Живые портреты - 1

Это - старая запись, которую мне захотелось поднять, чтобы потом дополнить тему.

На них можно смотреть очень долго, заглядывать в глаза, почти слышать, что они пытаются сказать. Так оно и бывает: смотришь "картинки", и вдруг начинаешь видеть. Казалось бы, давно и хорошо известные мастера, а раньше взгляд просто скользил по поверхности, отвлекался на детали. Особенно впечатляет хронология.

Сначала Джорджионе (1477 - 1510), из-за этого автопортрета







Больше всего, Антонелло да Мессина (1430 - 1479)















Паоло Веронезе (1528 - 1588)



Пальма Веччио (1408 - 1428)



Франческо дель Косса (1430 - 1477)



Джакометто Венециано (1472 - 1497)



Джиованни Беллини (1430 - 1516)



А это и не знаю, чьё, но потрясающе:



Почти все умерли молодыми, почти все по одной причине: чума. Кроме да Мессины, редко кто из них все картины писал на таком уровне. Наверное, и у художников случаются моменты прозрения, которые не длятся вечно.

@темы: "красотища"

---

Елизавета I - королева вызывает недоверие

Вот все это и наблюдали Монморанси с посольством. Наблюдали, и делали выводы. Потому что вопрос о браке Елизаветы с Алансоном был сам по себе, но оценка того, может ли Франция полагаться стопроцентно на Англию, была важнее. Потому что, после провала плана покушения на Елизавету, Испания и Англия странно притихли, словно опасаясь окончательного разрыва отношений. Альба, именно в то время, попытался провести налоговую реформацию во Фландрии, что возмутило купцов Гента, Антверпена и Брюгге даже сильнее, чем присутствие в стране инквизиции. Они были не грани бунта, Вильгельм Оранский с нетерпение ожидал развития событий. Момент для вмешательства Франции был самым подходящим, и для Альбы было важно, чтобы Франция не выступила единым фронтом с Англией.

Вильгельм I Оранский

Роль якоря для обеих сторон играли двое испанцев, которых Альба послал когда-то разбираться с Елизаветой насчет нагло уведенного англичанами серебра. Серебро королева испанцам, конечно, не вернула, но испанцы, как бы по негласному желанию обеих сторон, оставались в Англии. Альба отнюдь не хотел воевать с Англией, а Елизавета любой ценой хотела бы возобновить торговлю с Фландрией. Она даже немного поприжала пиратов, обжившихся в ее портах, что страшно обидело адмирала де ла Марка. Французам не могло не прийти в голову, что стороны, в конце концов, могут и договориться, за счет Франции.

адмирал де ла Марк

Летом 1572 года герцог Альба был в отчаянном положении. Фландрия восстала, завоеванное годами терялось в считанные дни, Англия и Франция были на грани объединения против Испании, а его преемник был уже в пути, и закончить свою блестящую карьеру в качестве лузера герцог не желал. Разумеется, он решил вбить клин между французами и англичанами. Во Франции ставка была сделана на местных католиков, которые были достаточно сильны, влиятельны и свирепы. В Англии его лучшим союзником была, собственно, сама Елизавета, никак не желавшая пожертвовать своей свободой ради нового союза. Опять же, у графа Лейчестера сохранились дружеские отношения в окружении Филиппа, и в этом были свои плюсы и минусы. Правда, во Франции у семейства Дадли тоже были старые дружеские связи, но это были связи старого Джона Дадли, а Роберт был больше привязан к испанцам.

Альба сделал ставку на Францию из-за Парижа и царивших в нем настроений. Клика протестантов, во главе с Колиньи, у парижан симпатией не пользовалась, и вовсе не из-за религии. Протестанты были в моде при дворе, были в фаворе, и пользовались случаем, вмешиваясь в политику и экономику королевства. То же самое делали бы и католики, но… В герцоге де Гизе и кардинале Лотарингском было что-то, что импонировало парижской толпе гораздо больше, чем холодное высокомерие Колиньи. Не стоит забывать и того, что сама королевская семья протестантской не была. Толерантность была хороша в дни мира, но теперь, когда Фландрия запылала, в опасности оказались и французские венценосцы. Ради тотальной победы Реформации добрый адмирал пожертвовал бы Валуа, не задумываясь.

Майенн, герцог де Гиз и кардинал Лотарингский

Планируемый брак Марго Валуа с Генри Наваррским обострил ситуацию еще больше. Повернись дела во Фландрии в пользу протестантов, у Колиньи был бы под рукой король-протестант, с правом на трон через свою жену. К тому же, королю Шарлю стало казаться, что Елизавете вообще нет дела до того, что происходит на континенте. Она будет сталкивать Францию и Испанию в узких местах, чтобы играть всегда против победителя. Преуспей Франция в Нидерландах – и Елизавета немедленно вступит в союз с Филиппом.

бракосочетание Наваррца и Марго

Очевидно, именно это имел в виду Фроде, обвиняя Елизавету в событиях Варфоломеевской ночи. Если бы Елизавета вышла за Алансона в 1572, ничего бы не случилось, как думает историк. Франция поверила бы Англии, и т.д. Не то, чтобы Елизавета завернула весь проект прочь. Еще 25 июля она писала Уолсингему, что хочет увидеть Алансона, и понять, сможет ли она выйти за этого юношу замуж. Она знала, что герцог мелковат, что его лицо пострадало от оспы, но она уже была достаточно взрослой для того, чтобы не обращать внимания на такие мелочи, когда ставки были так высоки. Она была бы готова встретиться с принцем через месяц.

А в то же время дела во Фландрии повернулись в пользу католиков, когда маркиз Вителли и дон Фредерик Толедский разгромили войска Жанлиса. Сама по себе победа была довольно мелкой, но она имела далеко идущие последствия. Во-первых, она воодушевила парижан. Во-вторых, заставила насторожиться Екатерину Медичи. В третьих, подтолкнула Елизавету к пересмотру своих проектов относительно политики во Франции и Фландрии. Если Альба победит Вильгельма Оранского и французов, что будет с английской торговлей?

@темы: Elisabeth I

---

Саймоновы коты - пополнение коллекции

---

Елизавета I - парламент 1572 года

Для переговоров со строптивой невестой в Англию был отправлен герцог Монморанси, имевший репутацию англофила. Елизавета должна была ратифицировать договор с Францией, и, желательно, признать, что союз двух стран через брак с французским принцем – это путь к спасению истинной веры и всего христианского мира. В принципе, со стороны короля Франции и его многомудрой матушки это был действительно открытый жест, попытка удержать обе страны в состоянии религиозной толерантности, не давая привилегий ни гугенотам, ни католикам, как во Франции, так и в Англии. Не зря же Рим этого союза так боялся.



Французы учли даже то, что в лице графа Лейчестера они могли найти врага своим замыслам, и Монморанси отрядили пообещать сэру Роберту руку принцессы из дома Бурбонов. Трудно сказать, понимали ли послы до конца, как именно в Англии принимаются решения. Посольство Монморанси угодило в Лондон как раз под открытие новой сессии, 8 мая 1572 года.

Известно, что Елизавета терпеть не могла собирать свои парламенты, которые неизменно требовали, чтобы она вышла замуж. Но без парламентов она просто не могла править. Поэтому королева научила подгонять сессии парламентов к очередному сватовству. Например, парламент 1572 года прошел под знаком сватовства Алансона, и собрался для того, чтобы провести билль об опале Марии Стюарт и герцога Норфолка. Без этого корона не могла наложить руки на имущество опального. Одно дело, когда злоумышленник на королевскую власть находился за границей. Закон об экспроприации имущества таких противников уже существовал. Другое дело, когда осужденный находился в стране.

Что касается Марии, то для нее билль об опале означал конец всем надеждам легально унаследовать английскую корону, и, кстати, реальную опасность казни. Она угрожала Елизавете, что натравит через католиков-парламентариев одну палату на другую. Но именно перед сессий, в связи с процессом Норфолка, были опубликованы детали, проливающие свет на то, как был убит лорд Дарнли. То есть, в самом процессе имя Марии даже не упоминалось, но все грязное белье бывшей королевы Шотландии было разложено на всеобщее рассмотрение. Несмотря на то, что с убийства Дарнли прошли годы, многие католики в Англии понятия не имели о том, какую роль играла Мария между Дарнли и Босуэллом. Узнав, они от нее отвернулись.

Единственным человеком, стоящим между Марией Стюарт и плахой, оказалась Елизавета. Ее убеждали. Ей говорили, что защищать мужеубийцу – грех перед Богом и насмешка нал правосудием. Ей приводили доводы политические и теологические. Но королева уперлась намертво. Более того, чем больше ее убеждали, тем более раздраженно она на убеждения реагировала. Сесил получил нервный срыв, палата общин требовала хотя бы наказания для Норфолка. Королева не реагировала.

Она аргументировала свою позицию довольно поэтически: она не может убить птичку, залетевшую к ней, спасаясь от ястреба. Скорее всего, дело было в проклятом вопросе о наследовании. Согласись Елизавета на казнь Марии – и ей придется либо действительно выходить замуж (и делиться властью), либо назначать себе официального наследника (и попасть в опасность стать «политическим трупом», как она выражалась).

Представители палат пришли на прием к королеве 29 мая. Они выразили искреннее удивление тем, что королева защищает такое чудовище, как Мария, и отвечает на постоянные враждебные интриги проявлениями дружбы. В конце концов, королева играет с огнем. Если Мария сбежит, королева будет выглядеть слабовольной мямлей. Если ей не удастся сбежать, она будет автоматически притягивать к своей персоне опасные политические авантюры. При любом раскладе, живая Мария Стюарт является источником опасности и для королевы, и для королевства.

Елизавете удалось ответить вежливо, но смысл ее обтекаемого ответа от этого ничего не потерял: Марию она своим подданным не отдаст. Но ей пришлось подписать патент на казнь Норфолка. Ирония судьбы: как раз Норфолку смерти не желал никто из правящей группы. Ни сама Елизавета, ни Лейчестер, ни Сесил, ни Уолсингем. Герцога казнили просто потому, что от королевы потребовали подтвердить действенность английского правосудия.

Герцог жил странно, но умер хорошо. Как водится, он с эшафота заверил всех, что ни в чем не виноват, что всегда был и остается протестантом, прочел псалом, пожал руки сопровождающим, отдал мешочек с соверенами палачу, отказался от повязки на глаза – и через мгновение его не стало. Это случилось 2 июня 1572 года на Тауэр Хилл.

@темы: Elisabeth I

---

Хи-хи

Итак, ваша крыша - Экстравагантная крыша.

Внешне она может быть похоже на что угодно, только не на крышу. Никто не знает, что она сейчас вытворит и о чем она сейчас думает, даже вы, хотя должны были бы. Не волнуйтесь, с годами вы привыкнете друг к другу и будете терроризировать окружающих сообща. Так гораздо интересней.

Пройти тест

Найдено у  Anais-Anais

@темы: "нетягостная бредь"

---

О приоритетах

Сценка в поезде

Сегодня в поезде напротив меня сидела красивая пара. Метисы, не знаю кого с кем, но явно родившиеся в Финляндии. Моднющие, даже серебрянные украшения, по-моему, достаточно необычные. Но не в этом дело. Девушка небрежно швырнула на сидение сумочку Барберри, и осторожно воодрузила на нее элегантную переноску, из которой, с подобающим случаю воркованием, был извлечен крохотный котенок, такого типа:



Юноша немедленно заныл, что котенок все время у девушки, и стал требовать, чтобы и ему дали поучаствовать. Это надо было видеть, как он котенка взял, с какой нежностью поцеловал его в лобик пару раз, как угнездил в руках. Девушка забеспокоилась, что хвостатому на руках жестко, решительно стащила с себя шарфик (опять же, Барберри), и юноша свил себе на коленях из этого шарфика котенку гнездо. Тот повозился секунду, и бессовество задрых, а парочка смотрела на него буквально со слезами восторга. Причем, не какие-то ситиэльфы, а обычная окраинная молодежь, у которой матерок проскакивает через два слова на третий.

Я сидела, сияла вместе с ними, и просто была счастлива. Хочу, чтобы у них все было было хорошо, чтобы жизнь их не ожесточила.

@темы: "зверята"

---

Перевод "Мелузины" Грегори

В темноте леса, юный рыцарь услышал плеск фонтана раньше, чем увидел отражение лунного света на поверхности воды. Он уже сделал шаг вперед, мечтая опустить свою голову в воду, напиться вволю ее прохлады, как увидел нечто, от чего у него перехватило дыхание. Зеленоватая тень двигалась в глубине фонтана - то ли большая рыба, то ли утопленник. Она приблизилась, и рыцарь увидел купающуюся женщину, пугающе нагую. Ее кожа была белее мрамора фонтана, ее волосы были черны, как тень. Она поднималась из воды, и струи стекали с ее белоснежного тела.



Это была Мелузина, богиня воды, которую можно встретить в укромных источниках и водопадах, в любом лесу христианского мира, даже в таких отдаленных его уголках, как Греция. Она купается и в мавританских фонтанах. В северных странах, где озера похожи на стекло, которое трескается, когда она понимается на поверхность, ее знают под другим именем. Мужчина может быть ее возлюбленным, пока он хранит ее секрет и оставляет ее одну, когда ей хочется поплавать. И она может любить его, пока он не нарушит свое слово, как мужчины всегда поступают. И тогда она смахнет его в глубину своим рыбьим хвостом, и обратит его лживую кровь в воду.



Трагедия Мелузины, на каком бы языке ее ни рассказывали, на какой бы мотив ни пели, в том, что мужчина всегда обещает больше, чем сможет выполнить, женщине, которую он не способен понять.

В лесной темноте он увидел ее, и прошептал ее имя: Мелузина. И на этот призыв восстала она из воды, и он увидел женщину совершенной красоты до пояса, ниже которого у нее был хвост, как у рыбы. Она поклялась ему, что сможет сделать его счастливым, как любая смертная женщина. Она поклялась, что сможет скрыть свою дикую природу, свою прихотливую натуру, что она сможет быть обычной женой ему, женой, которой он сможет гордиться.



В ответ пообещал он, что у нее будет время быть самой собой, когда она сможет возвращаться в свой элемент, когда она сможет смыть с себя тяжесть быть женщиной, и стать, хотя бы на миг, снова богиней. Она знала, что быть женщиной тяжело в сердце, тяжело в ногах. Она знала, что ей нужно иногда бывать одной в воде, под водой, когда рябь отражается на ее хвосте.

Он обещал ей, что он даст ей все, все, что она хочет, как всегда обещают влюбленные мужчины. И она верила ему, вопреки себе, как всегда делают влюбленные женщины.

Богиня Мелузина полюбила рыцаря, и он обещал ей, что она сможет оставать самой собой, если станет его женой. И решили они, что она будет его женой, и будет ходить по земле, но раз в месяц, на одну ночь, в большом бассейне, наполненном водой, она сможет быть самой собой. И жили они долго и счастливо. Он любил ее, и понимал, что женщина не всегда может жить так, как живет мужчина. Он понимал, что она не всегда может думать, как он думает, ходить, как он ходит, дышать воздухом, которым он дышит. Она всегда будет другой, она будет слушать другую музыку, слышать другие звуки, понимать другие стихии.



Он понимал, что ей нужно время от времени побыть одной. Он понимал, что иногда ей нужно закрыть глаза, погрузиться под сияние воды, побить хвостом, подышать жабрами, и забыть радости и печали своего существования женой – на мгновение, всего раз в месяц. У них были дети, которые росли красивыми и здоровыми; он становился все богаче, и их замок был знаменит богатством и элегантностью. К ним приезжали гости издалека, чтобы увидеть замок, его хозяина, и красивую, загадочную хозяйку.

Смертный муж Мелузины любил ее, но она оставалась для него загадкой. Он не понимал ее, и не чувствовал удовлетворения, живя с женщиной, которая оставалась для него загадкой. И он позволил своему гостю уговорить себя проследить за женой. Он спрятался за ширмами ее ванной комнаты, и он увидел ее под водой. Увидел, в ужасе, сверкание ряби на ее хвосте, узнал ее секрет. Хотя она любила его, действительно любила, она оставалась наполовину рыбой. Он не смог принять ее такой, какой она была, а она не смогла быть ничем иным. И он оставил ее, потому что боялся двойственности ее природы, не понимая, что все женщины двойственны по своей природе. Он не мог вынести ее таинственности, того, что у нее была жизнь, скрытая от него. Он не смог вынести правды, что Мелузине были известны глубины, скрытые от него, и она свободно плескалась в них.



Бедная Мелузина, которая так старалась быть хорошей женой, была вынуждена оставить мужчину, который любил ее, и вернуться в воду, найдя землю слишком жесткой для того, чтобы жить на ней. Как многие женщины, она не смогла полностью быть такой, какой ее хотел видеть ее муж. Ей было больно, она не могла идти дорогой, которую выбрал для нее муж. Она пыталась танцевать, чтобы доставить ему радость, но она не могла не чувствовать боли.



Когда он увидел, как вода плещет под ее плавниками, как она лежит в бассейне, который он построил для нее, чтобы она могла там просто плавать, а не превращаться в рыбу, он впервые понял, что женщина – действительно «чужое» существо. Она не такая, как мальчики, хотя и слаба, как они слабы. Она не глупа, хотя он видел ее трепещущей от глупых чувств. Она не жестока, хотя может быть недоброжелательна. Она не свята, хотя ей свойственны вспышки щедрости. Она – женщина. Существо, совершенно отличающееся от мужчины. То, что он увидел, было наполовину рыбой, но то, что его напугало, было женщиной.



Мелузина, женщина, которая не смогла отвергнуть свою природу, оставила сыновей с ее мужем, и забрала дочерей с собой. Мальчики выросли, превратились в мужчин, герцогов Бургундских, правителей христианского мира. Девочки унаследовали ее пророческий дар и знания непознанного. Она никогда не видела больше своего мужа, и никогда не переставала тосковать о нем. И в час своей смерти, услышал он песню, которую она для него пела. И тогда он понял то, что она знала всегда: это неважно, если жена – наполовину рыба, а муж – целиком смертный. Если любовь сильна, то ничто, ни жизнь, ни сама смерть, не смогут разлучить тех, кто любит друг друга.

@темы: "Чтиво"

---

История Мелузины, рассказанная Филиппой Грегори

Перевод будет, и довольно скоро, но я очарована тем, как Филиппа рассказала эту историю, какую страсть, какую глубину она внесла в старую сказку.

In the darkness of the forest the young knight could hear the splashing of the fountain long before he could see the glimmer of moonlight reflected on the still surface. He was about to step forward, longing to dip his head, drink in the coolness, when he caught his breath at the sight of something dark, moving deep in the water. There was a greenish shadow in the sunken bowl of fountain, something like a great fish, something like a drowned body. Then it moved and stood upright and he saw, frighteningly naked: a bathing women. Her skin as she rose up, water coursing down her flanks, was even paler than the white marble bowl, her wet hair dark as shadow.

She is Melusina, the water goddess, and she is found in hidden springs and waterfalls in any forest in Christendom, even in those as far away as Greece. She bathes in the Moorish fountains too. They know her by another name in the northern countries where the lakes are glazed with ice and it crackles as she rises. A man may love her if he keeps her secret and lets her alone when she wants to bath, and she may love him in return until he breaks his word, as men always do, and she sweeps him onto the deeps with her fishy tail, and turns his faithless blood to water.

The tragedy of Melusina, whatever language tells it, whatever tune it sings, is that a man will always promise more than he can do to a woman he cannot understand.

In the darkness of the forest he saw her, and whispered her name, Melusina, and at that summoning she rose out of the water and he saw that she was a woman of cool and complete beauty to the waist, and below that she was scaled, like a fish. She promised him that she would make him as happy as a mortal woman can, she promised him that she would curb her wild side, her tidal nature, that she would be an ordinary wife to him, a wife that he could be proud of; in he in return would let her have a time when she could be herself again, when she could return to her element of water, when she could wash away the drudgery of a woman’s lot and be, for just a little while, a water goddess once more. She knew that being a mortal woman is hard on the heart, hard on the feet. She knew that she would need to be alone in the water, under the water, the ripples reflected on her scaly tail now and then.

He promised her that he would give her everything, everything she wanted, as men in love always do. And she trusted him despite herself, as woman in love always do.
When the goddess Melusina fell in love with the knight he promised her that she would be free to be herself if she would only be his wife. They settled it that she would be his wife and walk on feet but once a month she might go to her own chamber, fill a great bath with water, and, for one night only, be her fishy self. And so they lived in great happiness for many years. For he loved her and he understood that a woman cannot always live as a man. He understood that she could not always think as he thought, walk as he walked, breathe the air that he took in. She would always be a different being from him, listen to a different music, hearing a different sound, familiar with a different element.

He understood that she needed her time alone. He understood that she had to close her eyes and sink beneath the glimmer of the water and swish her tail and breath through her gills and forget the joys and the trials of being a wife – just for a while, just once a month. They had children together, and they grew in health and beauty; he grew more prosperous, and their castle was famous for its wealth and grace. It was famous also for the great beauty and sweetness of its lady, and visitors came from far away to see the castle, its lord, and his beautiful mysterious wife.

Melusina’s mortal husband loved her, but she puzzled him. He did not understand her nature and he was not content to live with a woman who was mystery for him. He allowed a guest to persuade him to spy on her. He hid behind the hangings in her bath house and saw her swim beneath the water of her bath, saw – horrified – the gleam of ripple on scales, learnt her secret; that although she loved him, truly loved him, she was still half woman and half fish. He could not bear what she was, and she could not help but be who she was. So he left her, because in his heart he feared that she was a woman in a divided nature – and he did not realize that all women are creatures of divided nature. He could not stand to think of her secrecy, that she had a life hidden from him. He could not, in fact, tolerate the truth that Melusina was a woman who knew the unknown depths, who swam in them.

Poor Melusina, who tried so hard to be a good wife, had to leave the man who loved her and go back to the water, finding the earth too hard. Like many women, she was unable to fit exactly with her husband’s view. Her feet hurt; she could not walk in the path of her husband’s choosing. She tried to dance to please him, but she could not deny the pain.

When he saw her, the water lopping on her scales, head down in the bath he had built especially for her, thinking that she would like to wash – not revert to fish – he had the instant revulsion that some men feel when they understand, perhaps for the first time, that the woman is truly “other”. She is not a boy though she is weak like a boy, nor a fool though he has seen her tremble with feeling like a fool. She is not a villain in her capacity to hold a grudge, nor a saint in her flashes of generosity. She is not any of these male qualities. She is a woman. A thing quite different to a man. What he saw was a half-fish, but what frightened him to his soul was the being which was a woman.

Melusina, the woman who could not forget her element of water, left her sons with her husband, went away with her daughters. The boys grew to be men, dukes of Burgundy, rulers of Christendom. The girls inherited their mother’s Sight and her knowledge of things unknown. She never saw her husband again, she never ceased to miss him; but at the hour of his death, he heard her singing foe him. He knew then, as she knew always, that it does not matter if a wife is half fish, if a husband is all mortal. If there is love enough, then nothing – not nature, not even death itself – can come between two who love each other.

@темы: "Чтиво"

---

Красавицы

17.09.2011 в 12:13

Пишет  *Trisha*:

Гламуръ.
"Символы ускользающей женственности в фотографиях Нины Лин (Nina Leen)

Нина Лин (Nina Leen) (1909 - 1995) родилась в России. Но где она только ни жила... Германия, Италия, Швейцария, США. Нина изучала искусство быть фотографом. Начинала она с того, что снимала животных, чем и прославилась. После того, как переехала в 1939 жить в США, к ней пришла настоящая известность. Она стала одной из первых женщин-фотографов журнала Life. Ее фотосерии "A Teenager Monopolizes the Telephone" и фотографии "The American Male" стали символами американского общества. Нина снимала и моделей, и домохозяек, занимающихся обычными делами, и школьниц, "случайно" попавших в объектив камеры... По большей части я постаралась подобрать фотографии, которые отражают колорит эпохи, историю моды тех лет. Как великолепно одеты женщины, как они красивы... нет слов, одни эмоции.  

Американки 40-х и 50-х годов на фотографиях Нины Лин... много...

Смешливые девушки-подростки, утонченные модели, популярные актрисы и простые домохозяйки, попавшие в ее объектив накануне сексуальной революции, воспринимаются сегодня как символы навсегда ушедшей эпохи последней женственности".

























































































































Стянуто тут: www.liveinternet.ru/community/2281209/post18466...

@темы: "красотища"

---

Елизавета I - королева молчит

В 1572 году Англия и Франция планировали совместно очистить Францию от испанцев. Екатерина Медичи неплохо изучила Елизавету, и прекрасно понимала, что истинный союз с Англией мог быть возможен только в одном случае – когда знаменитые ключи от сундуков английской королевы окажутся в руках одного из французских принцев. Поскольку перспективы брака с Генри Анжу засохли на корню, королева-мать стала настойчиво сватать Елизавете Алансона. По ее словам, с этим принцем никаких религиозных проблем в Англии не возникло бы. Герцог Франсуа мог быть при случае католиком или протестантом – как удобнее.



В принципе, все прекрасно понимали, что дело вовсе не в религии, а в том, что Елизавета вообще не собирается ни с кем делиться властью. Но то ли Екатерина и Сесил искренне не допускали мысли, что королева может проигнорировать очевидные выгоды союза, то ли Екатерина полагалась на шарм своего младшего сына. Переговоры начались. В январе 1572 года сэр Томас Смит отправился в Париж. Тогда еще ожидалось, что Мария поплатится жизнью за участие в заговоре против Елизаветы. Французский король просто пожал плечами: он сделал все, что мог, но и он прекрасно видит, что эта дама не остановится, пока жива. Так что судьба Марии Стюарт брачные переговоры не омрачала.

Переговоры омрачало молчание, которое хранила по поводу брачных хлопот предполагаемая невеста. Раздраженный сэр Томас писал, что своим поведением королева ставит собственных министров в глупое положение, и он был прав. Сесил, сам Смит, Уолсингем и многие другие хотели решительных действий: казни Норфолка, казни Марии Стюарт, брака с Алансоном и войны во Фландрии. О том, чего хочет сама Елизавета, они то ли ее не спрашивали, то ли спрашивали, но получали неопределенные ответы. Екатерина Медичи, привыкшая править железной рукой и на благо своего королевства, тоже не могла понять причины сдержанности английской королевы. Да, жених был почти вдвое младше невесты. Но ведь брак-то заключался по политическим причинам!

Тем более, что давление на французский двор в тот момент было очень сильным. Римский папа обещал королю сделать его императором Константинополя и генералом лиги против неверных, если он откажется от союза с Англией. Уолсингем хотел бы обезопасить жизнь Елизаветы, королевы, объявленной Святым престолом вне закона, ее союзом с мощным королевским домом. Карл IX был готов подписать и предварительный союзнический договор, не включающий условия замужества английской королевы, но только в очень осторожных выражениях. Подставлять Францию под гнев Рима и Мадрида без гарантий из Лондона? Вот уж нет! Вот если Елизавета выйдет замуж за его брата, он готов поддержать Англию как угодно, и в чем угодно.

Чарльз IX Французский

Елизавета продолжала молчать. Посол Франции, Ла Мот, решил форсировать события, и припугнуть королеву возможностью того, что, если она не поведет себя адекватно относительно предложения, Франция может признать права Марии Стюарт на трон Англии. Зря он это сделал. Потому что посол мог только сотрясать воздух словами, за которыми вряд ли было что-то серьезное, а вот Елизавета была королевой, которая могла ответить на угрозу действием. Она и ответила, отрядив Смита начать переговоры с Филиппом относительно помощи Англии ему в распрях с Францией относительно Фландрии. Даже для Сесила, адвоката французского брака, угроза французского посла оказалась слишком наглой. Он заявил, что предпочтет воевать и с Францией, и с Испанией на два фронта, чем освободить Марию.

Франция сдалась. 19 апреля 1572 года договор между Францией и Англией был подписан и скреплен большими печатями. О Марии в нем не было ничего. О браке с Алансоном – тоже, об этом король решил сделать отдельный договор

@темы: Elisabeth I

---

До и после и Star Trek

Однако... Тетеньке, кстати, 60 лет и минус 45 кг. Кто сказал, что "взрослым" значительно похудеть практически невозможно?



Кирстен Луиз «Кёрсти» Элли, она же лейтенант Саавик из



Кстати, о ЗВ и СТ:



И турки не хуже!

@темы: "экранизации vs каноны"

---

Просто полюбопытствовала

мстительный тестик

Мстительный Лев

Мстительный гороскоп via Настра LJ
Интересное: Кошачий рай, далее Флешмоб-субботник

@темы: "нетягостная бредь"

---

!!!!!!

15.09.2011 в 05:45

Пишет  Svengaly:

14.09.2011 в 19:08

Пишет  Моаййнас:

Оригинал взят в Тот случай, когда перепост действительно необходим

Пожалуйста, помогите распространить информацию!

24-25 сентября в Санкт-Петербурге, в ДК имени Горького пройдёт первая,организованная волонтёрами,выставка-раздача бездомных животных "ДОРОГА ДОМОЙ".

Появился спонсор, который оплатит аренду зала. Но, помимо аренды, еще необходима и реклама мероприятия. ОТ РЕКЛАМЫ И ЗАВИСИТ УСПЕХ ВЫСТАВКИ! Чем больше людей распространит это сообщение, тем больше хвостатых уедут домой.

---

Аааааа! Какая гадалкаааа!!!!

Ах, эта женщина!...

Ваше имя … Надевать не стану юбку узкую, Чтоб казаться чуточку стройней! Я люблю свою фигуру «русскую»… Как там говорится? Всё при ней? Всё при мне, причем всего – в достатке. Что лукавить: кое-где – в избытке…Я – богиня сливочной помадки! Или жрица шоколадной плитки! И в моих округлостях таится, Кажется, Загадка Мирозданья…Вам такой, худышки, не добитьсяАмплитуды бёдер колебанья! Ароматы сдобы источая, Я себя впечатываю в Вечность, Собственный стандарт провозглашая: 100 (сто) х 100 (еще раз сто)+ ∞ (и бесконечность)…

все гадания на aeterna.qip.ru

и на свое имя

Ах, эта женщина!...

Ваше имя … Я ухожу… на завтра строить планы, вычёркивать всё то, что я любила, зализывать на сердце раны и забывать помесячно, что было… Я ухожу… что было не срастается, страстей огонь вдруг обернулся стужей: уже не бешенно — спокойно бьётся сердце, что обещало вырваться наружу… Я ухожу, чтоб больше не вернуться. Два дня стерпев, я протяну и больше… С улыбкой на губах, чтобы проснуться, я ухожу… Так будет проще...

все гадания на aeterna.qip.ru

Спасибо,  Кьяра Сорель!

@темы: "нетягостная бредь"

---

Елизавета I - как с толком истратить 2000 фунтов

Из Шотландии Елизавету просили, конечно, о помощи. Но она увязла на три месяца в бесконечных дебатах об административном управлении Шотландии. Она считала, что на время регентства при малолетнем короле должны быть две партии, и что земли и имущество, конфискованные у сторонников Марии, должны быть им возвращены, потому что они были наказаны, по сути, за верность своему суверену. Лорд Мар, ставший регентом после смерти Леннокса, выразил пожелание, чтобы английская королева, в таком случае, помогла деньгами восстановить то, что потеряли его сторонники – партия короля, протестанты. Как известно, Елизавета любили деньги намного более страстно, чем какую угодно религию, и эту финансовую помощь у нее выжимали буквально по каплям.

Мария подписывает отречение

Конечно, лорды королевы привычно проклинали нерешительность Елизаветы, а шотландцы – ее скупость. Но, возможно, у Елизаветы были свои причины несколько прижать лорда Мара: Нортумберленд, один из главарей восстания северных лордов, по-прежнему находился в Шотландии. Приблизительно в тех же условиях, в каких Мария находилась в Англии. Ситуация сложилась любопытная, потому что у Елизаветы была сила вмешаться в шотландские дела в пользу малолетнего короля, а у регента был Нортумберленд, которого жаждала заполучить в свои руки Елизавета. Начался торг.

Регент требовал, чтобы королева хотя бы потребовала от шотландских католиков признать короля Джеймса. Елизавета обещала. Но лорду Мару хотелось большего, ему хотелось, чтобы Елизавета конкретно помогла установлению порядка в соседнем королевстве, а не отделывалась пустыми обещаниями. Если она выполнит то, что обещает, то и лорд Мар сделает всё, о чем она просит. В противном случае, он не считает разумным раздражать Филиппа Испанского, подданным которого провозгласил себя Нортумберленд. Не то, чтобы лорд-регент не хотел избавиться от нежеланного то ли гостя, то ли пленника. Вокруг Нортумберленда в Шотландии вились интриги того же рода, что и вокруг Марии Стюарт в Англии. Масштабы были поскромнее, но тем не менее. Так что получить реальную возможность как-то повлиять на капризную королеву Англии, было сущей манной небесной для человека, отвечающего за Шотландию.

лорд Мар

Елизавета пообещала тысячу фунтов. Но она, по какой-то причине, испытывала глубочайшее недоверие к шотландским политикам. Возможно, у нее были на то объективные причины. Скорее всего, она просто не могла им простить беспрецедентного смещения своей законной королевы. И она открыла тайные переговоры с лордом Лохлевена. Тот пообещал Елизавете продать Нортумберленда за ту же сумму, которую обещала ему за освобождение мужа графиня: за 2000 фунтов. Если королева откажется, он найдет, с кем поторговаться, читай – с Филиппом. Вот такой язык Елизавета понимала, и такому языку доверяла. Уильяму Дугласу было действительно безразличны дела веры и политики. Он мог продать графа или в Лондон, или в Брюссель. Главное, получить за это звонкую монету. И 29 мая 1572 года граф Нортумберленд, вовлеченный в проклятое восстание северных лордов своей истеричкой-женой, был обменян в Колдингхеме на 2000 фунтов.

Королева получила, что хотела, а регент Шотландии не получил ничего, кроме открытой гражданской войны. Партия королевы и партия короля жгли, грабили, вешали одинаково прилежно, и одинаково страстно выражали ненависть к англичанам. Но беды Шотландии Елизавету не интересовали, а реальной опасности обескровленная и разделенная страна Англии не представляла. Жестоко, эгоистично – но по-королевски.

@темы: Elisabeth I

---

Красота... Кулоны-флаконы для духов

Есть на ЖЖ интересный блог, где красоты много, рекомендую:
http://wienta.livejournal.com/262229.html#cutid1

1




2


3


4


5


6


7



Похожие темы
Старинные флаконы для духов
Флакон для духов, 1740г.
Art Nouveau Perfumer - Флакон для духов, начала 20-го века
Пара флаконов для духов Викторианской эпохи

@темы: "красотища"

---

Будничное

Дыбр, мрачноватый

За последние пару недель пришла к печальному выводу: я так и не научилась выплескивать напряжение. Чем сильнее буря внутри, до жжения в сердце, тем меньше проявлений эмоций. Я ужасно собой недовольна, до критического предела, в котором просто ухожу в читательский запой. Прочла всю Веронику Иванову... Она чудесная, но чтением-то проблем не решить.

Так много было перемен за последние два года, и еще больше на подходе. Я люблю перемены, но в таком количестве они несколько напрягают. И это кошмарное чувство вины. Не вытянула, не заставила себя поднапрячься, не промолчала, не проявила, не успела, не довела до ума... Могла бы больше из себя выжать? не знаю. Может, и нет.

Кстати, купила "Белую королеву" Грегори, хотя была на нее здорово обозлена за "Любовника девственницы" (про Елизавету и Дадли). Любопытство пересилило. Читаю, и удивляюсь. "Белая королева" про Элизабет Вудвилл так же волшебно хороша, как и "Красная королева" про Маргарет Бьюфорт. И практически без исторических косяков. Ну отправила она убивать короля Генри VI всех троих братьев Йорков. Но хоть не вешает это привычно на Ричарда, и замечает, что ключ и доступ мог быть действительно только у короля.

Почему так многие историки историки сдуваются именно на Елизавете? Даже неунывающий Старки, даже Фроде, не говоря уж о других. Антуан на ЖЖ хвалил Элтона, взяла на заметку.

Причина же моей меланхолии в том, что мы собираемся вернуться жить в столицу. Ничего драматического, со всех сторон плюсы, но невыносимо больно расставаться с мечтой.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Елизавета I - королева продолжает вести свою игру

Я не знаю, обвинял ли кто-то, кроме Фроде, Елизавету в событиях Варфоломеевской ночи. Фроде считает, что если бы она вышла замуж или за Анжу, или за Алансона в 1571 году, никакого кровопролития бы не случилось. Объединенные Англия и Франция освободили бы Нидерланды. Католические государства Германии стали бы протестантскими. Не было бы даже Тридцатилетней войны. Но Елизавета поставила свое отношение к браку выше долга перед государством, практически подтолкнула собственных ноблей к предательству. Если бы она вышла замуж, жизнь Марии Стюарт могла бы быть совсем другой.

Бедный Фроде. Сын священника-протестанта, он, по-моему, так и не понял, что политика использует религию, как дубину, но никогда не руководствуется религией. Он так и не понял, почему Елизавета так отчаянно сопротивлялась попыткам выдать ее замуж, почему она не хотела назначить себе преемника. А ведь всё было в бумагах Сесила, прямо перед его носом.

«Если бы Бог послал нашей госпоже мужа, а со временем и сына, мы могли бы надеяться, что нашими потомками будет править мужчина. Эта работа слишком велика для слабого пола и слишком сложна для их простого ума», - писал Сесил своему другу Трогмортону еще в 1559 году. Елизавета знала, о чем мечтают ее советники. Выйди она замуж, она осталась бы королевой только по титулу.

Что касается объявления преемника, то Елизавета сама дала ответ своему совету, когда они зашли в своих требованиях слишком далеко. Она напомнила им, как они примчались к ней, «словно стадо», когда ее сестра, королева, умирала в своем дворце. Она, Елизавета, не желает стать живым политическим трупом при малейшем кризисе. Она не даст им того шанса, который дала им Мэри.

Эгоизм? Возможно. Жажда неограниченной власти? Конечно. Как признавала Елизавета, она никогда не была ангелом. Собственно, даже если бы она была ангелом, она не смогла бы и в том случае поступать так, как ей хотелось. Ведь она не хотела казнить Норфолка, хотя и не верила, конечно, в его покаянные клятвы. Уже подписав приказ о его казни, она среди ночи вызвала Сесила, чтобы заявить ему, что собирается герцога помиловать. Признать виноватым, но помиловать властью королевы. Что, конечно, Сесила совершенно не устраивало, да и не его одного.

«Беззаботность ее величества в отношении себя не только поражает меня, но и заставляет думать, что вся гигантская работа, проделанная за границей, пошла прахом из-за ее небрежности к себе», - пишет ее кузен, лорд Хансдон, Сесилу. И заканчивает так: «Милорд, я знаю, что вы мудры и заботитесь о ее королевстве. Не разрешайте опасению обидеть кого-то позволить ей мчаться прямиком к краху. Напомните ей политическую мудрость ее предков, являющуюся общей для всех принцев: смертельных врагов уничтожают, даже если ими окажутся собственные родственники».

Норфолка Елизавете было элементарно жалко. Герцог имел некоторые военные способности, но он был наредкость невезучим и несчастным, лишенным элементарной житейской мудрости человеком. Слабым душевно, прежде всего, и королева это слишком хорошо понимала. Другой ее враг, и тоже родственник, слабым не был. В тот самый момент, когда участие Марии Стюарт в заговоре против жизни Елизаветы было абсолютно доказано, королева имела право Марию казнить. Этого опасались и Филипп Испанский, и герцог Альба. Опасались, но не стали бы возмущаться: Елизавета была в своем праве.

Но Елизавета не пошла дальше того, что за Марией стали приглядывать повнимательнее, и, наконец, объявили ее открыто «бывшей королевой Шотландии». Современники удивлялись, почему англичане просто не наняли какого-нибудь головореза, и не исправили этим своего вмешательства в дела Шотландии в Лохлевене. Но факт остается фактом: суд по делу заговора Ридольфи Марию не затронул вообще. Более того, когда графа Шрюсбери вызвали свидетелем в Лондон, Мария сообщила его заместителю, что вообще никогда ни о каком Ридольфи не слышала. Росс ей лгал, ее добротой воспользовались, чтобы выудить у Филиппа нужные сведения, а что касается Норфолка, то какое она к нему имеет отношение? Если он в чем-то виноват перед своей королевой, то пусть сам и отвечает. И Мария отправила Елизавете очередное послание, обвиняющее всех, и оправдывающее ее.

Шрюсбери привез из Лондона разрешение ослабить охрану Марии. Ей снова разрешили выходить за ворота замка, и она немедленно воспользовалась свободой для того, чтобы вернуться к прежней деятельности. Снова тайком передавались письма, снова плелись заговоры. Похоже, что католик Шрюсбери потерял, в результате, к своей пленнице последний пиетет. Ее людей он предупредил, что если их мельтешение будет продолжаться, то их ждет в конце пути виселица в Лондоне.

Если бы только Елизавета нашла в себе силы покончить с вконец обнаглевшей Марией раз и навсегда… Шотландия была бы ей благодарна. Потому что страну раздирали междоусобицы, в которых не щадили никого. Если люди партии Марии захватывали замки людей партии лорда-регента, то после них оставались только пепелища и трупы. Возраст, пол, титул – не спасало ничто. Кошмарна история леди Форбс, погибшей с детьми и всем населением Тови Кастл. Еще более кошмарно то, что эту трагедию партия королевы отпраздновала, как радостное событие.

О леди Форбс из Тови Кастл: en.wikipedia.org/wiki/Edom_o_Gordon



Слова: www.sacred-texts.com/neu/eng/child/ch178.htm

@темы: Elisabeth I

---

Котокартинок немного

---

Крысы реабилитированы?

Barney Sloan, "Black Death in London"

"For centuries rats have been blamed for spreading the Black Death, helping to consign millions of people to an agonising death.

But, according to one archaeologist, the rodents are innocent. Instead, the blame for passing on the disease that wiped out a third of the population of Europe could lie with the victims themselves.
The Black Death is widely thought to have been an outbreak of bubonic plague caused by bacteria carried by fleas that lived on black rats. The rodents spread the plague from China to Europe and it hit Britain in 1348.

Destroyer: A man carries a child suffering from the plague in 1349

However, according to historian Barney Sloane, the disease spread so quickly that the rats could not be to blame.

Dr Sloane said the increased spread of Black Death over the winter of 1348 coincided with a seasonal decrease in the number of both rats and fleas, which are susceptible to cold.

He also pointed out that rats are also killed by bubonic plague, but said there were no large deposits of rat bones from the 14th century.

The epidemic, which is reckoned to have claimed 75million lives worldwide, spread from person to person in crowded medieval cities, Dr Sloane said.

His findings even cast doubt on whether the Black Death was actually bubonic plague, and not something with similar symptoms.

 

Dr Sloane, formerly a field archaeologist at the Museum of London, said: ‘We ought to be finding great heaps of dead rats in all the waterfront sites but they aren’t there.

'Rats were carriers but they also died from bubonic plague. If it had been this disease you would expect to find large deposits of 14th century rat bones. These would have survived the centuries in the timber waterfronts in the city, but we found very few bones.'

‘And all the evidence suggests the plague spread too fast for the traditional explanation.’ Dr Sloane, the author of The Black Death in London, added: ‘It was originally thought the plague arrived in England in the spring of 1348 and had spread to London by late summer.

‘My research suggests it arrived in England in autumn and had reached the capital by November.

‘Its spread accelerated over the winter. If it had been bubonic plague – which is spread by rats – we would expect the spread to slow down over winter because rats are susceptible to the cold.’

Dr Sloane said as many as two thirds of the capital’s 60,000 population died. Their symptoms included lumps under the skin, fever, coughing and vomiting of blood.

His work adds to previous research that questions whether the Black Death really was bubonic plague.

The historian said chronicles from the time pointed to a different method of transmission - person to person.

'All the evidence I've looked at suggests it had to be person to person due to the speed by which it spread,' he said.

As panic gripped the capital, the numbers of wills soared among the wealthy citizens who realised they could be next.

'We still have many of the wills of citizens who had property in London,' Dr Sloane said.

On 5 February, 1349, Johanna Elys left her property to her children Richard and Johanna. She spelled out even what pots and pans they would receive. Her husband was already dead and she died just 72 hours after making the will.

Dr Sloane said pneumonic plague could be spread from person to person, but this would first need to mutate from bubonic plague.

This suggests the Black Death was another, as yet unknown disease, that had the symptoms of swollen lumps alongside a high fever, fetid breath, coughing, vomiting of blood and foul body odour.

Dr Sloane estimates nearly half the nation's population died during the outbreaks in Edward III's reign (1312-1377), and documents some fascinating social changes.

'All of a sudden people become concerned about where they will be buried and start specifying where in the church yard they will be placed,' he said.

'This may be after witnessing relatives flung in plague pits.'

A 15th century image showing the disease that affected all Europe: Accounts describe skin swellings, but this doesn't automatically mean it was bubonic plague

He went on: 'The people left also provide more charity and at a local level. They start giving it to their parishes rather than far away monasteries. Lepers, hermits and prisoners all receive more in bequests - perhaps in a bid to appease God.'

Dr Sloane's research builds on findings by a team led by Dr James Wood at Penn State University.

They also questioned the assumption that the Black Death was bubonic plague, as other diseases could cause swellings under the skin.

They studied bishops’ records of the replacement of priests in several English dioceses.

'These records indicate that the spread of the Black Death was more rapid than we formerly believed,' Dr Wood told the American Association of Physical Anthropologists in 2002.

'This disease appears to spread too rapidly among humans to be something that must first be established in wild rodent populations, like bubonic plague.'

Plague: Accounts suggest the Black Death in 1348-1349 was viewed as God's punishment on the people"

@темы: Англия Плантагенетов