Елизавета. Кто-то информировал ее, по совершенно независимым каналам, обо всем, происходящем в Камнор Плейс, что само по себе удивительно. Почему королева, выше головы заваленная делами, заботами и кризисами, интересовалась делами леди, никак с ней не связанной?
читать дальшеНа вопрос «кто?» ответ, как ни странно, есть. Некий сэр Ричард Смит, который еще в 1554 году принадлежал к штату принцессы Элизабет. Допустим, имя не редкое, Смитов в Англии превеликое количество, но данный Смит стал мэром Абингдона в 1564 году, а в 1566 управляющий Дадли отправляет вельвет и тафту тому же сэру Ричарду Смиту, уточняя при этом «the Queen’s man». Есть, правда, и другой вариант (и почему бы не оба варианта вместе?), но об этом позже.
На вопрос «почему?» ответа нет. Вообще, похоже, у королевы в Камнор Плейс многое было готово на все случаи, потому что председателем жюри присяжных, расследующего обстоятельства смерти Эми Робсар, становится тот же сэр Ричард Смит! При том, что и Дадли, и даже Блаунт на тот момент явно убеждены, что жюри состоит из людей, не имеющих никаких связей с придворными интригами. Почему Елизавета держала своих людей в непосредственной близости от жены сэра Роберта?
Здесь стоит немного вспомнить, кем была 27-летняя королева Англии. Мы говорим о молодой женщине, которая выжила в опаснейших интригах, связанных с бунтом Вайатта, которая вела свою игру под носом у бедняги Бедингфилда. О женщине, которой удалось, либо вместе с сестрой, либо самостоятельно, подготовить переход власти так, что никто пикнуть не успел. Мы говорим о женщине, придумавшей совершенно новый стиль ведения военных действий, который не только ничего не стоил казне, но даже приносил доход. Мы говорим о королеве, которая за пару лет превратила свою страну из «сахарной косточки» в боеспособное государство и усидевшей на троне, вопреки усилиям многих. Причем, многое из этого - абсолютно вопреки советам Сесила, рекомендовавшего защищаться, примкнув к сильному, к Габсбургам.
В общем, Елизавета была более, чем способна на самостоятельную интригу, и, более того, имела в своем распоряжении людей, которые подчинялись только ей.
Дальше пойдут чистейшей воды спекуляции, потому что ответов на массу вопросов, связанных с отношениями между Элизабет, Робертом Дадли и его женой просто нет.
Елизавета была чрезвычайно мстительной особой. Получив власть, она разделалась со всеми, кто, прямо или косвенно, притеснял ее в те времена, когда она еще была принцессой, и теми, в чью пользу ее притесняли. Сестрам Грей была полностью сломана жизнь. Маргарет Клиффорд провела 18 (!) лет под домашним арестом. Королева не уставала напоминать своим епископам о том, как они объявили ее с сестрой бастардами. Она третировала Бедингфилда даже тогда, когда он был ее стражем, и решительно лишила его всего, как только у нее появилась возможность, хотя он ее даже не особенно стеснял. Она всегда относилась прохладно к «братьям по вере» в Шотландии, потому что душой шотландской реформации был Джон Нокс, считавших женщин исчадьями ада, а нахождение женщины на троне – явлением противным божественной воле.
Вопрос: как она смогла простить Роберта Дадли, сына человека, ставшего причиной самого глубокого публичного унижения в жизни Елизаветы – оглашения ее на всех перекрестках Лондона бастардом. Если она не простила исполнителей, как она могла простить семью главного виновника? Тем не менее, граф Фериа, приезжавший к Элизабет летом 1558 года, называет с уверенностью Роберта Дадли среди тех, кто попадет в фавор при ее правлении: граф Бедфорд, лорд Роберт Дадли, сэр Николас Трокмортон, сэр Питер Кэрью, Томас Перри и Джон Харингтон и Уильям Сесил в роли государственного секретаря.
Фериа не ошибся ни в одном предположении. Он, в числе прочего, подметил еще несколько моментов: Елизавета будет править через мужчин, но не потерпит попыток собой руководить, что она «чрезвычайно раздражена всем тем, что случилось с ней во время правления королевы». В этом он тоже не ошибся.
Дадли должен был здорово чем-то перед ней отличиться, чтобы она стала ему доверять и отодвинула в сторону свою злопамятность и мстительность.
В 1558 году Дадли еще находится на активной службе у Мэри и Филиппа. Но Фериа причисляет его к ближнему кругу королевы. Когда он вошел в этот круг? Как? Похоже, что он все-таки был связным звеном между Мэри и Элизабет. И это снова отсылает нас к Эми Робсар, которая была поселена в непосредственной близости от дома Элизабет. Участвовала ли она в делах мужа и принцессы? Почему бы нет.
Кстати, в Вудстоке, где будущую королеву пытался сторожить Бедингфилд, в окружении Елизаветы появляется еще один персонаж - некий Фрэнсис Верней! Верней, связанный некогда с Джоном Дадли и обладающий связями, которые позволили ему доставить принцессе протоколы заседания королевского совета! Верней, с репутацией «хронического заговорщика» («if there be any practice of ill within all England, this Verney is privy to it»). Откуда он смог раздобыть протоколы? Только через Дадли. Но, поскольку сам Дадли не был вхож при Мэри в высшие эшелоны власти, бумаги к нему могли попасть только от самой Мэри, благо он видел ее регулярно, доставляя ей известия от Филиппа. А это отсылает нас аж к 1554-1555 году! Фрэнсис – родовое имя беркширских родичей Вернеев из Комптона. Этот Фрэнсис Верней умер около 1560 года, в возрасте всего 29 лет, и причина его смерти неизвестна. Но известно, что он продолжал принадлежать к людям Елизаветы, и присутствовал на ее коронации.
Комптон-Верней
В пресловутом журнале-дневнике Хейлса говорится «сэр Верней», но не уточняется имя. Почему-то автоматически считают, что речь идет о Ричарде Вернее. А если это был сэр Фрэнсис? И какое дело должен был выполнить его человек? Вовсе не обязательно, что какое-то злодейство. Вполне возможно, что этот человек наблюдал со стороны за всем, что происходило в Камнор Плейс, не сам же сэр Верней сидел за кустами. Именно поэтому у Елизаветы и не оказалось точных данных в первом известии, когда она сказала испанцу, что жена сэра Роберта «умерла или почти умерла». Именно поэтому она могла точно знать, что «когда на жену сэра Роберта напали, его там не было, он был при дворе», и что происшедшее «не затрагивает ни его честности, ни ее чести». Удивительный выбор слов.
Если прокрутить события 1559 и половины 1560 года, то в них доминируют стремление пэров Елизаветы обзавестись королем, выдав замуж королеву, и высокий уровень враждебности к Роберту Дадли, который, как предполагалось, стоит между королевой и счастьем королевства. После лета, которое Елизавета провела в охоте и танцах (снова, по большей части, в компании Дадли) страсти могли только накалиться. В 1559 году за королевой усердно ухаживает граф Арундел, а на Роберта Дадли устраивается несколько покушений. Более того, в 1559 Роберт становится кавалером ордена Подвязки одновременно с Норфолком, которого это задело до невозможности.
Арундел
Вот в логику этих пэров вполне вписалась бы идея «опозорить смертью его жены» ненавистного фаворита. Я не могу это доказать ничем, это чисто интуитивное подозрение. Разве что подозрительно выглядят паталогический интерес Арундела к бумагам заседания жюри, и его попытка подкупить Джона Аппельярда, да еще то, что преемник этого Арундела, собиравший сплетни и слухи для пасквиля Leichester’s Commonwealth, вытягивает историю 24-летней давности.
Если Елизавета знала, что именно произошло в Камнор Плейс, то можно понять, почему она объявила при дворе возмутивший многих траур по Эми Робсар. Возможно, она чувствовала себя виноватой за то, что ее игра стоила жизни жене ее друга. Возможно, Эми погибла потому, что действовала в интересах Елизаветы.
Я не верю, что королева сама приложила руку к этой смерти. Как ни крути, она явно с самого начала не собиралась ни с кем делиться властью, поэтому вопрос радикального освобождения Дадли от уз брака не стоял в принципе. Версия о том, что она обуздала амбиции Дадли, санкционировав убийство его жены, тоже не очень логична. Дадли, как видно из его письма Дуглас Шеффилд, всегда четко осознавал, что он – творение Елизаветы, и вряд ли посмел бы раздражать королеву, нрав которой он знал лучше, чем кто бы то ни было.
Остается вопрос, почему? Я упорно искала привязки к большой политике. Эми Робсар была молодой и энергичной женщиной с массой свободного времени. Куда-то эту энергию она должна была направлять? Если она участвовала в интригах 1554-1558 гг, то, возможно, могла продолжить работу хотя бы в плане сбора информации. Женщинам вообще легче собирать информацию, потому что их редко принимают всерьез. А собирать в те годы было что! Это объяснило бы активные разъезды Эми по стране. То, что ближайшим другом королевы был Роберт Дадли, вовсе не исключает, что Эми Дадли сама по себе была связана с королевой и ее делами.
А может, все было гораздо банальнее, и Эми, за долгие годы видевшая своего деятельного супруга считанные разы, просто нашла себе кого-то другого. И именно этим объясняется то, что супруги в 1559-1560 гг вращались по близко друг от друга расположенным орбитам, но не пересекаясь практически. Возможно, Елизавета знала Эми достаточно, чтобы опасаться подвоха. Меньше всего ей было нужно, чтобы Эми освободила Роберта в самый неподходящий для этого политический момент. Ведь брак супругов аннулировали бы без вопросов, как бездетный.
Обычно предполагается, что от Эми пытались освободиться. Но ведь могло быть и так, что за ней присматривали, чтобы удержать. Вот здесь уже складываются наряды, мольбы избавить ее от безнадежности, и стремление обеспечить себе приватность для какой-то встречи. Избранник, кстати, мог появиться и не случайно. И Арундел, и Норфолк были на тот момент холостяками, а Эми, как мне кажется, была очень и очень тщеславной молодой особой. Дадли она могла променять только на кого-то, еще выше по статусу. Если эти пэры, с их незамысловатым стратегическим мышлением, действительно решили прикончить жену Дадли, чтобы лишить его шансов жениться на королеве, кто-то из них вполне мог познакомиться с Эми Робсар и заманить ее в ловушку. И денег у них было достаточно, чтобы купить помощь Лиз Одингселлс.
"Давайте поиграем в книжную игру: расскажем о первом знакомстве с любимой книгой. Я понимаю, что любимых книг у вас много, но давайте вспомним самую интересную историю знакомства. Правила игры просты. 1. Вы помещаете в своем дневнике рассказ о знакомстве с книгой, которая стала для вас значимой на многие годы. 2. Вы называете трех ПЧ, которые должны будут продолжить рассказ на своих дневниках"
читать дальшеСначала о первой "взрослой" книге, которую я прочла лет в 5-6: "Брошенная в бездну". Как ни странно, все я там поняла правильно, как позже выяснилось, и некоторые имена помню до сих пор. Но впечатления она на меня, конечно, никакого не произвела, потому что до чувств и проблем той книги я в свои 5 лет просто не доросла
Потом, в 6 лет, были "Записки следователя" Шейнина. После нее я долго-долго хотела быть следователем. К счастью, у нас в городе юрфак был только заочный. К счастью, потому что потом, гораздо позже, уже взрослой, я поняла, что следовательская работа не для моего типа психики.
А потом был Александр Грин. "Алые паруса", "Бегущая по волнам", "Блистающий мир", и, главное, "Дорога никуда". Грин свел для меня два мира в один, навсегда. Не уверена, что я вкладываю в его романы традиционный смысл. Для меня "Алые паруса" - это не сказка о принце, который приплыл на сказочном корабле к той, которая его ждала. Скорее, история о том, что всегда можно попытаться сделать чью-то сказку реальностью, если у тебя есть сердце. Грин писал о мудрости сердца... Вряд ли я могу расписать, как именно он меня изменил, это ведь не происходит мгновенно. Наверное, правильнее будет сказать, что он стер для меня границу возможного и невозможного.
А вот назначать жертвы не буду. Книги, особенно любимые, особенно изменившие что-то - это интимная область души. Кто-то о ней говорить готов, кто-то - нет. Если кто-то хочет рассказать о своей Книге или Книгах, то буду просто счастлива))
Новый "Конан" оказался необыкновенно унылым. Это, собственно и "кином"-то назвать нельзя. И дело не в новом Конане, а в сляпанном на коленке, примитивном сценарии. Как по комиксу снимали, честное слово.
Сесил. Его к истории со смертью Эми Робсар пристегивают два момента. Первый, считающийся документально подтвержденным – его разговор с испанским послом, в котором он утверждает, что Эми собираются убить, и что ее уже пытались убить. Второй – то, что в королевстве мало что происходило без ведома Сесила.
в 1560 Сесилу было 39 лет
читать дальшеОтносительно разговора с испанским послом лично у меня имеются сильные сомнения, вызванные содержанием разговора – впоследствии г-н посол не раз и не два писал в рапортах своему королю то, что ему хотелось видеть, а не то, что происходило на самом деле. Плюс то, что у де Квадры была утомительная привычка не датировать свои рапорты, кроме как днем и месяцем. Это могло привести к путанице в архивах. Разговор имел бы больший смысл, если бы он имел место не в 1560, а в 1559 году, когда сплетни о болезни и о попытках отравления Эми Робсар действительно были обсуждаемой темой, а уровень напряжения на жениховском форуме - наивысшим.
Сесил оставил массу записей, в которых собраны слухи, сплетни, реальная информация, прикидки «за» и «против», и одной из этих записей было достаточно унизительное для Роберта Дадли сравнение его с австрийским эрцгерцогом. Сесил доказуемо пытался повернуть английскую политику в несколько иное русло чем то, по которому она пошла. Так же доказуемо он не считал единовластное правление королевы хорошим вариантом. Поскольку Дадли был второй силой у трона, в интересах Сесила было нейтрализовать если не влияние сэра Роберта, то хотя бы его возможности. Не стоит забывать, что именно в 1560 году Сесил был, собственно, в опале. Только что прошедшая шотландская компания, проталкиваемая Сесилом, оставила Елизавету недовольной ни тем, как она велась, ни результатами. Убрав Дадли подальше с глаз, Сесил мог надеяться, что королева, нуждающаяся в советниках, обратится к нему.
Каким он был человеком, этот дотошный и осторожный политик? В первую очередь, мастером выживания при любых обстоятельствах, наделенным неплохим нюхом на опасность. Начав карьеру при лорде-протекторе Сомерсете, он вовремя покинул своего покровителя, чтобы примкнуть к Джону Дадли, которого отверг ровно в тот момент, когда авантюра Нортумберленда стала выглядеть авантюрой, а не успешным государственным переворотом. При Мэри Сесил ходил к мессе и исповеди, всячески приуменьшал свое участие в истории с завещанием умирающего короля Эдварда, и подчеркивал свою непричастность к травле Мэри. Очень скоро, еще до 1558 года, Сесил переметнулся к новой восходящей звезде – Элизабет.
Второй яркой особенностью Сесила была забота о своем благосостоянии и некоторое тщеславие. Например, он вывел себе родословную с времен Харальда и Руфуса, хотя многие помнили, что его дедом был сделавший почтенную карьеру при короле Генри сержант Дэвид Сесил, ставший впоследствии шерифом Нортхемптоншира (1532) и мировым судьей в Рутленде, а отцом – Ричард Сесил, йомен и «хозяин лучшего трактира в Стамфорде». Впрочем, вполне возможно, что Сесилу просто пришлось придумать себе благородных предков, как он придумал их и Фрэнсису Уолсингему. Елизавета была довольно сильно зациклена на родословных, и было бы глупо терять шансы на возвышение из-за такой мелочи, как происхождение. Тем более, что Сесил увлекался геральдикой и генеалогией всерьез, и родословные делать умел грамотно, никого не задевая.
Деньги Сесил любил трепетно, почти так же трепетно, как сама королева. Забавно, что эта черта помешала им провести хоть какую-то значительную финансовую реформу в королевстве, но уж о том, чтобы монеты были полновесными, а недвижимость в цене, они заботились. Сесил умер, вообще не имея личных долгов – почти беспрецедентно в те времена. Елизавета полностью избавилась от долгов к 1574 году, чем страшно гордилась. Можно только представить, каким ударом для Сесила было то, что королева в 1560 году отказалась компенсировать ему расходы, которые он понес в делах подписания Эдинбургского договора! И деньги не вернула, да еще от двора отлучила – было от чего запаниковать.
Теперь о том, как, собственно, Сесил относился к Роберту Дадли. Говорят, он его не любил. Но дело в том, что Сесил вообще никого не любил. Как выразился кто-то из современников, "he had no close friends, no inward companion as great men commonly have... nor did any other know his secrets; some noting it for a fault, but most thinking it a praise and an instance of his wisdom. By trusting none with his secrets, none could reveal them." Сесил вполне откровенно признавал, что не любит и своего старшего сына, Томаса. Уж слишком тот был легковесным, по мнению отца. Во второго сына, Роберта, он многое вложил, но неизвестно, был ли он к нему привязан. Возможно, что нет, потому что через годы Роберт будет искать снова и снова подтверждения тому, что его сводный брат его любит. Тот и в самом деле любил, считая, что природа дала Роберту все, чем обошла его, Томаса, в плане интеллекта.
Томас
Роберт
Во всяком случае, Сесил отправился навестить сэра Роберта в момент, когда только ленивый не пытался пнуть лорда Дадли побольнее. И Дадли это оценил: «Сэр, я очень благодарен Вам за то, что Вы здесь были, и никогда не забуду того дружелюбия, которое вы мне выказали». Это письмо Дадли часто цитируют выборочно, особенно ту часть, где он пишет о том, что «я так далеко от места, где я должен быть». Часто эти слова рассматривают, как сожаление о том, что смерть жены при таких обстоятельствах лишила сэра Роберта возможности продолжать активно ухаживать за королевой. Но эта фраза имеет продолжение: «тем не менее, это долгое время бездействия не дает мне права не выполнять мой долг, который должен выполняться в другом месте.» Так или иначе, Сесил и Дадли работали бок о бок по вопросам безопасности государства и королевы, и если у них были принципиальные расхождения по поводу того, какого политического курса надо придерживаться, то решения принимала, в любом случае, Елизавета.
Итак: мог ли Сесил убрать Эми Робсар для того, чтобы нейтрализовать влияние Роберта Дадли на королеву? Теоретически – вполне. Возможно, и практически. С тем количеством шпионов и агентов, которое имел Сесил, найти подходящего исполнителя было бы легко. И то, что в истории не проглядывает вообще ничего, указывающее в эту сторону, ничего не значит. Сесил умел прятать концы в воду.
Совсем другое дело, что физическое устранение фигуры на шахматной доске было совсем не в стиле Сесила, который обоснованно утверждал, что терпением выиграл гораздо больше, чем силой. Вот то, что он поспешил к Дадли в критический момент – это Сесил как он есть. Знающий, что его поступок будет замечен и оценен и Дадли, и королевой. Как и получилось.
Как хотите, но лично я склонна оправдать Сесила от подозрения, хотя когда-то и мне показалось, что тот мог пожертвовать Эми, чтобы избавиться от Роберта. Но если от Роберта он и не стремился избавиться, то…
Девиз: "я - Вице-король Индии, отдайте мне любимого слона" В общем и целом, овны были бы достаточно приятным знаком зодиака, если бы не одно "но". Они хорошие друзья, с ними можно интересно поболтать и посмеяться, но каждому овну в определенный период его жизни обязательно отрывает башку. Вот тогда-то овен начинает, будучи Вице-королем, водить хороводы с рабочим классом, садить в тюрьму йогов и ебать гусей. Впрочем, он может поступать и наоборот, т.е. садить в тюрьму гусей, а ебать йогов, лишь бы это отвечало его всенепременно высочайшим моральным принципам. Которые, разумеется, кроме него никому неясны и базируются то ли на религии, то ли на поваренной книге, то ли на детских раскрасках. Но страшен тот симбиоз, который изобретает в результате овен и которым оправдывает свое скотское хуеплетсво. Очень важно в овне отследить этот момент отрыва башки и бежать от него без оглядки, потому что дальше начинается игра "кто не спрятался – я не виноват", и ставки в ней планетарных масштабов. Овны мстительны и мнительны, коварны и кошмарны, обидчивы до невозможности, способны на сферические отжиги. Они заваривают такие овсяные каши, что расхлебать их не в силах уже никто, а в самый последний момент они с улыбкой сливаются. Кто в Валгаллу, а кто послом в Штаты.
Овен – это Эдвард Фредерик Линдли Вуд, в природе известный как лорд Галифакс. Совершенно неудивительно, что он принял такого же овна Адольфа Гитлера за лакея, и совершенно неудивительно, что именно двум этим овнам человечество обязано Второй мировой. Причем, Галифаксу в большей степени.
Девиз: "шампан стаканского" Тельцы – невозможно тяжелые дегенераты и максималисты. Если воевать, то со всем миром, и неважно, что второй фронт губителен, если напиваться – то в сопли, и неважно, что почка у тебя одна. Не приведи Господь, вам косо поглядеть на тельца, за один косой взгляд и какое-то неловкое слово, он будет неделями изводить себя, лежа в кровати и приговаривая "я – ничтожество", и во время бомбежки наотрез отказываться спускаться в бункер, отбрыкиваясь фразой: "пусть меня разорвет на клочки, фюрер посмотрел на меня неодобрительно". Но после того как в бункер его все-таки вытолкают пинками, он изведет и косо поглядевшего на него фюрера. Характерная особенность - тельцов "включать джентльмена" и "выключать джентльмена". Причем пользуется он этим навыком в ситуациях крайне парадоксальных. Так, за несколько дней до казни он пишет о своих врагах "их по-человечески можно понять, я всех прощаю", а вешают его именно за то, что этим своим врагам он однажды нахамил/плюнул в физиономию/напился и объявил войну и т.д. Тельцы вообще парадоксальны. Мастера эффектов, поприветствовать британского монарха криком "зиг хайль! " или сбросить атомную бомбу – для них, что два пальца обоссать. По синьке они вообще обожают объявлять войны и бомбить-бомбить-бомбить.
Телец – это Йоахим фон Риббентроп, дипломат, осужденный и повешенный в Нюрнберге 16 октября 1946 года за военные преступления. И Гарри Трумэн, судья, сбросивший 6 августа 1945 года ядерную бомбу на Хиросиму.
Девиз: "пошли все нахуй, я - фея" Все близнецы – латентные шизофреники, отсюда и двойственность их натуры. В обычном модусе они сверх утонченные бляди, очаровательны до кончиков ногтей и все из себя джентльмены, которые будут обволакивать вас цитатами из Гете, но рано или поздно шизофрения даст о себе знать. И тогда эта утонченная натура вместо того, чтобы простым английским языком произнесть "мы подарим вам парочку колоний, если вы…", пафосно и гордо, тыча вам в еблет сигаретой, хоть и зная, что вы не выносите табачный дым, часа три расписывает это "если". Так расписывает, что не всегда речь доходит даже до того, что он собирается вам подарить, а вы стервенеете и посылаете близнеца нахуй. Главная цель близнеца произвести благоприятное впечатление, и ему это великолепно удается, а потом он, конечно, решает, что он - король, хоть бы и Мышиный, но король и делает все, что ему заблагорассудится. Губительные для близнецов регионы - Южная Америка и Северная Африка. На близнеца все всегда возлагают невероятные надежды, он их, конечно, совершенно не оправдывает и с позором изгоняется из уютного кресла посла или премьер-министра. В изгнании он с остервенением принимается за мемуары, в которых очень тонко обкладывает всех и каждого говном, но очень изящно выставляет себя мучеником. Многие верят.
Близнецы – это сэр Невил Гендерсон, очаровавший Гитлера до того, что тот все-таки решился на войну с Британской империей, и сэр Энтони Иден, очаровавший Британскую империю до того, что теперь считает на острове самым непопулярным премьер-министром.
Девиз: "давайте, ребята, все будем равны, а я буду ваши королем" Как бы так написать, что бы и раков не обидеть, и все обиды высказать. Очевидно одно, раки – персоны неоднозначные и спорные. Причем, в первую очередь, они неоднозначны даже для самих себя. В Парламент они приходят с гиканьем "даешь республику!", а выходят с зацелованным портретом Ее Величества королевы Виктории. Существа крайней степени гордости, о том, чтобы стать первым во всем, видят счастливые сны, но судьба обычно распоряжается иначе. Раки никогда не становятся у руля, они играют на вторых ролях, но если львов это устраивает, раки чувствуют себя болезненно ущемленными и пускаются во все тяжкие. Раскалывают партии, создают масштабнейшие проекты имперских преференций, кстати, вообще раки славятся именно масштабным мышлением. В семье чудовищные авторитеты, на третьем этаже разговаривать, когда рак готовится к речи на первом – преступление против раков и против человечества. И именно в такой последовательности. Детей муштруют, при этом, если детей - выводок, выберут себе одного любимца, а на остальных попеременно будут класть либо хуй, либо мощную ладошку для подзатыльника. При всем при этом, ракам прощают все, потому что они, действительно, глыбы и величием от них несет за километр.
Рак – это Джозеф Чемберлен, комментарии тут излишни.
Девиз: "что бы такого сделать плохого?" Занимательный факт, но если льву даже удастся достичь высшего положения, он все равно останется в тени либо своего предшественника, либо своего преемника. Нельзя сказать, что льва такой факт не устраивает, он привык быть серым кардиналом, и этой своей ролью безумно доволен, потому как, несмотря на гордое звание царя зверей, умеренно ссыклив. Не настолько, чтобы показаться тряпкой, но и не настолько, чтобы кидаться на амбразуру. Он замечательным образом хитровыебан и умеет спасать вползших в роковое положение рыб. Правда, рыбам после становится еще хуже, но лев тут уже не при чем, если нужно лев придет посреди ночи и молча поправит все. Вообще обожает внезапно сваливаться на голову именно ночью и давать советы. Сорваться с позднего ужина, потому что его другу одиноко – не проблема, как не проблема поднять этого друга с кровати и волоком поволочить за тридевять земель. Все это под благородным и романтичным прикрытием спасения мира, хотя на самом деле, лев просто прикрывает себе задницу. Впрочем, по натуре не предатель, дружбу и оказанные услуги ценит. Кстати, с прекрасным чувством юмора, обожает постебать премьеров и фюреров, может своровать у кого-нибудь зонтик для смеха, вечно рассказывает какие-то небылицы… в общем, врет иногда так, что себя не помнит.
Лев – это Стенли Болдуин, но кто теперь знает, что «умиротворение» начал именно он, а не Невилл Чемберлен? И разве при слове фашизм вы вспоминаете первым льва Муссолини, а не Адольфа Гитлера? А еще львы – это сэр Хорас Вилсон и месье Жорж Бонне, если вы слыхали о них хоть малую толику, того, что слыхала о них я, вы поймете, что о львах здесь написана чистая правда.
Девиз: "к концу сказки добро побеждает разум" Девы идут по жизни какими-то только им виданными тропами, но, в отличие от овнов, пиздануты с рождения. Высшим постам сознательно предпочитают вторые роли, не из-за боязни ответственности, а из-за одной опять же им известной выгоды. Однако высший пост, если таковой случается, принимают, как должное, раскланиваются, улыбаются, машут… и сливаются через пару недель. Девы – честные труженики полей и санитары леса. Натуры аскетичные, строгие к себе, и все это из-за своего обостренного чувства справедливости, подцепленного вместе с сифилисом на торфяных болотах в очень ранней юности. Не все джентльмены девы, но все девы – джентльмены, даже если и уродились леди. Понятия о джентльменстве у них канонЪинчны, вообще они чтут каноны, хотя жить предпочитают в своем воображаемом мире. И у одной девы там может быть луг, водопад и единорог, а у другой - отрубленные лисьи головы, разложенные на расстоянии ровно в восемь дюймов друг от друга.
Дева – это Эндрю Бонар-Лоу, который одному назойливому козерогу на вопрос: «если вас не интересует ни природа, ни женщины, ни музыка, что же вы любите?», замечательно ответил: «я люблю бридж». И гросс-адмирал Карл Дениц, которого в завещании Гитлер назвал своим преемником и который честно отсидел в Шпандау 15 лет.
Девиз: "в некоторых случаях мужчины и женщины ведут себя абсолютно одинаково, например, если их поджечь" Личности до крайне степени гармоничные, обаятельные, и лишь изредка кому-то удается заглянуть в ту черную дыру, которая у обычных людей зовется душой. Заглянувший туда в ужасе отшатывается, но уже поздно. Красавцы, обучившиеся в своих университетах говорить по-французски, на поверку оказывается злее в тыщу раз самого закоренелого работника гестапо. То, что происходит за весячьими безупречно приглаженными волосами, у обычных людей заставляет встать дыбом даже волосы на ногах. Дорвавшись до власти, они начинают проворачивать такие операции, пользуясь абсолютной безнаказанностью, что Чингисхан, Македонский и конь Калигулы нервно курят в углу. Причем, безнаказанность они приобретают исключительно вместе с любовью сильных мира сего, которые почему-то души в них не чают. При том, что весы более всего на свете кайфуют от подчинения им всех и вся, сами подчиняются с охотой заради собственной выгоды. За свои убеждения будут рвать в лоскуты всех, кто встанет у них на пути, даже младшего брата. Причем, идеалы могут иметь совершенно противоположные, и «мир во всем мире», за который отхватят Нобелевскую премию, и «уничтожение мирового еврейства», за которое слопают в плену припасенную ампулу с ядом. Вообще весы – философы, но почему-то их философия обычно зиждется на дробленных человеческих костях и венах, заплетенных в косичку.
Весы – это Генрих Гиммлер, которого лучше вообще всуе не… и Остин Чемберлен, который получив Нобелевскую премию мира, разорвал отношения с Советским Союзом, и ратовал за проведение новой волны интервенции.
Девиз: "и не каждый в белом доктор" Весам свойственно два состояния. Первое, это когда они носятся по Александр-платц или Викториа-сквер, агитируя и разжигая так, что от них рябит в глазах и хочется смотреть пленку в замедленном времени. Второе, это когда они уходят в нирвану, слушают только им слышных райских птиц, видят только одним им видимых священных коров, и становятся феноменально ленивыми, так что скорость просмотра наоборот хочется увеличить. Причем оба состояния могут длиться не один десяток лет, и оба состояния равноопасны. Потому как заставляющий евреев жрать землю скорпион так же дьявольски опасен, как скорпион, который, задумавшись о медвежатах в пражском зоопарке, прослушал что, ему сказал Генлейн и проебал миссию. Обычно скорпионов используют в своих целях другие, причем сами скорпионы с огромным удовольствием и осатанелым рвением используются, но все равно считают себя величайшими в истории. Коллег презирают, перед начальством обкладывают их пятифутовой кучей дерьма в свой рост, так как рост скорпионов вообще редко превышает пять футов. Несмотря на повышенную блядовитость, очень любят свою семью. Иной раз любят настолько, что в страхе перед приходом союзников, предпочитают отравить шестерых детишек и убить свою жену, лишь бы только семье ничего не угрожало.
Скорпион – это сэр Уолтер Рансимен, который никогда не слушал, что ему говорит собеседник, думая о чем-то своем и полагаясь на протоколы заседаний, и однажды прослушал, что велел передать ему Гитлер. И, конечно, это доктор Йозеф Геббельс.
Девиз: "охуевшим жить проще" Тот самый отрыв башки, который настигает овна где-то на середине жизненного пути, у стрельца случается в первую минуту его очень долгой жизни. Хуеплествует он с молодых ногтей, но с годами эта тенденция усиливается, потому что со стрельцами случается еще и алкоголизм. Видала я алкашей, которые не были стрельцами, но не видала ни одного стрельца, который бы не был алкашем. Причем порядочный стрелец выпивает столько, что у тельца давно бы отвалилась последняя почка, а стрелец - ничего, вполне сможет провести заседание Кабинета и еще поехать в Парламент. Эксгибиционист, нудист, лжец и провокатор. Власть обожает больше, чем бренди, хотя нет, так же, как бренди. Ради этих двух факторов не остановится ни перед чем, - убьет, воскресит, оставит в заложниках, чтобы потом убить окончательно. Тщеславен, что пиздец. Семьянин, любимая привычка - своих детей, в том числе незаконнорожденных, рассовывать по кабинетам из кожи, между делом выпизживая оттуда честных львов. А между стрельцом, который вступил в сговор с овном, и концом света можете смело ставить знак равенства.
Стрелец – это Уинстон Черчилль, и это тоже я оставляю без комментариев.
Девиз: "нет, я зла на нее не держу, пусть идет с миром. но в жопу" Самый мстительный знак зодиака – это козерог. Если вы случайно наступили козерогу на ногу в 16-ом году, будьте осторожны, если в 40-ом он предложит вам крекер. Крекер всенепременно будет отравлен. Козерогам, как и близнецам, свойственно очаровывать, но их отличие в том, что очарование свое они держат всю жизнь и способны очаровывать массы. По характеру – мелкие склочники и скандалисты, но когда дело доходит до серьезного, включают все свое обаяние, обещают лично сбросить с мессершмидта цветы на могилу или немедля вылететь в Чекерс для переговоров. Однако обещаний своих, разумеется, не сдерживают. Давнюю вражду забыть просто не в состояние и не успокаиваются, пока наконец-то не уничтожат своего врага физически или хотя бы услышат приговор о его смертной казни. Головокружительные мастера наебок, хохмачи, обожают высмеивать противников, причем им обязательно нужно, чтобы противник в этот момент проходил мимо и слышал все это. Сами от расплаты ускользают буквально мистическим образом.
Козерог – это Герман Геринг, систематически откалывающий в Нюрнберге отличные шутки, главной из которых стало его самоубийство за несколько часов до казни. И «бритва парламента» Дэвид Ллойд-Джордж.
Девиз: "вот он алень-матушка!" В целом, ребята неплохие. Отходчивые. То есть, если вы послали их нахуй неделей ранее, видя ваш триумф, они обязательно пришлют вам телеграмму, в которой будет одно слово "молодец!". Но водолеи очень подвержены влиянию, поэтому встретившийся на их пути козерог, может заставить водолея до конца жизни припоминать вам то утро в Парламенте, когда вы не дали ему прикурить, а вы можете расшибаться в лепешку, самолично писать ему письма (пером, а не на машинке!), водолей не простит. Губителен союз водолея со стрельцом, от него исходят все нюрнбергские процессы, холодные войны, вторые фронты и т.д. Без встретившегося на их пути стрельца или козерога способны на великие поступки, стать, будучи инвалидом, четыре раза президентом САШ – для них не проблема. Кстати инвалидное кресло не будет мешать водолею трахать все, что движется. Бляди. И не проблема отказываться от портфелей в кабинете, потому что предлагает их не давший в лохматом году прикурить Чемберлен. И водолеев не будет ебать тот факт, что он вообще-то и не курит, они уже под влиянием козерога.
Водолей – это Артур Гринвуд, заместитель лидера лейбористской партии, который систематически отказывался войти в правительство. И Франклин Делано Рузвельт.
Девиз: "весь мир и пара коньков впридачу" Рыбы – знак занимательный. Максималисты похлеще тельцов, если спасать мир, то весь. Если кататься на коньках, то обязательно расквасить себе нос. И похлеще тельцов упрямы, если они что-то втемяшат себе в голову, их не свернут от задуманного никакие факторы. Они убьют всех драконов, спасут всех принцесс. Считают себя людьми "особой миссии", чтобы это доказать проворачивают невероятные инициативы, которые стараниями овнов превращаются в треш-шапито с блекджеком и шлюхами. Кстати с ходу записывают себе в друзья этих овнов, но относятся к ним снисходительно, тем самым, неосознанно вползая в роковые положения, из которых их, если удастся, вытаскивают львы. Иной раз может и не удастся. И кого-то ожидает посольство в Мадриде, а кого-то ампула с ядом. Обожают делать все сами, считая, что лучше них это никто не сделает. Славятся своей подорванностью. Самоубийственно благородны. Многие считают их без чувства юмора, юмор у рыб и правда тонкий, не всегда понятный окружающим. Или наоборот бьющий наотмашь, когда рыба начинает в семьдесят лет прыгать с парашютом или летать на самолетах, которые в гражданской авиации еще только-только появляются. К себе относятся беспощадно, ради своей цели могут не спать по несколько суток, не есть, не пить, но меморандум чехам навязать. Не нытики, но в письмах иной раз пускают слезу, как только одна Энни его понимала, чем производят впечатление унылого элегического говна, каким в глубине души и являются, но ввиду ситуации вынуждены быть суперменами.
Рыбы – это Невилл Чемберлен, три раза летавший на переговоры к Гитлеру. И сэр Самуэл Хоар, как-то в Швейцарии на катке разбивший себе нос и вынужденный не выходить из дому несколько дней.
Итак, сэр Ричард Верней. О нем известно достаточно мало. Родился он приблизительно в 1516 году, то есть был порядком старше Дадли. Семья старая, из Нормандии. Осели в Стаффордшире уже после завоевания Англии, около 1075 года. В 1200-х годах де Вернеи живут в Хердфордшире, в Нортхемптоншире, в следующем веке – в Оксфордшире, и, наконец, Ричард Верней, его четверо братьев и сестра рождаются уже в Варвикшире. В Комптон Верней семья живет где-то с 1418 года. Судя по названиям мест рождений, семья была из сельских джентльменов, живущих со своих поместий, занимающихся коммерцией, служащих на местных должностях.
читать дальшеИзвестно, что де Вернеи, как и Дадли, были в сильной оппозиции к приходу на трон Мэри Тюдор, известно, что Ричарду Вернею Дадли покровительствовал, продвигая его по службе. Должность лейтенанта-депутата Варвикшира была значительной, и на эту должность Вернея выдвинули вскоре после того, как в Комптон Верней приехала с визитом Эми Робсар. Как только Верней был назначен, Эми уехала.
Сэр Томас Блаунт. Дадли обращается к нему в письмах «мой дорогой кузен». Не совсем кузен, конечно, родня через прадеда Роберта, Джона Саттона, или, вернее, де Саттона. Вот здесь уже аристократическая линия, и очень интересная. Жена сэра Томаса была из католической семьи, и их младший сын, Кристофер, был отослан для обучения в Лёвен, во Фландрию. Там его обучал не больше и не меньше, чем сам Уильям Аллен, кардинал.
Вернувшись в Англию, Кристофер стал в 1584 году главным конюшим графа Лейчестера, и, одновременно, играл не совсем понятную роль в делах Марии Стюарт. Он переписывался с Морганом, что-то неясно обещал сделать для Марии. Судя по тому, что Кристофер в 1585 сражался вместе с Лейчестером в Нидерландах, а его бывший наставник, кардинал Аллен, помогал планировать Армаде вторжение в Англию, юный Блаунт достаточно рано был вовлечен в дела Лейчестера и Уолсингема. Самое интересное, что именно Кристофер женился на овдовевшей красавице Летиции Ноллис, графине Лейчестер, в 1589 году.
Томас Блаунт мелькает в делах Дадли повсюду – ведь он был старшим офицером хозяйства Дадли. Именно офицером, потому что Роберт при первой возможности стал набирать себе так называемых retainers, личную охрану. Такие личные отряды были у всех феодалов вплоть до времен Тюдоров, которые потихоньку уменьшали допустимое количество охранников на лорда, и, при Большом Гарри, прикрутили гайки до самого минимума. Разумеется, при малолетнем короле Эдди лорды радостно принялись вербовать себе отряды, и в начале царствования Елизаветы это уже было снова нормой, иметь столько воинов в хозяйстве, сколько можешь позволить себе содержать. Этакая личная гвардия в 50 – 200 человек.
Известно, что после 1564 года гвардейцы Роберта приносили ему присягу: ”I do swear to be true, faithful and loyal to his Excellency, my Lord and Master Robert, Earl of Leicester etc. And namely that I shall faithfully keep secret all such things as secretly by word or writing from time to time by his Excellency or others in his name committed to me, and shall not reveal the same to any person but with the assent and good liking of his Excellency, nor hold any intelligence by speech, writing or message with any to the contrary”.
Звучит серьезно, здесь и присяга на абсолютную лояльность, и обязательство о неразглашении. Да и действовали они больше, как государственная полиция: проверили досконально дела английского атташе в Швеции, когда тот явился домой с известием, что Эрик Шведский вступает в ряды ищущих руки королевы; предупредили Хенеджа, чтобы тот поменьше распускал язык по поводу фавора, оказываемого ему Елизаветой, а потом, когда опасность покушений на королеву возросла во много раз, и вовсе допускали к ней малознакомых их лорду личностей только после тщательнейшей проверки.
Можно рассматривать эти факты как доказательство того, что Дадли пытался выступать фильтром между королевой и ее подданными в своих интересах, но, с другой стороны, иезуиты позднее объясняли неудачные попытки убить Елизавету именно тем, что ее всегда окружают человек 30 «головорезов Дадли».
Впрочем, вопрос в том, могли ли эти люди самостоятельно решиться убрать с дороги жену своего лорда, в надежде, что тот сможет жениться на королеве? Ни в коем случае. Никогда без прямого приказа Дадли. Может быть, приказ был отдан «другими от его имени», как говорится в тексте присяги? Но кем? Не Блаунтом же, который ими командовал, потому что переписка по поводу происшедшего между Блаунтом и Дадли сохранилась в виде 5 писем, и самые предубежденные историки не смогли из этих писем выжать ни одного намека на то, что смерть Эми Робсар не была для Роберта Дадли полной неожиданностью и шоком. Дело даже не в том, что написано, в том, как написано – помарки, описки, ошибки, изменения в почерке. Проверено было все. Дадли не приказывал Блаунту убить Эми Робсар. Если так, то у Блаунта должна была быть серьезнейшая причина действовать самочинно, а причины такой как-то не просматривается.
Ричард Верней? Но он не входил в штат окружения Дадли. Он писал, конечно, что «я сам, и все, что я имею, всегда к Вашим услугам», но где Варвикшир, а где Лондон. Не тот был вес у Ричарда Вернея, чтобы гвардейцы Дадли, носящие его ливрею, послушали бы какого-то провинциального джентльмена в таком вопросе. И вообще, с чего бы это Вернею, обязанному, похоже, именно действиям Эми своим возвышением, ее убивать, да еще по собственной инициативе?
Тогда главный вопрос: почему вокруг Эми Робсар постоянно находятся то Вернеи, то Блаунт, то какая-то Лиз Одингселл, смеющая даже вступать в конфронтацию со своей леди? Ответ прост: все эти люди были в родстве с Дадли. Некая Констанс Блаунт вышла когда-то за предка Дадли, Джона де Саттона V (отец которого, между прочим, был женат на Алис ле Деспенсер, дочери праправнука Хью Деспенсера Старшего). Одна из семьи Вернеев, Анна, около 1500-го года вышла за Эдварда Одингселла. Блаунты и Одингселлы тоже были в родстве еще с 1200-х годов, когда Изабель Одингселл вышла замуж за Роберта Блаунта. У Одингселлов в роду были даже Плантгенеты: когда-то Вильгельм Одингселл женился Элле Плантагенет.
Таким образом версия, что бедняжку Эми пересылали, как посылку, от одного чуть ли не слуги Дадли к другому, лопается. Эми Робсар была постоянно среди своих, можно сказать. Среди родственников мужа. И вот что получается: четыре стариннейших рода, ведущих свои линии со времен Вильгельма Завоевателя (Блаунты, Вернеи, Хайды, Одингселлы), ныне живущие в далеко не роскошных условиях. В апреле 1559 года Ричард де Верней не смог приехать в Лондон, где его хотел видеть Дадли, из-за скудности средств. И вот у них появляется шанс выдвинуться в самые первые ряды аристократии королевства, если их родич, Роберт Дадли, станет мужем королевы. Убивали и из-за меньшего.
Собственно, единственным человеком, который мог в этой компании замутить интригу на свой страх и риск, был Томас Блаунт. Только он мог знать совершенно точно, что шанс выиграть большой приз есть. Только у него, всегда действующего от имени своего лорда, был высший авторитет заказать убийство. И только он мог запутать следы. Вернемся к пресловутой переписке Дадли и Блаунта. Если письма Дадли почти истеричны, полны ужаса и беспокойства, письма Бланта неторопливы, обстоятельны, и лишены эмоциональности. Именно Блаунт, после интервью со служанкой Эми, Пикто, вытаскивает версию о том, что Эми могла просто покончить с собой. Насколько понимаю, уверения, что у леди были «странные мысли», и что она молила Бога «избавить ее от этой безнадежности», принадлежат именно Пикто, и никому другому.
Для человека, который без колебания пошлет своего собственного сына в смертельно опасную авантюру с кардиналом и высшими авторитетами международной политики, заставить служанку сказать то, что она должна сказать, вряд ли было непосильной задачей. Если что и могло заставить присяжных не копать в деле слишком глубоко, так это жалость. Не страх и не пиетет, а именно жалость к родне самоубийце, которой пришлось бы жестоко расплачиваться за то, что один из них совершил смертный грех. К Дадли, который только начал выбираться из ямы бедствий, в которую попал его род.
Если Эми Робсар была убита кем-то из людей Ричарда Вернея с благословения Томаса Блаунта, то совершить это убийство в обстановке полной секретности и не спеша тоже было возможно. Лиз Одингселл могла открыть второй вход на галерею, ведущую к лестнице, до того, как уселась играть в карты, обеспечив себе алиби. Ей надо было остаться дома во что бы то ни стало, поэтому она пошла на ссору с Эми. Ссору, последствий которой ей даже не нужно было опасаться.
Что говорит против этой версии?
Во-первых, то, что Эми Робсар энергично стремилась в тот день остаться одна. Это практически наверняка означает, что у нее была запланирована встреча, которую она была твердо намерена сохранить от всех в тайне.
Второе: Блаунт был слишком искушен, чтобы упустить из вида прогнозы реакции окружающих на смерть жены Дадли при подозрительных обстоятельствах. С другой стороны, однажды Блаунты чуть было не попали в королевскую семью и при более странных обстоятельствах, когда Элизабет Блаунт родила Большому Гарри единственного признанного им бастарда, который мог бы стать и королем, если бы не умер в юности. Во всяком случае, Катарина Арагонская относилась к такой возможности очень даже серьезно. И Блаунт мог поставить на «вывози меня, кривая», потому что риск был сведен к минимуму, а награда, в случае удачи, велика. В конце концов, что для него была леди Эми, которая за долгие годы даже наследника его лорду и родственнику родить не смогла?
Интернет-ресурс История Ордена Тамплиеров начинает публиковать новую серию материалов о командорствах тамплиеров в Европе, которые хотя бы частично сохранились до наших дней.
В этом, первом материале этого сезона, речь пойдет о бургундском командорстве Сен-Марк и о его дочернем командорстве Маршесуаф. Материалы по деятельности этих командорств в период тамплиеров весьма скудны, однако их часовни, построенные храмовниками в XIII веке сохранились и поныне. Судьба этих командорств была примерно одинакова, после разгрома ордена во Франции они перешли госпитальерам, затем, в Революцию, они были конфискованы и проданы частным лицам. Сейчас это просто частные фермы и конечно, они не являются туристическими объектами, или памятниками большой архитектурной ценности, однако однако эти неказистые и скромные часовни - важный след когда то мощного и знаменитого Ордена Тамплиеров.
Существует в Британской библиотеке один любопытный дневник, под названием ”A Journall of Matters of State happened from time to time as well within and without the realm from and before the death of King Edw. the 6th until the yere 1562”. Нашли его только в 1950-х годах. Принадлежал он, скорее всего, Джону Хейлсу, теологу и писателю, помнившему еще Кромвеля, Кранмера и Большого Гарри. В дневнике он довольно много писал о разных слухах, касающихся Дадли, и задумывался, в частности, над вопросами, возникшими после смерти Эми Робсар.
читать дальшеВ частности: «Сэр… Верней был там в тот день, и его видели на ярмарке, где он отчитывал своего человека, которому сказал: ты, негодяй, что околачиваешься здесь? Не мог же я уйти, прежде чем сделал дело? Ну и сделал ты дело?, - спросил Верней. Да, сделал.» Скидмор считает, что речь идет о заказе убийства Эми Робсар Ричардом Вернеем. Сам по себе отрывок достаточно невнятный, но запись содержит и очень аккуратную разметку всех действий Эми в тот день. Итак, имя первое в списке тех, кого обвиняют в смерти Эми Робсар - сэр Ричард Верней из Комптон Вернеев.
Имя второе. Можно считать установленным, что слухи о попытках отравления Эми пошли из имперского посольства. Рассуждая по этому поводу, Скидмор, по-моему, делает одну серьезную хронологическую ошибку. Он утверждает, что об этом сказал Сесил испанскому послу де Квадре, за несколько дней до смерти Эми, хотя точно известно, что такие слухи циркулировали по Лондону уже в 1559 году. Откуда услышал сплетню имперский посол Брюнер – неизвестно, но он поделился им со своим испанским коллегой.
Скидмор верит в то, что разговор между Сесилем и де Квадрой произошел в период между смертью Эми и моментом, когда о ее смерти стало известно. Мне этот рапорт де Квадры кажется очень подозрительным, потому что Сесил, в этом предполагаемом разговоре, выставил Елизавету совершенно обезумевшей идиоткой, что абсолютно не было в его интересах. Итак, Сесил, который знал о том, что Эми умерла еще до того, как об этом узнали все остальные – даже Дадли. А если точнее, то за день до смерти Эми. Разговор с де Квадрой состоялся, если г-ну послу верить, 7 сентября (он приехал только 6.09 в Виндзор), а Эми нашли мертвой 8 сентября, во второй половине дня, и королева узнала об этом в тот же день, о чем объявила послу и при дворе. Допустим, что Сесил разговаривал с де Квадрой утром 8 сентября. Эми была еще жива. Мог ли Сесил убрать по какой-либо причине жену Роберта Дадли?
Еще интереснее тот факт, что Томас Блаунт в большой спешке выехал в Камнор Плейс ДО того, как сэр Роберт узнал о смерти своей жены. Более того, Блаунт встретил по дороге Боуса, тоже человека Дадли, который вез известие сэру Роберту. Что делал в Камнор Плейс Боус? Скидмор выдвигает версию, согласно которой Эми убрали с дороги своего лорда чересчур честолюбивые люди Дадли, желающие видеть его мужем королевы, и верящие циркулирующим слухам, что королева и их лорд – любовники. То есть, еще одна версия.
Елизавета. «Когда на его жену напали, его там не было», - брякнула она человеку Трогмортона, Роберту Джонсу, в ноябре 1560, когда вердикт «несчастный случай» был уже вынесен. С чего она взяла, что на Эми напали? Опять же, если верить де Квадре, королева тоже узнала о смерти Эми Робсар раньше, чем Дадли. На несколько часов, но раньше. Выбор слов «умерла или почти умерла» говорит о том, что человек, который ее информировал, сам доступа в Камнор Плейс не имел. Но донесение королеве было направлено еще до прибытия коронера, это точно.
И, наконец, почтенная вдова Одингселлс, которая ни в какую не соглашалась оставить дом, пойдя на конфликт со своей леди, но оказалась настолько нелюбопытной, что даже не отложила карты, чтобы взглянуть, что же упало в холле, в пустом практически доме. Трудно поверить, что ей не было любопытно, почему Эми так страстно желает остаться одна. А если ей было любопытно, она не могла не высунуть нос, услышав, наконец, что в холле что-то происходит.
29 сентября 1584 года сэр Фрэнсис Уолсингем отправил Роберту Дадли встревоженное письмо: «Мой дорогой милорд, вчера я получил от лорда мэра пакет, в который был вложен клеветнический памфлет, направленный против вашей чести, беспрецедентно злодейский пасквиль». Речь шла об издании, напечатанном подпольно в Париже или Антверпене, под длиннейшим названием ”The Copy of a Letter Written by a Master of Art of Cambridge to his friend in London, concerning some talk passed of late between two worshipful and grave man about the present state, and some proceedings of the Earl of Leicester and his friends in England”.
В быту книга была названа просто ”Leicester’s Commonwealth”, и быстро стала бестселлером, выдержавшим многие издания. Как Book of Martyrs Фокса на века погубила репутацию Мэри Тюдор, так и Leicester’s Commonwealth на века полностью исказил все, чем был и что делал в своей непростой жизни Роберт Дадли. Постепенно на эти, далеко не объективные, издания стали ссылаться, как на авторитетные источники, и правда, в конце концов, забылась.
читать дальшеАнализ содержания пасквиля здесь: en.wikipedia.org/wiki/Leicester's_Commonwealth и в книге Скидмора идентичны, просто слово в слово, так что не знаю, кто написал его первым, но пересказывать не буду. Пасквиль заклеймил Дадли как распутника, заговорщика, предателя, убийцу, фальсификатора, отравителя, растлителя и т.д., и т.п. Он настолько личен, что для службы безопасности не составило труда проследить и источник большей части информации, и, с достаточной степенью точности, автора, и даже заказчика.
Разумеется, пасквиль был немедленно запрещен, причем самой высшей инстанцией: самой королевой. Она отчитала администрацию Лондона за то, что под ее носом распространяются подобные издания, и объявила, что содержание пасквиля не имеет ничего общего с правдой, и направлен на подрыв репутации графа. Но сам Лейчестер на пасквиль практически не отреагировал. У него только что умер сын, что авторы книжонки объявили Божьей карой, и сил реагировать на инсинуации врагов у него не было. Приватно он, конечно, выразил желание шею автору свернуть, но, как координатор службы безопасности, Роберт прекрасно знал, что Leicester’s Commonwealth протаскивают даже в Тауэр. «В наши опасные дни кто может избежать бесстыдных и лживых слухов? Что касается меня, то я верю, что Бог даст мне милость жить в страхе Божьем, быть преданным моему суверену и честным к миру. С этим я переживу любую клевету».
Племянник графа, Филип Сидни, воспринял появление чернящего его обожаемого дядюшку пасквиля куда как более персонально. Он безмерно уважал Роберта за его службу на благо королевства, за его жертвы во имя этой службы, за то, что он возродил дом Дадли. И оставить деяние злоумышленников безнаказанным он не собирался. Сэр Филип считал, что цель у пасквиля была одна: укусить с такой силой, чтобы уж шрам-то наверняка остался, даже когда сама рана заживет. Он имел свои подозрения относительно авторства, и вызвал пасквилянта на дуэль, полагая, что эта личность к такому вызову безразличной не останется. Напрасно. Вызов остался не принятым.
Филип Сидни
Уолсингем расследовал дело по своим каналам. Сначала он полагал, что идея возникла в окружении Марии Стюарт и была подхвачена католиками в своих целях. Позднее, когда иезуита Парсонса поймали, выяснилось, что католики только ухватились за шанс охаять убежденного протестанта, каким был Лейчестер, и лично падре только распространял пасквиль. Одному из лучших агентов сэра Фрэнсиса (Томасу Роджерсу) удалось отследить, где в Париже находится склад, содержащий более тысячи экземпляров: в особняке графа Арунделла. Это прояснило все дело.
Чарльз Арунделл был, можно сказать, кровным врагом семейства Дадли, поскольку его отец, сэр Томас Арунделл, был казнен в годы правления короля Эдуарда VI не без содействия отца Роберта Дадли, герцога Нортумберленда. Эта казнь привела к тому, что Чарльз был воспитан среди Говардов, из которых была его мать, и был воспитан католиком. В родне у него был и Эдвард де Вер, граф Оксфорд, и казненный герцог Норфолк, и незабвенная Дуглас Шеффилд. Через Дуглас и была собрана большая часть сплетен и грязи, вошедших в пасквиль как факты.
Помимо старых счетов, были новые камни преткновения. Оксфорд, Арунделл и Сассекс были сторонниками брака Елизаветы с Алансоном. Дадли и Сидни – противниками. Оксфорд выкрутил для себя женитьбу на Анне Сесил, как более старший по титулу, хотя руки девушки искал Сидни. Более того, Оксфорд обращался с женой скверно, что вызывало у Сидни весьма недобрые чувства. И Оксфорд, и Сидни были еще и поэтами, и конкурентами на этой стезе. Стиль друг друга они знали прекрасно, поэтому Сидни не сомневался, что написал пасквиль именно Оксфорд.
Эдвард де Вер, граф Оксфорд
Сам Дадли, так мало переживавший относительно пасквиля, пересекся с Оксфордом еще в 1581 году: ему необходимо было выяснить, какие группировки стоят за определенной активностью католического подполья. Неизвестно как, но ему удалось Оксфорда расколоть. Тот признался, что вместе с Арунделлом и Генри Говардом сотрудничал с французскими католиками. Целью их было, не больше и не меньше, повторить Варфоломеевскую ночь в Англии, вырезав протестантов, начиная с королевы. И таки да, Мария Стюарт была активной стороной в этом заговоре.
Дадли выдвинул дело в королевский суд. Арунделл и Говард немедленно укрылись в испанском посольстве, откуда потоки грязи полились уже на Оксфорда. В частности, Арунделл утверждал, что Оксфорд – мужеложец, и что он лично застукал графа и поэта с пажом в компрометирующих обстоятельствах. Затем Арунделл обвинил Оксфорда в планировании убийств протестантов, и многих других грехах, очень схожих с теми, которые перечислялись потом в Leicester’s Commonwealth. Тогда, в 1581 году, делу официального хода не дали, решив понаблюдать за фигурантами. Именно таким образом служба безопасности справилась с заговором Трогмортона в 1583 году, но Арунделлу удалось бежать во Францию.
Оксфорд был действительно по уши запутан в появлении пасквиля. Видимо, не мог простить Дадли того, что из-за действий службы безопасности его собственная жизнь и слабости стали всеобщим достоянием. Он лично дал Арунделлу 500 фунтов, чтобы тот собрал доказательства того, что Дадли отравил графа Эссекса и спланировал убийство своей жены Эми в 1560 году. Аренделл же посетил в Париже свою родственницу Дуглас, и сделал из ее слов вывод, что Дадли был на ней женат.
А ведь Уолсингем предупреждал Дуглас и ее мужа, что не стоит им принимать у себя «кузена» Арунделла. Но Дуглас была зла на Дадли, а у Стаффорда были в деле свои интересы, за которые ему неплохо платили и французы (Генри де Гиз), и испанцы (через Мендозу). Не стоит строго судить Дуглас. Судя по всему, она вовсе не была законченной идиоткой. Если уж Екатерина Медичи перестроили по ее совету устройство двора своего сына-короля, то это о чем-то говорит. Дуглас была не первой и не последней женщиной, решившей, что рождение ребенка превратит доброго любовника в заботливого мужа. По-видимому, то, что получилось в результате, воспринималось ею лично большим позором. И кого она винила? Конечно, коварного любовника. А тут появляется кузен Чарльз, охотно выслушивающий ее сетования.
Со Стаффордом сложнее. Несомненно, ему отчаянно были нужны деньги. Быть послом в Париже было престижно, но дорого, а платить своим служащим Елизавета не считала нужным. Тем не менее, Стаффорд сливал довольно важную информацию испанцам, и давал доступ к посольской корреспонденции французам, а это уже было предательством. Трудно сказать, почему его особенно не беспокоили и даже не наказали позже, после отзыва. То ли Дуглас пожалели, то ли незадачливый Стаффорд использовался Уолсингемом (сам того не зная), как канал тонкой дезинформации.
Таким образом, автором пасквиля Leicester’s Commonwealth был граф Оксфорд, информацию собирал по его заказу Чарльз Арунделл, а источником была экс-любовница Дадли Дуглас Шеффилд. Право, стоит ли черпать «историческую правду» из такого мутного потока?
Но Leicester’s Commonwealth содержит и другую часть, куда как более благодатную для домыслов и пересудов: как умерла первая жена Роберта Дадли? Более того, за данным пасквилем последовал другой, Letter of Estate (www.oxford-shakespeare.com/Leicester/Letter_Est...), и, в марте 1586 года, третий, Flores Calvinistici. И, поскольку все любят читать и говорить гадости о сильных мира сего, постепенно возникла история о том, как амбитный и безжалостный граф, сын и внук казненных за их злодеяния предателей, убил свою кроткую жену, чтобы стать королем Англии. Так что сводным томом всех трех пасквилей вполне можно считать «Кенилворт» Вальтера Скотта. О праве художника на вымысел можно спорить бесконечно, но что-то, все-таки, было в смерти Эми Робсар такое, от чего невозможно просто отмахнуться вердиктом «несчастный случай».
За Алансона, приезжавшего в Лондон еще раз, Елизавете выйти не дали. Дадли продолжал категорически сопротивляться этому союзу из опасения за здоровье королевы, Седлер – считая, что никой беременности по причине возраста невесты не получится, но она превратиться в заброшенную старую жену при муже, только вступающем в лучшие годы, что сделает ее предметом насмешек повсюду. А это ударило бы и по престижу королевства. Остальные выразили готовность рассмотреть желание королевы относительно предмета, и вынести решение во славу достоинства ее и ее королевства. Елизавета сама поняла, что брака с французским католиком ей не простят.
читать дальшеНеизвестно, насколько понял это сам Алансон, потому что переговоры о браке тянулись до самой смерти герцога от лихорадки в 1584 году. К тому моменту они превратились из романса в политику. Во всяком случае, когда он уезжал после второго визита, королева знала, что больше они не увидятся:
“Печалюсь я, но мне мой долг велит Любовь под маской ненависти скрыть, Боль затаить, спокойной быть на вид И слова лишнего не проронить. Я есмь, и нет меня. В огне я коченею. Я уж не я, коль быть собой не смею.
Как тень моя, всегда любовь со мной. Играет в прятки, в руки не идет, Не отпускает, манит за собой, Забыть хочу — забвенья не дает. Коль я жива — любить его должна. Избавит от любви лишь смерть одна.
О, пощади! О жалости молю. О, будь добрей или совсем убей! Пока живу, пока люблю, — скорблю. Избавь от жизни или от скорбей! Пошли мне счастье, чтобы жизнь спасти, Иль дай забвенье в смерти обрести»
(”On Monsieur’s Departure”)
Вроде, именно этот портрет является работой Хиллиарда, но меня смущает фон: мастер Николас практически все делал на голубом фоне.
У нее будут другие фавориты: Уолтер Рейли, Джон Харингтон, даже пасынок Дадли Роберт Деверос. Она не перестанет отличать своего друга финансово, давая ему наиболее престижные в дворцовой иерархии посты, от самого престижного из которых он откажется. Они не прервут переписку. Но легко можно себе представить, как сильно изменились их отношения. Роберт стал семейным человеком, просто служащим на благо королевства и королевы. Елизавета осталась очень одинокой женщиной, сполна заплатив ту цену, которую требует власть.
сэр Роберт Дадли
Он умер утром 4 сентября 1586 года. Она, узнав об этом, заперлась в своих покоях на несколько дней, пока двери не выломали по приказу Сесила. Два месяца она была совершенно неадекватна. Не реагировала, не отвечала, не позволяла никому быть рядом, не принимала участия в делах. И никогда, никогда не обсуждала свои чувства ни с кем, даже с теми, в чьих соболезнованиях не было неискренности. Элизабет трансформировалась в Глориану, через сверкающий панцирь которой ни одно искреннее чувство не проникало в сердце.
«Как тень моя, всегда любовь со мной. Играет в прятки, в руки не идет…» О ком ты писала, несчастная женщина, поверившая в то, что королеве пристало любить только принца? «Я уж не я, коль быть собой не смею»…
Меланхолия Елизаветы объяснялась просто. Ей было 45 лет, и рой потенциальных женихов вокруг ее трона значительно поредел. Уж очень сомнительно было получить от дамы такого возраста наследника, а без наследника ни один иностранный регент на английском троне не удержался бы. Опять же, долгом каждого короля было обеспечить продолжение своей династии, укрепление политических интересов. Потратить годы и усилия ужиться с властной женщиной и влиятельным правительством без результата? Это было бы слишком неблагодарной задачей.
читать дальшеВ такой ситуации настойчивость Екатерины Медичи выдать хоть одного из своих сыновей за Елизавету не могла не принести плоды. Алансону, младшему, исполнилось 24 года, и это делало брачные проекты менее абсурдными, хотя королева оставалась дамой вдвое старше. С политической точки зрения, брак с французским принцем дорогого стоил для протестантской страны, на королеву которой Римом была объявлена официальная охота. И еще один немаловажный момент: французы не видели никаких препятствий к тому, чтобы жених сам появился перед предполагаемой невестой.
Бедняжка Елизавета никогда не видела ни одного иностранного принца из тех, чьи послы ее осаждали годами. Филипп не считается. Он, собственно, был просто готов пожертвовать собой во славу империи Габсбургов, если это совершенно необходимо, так что всерьез их брак с Елизаветой никогда не обсуждался. Поэтому появление Алансона не могло не быть триумфальным, даже если бы он был менее очаровательной личностью. Казалось бы, в чем проблема? Ведь советники Елизаветы пытались выдать ее замуж уже пару десятилетий уговорами и угрозами. Почему же практически никто, кроме Сесила, не выказал энтузиазма?
Часть лордов продолжала быть за союз с Габсбургами. Дадли был в ужасе от перспектив возможной беременности королевы, которая, как он был уверен, просто сведет ее в могилу. Сесил писал, что женщины в возрасте Елизаветы и даже старше рожают вполне благополучно. Дадли, то ли более образованный, то ли более осведомленный об особенностях женской анатомии, просто отправился к королеве с прямым вопросом: девица она или женщина? Потому что женщина 45 лет еще имела шанс справиться с первыми родами, но 45-летней девственнице это было бы, при существующем уровне медицины, просто летально. Интересный факт, кстати, доказывающий, что Лейчестер никогда не был любовником Елизаветы.
Прямого ответа от королевы ее фаворит не получил, зато получил достаточно ледяного неудовольствия коронованной женщины. И в начале января 1579 года в Лондоне появился друг и посланник Алансона, Жан де Симьер, барон де Сент-Марк, немедленно получивший от королевы прозвище Мартышка за живость и проказливый нрав. Он стащил у королевы ее носовой платок, где-то раздобыл ее ночной чепчик, и отправил их своему принцу, как любовные трофеи. Лорды практически единогласно осуждали поведение барона, потому что, как они считали, истинные мужчины так себя не ведут, но Елизавета таяла.
А когда королева была в таком настроение, оппозиция ей была более, чем чревата. Сэр Фрэнсис Уолсингем после Варфоломеевской ночи всерьез боялся усиления католиков в Англии, и Дадли, кстати, был вполне серьезен в вопросах веры. Так что пусть Франсуа Алансон и не имел репутации фанатика – оба безопасника знали точно, как отреагируют католики на брак королевы с католиком. Тем не менее, Лейчестер писал сэру Фрэнсису: «Я рекомендую тебе, насколько возможно, воздержаться от выражения подозрений, что Монсеньор вовсе не без ума от любви к ней». И снова стресс оказался для Дадли слишком сильным. Он снова заболел, и снова королева двое суток просидела у его постели. Такие «посиделки» были у них в ходу: когда королева страдала от почечной болезни, или маялась очередным воспалением, вызванным процессом гниения зубов, за руку ее держал дни и ночи сэр Роберт.
Но ничего не изменилось. Паспорт для въезда в страну герцога Алансона был подписан вовремя, и 17 августа 1579 года французский принц прибыл в Гринвич на 12 дней. Подданные королевы об этом ничего, теоретически, не знали – не было никаких формальных торжеств в честь гостей. С другой стороны, французов и не скрывали. Правда, многие лорды королевства подозрительно быстро нашли массу неотложных дел в провинции, и из Лондона уехали, что было плохим знаком. При дворе не было и Дадли, который уехал еще в июле. Некоторые считают это выражением протеста, но, думаю, дело было просто в том, что присутствие фаворита королевы, годами считавшегося ее любовником или женихом, было бы неуместно во время визита жениха настоящего. Более того, он знал, что ему придется эмигрировать, если брак состоится.
Вряд ли Елизавета обратила на это внимание: она влюбилась. Впервые в жизни за ней ухаживал настоящий, равный ей принц, а это, согласитесь, совсем иное дело, чем какие угодно выражения любви словом и делом от собственных подданных. Судя по портретам, оспа отнюдь не деформировала лицо Франсуа, а живость его характера, знание женской психологии и общее харизматическое обаяние не оставили королеву равнодушной. К концу визита герцога, она объявила, что с ее стороны брак не вызывает никаких возражений.
Французский и испанский послы искрились радостью и предвкушением того, что эра еретического засилья в Англии походит к концу. Советники королевы собрались на экстренное заседание. «Никогда со времен королевы Мэри паписты в этой стране не были так оживлены», - заявил Дадли. И, несомненно, доказал, что он не голословен. Барон де Сент-Марк, узнав об этом, решил пойти с козырной карты: танцуя с королевой, он шепнул ей на ушко, что ее фаворит и ее двоюродная племянница уже год, как женаты.
Елизавета умела держать лицо. Тем страшнее были ее истерики тогда, когда она могла себе их позволить. Для начала, она запретила Дадли покидать дворец, затем написала приказ о заключение его в Тауэр. Сассекс, не слишком любивший Дадли персонально, не побоялся заметить взбешенной женщине, что даже у королевы нет права посадить в тюрьму человека за то, что он благопристойно женился. Во всяком случае, она могла запретить Дадли показываться при дворе, и уж это она сделала, c ”open and great disgraces delivered from her majesty’s mouth”, как он написал Сесилу, объясняя, почему не может показаться на очередном заседании.
Елизавету можно понять. Очень унизительно узнать таким образом о том, что твой друг и твоя родственница давно женаты. Но был еще один момент, о котором королева промолчала, и молчала, почему-то, целый год. Возможно, она просто не знала, как выпутаться из ситуации, которая, как она была уверена, имела место быть. В 1580, когда лорд Стаффорд, тайно женившийся на Дуглас Шеффилд в 1579, увез ее в Париж, она срочно вызвала его из Франции, и заявила в приватной беседе, что он сделал большую глупость, скрыв от нее свой брак: его жена, Дуглас, замужем за Дадли, что делает и его брак недействительным, и саму Дуглас и Дадли виноватыми в бигамии, не говоря о том, что брак Летис тоже недействителен. По-видимому, именно эта уверенность и стояла за взрывом негодования королевы в 1579 году. Только разговор с самой Дуглас, которая, рыдая, призналась, что верила Дадли слишком сильно для того, чтобы как-то узаконить свои отношения, убедил королеву.
Вот Летис она действительно возненавидела. Ведь графиня Эссекс дала Роберту все то, что не могла дать ни одна женщина до нее: большую, довольно дружную семью. Пусть дети Летис от первого брака не были Роберту родными, в те времена это большого значения не имело. Дочерей Летис обучала сестра Роберта, старший сын Летис, унаследовавший титул графа Эссекса, относился к Дадли с большим уважением. Не могу утверждать с уверенностью, но, кажется, и сын Дадли от Дуглас Шеффилд тоже жил теперь вместе с отцом и мачехой. А в 1581 у пары родился совместный ребенок. Похоже, что и сама Летис оказалась женщиной не только интересной, но еще и такой, которую можно по-настоящему любить и уважать. Во всяком случае, когда в 1584 годы маленький сын Дадли неожиданно умер после совсем непродолжительной болезни, первым действием Роберта было кинуться домой, бросив все дела, чтобы утешить супругу, хотя и сам нуждался в утешении не меньше, если не больше. В общем, королева перестала быть главной осью, вокруг которой крутилась жизнь Роберта Дадли, и это не могло не изменить их отношений.
Летиция Ноллис приходилась Елизавете двоюродной племянницей. Официально, ее матушка была результатом брака Мэри Болейн и сэра Уильяма Кэри. Но при дворе судачили, что дети Мэри от этого брака были детьми доброго короля Генри, чем и объясняли сильное сходство между Летис и королевой. Забавно, что бабушкой (по материнской линии) супруга Летиции, Вальтера Девероса, была та самая леди Анна Гастингс, которую любящий брат и разгневанный супруг неудачно прятали от короля в монастыре.
Летис и Элизабет
читать дальшеСкидмор предполагает, что Летиция подружилась с Елизаветой во время правления короля Эдуарда, у которого ее отец был главным конюшим в 1544 – 1546 годах. Любопытное заявление… Дело в том, что Летис родилась 8 ноября 1543 года. На самом деле, Елизавета дружила с матерью Летис, своей первой кузиной – насколько могли дружить девушки с возрастной разницей в 9 лет. В любом случае, королева свою родню по материнской линии милостями не оставляла. Летиция стала, например, фрейлиной, получающей плату за свою службу.
Брак Летиции с Вальтером Деверосом вряд ли изначально был неудачным. Виконт Херефорд был старше жены на пару лет, красив, родовит и амбитен. Датой их брака кто-то обозначает 1560 год, кто-то – 1562. Во всяком случае, их дочь Пенелопа родилась в январе 1563 года. Вторая дочь, Дороти, родилась через год, и в ноябре 1565 года Летиция родила мужу наследника, Роберта. Да, того самого, ноги которого превозносили потом до небес, и который стал в 1587 году фаворитом Елизаветы. Следующий сын, Вальтер, родился в 1569.
Пенелопа и Дороти Деверос
Роберт Деверос
А потом что-то произошло. Возможно, дело было просто в том, что супруг Летиции стал слишком много воевать. Его карьера ясно началась с момента разгрома восстания северных лордов в 1569-м. И с этого года начались неполадки в его семейной жизни. Двое следующих детей умерли в младенчестве, а в 1573 году Вальтер, теперь уже граф Эссекс и кавалер Ордена Подвязки с 1572 года, отбыл в Ирландию на целых три года.
Факт, что Роберт Дадли послал Летиции в подарок дичь (лань) в 1572 году, а в 1574 она охотилась вместе со своей сестрой в лесах Кенилворта, считается доказательством того, что между Летицией и Робертом что-то было уже тогда. Но дело в том, что Кенилворт и Чартли, где жила Летиция, расположены довольно близко друг от друга, и такой обмен любезностями вполне нормален между соседями. Слух о том, что «граф Лейчестер соблазнил жену графа Эссекса» пошел из испанского посольства. А у испанцев были свои причины в 1575 году чернить Роберта Дадли.
Сэр Вальтер дома долго не пробыл, и уже в 1576 отправился обратно в свою Ирландию. Там он и умер через несколько недель. Скорее всего, граф просто подхватил дизентерию, потому что вместе с ним заболели еще два человека, с которыми он накануне выпивал. Но и сам Эссекс, и недоброжелатели Лейчестера утверждали, что дело не обошлось без яда. Вряд ли, потому что собутыльника сэра Вальтера благополучно поправились. И, конечно, было проведено тщательное расследование обстоятельств смерти Эссекса, хотя можно поспорить о том, заявил бы сэр Генри Сидни, женатый на сестре Лейчестера, о чем-то подозрительном, если бы таковое обнаружилось.
сэр Вальтер Деверос
Сохранилось несколько писем от 1576 года, относящихся к этой истории. Первое из них написано в августе проповедником Томасом Вудом Амбруазу Дадли. В нем почтенный пастор предупреждает старшего в семье Дадли, что поведение его младшего брата репутации семьи вредит. Амбруаз вежливо отвечает, что хотя «мы все всего лишь плоть и кровь, и слабы по нашей натуре, нуждающейся в исправлении», он надеется, что все сплетни окажутся несостоятельными.
Второе письмо написано Вуду самим Робертом Дадли. «Я не собираюсь оправдываться за то, что я, как и другие, состою из плоти и крови», - пишет он. «Кроме того, я нахожусь на самой вершине, где, как мне известно, каждый шаг в сторону выглядит падением. Но я не буду извиняться. Я могу пасть во многих отношениях, и этому будет больше свидетелей, чем у тех, кто, хоть и не являются святыми, менее заметны в своих грехах, более великих, чем мои». Затем Дадли рассуждает, что только Бог, которому известны все деяния, плохие и хорошие, может вынести свое суждение о человеке. Что касается людей, «надо быть абсолютным святым, чтобы избежать нападок ядовитых языков».
Таким образом, в этой переписке не говорится напрямую, о каких именно грехах сэра Роберта Дадли идет речь. Была ли у него связь с Летис, или не было, доказательств нет ни тому, ни другому. Во всяком случае, замуж за Дадли графиня Эссекс вышла только через 2 года после смерти мужа. Своему другу, лорду Норту, присутствовавшему на тайной церемонии, Роберт в какой-то момент признался, что ничего не хотел в жизни больше, чем жениться на благонравной женщине, с которой он мог бы жить к славе Божьей, с миром в душе, служа Ее Величеству, ради которой он так долго откладывал устройство своей жизни. На вопрос, кого он имеет в виду, Дадли ответил, что подумывает о Летис. Но когда состоялся этот разговор? Явно тогда, когда Летис стала свободной для брака, не раньше же.
Лорд Норт
Разрешения на брак у королевы граф Лейчестер, конечно, не спросил, потому что не было у него никаких прав, кроме обязанности быть постоянно рядом с королевой. У него не было даже права подлатать свое здоровье. Весной 1578 года он отправился на воды лечить ревматизм, и результат был неплохим, но ему пришлось вернуться в Лондон прежде, чем он долечился. Королева впала в меланхолию, и стала подумывать о браке, «который для нее неблагоприятен», как выразился сэр Кристофер Хаттон в письме к Лейчестеру. Роберт был готов держать свою приватную жизнь отдельно от придворной, но все тайное становится, в конце концов, явным. Или его делают явным при самых драматических обстоятельствах.
Родственные связиИзвестны с 1350 года. Первый значительный Шеффилд был спикером палаты общин с 5 февраля 1512 года. Его дочь Джейн вышла замуж за сына того самого Гастингса, который был казнен Ричардом III за шашни в пользу Элизабет Вудвилл и ее родни. То есть, через этот брак Шеффилды породнились еще и с Невиллами, из которых был блестящий Ричард-Варвик, Кингмейкер, потому что казненный Гастингс был женат на его сестре. А другая дочь, Маргарет, вышла… в семью Аппельярдов! Как тесен мир…
Сын, Эдмунд, породнился через брак с де Верами. И вот его сыном был как раз Джон Шеффилд, который женился на Дуглас Говард. Так вот. Сестра Джона, Элеонор, нашла, как говорится в семейной истории, любовное письмо Роберта Дадли к Дуглас, показала письмо брату, и тот как раз направлялся в Лондон, чтобы развестись с женой, когда неожиданно для всех умер. Излишне говорить, что в его смерти Шеффилды обвинили Роберта. Тот, якобы, отравил Джона Шеффилда. Вот где причина, почему Дуглас пришлось вернуться ко двору – Шеффилды считали ее неверной женой и причиной смерти мужа. Она была фрейлиной без жалования, но хоть не надо было думать о том, где и на что жить. Да и перспективы нового брака были. Но получается, что Дадли знал Дуглас еще до брака? Кстати, в книге пэров говорится, что она вышла за Шеффилда не в 1560, а в 1562 году. Интересно…
Вот у сына Дуглас и Джона, Эдмунда Шеффилда, который родился в 1565 году, была дочь Дуглас. Она родилась в 1620 году, от второго брака Эдмунда. Дочь по имени Дуглас была и у сына Эдмунда, Джона Шеффилда.
Так что красавица на портрете может быть одной из этих двух правнучек Дуглас Говард, баронессы Шеффилд.
Сама Дуглас Говард тоже не была абы кем. Правда, она приходилась первой кузиной леди королеве королеве Анне Болейн, и при этом напоминала внешне другую кузину Говард – леди королеву Катрин Говард. Так что не знаю, насколько такое родство было почетным, если учесть судьбу обеих королев. Тем не менее, 2-й герцог Норфолк приходился ей родным дедом. Куда уж родовитее…
Хочу еще прибавить, что у потомков по мужской линии от брака Дуглас и Джона было удивительно много незаконных детей. Признанных, но прижитых вне браков. Еще любопытно, что одна из Шеффилдов, Маргарет, породнилась с Саттонами, из которых и вел свою линию Дадли.
А сестра Дуглас, Франсис, которая соревновалась с сестрой за любовь Роберта Дадли, вышла замуж… за Эдварда Сеймура, того самого, который был женат первым браком на леди Екатерине Грей. Вот так-то.
О том, что Роберт Дадли не вел жизнь святого отшельника, можно легко догадаться. Первый кавалер при дворе, обходительный красавец, организатор блестящих праздников, фаворит королевы – он был желанной добычей для любой придворной леди. Насколько он пользовался тем, что ему предлагали, слухов ходило много. Например, что он платил своим любовницам за то, чтобы они молчали о связи. Звучит абсурдно, но, учитывая странное отношение Елизаветы к связям и бракам своих придворных, могло быть и правдой. Впрочем, особое место в его жизни заняли всего две женщины – Дуглас Шеффилд и Летис Ноллис. С Дуглас я и начну.
читать дальшеВ мае 1573 года сын графа Шрюсбери писал отцу о графе Лейчестере, что «при дворе есть две сестры, которые давно в него влюблены, и соревнуются, кто любит его лучше». Этими сестрами были Дуглас (29 лет) и Франсис (20 лет) Говард (Говарды из Эффингема).
Дуглас, которую выбрал Дадли, была уже вдовой. Замуж она вышла в 1560 году, и вновь появилась при дворе в 1568. Неясно, почему она вернулась, ведь муж ее был отнюдь не из бедных рыцарей, и у нее было двое детей от этого брака. Тем не менее, она вернулась практически приживалкой, без регулярного источника дохода. Впрочем, на жизнелюбие Дуглас ее финансовое положение не отразилось, к тому же, она считалась довольно хорошенькой. И судьба ей улыбнулась, послав Роберта Дадли.
подается, как портрет Дуглас, но это явно или викторианская фантазия, или совсем другая Дуглас Шеффилд
Поначалу это была просто связь, причем, Роберт сразу четко обозначил, что эта связь останется тайной и ни к чему серьезному не приведет. Но она привела, и довольно быстро: 7 августа 1574 году Дуглас Шеффилд родила сына. Перед этим она довольно сильно прессовала любовника на предмет брака, но он стоял на своем: он никогда ей ничего не обещал. И прибавляет: «Ты знаешь, что я давно люблю тебя и симпатизирую тебе. Твоя искренняя и верная восторженность – вот что привязало меня к тебе. Что бы ты ни думала, мои чувства не изменились, они те же, какими были с самого начала». Более того, Дадли совершенно откровенно пишет Дуглас о ситуации, в которой он оказался, и о том, как она его тяготит: «если я женюсь, я потеряю Их расположение, так что я предпочту лучше вообще не иметь жены, чем потерять Их, хотя больше всего на свете я хочу оставить после себя детей, потому что я – последний в своей семье».
Тем не менее, Дадли ни на минуту не колебался, признать или не признать сына. И королева… промолчала. Вряд ли связь Роберта и Дуглас была для нее секретом, собственно. Дуглас продолжала находиться при ней, и ей даже оказывались некоторые милости. В мае, например, королева подарила ей роскошное платье для ее дочери, а ведь баронесса Шеффилд была тогда уже порядком беременна. Есть замечания на уровне слухов, что Елизавета вообще знала всё о похождениях своего фаворита и своих дам, и вообще всю подноготную каждого из своих знакомых – она обожала посплетничать. Это же было так здорово, собрать информацию, а потом презрительно фыркать и подначивать! Тем более, когда речь идет о родне и близких друзьях…
Было решено, что сын Роберта будет воспитываться в семье Дадли, а Дуглас может встречаться с ребенком в любое угодное ей время. Но баронесса вышла замуж в 1579 году за Эдварда Стаффорда, и уехала с ним в Париж. Это была прелюбопытная парочка, они явно нашли друг друга, и в будущем то ли по злобе, то ли по глупости много чего наговорили про Дадли в ситуации, где было бы лучше промолчать, но это уже другая история, потому что в ней есть и шпионаж, и политические интриги на религиозной основе.
История Дуглас и Роберта снова всплыла в 1603 году, когда их сын потребовал для себя титулы графа Лейчестера и графа Варвика по наследственному праву – его матушка заявила, что она и Роберт были женаты еще с 1573 года. Якобы, она сообщила Дадли о беременности, и они тайно поженились в ее доме в Эшере «где-то между ноябрем и Новым годом». Дуглас описывает обручальное кольцо, и заявляет, что главным сторонником их брака был… герцог Норфолк. Вряд ли Дуглас в свои 60 была в маразмах, но она, по-видимому, запамятовала, что герцог Норфолк был казнен в 1572 году. Именно поэтому многие историки просто указывают годом предполагаемого брака 1571.
Дуглас представила свидетелей. Некую миссис Эрису, и служанку Магдален Фродшем. Магдален в своих показаниях от всей истории открестилась. Она сказала, что ее нашел человек по имени Друри, который сам написал ее показания и заставил ее их подписать. "«Что они от меня хотят? Я была совсем молоденькой, и ничего не помню!» Миссис Эриса подтвердила, что служанка никакого отношения ни к какой церемонии иметь не может, потому что она даже не была еще в услужении у баронессы Шеффилд на момент рождения ребенка. Дуглас утверждала, что Дадли, узнав о рождении сына, прислал ей письмо с поздравлением, которое подписал «твой любящий муж». Миссис Эриса подтвердила, что какое-то письмо Дугдас ей показывала, но никогда не давала в руки. Хотя через месяц она встретила Дадли по дороге в Корнуэлл, и тот спросил: «Как там моя леди и мой мальчик?». С другой стороны, миссис Эриса не забыла упомянуть о слезах Дуглас и ее жалобах на коварство графа. Так что дело закрыли, так и не признав права молодого Роберта Дадли на титулы отца и дяди.
Парадокс: после Роберта не осталось прямых наследников от его законного брака, тогда как его незаконный сын прославил имя Дадли в другой стране, и оставил обширное потомство. Лучше бы Роберт и правда женился на Дуглас, потому что обстоятельства его совместной с леди Летис Ноллис истории навлекли много всяких домыслов, которые его родовое имя не прославили.