Деньги и некоторые цены в елизаветинском Лондоне

В 1560 году в Англии прошла денежная реформа, в результате которой были утверждены следующие денежные единицы:

Золотые монеты, 23 карата и выше:
- соверен= 30 шиллингов
- нобль = 15 шиллингов
- ангелет= 5 шиллингов
- ангел= 2 шиллинга 6 пенсов

ангел

Золотые монеты, 22 карата:
- соверен= 20 шиллингов
- полсоверена= 10 шиллингов
- крона = 5 шиллингов
- полкроны= 2 шиллинга 6 пенсов

соверен

Серебряные монеты:
Крона, полкроны, шиллинг, 6 пенсов, 4 пенса, 3 пенса, 2 пенса, полтора пенса, 1 пенс, ¾ пенса и полпенса.

шестипенсовик

Ни медных, ни бронзовых монет после реформы не было, бумажных денег – тоже не было (еще не было).
Французская крона равнялась 6 шиллингам, испанский дукат – 6 шиллингам 8 пенсам, голландский флорин – 2 шиллингам.

шиллинг

Иногда говорят об английских марках. Это – не настоящие деньги, это расчетный эквивалент, равный 13 шиллингам 4 пенсам (на 1560 год).

крона

Потом при ней чеканились и другие монеты, ближе к 1600-му году, и тогда, если не ошибаюсь, начали уже и медь бить.

"розовый" нобль, оставлен с времен Эдварда VI

Теперь о ценах:

Для сравнения дорого/дешево проще всего взять дневной заработок квалифицированного рабочего: 1 шиллинг 2 пенса. Разнорабочий получал всего 7 пенсов в день.

3 пенса – маленькая трубка табака в театре
4 пенса – наем посудомойки и помощника, поворачивающего вертела, на праздник. Столько же стоили очки и 2 унции имбиря
6 пенсов – кварта кларета
8 пенсов – 2 дюжины яиц, или кварта клубники в сезон (кстати, эту сумму можно было заработать в день, приютив малого ребенка-сироту, платила корона)
1 шиллинг – пара обуви для простолюдина, или билет на королевский турнир
1 шиллинг 4 пенса – недельная пенсия бедным вдовам в домах приюта гильдии портных
1 шиллинг 8 пенсов – дюжина дроздов
2 шиллинга – стоимость простой рубашки
3 шиллинга – 1 унция перца (28,3 г)
4 шиллинга 6 пенсов – мужской лук
5 шиллингов 4 пенса – 56 унций говядины (около 1,5 кг)
7 шиллингов – аренда лошади на 6 дней
8 шиллингов – модные туфли
12 шиллингов – лебедь
12 шиллингов 3 пенса – 10 унций сахара
26 шиллингов 8 пенсов – 2 дюжины салфеток из дамаска
3 фунта – годовой оклад служанки (одежда и еда шли сверху)
6 фунтов – годовой заработок кузнеца и мясника, плата за прием у Саймона Формана
15 фунтов – годовой оклад мастера в грамматической школе
30 фунтов – годовой оклад хирурга в госпитале Христа
40 фунтов – годовое проживание в школе корпорации адвокатов
2030 фунтов – годовой доход госпиталя св. Варфоломея (расход был 1970 фунтов в 1558-59 гг)
3000 фунтов – стоимость похорон графа Лейчестера
8000 фунтов – оценка стоимости владений Лейчестера
9535 фунтов – годовой расход на гардероб королевы

@темы: Англия Тюдоров

---

Дорогие украинцы, с праздником вас!

---

Еда и питье в елизаветинском Лондоне - 2

Все ремесленники и торговцы Лондона входили в свои гильдии, и вот гильдии умели устраивать банкеты! Поводом могло быть что угодно, от свадьбы до похорон. Или просто кто-то из гильдейских старшин решал дать банкет, на который можно было пригласить политиков и бюрократов, или это мог быть просто ежегодный праздник.



В 1564 году гильдия торговцев мануфактурой устроила как раз такой банкет, который обошелся в 82 фунта 9 шиллингов и 4 пенса. 89 гильдейцев развлекали три дня! Причем, в счет не вошли подарки от членов гильдии и их друзей – 40 оленей, например. Из этих оленей было сделано 168 пирогов, которые разослали женам приглашенных, потому что чаще всего гильдейские увеселения были именно для членов гильдии, не для их семей. Музыкант получил за свой «шум» 13 шиллингов 4 пенса, и 5 шиллингов 11 пенсов ушли на цветы и парфюмерию.



После банкетов часть гостей могла быть приглашена на более приватный праздники – несомненно, чтобы усилить социальные связи и обговорить планы. Летом 1560 года геральд Кларенсиус, член гильдии кожевников, пригласил мастера гильдии и его друзей на праздник в своем саду. Гостей угощали кексами, клубникой, черешней, яблоками, мармеладом, конфетами, апельсинами, которые запивались пряным вином, рейнским вином, и неизбежным пивом.

Такое количество еды, разумеется, нужно было уметь правильно разделить на порции, чтобы веселье за столом не превратилось в полный хаос. Уже в 1508 году была выпущена книга под названием ”The Book of Kervinge”, которую мастер-нарезчик должен был знать вдоль и поперек, ведь именно такие мастера и разделяли мясо на порции. Оленина отслаивалась, гусятина разделялась, мясо лебедя нарезалось узкими полосами, фазан разделывался и т.п.



Тот же мастер отвечал за то, чтобы к каждому блюду был подан правильный соус. Например, чтобы подать мясо краба, мастер-резчик должен был правильно ражрещать панцирь, достать мясо, смешать его с винегретом и приправами, вымыть панцирь, наполнить вновь получившейся смесью, прикрыть панцирь хлебом, и отослать блюдо на кухню, чтобы его подогрели в печи.

Услуги мастера резчика стоила дорого. Гильдия плотников заплатила резчику за работу на банкете 6 шиллингов 8 пенсов в 1558 году, а вот священнику - всего 3 шиллинга 4 пенса за проповедь. Менестрель получил 5 шиллингов 6 пенсов, так что резко негативное отношение духовенства ко всякого рода увеселителям обретает прочную финансовое обоснование.



Дома гильдейцы резали мясо сами. В более богатых домах навыки резчика были у дворецких. Если в роли резчика выступал хозяин дома, то, при наличии за столом гостей, хозяйка обращалась к мужу: «Я прошу тебя, разрежь на части этого каплуна и подай своим соседям», после чего муж вежливо обращался к соседу/соседке: «Позвольте мне быть вашим резчиком. Какую часть вы предпочитаете?».

О том, что перед едой все участники обеда мыли руки, я уже писала – люди должны были видеть, что у соседей руки чистые, потому что в менее формальных компаниях куски жаркого передавались руками.



Во главе стола всегда сидел хозяин дома, хотя на банкете это мог быть высший по рангу гость. Дети и слуги сидели либо в конце стола, либо за другим столом в той же комнате, либо вообще в другой комнате. И место за столом значило много! Учитель Томас Вайторн в 1557 году расхваливал дом, куда он поступил на службу, потому что в нем его место было среди чистой публики, как у члена семьи, а вот предыдущие хозяева, от которых он ушел, указали ему место за столом прислуги. Естественно, слугам полагалось есть отнюдь не то, что ели за главным столом! Если стол был один, место за ним определяла солонка: хозяева и гости садились от солонки вверх, слуги и дети – вниз.

Столы в тюдоровском Лондоне были покрыты скатертями, перед каждым обедающим была тарелка, ложка, чаще всего нож, иногда и вилка (тогда еще редко где, обычно ножи имели на конце специальный шип, позволяющий пользоваться ножом, как вилкой), и всегда – салфетка. Для хозяйки, считалось хорошим тоном громогласно школить дворецкого или слугу, накрывающего на стол, приказывая ему раскладывать то и сё (хотя именно это он и делал), просто чтобы показать, что хочет угодить гостям.



Кухни, как правило, были достаточно далеко от жилых помещений, чтобы кухонный запах не попадал в комнаты. Даже в бедных, тесных домах кухня была во внутреннем дворе. Только уж совсем в лачугах готовили на огне того же очага, который обогревал комнату. Блюда, которые приносились из кухни, ставились на специальные столы в комнатке, находящейся рядом со столовой. Поэтому пища не попадала на столы горячей. Опять же, есть неправильное мнение, что бедняги тюдоровцы не знали вкуса горячей пищи. Знали. Для некоторых блюд (или для тех, кто любил горячую пищу) были своего рода мангалы, на которых блюдо сохраняло высокую температуру. Другое дело, что есть горячую пищу в те времена не считалось очень уж хорошей услугой своим глотке и пищеварительному тракту.



Застольным манерам учили с детства: «не вытирай рот ни рукой, ни рукавом – для этого перед тобой лежит салфетка... не касайся руками мяса, кроме той части, которая отрезана тебе... Следи за рукавами: если они открыты, прикрепи их к плечам, если закрыты – закатай к локтям, если они длинные – заколи булавками». Благодарственная молитва читалась всегда и перед едой, и после еды.

Но это, пожалуй, и все ограничения. В целом, англичане вели себя за столом очень свободно. Можно было хлопать соседей по плечам, а то и соседку по животу, призывая есть и пить вволю. Атмосфера становилась неформальной очень быстро, потому что пили много. Итальянцы посмеивались: «если англичанин хочет с тобой подружиться, от пригласит тебя распить кварту гасконского, за которой последует кварта испанского, и это запьется квартой мадеры».



Во время обеда, бутылки с вином стояли в ведрах с холодной водой под буфетом, а в буфете были стеклянные стаканы и серебряные кубки. Ни бокалы, ни бутылки на стол не ставились – это было делом дворецкого разливать вино. Вино выпивалось за один присест, бокал отдавался слуге, и он тотчас мыл бокал на виду у всех обедающих.

Вообще-то, были руководства к тому, как пить вино: «в небольших количествах, вино стимулирует человечский ум. Чем лучше вино, тем лучше оно веселит. И поскольку вино полно дурмана, лучше разбавлять его водой. Вино утешает старых мужчин и женщин, но оно нехорошо для детей и девушек. Старики могут пить вино неразбавленным». Вино действительно чаще всего «дорабатывалось», потому что в обычном виде для англичан оно не было достаточно сладким. Добавляли в него невероятно популярную в елизаветинские времена розовую воду (которую, кажется добавляли просто во все), сахар и специи.



И, все-таки, основным напитком англичан был эль, который делался из ячменя и отличался отменной крепостью. Эль, как объясняет Лиза Пикард, это пиво, настоянное на хмеле. Вкус у эля более насыщенный, и тюдоровские источники утверждают, что эль человека укрепляет, а пиво делает его «толстым и дряблым в животе».

Нобли выдерживали свое пиво года два, но простые люди пили его свежесваренным. Среднего ранга чиновник потреблял в год вместе с домочадцами около 24 галлонов пива в год. Итальянские туристы пиво ненавидели: «здоровый напиток, но мерзкого вкуса, мутный, как лошадиная моча, и с какой-то пленкой». В 1574 году в Лондоне было 58 производителей эля и 33 пивовара. К 1600-му году пиво практически вытеснило эль с рынка, очевидно потому, что было дешевле, 4 шиллинга за баррель.

Вино имели право импортировать только лицензированные торговцы, но до самого 1559 года на контрабанду смотрели сквозь пальцы, пока молодая королева Лиз, ненавидящая беспорядок, не ввела для конрабандистов жестокие наказания. Сама она предпочитала мед, приправленный специями.

Отношение к воде было в елизаветинские времена странным. Не то, чтобы воду считали опасной для здоровья, как утверждают остряки. Скорее, дело было в том, что в воде не было никаких питательных веществ. Но воду пили тоже, потому что были рекомендации, что речную воду пить не стоит, только из источников и кондуитов, причем воде из кондуитов надо было дать отстояться 2-3 часа, или ее надо было отфильтровать перед использованием. Вода, которую добавляли в вино, должна была быть прокипяченной. Исключение составляла минеральная вода, которую пить рекомендовали, и минеральная вода из источников Ковентри каждый день отгружалась во все концы Англии. Эту воду также рекомендовали для наружного пользования, она хорошо залечивала раны.

Коровье и козье молоко считалось очень полезным для старящихся и для «страдающих от меланхолии», а также для детей. Молоко тоже рекомендовалось кипятить с добавлением небольшого количества сахара. Молоко не рекомендовалось тем, кто страдал от «бурления» в желудке – очевидно, нетолерантность к лактозе вовсе не является проблемой наших дней.

Популярны были молочные продукты, особенно творог с сахаром и специями в разных вариациях. Про овощи пишут мало, потому что они были таким обычным делом. Есть о них упоминание в Акте от 1559 года, которым запрещается импорт капусты и репы (а также кукол и теннисных мячей), потому что всё это вполне можно выращивать и производить в Англии. Из непрямых источников можно сделать вывод, что в тюдоровские времена неплохо понимали важность фруктов и овощей, особенно для тех, у кого были проблемы со здоровьем, в частности диабет (хотя тогда эту болезнь и не могли идентифицировать) – известно, что в диете Генри VIII овощи и фрукты были в почете.



Таверны и гостиницы тюдоровской Англии радовали путешественников, даже капризных итальянцев.Это неудивительно, потому что многие из них патронировались гильдиями, и вообще устройство торжеств, банкетов и вечеринок в таверне было делом обычным. Там предлагалось несколько видов жаркого, мясные пироги, десерты, фруктовые торты и хорошее вино. Вино подавалось в запечатанных флягах. Обычно, если речь не шла о больших банкетах, столы располагались так, что разные компании сидели спиноу друг к другу. Обслуживание было дружелюбным, и санитария на уровне.



Пабы и кабаки – это несколько другое дело, их тоже пытались более или менее держать в меридиане, но безуспешно – все зависело от района, собирающейся там публики и неподкупности местных шерифов. Стандартный обед в таверне стоил 18 пенсов, и это были немалые деньги. Во всяком случае, Нэш утверждает, что некоторые молодые студенты пару раз в год появлялись в тавернах, чтобы произвести впечатление, даже если после этого им месяцами приходилось довольствоваться соленым маслом и голландским сыром в своих комнатах. У Нэша было своеобразное представление о нищете.

@темы: Англия Тюдоров

---

С днем рождения, августовские!

 Беатрикс,  masjanjkus,  Margo Dreamfinder,  Тудым растудым,  light*s owner,
 colombine,  _Лира,  Кимури,  Гасконка,  Та которая...,  Литайр,
 Zvezdochk@,  Anarendil,  Flavia,  Дионисия,  Molo,  Джослин,
 Esfiri,  .шанель без номера,  Diviana,  Оле-Лукойе,  Лена В., и, конечно, я сама!

Да будет нам счастье!

---

Еда и питье в елизаветинском Лондоне - 1

Хозяйка дома в елизаветинском Лондоне проводила на кухне значительную часть времени. Или там проводила время ее кухарка. Хорошая кухарка должна была уметь правильно мыть продукты и утварь, пользоваться прессом, варить, печь, начищать посуду, обрабатывать мясо, делать подливки и гарниры, а также варить пиво, сидр и делать вино со специями. В ее распоряжении были ложки и ножи, большие вилки для обжарки на открытом огне, шумовки, дуршлаги, решетки, сита, черпаки для поливки жаркого, сковороды, котлы, специальные кастрюли для соусов, приготовление которых было само по себе искусством. Соусы сначала потихоньку мазали на жаркое, с которого они стекали в поддоны, смешиваясь с мясным соком.



Мясо и птица нанизывались на шампуры, которые укреплялись перед очагом. Огонь был сзади, и жаркое надо было периодически поворачивать. Поворот шампура мог быть механическим, но чаще всего на кухне обязательно крутился мальчишка-помощник, которому и доверяли это ответственное дело.



Пекарские печи были не у каждого. Иногда было проще сделать пирог, и отнести его к пекарю. Все знали, когда у пекаря нагревалась печь, а забирать продукт можно было идти, услышав крики подмастерий пекаря на улице: «Идите в пекарню! Идите в пекарню!».

Что касается мяса, то забой животных с 1423 года осуществлялся по тем же правилам, что и в наши дни: минимум страданий, минимум стресса. Нет, тогда животных еще не очеловечивали, дело было в том, что адреналин, выделяющийся при стрессе, делал мясо слишком жестким.

Готовили мясо, используя массу специй, так что английское мясо времен Тюдоров напоминало по вкусу, скорее, мясо по-мароккански, нежели современное, прижаренное с двух сторон пресное филе, без соли и специй, к которому подаются два вида овощей. Использовали черную смородину и перец, сахар, миндаль, мед, апельсины, мускатный орех, травы, чеснок, корицу. В качестве добавок популярна была горчица, гарниром подавались ягоды и чернослив. Популярна была и капуста, фаршированная, в свою очередь, мясом. Рыба перед готовкой обычно вымачивалась в эле, если она была соленой, а не свежей, и была достаточно дешева, чтобы ее мог есть в большом количестве любой бедняк.



Очень своеобразное значение приобретали салаты. Например, «салат любви» мог состоять из следующих инградиентов, в зависимости от «послания»: спаржа (возрождение любви), бораго, или огуречник (ты приносишь мне радость), воловик (я довольна тобой), весенний лук (я тебя не люблю), кочанный салат (твоя любовь придает мне силы), листовой салат (я тебя не люблю), оливки (твоя любовь меня раздражает), цветы розмарина (я принимаю твою любовь), чабёр зимний (я предлагаю тебе свою любовь), редис (молю, прости меня).



Салат подавался, конечно, не смешанным – и, наполняя тарелку определенного человека, можно было передать ему вполне осмысленное послание, и надеяться, что за большим столом никто этого не заметил. И получить ответ. Впрочем, дамы часто приглашали своих желанных и нежеланных кавалеров на обед, где набор зелени на столе мог выразить намерение хозяйки. Поскольку этот «салатный язык» понимали, очевидно, только придворные и романтично настроенные дамы всех классов, неправильные истолкования наверняка случались. Гость мог не обратить внимания, что стол украшают лилии – а ведь это было прямоленейное дозволение «поцелуй меня», или просто с удовольствием есть клубнику, предложенную хозяйкой, не догадываясь, что она говорит ему «я вся твоя».



Впрочем, лондонцы времен Тюдоров предпочитали клубнику в красном вине, приправленную сахаром, корицей и имбирем, с которой подавался трифл – бисквит, пропитанный красным вином и залитый взбитыми сливками, приправленными сахаром, розовой водой и имбирем.

В 1589 году англичане не считали завтрак подходящим временем для приема ударных порций пищи. Слабое пиво, хлеб, масло (подчеркивалось, что оно должно быть свежим), шалфейный мед – вот что считалось нормальным завтраком. Редко кто чувствовал себя по утрам достаточно бодрым, чтобы добавить к вышеперечисленному кусок солонины.



Тюдоровские англичане ели по-настоящему дважды в день. У ноблей, джентельменов, торговцев обед приходился на время от 11:00 до полудня, и ужинали они около 18:00. Рабочий люд обедал в полдень и ужинал около семи-восьми часов вечера.

Джентельмены и торговцы, принимая гостей, выставляли на стол от четырех до шести разных блюд, а если за столом сидела только семья, то ели скромнее – от двух до трех блюд. На банкетах еду подавали «переменами», каждая из которых включала несколько блюд, причем четкого разделения между мясным и сладким не было, в каждой перемене были мясо, рыба, овощи, фрукты и то, что мы определили бы, как десерт.



Томас Нэш, сын министра и памфлетист, критиковал гастрономические изыски современников: «Мы съедаем больше мяса за один присест, чем итальянцы и испанцы за месяц, мы изгнали со своих столов нормальные обеды с салатами. Наши столы напоминают лавки: странные птицы, китайская горчица, и еще более странные соусы... Боже, какой переполох царит за столом с той переменой и этой переменой, когда нужно убирать одно блюдо, подавать другое, и передавать третье!»

Главной едой дня был обед. Перед тем, как основные блюда ставились на стол, обедающие закусывали или кусочками редиса, которые обмакивали в соль (чтобы мясо лучше переваривалось), или выпивали несколько устриц, закусывая их маленькими кусочками хлеба грубого помола (для той же цели), или съедали кусочек соленой говядины с горчицей (для возбуждения аппетита).



Если обед был формальным, первая перемена включала густой суп или бульон, отварное или тушеное мясо, цыплят и бекон, соленую говядину, пироги, гусятину, свинину, жареное мясо, жареную телятину, соусы. На вторую перемену подавались жаркое из баранины, жареные каплуны, жаркое из зайчатины, цыплята, запеченая дичь, бисквиты. И, наконец, следовала третья перемена: перепелки (дюжина), блюдо жаворонков, два пирога с олениной на блюдо, имбирные пряники, бисквиты, выпечка.



Конечно, этот перечень – из книги рецептов, которую автор постарался сделать максимально интересной для всех слоев общества, так что, на практике, по будням люди ели что-то одно из каждой перемены: суп, мясо, и что-то сладкое – как и сейчас. Для посиделок за столом вне времени обеда или ужина, рекомендовались фруктовые пироги и торты, которые завершали и формальные обеды – как десерт. С той разницей, что если мясо к столу не подавалось, за этими сладкими блюдами должны были следовать сыры и фрукты.

@темы: Англия Тюдоров

---

Красавицы

21.08.2010 в 18:21

Пишет  Флыф:

Постеры с голливудскими актрисами из журнала Life от 3 августа 1942 года.

Veronica Lake


Ann Sheridan


Rita Hayworth


Gene Tierney


Lana Turner


Alexis Smith


Hedy Lamar


Carole Landis


Rosalind Russell


Brenda Marshall


"Параметры" актрис на момент съемки. Интересно, вес в чем указан?

@темы: "старые плакаты, старые открытки"

---

Неделя первая

Про учебу

Дорогу выучила, все бумажные вопросы утрясены. На занятиях пока смертельно скучно. Я правда стараюсь молчать, но меня надолго не хватает - когда никто не отвечает на вопрос препода, вякаю я, а поскольку редко кто отвечает, то в аудитории обычно звучат два голоса - мой и преподавателя. Что-то я не то делаю, очевидно. Надо бы спросить у "классного руководителя", как при дневном обучении, принята ли интерактивность. Мне уже предложили перевестись во "взрослую" группу, которая учится в другом месте, но увы, я всю бюрократию завязала именно на этот корпус и на эту форму обучения. А то могла бы за 2 года справиться... Вообще, надо будет еще уточнить. Или я преподам так надоем, что они дадут мне персональные проекты, чтобы занять меня ими, и избавиться от моего присутствия

У нас энное количество мусульман есть, у которых сейчас рамадан. С ужасом узнала, что им и пить нельзя до захода солнца! Это что ж они с собой делают??? А как они в своих жарких странах выживают в рамадан??? Более того, я видела мусульманок-студенток, которые проводят большую перемену в столовой, с жующими подругами, а сами не едят и не пьют. Я ужаснулась такому самоистязанию, но моя более циничная знакомая сказала, что они наверняка ходят в столовую, чтобы подчеркнуть свое превосходство. Главное, мне никто не смог объяснить, чем обосновывается запрет на питье воды. "Вера", говорят. Но ведь должно во всем быть рациональное зерно, или как? Мало ли что мне могут приказать делать под соусом "вера", но фиг я это сделаю, если не пойму смысл и не соглашусь с тем, что смысл есть.

А парень из Алжира рассказал, что у них рецедевистов отправляют в совершенно открытую тюрьму, которую даже не особо охраняют. Потому как она в Сахаре. Дороги в пустыне рецедевисты строят. Максимальный срок - пять лет. Те, кто там побывал и выжил, обычно становятся на путь праведный.

---

Мясо, которое рыба - чудеса с лицензиями в тюдоровском Лондоне

Во времена правления Мэри Тюдор англичане были вынуждены обходиться без мяса и есть рыбу по средам, пятницам и субботам ради спасения души. Вступив на трон, Элизабет отменила обязательную рыбу по средам, но в 1563 году была вынуждена отменить отмену – нужно было поддерживать местных рыбаков, увеличивать флот, укреплять побережные крепости. Англичанам было тщательно разъяснено, по какой причине им приходится довольствоваться рыбой три дня в неделю – по патриотическим причинам, а не ради «суеверий». Вместе с 40-дневным запретом на мясо в период Пасхи, британцы были разлучены с любимыми мясными блюдами 156 дней в году!

За нарушения карали строго: за забой животных в неположенные дни полагался штраф, или шесть часов у позорного столба, или 10 дней в тюрьме. В том же 1563 году одного мясника оштрафовали за забой 4 быков на сумму 20 фунтов за каждого (парадная мантия графа Лейчестера стоила 20 фунтов)! Сумма астрономическая для простого горожанина (барристер зарабатывал 10 фунтов в год, например, а мясник – всего 6 фунтов). Владелица таверны угодила к позорному столбу за то, что ела в неположенный день мясо. За то же четыре горожанки просидели в участке всю ночь, пока утром их не вернули мужьям. Впрочем, запреты можно было обойти совершенно официально.

Например, в среду мясо можно было есть, если на столе присутствовали 3 блюда из рыбы. Разрешение есть мясо в неположенные дни можно было купить. Лордам и членам парламента оно стоило 26 шиллингов 8 пенсов, рыцарям 13 шиллингов и 4 пенса, и людям «низкого звания» 6 шиллингов 8 пенсов. Деньги вносились в приходскую казну, из которой осуществлялась помощь бедным. Разрешения покупались на время поста, и жены заплативших тоже получали возможность есть мясо, когда им хотелось, а не по разрешенным дням. Тем, кто по состоянию здоровья должен был соблюдать мясную диету, получали освобождение от обязательных рыбных дней от епископа по представлению приходского священника.

Впрочем, «приходская казна» звучит безлично. На самом деле, каждое отдельное разрешение оплачивало какое-то определенное доброе дело. Из записей в приходских книгах понятно, кому и на что эти деньги шли. Например, м-р Крук заплатил свои 6 шиллингов и 8 пенсов за право есть мясо в пасхальный пост. На эти деньги какая-то больная женщина, принесенная в бессознательном состоянии с берега Темзы (очевидно, из тех, кто на свой страх и риск отправлялся в столицу, в поисках лучшей доли) получила место в доме Николаса Пейна за 3 шиллинга и 4 пенса, заплаченные Пейну. Сама женщина получила 3 шиллинга – немалые деньги, неквалифицированная рабочая сила стоила 6-7 пенсов в день, а плотник высокой квалификации запрашивал 1 шиллинг и 2 пенса. В кассе прихода остались 4 пенса – очевидно, на расходы.

Довольно оригинальным способом получить лицензию на мясоедение в пост или запретный день было приглашение на обед постороннего – ему можно было предложить одно мясное блюдо, которое он, разумеется, с радостью разделял с хозяевами: например, баранья нога, запеченная с телятиной и фазанами (предполагалось, что гость был или с членами семьи, или со слугами, которым тоже позволялся в таком случае отказ от рыбы).

Еще обыгрывалось понятие мясо/рыба с точки зрения цвета. Понятно, что красное мясо считалось в пост запрещенным. Но если рыба белая, то и белое мясо дичи, и телятина поглощались прихожанами под именем «рыба».

Поскольку мясо лондонцы продолжали есть при помощи всевозможных ухищрений в любой пост, должны были быть и мясники, которые им это мясо продавали. И такие лицензии на деятельность дорогого стоили, просто лишь бы кому их не выдавали. Например, 24 января 1582 года лорд Говард из Эффингема просит канцелярию мэра выдать лицензию мяснику Дэвиду Ньюхолту. Канцелярия ему даже не ответила! Почему? Потому что в том же месяце рыбники Лондона отправили в канцелярию жалобу, что уже 40 мясников получили лицензии, и это уменьшает их, рыбников, законные доходы. К 1587 году канцелярия уже расписывается в своем бессилии: «великий беспорядок учиняется каждый год мясниками Сити, которые, будучи людьми грубыми и нецивилизованными, не признают никаких запретов на забой животных во время поста. Некоторые уважаемые личности постоянно требуют лицензий для мясников, и выражают неудовольствие, когда им отказывают».

В 1591 году королевский совет распорядился конфисковывать мясо, продаваемое в посты нелицензированными мясниками, и отправлять это мясо в госпитали и тюрьмы. Но, судя по реакции канцелярии мэра, лица, которые должны были наблюдать за порядком с лицензиями, просто подкупались («были невнимательны»), и канцелярия предлагает платить им половину стоимости конфискованного мяса – очевидно, для подкрепления способности замечать нарушения.

@темы: Англия Тюдоров

---

Рынки тюдоровского Лондона

Очень часто можно встретить мнение, что в отсутствие холодильников и морозильников выбор у потребителя был невелик: продукты были или засоленными, или засахареными, и никогда не были свежими. Какая ошибка! Лондон жил ритмом, который наши современники без большого успеха пытаются внедрить сейчас: каждый день туда поставлялась свежая продукция из окрестностей города и близлежащих районов. Скот пригонялся на Смитфилдский рынок из Эссекса, Саффолка, Кента и Бедфордшира, и оттуда продавался. Фрукты доставлялись из Кента. Около 20 барж, груженных свежей рыбой, каждое утро возвращались к пристаням после утреннего траления.



Такая система требовала хорошей и четкой организации процесса поставок, обработки продукции и ее продажи. Каждый рынок имел свою специализацию, и его деятельность регулировалась. Главным было соотношение торговцев-лондонцев и «пришлых». Лондонцы имели привелегии, за которые держались веками, а на некоторые рынки «пришлые» не допускались вообще.

В Лиденхолле продавали мясо и птицу. Торговцы из глубинки туда допускались, но в очень ограниченном количестве. Остальным приходилось продавать продукцию перекупщикам из столицы, и, разумеется, не по рыночной цене. Рынок представлял из себя каменное стороение с галереями, создавшее что-то типа крепости, даже с башнями по углам. Смысл в этом был: именно в Лиденхолле правительство имело склады на случай чрезвычайных ситуаций, как то недородов, и там же складировались материалы, из которых создавались декорации к праздичным шествиям.



«Пришлые» имели право торговать на этом рынке по средам и субботам, но в 1564 году среду у них отобрали. Лондонские мясники имели в Лиденхолле свои постоянные лавки. Есть записки венецианского путешественника, в которых он поражается обилию мяса на этом рынке, и утверждает, что никогла и нигде не видел такого количества и разнообразия. Всего в Лиденхолле торговали в 1550 году 89 мясников, а в 1599 их было уже 113. Было бы и больше, но лавки находились в частной собственности, переходили к членам семьи, и крайне редко продавались.

В Сток Маркете базировались 25 рыбников и 18 мясников, все лондонцы. Этот рынок получил свое начало и своих акционеров еще по королевской хартии 13-го века!

Вдоль Корнхилла и Чипсайда торговали цветами и овощами, птицей и молочными продуктами. Часть торговых мест была зарезервирована для торговцев из деревень. В западной части Ньюгейт Стрит торговали, опять же, мясом. Особенность этой торговли была в том, что там отсутствовали бойни, и до самого 1516 года торговцы имели привычку забивать животных прямо на улице. В 1516 им это запретили. Торговцы цветами всегда распологались с южной стороны улицы. Торговцы овощами не имели права продавать свыше трех корзин овощей, если только речь не шла о корнеплодах – и мыть овощи на улицах запрещалось. Ограничения диктовались подсчетом спроса и предложения, и имели целью обеспечить покупателям именно свежие овощи, а не начавшие вять и подгнивать. Ньюгейт Стрит выходила на рыночную площадь, где торговали зерном.



Мясом торговали также в Истчипе, на уличном рынке, где имелись и мясные лавки, и свои бойни.

На Грейсчерч Стрит допускались торговцы не из Лондона. Там продавали молочную продукцию, свинину, птицу, дичь и колбасы, а также овощи и фрукты.

Название Фиш Стрит говорит за себя – это были владения торговцев рыбой.

Прибрежный Квинхит торговал зерном и фруктами, которые доставлялись в Лондон по Темзе. В 1564 году там был построен большой крытый рынок и склады.

Рынки Биллингсгейта и Саутварка входили в число основных лондонских рынков, но если Саутварк частно дозволял торговать и «пришлым», то на Биллингсгейт орудовал синдикат перекупщиков, практически вынуждавший «пришлых» продавать рыбу лондонцам. Хотя многих жителей Сюррея и Сассекса вполне устраивало, что торговцы рыбой из столицы забирали у них каждое утро определенный улов.

Огромное число всего этого добра закупалось домохозяйками лично, если они позиционировались как бедные, или домоправительницами/служанками, если хозяйство было богатым. Венецианец Алессандро Магно поражался: «Англичанки имеют большую свободу покидать дом без сопровождения мужчин... Мужчины там не тратят времени на домашние дела, а женщины сами покупают продукты...» Очевидно, его поражало не столько то, что англичанки появляются на улицах сами по себе, хотя и это было достаточно исключительное зрелище в Европе 16-го века, сколько то, что закупка продуктов подразумевала, что у женщин был доступ к семейным деньгам, что было уж совсем нетипично, с точки зрения южноевропейского джентельмена.



Начальствовали над рынками мэр и его совет, и именно они назначали продажные цены – то есть, никакой рыночной экономики, цены были фиксированы по границе максимума: дешевле можно, дороже нельзя. Три вещи считались тяжелейшим преступлением в торговле: перехват (перекупка продукции раньше, чем она попадала на рынок, в радиусе 15 миль от города), поглощение (скупка вообще всего продукта, как то зерна в неурожайный год, позволяющая выкручивать у канцелярии мэра ту цену, которую хотел установить продавец), и перепродажа (когда товар покупался на одном рынке и перепродавался на другом – дороже). Штрафы за такую деятельность были значительные: некий Роберт Вуд был оштрафован в 1580 году на 6 шиллингов 8 пенсов за то, что перехватил стадо овец в Паддингтоне, прежде, чем они попали на рынок.

Совершенно особое положение в Лондоне имели пекари. В 1559 году в столице были зарегистрированы 127 пекарей. Каждая буханка выпеченного хлеба несла на себе печать мастера – состав, вес и цена хлеба были жестко фиксированы канцелярией мэра. Пекари не делали свой профит на продаже – канцелярия использавала сложную формулу, включающую расходы (стоимость инградиентов) и помощь членов семьи, вплоть до двоих детей и, почему-то, одной кошки и одной собаки. То есть, пекари получали не профит от торговли, а компенсацию от администрации, обеспечивающую им доход, который администрация считала достаточным.

К 1580-м годам рыночная экономика стала брать свое, и пекари объединились. Увы, хлеб-то был разным. Белый хлеб чаще всего выпекался по заказам и продавался прямо заказчикам, а часть продавалась на крытых рынках. Уличная торговля хлебом была запрещена. Но выпекался еще и коричневый хлеб, который скупали содержатели харчевен и гостиниц для лошадей своих постояльцев (да, в те времена такой модный нынче хлеб из муки грубого помола не считался человеческой пищей). И между «белыми» и «коричневыми» пекарями не было ни согласия, ни уважения. Королева насильно соединила две эти ассоциации в 1569 году, но в 1580 они снова рассоединились, заплатив 189 фунтов на взятки и увеселения чиновников (интересно, что ассоциации и торговые компании аккуратно вели записи взяток), причем «коричневые» пекари в расходах не участвовали.

По правилам, рынки были открыты 6 дней в неделю, с 6:00 до 11:00 утра, и потом с 13:00 до 17:00. Молоко, фрукты и овощи можно было продавать и по воскресеньям, но только до 7:00 в светлое время года, и до 8:00 зимой. Излишне говорить, что правила соблюдать торговцы не любили и в 16-м веке. Есть жалоба от жителей Чипсайда, что, хотя рынок и закрывался в положенное время, торговля продолжалась у его дверей, иногда до девяти вечера и даже при свечах. Обвешивали торговцы своих покупателей и тогда, и это даже привело к серьезным беспорядкам в городе в 1595 году, в результате чего произошла знаменитая реформа мер и весов, весы на рынках стали проверяться, а эталоны были помещены в Гильдейскую палату.



Помимо рынков, продукты продавались в бакалейных магазинах, число которых выросло с 1550 по 1599 гг от 280 до 377. Магазины избавляли лондонцев от необходимости отправляться на рынки за каждой мелочью, ведь лавки разной величины были в каждом квартале – сыр и сахар, пироги и кексы, даже соленая рыба и колбасы. Только вот свежими мясом и рыбой в этих лавках не торговали.

Рыбачкам дозволялось торговать устрицами, угрями и разделанной рыбой на улицах, если торговля осуществлялась из корзин, установленных на «транспортном средстве», то бишь осле. На улице торговали сезонными продуктами – черешней, редисом, луком, салатом, клубникой, и тоже с условием, что торговец не раскидывает палатку, а движется с товаром. Таким же образом продавались колбаски, печеные яблоки и пироги. Чаще всего торговки имели договоры с хозяйками, и поставляли каждый день именно то и столько, сколько могло быть продано быстро и качественно. Они торговали поштучно, или товар был разложен по емкостям, так что можно было обходиться без взвешивания.

@темы: Англия Тюдоров

---

Вопросик

Я знаю, что у многих моих ПЧ есть дети. Ближайшие полгода я много буду спрашивать про детей Потому что первой частью моей учебы пошло развитие детей и подростков. А о детях я ничего не знаю, кроме того, что они производят массу шума.
Вопрос первый: подскажите детские игры для группы детей лет 5 - человек на 10, пожалуйста. Кроме традиционных пряток и пятнашек, которые даже я знаю.

---

Джеффри Паркер. Филипп II. Король за работой. Часть 1.

Перепост отсюда: icorso.livejournal.com/profile

Филиппа II иногда сравнивают с пауком, сидящим в центре паутины. Конечно, своим стилем правления он резко контрастирует со своим постоянно находившимся в военных походах отцом, но Филипп искренне полагал, что для монарха слишком частые разъезды вредны. В своём последнем обращении к сыну и наследнику, написанном в 1598 году, содержится замечание: «Разъезды по своим владениям - бесполезное и непристойное для государя занятие». Королю Испании следует постоянно находиться в самой Испании. Филипп также осуждал привычку королевских особ вставать во главе своей армии (как обычно поступал Карл V). Когда в 1586 году, его зять, герцог Савойский пожелал возглавить атаку на Женеву, король строго упрекает его:

"Герцогу не следует находиться на поле брани, какие бы на то ни были причины. В случае успеха его престиж возрастёт, независимо от личного присутствия – а возможно даже и более при его отсутствии. Однако же в случае поражения (потому как на всё Воля Господа, а не человека) урон будет куда сильнее, коль будет он на поле боя".

Филипп II намеренно выбрал способ управления своими обширными владениями и армиями из Кастилии. Несмотря на делегирование значительной части властных полномочий своим наместникам в Америке, Италии и Нидерландах, на протяжении всего периода своего царствования он настаивал, чтобы все важные (и многие не столь важные) вопросы предварительно направлялись в Испанию для его личного изучения и согласования.

Желание постоянно личного участия (по меркам XVI столетия) в решении административных вопросов создавало ряд серьёзных проблем. Во-первых, невозможность решения в кратчайшие сроки большого объема работы тормозило колёса государственной машины; во-вторых, огромные расстояния, отделяющие концы империи Филиппа II от Мадрида создавали постоянный риск того, что изначально принятое и отправленное для исполнения на места решение, по факту прибытия потеряет свою значимость. Две недели разделяли Мадрид и Брюссель или Милан; от Мадрида до Мехико письмо шло минимум два месяца; и минимум год шло письмо из Мадрида до Манилы на Филиппинах. Существовало мнение, что «длительностью расстояния объясняется большинство действий, предпринимаемых Филиппом II». Даже если сказано это несколько громко, но трудность в преодолении проблем, связанных с расстоянием, и чрезмерная важность задач, безусловно, оправдывает особый стиль правления Филиппа.

XVI считается золотым веком бюрократии в Европе, и Испания не явилась исключением. Центр административной системы Филиппа II составляли четырнадцать Советов, пять из которых были созданы ещё его предками, Фердинандом и Изабеллой, четыре – его отцом, Карлом V, и пять – самим Филиппом. Начиная с 1561 года, когда Филипп провозгласил Мадрид постоянным центром пребывания всех центральных органов власти, каждый из Советов собирался в определённое назначенное время в разных залах нового королевского дворца.

Главным их них был Совет Кастилии (своеобразное «министерство внутренних дел», в чьём ведении находилась судебная власть, общественный порядок, экономика и церковная власть на территории Кастилии), Совет Индий (аналогичные с Советом Кастилии полномочия в Новом Свете) и Инквизиция (контролирующая 21 трибунал, расположенный на всей территории Испанской империи, от Перу до Сардинии и от Наварры до Сицилии). Советы были в первую очередь административными организациям, состоящим (за исключением Государственного Совета, занимающегося внешними связями), в основном, из выпускников университетов Кастилии. Из восьми глав Совета Индий семеро, назначенных Филиппом II, были юристами, равно как и все 39 назначенных им советников. Университеты, с их colegios mayors, или аспирантурами, в габсбургской Испании выступали своего рода семинариями для подготовки административного состава.

Сложная административная структура и зарождающийся бюрократический класс были жизненно важным звеном в эффективном управлении столь огромной империи, какой была Испания при Филиппе II. Но Советы были лишь консультативными органами, и их деятельность носила не более чем рекомендательный характер. Филипп II не принял на вооружение «кабинетный» стиль управления, который предпочитали правители последующих эпох, при котором главы различных ведомств собирались для обсуждения определённого вопроса, составляли коллективное решение и выносили на суд королю. Подобная схема лишала его некоторого авторитета. Вместо этого, король требовал, чтобы на каждом документе стояла его подпись, и последнее решение по большинству вопросов принималось им единолично.

Основным документом центрального руководства Испании являлась consulta, документ, который советники отсылали королю после каждого совещания, и который ему зачитывал секретарь. Чиновники более высокого ранга ежедневно принимались королём, а представленными ими документы он изучал в свободное от работы время. Прочитанные бумаги через какое-то время возвращались с комментариями и заметками на полях. В определённой степени эта процедура была доведена до автоматизма. Помимо своих основных обязанностей чиновники имели дело с большим объёмом ежедневной рутинной работы. Однако не вся работа при дворе Филиппа была рутинной и предсказуемой. Временами обстоятельства требовали постоянного внимания не одного чиновника. Иные дела, по разным причинам, оставались вне публичной огласки, в личной компетенции короля. Ещё до своего возвращения в Испанию в 1559 году он писал: «Если вы пожелаете написать что-то лично для меня - по части ли вопросов государственной важности, либо чего-то прочего - укажете на конверте, что письмо должно быть направлено мне лично. Ваше желание будет неукоснительно исполнено».

Требование короля в личном ознакомлении с огромным количеством входящих документов по началу создавало его министрам много проблем. В апреле 1560 года глава Государственного совета Гонсало Перес, человек с 35-летним опытом государственной службы, жаловался на то, что за всё время с момента возвращения короля, совет собирался лишь дважды. Он пишет: «Я был болен последние несколько дней, но даже этот факт не помешал мне исполнить все мои обязательства во время, потому как дела решаются на столько медленно, что любой калека мог бы с ними управиться». Проблема, пишет Перес, заключается в системе: «На самом деле, я не вижу, как могут шестнадцать советников, занимающихся совершенно разными обязанностями, найти общий язык? Полагаю, что Его Величество, своею мудростью, осознает, что следует предпринять. Молю Бога, чтобы это произошло как можно скорее». Однако пять спустя Перес по-прежнему сетует: «Его Величество продолжает совершать ошибки, и конца этому не видно; вопросы он обсуждает с разными людьми, иногда с одним, иногда с другим, передавая дела от одного министра другому. По сему не удивительно, что порой решения принимаются спорные и противоречивые».

Долго такая ситуация продолжаться не могла, и с началом военных действий на Средиземноморье, в Нидерландах и даже на юге Испании после 1566 года в системе власти назрели перемены. Одним из нововведений явились хунты (juntas), государственные комитеты, созданные для обсуждения текущих дел в стране. К примеру, комитет «тройки» министров, заседавший в течение 1571 года решал вопросы, связанные со средиземноморской кампанией, приведшей к великой победе при Лепанто. К концу 1572 года смерть сократила комитет до «двойки», а к концу следующего года и эти оба отошли в мир иной. Существовало множество подобных комитетов, некоторые - всего несколько дней, иные – в течение гораздо большего срока, как например, тот, что был создан в ноябре 1573 года для подготовки декрета о банкротстве сентября 1575 года. Эта «система хунт» привела к тому, что некоторые советники были на столько вовлечены в государственные дела, что в итоге потребовалось создать для них отдельные министерские посты.

Некоторые из новых министров являлись представителями королевского двора, с правом обращаться с королём напрямую. Такие царедворцы, как Руй Гомес да Сильва или герцог Альба больше занимались вопросами внешней политики, нежели своими прямыми административными обязанностями. За двором же присматривали лица более низкого происхождения, такие как Франсиско де Эрассо, выходец из мелкого дворянского рода Наварры, который находился на службе с 1523, а к 1559 году ставший секретарём не менее шести центральных советов при Филиппе II. Однако в 1565 году он оказался в опале, и в следующем году был признан виновным в мошенничестве и оштрафован на 13000 дукатов. Позже его место занял человек ещё более скромных кровей, а именно Диего де Эспиноса (1502-1572), священник, получивший образование в университете Саламанки, ставший президентом Совета Инквизиции в 1564 (позднее Великим инквизитором), а также президентом Совета Кастилии в 1565 году. До самой своей смерти в 1572 году он, по словам одного влиятельного (и возможно немного завидующего) придворного, оставался «единственным человеком во всей Испании, кому король доверял больше всех и с кем обсуждал самые серьёзные государственные проблемы». Когда он умер, пошли слухи о приемнике, способном «взять на себя всё бремя ответственности по управлению государством, лежавшее на плечах кардинала».

Однако король не желал более никому доверять такие властные полномочия, подобные тем, что были в руках Эспиносы. «Полагаю, доверить многие государственные вопросы кардиналу было мудрым решением, на которые были свои основания», - сообщает он приемнику Эспиносы на посту президента Совета Кастилии. «Но время показало, что это было не правильно; и хотя тем освобождало меня от многих забот и оставляло время для отдыха, я не считаю, что подобное возможно в дальнейшем». Филипп II оценил мудрость совета отца, данного почти тридцать лет назад: «Не становись зависимым ни от кого, потому что, не смотря на экономию времени, в конечном итоге это только навредит».

@темы: Elisabeth I

---

Джеффри Паркер. Филипп II. Становление 1527 – 1558. Часть 2.

Перепост отсюда: icorso.livejournal.com/profile

"Грандиозное турне в Нидерланды, хроника которого отражена в работе Кальвете де Эстреллы, явилось первым значимым этапом в жизни Филиппа. Он быстро постигает науку управления. В 1543 году в возрасте 16 лет он становится регентом Испании и заключает брак со своей первой супругой, Марией Португальской. Вскоре на его долю выпадает первое важное испытание: в мае 1545 году ко двору приходят новости о восстании колонии в Перу. В этой чрезвычайно опасной ситуации, рискующей перерасти в потерю контроля над испанскими колониями, Филипп созывает собрание ведущих советников для обсуждения мер по корректировке политики, проводимой в своих заморских владениях. Герцог Альба выступил с предложением, в котором он видел решение проблем для подобных ситуаций в будущем: послать войска и разбить противника. Другие советники настаивали на невозможности принятия подобных мер. Перу находилось на расстоянии в 3000 миль, а морские пути находились в руках повстанцев. Альба проиграл, но его политика, основанная на его крайне негативных взглядах на посягательство на королевскую власть, сильно импонировали молодому принцу. Двадцать лет спустя Филипп не колеблясь поступил бы именно так. Но в 1545 году, когда ему было только восемнадцать, последнее решение было за его отцом, императором.

Карл V отсутствовал в Испании, но он не бездельничал: в 1543 году он захватил земли герцога Гельдерланда, своего единственного соперника в Нидерландах; в 1544-м разбивает армию короля Франции и заключает с ним мир; в 1545-м подписано мирное соглашение с турками; в 1546-1547 годах он разбивает войска немецких лютеран, с которым вёл борьбу последние 20 лет. Вдохновлённый этими успехами, император решает, что настало время передачи своих обширных владений сыну, и в 1548 году он приказывает принцу Филиппу покинуть Испанию и прибыть во Фландрию, чтобы ближе познакомится со своими будущими голландскими владениями и получить практический урок в искусстве управления от отца.

На самом деле, политическое образование принц начал получать ещё раньше посредством письменных наставлений. Карла V крайне болезненно воспринимал, равно как и его менее удачливые современники, скоротечность жизни. Его собственный отец умер в 1506 году (Карлу тогда было шесть лет), а мать почти сразу погрузилась в омут безумия. Первое волеизъявление и завещание было составлено на французском ещё в 1522 году, потому как император считал, что «мы точно знаем, что умрём, но когда умрём, мы знать не можем». Его завещание от 1554 года (на этот раз на испанском) содержит ту же фразу. В том же ключе императором были составлены 4 «инструкции», которые должны были направить принца в нужное русло в случае своей смерти. Первая была написана в Мадриде в ноябре 1539 года перед самым отъездом в Нидерланды; вторая – в Паламосе, севернее Барселоны в мае 1543 года, когда Карл отправлялся на войну с Францией; третья и самая объёмная составлена в Аугсбурге в январе 1548 года после победы над германскими протестантами; четвёртая и самая короткая написана в Брюсселе в 1556 году, когда император готовился отойти в мир иной. Эти бумаги намного лучше, чем все другие известные источники раскрывают политический талант Карла V. Эти инструкции, особенно та, что датирована 1543 годом – краткое и ёмкое изложение искусства управления, должное служить руководством к действию для успешного государственного мужа. Они составляют, по словам знаменитого бельгийского учёного Л.П. Гашара «памятник благоразумию, дальновидности, опыту государственного управления, глубокого знания человеческой природы и мира. Они сами по себе подтверждают репутацию Карла V, как величайшего политика своего времени».

Самыми важными были инструкции от 1543 года, они содержали две главных цели: обучить принца Филиппа грамотному управлению государством и дать совет по решению проблем, которые, вероятно, должны были возникнуть в ближайшем будущем. Написанные собственноручно императором, эти документы раскрывают всю сущность искусства государственного управления и конъюнктуру европейской политики XVI века. Важнейшие проблемы, такие как, например, выбор личного советника, были описаны до мелочей; в этом вопросе принцу не следует доверять никому, кроме себя. К примеру, герцога Альбу, который был старше Филиппа на 20 лет и считался лучшим полководцем Испании, Карл советовал держать подальше от административных вопросов из-за его династических притязаний: «Не смотря на то, что служению он отдаётся с полным смирением и самопожертвованием, он всегда претендует на большее и старается преумножить то, чего и так уже в избытке. Опасайся, сын мой, его влияния; он значительно старше и опытнее тебя». Карл V предупреждал сына об угрозе создаваемых за его спиной фракций, одну из которых возглавлял Альба, и предостерегал от сближения с какой-либо из них: «Распределяй обязанности со многими, но не становись зависимым ни от кого, потому что, не смотря на экономию времени, в конечном итоге это только навредит». Было ещё много подобных наставлений, которые принц должен был крепко-накрепко уяснить, например: никогда не доверяй никому, никогда не выказывай своих эмоций, всегда появляйся на публике в определённое время, будь богобоязненным и всегда поступай по справедливости.

Но император не ограничился только этим. Он даёт наставления и по вопросам интимного характера. Он напоминает Филиппу, что его сестра подрастает и постепенно становится женщиной, и обращаться с ней должно соответствующим её статусу почтением и уважением; принцу следует избавиться от заполонивших двор шутов (этому совету Филипп не последовал); и он советует принцу быть умеренней в половых связях (Филипп как раз собирался обручиться со своей троюродной сестрой Марией Мануэлой Португальской). «Когда ты со своей женой… не переусердствуй во избежание возможных травм, потому это может на столько ослабить тело, что не только лишит возможности иметь детей, но и даже убить тебя». Филипп должен был уяснить, что он вступает в брак не для плотских утех, но ради производства потомства. И «поэтому должен соблюдать осторожность, возлежа с женой. Не смотря на то, что это несколько затруднительно, старайся не сближаться с ней как можно дольше. И я прошу тебя и крайне советую, как только свершится бракосочетание, под любым предлогом покинь её и не наведывайся к ней ни слишком скоро, ни слишком часто; а когда вернёшься, пусть это не будет надолго». В действительности, император не довольствовался одним лишь наказом. Дону Хуану Суньиге было поручено следить за соблюдением этого наставления (и об этом поручении Карл известил и самого Филиппа). Он так же поместил свою невестку под опеку родственникам, и дал чёткое указание «держать её подальше от принца, за исключением случаев, когда от этого зависит его жизнь».

Отец также запретил Филиппу вступать в связь с другими женщинами в качестве оправдания за невозможность часто видеться с супругой: «В связи с тем, что кроме своей законной супруги, я уверен, ранее у тебя не было близких отношений с женщинам, в дальнейшем, после вступления в брак, не совершай опрометчивых поступков, потому как… кроме последующих неудобств и болезней, это уничтожит смысл длительного расставания».

Видимо, молодой принц последовал этому совету. В отчетах Суньиги, в которых он расписывал действия Филиппа до мелочей, отсутствует упоминание о любовных похождениях вплоть до появления дона Карлоса, единственного ребёнка молодой пары, рождение которого привело к смерти принцессы в июле 1545 года. Практически во всём остальном, советы императора соблюдались неукоснительно, что не удивительно, беря в расчёт личность их давшего: навряд ли нашёлся бы такой человек, чьим словам можно было бы доверять больше. Никому, кроме Карла V, не были лучше известны все проблемы, с которыми мог столкнуться принц Испании, и список с наставлениями 1543 года, в котором был выражен весь накопленный императором опыт, Филипп хранил всё жизнь.

Самая объёмная инструкция от 1548 года также содержит ряд ценных советов по управлению, личному поведению и тонкостям династических отношений. В это время император планировал брак между его сыном и дочерью короля Франции (который, в итоге состоялся в 1560 году), между дочерью Марией и своим племянником Максимилианом (состоялся в 1548 году), и между другой своей дочерью Хуаной и другим племянником, принцем Хуаном Португальским (состоялся в 1552 году). Это был дальновидный шаг, направленный на рост влияния империи Габсбургов на политической арене Европы.

Но в тоже время император начал задумываться, а будет ли это всё на пользу своему сыну, который ни разу не ступал ногой за пределы Испании? Филипп не имел представления ни о географии Европы, ни об истинном размере своих будущих владений. А подданные империи Карла, в свою очередь, никогда не видели своего будущего суверена. Император решает организовать «Большое турне» через Италию и Германию в Нидерланды, чтобы, с одной стороны, Филипп мог получить признание в качестве наследника Нидерландов; а с другой - на практике посветить его в проблемы управления и дипломатии. В октябре 1548 года Филипп покидает Вальядолид, свой родной город, и через Барселону и Геную, прибывает в Милан, столицу Ломбардии. Здесь он проводит Рождество и Новый год, затем двигается через Трент, Инсбрук, Мюнхен и Хайдельберг в Брюссель, столицу Габсбургских Нидерландов, где 1 апреля 1549 года воссоединяется с отцом.

Встреча прошла довольно прохладно. Некоторые свидетели отмечали холодность и высокомерие принца во время церемонии, однако, объясняя это сильной усталостью во время путешествия. Наблюдатель из Англии, в частности, описывает эпизод прибытия принца в Мантую, когда герцог Феррарский и венецианский посол, пожелавшие лично выразить своё почтение, «были обделены вниманием принца, в связи с чем в Италии он заслужил репутацию грубияна». О скверном поведении принца упоминается и в испанских депешах Суньиги. Сам император в одном из писем упрекает принца в «неорганизованности и лишней трате времени на подъём и на отход ко сну, в одевании и раздевании… потому что, хотя сейчас это и не видится особым недостатком, то в будущем не предвещает ничего хорошего, если сие превратится в привычку». Затем Карл выдает целый список проступков, совершённых сыном: он холоден с супругой, поздно возвращается с охоты, небрежно относится к своим обязанностям; затем упоминается, что «кутил всю ночь в Сигалесе в доме Перехонов», и «прочие дурные проделки, случавшиеся в моё отсутствие». Император настаивает на принятии в связи с этим строгих мер (хотя и несколько смягчённых в свете его собственных недостатков: ещё до прибытия Филиппа в Нидерланды у Карла случилась интрижка с 18-летней девушкой из Регенсбурга, в результате которой на свет появился дон Хуан Австрийский, родившийся в феврале 1547 года).

Карл V был рад, что Филипп вновь оказался под его прямой опекой; теперь он мог сам обучить сына тонкостям фламандской дипломатии. В 1549 году принц в сопровождении отца и ближайшего окружения совершает ознакомительную поездку по Нидерландам. Принца приняли с теплом, он произвёл приятное впечатление. Он был приветлив, хорошо танцевал, заигрывал с дамами, а на торжествах старался не отставать от местной знати в количестве выпитого пива. И он сам, в свою очередь, был приятно удивлён Нидерландами. Его поразило великолепие садов и необычная для родной Испании архитектура зданий из красного кирпича и аргиллита; этот стиль он не преминул перенести на испанскую землю. Он влюбился во фламандскую живопись и музыку; домой было отослано несколько купленных картин (одна из них «Снятие с креста» Вейдена) и музыкальных инструментов, а для двора он выписал фламандских музыкантов. Но более всего его впечатлило богатство городов Фландрии и Брабанта, в особенности Антверпена, и притягательная роскошь старинного Бургундского двора, которую он в полной мере оценил во время фестиваля в замке Бинше в провинции Эно. В августе 1549 года в замке королевы Марии, сестры Карла V и его регентши во Фландрии, в честь принца состоялась грандиозная театральная поставка «Замка Тьмы» о похождениях Амадиса Гальского. Даже через двадцать лет, обсуждая очередное празднество, его непременно сравнивали с «фестивалем в Бинше». Филипп II запомнил его на всю жизнь.

Принц пробыл в Нидерландах до весны 1551 года, затем вернулся в Испанию. Сейчас, когда ему было 24, он начинал принимать прямое участие в государственном управлении. Отцовские наказы более не поступали; напротив, в своих письмах Карл сам просил его совета по любому важному делу. Все решения принимаются совместно отцом и сыном без участия каких-либо советников в Испании.

По достижению совершеннолетия он был готов занять отцовское место, когда это потребуются. Возможно, Карл изначально намеревался отречься от трона. Уже в 1542 году, подобно Марку Аврелию, он начинает поиск подходящей обители, куда бы мог удалиться от дел. Выбор пал на монастырь, принадлежащий ордену иеронимитов в Юсте, в Эстремадуре. Однако его планы были нарушены начавшейся в 1551 году войной в Европе.

Главное восстание произошло в Германии, где протестантской знати удалось выбить императорские войска. Одновременно с этим, Франция вторгается в Италию, а турецкий флот атакует испанские укрепления в Северной Африке. Несмотря на массовую мобилизацию в 1552 году, собравшую более 150000 солдат, Карлу V не удается сломить неприятеля. И всё же, в 1554 году он отдаёт распоряжение о начале работ по строительству небольшого дворца в Юсте, где бы он мог провести свои последние годы в духовной медитации. В том же году он передаёт сыну королевства Неаполитанское и Сицилийское, организует свадьбу Филиппа и Марии Тюдор, королевы Англии. Филипп становится «королём консортом». В октябре 1555 года Карл делает его правителем Нидерландов, а в январе 1556 года – королём Испании. Император отрекается от престола.

Но становление Филиппа всё ещё завершено до конца, ибо он продолжает находиться в тени своего отца. Он постоянно испытывает психологическое давление от осознания того, сыном какого великого человека он является; но в первый год в качестве короля позиции Филиппа были в неприкосновенности, потому как Карл V продолжал находиться в Брюсселе до конца 1556 года, открыто управляя политической волей сына. И даже из своего затворничества в Юсте, Карл продолжает забрасывать молодого короля приказами, указаниями, письмами с советами по текущим вопросам. Когда Филипп пожелал установить мир со своими врагами с целью сберечь средства казны, император пресёк эти начинания. (Время доказало правоту действий императора, поскольку в результате продолжившихся военных действий армия Габсбургов получила полный контроль над Италией и нанесла крупное поражение Франции в битвах при Сен-Кантене в 1557 году и при Гравелине в 1558 году.) «Обучение» и отцовская опека прекратились в сентябре 1558 года, когда, крепко сжав в руках плеть и распятие своей супруги, со взглядом, застывшим на великом полотне Тициана «Поклонение святой Троице», император Карл V скончался. Его сын, наконец, мог управлять великим наследием по своему усмотрению.

@темы: Mary I

---

День первый

Про школу

Вернулась после первого учебного дня Состояние абсолютно обалдевшее. Почти 3 000 человек студентов всех возрастов вокруг - это что-то. Ухитрилась еще и заблудиться на обратном пути, повернула не на том перекрестке, и усвистала по скоростной дороге довольно далеко в противоположную от нужной сторону, прежде чем появилась возможность свернуть на тихую улочку. Ну, навигатор вывел, но надо было его сразу включить. Очень большое искушение начать ездить на поезде, но пока не поддамся. А то я, как осел, привыкла к определенному маршруту, а это не дело.

Дорога будет обходиться дорого при любом раскладе((( Зато столовка для учащихся бесплатная! Правда, там я еще не была, меня дорога так нервирует, что ничего в горло не лезло. Тяжело мне выжимать 120 км с постоянным обгоном фур. Единственный плюс - я за час от двери до двери оборачиваюсь. В расписание чего только нет, от физкультуры до музыки

Завтра объявлю на работе свое "чао", о реакции вообще никаких предположений нет. По идее, до Нового года у меня длинный день только в четверг, в среду я прекрасно успевала бы к 16:00 на час на работу с диабетиками. Подработка мне явно лишней не была бы, надо как-то урегулировать этот вопрос.

Пока особого счастья от резкой перемены в своей жизни не испытываю, если честно. Понимаю, что к лучшему, но морально чувствую себя выпотрошенной.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Джеффри Паркер. Филипп II. Становление. 1527 – 1558. Часть 1.

Это перепост отсюда: icorso.livejournal.com/profile
Интересно прочесть отдельно о Филиппе.

"9 марта 1526 года Карл V, император Священной Римской империи и владыка Испании, Мексики, Нидерландов и большей части Италии впервые въехал в шумный и быстро растущий город Севилья.

Облачённый в дорожную одежду, покрытый пылью, он спешился во дворе королевского дворца и вошёл в комнату, где находилась в ожидании его кузина принцесса Изабелла Португальская. Карл удалился в свои покои отдохнуть и переодеться, а в час по полудни следующего дня они с Изабеллой были обручены и коронованы. После церемонии оба отошли в опочивальню.

Королевская чета была в расцвете сил – императору было 23, его супруге – 26 лет, и он к тому времени уже был отцом незаконнорожденной дочери, Маргариты Пармской. Лето супруги провели вместе на юге Испании. Жили в основном в Альгамбре, прекрасном дворце мавританских королей в Гранаде, в котором по приказу Карла были достроены дополнительные покои. На самом деле, новый дворец никогда не был завершён, и Карл никогда больше не возвращался в Гранаду, но именно здесь, душным андалузским летом был зачат Филипп II. В декабре родители переехал в более привычное окружение в Старой Кастилии, и именно в Вальядолиде, в здании, которое по сей день называют «дворцом Филиппа II», ребёнок появился на свет 21 мая 1527 года в присутствии отца и первых грандов Испании.

Как это обычно бывает, первые роды проходили тяжело – более 13 часов – и мать попросила накинуть ей на лицо вуаль, дабы не показывать муки боли. «Может, я умру, но я не заплачу», - было сказано повитухе, которая умоляла королеву кричать, если будет больно. Две недели спустя ребёнка крестили, и по окончании церемонии королевский герольд трижды провозгласил: «Дон Филиппе, милостью Божьей, принц Испанский!» Но принц был наследником отнюдь не одной лишь Испании.

Карл V сочетал в себе результат династических браков четырёх влиятельнейших королевских домов Европы. От своего деда по отцовской линии Карл унаследовал исконные земли Габсбургов в юго-восточной Германии и (после 1519 года) титул Императора Священной Римской империи; от своего деда по материнской линии он получил Бургундские земли в Нидерландах. От бабки по материнской линии Карлу перешла Кастилия и земли в Северной Африке, Карибском море и Центральной Америке; от деда по материнской линии – Арагон и его доминионы в Неаполе, Сицилии и Сардинии. За время своего царствования Карлу удалось присоединить себе ещё несколько крупных территорий: он аннексировал ряд провинций на северо-востоке Фландрии; в Италии завоёвана Ломбардия, а в Северной Африке – Тунис. Но самым впечатляющим получился итог двадцатилетнего завоевания несколькими тысячами испанцев огромных территорий в Америке, которые в 8 раз превосходили размеры Кастилии и с населением, составляющим 1/5 всего населения Земли.

Однако ко времени рождения Филиппа большинству этих завоеваний только предстояло произойти. В 1527 году Карл V находился в состоянии войны с Францией и со многими независимыми правителями Италии (включая Римского Папу); Турция только что захватила Венгрию, вынудив к изгнанию сестру Карла (Марию, королеву Венгрии и Богемии) и убив её супруга, короля. Годом ранее была создана первая антигабсбургская коалиция в составе Франции и Турции. В целом, ситуация во владениях Карла давала повод для беспокойства. В Нидерландах в главных городах Брабанта, самой богатой и влиятельной провинции, введён запрет на финансирование военных действий. В Испании кортесы поступают схожим образом, что приводит к их расформированию. Карл V благовидно не пошёл на прямую конфронтацию, помня о недавнем восстании, спровоцированном по большей части именно налоговой политикой Карла. Восстание комунерос затронуло большинство крупных городов Кастилии, и было подавлено только в 1521 году, когда дворянство, опасаясь народного переворота, подчинилось короне. Последовали казни, ссылки и конфискации; но Карл чётко усвоил урок. Комунерос выдвинули ряд обоснованных требований, а король-победитель, в свою очередь, пошёл на уступки. Во-первых, Карлу полагалось прибыть в Испанию, выучить кастильский и приобщить к управлению кастильских советников (всё это Карл не преминул исполнить); во-вторых, ему следовало заключить брак с португальской принцессой (брак состоялся в 1526 году); и в-третьих, любой ребёнок, рождённый от этого союза должен был жить в Испании и получить образование в Испании (так и произошло; более того, все они и умерли в Испании). Филиппа II часто критиковали за то, что он был «слишком испанским». Карл выполнил требования; и у него не было выбора – уж слишком свежи ещё было воспоминания о «восстании Комунерос».

Необходимость постоянного пребывания принца Филиппа в Испании была также вызвана частым и длительным отсутствием императора. С 1529 по 1533 гг. он был в Италии и Германии в заботах о защите христианского мира от нападения турков. В 1535 по 1536 гг. он был занят завоеванием Туниса. В 1539-1541 гг. он был в Нидерландах. И после своего отбытия в Северную Европу в мае 1543 года он не возвращался в Испанию до 1556 года. Таким образом, годы становления Филипп провёл вдали от отца, а в 1537 году, когда ему было только 12 лет, умерла мать. На Филиппа II была возложена обязанность возглавить траурную процессию из Толедо, где скончалась императрица, в усыпальницу её предков в Гранаде. (Путешествие было отмечено не только присутствием принца. Из-за летней жары тело императрицы подверглось быстрому тлению, поэтому по прибытию в Гранаду для официального опознания, после того как открыли гроб, маркиз Ломбей не смог с точностью сказать, принадлежит ли тело его госпоже. Ужаснувшись подобным примером «земного гниения» Ломбей покинул двор, вступил в монашеский орден, дослужился до главы ордена Иезуитов, и посмертно наречён Святым Франциском Борджиа.) Карл же, сражённый горем, ушёл 8-недельное добровольное отшельничество в монастырь.

До 1535 года Филипп рос и воспитывался вместе с сестрой Марией (она была на год младше) при дворе их матери. Жизнь здесь была спокойной и непринуждённой, так что к 7-летнему возрасту он не умел ни читать, ни писать. Шокированный данным обстоятельством, один из царедворцев написал специальную книгу для обучения принца письму и кастильской грамматике (молодым ученикам с трудом давалась стандартная грамматика за авторством великого гуманиста Антонии Небрихи). Перу того же царедворца принадлежит перевод на кастильский классического труда Эразма «Воспитание христианских принцев» (составленного в честь Карла V в 1516 году). Но это многообещающее начинание было изменено в пользу Хуана Мартина де Силесео, который стал наставником Филиппа, обойдя многих именитый учёных, в том числе и Хуана Луиса Вивеса (известного валенсийского гуманиста, бывшего учителем Марии Тюдор в 1520-х годах). Однако Карл отверг кандидатуру Силесио. «Ни ранее, ни сейчас он не являлся человеком, в полной мере подходящим на роль твоего наставника», - жаловался Карл. Однако позже Силесео стал исповедником Филиппа. «Надеюсь, в вопросах духовных он не будет с тобой столь же снисходителен, как в вопросах образования», отмечал Карл. Именно мягкость характера Силесео явилась причиной того, что участие в дальнейшем образовании принца приняли Кристобаль Кальвете, известный учёный, призванный обучить Филиппа латыни и греческому; Онорато Хуан, преподававший математику и архитектуру; Хуан Хинес де Сепульведа, учитель географии и истории. Но, к сожалению, вопрос изучения современных языков был упущен, и, не смотря на то, что со временем Филипп был в состоянии понимать французский, итальянский и португальский, разговаривать на этих языках он не мог. К концу жизни Филипп делал всё возможное, чтобы наследники, в частности, Филипп III, могли свободно владеть французским. Престарелый король отмечал, что, хотя он и полностью понимает речь, но ему крайне тяжело и неловко на нём говорить. (Этой неловкостью объясняется известный эпизод, когда в 1556 году во время своей франкоязычной речи по случаю отречения от трона Карла V, он смог произнести лишь первые два слова; остальное за него дочитали).

Новые наставники также обучали около 50 детей дворянских фамилий, друзей принца. Начина с 1 марта 1535 года вся жизнь принца проходит в окружении его собственного двора. Он редко находился один. В течение 5 лет двор разросся до 191 человека, включая 51 пажа, 8 священников, кухонный персонал и уборщиков. Когда двор находился на выезде, требовалось 27 мулов и 6 повозок для перевозки всего хозяйства (включая алтарь).

Новый двор Филиппа находился под присмотром Хуана де Суньиги, назначенного самим Карлом V. Если в обязанности учителя входили вопросы умственного развития – моральные качества, грамота, этикет, послушание – то Суньига занимался развитием физическим и дисциплиной. До 1535 года этим занималась мать принца, которая наказывала сына за проступки. Суньига продолжил в том же духе, за что принц часто жаловался отцу. Но со стороны Карла V Суньига получил полную поддержку. «Если он будет потакать любому твоему капризу», - говорил отец принцу, - «то ты вырастешь обычным смертным, а рядом не будет человека, способного сказать тебе правду». По приказу короля для Филиппа была составлена особая книга, в которой описывалось воспитание последнего испанского принца, дона Хуана, старшего сына Католических монархов, и Суньиге было сказано действовать тем же образом, «чтобы мой сын жил и умер так же, как и его дядя» (очередная уступка комунерос?).

Суньига потрудился на славу. В 1543 году, когда Филипп стал регентом Испании, его отец отметил, что «теперь, слава Господу, мне не в чем тебя упрекнуть». Филипп стал, по словам Мартина Хьюма, «испанцем среди испанцев»: он ел, пил, одевался, и вёл себя как испанский гранд. Под строгим взглядом Суньиги он учился вести себя с достоинством и грацией, он создавал вокруг своей персоны такую ауру, что все, кто бы его не видел, не обращался бы по какому-либо вопросу, даже те, кто виделся с ним с глазу на глаз, относились к Филиппу с уважением. Суньига учил его самодисциплине и сдержанности, учил скрывать свои чувства и не выказывать эмоций.

Не смотря на то, что проводил большую часть времени за учёбой и чтением, из записей домовых книг и писем наставников Карлу V видно, как развивался вкус Филиппа. С ранних лет проявилась его любовь к природе. Когда двор был на выезде, выделался отдельный мул для перевозки клеток с птицами, принадлежащими Филиппу; в письмах Суньига сообщает императору, что принц чувствует себя по-настоящему счастливым, находясь на природе. Дома он обожает играть в солдатиков, облаченных в серебряные доспехи. С 1540 года, когда ему было 13, он начал покупать книги для своей библиотеки, положив начало увлечению всей жизни. Первыми приобретениями - безусловно, по совету наставников - стали «Иудейская война» Флавия, «Метамоморфозы» Овидия и Библия (в 5-ти томах). В тот же период для него была приобретена «книга с большими чистыми листами, в которой Его Высочество мог рисовать».

Ещё одним увлечением, пронесённым через всю жизнь, стала музыка. В 1540 году по высшему распоряжению были отремонтированы органы в капелле принца, и с тех пор Филипп отказывался путешествовать без собственного «оркестра», менестрелей, и хористов, поскольку его слух мог воспринимать музыку только высочайшего качества. Сестра Хуана неплохо умела играть на виоле и виуэле (вид лютни), и, предположительно, принц так же владел этими инструментами. А ещё он обожал охоту. В 1530 году, когда принцу было всего лишь 3 года, его ежедневно водили на прогулку в леса Аранхуэса, где он учился стрелять из маленького арбалета (если же он оставался дома, то постоянно спорил с сестрой Марией, у кого больше одежды). Десять лет спустя интерес не пропал: «Он ускакал на коне в горы, и его не было добрых 6 часов», - писал императору Суньига, добавляя: «Ему казалось, что его не было всего пару часов, в то время как для меня прошли все двенадцать... И чем он всё это время занимался, так только стрельбой из арбалета». В домовой книге постоянно присутствуют записи о покупке всё большего количества арбалетов, стрел и копий. Волки и медведи, равно как и олени и кролики - все это являлось объектам охоты, до тех пор, пока император не решил защитить свои леса от разорительных игр принца и ввести ограничение на отстрел. А чтобы сгладить недовольство принца, его камердинеру ежемесячно выдавалось 30 дукатов карманных денег на покупку «приятных для Его Высочества вещей», а именно: за 1540 год были куплены ювелирные украшения, парфюмерия, шпаги для фехтования, копья для рыцарских поединков и «бокал из венецианского стекла», приобретённого, когда принц страдал о диареи.

Слабое здоровье принца служило источником постоянного волнения. Нездоровый вид Филипп сохранял на протяжении всей жизни – из-за редких волос и бледной кожи он казался альбиносом – но серьёзные болезни обходили его до лета 1535 года, когда из-за недуга он не мог заниматься уроками в течение двух месяцев, и в итоге чуть не умер из-за брюшного тифа. Рацион Филиппа был обильным, но чрезвычайно однообразным. Питался он два раза в день (завтрак и обед), и состав блюд был абсолютно идентичным: жареный цыплёнок, куропатка или голубь, дичь, оленина и ломоть говядины (около фунта), за исключением пятницы, когда подавалась рыба. Фрукты предлагались на завтрак, вечером был салат, но согласно домовой книге успехом они не пользовались. Позже Филипп получил специальное разрешение от Папы есть мясо и по пятницам, и в Пост. Просьбу он обосновал слабым телосложением. «Мы не желаем рисковать своей диетой», писал он Папе. От мяса он отказывался только на Великую пятницу. Неудивительно, что «Благоразумный король» постоянно страдал от запоров, и ему постоянно прописывался скипидар, рвотные средства и клизму. Регулярные отметки в домой книги свидетельствуют, что новый ночной горшок подавался в королевскую спальню каждые две недели.

Филипп уделял состоянию своего здоровья столь же пристальный интерес, как и его правнук, Людовик XIV (который, как известно, любил изучать записи докторов в своей медицинской карте). В инвентарных списках, составленных после смерти короля, мы можем узнать, как он заботился и о личной гигиене. У него имелись очки в золотой оправе, зубная щетка из чёрного дерева с золотыми узорами, золотая зубочистка и специальная коробочка со всякого рода щёточками, губками, тюбиками для пасты, порошками, специальными инструментами для чистки ушей, языка и средствами от зубной боли. Так же имелась расчёска, гребень, сосуд для кипячения воды для бритья, специальные ножницы, маникюрный набор и обязательный «серебряный кубок для личного пользования Его Величества». В баночках и коробочках находились специальные медицинские препараты: рог носорога, коралл, янтарь, кокос и «кольца из костей, которые, как говорят, помогают от геморроя». Предположительно, кроме геморроя и случающихся временами приступов пищевого отравления Филипп II страдал от астмы, артрита (начиная с 1563 года), желчнокаменной болезни (в более поздние годы жизни) и малярии (периодические приступы с 1560-х годов). Но всё же король считался довольно привлекательным. В 1554 году один шотландский наблюдатель отмечает:

Король среднего роста, у него широкий лоб, серые глаза, прямой нос и уверенный взгляд. Ото лба до подбородка его лицо сужается; поступь по-королевски благородна и пряма, и при ходьбе он не теряет в росте; у него светлая кожа и борода. И в целом, можно сказать, что он настолько хорошо сложен, что, кажется, природа не могла создать более красивого человека.

Именно таким его можно видеть на ранних портретах Тициана и Антониса Мора: возможно несколько застенчивый, но при этом привлекательный; «король – от головы до ног».
Интеллектуальное развитие Филиппа II соответствовало его физическому становлению. Из его писем виден особый литературный стиль и характерный почерк, точно описанный как «почти неразборчивый; округлые буквы, близко сдвинутые друг к другу, с многочисленными завитками».

Под влиянием учителей развивается литературный вкус Филиппа. Большое количество книг было приобретено для принца Кальветом де Эстреллой в мае 1541 года в Саламанке. В основном, это были теологические труды классических авторов – что не должно нас удивлять, поскольку в первый век книгопечатания три четверти публиковавшихся работ касались именно религии. Но помимо этого, сюда входили «Adagia», «Размышления о вечном мире» и «Похвала глупости» Эразма (куплены в 1542 году); «Басни» Эзопа (на греческом и латыни); труды Дюрера по геометрии и архитектуре. Со временем приобретались всё новые книги, позже запрещённые инквизицией. Например, в 1543 году 144 мараведи было заплачено в Валенсии, где всё ещё ощущалось сильное влияние мавров, «за Коран, который был заказан по приказу Его Величества». Спустя два года он приобрёл книги по архитектуре за авторством Серлио и Витрувия (обе на итальянском), коллекцию собраний Эразма (в 10 томах), «Бессмертие души» Пико дела Мирандолы, «Об обращении небесных сфер» Коперника (опубликованный двумя годами ранее),и работы Марслио Фичино и Иоганна Рейхлина. В 1547 году венецианский печатный дом Альдус получил заказ сразу на 135 книг: 115 на греческом, 7 на латыни (включая «Естественную историю» Плиния) и 13 на итальянском (в том числе Данте и Петрарку). В этом списке также значились работы по музыке, математике, астрономии, истории, географии, магии, теологии и философии от «Происхождения металлов» Агриколы до «Искусства Каббалы» Рейхлина. К моменту своей смерти в библиотеке Филиппа II насчитывалось, по крайней мере, 200 книг по «магии» - герметике, астрологии и Каббале – и именно это увлечение вынудило его в 1585 году назначить специального цензора для «корректировки» библиотеки Эскориала, чтобы оградить её от инквизиции. Благодаря эрудиции Кальвете де Эстреллы Филипп II получил обширное образование, а книги, приобретённые им ещё в детском возрасте, постоянно находились на полках его библиотеки. Книги наделили Филиппа теми энциклопедическим знаниями, которые проявлялись во многих заметках к письмам и отчётам, получаемых от секретарей. Знания исторических событий, географических фактов, понимание человеческой психологии часто уберегали Филиппа, равно как и его министров, от ошибок.

Филипп II оставался преданным книголюбом всю свою жизнь, но в ранние годы он также проявлял практический интерес к шитью и плетению. Он любил танцевать, играл в карты, в кольца (видимо, новая для Испании в то время, так как потребовалось приобрести специальное сито «чтобы просеивать песок на столе, где бы Его Высочество мог играть в бросание колец на германский манер»), и в его распоряжении всегда находилась армия шутов и лилипутов. Молодой принц много времени проводил в молитвах. На Святую Троицу 1541 года он получил первое причастие, и с тех пор часто молился в своей капелле. Несколько лет спустя 77 дукатов было отдано за иллюстрированную книгу псалмов для принца. На Страстную неделю он всегда уединялся в каком-нибудь фамильном монастыре – что, опять же, стало привычкой всей жизни – хотя по молодости лет всегда брал с собой охотничьи принадлежности, чтобы путешествие туда и обратно было более приятным. В честь принца организовывались состязания и турниры, некоторые из которых являлись грандиозными событиями по мотивам рыцарских романов о похождениях Амадиса Галльского, любимых книгах Филиппа II. Однако в реальности все было не так красиво как в романе. В 1544 году одно из таких игрищ состоялось на острове на реке Писуерга недалеко от Вальядолида. Закончилось оно печально. Принц и его отряд, облачённый в доспехи, влезли в лодку, намереваясь доплыть до острова, но та затонула под их весом. Через некоторое время потрёпанные и измученные воины сели в другую лодку, но она снова утонула, и турнир закончился досрочно. В июле 1546 года состоялся ещё один зрелищный бой на острове на озере у Гвадалахары. И здесь не обошлось без неприятностей, когда принц повредил обе ноги и потом несколько недель мог ходить только с тростью. Празднования в Испании в принципе были известны своими провалами и во времена правления Карла V постоянно получали критические отзывы от заграничных гостей. И единственный запомнившийся с положительной стороны праздник состоялся в честь прибытия принца в Нидерланды, когда прошел знаменитый «фестиваль в Бинше».

@темы: Mary I

---

Sherlock

Ясно.
Теперь Гордость и Предубеждение с зомби покажутся вполне естественной интерпретацией классики.

@темы: "экранизации vs каноны"

---

Тюдоры: уголовное право и смертная казнь.

Есть на ЖЖ очень интересный блог antoin.livejournal.com/profile, где автор пишет и о Тюдорах, и о испанцах с большим профессионализмом. У него много и про герцога Альбу, и про Филиппа II, и про войну во Фландрии. Кое-что хочу показать у себя.

"Миф об осуждении Тюдоров историками.

Есть люди, которые надеются понять какое-то историческое явление с помощью прежде всего цифирек, что рождает уникальные выводы, особенно в сочетании с наивной верой в то, что, например, поминальные списки Ивана Грозного — это полная и исчерпывающая опись всех, кто по-любой причине был казнён в его правление.

Не останавливаясь на ущербности такого метода, замечу, что, по моему глубокому убеждению, цифры бессмысленны без знания контекста. Особенно, если речь идёт о 16 веке, где железобетонных цифр практически нет. Одно дело картина «безумный король из прирождённого садизма внезапно устроил Варфоломеевскую ночь и поубивал своих подданных» — и совсем другое дело реальные события, которые являются лишь одним эпизодом из долгой череды раздиравших страну гражданских войн, и состоят в том, что в начале очередной войны народ Парижа вспомнил, как гугеноты недавно пытались взять город штурмом, а потом морили осаждённых голодом, так что толпа подключилась к тому, что Гизы хотели сделать точечным уничтожением лидеров вражеской армии.
Поэтому прежде чем перейти к цифрам, необходимо сформировать целостную картину правосудия в тюдоровской Англии.

Первое, что надо знать — это общие тенденции историографии по Тюдорам. Если говорить коротко, то в 19 и начале 20 века всё было просто: Генрих жестокий централизатор, Мария кровава, а Елизавета мать нации. Вигговская традиция исторической пропаганды как она есть.

Примерно с 1940-х годов эта ситуация начала меняться. К 1960 году настоящее научное осмысление этого Генриха VIII и потомков уже было в полном разгаре, и главные лавры тут должен получить Джеффри Элтон, последовательно исследовавший все стороны правления Тюдоров. Естественно, что первой жертвой стали эмоциональные оценки и необоснованные обобщения. По мере освоения первоисточников оказалось, что Генрих не так уж и жесток, Мария не особенно кровава, а Елизавета не так велика, как казалось раньше (и казнила преступников намного жёстче, чем Генрих VIII). Яркие персонажи, достойные голливудского фильма, постепенно становились живыми людьми со своими достоинствами и недостатками, с ошибками и хорошими идеями, а Reign of Terror превратилось в обычную внутреннюю политику, не хуже и не лучше чем в другие века. Тем более, что введённые в научный оборот мнения обычных людей 16го века (не обиженных насмерть католиков) тоже были вполне сдержанными за некоторыми исключениями. В конце концов, кровавые тираны, которые рубят головы налево и направо, возможны только в воображении любителей фентези: в реальной системе сдержек и противовесов Европы непопулярный монарх быстро терял трон, а то и голову. Всё просто -- если кому-то отрубили голову вообще произвольно, то его коллеги задумаются, а не они ли следующие, и примут меры.

Сейчас никто уже не пытается однозначно оценить то или иное правление — учёные стараются не заниматься голословными обобщениями, а с максимально возможной точностью описать, что конкретно делали эти политики. Обобщения ведь — это первейшая дорога к искажениям, когда в итоге никто и не представляет себе реальный механизм абсолютной монархии. Изменилось не только понимание личностей, изменилось само представление о том, каким было устройство тогдашнего государства.

Генрих VIII нравился старым авторам за обилие легенд от его жёнах и казнях, а сегодняшним авторам он интересен в первую очередь как монарх, при котором Англия сделала гигантский скачок от сеньориальной монархии, едва оправившейся от долголетних Войн Роз, к правовому государству Нового времени. Поэтому впредь если какой-нибудь публицист типа Джаспера Ридли и писал о Генрихе как о кровавом деспоте (Henry VIII: The Politics of Tyranny, 1985), то автор получал полные презрения рецензии, препарирующие все его уловки и искажения фактов, — в том числе от авторов, которые раньше сами писали про Генриха легенды, но потом признали ошибки. Упорствовали только редкие марксисты, просто потому, что для учёного признание своей ошибки — это нормальная часть научного процесса, а для марксиста это ведь означает признать не маленькую ошибку, а кардинальный слом своего мировоззрения. Впрочем, дело не в них, любой человек твердолоб, если видит в истории продолжение личных убеждений.

Разбирать государство Тюдоров здесь не место, это тема для отдельной заметки, а потому перейдём к непосредственной теме обзора, для удобства разделённой по теме мифов.

Миф о длинных руках английского правосудия.

Поскольку интересует нас смертная казнь, для нас важно в основном то, как судили за тяжкие преступления (felony). Прежде всего надлежит помнить, что процесс в то время двигала жертва преступления или её родственники. Без частной инициативы официальные лица шевелились крайне редко, поскольку функция правосудия виделась им в защите общества, а не абстрактных идей, и если общество не возмущается, значит, всё в порядке. Плюс, нормальной полиции в то время не было, и аппарат государственного принуждения сводился к редким констеблям и королевским судьям. Специально разыскивать скрывающихся от властей и расследовать преступления тоже было некому, кроме потерпевших.

Правом судить за преступления в теории common law обладал только король, а на практике - Court of King's Bench в Вестминстере, который посылал королевских судей с полномочиями, заверенными Большой Печатью, для заседаний в ассизах и квартальных судах. Ассизы — это специальные судебные сессии, рассматривавшие подавляющее большинство убийств, грабежей, взломов, изнасилований и краж. Англия была разделена на шесть округов, в каждом из которых проводилось в среднем два ассиза в год. Более низкой ступенью были мировые судьи, заседавшие ежеквартально и занимавшиеся менее серьёзными преступлениями. Кроме ассизов и квартальных сессий были и другие виды судов со своей узкой юрисдикцией (церковные суды, суды маноров, заседания шерифов, городской суд Лондона и т.д.), но для нашей темы эти тонкости не важны. Преступления, наказываемые смертью, всё же практически всегда были предметом рассмотрения в системе королевских судов, которые, как видите, действовали далеко не ежедневно.

Процесс начинался с того, что потерпевший искал ближайшего мирового судью и выкладывал ему свои обиды. Если судья верил рассказанному, то приказывал констеблю арестовать обидчика. Если констебль находил обвиняемого, то брал его под стражу (а если не находил, то дело не получалось) и приводил к судье, который опрашивал одновременно его, потерпевшего и свидетелей (тем самым соблюдалось правило habeas corpus - обвиняемый должен узнать от судьи, в чём его обвиняют). Если судья убеждался в невиновности обвиняемого, то дело закрывалось, а если требовалось более серьёзное разбирательство, то судья отпускал его под залог или заключал в тюрьму, если залог был обвиняемому не по карману.

Все свидетели и обвиняемые тогда ждали следующей квартальной сессии. На этой сессии большое жюри из 23-24 присяжных выслушивало материалы дела и опрос судьёй истца, ответчика и свидетелей. Далее жюри выносило или вердикт ignoramus («мы не знаем») и обвиняемого отпускали, или вердикт billa vera, согласно которому процесс надо было продолжить в следующей инстанции. Обвиняемого опять возвращали в тюрьму или отпускали под залог. На следующем ассизе в присутствии королевского судьи из Вестминстера ответчик и истец снова представали перед жюри присяжных «для окончательного решения вопросов, касающихся их обоих». Именно тут, на третьем по счёту слушании и мог быть вынесен обвинительный приговор (а мог и оправдательный). Интересно, что пытка в Англии применялась редко, в отличие от стран континента. Почти что единственным официальным поводом для неё была ситуация, когда обвиняемый молчал и отказывался заявить о своей невиновности или виновности, соответственно его придавливали доской, пока он не выразит своего отношения к обвинению. Периодически правда, встречались перегибы, особенно при Елизавете.

Неудивительно, что такой подход сильно увеличивал долю латентных преступлений. В 1596 году Эдвард Хекст, судья в Сомерсете и клерк Звёздной Палаты, подсчитал, что к судьям не попадало 80% преступлений (американское исследование 1981 года насчитало 70% преступлений, о которых не сообщали потерпевшие). Люди не сильно любили влезать в дорогой и пожирающий много времени процесс (от обвинителя требовалось дважды съездить к судье и дважды поучаствовать в процессе, один раз перед большим жюри, и второй раз перед обычным жюри). Между двумя стадиями суда могло пройти несколько недель. Так что мелкие проблемы часто решали самостоятельно, в том числе неформальными собраниями жителей, особенно когда речь шла о разборках между соседями, а к судье шли с серьёзными и легко поддающимися доказыванию преступлениями. У пришлого человека было больше шансов попасть под суд, чем у местного, и больше шансов получить обвинительный приговор (в начале 17 века в Вилтшире оправдано было 7% «чужаков» и 32% местных), просто потому, что на процессе много значила репутация обвиняемого, и хорошо, если многие могли свидетельствовать, что ранее он не совершал преступлений.
Миф о кровожадных судьях.

Самая важная черта уголовного процесса в 16 веке — роль присяжных. И в большом жюри, и в жюри ассиза сидели самые обычные люди, максимально близкие по положению к ответчику, поскольку обычай требовал суда равных. При этом особенного желания целый день слушать уголовные дела у людей не было, так что от почётной должности присяжного они нередко старались улизнуть. Один судья жаловался в столицу, что так много присяжных ушли на второй день слушаний, что нельзя было набрать нужное количество в жюри для суда над обвиняемыми в тяжких преступлениях, и всех обвиняемых пришлось отпустить. Есть и свидетельство того, как присяжные подкупали бейлифов, чтобы тот не включал их в списки жюри на следующие квартальные сессии и ассизы.

Работа присяжных и впрямь была нелегка: чтобы занимать людей минимальное количество дней, иногда в большом жюри им приходилось с утра до вечера выслушивать по два десятка дел. Плюс вердикт присяжных должен был быть единогласным, и им запрещалось есть и пить до достижения согласия. Нередко их даже запирали в тюрьме, если они медлили с вердиктом. Однажды судья, раздражённый непомерно долгим совещанием присяжных, приказал посадить их в повозку и возить вокруг городка до момента вынесения вердикта. За вынесение вердикта, явно противоречившего доказательствам, присяжные несли ответственность. Никто не разбирался, поступили они так по глупости или из-за взяток: вердикт жюри присяжных ассиза по решению судьи рассматривался большим жюри из 24 присяжных, и если большое жюри отменяло вердикт жюри ассиза, виновные платили штраф. Только в 1670 году было установлено, что присяжные ни при каких обстоятельствах не отвечают за свои вердикты.

Что же касается королевских судей, то в то время их сообщество уже формировалось в направлении особой касты. Сильный корпоративный дух заставлял их прежде всего заботиться о мнении коллег, а не местных шишек или королевских чиновников. А мнение коллег требовало не поддаваться страху, любви, злобе или жадности, о чем писались обширные трактаты. Нарушитель мог быть изгнан из профессии с позором, что было очень серьёзной угрозой. Кому нужен юрист, потерявший право быть юристом?

На деле, даже богачам и лордам удавалось повлиять на судей только если речь шла о преступлениях небольшой тяжести — в делах о тяжких преступлениях судьи практически всегда придерживались закона. В стремлении соблюдать закон судьи готовы были даже наступать на горло собственным чувствам. Например, один судья (фанатичный пуританин) наотрез отказался начинать дело против католика, в действиях которого не было состава преступления. Судья заявил, что этот человек, конечно, проклятый папист и вообще сукин сын, но за решётку отправится любой кто посмеет его тронуть без законного повода. И действительно — если кто-то без приказа судьи незаконно устраивал обыск жилища, его самого судили и приговаривали к штрафам. Суд был всё же правовым, и процедура на деле не слишком бы нас шокировала в сравнении с современным процессом — разве что в положительную сторону, учитывая поведение наших прокуроров. При этом не случайно, что Генрих VIII расширил практику рассмотрения жалоб граждан на злоупотребления чиновников и королевская канцелярия при нём принимала около 25 тысяч петиций в год в отличие от 2500 при его отце. Тиран, что с него взять...

В целом из имеющихся документов видно, что судьи вовсе не стремились «вешать и вешать», наоборот искали лазейки в праве, позволяющие ограничиться менее суровым наказанием. Они даже создали правовую доктрину возможности судебного толкования закона, которая позволяла им избегать однозначно указанных в законах смертных приговоров. Многие ведь когда говорят о суровых законах, забывают о том, что отношение к закону в Англии мягко говоря отличалось от Франции или Германии. Крмое того, общее мнение англичан в то время было таково, что само привлечение к суду и угроза казни уже является наказанием, оказывающим мощное исправительное воздействие. Чаще всего, например, старались отпускать людей, которые воровали от безысходности — одежду в холод, еду от голода, в отличие от воровавших для перепродажи. Таким могли назначить наказание просто в виде выдворения из пределов деревни/города, и нередко судьи давали им с собой денег. Например, Уильям Митчелл, моряк, был выброшен на берег зимой 1576-1577 года, и побрёл пешком домой вдоль побережья, был схвачен после воровства рубашки, и отпущен, поскольку доказали, что он делал это из нужды, имел возможность взять более ценные вещи, но не сделал это. Анна Кларк, 13-летняя воровка на рынке Колчестера, постоянно срезала кошельки, но была признана виновной в только одной краже, и приговорена лишь к порке. Или например судья мог освободить обвиняемого, потому что его жена была «честной бедной женщиной». Действительно неумолимы судьи были только в случае суда над известным им закоренелым рецидивистом или человеком, который не раскаивался, а гордился преступлением (сильное ужесточение наказания при совершении второго-третьего преступления и сегодня очень характерно для Англии и США). Казнь служила угрозой для будущих преступников и защитой от особо опасных типов, а не самоцелью.

Правительство эту практику только поощряло. В то время население считалось главным источником дохода, а потому массовые казни удовольствия не приносили, особенно таким прагматичным крохоборам, как Генрих VIII. Замена казни штрафом или обязательными работами считалась куда как полезнее. Древние нормы о том, что многое карается смертью, не только судьи, но и сами Тюдоры часто считали чрезмерно строгими, но напрямую их отменить не могли, приходилось действовать окольными путями.

Миф о преследовании преимущественно бродяг.

Примерно 73% всех тяжких преступлений составляла кража (сегодня хищение в различных формах тоже доминирует в статистике). Не надо думать, что это всегда была кража 1 яблока и т.п.: наоборот, часто воровали по крупному: 20 овец и 7 ягнят, 85 овец и 28 ягнят, 10 лошадей и 13 жеребят, 20 тюков дорогих тканей и т.п. Так же, как и сегодня, большинство убийств совершалось без предварительного умысла, и из них чуть 13-18% составляли убийства кого-то из своего дома (интересно, что мужчины использовали оружие и грубую силу, а женщины предпочитали яды). Изнасилования и содомия составляли 1%, но тут исследователи отмечают нежелание судей серьёзно относиться к заявлениям женщин о принуждении. Интересно, что убийства с использованием огнестрельного оружия к концу 16 века составляли уже 16%, а грабители так вообще перешли на пистолеты почти поголовно. Большинство краж совершалось жившими в одном селе/городишке/районе. Встречались также разбой, кража со взломом, ночное проникновение (попытка взлома), поджог, детоубийство, измена, дезертирство, подделка монет, бунт, похищение, побои, лжесвидетельствование, незаконная ловля рыбы, вымогательство. Уже в 17 веке появились двоежёнство, попрошайничество без лицензии, укрывательство преступников, нелегальные игры.

Так что статистика была самой обычной по современным меркам, разве что с толикой экзотики. Более того, теперь уже доказано существование в Лондоне настоящих организованных преступных групп со всеми соответствующими признаками, а не просто случайных воришек и попрошаек, соответственно, в столице всё было намного жёстче чем в провинции. Свидетельств намеренного преследования бродяг чисто за само бродяжничество крайне мало. Случаи типа того, как признали бродягой и повесили женщину, удравшую от побоев мужа, на деле оказались исключениями. Подавляющее большинство свидетельств говорят, что странствующих безработных и безобидных попрошаек даже не привлекали к суду, в отличие от профессиональных бомжей, промышляющих кражей, нападениями и т.п. Не стоит ведь считать, что все бродяги были добрыми людьми, которые без надобности ничего плохого не сделают, это такое же заблуждение, как вера в то, что крестьяне в моральном плане были сильно лучше феодалов.

Вообще, особенного сочувствия казнённые в большинстве своём не вызывают. Например, в Колчестере, где архивы сохранились почти полностью, в 1575-1577 году было приговорено к смерти (нет данных об исполнении приговоров) только два человека, а 35 других обвиняемых избегли казни в силу полного оправдания или квалификации менее тяжкого преступления. Во-первых, приговорена была девушка, которая перерезала горло спящей дочери своей мачехи, в чём совершенно созналась. Во-вторых, слуга, который пробрался на конюшню хозяина, поставил перед его лошадкой бушель зерна, снял портки и начал её любить, за чем и бы пойман сбежавшимися на звуки людьми. Слуга-зоофил просил хозяина не сдавать его в суд, уверял, что «больше не будет». Хозяин сказал «Вот что ты больше не будешь — это обещаю» и сдал. В трактовке марксистов это, конечно, был акт жестокой расправы эксплуататора над эксплуатируемым.

А такой род деятельности, как грабёж на больших дорогах, вообще считался делом в основном дворян и прочих обеспеченных людей. Современники с одной стороны хвастались, что у них так много грабителей в отличие от Франции, ибо грабёж на большой дороге при свете дня казался доказательством английского мужества и отваги. С другой стороны, современники ругались, что если грабители никого не убивали, то закон относился к ним мягко, и часто они получали помилования, а потому отсутствие неотвратимости казни провоцировало рост числа преступников.

Миф о кровожадных законах.

На первый взгляд, уголовный закон был суров — формально наказанием за все тяжкие преступления было повешение. На деле же оказывается, что этот закон имел достаточно дыр, в которые можно было выскользнуть. Во-первых, от констебля легко было спрятаться, и в отсутствии нормальной полиции найти преступника потом становилось архитрудно, особенно в крупных городах. Например, один дворянин рассказывал, как был в молодости грабителем, используя двухцветный плащ и накладную бороду. Обчистив очередного путника, он просто снимал бороду и одевал плащ другой стороной наружу, после чего спокойно проезжал мимо ищущих его по устным описаниям. Любимой его забавой было потом найти ограбленного в трактире и выпить с ним, и ни разу этот плут не был узнан. Во-вторых, взятые под стражу и особенно отпущенные под залог часто удирали до окончания процесса. В Эссексе во второй половине 16 века - начале 17 века из обвиняемых в тяжких преступлениях таким образом испарилось 15% (по исследованию в Америке в 1970-е из отпущенных под залог исчезали 11%). Плотно исследовавший это Кокбёрн вообще удивляется, почему не убегало ещё больше, учитывая ненадёжность тюрем 16 века. В-третьих, в 33% случаев обвинители не являлись поддержать заявление в суде, и обвиняемых приходилось отпускать: без частной инициативы никакого публичного преследования проводить было нельзя. В-четвёртых, уже в 16 веке официально признавались «сделки с правосудием», когда обвиняемый в тяжком преступлении договаривался с судьёй, что признает себя виновным в менее серьёзном проступке, получит плетей и избавит всех от необходимости долго и нудно доказывать его вину в деле, за которое светит виселица.

Так что, в Англии 16-18 вв. в среднем оправдательный приговор получали от четверти до половины обвиняемых. Естественно, были местные отклонения от нормы, но например во второй половине 16 века в Эссексе жюри присяжных ассиза оправдывало 29% всех обвиняемых, присланных к ним большими жюри (в США сегодня тоже около 30% оправдательных приговоров, в Европе их меньше из-за выноса в суд только тщательно проверенных дел, а по информации судебного департамента при Верховном суде РФ у нас оправдательных приговоров менее 1%, плюс после появления возможности обжаловать и оправдательные приговоры, их отменяют в 43% случаев — как на фоне этого можно бояться английского уголовного права, непонятно). Кроме того многие обвинительные вердикты и приговоры были частичными — например, судьи и присяжные намеренно занижали сумму украденного для квалификации кражи не как тяжкого преступления (примерно в четверти случаев кражу квалицифировали как petty larceny (воровство на сумму меньше шиллинга) вместо реальной grand larceny (больше шиллинга). Например, Элеонора Хьюз из Шрусбери украла покрывало и холст на сумму 2 шиллинга 6 пенсов, но жюри присяжных и судья решили что украденное стоит только 11 с половиной пенсов (в шиллинге 12 пенсов). Рекорд по такой оценке держит дело, где украденные 11 полукрон (27 шиллингов 6 пенсов) суд оценил в 10 пенсов! А например Жанна Гарретт обвинялась в убийстве колдовством 4 человек и лошади, но жюри присяжных решило, что она убила только лошадь, что тянуло лишь на год тюрьмы.

Большое количество дел закрывалось из-за недостаточных доказательств. Их исследовали и старались не принимать решения при сомнениях в виновности ответчика. Слова обвинителя сами по себе не имели большой силы, известны случаи, когда даже свидетельства мэр Хертфорда не хватило для обвинительного приговора. В итоге виновными чаще всего признавались те, кого поймали с поличным.

Но даже если человеку всё же светил смертный приговор, у него оставался выход. Прежде всего, это была «привилегия священников». Для этого непосредственно перед объявлением приговора судья спрашивал обвиняемого, есть ли причина, по которой приговор не может быть вынесен. Обвиняемый просил о смягчении наказания, по правовому режиму суда над священниками. Изначально это был действительно механизм, предназначенный для священников, но потом «benefit of clergy» стало формальностью, распространявшейся на всех, кто впервые совершил преступление, зато в 16 веке расширился список особо тяжких преступлений, где эта «привилегия» не действовала. Суть ритуала состояла в том, что для признания «священником» надо было доказать свою грамотность (поскольку грамотными изначально в основном были священники). Обычно читали 51й псалм Miserere Mei, в просторечьи называемый "neck verse" или «псалм висельников», ибо он буквально спасал шею. Есть даже история о том, как судья дал дальнозоркому преступнику свои очки, чтобы тот мог прочитать псалм и уйти от виселицы. Судьи были в курсе, что многие тупо зубрили его наизусть в ночь перед приговором, но закрывали на это глаза. Только иногда, если им особенно неприятен был преступник, они давали ему библию, открытую на другом псалме. Выходило очень весело (не для обвиняемого только). В Мидлсексе в 1550-х так спаслось 9% приговорённых, в 1560-х 23%, в 1590-х 39%. В Честере в 1560-х и 1570-х — 17%, в 1580-х — 28%. Во второй половине 16 века в Эссексе от приговора благодаря «привилегии священника» спаслось 28% осуждённых мужчин (на женщин это распространили только в 1692 году, в 1706 ритуал отменили, осталось только само освобождение, но уже только при первом мелком преступлении). Право на такую привилегию считалось настолько важным, что если обвиняемому забывали предложить книгу для чтения, приговор отменяли (к соблюдению законной процедуры на суде вообще подходили очень строго).

Женщины имели другую привилегию — отсрочку приговора по беременности. Формально, это была всего лишь отсрочка, но на практике чаще всего она превращалась в отмену либо потому что обвиняемая скрывалась от суда, либо потому что её официально решали не казнить.

Третьим видом спасения от исполнения приговора была королевская амнистия. Прощение преступников в то время считалось очень важной прерогативой короля, имеющей в то время большое идеологическое значение, о котором можно говорить часами. Демонстрация милосердия, патерналистские корни, исполнение коронационных обещаний быть милосердным, отражение в королевском милосердии милосердия Христа, то есть подтверждение права на власть от бога и т.д. Генрих VIII специально сделал так, что формально все помилования исходили от короля, даже когда он давал их автоматически по просьбе судьи — это поднимало королевский престиж. Видов помилований было много. Король мог объявить общую амнистию, исключив только самые тяжёлые преступления, что делалось по особым для короля датам, в благодарность за сбор экстраординарных налогов на войну, а также, например, при каждом созыве Парламента (который собирался раз в 6 лет при Генрихе VIII и раз в 4 года при Елизавете). Король (в лице своих чиновников конечно) мог дать помилование тому, кого просило помиловать жюри присяжных. Король давал помилование обвиняемому, который сам подавал соответствующее ходатайство (естественно, не бесплатно). Со священников, поддерживавших ранее Папу Римского, Генрих в качестве платы за помилования собрал в целом 118 840 фунтов.

Король очень часто давал помилования, заменяя примерно сотне людей в год смертный приговор изгнанием из страны на 14 лет (некоторые осуждённые правда просили лучше их повесить, чем высылать в Америку), или службой в армии/на галерах. При Генрихе VIII была создана система тюрем, благодаря этому росло количество заключений и снижалось количество смертных приговоров: ранее судебная система не могла себе позволить приговаривать уголовников к лишению свободы, заключали только до вынесения приговора, отсюда и характер наказаний средневекового права, пан или пропал — или повесят, или отпустят, дав плетей, нанесут увечье, подержат пару дней в колодках и т.д. А тут появился вариант тюрьмы (в которой конечно было не сладко — с 1562 по 1603 в тюрьме Эссекса умерло около 200 заключённых). Король и его судьи автоматически амнистировали за ряд деяний, который формально считались преступлениями, но на практике никто их таковыми не считал: например, наказывать полагалось любое убийство, но прощалось убийство в порядке самообороны. Кроме того, при Генрихе VIII Парламент принял 158 статутов, устанавливающих штрафы за то или иное преступление, и ещё 49 за правление Эдуарда VI, 29 при Мэри и 103 при Елизавете, и королевские прокламации побуждали чаще применять штрафы. наказание в виде тюрьмы устанавливали 138 тюдоровских статута. Все эти альтернативы тоже снижали количество казней.

Помилование происходило, например, так. В декабре 1576 года на рынке в Бёртоне были арестованы два фальшивомонетчика, Митчел и Снейп. Их дома обыскали и нашли там соответствующие инструменты. Снейп признал свою вину. Обоих в итоге осудили на следующем ассизе и приговорили к смерти. Судья дал Снейпу отсрочку приговора, поскольку видел, что тот искренне раскаивается. Местный лорд лично подал петицию королеве Елизавете о помиловании, она делегировала полномочия судье поступать как знает, и судья отпустил Снейпа. Это типичная история, которая приоткрывает нам накал классовой борьбы в 16 веке.

Окончание процесса.

В целом из всех, кто представал перед судом по обвинению в тяжком преступлении, на виселицу отправлялось не более четверти (1559-1602: в Эссексе рассмотрено 968 дел о тяжких преступлениях, 26% повешено, в Миддлсексе повешено 19% обвиняемых, в Чешире 22%). В ходе отлично документированных судебных сессий в Девоне с 1598 по 1639 было повешено в среднем менее 4 человек в год (для сравнения, порку получало около 40 человек в год). При этом каждый год рассматривалось около 250 дел, и только в 1598 году было вынесено (не = исполнено) около 70 смертных приговоров. Выше уже приводился пример Колчестера, где за три года были казнены только двое из 37 обвиняемых.

Существовала и зависимость от вида преступления: за убийства вешали намного чаще, чем за кражу. Королевские амнистии тоже часто не распространялись на убийц. Воров отчасти жалели, а вот убийц ненавидели. Не случайно акт Парламента в 1531 году установил наказание в виде варки живьём именно за убийство ядом. Кстати не попадайтесь в уловку причитающим о жестокости Генриха: во-первых, этот акт не его личное дело, а предмет широкого обсуждения в Парламенте, во-вторых, реально сварено было только два отравителя, а в-третьих варка живьём существовала в Англии в Средние века, и этот акт просто формализовал её применение, ограничив узкой категорией дел, что привело вскоре к полному исчезновению такой забавы после смерти Генриха VIII. Вообще, если где-то пишут о том, что Генрих VIII ввёл жестокое наказание за какое-то преступление, это чаще всего значит только то, что он наоборот сузил и формализовал прежнюю произвольную практику, а не придумал что-то новое.

Англичане вообще были в этом плане скучными, не то что французы: практически единственным видом казни было повешение, за исключением ритуала казни за измену (который чаще всего заменялся отсечением головы). При этом профессиональных палачей не было очень долго, даже в Лондоне вплоть до конца 17 века считали излишеством держать кого-то на постоянной ставке, мол не так уж и часто нужны его услуги. Обычно или нанимали любителя, или, что чаще, роль палача выполнял один из осуждённых в обмен на жизнь и свободу, а друзья повешенных помогали им умереть быстрее — тянули за ноги вниз. Скопления народа на казнях были редкими, если только не казнили кого-то очень известного. Вообще превращение казни в спектакль — это скорее вторая половина 17 века и 18 век, вслед за появлением объявлений и рассказов о казнях в СМИ.

Вообще, исследователи отмечают, что проблема состоит в том, что часто есть информация только о вынесенных приговорах — а в тех случаях, когда сохранилась полная статистика, видно, насколько мало из них реально приводилось в исполнение. А некоторые авторы даже сегодня путают число привлечённых к суду с числом обвинительных приговоров, число обвинительных приговоров с числом смертных приговоров, а число смертных приговоров с числом действительно повешенных. Например, Арчер подсчитал, что в 1560х гг из признанных виновными в крупной краже к повешению приговорили половину, но считать приговоры исполненными на фоне всяких отсрочек и амнистий сильно опрометчиво. И вопрос с чем сравнивать: для нас это всё равно огромное количество приговоров, для 16 века — вопрос, уголовное право других стран так хорошо не документировано и не изучено. Опять же наличие преступности было реальной проблемой, особенно в период наведения порядка после войн Роз, а также ближе к концу столетия из-за демографического взрыва. Есть даже прямая зависимость жёсткости судей и криминогенной ситуации: волна преступности в 1588 году и в конце 1590-х привела к большему количеству смертных приговоров, чем раньше.

Что же до общего числа казней, то его пока установить невозможно, и историки стараются вообще не гадать, даже в порядках. Дело и в неполноте архивов, и в невозможности экстраполировать известные цифры на всю страну, потому что ситуация с преступностью в Лондоне была кардинально отличной от Эссексе, а в Эссексе от северных округов. До 1538 года государство не так жёстко обязывало местных чиновников хранить документы, и потому в основном остались неофициальные личные записи судей, которые впрочем были в этом очень педантичными из-за прецедентного характера права. Зато вторая половина документирована намного лучше. Что же до цифры в тыщ 70 000 казнённых, то о ней сейчас практически не вспоминают в научных работах в отличие от публицистических, тем более что ещё историки 19 века признали её вообще не имеющей оснований гипотезой. Тем более, что гороскоп Эдуарда VI, в котором Кардано написал про 70 тысяч казнённых при Генрихе VIII, содержал много откровенной чуши, в которую почему-то защитники этой цифры верить не собираются. Впрочем, чего ждать от людей, у которых казнённые при Генрихе уголовники превращаются в казнённых лично им невиновных.

Ещё раз хочу напомнить: не путайте подозреваемых, обвиняемых, осуждённых, осуждённых на смерть и казнённых."

@темы: Англия Тюдоров

---

@темы: "музыка", Mary I

---

Новые ПЧ!

Всем новым знакомым привет, надеюсь, будет интересно. Я вам рада.

---

"Я это сделала"

Всячина

Ну да, решила, во-первых, сделать свои отношения с медициной официальными, и поступила в медучилище. На дневное Два академических есть, с которых на рынке рабочей силы никакого толка, пора приобрести профессиональное, с которым никакие экономические кризисы будут не страшны - медсестрой буду. Никакого героизма для поступления здесь не надо, просто бумаги и собеседование. Ну и экзамен на знание языка, обязательный для всех не-финнов. На следующей неделе у меня начинается отпуск, и начинаются занятия. Пока на работе ничего не говорила, получу в понедельник бумаги в училище - и обрадую шефа, чтоб ему ни дна, ни покрышки, который мне в кошмарах полгода снился. Учитывая, что в ближайшие две недели уходят еще пара фельдшеров и несколько медсестер, сюрприз ему будет неприятен. Черти, какой коллектив за год развалили... В общем, ближайшие три года проведу за партой и на практиках. Насчет денег еще ничего знаю, для взрослых студентов так много разных форм учебных стипендий. Разберусь по мере

Во-вторых, поскольку на работе особо делать больше нечего, прочитала пару книг знаменитой "Сумеречной саги".
Ну, чтиво для очень конкретной аудитории лет 14-16, в котором есть всё, что требуется для мечтающих об идеальном возлюбленном старшеклассниц. Не увидела ничего, что оправдывало бы восторженные или злобные отзывы, которые читала за последние 2 года.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

09.08.2010 в 19:10

Пишет  Юпа:

06.02.2010 в 15:25

Пишет [J]Jack. Jack Daniels[/J]:

29-летний парень живет со своим отцом, которому уже за семьдесят, и постит в Твиттер то, что его отец говорит.

"Та женщина - сексуальна… Ты не ее уровня? Сынок, позволь женщине решить, почему она не будет с тобой спать, не придумывай за нее"

"Ты слишком много переживаешь. На вот, съешь бекон… Что? Нет, я без понятия, станет ли тебе лучше от этого. Просто я слишком много бекона пожарил."

"Сынок, всем пофигу, что умеет твой сотовый. Ты его не изобрел, ты его только купил. Это любой дурак может."

"Ага, понял, когда я включаю кран в кухне, то в душе на тебя льется кипяток. Нет, я не обещаю, что не буду так больше делать, я говорю, что сам принцип понял."

Я просто хочу тишины… Господи, это не значит, что я тебя не люблю. Это значит, что сейчас я люблю тишину больше.

"Мы можем поговорить позже? Новости передают… Слушай, если у тебя туберкулез, за полчаса ничего не изменится, господи боже…"

"Малыш заговорит, когда заговорит, расслабься. Не то чтоб он знал лекарство от рака и отказывался поделиться информацией."

"Помнишь, как ты смеялся надо мной, когда я полысел? Нет, я не собираюсь шутить по этому поводу. Я дам твоему зеркалу это сделать."

"Нет, ты не можешь одолжить мою футболку. Как насчет того, чтобы постирать свои вещи вместо того, чтобы стоять там с шокированным видом? "

"Нет, я не пессимист. В какой-то момент мир гадит на каждого. Делать вид, что он не гадит – быть идиотом, а не оптимистом."

"Ты все драматизируешь. Все, что у тебя есть – это телевизор и надувной матрас. Я бы не назвал это "есть, что терять"."

украл отсюда

@темы: "веселая бредь"