правда, воевать пришлось, потому что так решил Сигизмунд, воюя со Швецией. С Россией пути разошлись навсегда сами по себе, да и не до того было России, переживающей Смутное Время. Во внутренней политике Карл просто доводил до конца то, что начал еще его отец. Он просто подготавливал почву для того, кто пришел за ним: Густав II Адольф Великий, его сын.



Проживший всего 38 лет и ставший королем-воином в 17, он вывел Швецию из состояния региональной силы в разряд могущественных государств Европы 17-го века. Но это – тоже другая история.

@темы: "1600-е"

---

Габсбурги, 1564 - 1612

«Пусть другие ведут войны, а ты, счастливая Австрия, женись!» и «Австрия должна править миром» - вот два девиза Габсбургов, которые действительно привели членов клана почти во все королевские дома в Европе.

Нас, собственно, интересуют несколько представителей этой семейки, правящие в конце шестнадцатого – начале семнадцатого веков: Максимилиан II (1564—1576) и Рудольф II (1576—1612)

Максимилиан обучался, по большей части, в Испании, воевал в войсках своего дяди, Карла Пятого (он же Карл Первый Испанский), против Франции, потом женился на его дочери, своей кузине, и представлял Австрию при испанском дворе.



Карл сам был сыном Филиппа Кастильского (Филиппа красивого, принца Бургундского двора) и Хуаны Кастильской (которую почему-то обозвали Хуаной Безумной, хотя ничего безумного, кроме яростной ревности всех и вся к своему мужу, она не совершила).





Карлу очень хотелось сделать Императором Священной Римской Империи своего сына, будущего короля Испании Филиппа Второго.



Тем не менее, место досталось Максимилиану, потому что на этом настаивал брат Карла, Фердинанд (отец Максимилиана), да и сам Максимилиан. Пришлось искать компромисс, чтобы две ветви Габсбургов не перессорились. Когда в 1552-м Максимилиан странно и неожиданно заболел, не было сомнений, что болезнь была последствием попытки отравления – несомненно в пользу Филиппа.

Впрочем, сам Фердинанд оговорил в своем завещании одно условие: если Максимилиан примет протестантство, он не может быть его наследником. Потому что такая возможность была. Максимилиан вращался среди протестантских принцев, и поддерживал очень близкие отношения с протестантским проповедником Себастьяном Пфейзером. В принципе, Максимилиан до конца жизни оставался по взглядам более протестанотом, чем католиком, хоть и научился со временем менее резко выражать свои мнения. Он предложил Папе разрешить священникам вступать в брак, но когда тот предложение отверг, Максимилиан не стал затевать революцию. Так же он не поддавался на радикальные требования венских протестантов, всегда выбирая путь золотой середины. Даже с турками он воевал довольно вяло, предпочитая избегать потерь в войсках.

Со временем его отношения с Филиппом Вторым Испанским тоже стали лучше. Оба повзрослели, оба нашли свой путь. Возможно, какую-то роль сыграл факт, что Филипп так и не имел наследника, а у Максимилиана они были (его Мария рожала каждый год, и у них было 16 детей!), так что австрийцы имели хорошие шансы унаследовать испанский престол. Впрочем, Максимилиан предпочел дать деверю в жены свою дочь, Анну, которая и родила Филиппу наследника, Филиппа Третьего (вообще-то она родила аж пятерых детей, четверо из которых были мальчиками, но детская смертность тогда была высока и во дворцах).



Рассорились родственники снова из-за дикого поведения Филиппа в Нидерландах. И здесь, Максимилиан, верный себе, хотел ограничиться запретом рекрутинга наемников в своих владениях, но его не поддержали: протестанты хотели иметь возможность защищать своих братьев по вере. В воинственности они ничуть не уступали католикам.

Было у Максимилиана одно приключение в Польше. Дело в том, что часть шляхты и магнатов избрали его королем, в оппозицию Баторию. Но часть-то не избрала! И пришлось Максимилиану Польшу покинуть. С чем он смириться не хотел, и начал готовить завоевание страны, но умер в 1576-м.

Рудольф Второй, его сын и преемник, был совсем другим человеком. Во-первых, он воспитывался при дворе Филиппа Второго Испанского, и, разумеется, был рьяным католиком. Но в первую очередь он был чудовищно ленивым и инертным человеком. Его даже изобразили на одном из портретов таким вот набором овощей:



А вообще-то он выглядел так:



Да-да, именно таким трусливым, грубым, жадным и чувственным он и был. Он был ровестником Лермы, и полностью разделял любовь Лермы к золоту: Рудольф особенно интересовался алхимией и астрологией, надеясь научиться обращать в золото все, что угодно. Жил он в Праге, править старался единолично, и католики при нем чувствовали привольно. Чешские протестантские волнения он подавил при помощи испанцев, но поскольку в его владениях хватало приверженцев обоих вероисповеданий, в Священной Римской Империи ситуация быстро накалилась до грани восстания.

Рудольфа поторопились заменить его братом Матфеем.



Рудольф II отдал Матфею Венгрию, эрцгерцогство австрийское и Моравию и объявил его своим наследником в Богемии. Правда, интриговал потом против Матфея (Матиаса) всю жизнь. Ничего он, впрочем, не придумал, и его отправили на почетную пенсию, короновав Матфея императором. Умер Рудольф одиноким и бездетным (он никогда не был женат) в 1612-м году.

Не стоит думать, что Матиас, который, будучи католиком, даровал в своих землях протестантам невиданные вольности, был таким уж белым и пушистым. Разумеется, он приложил немало усилий для того, чтобы дорваться до власти, но, как и Рудольф, не обладал должной силой воли, чтобы эту власть удержать. По сути, это спровоцировало в недалеком будущем Тридцатилетнюю войну, поскольку власть прибрал себе Фердинанд Второй, ярый католик, воспитанник иезуитов, выселивший почти половину населения своей империи прочь, как протестантов. Но это уже другая история.

@темы: "1600-е"

---

Сага о Медичи

Тоскана. Господствующая семья – Медичи. С 1587-го престол великого герцога занимает Фернандо Медичи, которого история считает лучшим представителем семейства. Бывший кардинал, сложивший с себя сан при вступлении на престол, и женившийся на Кристине Лотарингской.



С Медичи все непросто. Семейство это изначально ближе, чем в роли медика, к престолу и не подходило. Но члены клана Медичи были авантюристами, наверное, это как-то генетически передается. В 14-м веке Медичи, уже набравшие огромное состояние коммерческими спекуляциями, вступают на арену политических интриг. На стороне народной партии, кстати. После взлета следует падение, и Медичи лишаются права занимать общественные должности на десять лет.

В начале пятнадцатого века они снова на вершине власти в лице Джиованни Медичи, а его сын Козимо и вовсе прибрал власть к рукам в
1434-м.



Потом природа отдохнула на его сыне Пьеро, в правление которого Флоренция встряла в войну с Венецией. Внуки, правда, дело выправили и были популярны, да и правили хорошо. И надо же было одному из них, Лоренцо, назвать своего сына Пьеро!



Несчастливое для рода имя... Как только тот начал править в 1492, как на Италию двинул Карл Восьмой Валуа.



Поскольку серьезного сопротивления Карл Любезный в Италии не встретил и Неаполь занял играючи, то роль Пьеро Медичи в этой истории выглядела просто жалкой: его собственные подданные встречали французов воплями восторга. В конце концов, французы ушли, но народ Пьеро не простил, и семья опять рухнула с вершин власти, а бедняга Пьеро был объявлен изменником.

Только в 1512-м году Медичи опять оказались во главе Флоренции, на этот раз снова республики. И тут началась тщательная работа через Рим. Дело в том, что Медичи были по-прежнему сказочно богаты, а посты на уровне кардинальского стоили дорого. Поэтому стоит ли удивляться, что в Ватикане на самых важных постах было довольно много Медичи, и все они были своему клану верны.

В 1513-м кардинал Джиованни, брат «изменника» Пьеро, вступает на папский престол под именем Льва Х. Он жалует племяннику, сыну Пьеро, Лоренцо, герцогство Урбинское.



Потом он женит его на француженке из Бурбонов, Мадлен де ла Тур д’Овернь.



От этого брака остается дочь, Катерина, которую сватают французскому короля Генриху Второму.



Власть во Флоренции остается в руках другого Медичи, Джулио, кузена Лоренцо, до того, как он стал в 1523 году папой под именем Климента VII. Во главе Флорентийской республики Его Святейшество оставил бастарда Лоренцо, Алессандро, по кличке Мавр (Лоренцо прижил его с одной из темнокожих дворцовых служанок, имя и национальная принадлежность которой остались для истории неизвестными – умилительно, как лихо в те времена игнорировали расизм по национальному признаку, если человек был подходящим).



Однако лукавая судьба снова сдала карты по-своему. Климент VII спал и видел, как бы ослабить влияние Габсбургов на Римский престол, и посему активно поддерживал вражду между Австрией и Францией. Но война – дело дорогое, и в какой-то момент у Его Святейшества просто не хватило денег. Вот и вышло так, что в апреле 1527 года по Аппенинам бродило до 34 тысяч имперских наёмников — испанцы во главе с Шарлем де Бурбоном, швейцарские ландскнехты, итальянские пехотинцы и отряды конницы под начальством Фердинандо Гонзага и Филиберта Оранского. Дело закончилось тем, что имперцы просто атаковали Рим, который был легкой добычей.
Швейцарская гвардия была перебита на ступенях собора св. Петра (из 189 гвардейцев уцелело 42). Сам папа оказался заперт в замке св. Ангела, куда он бежал из Ватиканского дворца, воспользовавшись тайным ходом. Оттуда он был в июне выпущен, заплатив выкуп в 400 000 дукатов – уж лучше бы зарплату вовремя наемникам платил.

За все эти неудачи (и, очевидно, оскудевшую казну) Медичи опять оказываются в 1527-м не у дел. Тут шутки и игра в демократию во Флоренции закончились. Папе удается договориться с Карлом V Габсбургом, который, помимо прочих титутолов был коронован под именем Карла Первого в Испании в 1516-м году.



С войками короля папа осадил Флоренцию, и в 1530-м Алессандро Медичи снова занял герцогский престол, провозглашенный наследственным, с побочной дочерю короля, Маргаритой, в качестве жены. Девочке, правда, было всего восемь лет, и никакой женой она быть не могла, но главное – жест. А вот женатый холостяк Алессандро начал резвиться так, что в 1537-м году его просто убили.

Из этого последовало два значительных события. Одно из них – небывалая карьера девочки Маргариты, которая за ум и знания была в 1559-м году назначена Филиппом Вторым Испанским штатгальтером Нидерландов. К тому времени она была уже замужем за герцогом Пармским, но супруг остался дома. А вот Маргарита почти наверняка добилась бы мира и согласия между Испанией и Нидерландами, если бы туда не приехал жадный, высокомерный и глупый герцог Альба. Впрочем, в 1578-м году штатгальтером стал ее сын.



Вторым значительным событием было пресечение у рода Медичи ветви Козимо Старого. Флорентийцы, конечно, пытались воспользоваться моментом и восстановить республику, но не тут-то было: сила оставалась в руках короля Карла. А Карл решил, что герцогствовать будет ветвь брата Козимо Старого. И вот герцогом Флорентийским становится Козимо Первый.



Только этому-то одной Флоренции было мало, он решил подмять всю Тоскану – и подмял, используя все доступные средства, от инквизиции до конфискаций и монополий. Все ему удалось, семейную казну он пополнил, власть в руках семьи сосредоточил, заодно и внешнюю политику герцогства укрепил, флот построил, Сиену завоевал.

И снова природа шутит, передавая власть его слабому сыну, Франческо.



Собственно, был бы Франческо обычным правителем средних способностей, тихо идущим по стопам отца, если бы в жизни его не случилась ЛЮБОВЬ. Чувство, которое современная нам наука идентифицирует с состоянием, равным безумию, когда ничто и никто не имеет значения, кроме объекта страсти.

Объектом страсти Великого Герцога Тосканского стала, разумеется, вовсе не жена и даже не смазливая придворная дама, а прирожденная авантюристка Бьянка Каппелло.



Венецианка, патрицианка, она сбежала с любовником (Пьетро Бонавентури), когда ей было 15 лет. Бонавентури, служивший в банке, прихватил с собой кое-что из денег своего патрона. Прихватила кое-что из родительского дома и юная беглянка. Бежала парочка во Флоренцию, которая с Венецией не дружила. Там они и поженились, там Бьянка родила дочь. Но поскольку голову Бонавентури отец Бьянки оценил в 1000 дукатов, да и бывший работодатель хотел бы наказать вора, ему пришлось искать покровительства у Франческо Медичи. А чтобы объяснить, из-за чего он угодил в такие обстоятельства, Бонавентури представил герцогу Бьянку.

Расчет был прост: одним махом Бонавентури сбывал с рук заскучавшую Бьянку, обретал покровителя и источник существования. Только он не понимал, что в новом раскладе остается дураком. В результате Бонавентури убили по заказу герцога, а Бьянка была поселена во дворце рядом с резиденцией Медичи. В 1576 г. хитрая баба разыграла комедию беременности и рождения сына, которого Франческо признал своим бастардом и принял в семью как Антонио де Медичи. Тут, как выяснилось, он погорячился. Позже его дядя-кардинал проведет свое расследование и докажет, что вся история была немудреной фальсификацией: простофиле подсунули первого же ребенка, родившегося во дворце Бьянки.
На такую мелочь, как наличие жены, Иоанны Австрийской, парочка решила внимания не обращать, тем более, что несчастная страдала от вечных неудачных беременностей.



Вскоре Иоанна умерла, скорее всего отравленная по заказу одного из любовников. В живых остался только один ее ребенок от Франческо Тосканского: Мария Медичи, будущая жена короля Франции Генриха Четвертого и мать Людовика Тринадцатого.
Франческо женился на своей обожаемой Бьянке почти немедленно, всего через 3 месяца после смерти жены, а еще через 4 месяца он бракосочетается с ней официально и торжественно. Правда, молодую герцогиню все еще разыскивают в Венеции как воровку и прелюбодейку, но такой блестящий брак заставил всех все простить. Стороны обменялись наградами на официальном уровне, и остались вполне довольными.

Недовольны были лишь подданные Франческо. Почему-то за новоиспеченной герцогиней закрепилась кличка «ведьма». Может, и не брезговала Бьянка травками, с ядом-то она обращаться явно умела. Уметь умела, но это не помешало ей спокойно выпить вино, приправленное мышьяком, в загородном доме кардинала Фернандо. Получилось, что жили они с герцогом счастливо, и умерли в один день и час. По официальному заключению медика – от.... малярии. Кардинал, ставший теперь сам герцогом Тосканским, запретил хоронить их вместе.
Таким образом умница Фернандо Медичи стал герцогом Тосканским в 1587-м году. Фернандо особенно заботился о земледелии и торговле: облегчил налоги, уменьшил тяжесть монополий, осушил Мареммы, устроил гавань в Ливорно (куда потом почему-то стянулись из Испании часть изгнанных морисков, которые решили жить в Европе. Поскольку Фернандо правил до 1609-го года, случайностью проект в Ливорно быть не мог).

Вообще Фернандо, или Фердинанд Первый, был человеком проворным. Он поддерживал Генриха Четвертого, против Католической лиги, когда тот был еще далек от трона, и подсунул ему Медичи в жены, когда Генрих снова стал католиком. Что не помешало ему оттяпать у зазевавшейся Франции остров Иф, на который зарились испанцы. А чтобы не обиделись испанцы и, упаси Бог, австрийцы, женил своего сына на австриячке из дома Габсбургов. Он также давал деньги и войска Филиппу Третьему Испанскому на войну против пиратов-берберов, помогал австрийцам в войне с Османской империей, но, в первую очередь, думал о выгодах своего герцогства, как и положено политику высокой пробы.

@темы: "1600-е"

---

Черный юмор с иллюстрацией

Японское имя для вас

Ваше имя Красное солнце лихо подмигивает вам и сообщает вам ваше имя... Шинда Тенши - Мёртвый Ангел

все гадания на aeterna.ru

Ущипнула себя - вроде, жива. Посмотрела в зеркало - вроде, по-прежнему ангел.

@темы: "нетягостная бредь"

---

Европа около 1600-го года - Франция

Франция. Правит Генрих Четвертый, который короновался в феврале 1594-го. Сын королевы Наварры и графа Вандомского родился в 1553-м, то есть ему в 1600-м 47 лет, ровестник герцога Лермы из Испании. За глаза (и в глаза иногда) его называли «добрый король Анри».



Крещеный католик, которого вырастили, как протестанта-кальвиниста, угодил в Париж на Варфаломееву ночь в 1572-м. Надо полагать, это событие симпатии к католикам ему не прибавило. С другой стороны, его новоиспеченная жена, католичка Маргарита де Валуа, спасла его от смерти. Тем не менее, он бежит из Парижа, публично отвергает католическую веру в Туре и примыкает к войскам протестантов. Не задумываясь о том, что является, по сути, единственным реальным наследником престола Франции, потому как наклонности Генриха Третьего и его брата Франсуа надежды на прямых наследников и долгую жизнь не давали. Династия Валуа вообще отличалась некоторой экзотичностью в образе жизни, которая с поколениями только усиливалась.

Генрих Третий



Франсуа Валуа



Молодой Генрих вообще, кажется, очень мало думал, он предпочитал действовать. Умнеть он стал позже, когда повзрослел. А пока, оставшись единственным выжившим в войне «трех Анри» (Наваррского, Валуа и де Гиза), будучи названным преемником на троне в 1589-м, Анри де Бурбон был загнан католической лигой на самый юг Франции.

Генрих де Гиз



Интересно, что деньгами и военной помощью его снабжала протестантская королева Елизавета Английская.



Но когда католическая лига решила посадить не трон сестру Филиппа третьего Испанского, инфанту Изабеллу, де Бурбон в 1593-м решил, что «Париж стоит мессы!» - и снова сменил веру. Опять на католическую. Потому что Изабелла – это было уже серьезно.



О ней никто слова плохого сказать не мог, как и о ее матери, Елизавете Валуа, третьей жене Филиппа Второго (которую он, кстати, еще и любил) – одной из немногих Валуа, оставивших после себя добрую и уважительную память.



Итак, добрый король Анри входит в Париж и садится на трон. Теперь ему было жизненно важно обзавестись наследником, для чего он и женился в 1600-м на Марии Медичи.



В конце концов, невеста принесла с собой 600 000 крон приданого, и действительно на следующий год родила инфанта-наследника. То есть, выполнила свою задачу. Генрих Четвертый умел воевать, но еще больше он любил торговать и соглашать. Нантский эдикт о веротерпимости был почти гениальным ходом, совершенно нетипичным для духа времени.

А вот со своими домашними делами Генрих управлялся значительно хуже. Его жене, разумеется, не понравились и его многочисленные любовные приключения, и присутствие при дворе его официальной любовницы Генриетты дЭстре.



Вот она и приблизила к себе своего любимца, итальянца Кончино Кончини, дав ему титул маршала. Интриги, интриги...

@темы: "1600-е"

---

Европа около 1600-го года - Испания

Правит Филипп Третий, с 1598-го года. Он родился в 1578 году, то есть в 1600-м ему всего 22 года. Его считали абсолютно безвольным и отец, Филипп Второй, и историки последующих поколений. Скорее же всего, ему просто был глубоко неинтересны дела светские, в которые входило управление государством.



Если его отец был католиком-фанатиком , Филипп Третий был католиком-христианином – и ничем больше. Около 8 месяцев в году проводил в Эскориале, гибриде монастыря с дворцом, и был бы рад оставаться там безвылазно. Все сходятся на том, что Филипп Третий был абсолютно безобидным и безгрешным существом, далеким от земных дел.

Власть, разумеется, не терпит пустоты. В первую очередь, реальную власть в стране держит герцог Лерма. Он родился в 1552 году, то есть ему в 1600-м уже 48 лет. Вполне возможно, что для Филиппа, презираемого за безобидность собственным отцом, Лерма стал объектом сыновней привязанности. Вырос в Севилье, имел дядюшку в архиепископах, а отец его был маркизом Дении (матушка же - Изабелла Борджиа). Герцогом он, собственно, стал только в 1599-м, по личному распоряжению Филиппа, заодно скинувшего на Лерму докуку по подписанию всех адресованных королю писем. Второго дядюшку Лермы сделали кардиналом.



Лерма находился в период около 1600-х в очень теплых отношениях с флорентийскими Медичи.
С Францией и Генрихом Четвертым мир был подписан в 1598-м году, еще Филиппом Вторым, а вот с Англией вялая, но дорогая и непрерывная война длилась аж до 1604-го. Против мирного договора, признающего независимость Фландрских Нижних Земель от Испании, Лерма боролся, как лев, но денег на войну просто не было. Да и солдат уже почти не было, потому что дезиртирство наемников из обнищавшей испанской армии начало напоминать повальное бегство. Тем не менее, бессмысленные военные действия во Фландрии продолжались до 1609-го года.

Лерму нельзя обвинять во всех смертных грехах, как это принято. Да, во время его «правления» Испания нищала, а Лерма богател, но ведь экономические проблемы начались не при нем. Он просто принадлежал к отмирающему поколению феодальной Европы, и действовал соответственно. Например, деловито организовывал династические браки с австрийскими Габсбургами и французскими Бурбонами. Один из этих браков обошелся ему лично очень дорого, а именно брак его «подопечного», Филиппа Третьего, с Маргаритой Австрийской в 1599-м году.

Маргарита Австрийская была второй силовой персоной при дворе короля, потому что юная (к моменту замужества ей было 18 лет) королева выросла при дворе Габсбургов, а это значит очень много.



Эта плодовитая семейка расползлась по всей Европе, как плесень, через династические браки, всегда сохраняя связь со своим гнездом в Австрии, и действуя согласно интересам Австрии. Вот Маргарита-то против Лермы интриговала отчаянно, потому что здесь имела место быть реальная борьба за власть. На своего мужа Маргарита несомненно имела огромное влияние, если полусвятой тихоня Филипп ухитрился прижить в ней восьмерых (!) детей. Учитывая отношение церкви к сексуальной стороне жизни, этот факт дорогого стоит. Первый их ребенок, будущая Анна Австрийская, королева Франции, родилась в 1601-м году.

Тут кроется некоторая загадка: обычно новоиспеченные королевы старались родить настолько быстро, насколько позволяет человеческая природа. А тут получился некий временной период между браком в апреле 1599 и рождением первого ребенка в сентябре 1601-го. Получается, что весь конец 1599-го и весь 1600-й год новобрачная доступа к телу супруга не имела. А соответственно, не имела и влияния на него, но очень хотела иметь.

Третьей персоной, имевшей реальную власть при дворе Филиппа Третьего, был дон Родриго Кальдерон, которого Лерма в 1598-м сделал своим секретарем. Это был абсолютный выскочка, с точки зрения королевского двора. Мало того, что его отец был просто армейским капитаном, так еще его мать была из Флемингов, англичанка, и, по-видимому, военная добыча, которая стала женой после того, как побыла любовницей бравого капитана. Поговаривали, что дон Кальдерон был незаконнорожденным. Год его рождения, во всяком случае, остался для истории неизвестным. Судя по портрету от 1612-го года, Кальдерон был молодым человеком, приблизительно сверстником короля.



Как дают понять разборки более поздних лет, Кальдерон был предан своего патрону, Лерме (разумеется!), королю, и был в оппозиции к королеве. Каким-то образом он имел отношение к алхимии и медицине, потому что впоследствии его осудили и за то, что он, якобы, отравил в 1611-м году королеву, что он сам, впрочем, так и не признал. Зато признал заказные убийства, которые совершали по его приказу. Вообще-то, никто не сомневался, что Кальдерон делал то, что хотел, но не мог и не смел, делать сам Лерма в горизонтальной плоскости власти, и несомненно, что для тех, кто был ниже на иерархической лестнице, Кальдерон был грозной фигурой.

В 1609-м году грянул гром для трехсот тысяч морисков, обращенных еще Филиппом Вторым в христианство под угрозой изгнания из страны потомков мавров. Можно предположить, что подобные «гениальные идеи» в одну ночь не рождаются, так что подготовка к этому явно началась гораздо раньше. Лерма обвинил морисков в сотрудничестве с пиратами-берберами уще в 1596-м. Целью, конечно, была конфискация имущества морисков в королевскую казну. А вообще-то Инквизиция в лице дона Бледы предлагала королю морисков просто истребить, что было бы несложно при поддержке населения. К чести короля, он отказал Инквизиции и в этой, и в другой мере, как то принудительной отправке всех морисков на галеры и рудники.



Логично предположить, что и мориски не дремали, потому что из Испании они направились на диво организованно в Марсель (Франция) и в Ливорно (Италия) – те, кто был и желал оставаться католиками, в Тунис, Алжир, Морокко и Оттоманскую империю – те, кто был и желал остаться мусульманами. Надо сказать, что вывезли мориски из страны около 3,5 миллионов дукатов, причем в монетах наилучшего качества. В какой степени Лерма работал на два фронта? Неясно. Известно, что сам он разбогател на этой операции на 250 000 дукатов, его сын, герцог Уседа – на 100 000, на столько же – граф де Лемос, муж дочери Лермы, и прочие члены семейства герцога. Кстати, около 15 000 морисков благополучно остались в Испании. Понятно, что не без приличной мзды герцогу, и вряд ли короне что-то при этом перепало. Он вообще собрал себе общее состояние размером в около 40 миллионов дукатов. Не на зарплату герцог жил, это ясно.

Интересно, что все близкие герцога, включая его сына и зятя, объединили позднее усилия, чтобы Лерму, как минимум, удалить от двора. Что еще интереснее – он был уверен в том, что что-то отвратит от него короля, потому что успел вытребовать для себя у Ватикана статус кардинала, который надежно защищал его от ареста, пыток и смерти (своей шкурой за патрона расплатился Кальдерон). А самое интересное заключается в том, что Филипп Третий, умирая, дал помилование всем преступникам и впавшим в немилость, кроме герцога Лермы. Поскольку деньги и государство Филиппа не интересовали от слова вообще, можно предположить, что Лерма, все-таки, приложил руку к устранению Маргариты. Ослабить состояние женщины, переносящей восьмые роды, до летального, наверняка было несложно.

@темы: "1600-е"

---

Ну кто бы мог подумать!

Как-то всегда считала, что на карьеру ориентированы люди с доминантой лидерства. А дети, понятное дело, карьере мешают. Да что там, карьеристка - одиночка давно превратилась в классический образ. Оказывается, все не так. В университете Хельсинки, на кафедре психологии, провели интересную работу. Взяли 1313 человек, у которых в переходном возрасте явно просматривалась лидерская доминанта, и проследили, сколько детей у них будет к возрасту 39 лет.

Оказалось, что именно у мужчин и женщин, склонных к лидерству, детей больше, чем у людей, выше головы прыгать не желающих.

Вообще, у женщин высокая социальность обещает высокую вероятность "завести" первого и второго ребенка. Высокая негативная эмоциональность не отражается на решении завести первого ребенка, но почти наверняка проголует против второго, и абсолютно точно - против третьего.

Чем активнее, социальнее мужчина, тем больше его привлекает семья и дети. А вот негативно эмоциональный мужчина после первого ребенка почти наверняка скажет: стоп, дорогая!

Под негативной социальностью здесь подразумевается способность видеть свою жизнь в трагически-драматическом ключе.

Конечно, хочется указать на Анну Брунилу, которой за 40, которая никогда не была замужем и не имеет детей, и которая является самой богатой женщиной страны, заработавшей свое состояние самостоятельно. Человек с негативной социальностью на таких высотах просто сломался бы. С другой стороны, блестящая карьера Анны - заслуга ее блестящего, острого, как бритва ума, но не социальности.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Аххххх....

13.01.2009 в 14:44

Пишет  Миранда Элга:

Фабрицио де Андре, Khorakhane

@темы: "музыка"

---

Рождение армии Нового времени: от наемников к регулярной армии

В последней четверти XVI в. в вопросах развития военного дела впереди всех оказалась страна, обогнавшая все остальные государства Европы в экономическом развитии точно также, как это сделали итальянцы в начале XV в.

Речь идет о небольшом государстве на севере Европы - Нидерландах. Оказавшиеся под властью Габсбургов в конце XV в., страны нынешнего Бенилюкса, и без того отличавшиеся высоким уровнем экономического развития, будучи включенными в имперскую экономику, использовали представившийся им шанс. К середине XVI в. этот регион, не имевший ни колоний, ни богатых природных ресурсов, не отличавшийся многолюдством, стал едва ли не главным экономическим и финансовым центром северной и центральной Европы.

О размерах экономического потенциала Нидерландов можно судить по таким цифрам - к концу своего правления Карл V извлекал из "Низинных земель" только в качестве прямых налогов 2 млн. гульденов (аналог дуката) в год, и еще столько же уходило на развитие военной инфраструктуры, тогда как собственно Испания приносила в имперскую казну всего лишь 0,6 млн. дукатов. И это при том, что в 1500 г. население Испании составляло около 8 млн. чел., а Нидерландов - 1,9 млн. чел.

По оценкам герцога Альбы, направленного наместником в Нидерланды, в 1570 г. промышленно-ремесленный потенциал Нидерландов составлял 50 млн. гульденов, еще столько же вращалось в аграрном секторе. Объем внутренней торговли в это же время колебался между 17 и 28 млн. гульденов, не говоря уже о размерах импортно-экспортных операций - в середине XVI в. они составляли порядка 36-38 млн. гульденов.

Так что введение предложенной Альбой 10-% налога с оборота (печально знаменитой алькабалы) должно было принести в испанскую казну не меньше 5 млн. гульденов ежегодно - больше, чем ввозилось в это время золота и серебра из Америки.

И это при том, что в Нидерландах не было ни золотых, ни серебряных рудников, и все эти успехи были достигнуты за счет исключительно развития банковского дела, торговли, промышленности и аграрного сектора, т.е. за счет использования преимущественно внутренних ресурсов.

Очевидно, что в этом и заключался секрет того, что маленькие Нидерланды восстали против великой Испанской империи и после 80-летней борьбы сумели одержать верх, получив независимость (правда, не целиком, а лишь частично).

Высокоразвитая по тем временам экономика Нидерландов обеспечила не только создание, но и содержание на протяжении всей войны с Испанией мощной армии и флота, силы которых оказалось достаточно, чтобы заставить испанскую корону в 1648 г. отказаться от намерения восстановить свою власть над Голландией - "Семью провинциями".

Голландский опыт попытался, и не без успеха, заимствовать шведский король Густав-Адольф. И снова Европа была поражена - маленькая Швеция, которую долго никто не воспринимал всерьез, оказалась способной нанести Римской империи ряд серьезнейших ударов и сыграла одну из ведущих ролей в Тридцатилетней войне.

Эта война еще в большей степени, чем войны XVI в. была войной, прежде всего, денежных ресурсов, "золотых солдат". Предпринятые Густавом-Адольфом меры по развитию шведской экономики позволили ему увеличить доходы шведской короны с 600 тыс. талеров в 1613 г. до 3,189 млн. талеров в 1632 г., создать целый ряд крупных мануфактур, обеспечивавших его армию высококачественным оружием и снаряжением.

Вкупе с денежными субсидиями со стороны Франции (640 тыс. талеров ежегодно в начале 30-х гг. XVII в.) и "хлебной" субсидией со стороны России (перепродавая на амстердамской торговой бирже покупаемый в России задешево хлеб, Густав в то же время имел еще столько же талеров ежегодно, а в 1631 г. - даже 1,2 млн. талеров) это позволило "северному льву" провести успешную военную реформу, развернуть мощную армию и вмешаться в Тридцатилетнюю войну, переломив ее ход в пользу антигабсбургской коалиции.

Путь, выбранный голландцами в конце XVI в. и подхваченный в 1-й половине XVII в. шведами, был всемерно развит французами во 2-й половине XVII столетия.

Трудно представить себе, что, например, Людовик XIV, не имевший, в отличие от Филиппа II, богатейших заморских колоний, встал бы на путь внешнеполитической экспансии и достижения французской гегемонии в Европе, если бы не активная деятельность его министра Ж.-Б. Кольбера по развитию французской промышленности и торговли.

Так, если во Франции в XV - XVI вв. возникло ~ 50 мануфактур, то благодаря неустанным трудам Кольбера, в 60-х - нач. 80-х гг. XVII в. их было создано более 300, в том числе 19 производивших оружие и 24, выпускавших корабельные снасти и материалы.
Существенно, ~ на 75-100 % между 1646 и 1686 гг. (по разным данным) вырос тоннаж французского торгового флота. Во любом случае, рост военных расходов, к примеру, с 21,8 млн. ливров в 1662 г. до 46 млн. ливров в 1671 г. и до более чем 100 млн. ливров в 1679 г. был бы невозможен без последовательного осуществления Кольбером политики агрессивного, воинствующего протекционизма, меркантилизма и поощрения развития французской экономики.

В определенном смысле модернизированная Кольбером французская экономика питала войну, а быстрая, победоносная война создавала благоприятные условия для развития экономики (именно быстрая и победоносная война, в противном случае страна становилась на грань экономического и финансового коллапса).

Предложенная Кольбером экономическая политика и тесно связанные с нею политическая и административная реформы, заключавшиеся в дальнейшем усилении королевской власти через завершение процесса централизации власти, сосредоточения всей ее полноты (хотя бы формально, де-юре) в руках короля и его чиновников в конце XVII - начале XVIII вв. в той или иной степени была воспринята ведущими европейским державами.

"L'etat c'est moi" ("Государство - это я!") - эта знаменитая фраза, приписываемая "Королю-Солнце" Людовику XIV и под которой могли подписаться практически все монархи Нового времени (за редким исключением в лице британского и польско-литовского королей), наглядно демонстрирует расширение пределов королевской власти и могущества Государства.

И в итоге, если в 1609 г. в армиях стран Центральной и Западной Европы находилось под ружьем около 300 тыс. солдат, то спустя 100 лет, на завершающем этапе войны за Испанское наследство - уже 860 тыс. Этот резкий рост численности армий был связан с еще одной, чрезвычайно важной чертой военной революции - переходом от временно-контрактных армий к армиям постоянным, взятым целиком и полностью на содержание королевской казны и в основе своей не распускавшихся и в мирное время.

Переход к постоянным армиям имел как свои негативные, так и позитивные последствия.

Сохранение и в мирное время значительных воинских контингентов на королевской службе позволило избежать повторения ужасов войны и в мирное время.

Да, наемные солдаты, набираемые опытными "антрепренерами", были настоящими профессионалами, мастерами своего дела и, что самое главное, всегда готовыми к бою. Дж. Линн приводит такой характерный для того времени пример: французский король Франциск I готовился в 1544 г. отразить вторжение англичан с севера и испанцев с юга, он заключил соглашение с Швейцарской конфедерацией о поставке ему 16 тыс. пехотинцев. Договор был подписан в июле, а в конце августа 16 тыс. швейцарцев, полностью готовых к бою, уже сосредоточились в лагере под Шалоном.

Однако роспуск таких армий в "межсезонье", когда в их услугах не нуждались, неизбежно влек за собой обострение социальной напряженности.

Наемники, как писал Макиавелли, не умели ничего другого, кроме как воевать, и заниматься мирным трудом они не имели никакой склонности. Имея же в руках оружие, они превращались в серьезную опасность для местных властей и населения.
Занимаясь грабежами, убийствами и насилиями, солдаты, временно оставшиеся не у дел, подрывали с таким трудом наведенный властью порядок, спокойствие и внутренний мир.

Печальный опыт такого рода уже имелся. Подобная ситуация, к примеру, сложилась во Франции на рубеже 50-х - 60-х гг. XIV в., а затем в начале 40-х гг. следующего столетия, когда в военных действиях между французским и английским королем наступила пауза и многочисленные наемники, оставшись без работы, занялись грабежами и разбоями. Нечто подобное повторилось спустя полторы сотни лет после завершения Итальянских войн, когда Франция оказалась ввергнута в пучину Религиозных войн.

Как отмечал Дж. Вуд, именно невозможность содержать сильную, многочисленную армию не только в военное, но и в мирное время, обусловила чрезвычайно длительный и разрушительный характер французских религиозных войн конца XVI в.
"Полностью отмобилизованная, королевская армия представляла собой прекрасный инструмент для ведения войны. Но материал и технические средства ведения войны все еще не были полностью монополизированы государством, - отмечал он, - и совмещение ручного огнестрельного оружия и артиллерии с более совершенными системами фортификации делали осады даже плохо укрепленных городов и городков трудным и длительным предприятием.

Более того, финансовый и административный аппарат Французского государства все еще был неспособен обеспечивать растущие вооруженные силы, необходимые для ведения боевых действий в ходе продолжительных кампаний в течение длительного времени. Армия мирного времени была также слишком мала и рассеяна и не могла внушить должного уважения оппозиции для того, чтобы избежать начала или возрождения гражданской войны...".

Создание постоянной армии, находившейся на полном казенном довольствии, позволяло снять еще одну серьезную опасность.
Наемники, для которых война была ремеслом, несмотря на все предпринимаемые меры, сохраняли верность своему слову и своему нанимателю лишь до тех пор, пока получали деньги или же, в крайнем случае, надеялись на их получение. В противном случае их верность была более чем сомнительна, и никто не мог поручиться за то, что не получавшие обещанного жалования или добычи солдаты не взбунтуются и не возьмут того, что им причиталось, силой.

Пример испанской Фландрской армии, пожалуй, в этом плане самый показательный. Несмотря на то, что испанская казна расходовала на ее содержание огромные средства, тем не менее, постоянные задержки с выплатой жалования привели к тому, что армия таяла, как весенний снег, от дезертирства и постоянно сотрясалась бунтами и мятежами солдат.

Так, в ноябре 1576 г. испанская армия в Нидерландах насчитывала реально около 8 тыс. солдат вместо списочных 60 тыс., и большая часть "мертвых душ" дезертировала.

Порой дезертирство достигало огромных размеров - во время осады голландской крепости Берген-оп-Зом с июля по октябрь 1622 г. численность осадной испанской армии сократилась с 20,6 тыс. до 13,2 тыс. солдат - б тыс. из-за дезертирства. Что же касается солдатских мятежей, то между 1572 и 1576 гг. их было 5, а между 1589 и 1607 гг. - 37 (в каждом участвовало не менее 100 солдат).
Особенно страшным был мятеж 1576 г., когда вышедшие из-под контроля своих командиров наемники опустошили южные Нидерланды и устроили погром в Антверпене, где было убито до 8 тыс. мирных горожан.

Мятеж 1576 г. имел для испанского владычества в Нидерландах фатальные последствия - с этого момента все попытки восстановить порядок в восставших провинциях посредством переговоров, поиска некоего компромисса стали невозможны из-за роста антииспанских настроений.
Наемная армия, которая к тому времени давно стала, по словам Дж. Паркера, "государством в государстве с собственными ритмами рождения и смерти, организмом с собственными признаками и мотивациями…", властно вмешалась в расчеты политиков и опрокинула их. Но иначе и быть не могло - многонациональные "банды" наемников объединяло и сплачивало только одно - чувство общности интересов, корпоративность, пресловутый esprit dе corps, привязанность к своим капитанам и лишь в последнюю очередь верность присяге и религии.

@темы: "1600-е"

---

Сокровищницы инфы

Нашла сегодня на виртуальных просторах совершенно умопомрачительный исторический портал, где есть ВСЁ! От истории бус до истории армий, анализы периодов, сражений - словом, чудо какое-то. Это gerodot.ru/sites.php

А еще нашла великолепнейшую галлерею альбомов всевозможного оружия и доспехов: www. myarmoury.com/albums
Причем, настоящее оружие, не сувенирное.

@темы: "1600-е"

---

Стихи Франциско де Кеведа

ЭПИГРАММА НА ОРФЕЯ

Когда Орфей за Эвридикой
В Аид спустился, бог Плутон
Был беспредельно возмущен
Такою дерзостью великой.

Запел пленительный Орфей,
Как никогда не пел. Однако,
Хотя Плутону в царстве мрака
Вдруг стало на душе светлей,
Багровый от негодованья,
Вернул Орфею он жену,
Что было даже в старину
Тягчайшей мерой наказанья.

Засим смягчился грозный бог
И смертному в вознагражденье
За удивительное пенье
Вновь потерять ее помог.

@темы: "Чтиво"

---

Стихи Франциско де Кеведа

ПРЕИМУЩЕСТВА ПЕРВОГО ИЗ МУЖЧИН. ГЛАВНОЕ - ОТСУТСТВИЕ ТЕЩИ

"Ты не жалуйся, не плачься,
Прародитель наш Адам:
Ведь жилось тебе вольготней,
Чем теперь живется нам.

Беззаботно, беспечально
От земных вкушал ты благ:
Не было портных, торговцев
И подобных им плутяг.

И тебе подругу жизни
Бог не всучивал, пока
Не пресытился ты вольным
Бытием холостяка.

Ты когда-то за супругу
Должен был ребро отдать,
Нашим женам ребер мало -
Семь бы шкур с мужей содрать.

Ты с женой своей законной
Спал спокойно по ночам,
Нынче только муж задремлет,
Глядь - с женой другой Адам.

Ты в раю не смел касаться
Лишь запретного плода,
А у нас на все запреты,
Хоть не суйся никуда.

В этот мир явилась Ева
Без мамаши, без отца;
Стало быть, не знал и тещи
Ты по благости творца.

На змею ты в злой обиде -
Дескать, в ней беда твоя,
Но поверь мне, прародитель:
Теща хуже, чем змея.

Та змея вас накормила,
Теща не змее чета:
Съела б вас она обоих
И была бы не сыта.

Будь змеей не черт, а теща,
Сожрала б она весь рай,
От Эдема бы и фиги
Не осталось, так и знай.

Мудры змеи, но добавлю,
Змей отнюдь не понося,
Что еще мудрее тещи:
Теща знает все и вся.

Тещи подают советы
И зятьям своим твердят:
То не съешь, того не выпей!
Мол, вино и пища - яд.

Теща зятю день скоромный
Превращает в день поста,
А сама телка обгложет
От рогов и до хвоста.

Так что ты на змей не сетуй,
Дорогой сеньор Адам,
Жребий твой не столь уж горек,
Как теперь ты видишь сам.

А сменять змею на тещу
Мог бы ты легко весьма,
Ведь охотников меняться
(И с приплатой) будет тьма".

Так взывал однажды некий
Долготерпеливый зять,
Умоляя провиденье
Тещу в рай скорее взять.

@темы: "Чтиво"