Почему архивы закрыты от историков

Прошерстила я много сайтов, просмотрела много статей. Схема сложности в Европе и США выглядит приблизительно так:

Например, историка интересует архив о событиях, в которых активно было замешано семейство А. Известно, где находятся интересующие его документы. Историк посылает запрос, в котором просит дать ему допуск к тому и сему, и вот по какому поводу. Ему отвечают: потомок рода А, г-н В, жив, живет там-то, и без его разрешения мы допустить вас работать с документами о его семействе не можем.

Историк связывается с г-ном В. Допустим, тот не возражает в целом, но ставит ряд условий относительно того, о чем упоминать можно, о чем нельзя. И слово его - закон. Один историк жаловался, что его "разрешитель" поставил условием, что историк прочтет в его деревне лекцию о его семействе. Текст лекции надо было предварительно отослать к местному знатоку истории, викарию. Ладно, историк лекцию написал, текст на одобрение отослал. Приходит от викария рецензия, что он отдает должное усилиям историка, но не думает, что г-н В будет доволен, что его род будет выставлен в таком свете.

В июле 2000-го года министерский комитет Евросоюза издал документ, рекомендации по допускам к архивам.

В них указывается, что под допуском подразумевается открытие архивов для пользования согласно национальным законам. Доступ к документам должен быть обоснован, и условия пользования документами оговорены.

Любая информация, при помощи которой может быть идентифицирована личность, не может быть опубликована без разрешения этой личности, под угрозой судебного наказания.

Не допускается опубликование материалов, могущих оскорбить кого-либо, или нанести этой личности какой-либо ущерб.

В принципе, доступ к архивам - это конституционное право, но с двумя исключениями:

1. Если в документах затронуты вопросы, имеющие национальное значение (от вопросов безопасности до "спокойствия умов широкой публики")

2. Если отдельные граждане возражают против допуска к материалам, затрагивающих их приватную жизнь.

То есть, может быть открыта часть архива, например, о государственной деятельности какой-то личности, но не о частной жизни этой личности, если у нее, личности, есть живые потомки, или такая репутация, изменение которой вызовет у нации слишком большое потрясение.

Вот, собственно, и всё. И это в наше демократичное время. Так что очень даже может быть, что документы, отвечающие на интересующие нас загадки истории, вполне существуют, но не могут быть опубликованы.

запись создана: 20.04.2010 в 21:11

@темы: "Чтиво"

---

Когда короли могут не всё

Найджел Сол пишет про браки английских королей в книге «Три Ричарда».

Брак был важен для королей по двум причинам. Во-первых, по причине биологической: именно при наличии непресекающейся линии наследования династия могла укрепить свои позиции. Во-вторых, брак имел четкие политические функции. При помощи королевских браков формировались политические альянсы, укреплялись социальные связи, примирялись нации.

Именно второй фактор объясняет наличии большого количества королев французского происхождения в средневековой Англии: Элеонора Аквитанская, Элеонора Прованская, Изабелла Ангулемская, Катарина Валуа и Изабелла – «Французская Волчица». В стороне от общей тенденции стоят три брака, браки трех Ричардов. Жена Ричарда I была из Наварры, жена Ричарда II – из Богемии, и женой Ричарда III стала англичанка. В династическом смысле все три брака были фиаско. Эти короли остались без наследников.

Ричард I женился на Кипре, в Лимассоле, на дочери короля Наварры Санчо. Беренгария не была той женой, которую хотел бы для своего сына Генри II. Генри замахивался выше, гораздо выше. Он наметил в жены своему второму сыну леди Элис, дочь короля Луи VII Французского. Дело было не только в том, что король хотел со спокойной душой принять участие в крестовом походе. Был у него план задержаться на Востоке на некоторое время, и ничто не было бы лучшей гарантией мира между Англией и Францией, чем Элис при английском дворе. В результате 12-летняя девочка была передана королю Генри, и, поскольку Ричарду было около 12 лет тоже, никто не сомневался, что они вырастут вместе и полюбят друг друга. О помолвке объявляли не один раз, но... и через 20 лет пара не поженилась.

Конечно, поползли сплетни. Роджер Ходен и Джеральд Уэльсский утверждали, что король соблазнил Элис, а принц заявил, что никогда не женится на любовнице отца. Были ли для этих сплетен основания – мы не знаем, но известно, что Филипп, который стал королем Франции, спорил с Генри насчет одной области Нормандии, согласившись считать эту область приданным леди Элис. Здесь была потенциальная опасность, что если Элис умрет бездетной, эта область Нормандии будет затребована Филиппом обратно, потому что она считалась бы «женской землей», переходящей не к мужу, а к детям владелицы. Очевидно, Генри решил не рисковать. А леди Элис лишилась репутации и осталась незамужней.

Когда Ричард стал королем, он был вынужден предложить Филиппу компромисс: они отправляются в крестовый поход вместе, и ни у кого не будет возможности воспользоваться отсутствием соседа-короля. Филипп, который и сам был связан клятвой участия, согласился с одним условием: если Ричард подтвердить свое обручение с леди Элис, что Ричард и сделал.

Но не только Франция была угрозой для колониальных владений Ричарда. Он ссорился и с правителем Тулузы, Рэймондом V, из-за Курси, области, входившей в Аквитанию. Если войну, длившуюся 6 лет, можно назвать ссорой. Отправиться на Восток, зная, что Рэймонд немедленно оккупирует Курси, Ричард не мог – все историки подчеркивают, что Ричард был особенно привязан именно к своим французским владениям. Значит, ему нужен был на юге союзник, и Ричард начал тайные переговоры с Санчо, королем Наварры. Из хроник известно, что во время переговоров обсуждались возможности семейных связей, и что Ричард согласился жениться на Беренгарии. Но в крестовый поход он отправился, не подтвердив обручения. А Беренгария отправилась в Италию, чтобы встретиться там со своим женихом.

Филипп ничего не знал, но этот альянс в какой-то момент стала невозможно держать от него в тайне. В марте 1191 года Ричард был вынужден объявить своему наиважнейшему союзнику, что он не женится на его сестре. Увы, рыцарь без страха и упрека сделал это, очернив леди Элис основательно. Он заявил, что леди Элис стала любовницей короля Генри, и даже родила тому сына. Разумеется, он нашел и свидетелей, с готовностью данный факт подтвердивших. Разговор пока шел приватно, но Ричард дал понять, что не поколеблется оговорить леди Элис перед всем светом. Филипп сдался. Репутацию своей сестры он оценил в 10 000 марок, освободив за эту сумму Ричарда от его слова. После этого два короля разошлись, каждый в свою сторону. Ричард отправился на Кипр, где и женился на Беренгарии.

Стоила ли игра свеч? Как оказалось, не стоила. Со временем англо-наваррские отношения стали весьма холодными, и не в последнюю очередь потому, что Ричард и Беренгарии не только не имели детей, но и вообще провели вместе совершенно ничтожное количество времени. Найджел Сол довольно сдержанно относится к предположению, что этот брак остался фиктивным из-за гомосексуальности Ричарда. Он напоминает, что, во-первых, у Ричарда был бастард – Филипп, кстати его звали. И что любовные отношения между молодыми рыцарями в те времена отнюдь не были исключением, скорее правилом. Так что Ричард, по его мнению, был бисексуалом, и его бездетность не могла быть объяснена невозможностью для него сексуальной связи с женщиной. Скорее всего, Ричард и Беренгария просто невзлюбили друг друга.

Ричард II оказался на троне необрученным по простой причине: его родители были слишком заняты друг другом. Здесь была и невероятно пылкая любовь, и долгая болезнь Черного Принца... В общем, родителям было не до сына. Тем не менее, юный король среди монархов Европы котировался очень высоко. Уже в первый месяц ему предложили своих дочерей Шарль V Французский и Шарль Наваррский. Чуть позже – Роберт Шотландский и Висконти, герцог Миланский. Но Ричард и его ближний круг нацелился на Анну Богемскую. Почему? Богемия для англичан была далекой страной, о которой они мало что знали. Брат Анны поставил очень жесткие условия. Отец Анны провел большую часть жизни при французском дворе, его отец погиб, сражаясь на стороне французов при Кресси. Тетка Анны была женой короля Жана Доброго. Найджел Сол считает, что именно профранцузские настроение Люксембургского семейства и сделали брак с Анной Богемской таким привлекательным для Англии.

Вышла промашка. Англичане расчитывали оторвать Империю от Франции, и построить англо-германский союз, но король Венцель был слишком ненадежным союзником, который и пальцем не пошевелил ради Англии. Неудивительно, что в Англии брак Ричарда вызвал довольно негативную реакцию: вместо того, чтобы жениться на даме Висконти и получить головокружительное приданое, Ричард с советниками заплатили безумные деньги Венцелю ни за что. А потом вмешалась болезнь, и Анна умерла – бездетной. Второй брак Ричарда II был политически более успешным, но его жена была еще ребенком. Брак был чисто политический, и никакой возможности в обозримом будущем в плане наследника Ричарду не открывал. Похоже, что Ричард стал играть именно этой картой, проводя политику «разделяй и властвуй» в вопросе назначения своего преемника. Ему было, на чем играть. Партия дяди Лайонела была сильна правом старшего сына, но это правo там передавалось по женской линии. Партия дядя Гонта была сильна наличием сыновей, но Джон Гонт не был старшим сыном. Их Ричард и стравливал. Хроники действительно утверждают, что Ричард назначил своим наследником графа Марша – в 1385 году. Но вот уже в 1389 он с энтузиазмом встречает вернувшегося из испанского похода дядю Гонта. По всему понятно, что сам Джон Гонт в короли не метил, но очень аккуратно строил имидж своего сына в глазах придворных и народа. А Ричард позволял всем им ломать головы и предполагать. Игра для человека с железными нервами, в которой так прославилась в будущем королева Элизабет, но которая была тяжеловата для Ричарда.

В отличие от своих тезок, Ричард III наследника имел. Наверное, никто и никогда с точностью не скажет, почему именно Ричард женился на Анне Невилл. Те, кто его не любит, будут утверждать, что из чистой жадности: она и ее сестра Изабель унаследовали земли богатейшего лорда Англии, графа Варвика. Те, кому Ричард нравится, будут говорить о том, что Ричард предотвратил трагедию в доме брата, и забрал оттуда потенциальный камень преткновения, Анну, поместив ее вне пределов досягаемости для слишком нечистоплотных соискателей – в монастырь. А, познакомившись в результате этой операции, Анна и Ричард полюбили друг друга. Я лично верю версии любви, и совсем не из романтических соображений. Ричард Глочестер был практичен прежде всего. Практичен, эффективен, и отнюдь не глуп. Он не мог не знать, что в роду Анны мальчики рождались крайне редко. Поэтому рождение у них сына было просто подарком судьбы – недолгим, как выяснилось. Мальчик был болезненным, и умер (хотя почему умер – это еще вопрос).

После смерти жены и сына Ричард был обречен назначить преемника из линии непрямой. Известно, что при жизни Анны он согласился на племянника в качестве наследника, но потом оставил эту идею, когда жена умерла: сын Изабель тоже был слабеньким во всех отношених. Найджел Сол ничего не говорит о предположении, что один из сыновей Эдуарда остался жив, и Ричард планировал назначить в наследники именно его. Со своей стороны, я не понимаю, почему никто не рассматривает возможность, что Ричард мог жениться и получить прямого наследника. В конце концов, его поражение было полной неожиданностью и для Генри Тюдора, и для самого Ричарда, и для историков. Он не должен был проиграть – но проиграл. Правда, нельзя не признать, что этот Ричард оказался еще более изолированным, чем его тезки. У тех были и политические связи, и семья, свой Дом. А вот у Ричарда III их просто не было. Он слишком долго был просто помощником своего брата, и слишком недолго королем, да еще и королем с испорченной репутацией.

Как ни крути, королева была личностью, вокруг которой строилась сила королевского дома, династии. Она была консортом, обладающим в отсутствие короля равной властью. Она была центром династии. К позднему Средневековью роль королев формально сжалась до роли продолжительниц рода, но только формально. У королев был свой двор, свое хозяйство, своя печать, свой канцлер. И каждая королева могла стать по-своему влиятельной личностью. Та же Анна Богемская была встречена в Англии без всякого энтузиазма – мягко говоря. Но уже через несколько лет ситуация стала совсем другой. В 1381 она упросила короля помиловать участников Великого Бунта. В 1384 она спасла жизнь мэра Лондона. В 1388 она пыталась спасти лордов, повинных в казни Саймона Берли – безуспешно в этот раз. В 1392 она упросила мужа помиловать горожан Лондона, у которых Ричард забрал их привилегии в отместку за то, что они не дали ему заем.

А вот королева Ричарда I никогда и не выказывала никакого интереса ни к делам своего мужа, ни к жизни его подданных, ни, собственно, к нему самому. Она просто жила своей жизнью во Франции, имела свой двор, и больше знать ничего не хотела. Да и сам Ричард не сделал ни одной попытки как-то вовлечь жену в обычную для королевы государственную жизнь.

О роли жены Ричарда III говорить не приходится: она не успела ничего.

запись создана: 24.11.2009 в 22:40

@темы: "Чтиво"

---

Основные исторические работы по Тюдорам

Я как-то говорила, что существует не так много биографических трудов давних лет, по которым сейчас и работают историки, разрабатывая отдельные моменты, исправляя неточности по мере открытия архивных документов. Различаются современные работы по лдной теме только мнением авторов, которому они ищут (и находят, конечно) подтверждения в архивах. Все очень суьъективно.

Решила написать, что думает Дэвид Старки о работах других историков по Тюдорам. Почему-то я его мнению доверяю. Может, потому, что его собственные книги богаты ссылками на первоисточники, и что они инспирируют думать: когда подается разносторонняя информация, мозаика начинает складываться. Кстати, наиболее старые книги вполне доступны в сети на Архивах, я некоторые читала, а некоторые там видела:
www.archive.org/details/texts

Стандартные биографы Елизаветы, M. Creighton, J. E. Neale, N. Williams, W. MacCaffery освещают ее жизнь до коронации очень «штрихообразно». Гораздо лучше об этом пишет L. Wiesener, La Feunesse d’Elizabeth d’Angleterre (Paris, 1878). Богат ресурсами труд первого биографа, А. Стрикленд (A. Strickland), хотя там много путаницы с хронологией (Lives of the Queens of England).

Лучшее описание церемоний тюдоровского периода содержится в книге ”The Ryalle Book”

Стандартная биография Катарины Арагонской написана G. Mattingley, но она слишком напоминает Жития Святых, королева там иконизирована.

Лучший анализ проблем наследования английского престола принадлежит M. J. Bennett, ”Edward III’s Entail and the Succession to the Crown, 1376 – 1471”

Главным источником материалов о детстве и юности королевы Мэри остается книга F. Madden, ”The Privy Purse Expenses of the Princess Mary”.

Книга Стрикленд о Екатерине Парр осталась непревзойденной, но появились новые полезные дополнения: B. Kemeys, J. Raggatt, ”The Queen, Who Survived” (London, 1993),
M. Dowling, ”Humanism in the Age of Henry VIII” (Beckenham, 1986).

Все произведения королевы Элизабет (письма, переводы, поэмы, речи) изданы M. Perry, ”The Word of a Prince” (Woodbridge, 1990).

Невероятно ценны работы современников Тюдоров: E. Hall, ”The Union of the Two Most Noble and Illustre Families of Lancaster and York”, T. Cranmer, ”English Prayer Book”, и “English Bible”.

О царствовании Эдварда VI и его характере лучше всего судить по его собственному дневнику, ”Cronicle”, который издал W. K. Jordan (London, 1966)

А.J. Collins, ”Jewels and Plate of Queen Elizabeth I” (London, 1955) пишет о судьбе и карьере гувернантки Элизабет, Кэт Эшли, и о Джоне Эшли.

О Джейн Грей и Мэри хорошо пишет J. G. Nichols, ”The Cronicle of Queen Jane and Queen Mary” (Camden Society, 1850).

“The Reign of Mary Tudor”, J. A. Froude по сей день является лучшим историческим повествованием об этой королеве.

О заговорах в пользу Элизабет против Мэри пишет D. M. Loades, ”Two Tudor Conspiracies” (Cambridge, 1965), но он сильно приуменьшает участие Элизабет в этих заговорах.
А вот J. E. Neale в ”The Accession of Queen Elizabeth I” (1950) описывает подготовку Элизабет к вооруженному перевороту.

И, наконец, источником материала и хронологии событий служат W. D. Hamilton, ”The Cronicle of England, 1485 – 1559” (Camden Society, 1875, 1877)

@темы: "Чтиво"

---

К вопросу об английском престолонаследии

Недавно меня спросили о престолонаследии в Англии, о том, было ли принято всегда очень рано отделять наследников престола? Я ответила, что престол в Англии переходил к старшему сыну крайне редко, вечно что-нибудь случалось. Наткнулась сегодня на старый свой пост по этому поводу, здесь подробнее.

Нашла изумительную книгу: "The royal bastards of medieval England", Chris Given-Wilson, Alice Curties. Вот что они пишут:

Между 1066 и 1485 гг Англией правили 18 королей, пятеро из которых (Эдвард II, Ричард II, Генрих VI, Эдвард V и Ричард III) были лишены короны и/или убиты. Семеро (Вильгельм I, Вильгельм II, Генри I, Генри II, Ричард I, Генри III и Эдуард IV) оказались вынужденными воевать против своих сыновей, братьев или жен. Трое (Стивен Блуасский, Джон и Генри IV) остались в истории узурпаторами, занявшими не предназначенное им место. Всего три короля из восемнадцати (Эдвард I, Эдвард III и Генри V) жили в ладу с семьей и родственниками.

Очень часто причиной конфликта был конфликт сильных личностей, но основной причиной враждебности, раздирающей королевские семьи, была неясность с престолонаследием. В самом деле, ведь с 1066 до 1216 года английский трон перешел от отца к старшему сыну только один раз: от Генри II к Ричарду I. Дважды старших сыновей обошли совершенно сознательно: Вильгельм Завоеватель разделил свои владения между тремя сыновьями, и Англия досталась второму сыну. Стивен был вынужден лишить права престолонаследия обоих своих сыновей в 1153 году. Дважды вопрос престолонаследия решили бароны, выбрав Стивена вместо Матильды, хотя трижды (!) клялись ее отцу уважить его волю, и предпочтя Джона Артуру Бретонскому.

После этого передача власти проходила более или менее спокойно следующие 200 лет, пока Генри IV не узурпировал власть бездетного Ричарда II. Что уж говорить о войне Роз и той неразберихе с престолонаследием, которая за войной последовала.

Ситуация почти всегда усложнялась еще и изрядным количеством бастардов в королевских семействах. Не секрет, что учения церкви о святости брачных уз оставались без должного внимания у тех, кто женился не по любви, а по политическим или экономическим причинам. Опять же, власть притягивает, и неудивительно, что вокруг королей всегда роилось достаточно красивых, ярких, интересных женщин, чтобы короли время от времени отвлекались от жен, которых, обычно, если и не любли, то хотя бы уважали.

К первой категории королевских бастардов относились дети от случайных связей. Стивен Блуасский признал одного сына-бастарда, Жервайса (Джарвиса), от нормандки Даметы. Жервайс стал аббатом в Вестминстере. Ричард I признал своего бастарда Филиппа, но неизвестно, кто был матерью Филиппа. С Эдвардом I ситуация несколько туманна: John de Botetourt мог быть его бастардом, но доказательства этому хлипкие. Эдвард II имел сына Адама, хотя о матери снова ничего не известно. Ричард III признал двоих бастардов. Джон стал капитаном Кале, а Катрина вышла замуж за графа Хантингтона. Личность матерей неизвестна.

Вторая группа бастардов английских королей происходили от связей, котоые длились достаточно долго. Генри I, Генри II, Джон, Эдвард III и Эдвард IV имели, общим счетом, 36 признанных бастардов. У одного Генри I их было совершенно точно 20, и почти точно еще 3. А сколько могли умереть во младенчестве, сколько не было признано – о том история молчит.

Самым знаменитым бастардом Генри II был Жоффрей Плантагенет, который начал канцлером у отца, и стал архиеписком Йоркским, ухитрившись рассориться на этом посту и королем Джоном, и с королем Ричардом – своими братьями по отцу.

У короля Джона признанных бастаров было семеро. А вот имен его подруг никто не знает – очевидно потому, что близостью к королю с репутацией злодея никому из потомков хвастаться не хотелось. В случае Эдварда III, речь идет скорее не о любовнице, а о подруге жизни: «национальный скандал» Алиса Перрерс была рядом с ним почти 15 лет, после того, как жена Эдварда умерла.

Эдвард IV просто любил женщин. Всех. «Он не пренебрегал никем, ни замужними, ни свободными, ни благородными, ни низкорожденными», - писали его хронисты. Обычно король соблазнял деньгами и обещаниями, но в двух случаях его привязанности были более серьезными, чем обычно. Современные историки практически не сомневаются в справедливости утверждения, что в молодости он женился втихаря на Элеонор Батлер. Ведь на Лиз Вудвилл он тоже женился тайно. И третьей длительной привязанностью стала «второй национальный скандал» - Джейн Шор. Эта хоть и дарила своим вниманим не только короля, с королем она оставалась до самой его смерти.

Бросается в глаза, что именно это пятерка королей была необыкновенна удачлива в своем правлении – за исключением Джона. Это не значит, что для того, чтобы быть великим королем, нужно быть бабником. В конце концов, самые великие короли Англии, Вильгельм Завоеватель и Генри V, вели жизнь безупречную. Но несомненно то, что умение привлекать к себе сердца подданных было нелишним в профессии короля.

Кто становился королевскими любовницами? Да кто угодно, за исключением нескольких табу. Табу были иностранные принцессы, воспитывающиеся при дворе в качестве невест или воспитанниц-заложниц, и дочери высшей аристократии страны – особенно те, кто наследовал дольшие состояния. Одной из особенностей короля Джона, немало способствующей его непопулярности, была именно привычка этого короля намертво прицепляться именно к дочерям и женам своих высших лордов. Крестьянки табу не были, но где король мог с крестьянкой встретиться? Известен только один случай: Генри II на охоте. Уж таких моментов хронисты не пропускали!

Часто, очень часто в описаниях королевских любовниц присутствует слово «низкорожденная» или «простого происхождения» - нельзя понимать это в современном смысле слова. Для норманнов-аристократов, чьей родней были великие короли и могучие герцоги, жены и дочери баронов, рыцарей, джентри и городсвой буржуазии были все одинаково низкорожденными.

Тем не менее, Ансфрида, любовница Генри I, была вдовой рыцаря; Эдит, которая родила королю одного бастарда, была дочерью нортумберлендского барона; Сибил была дочерью сэра Роберта Корбета. Знаменитая Розамунда Генри II была дочерью шропширского рыцаря. Его же Нест Блоэ была женой сэра Ральфа Блоэ. Мать епископа Жоффрея тоже была дочерью рыцаря, хотя про нее как раз и писали, что она была «из простых». Алиса Перрерс была дочерью барона. Про Джейн Шор можно сказать, что она была «из простых», потому что она была дочерью лондонского торговца. Другая подружка веселого короля Эдди, Люси Вайат, была хемширского джентри.

То, как короли относились к своим любовницам, полностью зависело от личных характеристик этих королей. Единственное, что бросается в глаза, так это практически полное отсутствие попыток возвеличить своих любовниц, как это будут позднее делать Тюдоры. Некоторым исключением является Алиса Перрерс, которой король Эдвард III вроде надарил изрядное количество недвижимости, но и в ее случае реальность была несколько другой. Маленькая Алиса была великим администратором, умело спекулирующим земельными участками, и скопила себе изрядное состояние и без королевских подарков – что даже сумела впоследствии доказать. Что до подарков, то большая их часть наверняка были отданные в управление наделы, а вовсе не подарки в личную собственность. Но даже этот факт сделал Алису «национальным скандалом», разбираемым на заседании парламента после смерти короля.

Поэтому в интересах королевских любовниц было держать низкий профиль и тщательно скрывать любой проблеск влияния на короля, если такой и был. В случае с Алисой наличие влияния было несомненно, за что она и поплатилась. Больше всего люди любили таких, как Розамунда: тихо ждала и трагически умерла молодой и красивой.

Так обстояло дело с королями и их любовницами. Отношение к королевам, имеющих любовников, было другим. В принципе, английским королям с женами везло, за редким исключением. Этими исключениями были Изабелла Эдварда II, Маргарет Генриха VI и Алиенора Аквитанская Генри II. Хотя доказанно с любовником открыто жила только Изабелла. Относительно Маргарет всё недоказуемо, хотя сомнений практически нет. А вот Алиенора... Для начала, это была дама с репутацией еще до замужества. Насколько заслуженной репутацией, непонятно. Сам яркий характер этой дамы уже был пищей для сплетен, особенно благодаря ее проповедям в честь любви куртуазной, не к мужу. Где заканчиваласт у Алиеноры теория и начиналась (если начиналась) практика, не знает никто. Опять же, для англичан все три королевы были крайне нелюбимыми иностранками, так что расчитывать на беспристрастность их современных историков было бы наивно.

Так настороженно к походам королев на сторону относились отнюдь не из чувства шовинизма. Лучший пример тому – сложная история личной жизни матери Ричарда II, Джоан, о которой я писала. Джоан так и не отмылась никогда от сплетен, что Ричард – вовсе не сын Черного Принца, а ребенок какого-то французского клерка при дворе. Да и Генри IV в свое время пытался разыграть карту незаконнорожденности свергаемового им оппонента.

Чаще всего королевские бастарды были абсолютно преданы своему отцу-королю, и рассматривались им, как свои, самые близкие и верные – ведь их карьера полностью зависела от отца. Незаконнорожденные дочери тоже считались политической ценностью, скрепляя своими браками политические союзы. Но и потенциальной опасностью бастарды тоже были, если воспринимали себя (или были воспринимаемы другими) кандидатами на трон. В Англии только в 11-м веке было два короля-бастарда: сын короля Кнута Харальд, и сам Вильгельм Завоеватель.

Из «бастардной» линии пошли и Тюдоры. Сам-то будущий Генри VII был абсолютно законным сыном своих родителей. А вот его матушка была внучкой знаменитого Джона Гонта от его любовницы Катарины Свинфорд. Да, дети Джона и Катарины впоследствии были легитимизированы и папой, и парламентом, но с условим, что никогда ни они, ни их потомки не будут претендовать на трон страны. Так всё это было серьезно.
Батюшка Генри VII, Эдмунд Тюдор, имел происхождение еще более подозрительное. Для начала, Оуэн Тюдор, утешавший молодую и всеми забытую вдову Генри V, был невероятно далек по рангу от королевских семей, к которым принадлежали и Валуа. То есть, сам факт, что он смешал свою кровь с королевской кровью в аж трех детях, было достаточно дерзко. Будь тогда в Англии у власти не Генрих VI, а другой король, не сносить бы Оуэну головы, а дети были бы несомненно отданы в монастыри.

Но Генрих-то к родству и крови относился более, чем серьезно. И мать свою он тоже очень любил. Вот и воспитал он своих сводных братьев при дворе, да и Оуэн как бы был принят если не равным, то своим. Слабый король, Генрих был невероятно упрям и неуправляем, когда дело касалось лояльности к тем, кого он считал своими.Один-то из этих плодов странного союза (ведь даже неизвестно, действительно ли Катрина и Оуэн озаботились пожениться, или это было придумано потом) и женился на представительнице другой «как бы королевской» ветви. А их сын стал королем, хоть и происходил, по сути, от двух ветвей бастардов.

И все же, короли Англии выглядели чуть ли не пуританами по сравнению со своими коллегами с материка. Про Филиппа Бургундского Доброго говорили, что у него любовница в каждом городе его обширных владений, и он признал 15 бастардов. Миланец Франческо Сфорца, незаконный сын наемника и незаконной дочери герцога Миланского, имел 37 детей, по большей части незаконных. В Сицилии 12-го и 13-го веков, и в Испании и Португалии 14-го века бастарды становились королями в обход законных наследников.

@темы: Англия

---

Свежей партии ПЧ

Очень много новых людей, очень много интересных дневников, очень мало времени их читать((( Когда-нибудь у меня появится это время, и я подпишусь на всех своих ПЧ, а пока просто приветствую вас здесь, у себя:

---

Джеффри Паркер. Филипп II. Король за работой. Часть 2.

Перепост отсюда: icorso.livejournal.com/profile

Смерть Эспиносы отнюдь не привела к возвращению хаотичного образа правления, присущего 1560-м годам. Не возможно было повернуть время вспять, потому что объём работы, с которой приходилось иметь дело государственному аппарату, возрос неимоверно. Советы собирались всё чаще – с 1571 Совет Индий обязан был заседать три раза в неделю - утром и днём - при этом количество обсуждаемых документов всё увеличивалось. К примеру, Военный Совет, который в 1560-е года за год нарабатывал две-три кипы документов, 1590-м поднял продуктивность до тридцати. Объём работы всех четырнадцати советов рос пропорционально увеличению количества поступающих документов, при чём в ранее не виданных масштабах. Число меморандумов и всёвозможных петиций с просьбами о милости и наградах зашкаливало. В мае 1571 года, когда Эспиноса убедил Филиппа II создать отдельный секретариат под его личным управлением, за месяц на королевский стол легло 1252 меморандумов – более сорока в день. И король должен был ответить на каждый из них.

Не удивительно, что временами Филиппа II посещала мысль о том, что он никогда не завершит свою работу. «И хотя передо мной на столе 10000 документов, я всё же напоминаю Вам…», - начинает он одно из писем. С другой стороны, он всё же стоически прочитывал и подписывал по 400 документов в день. Король был неутомим: он мог работать всегда и везде. Если позволяла погода, он брал бумаги с собой во время выездов на природу (хотя предпочитал всё-таки выезжать без оных): «… и так как я до сих пор не разделался с этими чёртовыми бумагами, мне пришлось взять их с собой за город, откуда имею в честь писать Вам». Король часто читал депеши, находясь в поездке, даже на борту корабля. Когда королевская семья путешествовала по Тахо в Аранхуэс, Филипп «взял с собой маленький стол, и сидя за ним, подписывал приносимые слугой бумаги». А в это время на берегу под аккомпанемент струнного оркестра танцевали фрейлины.

Обычно же работа редко так мило сочеталась с удовольствием. Временами король испытывал такое давление от неё, что попросту сдавался. Например, он как-то жалуется секретарю: «До позднего утра сего дня я разбирал и подписывал бумаги по Фландрии, у меня больше не осталось сил. За сим, выезжаю на дачу за город. Если по приезду удастся сделать более, я Вас оповещу». Схожим образом он отвечает уже при иных обстоятельствах: «Только что получил от Вас очередной пакет бумаг. У меня нет ни времени, ни сил на их изучение, поэтому я не буду открывать его до завтрашнего дня. Уже одиннадцатый час, а я ещё не обедал. Мой стол завален бумагами на завтра, потому что на сегодня силы мои иссякли». Или вот: «День незаметно пролетел, уже десять часов, я скверно себя чувствую и умираю от голода. Эти бумаги подождут до завтра». Очень часто король жалуется глазную боль (об этом он упоминает в своих письмах), что, несомненно, вызвано длительной работой и плохим освещением.

Работа подрывала здоровье и влияла на характер короля, так что жизненно необходимым стало снижение его личного участия в решении маловажных вопросов. В апреле 1573 года бывший личный секретарь Эспиносы Матео Васкес предложил простой способ облегчить его бремя. Он пишет напрямую королю: «Считаю необходимым обратить внимание Вашего Величества на отсутствие у Вас личного секретаря, в результате чего многие важные документы остаются не прочитанными и не подписанными; по причине же Вашей крайней занятости мы боимся за Ваше здоровье, ведь всем известно, какое пагубное влияние оказывает на человека подобная работа». Васкес предложил пересылать всю личную почту короля ему, тем самым избавив «Ваше Величество от лишней работы». Идея понравилась королю, и в течение следующих восемнадцати лет Васкес оставался при Филиппе II личным секретарём. Ему разрешалось подготавливать, а иногда и подписывать ответные послания короля. Согласно коллегии:

"Вот как они взаимодействовали. Обычно Его Величество сидел за столом, в то время как секретарь подходил к нему с документами. Садясь рядом на скамью, Васкес докладывал Его Величеству содержание самых важных писем и петиций. Выслушав доклад, Его Величество решал, что он желает предпринять по каждому отдельному вопросу. Все решения тут же документировались секретарём, подписывались Его Величеством и направлялись министрам. Когда приходила consulta с рекомендациями советников, секретарь Васкес читал её содержание вслух, после чего Его Величество в присутствии секретаря принимал наилучшее решение по каждому делу. Секретарь записывал решение на листе бумаги, после чего собственноручно в краткой форме излагал его на полях consulta и отдавал на подпись королю."

Васкес также координировал различные неофициальные комитеты, создаваемые Филиппом с возрастающей частотой после 1560-х годов. Король и его секретарь решали, кто должен быть включён (и когда исключён), даты заседаний и план обсуждения. Как было замечено, без Васкеса «система хунт не работала бы»: его роль в осуществлении управленческого принципа короля «запутай и властвуй», когда его министры оставались в неведении относительно всего, что выступало за рамки их полномочий, была исключительной.

В 1574 году венецианский посол отмечает, что Филипп II никогда полностью не доверял никому – «Говорят, король страдает от той же болезни, что его отец – подозрительность». Даже льстящий Филиппу биограф Лоренцо Ван дер Гаммен отмечает, что «подозрительность, недоверие и сомнения были основой его благоразумия». В особенно негативном ключе эти качества проявлялись при вознаграждении своих подданных. Труд лишь немногих из них оплачивался в соответствии с их реальными заслугам. Многие министры жаловались, что буквально разорялись на службе у короны. Более всего страдали самые знатные аристократы, наподобие герцога Альбы, который однажды заявил, что потратил более 500000 дукатов из собственного кармана, выполняя поручения короля. Похоже, что Филипп поступал так намерено. В 1575 году другой дворянин, верой и правдой служивший королю долгие годы, герцог Медина Сели, умирал. На смертном одре он крайнее негодовал по поводу всех лишений, которые понёс на службе у короны. Секретарь проинформировал об этом короля, на что тот ответил: «Вы совершенно справедливо полагаете, что я предпочитаю более делать для мёртвых, нежели для живых, посему, когда герцог покинет нас, я не премину отдать ему должное».

Король не доверял никому, и в этом заключалась истинная причина, по которой он требовал предоставления документов для своего личного ознакомления. Конечно, он не был в состоянии находить все ошибки, подмечать любой обман и недомолвки, что прекрасно осознавали его министры. Но в тоже время они никогда не были уверены, что король в следующий раз сможет увидеть, а что нет. Один небольшой случай личного участия Филиппа в раскрытии факта мошенничества со стороны государственного служащего касался сына представителя Совета Индий, который использовал свои внутренние связи с целью присвоения 400 дукатов серебром с корабля, прибывшего из Америки в 1580 году. Он был вычислен, и в 1582 году приговорён Советом Индий к 4-летней ссылке и штрафу 20000 мараведи (53 дуката). В июле 1583 года осуждённый подал аппеляцию, и Совет, не без уважения к его отцу, принял решение о помиловании. Приказ был послан на подпись королю, но тот случайно, перед тем как подписать, причитал документ. Король пришёл в ярость. «Это серьёзное преступление, которое заслуживает сурового наказания. А учитывая мягкость приговора – что само по себе непростительно – я не вижу причин, по которым мы должны хотя бы на день сокращать ему срок, и тем более прощать. Пусть отбудет своё наказание по полной».

Благодаря подобным инцидентам, ставшим предметом для сплетен при дворе, Филипп II приобрёл славу «короля бумаги», монарха, обожавшего строчить письма секретарю, сидящему за дверью. Безусловно, Филипп куда с большей охотой предпочитал читать и писать, нежели говорить и слушать. «Если Вы рядом», - писал он одному из придворных, - «желательно услышать все подробности по этому делу непосредственно с Ваших слов. Но коль скоро Вы в состоянии сообщить мне их в письменной форме с гарантией полной безопасности, я думаю, это было бы лучшим выходом». Даже со своими близкими он был немногословен. Когда в 1585 его дочь Каталина уезжала, чтобы выйти замуж за герцога Савойского: «Я не смог попрощаться ни с тобой, ни с герцогом, равно как не смог сказать тебе, всего, о чём думал…». Поэтому, после того как он поднялся на башню ближайшего монастыря, чтобы последним взглядом проводить уходящую галеру, он написал дочери письмо, в котором смог выразить все свои внутренние переживания.

Привычка вести дела посредством письменных указаний вызывала массу критических замечаний, как у современников, так и у историков. Для людей XVI века, большинство из которых и читать-то могли с трудом (и даже если могли, то в основном вслух), предпочтения Филиппа слову письменному были крайне непонятными. «Не затем Господь наделил королей властью, чтобы те могли беззаботно читать, писать, молиться и перебирать чётки», - однажды сказал королю священник, намекая на то, что Филипп предпочитает письменное общение. «И тем более не для того, чтобы Ваше Величество могло найти более удачное оправдание Вашему отдалению от людей». В этих словах есть доля правда: король временами признаётся, что не любит, когда вокруг него постоянно кто-то находится. Но тому было ещё одно объяснение. Он ненавидел принимать сиюминутные решения, а когда вопрос приходил в письменной форме, то мог какое-то время поразмыслить. Более того, не смотря на то, что его секретари, архитекторы и министры приходили каждый в отдельно назначенный день и час, и что аудиенции иностранным дипломатам он давал в заранее определённое время, иногда ему с трудом удавалось запомнить всё, что ему было сказано.

Однажды, когда один видный министр просил королевского секретаря об аудиенции, король согласился с явной неохотой: «Я бы с радостью принял его, но, у меня, правда, нет времени, да и мало чего я запоминаю из того, что говорится на этих встречах - но только об этом никому ни слова. Я говорю о большей их части, не обо всех». И последнее, и самое важное: королю попросту не хватало времени на то, чтобы разобраться с каждым возложенным на него делом, даже при условии предварительного предоставления ему краткого отчёта. Те, кто хоть раз имел дело с административными органами, знает, сколько времени тратится на решение любого вопроса. А если прибавить к этому размеры Испанской империи и настойчивое стремление Филиппа в изучении любого приказа, изданного от его имени, то можно понять с каким гигантским объёмом бумажной волокиты приходилось иметь дело секретарям короля и ему самому. Эффективность системы доказывается тем фактом, что большое количество документов, отсылаемых королю, возвращалось с его подписью в течение одного - двух дней. Некоторые даже возвращались в тот же день: «В 6 по полудню с посыльным прибыло письмо для короля от Антонио Переса. В 8 часов посыльный вернулся с ответом» - достаточно частая запись в журнале королевского секретаря.

О цене, которую пришлось заплатить Филиппу II за подобную административную эффективность, можно только догадываться. В 1590 году хорошо информированный придворный подсчитал, что за всю жизнь король написал такое количество писем, что ими можно было наполнить четыре гружёных мула – при том, что у короля впереди ещё восемь лет жизни! Приблизительно в тоже время флорентийский посол утверждал, что Филипп по 8-9 часов в день, сидит за столом, соблюдая всё тот же ранее заведённый распорядок, что всегда.

Просыпался он мгновенно, обычно в 8 утра, затем в течение часа, или около того, занимался чтением документов, лёжа в постели. Вставал он только приблизительно в 9:30, потом цирюльник его брил, и слуга одевал. Незамедлительно после этого король следовал в молельню и слушал мессу, после чего до 4 часов по полудни принимал аудиенции, затем он обедал. После короткого сна он приступал к основной работе, которая продолжалась до самого ужина. Стол накрывался приблизительно в 9 часов вечера, либо позже, если король задерживался. Ко сну он отходил опять же в зависимости от объёма работы. Весь распорядок дня был подчинён рабочему ритму его администрации, которая начинала функционировать в 8 часов утра, чтобы привести документы в надлежащий вид для последующей их передачи на прочтение королю. Королю нравилось ощущать себя частью административного механизма. Даже свидание с супругой Филипп чередовал с должностными обязанностями: перед посещением мессы, после ужина и перед самым отходом ко сну (королевская чета обычно спала – как это было принято в королевских семьях в то время - в отдельных комнатах). В жизни Филиппа II такая вещь как отдых и свободное время имели место только, когда король был настолько истощен, что просто не мог больше работать.

@темы: Elisabeth I

---

Снова "власть переменилась")))

учебное

В общем, вышло так, что для группы, с которой я начала, я оказалась как бы чересчур продвинутой, и меня перевели в группу, занимающуюся по интенсивной программе - совсем в другую часть Хельсинки. Смысл в том, что с ними я получу диплом не за 3, а за 2 года. Сегодня ездила знакомиться с новой руководительницей группы, и меня сразу заперли на урок((( Зато это был настоящий урок, анатомия, а не болтовня ни о чем. Теперь придется догонять, что они там за 2 недели успели.

Это значит, что придется пахать на совесть. Дни будут длиннее, потому что диплом выдается за 120 учебных недель в любом случае, растянуты они на 3 года, или сжаты на 2. Учимся каждый день где-то до 16:00. Домой буду попадать около шести. Готовка, подготовка, домашние дела, повторение, проекты, ессе - на Тюдоров будет оставаться не слишком много времени. Так что набирайтесь терпения. Я действительно хочу поскорее расправиться с учебой и начать работать за нормальные деньги. Если буду умницей, выпущусь уже в начале июня 2012 года.

---

С добрым утречком))))

Из неприятного: много писанины и чтива по учебе, возвращаюсь поздно. Элементарщина, но ее надо, тем не менее, писать, и, желательно, качественно.

Из приятного: пришла "Елизавета" Старки. Он сосредоточился на ее жизни до коронации, отпустив на остальное 3 главы. Обещает много нового, и я ему верю, потому что документы он раскапывает славно, и жизнь Элизабет до дня Х действительно освещают скупо. Любопытно, что Старки разделяет Елизавету на Элизабет и Глориану, называя последнюю монстрообразной.

"Я благодарю Бога за то, что он благославил меня такими качествами, что даже если бы я оказалась в любом месте христианского мира в одной рубашке, я бы выжила и преуспела" - Так 34-летняя Элизабет охарактеризовала себя в 1567 году.

---

Люблю этих деятелей)))

24.08.2010 в 21:17

Пишет  Эльвинг:

О Фоменко и Носовском.
Не удержалась и утащила. Позитив же!

Бедный Нестор при коптящей при лучине
Глазки портил – летопись писал.
Он был старенький, по этой по причине
Всё напутал, перепутал, переврал...

Но мы-то ушлые потомки:
Больше знаем, глубже бурим.
В исторической науке
Всё иначе запендюрим.

...

Основал Москву не Долгорукий,
Даже не Лужков, что, в общем, странно.
Основали Рем и Ромул – внуки
Японского кагана Чингисхана.

Был такой Чингис, каган японский,
Его варвары прозвали Брахмапутрой,
Он же Александр Македонский,
Он же Ярослав и он же Мудрый.

В древнем скифском городе Париже
Жили персы, а точней булгары,
Ну, они же турки и они же
Не вполне разумные хазары.

Ромул с Ремом, они же Дир с Аскольдом,
Мстили им за Игоря, за брата.
Битва шла на поле Куликовом,
На месте современного Арбата.

Дали жару половецкой братии –
Их метелили, покуда не убили.
В память о сраженьи на Арбате
Казино «Метелица» воздвигли.

В Ярославле плачет Ярославна.
В Николаеве рыдает Николавна.
С топонимикой историю раскрутим.
Вот в Путивле правил кто? А... ну да, забудем...

Что вы мне суёте Геродота,
Вы ещё мне суньте Гумилёва!
Ведь понятно даже идиоту,
Что Грозный – сын Лжедмитрия Донского.

Кстати, Грозный не был грозным и в помине,
Просто надевал он бесовское платье
И пугал бояр на Хэллоуине,
А те смеялись: «Ну, ты грозный, батя!»

Видел я кинжал на старой фреске
И понял, Америку черкесы открывали –
Попокатепетль по-черкесcки
Означает «Нас сюда не звали».

Не могли построить египтяне
Пирамиды – это труд великий,
Так могли пахать лишь молдаване
Или, в крайнем случае, таджики.

Казанова был казанским ханом
И держал гарем голов за триста.
Был он ханом, только не был хамом
И любил всех трепетно и чисто.

Жаль, гарема не хватало, парень был такой –
Вечно мало..., вечно мало... Вечно молодой!

Галилей родился в Галилее –
Была такая местность на Кубани.
Казаки – это ж древние евреи,
Предки современного Мишани.

Государство древнее Урарту,
Ежели сейчас взглянуть на карту,
Образовалось из Урюпинска и Тарту,
А уркаган – это правитель из Урарту.

Не было Нерона никакого,
И Батыя не было, наверно,
И вообще – что произошло до Горбачёва,
В целом очень всё недостоверно.

Нас историки считают дураками,
Археологи всегда надуть готовы.
Шампольон-то свой Розеттский камень,
Небось, купил на рынке в Бирюлёво.

История – не хрен за рубль двадцать,
Истории нужна переоценка,
Так считали Фукидид и Тацит,
Они же – историки Носовский и Фоменко.

Тимур Шаов - Развивая Фоменко


Потырила отсюда. И там еще есть дискусс.

@темы: "веселая бредь"

---

Деньги и некоторые цены в елизаветинском Лондоне

В 1560 году в Англии прошла денежная реформа, в результате которой были утверждены следующие денежные единицы:

Золотые монеты, 23 карата и выше:
- соверен= 30 шиллингов
- нобль = 15 шиллингов
- ангелет= 5 шиллингов
- ангел= 2 шиллинга 6 пенсов

ангел

Золотые монеты, 22 карата:
- соверен= 20 шиллингов
- полсоверена= 10 шиллингов
- крона = 5 шиллингов
- полкроны= 2 шиллинга 6 пенсов

соверен

Серебряные монеты:
Крона, полкроны, шиллинг, 6 пенсов, 4 пенса, 3 пенса, 2 пенса, полтора пенса, 1 пенс, ¾ пенса и полпенса.

шестипенсовик

Ни медных, ни бронзовых монет после реформы не было, бумажных денег – тоже не было (еще не было).
Французская крона равнялась 6 шиллингам, испанский дукат – 6 шиллингам 8 пенсам, голландский флорин – 2 шиллингам.

шиллинг

Иногда говорят об английских марках. Это – не настоящие деньги, это расчетный эквивалент, равный 13 шиллингам 4 пенсам (на 1560 год).

крона

Потом при ней чеканились и другие монеты, ближе к 1600-му году, и тогда, если не ошибаюсь, начали уже и медь бить.

"розовый" нобль, оставлен с времен Эдварда VI

Теперь о ценах:

Для сравнения дорого/дешево проще всего взять дневной заработок квалифицированного рабочего: 1 шиллинг 2 пенса. Разнорабочий получал всего 7 пенсов в день.

3 пенса – маленькая трубка табака в театре
4 пенса – наем посудомойки и помощника, поворачивающего вертела, на праздник. Столько же стоили очки и 2 унции имбиря
6 пенсов – кварта кларета
8 пенсов – 2 дюжины яиц, или кварта клубники в сезон (кстати, эту сумму можно было заработать в день, приютив малого ребенка-сироту, платила корона)
1 шиллинг – пара обуви для простолюдина, или билет на королевский турнир
1 шиллинг 4 пенса – недельная пенсия бедным вдовам в домах приюта гильдии портных
1 шиллинг 8 пенсов – дюжина дроздов
2 шиллинга – стоимость простой рубашки
3 шиллинга – 1 унция перца (28,3 г)
4 шиллинга 6 пенсов – мужской лук
5 шиллингов 4 пенса – 56 унций говядины (около 1,5 кг)
7 шиллингов – аренда лошади на 6 дней
8 шиллингов – модные туфли
12 шиллингов – лебедь
12 шиллингов 3 пенса – 10 унций сахара
26 шиллингов 8 пенсов – 2 дюжины салфеток из дамаска
3 фунта – годовой оклад служанки (одежда и еда шли сверху)
6 фунтов – годовой заработок кузнеца и мясника, плата за прием у Саймона Формана
15 фунтов – годовой оклад мастера в грамматической школе
30 фунтов – годовой оклад хирурга в госпитале Христа
40 фунтов – годовое проживание в школе корпорации адвокатов
2030 фунтов – годовой доход госпиталя св. Варфоломея (расход был 1970 фунтов в 1558-59 гг)
3000 фунтов – стоимость похорон графа Лейчестера
8000 фунтов – оценка стоимости владений Лейчестера
9535 фунтов – годовой расход на гардероб королевы

@темы: Англия Тюдоров

---

Дорогие украинцы, с праздником вас!

---

Еда и питье в елизаветинском Лондоне - 2

Все ремесленники и торговцы Лондона входили в свои гильдии, и вот гильдии умели устраивать банкеты! Поводом могло быть что угодно, от свадьбы до похорон. Или просто кто-то из гильдейских старшин решал дать банкет, на который можно было пригласить политиков и бюрократов, или это мог быть просто ежегодный праздник.



В 1564 году гильдия торговцев мануфактурой устроила как раз такой банкет, который обошелся в 82 фунта 9 шиллингов и 4 пенса. 89 гильдейцев развлекали три дня! Причем, в счет не вошли подарки от членов гильдии и их друзей – 40 оленей, например. Из этих оленей было сделано 168 пирогов, которые разослали женам приглашенных, потому что чаще всего гильдейские увеселения были именно для членов гильдии, не для их семей. Музыкант получил за свой «шум» 13 шиллингов 4 пенса, и 5 шиллингов 11 пенсов ушли на цветы и парфюмерию.



После банкетов часть гостей могла быть приглашена на более приватный праздники – несомненно, чтобы усилить социальные связи и обговорить планы. Летом 1560 года геральд Кларенсиус, член гильдии кожевников, пригласил мастера гильдии и его друзей на праздник в своем саду. Гостей угощали кексами, клубникой, черешней, яблоками, мармеладом, конфетами, апельсинами, которые запивались пряным вином, рейнским вином, и неизбежным пивом.

Такое количество еды, разумеется, нужно было уметь правильно разделить на порции, чтобы веселье за столом не превратилось в полный хаос. Уже в 1508 году была выпущена книга под названием ”The Book of Kervinge”, которую мастер-нарезчик должен был знать вдоль и поперек, ведь именно такие мастера и разделяли мясо на порции. Оленина отслаивалась, гусятина разделялась, мясо лебедя нарезалось узкими полосами, фазан разделывался и т.п.



Тот же мастер отвечал за то, чтобы к каждому блюду был подан правильный соус. Например, чтобы подать мясо краба, мастер-резчик должен был правильно ражрещать панцирь, достать мясо, смешать его с винегретом и приправами, вымыть панцирь, наполнить вновь получившейся смесью, прикрыть панцирь хлебом, и отослать блюдо на кухню, чтобы его подогрели в печи.

Услуги мастера резчика стоила дорого. Гильдия плотников заплатила резчику за работу на банкете 6 шиллингов 8 пенсов в 1558 году, а вот священнику - всего 3 шиллинга 4 пенса за проповедь. Менестрель получил 5 шиллингов 6 пенсов, так что резко негативное отношение духовенства ко всякого рода увеселителям обретает прочную финансовое обоснование.



Дома гильдейцы резали мясо сами. В более богатых домах навыки резчика были у дворецких. Если в роли резчика выступал хозяин дома, то, при наличии за столом гостей, хозяйка обращалась к мужу: «Я прошу тебя, разрежь на части этого каплуна и подай своим соседям», после чего муж вежливо обращался к соседу/соседке: «Позвольте мне быть вашим резчиком. Какую часть вы предпочитаете?».

О том, что перед едой все участники обеда мыли руки, я уже писала – люди должны были видеть, что у соседей руки чистые, потому что в менее формальных компаниях куски жаркого передавались руками.



Во главе стола всегда сидел хозяин дома, хотя на банкете это мог быть высший по рангу гость. Дети и слуги сидели либо в конце стола, либо за другим столом в той же комнате, либо вообще в другой комнате. И место за столом значило много! Учитель Томас Вайторн в 1557 году расхваливал дом, куда он поступил на службу, потому что в нем его место было среди чистой публики, как у члена семьи, а вот предыдущие хозяева, от которых он ушел, указали ему место за столом прислуги. Естественно, слугам полагалось есть отнюдь не то, что ели за главным столом! Если стол был один, место за ним определяла солонка: хозяева и гости садились от солонки вверх, слуги и дети – вниз.

Столы в тюдоровском Лондоне были покрыты скатертями, перед каждым обедающим была тарелка, ложка, чаще всего нож, иногда и вилка (тогда еще редко где, обычно ножи имели на конце специальный шип, позволяющий пользоваться ножом, как вилкой), и всегда – салфетка. Для хозяйки, считалось хорошим тоном громогласно школить дворецкого или слугу, накрывающего на стол, приказывая ему раскладывать то и сё (хотя именно это он и делал), просто чтобы показать, что хочет угодить гостям.



Кухни, как правило, были достаточно далеко от жилых помещений, чтобы кухонный запах не попадал в комнаты. Даже в бедных, тесных домах кухня была во внутреннем дворе. Только уж совсем в лачугах готовили на огне того же очага, который обогревал комнату. Блюда, которые приносились из кухни, ставились на специальные столы в комнатке, находящейся рядом со столовой. Поэтому пища не попадала на столы горячей. Опять же, есть неправильное мнение, что бедняги тюдоровцы не знали вкуса горячей пищи. Знали. Для некоторых блюд (или для тех, кто любил горячую пищу) были своего рода мангалы, на которых блюдо сохраняло высокую температуру. Другое дело, что есть горячую пищу в те времена не считалось очень уж хорошей услугой своим глотке и пищеварительному тракту.



Застольным манерам учили с детства: «не вытирай рот ни рукой, ни рукавом – для этого перед тобой лежит салфетка... не касайся руками мяса, кроме той части, которая отрезана тебе... Следи за рукавами: если они открыты, прикрепи их к плечам, если закрыты – закатай к локтям, если они длинные – заколи булавками». Благодарственная молитва читалась всегда и перед едой, и после еды.

Но это, пожалуй, и все ограничения. В целом, англичане вели себя за столом очень свободно. Можно было хлопать соседей по плечам, а то и соседку по животу, призывая есть и пить вволю. Атмосфера становилась неформальной очень быстро, потому что пили много. Итальянцы посмеивались: «если англичанин хочет с тобой подружиться, от пригласит тебя распить кварту гасконского, за которой последует кварта испанского, и это запьется квартой мадеры».



Во время обеда, бутылки с вином стояли в ведрах с холодной водой под буфетом, а в буфете были стеклянные стаканы и серебряные кубки. Ни бокалы, ни бутылки на стол не ставились – это было делом дворецкого разливать вино. Вино выпивалось за один присест, бокал отдавался слуге, и он тотчас мыл бокал на виду у всех обедающих.

Вообще-то, были руководства к тому, как пить вино: «в небольших количествах, вино стимулирует человечский ум. Чем лучше вино, тем лучше оно веселит. И поскольку вино полно дурмана, лучше разбавлять его водой. Вино утешает старых мужчин и женщин, но оно нехорошо для детей и девушек. Старики могут пить вино неразбавленным». Вино действительно чаще всего «дорабатывалось», потому что в обычном виде для англичан оно не было достаточно сладким. Добавляли в него невероятно популярную в елизаветинские времена розовую воду (которую, кажется добавляли просто во все), сахар и специи.



И, все-таки, основным напитком англичан был эль, который делался из ячменя и отличался отменной крепостью. Эль, как объясняет Лиза Пикард, это пиво, настоянное на хмеле. Вкус у эля более насыщенный, и тюдоровские источники утверждают, что эль человека укрепляет, а пиво делает его «толстым и дряблым в животе».

Нобли выдерживали свое пиво года два, но простые люди пили его свежесваренным. Среднего ранга чиновник потреблял в год вместе с домочадцами около 24 галлонов пива в год. Итальянские туристы пиво ненавидели: «здоровый напиток, но мерзкого вкуса, мутный, как лошадиная моча, и с какой-то пленкой». В 1574 году в Лондоне было 58 производителей эля и 33 пивовара. К 1600-му году пиво практически вытеснило эль с рынка, очевидно потому, что было дешевле, 4 шиллинга за баррель.

Вино имели право импортировать только лицензированные торговцы, но до самого 1559 года на контрабанду смотрели сквозь пальцы, пока молодая королева Лиз, ненавидящая беспорядок, не ввела для конрабандистов жестокие наказания. Сама она предпочитала мед, приправленный специями.

Отношение к воде было в елизаветинские времена странным. Не то, чтобы воду считали опасной для здоровья, как утверждают остряки. Скорее, дело было в том, что в воде не было никаких питательных веществ. Но воду пили тоже, потому что были рекомендации, что речную воду пить не стоит, только из источников и кондуитов, причем воде из кондуитов надо было дать отстояться 2-3 часа, или ее надо было отфильтровать перед использованием. Вода, которую добавляли в вино, должна была быть прокипяченной. Исключение составляла минеральная вода, которую пить рекомендовали, и минеральная вода из источников Ковентри каждый день отгружалась во все концы Англии. Эту воду также рекомендовали для наружного пользования, она хорошо залечивала раны.

Коровье и козье молоко считалось очень полезным для старящихся и для «страдающих от меланхолии», а также для детей. Молоко тоже рекомендовалось кипятить с добавлением небольшого количества сахара. Молоко не рекомендовалось тем, кто страдал от «бурления» в желудке – очевидно, нетолерантность к лактозе вовсе не является проблемой наших дней.

Популярны были молочные продукты, особенно творог с сахаром и специями в разных вариациях. Про овощи пишут мало, потому что они были таким обычным делом. Есть о них упоминание в Акте от 1559 года, которым запрещается импорт капусты и репы (а также кукол и теннисных мячей), потому что всё это вполне можно выращивать и производить в Англии. Из непрямых источников можно сделать вывод, что в тюдоровские времена неплохо понимали важность фруктов и овощей, особенно для тех, у кого были проблемы со здоровьем, в частности диабет (хотя тогда эту болезнь и не могли идентифицировать) – известно, что в диете Генри VIII овощи и фрукты были в почете.



Таверны и гостиницы тюдоровской Англии радовали путешественников, даже капризных итальянцев.Это неудивительно, потому что многие из них патронировались гильдиями, и вообще устройство торжеств, банкетов и вечеринок в таверне было делом обычным. Там предлагалось несколько видов жаркого, мясные пироги, десерты, фруктовые торты и хорошее вино. Вино подавалось в запечатанных флягах. Обычно, если речь не шла о больших банкетах, столы располагались так, что разные компании сидели спиноу друг к другу. Обслуживание было дружелюбным, и санитария на уровне.



Пабы и кабаки – это несколько другое дело, их тоже пытались более или менее держать в меридиане, но безуспешно – все зависело от района, собирающейся там публики и неподкупности местных шерифов. Стандартный обед в таверне стоил 18 пенсов, и это были немалые деньги. Во всяком случае, Нэш утверждает, что некоторые молодые студенты пару раз в год появлялись в тавернах, чтобы произвести впечатление, даже если после этого им месяцами приходилось довольствоваться соленым маслом и голландским сыром в своих комнатах. У Нэша было своеобразное представление о нищете.

@темы: Англия Тюдоров

---

С днем рождения, августовские!

 Беатрикс,  masjanjkus,  Margo Dreamfinder,  Тудым растудым,  light*s owner,
 colombine,  _Лира,  Кимури,  Гасконка,  Та которая...,  Литайр,
 Zvezdochk@,  Anarendil,  Flavia,  Дионисия,  Molo,  Джослин,
 Esfiri,  .шанель без номера,  Diviana,  Оле-Лукойе,  Лена В., и, конечно, я сама!

Да будет нам счастье!

---

Еда и питье в елизаветинском Лондоне - 1

Хозяйка дома в елизаветинском Лондоне проводила на кухне значительную часть времени. Или там проводила время ее кухарка. Хорошая кухарка должна была уметь правильно мыть продукты и утварь, пользоваться прессом, варить, печь, начищать посуду, обрабатывать мясо, делать подливки и гарниры, а также варить пиво, сидр и делать вино со специями. В ее распоряжении были ложки и ножи, большие вилки для обжарки на открытом огне, шумовки, дуршлаги, решетки, сита, черпаки для поливки жаркого, сковороды, котлы, специальные кастрюли для соусов, приготовление которых было само по себе искусством. Соусы сначала потихоньку мазали на жаркое, с которого они стекали в поддоны, смешиваясь с мясным соком.



Мясо и птица нанизывались на шампуры, которые укреплялись перед очагом. Огонь был сзади, и жаркое надо было периодически поворачивать. Поворот шампура мог быть механическим, но чаще всего на кухне обязательно крутился мальчишка-помощник, которому и доверяли это ответственное дело.



Пекарские печи были не у каждого. Иногда было проще сделать пирог, и отнести его к пекарю. Все знали, когда у пекаря нагревалась печь, а забирать продукт можно было идти, услышав крики подмастерий пекаря на улице: «Идите в пекарню! Идите в пекарню!».

Что касается мяса, то забой животных с 1423 года осуществлялся по тем же правилам, что и в наши дни: минимум страданий, минимум стресса. Нет, тогда животных еще не очеловечивали, дело было в том, что адреналин, выделяющийся при стрессе, делал мясо слишком жестким.

Готовили мясо, используя массу специй, так что английское мясо времен Тюдоров напоминало по вкусу, скорее, мясо по-мароккански, нежели современное, прижаренное с двух сторон пресное филе, без соли и специй, к которому подаются два вида овощей. Использовали черную смородину и перец, сахар, миндаль, мед, апельсины, мускатный орех, травы, чеснок, корицу. В качестве добавок популярна была горчица, гарниром подавались ягоды и чернослив. Популярна была и капуста, фаршированная, в свою очередь, мясом. Рыба перед готовкой обычно вымачивалась в эле, если она была соленой, а не свежей, и была достаточно дешева, чтобы ее мог есть в большом количестве любой бедняк.



Очень своеобразное значение приобретали салаты. Например, «салат любви» мог состоять из следующих инградиентов, в зависимости от «послания»: спаржа (возрождение любви), бораго, или огуречник (ты приносишь мне радость), воловик (я довольна тобой), весенний лук (я тебя не люблю), кочанный салат (твоя любовь придает мне силы), листовой салат (я тебя не люблю), оливки (твоя любовь меня раздражает), цветы розмарина (я принимаю твою любовь), чабёр зимний (я предлагаю тебе свою любовь), редис (молю, прости меня).



Салат подавался, конечно, не смешанным – и, наполняя тарелку определенного человека, можно было передать ему вполне осмысленное послание, и надеяться, что за большим столом никто этого не заметил. И получить ответ. Впрочем, дамы часто приглашали своих желанных и нежеланных кавалеров на обед, где набор зелени на столе мог выразить намерение хозяйки. Поскольку этот «салатный язык» понимали, очевидно, только придворные и романтично настроенные дамы всех классов, неправильные истолкования наверняка случались. Гость мог не обратить внимания, что стол украшают лилии – а ведь это было прямоленейное дозволение «поцелуй меня», или просто с удовольствием есть клубнику, предложенную хозяйкой, не догадываясь, что она говорит ему «я вся твоя».



Впрочем, лондонцы времен Тюдоров предпочитали клубнику в красном вине, приправленную сахаром, корицей и имбирем, с которой подавался трифл – бисквит, пропитанный красным вином и залитый взбитыми сливками, приправленными сахаром, розовой водой и имбирем.

В 1589 году англичане не считали завтрак подходящим временем для приема ударных порций пищи. Слабое пиво, хлеб, масло (подчеркивалось, что оно должно быть свежим), шалфейный мед – вот что считалось нормальным завтраком. Редко кто чувствовал себя по утрам достаточно бодрым, чтобы добавить к вышеперечисленному кусок солонины.



Тюдоровские англичане ели по-настоящему дважды в день. У ноблей, джентельменов, торговцев обед приходился на время от 11:00 до полудня, и ужинали они около 18:00. Рабочий люд обедал в полдень и ужинал около семи-восьми часов вечера.

Джентельмены и торговцы, принимая гостей, выставляли на стол от четырех до шести разных блюд, а если за столом сидела только семья, то ели скромнее – от двух до трех блюд. На банкетах еду подавали «переменами», каждая из которых включала несколько блюд, причем четкого разделения между мясным и сладким не было, в каждой перемене были мясо, рыба, овощи, фрукты и то, что мы определили бы, как десерт.



Томас Нэш, сын министра и памфлетист, критиковал гастрономические изыски современников: «Мы съедаем больше мяса за один присест, чем итальянцы и испанцы за месяц, мы изгнали со своих столов нормальные обеды с салатами. Наши столы напоминают лавки: странные птицы, китайская горчица, и еще более странные соусы... Боже, какой переполох царит за столом с той переменой и этой переменой, когда нужно убирать одно блюдо, подавать другое, и передавать третье!»

Главной едой дня был обед. Перед тем, как основные блюда ставились на стол, обедающие закусывали или кусочками редиса, которые обмакивали в соль (чтобы мясо лучше переваривалось), или выпивали несколько устриц, закусывая их маленькими кусочками хлеба грубого помола (для той же цели), или съедали кусочек соленой говядины с горчицей (для возбуждения аппетита).



Если обед был формальным, первая перемена включала густой суп или бульон, отварное или тушеное мясо, цыплят и бекон, соленую говядину, пироги, гусятину, свинину, жареное мясо, жареную телятину, соусы. На вторую перемену подавались жаркое из баранины, жареные каплуны, жаркое из зайчатины, цыплята, запеченая дичь, бисквиты. И, наконец, следовала третья перемена: перепелки (дюжина), блюдо жаворонков, два пирога с олениной на блюдо, имбирные пряники, бисквиты, выпечка.



Конечно, этот перечень – из книги рецептов, которую автор постарался сделать максимально интересной для всех слоев общества, так что, на практике, по будням люди ели что-то одно из каждой перемены: суп, мясо, и что-то сладкое – как и сейчас. Для посиделок за столом вне времени обеда или ужина, рекомендовались фруктовые пироги и торты, которые завершали и формальные обеды – как десерт. С той разницей, что если мясо к столу не подавалось, за этими сладкими блюдами должны были следовать сыры и фрукты.

@темы: Англия Тюдоров

---

Красавицы

21.08.2010 в 18:21

Пишет  Флыф:

Постеры с голливудскими актрисами из журнала Life от 3 августа 1942 года.

Veronica Lake


Ann Sheridan


Rita Hayworth


Gene Tierney


Lana Turner


Alexis Smith


Hedy Lamar


Carole Landis


Rosalind Russell


Brenda Marshall


"Параметры" актрис на момент съемки. Интересно, вес в чем указан?

@темы: "старые плакаты, старые открытки"

---

Неделя первая

Про учебу

Дорогу выучила, все бумажные вопросы утрясены. На занятиях пока смертельно скучно. Я правда стараюсь молчать, но меня надолго не хватает - когда никто не отвечает на вопрос препода, вякаю я, а поскольку редко кто отвечает, то в аудитории обычно звучат два голоса - мой и преподавателя. Что-то я не то делаю, очевидно. Надо бы спросить у "классного руководителя", как при дневном обучении, принята ли интерактивность. Мне уже предложили перевестись во "взрослую" группу, которая учится в другом месте, но увы, я всю бюрократию завязала именно на этот корпус и на эту форму обучения. А то могла бы за 2 года справиться... Вообще, надо будет еще уточнить. Или я преподам так надоем, что они дадут мне персональные проекты, чтобы занять меня ими, и избавиться от моего присутствия

У нас энное количество мусульман есть, у которых сейчас рамадан. С ужасом узнала, что им и пить нельзя до захода солнца! Это что ж они с собой делают??? А как они в своих жарких странах выживают в рамадан??? Более того, я видела мусульманок-студенток, которые проводят большую перемену в столовой, с жующими подругами, а сами не едят и не пьют. Я ужаснулась такому самоистязанию, но моя более циничная знакомая сказала, что они наверняка ходят в столовую, чтобы подчеркнуть свое превосходство. Главное, мне никто не смог объяснить, чем обосновывается запрет на питье воды. "Вера", говорят. Но ведь должно во всем быть рациональное зерно, или как? Мало ли что мне могут приказать делать под соусом "вера", но фиг я это сделаю, если не пойму смысл и не соглашусь с тем, что смысл есть.

А парень из Алжира рассказал, что у них рецедевистов отправляют в совершенно открытую тюрьму, которую даже не особо охраняют. Потому как она в Сахаре. Дороги в пустыне рецедевисты строят. Максимальный срок - пять лет. Те, кто там побывал и выжил, обычно становятся на путь праведный.

---

Мясо, которое рыба - чудеса с лицензиями в тюдоровском Лондоне

Во времена правления Мэри Тюдор англичане были вынуждены обходиться без мяса и есть рыбу по средам, пятницам и субботам ради спасения души. Вступив на трон, Элизабет отменила обязательную рыбу по средам, но в 1563 году была вынуждена отменить отмену – нужно было поддерживать местных рыбаков, увеличивать флот, укреплять побережные крепости. Англичанам было тщательно разъяснено, по какой причине им приходится довольствоваться рыбой три дня в неделю – по патриотическим причинам, а не ради «суеверий». Вместе с 40-дневным запретом на мясо в период Пасхи, британцы были разлучены с любимыми мясными блюдами 156 дней в году!

За нарушения карали строго: за забой животных в неположенные дни полагался штраф, или шесть часов у позорного столба, или 10 дней в тюрьме. В том же 1563 году одного мясника оштрафовали за забой 4 быков на сумму 20 фунтов за каждого (парадная мантия графа Лейчестера стоила 20 фунтов)! Сумма астрономическая для простого горожанина (барристер зарабатывал 10 фунтов в год, например, а мясник – всего 6 фунтов). Владелица таверны угодила к позорному столбу за то, что ела в неположенный день мясо. За то же четыре горожанки просидели в участке всю ночь, пока утром их не вернули мужьям. Впрочем, запреты можно было обойти совершенно официально.

Например, в среду мясо можно было есть, если на столе присутствовали 3 блюда из рыбы. Разрешение есть мясо в неположенные дни можно было купить. Лордам и членам парламента оно стоило 26 шиллингов 8 пенсов, рыцарям 13 шиллингов и 4 пенса, и людям «низкого звания» 6 шиллингов 8 пенсов. Деньги вносились в приходскую казну, из которой осуществлялась помощь бедным. Разрешения покупались на время поста, и жены заплативших тоже получали возможность есть мясо, когда им хотелось, а не по разрешенным дням. Тем, кто по состоянию здоровья должен был соблюдать мясную диету, получали освобождение от обязательных рыбных дней от епископа по представлению приходского священника.

Впрочем, «приходская казна» звучит безлично. На самом деле, каждое отдельное разрешение оплачивало какое-то определенное доброе дело. Из записей в приходских книгах понятно, кому и на что эти деньги шли. Например, м-р Крук заплатил свои 6 шиллингов и 8 пенсов за право есть мясо в пасхальный пост. На эти деньги какая-то больная женщина, принесенная в бессознательном состоянии с берега Темзы (очевидно, из тех, кто на свой страх и риск отправлялся в столицу, в поисках лучшей доли) получила место в доме Николаса Пейна за 3 шиллинга и 4 пенса, заплаченные Пейну. Сама женщина получила 3 шиллинга – немалые деньги, неквалифицированная рабочая сила стоила 6-7 пенсов в день, а плотник высокой квалификации запрашивал 1 шиллинг и 2 пенса. В кассе прихода остались 4 пенса – очевидно, на расходы.

Довольно оригинальным способом получить лицензию на мясоедение в пост или запретный день было приглашение на обед постороннего – ему можно было предложить одно мясное блюдо, которое он, разумеется, с радостью разделял с хозяевами: например, баранья нога, запеченная с телятиной и фазанами (предполагалось, что гость был или с членами семьи, или со слугами, которым тоже позволялся в таком случае отказ от рыбы).

Еще обыгрывалось понятие мясо/рыба с точки зрения цвета. Понятно, что красное мясо считалось в пост запрещенным. Но если рыба белая, то и белое мясо дичи, и телятина поглощались прихожанами под именем «рыба».

Поскольку мясо лондонцы продолжали есть при помощи всевозможных ухищрений в любой пост, должны были быть и мясники, которые им это мясо продавали. И такие лицензии на деятельность дорогого стоили, просто лишь бы кому их не выдавали. Например, 24 января 1582 года лорд Говард из Эффингема просит канцелярию мэра выдать лицензию мяснику Дэвиду Ньюхолту. Канцелярия ему даже не ответила! Почему? Потому что в том же месяце рыбники Лондона отправили в канцелярию жалобу, что уже 40 мясников получили лицензии, и это уменьшает их, рыбников, законные доходы. К 1587 году канцелярия уже расписывается в своем бессилии: «великий беспорядок учиняется каждый год мясниками Сити, которые, будучи людьми грубыми и нецивилизованными, не признают никаких запретов на забой животных во время поста. Некоторые уважаемые личности постоянно требуют лицензий для мясников, и выражают неудовольствие, когда им отказывают».

В 1591 году королевский совет распорядился конфисковывать мясо, продаваемое в посты нелицензированными мясниками, и отправлять это мясо в госпитали и тюрьмы. Но, судя по реакции канцелярии мэра, лица, которые должны были наблюдать за порядком с лицензиями, просто подкупались («были невнимательны»), и канцелярия предлагает платить им половину стоимости конфискованного мяса – очевидно, для подкрепления способности замечать нарушения.

@темы: Англия Тюдоров

---

Рынки тюдоровского Лондона

Очень часто можно встретить мнение, что в отсутствие холодильников и морозильников выбор у потребителя был невелик: продукты были или засоленными, или засахареными, и никогда не были свежими. Какая ошибка! Лондон жил ритмом, который наши современники без большого успеха пытаются внедрить сейчас: каждый день туда поставлялась свежая продукция из окрестностей города и близлежащих районов. Скот пригонялся на Смитфилдский рынок из Эссекса, Саффолка, Кента и Бедфордшира, и оттуда продавался. Фрукты доставлялись из Кента. Около 20 барж, груженных свежей рыбой, каждое утро возвращались к пристаням после утреннего траления.



Такая система требовала хорошей и четкой организации процесса поставок, обработки продукции и ее продажи. Каждый рынок имел свою специализацию, и его деятельность регулировалась. Главным было соотношение торговцев-лондонцев и «пришлых». Лондонцы имели привелегии, за которые держались веками, а на некоторые рынки «пришлые» не допускались вообще.

В Лиденхолле продавали мясо и птицу. Торговцы из глубинки туда допускались, но в очень ограниченном количестве. Остальным приходилось продавать продукцию перекупщикам из столицы, и, разумеется, не по рыночной цене. Рынок представлял из себя каменное стороение с галереями, создавшее что-то типа крепости, даже с башнями по углам. Смысл в этом был: именно в Лиденхолле правительство имело склады на случай чрезвычайных ситуаций, как то недородов, и там же складировались материалы, из которых создавались декорации к праздичным шествиям.



«Пришлые» имели право торговать на этом рынке по средам и субботам, но в 1564 году среду у них отобрали. Лондонские мясники имели в Лиденхолле свои постоянные лавки. Есть записки венецианского путешественника, в которых он поражается обилию мяса на этом рынке, и утверждает, что никогла и нигде не видел такого количества и разнообразия. Всего в Лиденхолле торговали в 1550 году 89 мясников, а в 1599 их было уже 113. Было бы и больше, но лавки находились в частной собственности, переходили к членам семьи, и крайне редко продавались.

В Сток Маркете базировались 25 рыбников и 18 мясников, все лондонцы. Этот рынок получил свое начало и своих акционеров еще по королевской хартии 13-го века!

Вдоль Корнхилла и Чипсайда торговали цветами и овощами, птицей и молочными продуктами. Часть торговых мест была зарезервирована для торговцев из деревень. В западной части Ньюгейт Стрит торговали, опять же, мясом. Особенность этой торговли была в том, что там отсутствовали бойни, и до самого 1516 года торговцы имели привычку забивать животных прямо на улице. В 1516 им это запретили. Торговцы цветами всегда распологались с южной стороны улицы. Торговцы овощами не имели права продавать свыше трех корзин овощей, если только речь не шла о корнеплодах – и мыть овощи на улицах запрещалось. Ограничения диктовались подсчетом спроса и предложения, и имели целью обеспечить покупателям именно свежие овощи, а не начавшие вять и подгнивать. Ньюгейт Стрит выходила на рыночную площадь, где торговали зерном.



Мясом торговали также в Истчипе, на уличном рынке, где имелись и мясные лавки, и свои бойни.

На Грейсчерч Стрит допускались торговцы не из Лондона. Там продавали молочную продукцию, свинину, птицу, дичь и колбасы, а также овощи и фрукты.

Название Фиш Стрит говорит за себя – это были владения торговцев рыбой.

Прибрежный Квинхит торговал зерном и фруктами, которые доставлялись в Лондон по Темзе. В 1564 году там был построен большой крытый рынок и склады.

Рынки Биллингсгейта и Саутварка входили в число основных лондонских рынков, но если Саутварк частно дозволял торговать и «пришлым», то на Биллингсгейт орудовал синдикат перекупщиков, практически вынуждавший «пришлых» продавать рыбу лондонцам. Хотя многих жителей Сюррея и Сассекса вполне устраивало, что торговцы рыбой из столицы забирали у них каждое утро определенный улов.

Огромное число всего этого добра закупалось домохозяйками лично, если они позиционировались как бедные, или домоправительницами/служанками, если хозяйство было богатым. Венецианец Алессандро Магно поражался: «Англичанки имеют большую свободу покидать дом без сопровождения мужчин... Мужчины там не тратят времени на домашние дела, а женщины сами покупают продукты...» Очевидно, его поражало не столько то, что англичанки появляются на улицах сами по себе, хотя и это было достаточно исключительное зрелище в Европе 16-го века, сколько то, что закупка продуктов подразумевала, что у женщин был доступ к семейным деньгам, что было уж совсем нетипично, с точки зрения южноевропейского джентельмена.



Начальствовали над рынками мэр и его совет, и именно они назначали продажные цены – то есть, никакой рыночной экономики, цены были фиксированы по границе максимума: дешевле можно, дороже нельзя. Три вещи считались тяжелейшим преступлением в торговле: перехват (перекупка продукции раньше, чем она попадала на рынок, в радиусе 15 миль от города), поглощение (скупка вообще всего продукта, как то зерна в неурожайный год, позволяющая выкручивать у канцелярии мэра ту цену, которую хотел установить продавец), и перепродажа (когда товар покупался на одном рынке и перепродавался на другом – дороже). Штрафы за такую деятельность были значительные: некий Роберт Вуд был оштрафован в 1580 году на 6 шиллингов 8 пенсов за то, что перехватил стадо овец в Паддингтоне, прежде, чем они попали на рынок.

Совершенно особое положение в Лондоне имели пекари. В 1559 году в столице были зарегистрированы 127 пекарей. Каждая буханка выпеченного хлеба несла на себе печать мастера – состав, вес и цена хлеба были жестко фиксированы канцелярией мэра. Пекари не делали свой профит на продаже – канцелярия использавала сложную формулу, включающую расходы (стоимость инградиентов) и помощь членов семьи, вплоть до двоих детей и, почему-то, одной кошки и одной собаки. То есть, пекари получали не профит от торговли, а компенсацию от администрации, обеспечивающую им доход, который администрация считала достаточным.

К 1580-м годам рыночная экономика стала брать свое, и пекари объединились. Увы, хлеб-то был разным. Белый хлеб чаще всего выпекался по заказам и продавался прямо заказчикам, а часть продавалась на крытых рынках. Уличная торговля хлебом была запрещена. Но выпекался еще и коричневый хлеб, который скупали содержатели харчевен и гостиниц для лошадей своих постояльцев (да, в те времена такой модный нынче хлеб из муки грубого помола не считался человеческой пищей). И между «белыми» и «коричневыми» пекарями не было ни согласия, ни уважения. Королева насильно соединила две эти ассоциации в 1569 году, но в 1580 они снова рассоединились, заплатив 189 фунтов на взятки и увеселения чиновников (интересно, что ассоциации и торговые компании аккуратно вели записи взяток), причем «коричневые» пекари в расходах не участвовали.

По правилам, рынки были открыты 6 дней в неделю, с 6:00 до 11:00 утра, и потом с 13:00 до 17:00. Молоко, фрукты и овощи можно было продавать и по воскресеньям, но только до 7:00 в светлое время года, и до 8:00 зимой. Излишне говорить, что правила соблюдать торговцы не любили и в 16-м веке. Есть жалоба от жителей Чипсайда, что, хотя рынок и закрывался в положенное время, торговля продолжалась у его дверей, иногда до девяти вечера и даже при свечах. Обвешивали торговцы своих покупателей и тогда, и это даже привело к серьезным беспорядкам в городе в 1595 году, в результате чего произошла знаменитая реформа мер и весов, весы на рынках стали проверяться, а эталоны были помещены в Гильдейскую палату.



Помимо рынков, продукты продавались в бакалейных магазинах, число которых выросло с 1550 по 1599 гг от 280 до 377. Магазины избавляли лондонцев от необходимости отправляться на рынки за каждой мелочью, ведь лавки разной величины были в каждом квартале – сыр и сахар, пироги и кексы, даже соленая рыба и колбасы. Только вот свежими мясом и рыбой в этих лавках не торговали.

Рыбачкам дозволялось торговать устрицами, угрями и разделанной рыбой на улицах, если торговля осуществлялась из корзин, установленных на «транспортном средстве», то бишь осле. На улице торговали сезонными продуктами – черешней, редисом, луком, салатом, клубникой, и тоже с условием, что торговец не раскидывает палатку, а движется с товаром. Таким же образом продавались колбаски, печеные яблоки и пироги. Чаще всего торговки имели договоры с хозяйками, и поставляли каждый день именно то и столько, сколько могло быть продано быстро и качественно. Они торговали поштучно, или товар был разложен по емкостям, так что можно было обходиться без взвешивания.

@темы: Англия Тюдоров

---

Вопросик

Я знаю, что у многих моих ПЧ есть дети. Ближайшие полгода я много буду спрашивать про детей Потому что первой частью моей учебы пошло развитие детей и подростков. А о детях я ничего не знаю, кроме того, что они производят массу шума.
Вопрос первый: подскажите детские игры для группы детей лет 5 - человек на 10, пожалуйста. Кроме традиционных пряток и пятнашек, которые даже я знаю.

---

Джеффри Паркер. Филипп II. Король за работой. Часть 1.

Перепост отсюда: icorso.livejournal.com/profile

Филиппа II иногда сравнивают с пауком, сидящим в центре паутины. Конечно, своим стилем правления он резко контрастирует со своим постоянно находившимся в военных походах отцом, но Филипп искренне полагал, что для монарха слишком частые разъезды вредны. В своём последнем обращении к сыну и наследнику, написанном в 1598 году, содержится замечание: «Разъезды по своим владениям - бесполезное и непристойное для государя занятие». Королю Испании следует постоянно находиться в самой Испании. Филипп также осуждал привычку королевских особ вставать во главе своей армии (как обычно поступал Карл V). Когда в 1586 году, его зять, герцог Савойский пожелал возглавить атаку на Женеву, король строго упрекает его:

"Герцогу не следует находиться на поле брани, какие бы на то ни были причины. В случае успеха его престиж возрастёт, независимо от личного присутствия – а возможно даже и более при его отсутствии. Однако же в случае поражения (потому как на всё Воля Господа, а не человека) урон будет куда сильнее, коль будет он на поле боя".

Филипп II намеренно выбрал способ управления своими обширными владениями и армиями из Кастилии. Несмотря на делегирование значительной части властных полномочий своим наместникам в Америке, Италии и Нидерландах, на протяжении всего периода своего царствования он настаивал, чтобы все важные (и многие не столь важные) вопросы предварительно направлялись в Испанию для его личного изучения и согласования.

Желание постоянно личного участия (по меркам XVI столетия) в решении административных вопросов создавало ряд серьёзных проблем. Во-первых, невозможность решения в кратчайшие сроки большого объема работы тормозило колёса государственной машины; во-вторых, огромные расстояния, отделяющие концы империи Филиппа II от Мадрида создавали постоянный риск того, что изначально принятое и отправленное для исполнения на места решение, по факту прибытия потеряет свою значимость. Две недели разделяли Мадрид и Брюссель или Милан; от Мадрида до Мехико письмо шло минимум два месяца; и минимум год шло письмо из Мадрида до Манилы на Филиппинах. Существовало мнение, что «длительностью расстояния объясняется большинство действий, предпринимаемых Филиппом II». Даже если сказано это несколько громко, но трудность в преодолении проблем, связанных с расстоянием, и чрезмерная важность задач, безусловно, оправдывает особый стиль правления Филиппа.

XVI считается золотым веком бюрократии в Европе, и Испания не явилась исключением. Центр административной системы Филиппа II составляли четырнадцать Советов, пять из которых были созданы ещё его предками, Фердинандом и Изабеллой, четыре – его отцом, Карлом V, и пять – самим Филиппом. Начиная с 1561 года, когда Филипп провозгласил Мадрид постоянным центром пребывания всех центральных органов власти, каждый из Советов собирался в определённое назначенное время в разных залах нового королевского дворца.

Главным их них был Совет Кастилии (своеобразное «министерство внутренних дел», в чьём ведении находилась судебная власть, общественный порядок, экономика и церковная власть на территории Кастилии), Совет Индий (аналогичные с Советом Кастилии полномочия в Новом Свете) и Инквизиция (контролирующая 21 трибунал, расположенный на всей территории Испанской империи, от Перу до Сардинии и от Наварры до Сицилии). Советы были в первую очередь административными организациям, состоящим (за исключением Государственного Совета, занимающегося внешними связями), в основном, из выпускников университетов Кастилии. Из восьми глав Совета Индий семеро, назначенных Филиппом II, были юристами, равно как и все 39 назначенных им советников. Университеты, с их colegios mayors, или аспирантурами, в габсбургской Испании выступали своего рода семинариями для подготовки административного состава.

Сложная административная структура и зарождающийся бюрократический класс были жизненно важным звеном в эффективном управлении столь огромной империи, какой была Испания при Филиппе II. Но Советы были лишь консультативными органами, и их деятельность носила не более чем рекомендательный характер. Филипп II не принял на вооружение «кабинетный» стиль управления, который предпочитали правители последующих эпох, при котором главы различных ведомств собирались для обсуждения определённого вопроса, составляли коллективное решение и выносили на суд королю. Подобная схема лишала его некоторого авторитета. Вместо этого, король требовал, чтобы на каждом документе стояла его подпись, и последнее решение по большинству вопросов принималось им единолично.

Основным документом центрального руководства Испании являлась consulta, документ, который советники отсылали королю после каждого совещания, и который ему зачитывал секретарь. Чиновники более высокого ранга ежедневно принимались королём, а представленными ими документы он изучал в свободное от работы время. Прочитанные бумаги через какое-то время возвращались с комментариями и заметками на полях. В определённой степени эта процедура была доведена до автоматизма. Помимо своих основных обязанностей чиновники имели дело с большим объёмом ежедневной рутинной работы. Однако не вся работа при дворе Филиппа была рутинной и предсказуемой. Временами обстоятельства требовали постоянного внимания не одного чиновника. Иные дела, по разным причинам, оставались вне публичной огласки, в личной компетенции короля. Ещё до своего возвращения в Испанию в 1559 году он писал: «Если вы пожелаете написать что-то лично для меня - по части ли вопросов государственной важности, либо чего-то прочего - укажете на конверте, что письмо должно быть направлено мне лично. Ваше желание будет неукоснительно исполнено».

Требование короля в личном ознакомлении с огромным количеством входящих документов по началу создавало его министрам много проблем. В апреле 1560 года глава Государственного совета Гонсало Перес, человек с 35-летним опытом государственной службы, жаловался на то, что за всё время с момента возвращения короля, совет собирался лишь дважды. Он пишет: «Я был болен последние несколько дней, но даже этот факт не помешал мне исполнить все мои обязательства во время, потому как дела решаются на столько медленно, что любой калека мог бы с ними управиться». Проблема, пишет Перес, заключается в системе: «На самом деле, я не вижу, как могут шестнадцать советников, занимающихся совершенно разными обязанностями, найти общий язык? Полагаю, что Его Величество, своею мудростью, осознает, что следует предпринять. Молю Бога, чтобы это произошло как можно скорее». Однако пять спустя Перес по-прежнему сетует: «Его Величество продолжает совершать ошибки, и конца этому не видно; вопросы он обсуждает с разными людьми, иногда с одним, иногда с другим, передавая дела от одного министра другому. По сему не удивительно, что порой решения принимаются спорные и противоречивые».

Долго такая ситуация продолжаться не могла, и с началом военных действий на Средиземноморье, в Нидерландах и даже на юге Испании после 1566 года в системе власти назрели перемены. Одним из нововведений явились хунты (juntas), государственные комитеты, созданные для обсуждения текущих дел в стране. К примеру, комитет «тройки» министров, заседавший в течение 1571 года решал вопросы, связанные со средиземноморской кампанией, приведшей к великой победе при Лепанто. К концу 1572 года смерть сократила комитет до «двойки», а к концу следующего года и эти оба отошли в мир иной. Существовало множество подобных комитетов, некоторые - всего несколько дней, иные – в течение гораздо большего срока, как например, тот, что был создан в ноябре 1573 года для подготовки декрета о банкротстве сентября 1575 года. Эта «система хунт» привела к тому, что некоторые советники были на столько вовлечены в государственные дела, что в итоге потребовалось создать для них отдельные министерские посты.

Некоторые из новых министров являлись представителями королевского двора, с правом обращаться с королём напрямую. Такие царедворцы, как Руй Гомес да Сильва или герцог Альба больше занимались вопросами внешней политики, нежели своими прямыми административными обязанностями. За двором же присматривали лица более низкого происхождения, такие как Франсиско де Эрассо, выходец из мелкого дворянского рода Наварры, который находился на службе с 1523, а к 1559 году ставший секретарём не менее шести центральных советов при Филиппе II. Однако в 1565 году он оказался в опале, и в следующем году был признан виновным в мошенничестве и оштрафован на 13000 дукатов. Позже его место занял человек ещё более скромных кровей, а именно Диего де Эспиноса (1502-1572), священник, получивший образование в университете Саламанки, ставший президентом Совета Инквизиции в 1564 (позднее Великим инквизитором), а также президентом Совета Кастилии в 1565 году. До самой своей смерти в 1572 году он, по словам одного влиятельного (и возможно немного завидующего) придворного, оставался «единственным человеком во всей Испании, кому король доверял больше всех и с кем обсуждал самые серьёзные государственные проблемы». Когда он умер, пошли слухи о приемнике, способном «взять на себя всё бремя ответственности по управлению государством, лежавшее на плечах кардинала».

Однако король не желал более никому доверять такие властные полномочия, подобные тем, что были в руках Эспиносы. «Полагаю, доверить многие государственные вопросы кардиналу было мудрым решением, на которые были свои основания», - сообщает он приемнику Эспиносы на посту президента Совета Кастилии. «Но время показало, что это было не правильно; и хотя тем освобождало меня от многих забот и оставляло время для отдыха, я не считаю, что подобное возможно в дальнейшем». Филипп II оценил мудрость совета отца, данного почти тридцать лет назад: «Не становись зависимым ни от кого, потому что, не смотря на экономию времени, в конечном итоге это только навредит».

@темы: Elisabeth I