Как известно, первый серьезный проект относительно убийства королевы Елизаветы рассматривался в Испании еще в 1572 году. Именно за участие в этих планах герцог Норфолк и расплатился головой. План был несколько фантастичен, с современной точки зрения, но, возможно, мог бы и осуществиться, если бы английские католики были более активны. Но дело даже не в этом. Дело в том, что тогда впервые было озвучено, что Елизавету следует убить.
Елизавета и Уолсингем
читать дальшеВ 1573 году папский легат в Мадриде, епископ Николас Орманетто, уже активно призывал к свержению протестантского правительства в Лондоне: «Секретарь Сесил, которого можно назвать королем Англии, так велики его власть и авторитет, старается любыми путями и способами искоренить католическую веру в королевстве, и натравить еретиков на соседние государства…
И там наша королева (Мария Стюарт), которая, несмотря на все старания самозванки, на все угрозы секретаря, отказывается вступить в секту гугенотов; нет, пусть она всего лишь женщина, одинокая среди множества врагов, угнетаемая и обесчещенная в глазах всего мира – она остается твердой последовательницей католической веры, заслуживающей, во имя гуманизма, защиты всех христианских принцев.
Какой славой, какой заслугой для его Католического величества (Филиппа) была бы реставрация святой веры в Англии и Шотландии!...»
Ватикан, впрочем, пытался как-то балансировать между реалиями положения дел в Англии, и мечтами о рекатолизации острова. В 1573-74гг Святейший Престол был вынужден признать, что экскоммуникация Елизаветы не принесла никакой пользы, но причинила много вреда. Уже тот факт, что католические дворы Франции и Испании наперегонки искали дружбы «еретички», был достаточно убийственен для авторитета Рима.
В архивах Ватикана сохранился меморандум того времени, согласно которому английским католикам разрешается подчиняться Елизавете в светских вопросах, признать ее главой англиканской церкви и даже защищать ее от незаконных нападений. Но ни одному католику не разрешалось защищать Елизавету от нападений тех, кто действовал, руководствуясь буллой об экскоммуникации. Меморандум также признавал право свержения Елизаветы во имя религиозного объединения Европы под эгидой общей, католической, церкви.
Противоречивый документ, мертворожденный по сути, но удобно оправдывающий попытки любой агрессии против Англии, если она начнется под знаменами католической веры, да и любого политического убийства, если убийца догадается сослаться на то, что действует во славу Святого Престола и всего христианского мира. Не любой, тем не менее, догадался бы. На коронованных особ всегда охотились еще и всякого рода безумцы. Некий Джон Самерфилд повсюду твердил, что собирается застрелить Елизавету, потому что она, на самом деле, змея-оборотень. Самерфилда казнили на всякий случай, хотя комиссия юристов и дала заключение, что он – «лунатик», безумец.
Где-то с 1574 во Франции и в Риме начали свою деятельность католические семинарии, куда набирали англичан-эмигрантов. Семинаристы, как их называли, провозили в Англию католическую и антиправительственную литературу, внедрялись на службу к аристократам, вербовали себе сторонников – вели, как это называется на современном языке, подрывную деятельность. Сколько в стенах этих семинарий было задумано покушений – знали только Уолсингем и Сесил.
Уолсингему принадлежал план собрать всех католиков королевства, и выселить их из Англии прочь, в Северную Америку. Сэр Фрэнсис оказался в этом несколько впереди своего времени, но идея принадлежит ему. Что Уолсингему удалось, так это образовать десяток интернационных поселений для особо твердолобых католиков, самым знаменитым из которых стал Висбич. Скандально знаменитым, потому что вместо того, чтобы отделить волков от овечек, аббатство стало чем-то вроде католической семинарии в самой Англии. Даже дочь коменданта этого своеобразного поселения обратилась в католичество.
В 1580 году правительство Елизаветы решило перейти к еще более жестким мерам по отношению в католикам и прочим неблагонадежным. До тех пор в Англии довольно благодушно относились к агностикам, которые были и тогда, разумеется. Люди, не испытывавшие потребности искать опору в Библии, своего прохладного отношения к религии как таковой не скрывали. Но вот парламент 1580-81 гг принял билль, согласно которому те, кто не посещал церковь по воскресеньям, должны были платить штраф в 1 шиллинг за воскресенье, или целых 20 фунтов, если их в церкви не видели месяц. Есть записи, дающие некоторое представление о положении дел: за следующие 5 лет только 76 человек заплатили штрафы на сумму 8 938 фунтов с хвостиком, что составляет полтора миллиона фунтов на нынешние деньги. Тех, кто въезжал в Англию с целью обращения протестантов в католическую веру, предупреждали, что их будут ловить и судить, как государственных преступников.
Не все соглашались платить штрафы, и через пять лет новый билль дал право короне конфисковать земли упрямцев. Этот бизнес оказался тоже весьма прибыльным, 3 332 фунта за 5 лет. Билль давал католическим вербовщикам 40 дней на то, чтобы покинуть королевство. В противном случае, выловленных казнили уже и без суда.
Второй герцог Бэкингем, Генри Стаффорд, был именно тем Бэкингемом, который предал Ричарда III. Причем, предал глупо – ведь у него не было ни малейших симпатий ни к покойному Эдварду IV, ни к слишком деловой вдовствующей королеве Элизабет Вудвилл, ни к их потомкам. Дело в том, что Элизабет, став королевой, начала активно устраивать своих многочисленных братьев и сестер в выгодные браки. Поскольку Генри Стаффорд оказался в 5 лет круглым сиротой, королева прибрала в свои цепкие ручки опекунство над маленьким герцогом. Это значило, что она могла пользоваться доходами со всех владений этой ветви Стаффордов, да еще и распоряжаться брачными перспективами мальчика. Она и распорядилась, выдав за него, году эдак в 1465, замуж свою сестру Катрин. Та была на 2 года моложе супруга, то есть тоже ребенком.
читать дальшеНичего хорошего из такого брака не последовало. Если бы дети росли среди любящих родственников, они, возможно, стали бы вполне любящей парой. Таких примеров предостаточно, хотя, конечно, обычно аристократы только обручали своих детей, а уж те самостоятельно подтверждали согласие на брак, достигнув 14 лет. Или не подтверждали. Но королева выбора юному герцогу не оставила, и относилась к нему достаточно скверно. В чем здесь дело – можно гадать долго. Элизабет была хорошей матерью, очевидно. Она была преданной сестрой, это точно. Но ее положение среди придворной знати было неопределенным.
Неизвестно, насколько на самом деле проблема была в том, что ее мать-принцесса вышла замуж за сквайра из персонала своего первого мужа. Я знаю несколько подобных случаев, и никто дам-герцогинь не осуждал. Возможно, дело было в том, кем был первый муж Жакетты Люксембургской, а он был герцогом Бэдфордом, которого вся Англия боготворила. Жакетта была бы не последней женщиной в истории, которой не простили «предательства памяти» великого человека.
Возможно, дело было в самой Элизабет, вдове ничтожного деревенского джентельмена-ланкастерианца, которая стала через второй брак ярой йоркисткой и основательницей новой династии. Причем, с большой выгодой для себя и своей семьи, чего нельзя сказать о сотнях аристократов, потерявших все, что они имели, и всех, кого они любили, в войне Роз. Учитывая, что отец и дед герцога были именно ланкастерианцами, а все выгоды от их гибели получила предательница, ставшая йоркисткой…
Впрочем, никто толком не может сказать, как именно сосуществовала пара Бэкингемов. О том, что они друг друга ненавидели, есть только одно зарегистрированное свидетельство, которое может быть и неправильным. Во всяком случае, Катрин родила мужу четверых детей, даты рождения которых подтверждают то, что пара не избегала друг друга. Нет также свидетельств о том, что у Генри Стаффорда были бы бастарды.
Судя по всему, герцог не был приятным человек, и не был человеком умным. У него были причины ненавидеть дом Йорков. Но у него не было причин предавать Ричарда, который исправил все несправедливости, возвысил Бэкингема, вернул ему все оттяпанные короной владения, да еще и новых прибавил. Допустим, герцогу задурил голову многохитрый епископ Мортон, ведь герцогу было в 1483 году всего 28 лет, половину из которых он прожил под властью женщины, которую страстно ненавидел. Жажда самому одеть на голову корону и взять реванш за пережитые в прошлом унижения могла оказаться непреодолимой.
Повинен ли Бэкингем в исчезновении «принцев из Башни»? Скорее всего. Только у него была власть, дававшая в принципе допуск к принцам. Ричарда на тот момент не было в Лондоне, да и не было у него причин избавляться от племянников. В конце концов, они были сыновьями брата, которого Ричард доказуемо любил. А вот для Генри Стаффорда они были детьми тех, кого он ненавидел.
Третьим герцогом Бэкингемом стал старший сын Генри, Эдвард Стаффорд. Как и отец, он остался сиротой в 5 лет, и тоже был отдан властью нового короля под опеку. На этот раз родословная опекуна не могла оскорбить даже гордых Стаффордов. Опекуном стала мать нового короля, Маргарет Бьюфорт, дама высокой репутации и благороднейшего происхождения. Что касается матери герцога, то ее просто выдали замуж. Несколько двусмысленно, надо признать. С одной стороны, ее мужем стал дядя короля, Джаспер Тюдор. С другой стороны, муж был старше жены почти на 30 лет, и родословная у него была… Да, он был признан, как сводный брат, королем Генри VI, но история так и похоронила неразрешенным сомнение в том, были ли его родители вообще женаты. Впрочем, Катрина пережила престарелого мужа, и в третий раз вышла, кажется, вполне по любви.
Что касается самого Эдварда, то право на его женитьбу просто купили. Граф Нортумберленд заплатил королю Генриху VII астрономическую сумму в 4000 фунтов, и купил, таким образом, состоятельного мужа для своей старшей дочери Алиэнор. Невесте было 16, жениху 11 лет. Вот у этой пары жизнь вряд ли была веселой. Похоже, что после рождения сына и наследника каждый из них зажил своей жизнью.
Эдвард Стаффорд тоже не был приятным человеком. Да что там, во многом он был просто чудовищем. Например, его осенила мысль возродить в своих владениях крепостное право. Его клерки перелопатили массу данных о том, кто из живущих во владениях герцога имел в предках крепостных. На этом основании, Бэкингем надеялся наложить свою пухлую лапу на имущество сквайров и фермеров. У него были судебные споры с более, чем пятьюдесятью членами его собственного хозяйства, не говоря о незаконных арестах и попытках незаконных конфискаций. В Уэллсе дело дошло до вооруженных столкновений.
Впрочем, на плаху Стаффорда привел не характер, а все то же происхождение и амбиции. Если его отец думал, что может быть королем от Ланкастеров против короля от Йорков, то самого Эдварда Тюдоры обоснованно держали под подозрением в принципе, как аристократа из рода Плантегенетов с куда как большими правами на корону, чем Тюдоры. Королю Гарри нужен был всего лишь небольшой толчок для того, чтобы его знаменитая паранойя проснулась и заявила о себе. Это и произошло, когда сестра герцога стала любовницей короля. Стаффорды не могу быть игрушкой для Тюдоров! – дал понять своему королю герцог, и заключил сестрицу в монастырь. Ничего он этим не добился, потому что у сестренки тоже был характер фамильный, но вот король свел с ним счеты, хоть и не сразу.
Для начала, он сделал герцогом Чарльза Брэндона – помимо всего, еще и потому, чтобы Бэкингем не был единственным. Затем, он стравил Бэкингема и кардинала Волси, благо, Бэкингем Волси ненавидел страстно и открыто. Как ни странно, этот злобный и напыщенный герцог был искренне верующим католиком, которого стиль жизни кардинала оскорблял до глубины души. Поговаривали, что он даже собирался заказать убийство кардинала.
Король Гарри долго собирал на Стаффорда компромат – и таки подвел его под топор палача. Не сказать, чтобы он герцога не предупреждал уже в 1518 году, что убийства, грабежи, изнасилования и беспорядки, которые учиняет гвардия Бэкингема, не оставляют короля безразличным. Собственно, короля не оставляла безразличным и численность этой гвардии (около 400 человек). Но Эдвард Стаффорд с упорностью, достойной лучшего применения, вел себя по-королевски, будучи по крови действительно принцем.
Не сказать, что Стаффорд не видел себя в будущем королем Англии. Или, по крайней мере, своего сына. В 1519 году Бэкингем женил своего наследника на Урсуле Поль, внучке Джорджа Кларенса, что сделало его родственником правящей династии. А у короля так и не было сына. С точки зрения Эдварда Стаффорда, это было закономерно. Дело в том, что казнь сына Джорджа Кларенса глубоко потрясла в свое время многих, от Катарины Арагонской до Стаффордов. И многие верили в то, что Тюдоры навлекли казнью умственно отсталого, абсолютно невинного молодого человека на свой род проклятие. Ведь вскоре после этой казни король Генри VII потерял сына-наследника, жену, и новорожденного ребенка. Бэкингем в проклятие верил, о чем неоднократно говорил.
Помимо проклятия, имелось и пророчество, сделанное картезианским монахом Николасом Хопкинсом. Обычно монахи не занимаются предсказаниями будущего, но Хопкинс переносил монашество так тяжело, что ему приходилось вечно поститься и молиться, в результате чего его стали посещать видения. Он напророчил, что шотландский король не вернется домой, если вторгнется в Англию, и оказался прав. Следующим пророчеством брата Хопкинса было то, что король Гарри умрет без наследника, и следующим королем станет герцог Бэкингем.
В 1520 году Эдвард Стаффорд обнаглел уже настолько, что завербовал себе на службу Уильяма Балмера, который входил в число служащих короля Генри. Тот сдуру явился во дворце с гербом Бэкингемов на камзоле. В живых он остался чудом. Помимо прочего, его брат, Джон, был главным шерифом Йоркшира, что придало всему эпизоду особое звучание. В том же году герцог запросил у короля разрешение отбыть в Уэллс, в сопровождении 500 собственных гвардейцев, которые могли бы, при необходимости, надеть доспехи. Король задумался, потому что Бэкингем, в принципе, мог поднять под свое знамя около 5000 человек.
Вместо разрешения, к герцогу отправился приказ прибыть к королю. У обвинения были свидетели: капеллан герцога (Джон Делакур), его канцлер (Роберт Гилберт), монах Хопкинс и бывший служащий Чарльз Книвет, которого герцог недавно уволил.
Суд над Бэкингемом вошел в историю, как суд несправедливый. Не потому, что свидетели лгали. Они сказали то, что действительно имело место быть: об уверенности герцога в том, что ему суждено стать королем, об угрозах в адрес короля, о вере в проклятие Тюдоров и прочее. Другой вопрос, насколько справедливо было всерьез воспринимать каждое высказывание этого вспыльчивого человека, не обладавшего ни большим умом, ни последовательностью в действиях. В том же 1520 году он объявил своим приближенным, что вообще собирается в Иерусалим, и поэтому начал отращивать бороду, поклявшись, что не будет бриться до тех пор, пока не попадет в Святой Город.
В 1521 году Эдвард Стаффорд был казнен за государственную измену. В 1523 году, решением парламента, титул герцогов Бэкингемских был «заморожен», а их обширные владения отошли к короне. Собственно, для хозяйства герцогов это было к лучшему, потому что предыдущие поколения, увлекшиеся собственной политикой, совершенно запустили домашние дела.
Сын Эдварда стал, после смерти короля Гарри, всего лишь бароном Стаффордам, да и то только потому, что не потребовал ни гроша от имущества своих предков. Возможно, напрасно, потому что семья оказалась плодовитой, и к 1636 году обеднела настолько, что лишилась баронского титула. Следующим герцогом Бэкингемом стал Джордж Вильерс уже при Стюартах.
Честно говоря, меня изрядно шокировал поток осуждения в адрес Израиля, который обменял одного-единственного капрала на чуть ли не тысячу палестинцев. Даже не входя в подробности диковатых рассуждений, ужаснул сам факт того, что рядовые граждане стали мыслить с глобальным цинизмом: что значит жизнь одного человека по сравнению с принципом не поддаваться шантажу террористов. Поздравляю, ребята. Именно такого наплевизма террористы и ожидали. И еще хочется спросить осуждающих: а если бы на месте этого капрала был ты сам? Хотел бы ты, чтобы твоя страна тобой пожертвовала ради высокого принципа?
Освобождение или выкуп евреев из неволи всегда было и остается мицвой - одним из основополагающих принципов иудаизма. Еще в древние времена сделки с врагом по выкупу и обмену пленных всегда сопровождались острой общественной дискуссией. Однако сомнению подвергалась не сама необходимость обмена, а лишь цена, которую приходилось платить за освобождение.
В ходе всех войн, начиная с Войны за Независимость, Израилю приходится вплотную сталкиваться с проблемой освобождения из плена своих солдат. В отличии, например, от России, где цена жизни солдата ничего не стоит, Израиль готов платить самую высокую цену ради спасения каждого своего солдата.
Свою твердую решимость никогда не бросать своих солдат, Израиль доказывает на протяжение всей своей истории
Первые сделки по обмену пленными между Израилем и арабскими странами состоялись уже во время Войны за Независимость в 1948 и 1949 годах. В ходе той войны в арабском плену оказалось около 900 израильтян. В руках Израиля были около 6 тысяч пленных арабов.К июлю 1949 года сделки по обмену пленными со всеми сопредельными государствами были осуществлены. Все израильтяне, как военные, так и гражданские, вернулись домой. читать дальше В декабре 1954 года на Голанских высотах, контролировавшихся сирийцами, противник захватил израильскую разведгруппу из пяти человек. Один из ее членов, Ури Илан, покончил собой во время следствия, и его тело было передано в Израиль. Четверо остальных вернулись на родину в марте 1956 года, после 15-месячного нахождения в плену в обмен на 41 сирийца, находившегося в руках ЦАХАЛа.
В октябре 1956 года началась операция «Кадеш» на Синайском полуострове. На этот раз «урожай» египетских пленных оказался как нельзя обильным — их число достигло 5500. Все они были обменяны на 3 наших солдат, оказавшихся в руках египтян еще до войны в результате столкновений на границе, а также единственного израильского пленного этой войны — летчика, сбитого египетскими зенитчиками над Синаем. Сама сделка была успешно завершена в феврале 1957 года.
В марте 1961 года солдаты бригады «Голани» атаковали сирийские опорные пункты, беспокоившие огнем населенные пункты Галилеи. 18 сирийских военнослужащих были захвачены в плен и в декабре 1963 года обменяны на 11 израильских солдат и гражданских лиц, находившихся в сирийском плену. Важно отметить, что израильтяне, захваченные сирийцами, подвергались тяжелейшим издевательствам, и по возвращении домой большинству из них потребовалась серьезная медицинская и психологическая помощь.
В июне 1967 года вспыхнула Шестидневная война. По ее итогам в израильском плену оказалось 4338 египетских солдат и офицеров, а также 899 гражданских лиц. По числу иорданцев эти цифры составили 533 и 366 соответственно и, наконец, по сирийцам — 367 и 205.
В рамках большой послевоенной сделки с Египтом в обмен на всех его подданных Израиль получил 11 своих военнопленных, в большинстве своем бойцов специального подразделения морских коммандос, захваченных в ходе неудачной операции в Порт-Саиде, когда они пытались взорвать базировавшиеся там египетские корабли. Кроме 11 солдат и офицеров, в Израиль вернулась большая часть членов разведывательной сети, разоблаченных египтянами еще в середине 50-х годов и отбывавших с тех пор длительные сроки тюремного заключения.
Два израильских пилота были обменены на 428 пленных иорданцев. Ну и, наконец, в рамках сделки с сирийцами, еврейское государство получило пленного летчика и тела двух других, а Дамаск — 572 своих военнопленных.
В 1968 году ЦАХАЛ провел операцию «Караме», направленную против боевиков ФАТХа. Вместе с террористами в бою против израильтян деятельное участие приняла и иорданская армия. В обмен на 12 захваченных в плен иорданских солдат Израиль должен был получить тела бойцов, находившихся в оставленном на территории Иордании подбитом танке. В итоге было получено тело лишь одного солдата. В двух других гробах, переданных иорданцами, оказался пепел. До сегодняшнего дня они считаются пропавшими без вести.
Практически сразу после Шестидневной войны началась «война на истощение». Наиболее интенсивными были боевые действия против Египта, но также происходили многочисленные столкновения с сирийцами и иорданцами. Всего в ходе этой войны в египетский плен попало 12 военнослужащих ЦАХАЛа, а в плену сирийцев оказались три сбитых летчика. Уже в августе 1970-го, сразу после прекращения огня, египтяне вернули одного из пленных пилотов, а еще год спустя — солдата, захваченного в плен во время операции египетских коммандос на берегу Суэцкого канала.
В марте 73-го, за полгода до Войны Судного дня, сирийцы освободили трех пленных летчиков. Это произошло после того, как в результате блестящей операции спецподразделения генштаба ЦАХАЛа на территории Ливана были захвачены пять сирийских офицеров высокого ранга, совершавших объезд границы с Израилем. Именно на них и были обменяны пилоты.
По итогам войны Судного дня, в египетском плену находился 241 солдат и офицер ЦАХАЛа, в сирийском — 68 и в ливанском — 4. В свою очередь Израиль пленил 8372 египтянина, 392 сирийца, 13 иракцев и 6 марокканцев. Обмен пленными был осуществлен в июне 1974-го. Вместе с сирийцами и египтянами Израиль также отпустил марокканцев и иракцев.
Необычная на тот момент сделка была заключена в апреле 1975 года. В обмен на тела 39 бойцов ЦАХАЛа, погибших в 73-м и найденных египтянами на контролируемой ими территории, Израиль отпустил на свободу 92 террориста и палестинских заключенных.
В 1978 году против инфраструктуры террористов в Ливане была проведена крупномасштабная операция, получившая известность как «Литани». В ее ходе израильский военный тендер, в котором находился гражданский вольнонаемный ЦАХАЛа и шесть солдат, по ошибке заехал за позиции армии. Возле города Рашидия он натолкнулся на террористов. Четыре солдата погибли в перестрелке, еще один вместе с гражданским смогли бежать, а один военнослужащий попал в плен. В марте 79-го, по договоренности с ООП, Израиль получил пленного в обмен на 76 террористов.
В ходе первой ливанской войны 82-го года в руки террористов в районе Бахмадуна попали восемь солдат ЦАХАЛа. Двух из них ООП передала организации Ахмеда Джибриля. В обмен на шесть солдат, оставшихся в руках ФАТХа, Израиль вернул палестинцам 4700 заключенных, находившихся в южноливанском лагере Анцар, и еще 100 заключенных из израильских тюрем.
В июне 84-го была совершена сделка и с сирийцами, принимавшими активное участие в войне. Израиль получил трех пленных и пять тел погибших, а Сирия 291 солдата, 13 гражданских лиц и тела 74 военнослужащих.
Но итог сделкам с сирийцами был подведен лишь в мае 85-го года. Тогда Дамаск вернул еще трех пленных израильских танкистов, а также двух солдат, находившихся в плену у Джибриля. В ответ из израильских тюрем вышли 1150 террористов. Позднее данное событие получило известность под названием «сделка Джибриля».
В 1997 году агенты Мосада были схвачены в столице Иордании Амане при попытке ликвидации одного из главарей ХАМАСа Машаля. Машалю впрыснули яд в ухо, однако иорданские власти сумели арестовать израильских агентов, совершивших покушение. Король Иордании Хусейн угрожал казнить арестованных агентов. Израиль, ради спасения своих людей, пошел на беспрецедентные шаги - Машалю, впавшему в кому, дали противоядие и Израиль выпустил из тюрем 20 палестинских заключенных, в том числе основателя и духовного лидера ХАМАСа шейха Ахмеда Ясина
В октябре 2000 года в районе Хар-Дов «Хизбалла» атакует патруль ЦАХАЛа и захватывает тела трех погибших израильских военнослужащих. Чуть позднее в ее руки попадает полковник запаса и по совместительству неудачливый наркоторговец Эльханан Тененбаум. Лишь в 2004 году после сложнейших переговоров при посредничестве главы германской разведки сделка была заключена. В ее рамках Израиль получил живого Тененбаума и тела погибших солдат, а в ответ освободил 400 палестинских террористов и 36 ливанских граждан.
17 июля 2008 года в Рош а-Никра на израильско-ливанской границе прошел обмен тел погибших при атаке Хизболлы израильских резервистов Эхуда Гольдвассера и Эльдада Регева. Их тела Израиль обменял на пять палестинских террористов, отбывавших пожизненные сроки в тюрьмах.Один из пяти обмененных террористов - Самир Кунтара, осужденный на четыре пожизненных срока за убийство в апреле 1979 года членов семьи Харан и полицейского. Одновременно ливанцам были переданы тела почти 200 боевиков, специально для этой цели эксгумированных с территории одного из кладбищ на севере Израиля, предназначенного для захоронения солдат противника.
как мне сделать, чтобы стибренные с торрентов фильмы открывались у меня нормально, а не в каком-то Windows Live, где они не открываются? Не могу закачивать приктически ни в одном формате, кроме CAMRip. Так обидно...
Вряд ли найдется семейство, более перегруженное чувством собственной исключительности, склонностью к головокружительным авантюрам, склочностью и… храбростью, чем Стаффорды. Мое воображение поразили выверты герцогов времен Войны Роз и Тюдоров, но, не сомневаюсь, и их предки много чего начудили - просто информация о них скупее.
читать дальшеПервый известный Стаффорд встречается уже в «Книге судного дня», являющейся, несмотря на грозное название, всего лишь сводом переписи населения, проведенном в 1086-88 гг методичным королем Вильгельмом Завоевателем. Уже этот Стаффорд был богат. Он имел около 130 поместий, и это он построил Стаффорд Кастл. Возможно, изначальным именем этого лорда Роберт де Тойни или де Тосни, но из-за невнятной латыни это теперь трудно сказать. Сами-то Стаффорды, конечно, своих предков знали, и страшно ими гордились.
Первые Стаффорды были шерифами, воинами. Например, Роберт де Стаффорд, умерший в 1176 году, добрался аж до Иерусалима, откуда привез себе жену с загадочным именем Анастасия. Потом Стаффорды стали баронами. Первый барон, Эдмунд, воевал с шотландцами, и заседал в парламенте. Его сын Ральф тоже воевал с шотландцами и с французами, но уже более активно вмешивался во внутреннюю политику государства. В частности, он поддерживал Эдварда III еще в те неспокойные годы, когда принцу пришлось всерьез бороться за жизнь и корону с возлюбленным своей матери. Король сделал барона графом, и граф Стаффорд продолжал богатеть. Например, похитив у родителей свою будущую жену, Маргарет де Одли. Мало того, что юная баронесса «стоила» 2314 фунтов в год, что было ровно в 10 раз больше, чем «стоимость» самого барона. Но Маргарет была еще и принцессой, праправнучкой Эдуарда I и, таким образом, родственницей короля. Дело с похищением было несколько темным, потому что король встал на сторону Ральфа, когда родители Маргарет обратились к нему с жалобой – а этот король считался идеалом рыцарства. Во всяком случае, детей у этой пары было много, шестеро. Правда, Маргарет умерла, не дожив и до 40 лет, так что неизвестно, как ей там жилось на самом деле с мужем, который был старше на 17 лет.
Второй граф Стаффорд, Хью, тоже женился замечательно. Его жена, Филиппа де Бьючамп, была социально выше своего мужа – дочь аж 11-го графа Варвика, и тоже богата. Более того, это, видимо, был брак по любви, который закончился трагически для троих членов семейства. Старший сын Стаффордов, Ральф, был убит сводным братом короля Ричарда II, Джонам Холландом. Филиппа была вне себя от горя, и через несколько месяцев умерла. Хью, потрясенный смертью сына и жены, отправился в Иерусалим, но умер по дороге. Впрочем, в результате этого происшествия умерла еще одна женщина – мать короля Ричарда, чье сердце разбило противостояние ее сыновей.
О третьем графе Стаффорде информация практически отсутствует. Ради сохранения приватности живущих потомков Стаффордов, как понимаю. Это жаль, потому что Томас Стаффорд положил солидную базу для амбиций семейства: он женился на леди Анне Плантагенет. Некоторые ресурсы стыдливо утверждают, что брак не был подтвержден де-факто, потому что 18-летний новобрачный умер раньше, чем успел переспать с молодой женой. Не тут-то было! Томасу на момент женитьбы было 22 года, и пробыли они с Анной в браке 2 года.
Намеренная путаница и умалчивание объясняются тем, что овдовев, леди Анна вышла замуж за брата своего покойного супруга. По специальной папской лицензии, конечно, но все же. Впрочем, можно действительно не сомневаться в том, что брак Томаса и Анны никогда не был скреплен физически: Анна вступила в него в семилетнем возрасте, и овдовела, соответственно, в 9 лет. Редкий случай. Обычно, до 14 лет девиц замуж, все-таки, не выдавали, просто обручали.
Так или иначе, леди Анна была завидной партией. Ее отцом был младший сын короля Эдварда III, а мать – пара-пра-правнучка Эдварда I (что делало жениха и невесту родственниками еще и по крови: ведь первый граф Стаффорд был женат на праправнучке Эдварда I). Вот через леди Анну Стаффорды и получили титул Бэкингемских – тогда еще графов. Первым герцогом стал сын пары, Хэмфри Стаффорд.
Жил этот Хэмфри во времена Войны Роз. Служить начал еще при Генри V, и начал очень даже хорошо: рыцарь в 18 лет, богат, как Крез. Но король-герой вскоре умер, а герцог приступил к своим обязанностям в качестве члена королевского совета при его сыне. Начались смутные времена, времена альянсов и предательств, чудовищной коррупции и погони за удачей. Сначала герцог Бэкингем работал, кажется, добросовестно. Сглаживал углы между дядюшками короля, сопровождал его во Францию. Труды его не остались незамеченными. Он стал кавалером Ордена Подвязки, коннетаблем Франции, губернатором Парижа, генерал-лейтенантом Нормандии. После этого в Англию вернулся уже несколько измененный Хэмфри Стаффорд – привыкший вершить судьбы чуть ли не на королевском уровне. По-видимому, он спелся с Сомерсетом, и начал интриговать против королевского дядюшки, Хэмфри Глочестера. Тот, правда, нарывался на неприятности. Герцогом Бэкингемом Стаффорд стал в тот же день, когда Сомерсет стал маркизом (14.09.1444).
Сутяжничать он начал приблизительно в то же время. У него ушло целых 3 года на то, чтобы официально утвердить себя самым старшим над герцогами, не принадлежавшими к королевской семье. Но он своего добился. И увенчал победу тем, что арестовал герцога королевской крови: бедняга Хэмфри Глочестер накликал-таки беду на свою голову. Обстоятельства смерти Глочестера были туманными, и многие современники открыто обвиняли Бэкингема в убийстве.
К февралю 1455 года Бэкингем стал активно маневрировать против Йорков, поддерживая Маргарет Анжуйскую и пытаясь манипулировать королем. У короля, впрочем, была прекрасная стратегия на этот случай: Генри VI просто закрывал глаза и отказывался смотреть на цирк, который вокруг него разыгрывался. За это его историки прозвали слабоумным, хотя он был типичным эскапистом, слабым для короля, но наделенным ослиным упрямством. Впрочем, нельзя сбрасывать со счета то, что и группировка королевы, и группировка Йорков считали, что именно они действуют на благо королевства. Бэкингем был хотя бы почти последователен. Это не помешало ему сотрудничать с йоркистами, когда те взяли верх, но в 1459 году он снова вернулся к старой госпоже, как только та возобновила борьбу. Именно он повинен в том, что послание трех Ричардов, объясняющее их действия, не достигло короля: он просто прогнал посланцев-епископов.
Погиб первый герцог Бэкингем в бою против йоркистов. Так вышло, что своего старшего сына он пережил. Тот погиб еще в битве при Сент-Олбани. И вторым герцогом Бэкингемом стал его внук, Генри. А второй сын взял в жены Маргарет Бьюфорт, мать Генри Тюдора, которому было суждено основать новую королевскую династию.
Эксперты МВФ не смогли оценить полностью ущерб, который понесла Ливия в результате бомбежек НАТО и гражданской войны, спровоцированной боевиками Аль-Каиды. По подсчетам независимых экспертов, кроме замороженных и потерянных навсегда для Ливии 170 миллиардов собственных авуаров, размещенных в западных банках, восстановение уничтоженной войной инфраструктуры страны потребует от Ливии более 500 миллиардов долларов и десять лет упорного труда. Это позволило бы стране выйти на уровень, достигнутый в январе 2011 года, при условии, если в стране будет подавлен мятеж и к власти снова придут республиканцы-джамахирийцы. В противном случае Ливию ожидает полный регресс и упадок в течение многих будущих лет, которые будут усугубляться затяжной гражданской войной.
В декабре 1573 года сэр Фрэнсис Уолсингем был официально назначен на должность государственного секретаря правительства Елизаветы, и официально вошел в королевский совет. Из Франции он вернулся еще в апреле, но в таком скверном состоянии, что проследовал сразу в свое поместье, не останавливаясь в Лондоне. О грядущем назначении он знал, но, похоже, не испытывал от новости большого восторга, потому что письмо, отправленное ему Робертом Дадли еще в Париж, явно носит уговаривающий тон. Роберт просит сэра Фрэнсиса согласиться ради королевы и просто по факту, что он уже работает годы и годы в качестве советника Ее Величества в любом случае.
читать дальшеУолсингем продолжал работу и дома, получая информацию, обрабатывая ее, пересылая Сесилу. В частности, летом 1573 года он особенно внимательно относился ко всему, происходящему во Фландрии, к активности местных гугенотов и деятельности принца Оранского. Например, то, что летом 1573 года на Оранского было совершено покушение – факт, отсутствующий во многих биографиях Молчаливого, но повлиявший, в свое время, на решение совета Елизаветы о том, имеет ли смысл активно поддерживать принца.
Приблизительно 22 декабря 1573 года сэр Фрэнсис принес клятву и вступил в должность. Несомненно, Сесил в тот момент вздохнул с облегчением, потому что синекурой должность государственного секретаря не была. Государственный секретарь тащил на своих плечах все отношения с многочисленными посольствами, читал абсолютно всю дипломатическую переписку и все доклады, имеющие отношение к международной политике. Помимо этого, государственный секретарь занимался всеми строительными проектами королевства, отвечал за защиту побережий от пиратских набегов, за регулирование торговли, за королевский патронаж. Должности более, чем сложные. Дипломатия Елизаветы была абсолютно непостижима для большинства чиновников, ею занимающихся. Торговля, строительство и патронаж означали то, что львиную долю своего времени государственный секретарь разбирался с коррупций. Два государственных секретаря – это разделенная ноша.
В случае Уолсингема, его обязанности включали, помимо вышеперечисленного, обеспечение безопасности королевства и королевы: вербовка своих шпионов и охота за чужими, обработка информации и составление дезинформации, допрос подозреваемых, анализ сведений, контроль дипломатической переписки, и прочее, и прочее.
О тонкостях работы Уолсигема можно судить по инструкции, составленной в 1592 году Робертом Билем (работавший секретарем Уолсингема) для сэра Эдварда Воттона, дипломата, которого тогда рассматривали возможным кандидатом на должность государственного секретаря. Трактат на 13 страницах содержит, например, инструкции о том, как вести себя с королевой. Во-первых, никогда не докладывать о неприятностях полностью самому. Неприятные новости королева ненавидела, и не гнушалась срывать раздражение на том, кто эти новости сообщал. Таким образом, новость, кусочки которой сообщает энное количество джентльменов, будет услышана, но вестники не наказаны, потому что их многовато для наказания. Этот совет был явно выстрадан Билем, много лет наблюдавшим, как Елизавета поливает оскорблениями его патрона, который никогда не делил ни с кем свою ответственность.
Было также замечено, что королеву лучше не грузить серьезными разговорами, если они не в настроении. Разве только в самом крайнем случае. Делая доклады королеве, следовало разбавлять их посольскими сплетнями и рассказами о скандалах в хозяйстве коронованных соседей – это уже совет, данный в свое время сэру Фрэнсису Робертом Дадли. А еще королева обожала дорогие подарки. Сувенирчики от послов, что-то крупное на Новый год.
Документ рекомендует обходиться минимальным количеством клерков и прислуги. Чем больше штат – тем больше сбоев в его работе. Сеть информаторов должна быть тайной государственного секретаря. Единственный, имеющий о ней параллельную информацию – это Лорд Казначей (Сесил). Очевидно, имеется в виду второй государственный секретарь, просто Сесил к моменту написания рекомендаций уже выдвинулся в казначеи. Еще одна рекомендация – отдельный кабинет, ключ от которого должен быть только у самого секретаря. В кабинете была вся информация о делах и шпионах, рассортированная по особой системе, а не по именам или странам, к которым она относится.
Что касается шпионов, то Биль описывает систему Уолсингема: подкуп работников посольств, перекупка чужих шпионов, вербовка информаторов среди находящихся при иностранных дворах английских эмигрантов, которые вечно нуждались в деньгах. В основном, из собственного кармана государственного секретаря, хотя иногда удавалось что-то выкрутить и из казны королевы.
Католики получили в лице Уолсингема страшного противника. Он был мастером допросов, умел заговорить оппонента так, что тот невольно отвечал правду, умел угрожать и подкупать. И не только, потому что при Уолсингеме к политическим противникам начали применять пытки. Не всегда даже ради информации, а для устрашения. Сэр Фрэнсис точно знал, какие меры воздействия надо применять при каждом допросе, он видел людей насквозь. Был ли он жесток? Судя по всему, не был. Был ли он готов идти на любые жестокости ради обеспечения безопасности королевы и королевства? Несомненно.
Небольшая подборка монет с изображениями котов и кошек
Монета счастья - лат с трубочистом - Банк Латвии 3 декабря 2008 года выпустил серебряную Монету счастья, на аверсе которой изображены крыши домов и кот посередине, а на реверсе монеты трубочист, в своей форме и с рабочими инструментами - лестницей и ершиком для чистки дымоходов. Номинал монеты один лат, тираж 5000 тысяч экземпляров, а выпуск Монеты счастья был приурочен к Рождеству.
ОСТРОВ МЭН 1 КРОНА 1989 ПЕРСИДСКАЯ КОШКА PROOF серебро
Медь-никель Персидский кот - Pobjoy Mint (Великобритания) 1989
Существует множество монет с лицами людей, но вот о монетах с котами почти никто не знает. Отчеканили их в Англии, по учреждению королевы Елизаветы II. Чеканилось несколько типов монет.
Остров Мэн 1 крона 1993 года кошка Великобритания
Остров Мэн 1 крона, 2010 год. Абиссинские кошки. Ag, эмаль
Англии не пришлось особенно задумываться о поддержке принца Оранского: после массового истребления гугенотов во Франции армия принца растворилась сама по себе. Собственно, вкладываться в компанию, ради взятия нескольких городов с населением в несколько тысяч – это не то, ради чего имело смысл вступать в конфронтацию с самой мощной военной державой Европы. Правительство Елизаветы быстро пришло к решению, что долгом королевства перед делом реформации является сохранение свободного и процветающего протестантского королевства.
читать дальшеБолее того. И Филипп, и герцог Альба устремились налаживать отношения с отлученной от церкви королевой, и это было неблагоприятным знаком для католиков как в Англии, так и среди сторонников Марии Стюарт в других странах. Королевский двор в Мадриде осаждали вожди католического движения, пытающиеся убедить его, что Англия вполне созрела для того, чтобы быть завоеванной. Католики едины, протестанты раздроблены. Бог будет на стороне того, кто покончит с узурпаторшей на троне, и вернет страну под эгиду благодати Святейшего Престола.
Протестанты в Англии действительно не были чем-то единым, надо признать. Лютеране, кальвинисты, пуритане, анабаптисты не любили друг друга, и, каждый по-своему, не одобряли свою королеву. Тем не менее, после Варфоломеевской ночи англичане не любили французов больше, чем они не любили испанцев, так что королевский совет вел переговоры с Испанией достаточно активно. Сесил зашел даже так далеко, что предложил Филиппу реформацию Святейшего Престола: если коррупция папской власти будет уничтожена, Англий вполне сможет вернуться в христианское сообщество Европы. Если Филипп перестанет укрывать у себя английских эмигрантов и даст полную свободу английским купцам, Елизавета вернет похищенное у него серебро и введет в меридиан своих пиратов.
Альба был склонен согласиться, но у него не было власти для принятия решения такого ранга. Поэтому, он написал Филиппу. Пока письмо путешествовало из Брюсселя в Мадрид, фламандцы успели послать свое посольство к Елизавете. Королева решила не принимать посольство, пока не придет ответ от Филиппа, а ее суда, тем временем, продолжали рейдировать Ла Манш, захватывая любое судно, идущее из Испании во Фландрию. Этим англичане просто демонстрировали свою независимость и силу Филиппу, но Альба-то страдал от днйствий англичан вполне конкретно. Поэтому он только что не кричал своему суверену: договорись ты с ней!
Филиппу сильно досаждали католики-беженцы, требовавшие разделаться с английской королевой, и его задевал факт, что теперь они явно больше склонялись к Франции в своих симпатиях, приводя в качестве аргумента все ту же Варфоломеевскую ночь. С другой стороны, у Филиппа на руках были сведения герцога Альбы, явно доказывающие, что в самой Франции ее правительство отнюдь не нежилось в лучах полученного внимания. Совсем наоборот. Королева-мать лихорадочно пыталась наладить с Елизаветой прежние отношения политической сердечности. Филипп, после долгих колебаний, нашел компромисс: Альба может подписать договор, но, пусть беженцы из Англии и не смогут жить во Фландрии, в Англию их не выдадут.
В тот момент в Брюсселе, кстати, находился беглый Вестморленд, который продолжал убеждать герцога, что если тот решиться высадиться на севере, Англия сама упадет в его объятия. Ответ герцога точно известен, благодаря одному из шпионов службы английской безопасности (Эдвард Вудшоу), который рапортовал об этом так: " His excellency asked me, what assurance he might have that my Lord of Westmoreland would perform what he said. I told his excellency that his word was the word of a nobleman: and his excellency's answer to me was that his word was the word of a nobleman out of his country, and not like his word who is a nobleman in his country and in favour with his prince; which was as profound a sentence as ever I heard."
К середине апреля 1573 года порты Испании и Фландрии были открыты для английской коммерции. Англия и Фландрия старательно избегали вмешиваться в дела друг друга. Английских эмигрантов никто выселять из Нидерландов не торопился, и никто этого не требовал. Решение Филиппа и нежелание Франции воспользоваться сомнительной славой, полученной в результате расправы с гугенотами, нанесли сокрушительный удар католической оппозиции в Англии, и положили конец надеждам тех, кто мечтал о рекатолизации всей Европы.
В Шотландии, полумертвый от слабости проповедник Нокс проклял короля Франции и предсказал падение семьи Валуа. Регент граф Мар умер, так и не доведя переговоры о выдаче Марии Стюарт до конца. Англичане посадили регентом графа Мортона (Джеймса Дугласа), который быстро договорился с партией королевы и, при помощи инженеров из английского Бервика, не менее стремительно взял Эдинбургский замок. Гражданская война в Шотландии была окончена. Англия могла не опасаться неприятностей в сторону Марии Стюарт хотя бы с этой стороны.
Текущее, дыбрДва месяца почти отучилась, сдала тучу всяких экзаменов и зачетов, просто просматривая бумажки в поезде, накануне. Это говорит очень много об уровне требований. И оценки отменены, и экзамены сдаем толпой по 3-4 человека в группе. Мотивация на нуле, одним словом. Даже домашней работы практически нет.
Вроде, и преподы выше по уровню, чем в прошлом году, и лабораторные не совсем никчемные, но такое чувство, что большую часть учебного дня занимает просто присутствие в школе. Профессиональный английский дают на таком уровне, что я и не сомневаюсь, что благополучно одолею весной шведский, который в жизни не учила.
С 8 ноября начинается практика в больнице, 6 недель. На этот раз, без всяких там добавочных "прелестей" в виде оценки работы какой-нибудь замотанной жизнью медичкой, которая берет реванш за все невзгоды внезапно свалившейся на нее хоть какой-то властью.
Надо начинать работать.
В принципе, школа возражает против того, чтобы студенты работали. И никаких послаблений работающим не делает, напротив. Поскольку смены в нашей системе начинаются в 15 часов, а в школе нас держат до 15:45, как правило, то всяко получится, что последние часы будут пропускаться. А это значит, что придется возмещать пропущенное всякой писаниной. Можно, конечно, попытаться изменить свой учебный план, и перевести обучение на самостоятельное, с присутствием только на лабораторных.
Последние 10 добровольно-принудительных недель весной я, скорее всего, проведу за забором анализов. В принципе, работа в лаборатории - это удобно. Если только не окажется, что я категорически косорука в этом плане. Хорошо, что в конце октября это получится проверить на лабораторной. Рука у меня, в общем-то, тяжеловата...
Жаль, что с Шотландией получился такой пролет. Я отказалась на прошлой неделе от проекта, потому что подтверждение на тот момент так и не было получено. То есть, был риск, что оно придет буквально накануне практики, и придется за все платить самой. А фонд возместил бы расходы потом. Учитывая разворотливость нашей альма матер, это возмещение могло затянуться, и сильно. Плюс, 3 недели неожиданно превратились в 6, и я так и не выкрутила, как они собирались финансировать добавочные 3 недели. "Можем рассмотреть некоторое увеличение ассигнования" - это не ответ.
Что еще? Дом выставлен на продажу, но пока, к счастью, никто не купил. Трясусь, что кто-нибудь подсуетится за оставшиеся 2 недели. Надеюсь, что нет. Потому что весь смысл затеянного как-то изменился, спасибо супругу дорогому. Ох, и наворотил же он, не ожидала. Всегда считала, что ему присущ здравый смысл, но... Эххх, одним словом. Подставил он меня знатно. Причем, довольно подло, зная, что я не буду скандалить (лень энергию тратить непродуктивно), а начну выкручиваться и устраивать дела. В результате, он сможет и дальше жить удобно, думая только о себе, любимом. Нет, мы оба эгоистичны, конечно, но до мужа мне далеко
Хочу сказать, что мы осмотрели немало квартир за это время. Так вот, везде мы были единственными посетителями. Люди явно ждут кризиса, и боятся за свою платежеспособность. Часть неплохих, по сути, квартир была в ужасающем состоянии. Теперь я поняла, почему финны переезжают, в среднем, раз в 7 лет. За это время отремонтированная квартира загаживается, а цены на недвижимость все равно растут, так что можно продавать и двигать дальше. Что ж, можно и так наполнять жизнь, конечно.
Завтра идем в банк, надо брать дела в свои руки, пока муженек не начудесил еще чего. Впрочем, подозреваю, именно этого он и добивался. "Не ходите, девки, замуж", одним словом.
Да, их иногда запрещают. Эту нам показали на дне, посвященном безопасности - смешно, насколько могу судить. Но послание "пользуйтесь презервативами" подняло волну народного возмущения, можно сказать - некорректно, нельзя. Идиоты...
Посол Франции как раз собирался домой, чтобы дать Алансону отмашку навестить невесту. Когда Ла Мот прибыл в Лондон, город был в полной панике. Столица английского королевства оказалась наполненной обезумевшими от пережитого ужаса и лишений французскими гугенотами, которые просто переплыли Ла Манш на любых плавсредствах, которые смогли найти. Не все добрались, разумеется, но тем, кто добрался, было что рассказать. Рядовые англичане же, никогда французов не любившие и терпевшие только братьев по вере (да и то ограниченно), сделали немедленный вывод: Варфоломеевская ночь и последовавшее за ней истребление гугенотов в других городах являются частью заговора против Англии.
читать дальшеВсе было сплетено вместе: и промедление французского короля в заключении союза с принцем Оранским, и брак принцессы Маргариты, и сватовство Алансона – все это было составными частями плана Испании и Рима уничтожить протестантов по всей Европе, и, главным образом, уничтожить самую сильную протестантскую страну – Англию.
Надо отдать должное королю Франции. Даже после того, как его заставили ночь простоять у окна, наблюдая, как его подданные режут друг друга, он нашел в себе силы попытаться спасти возможность союза с Англией, и написал в тот же день письмо Елизавете, в котором обвинял во всем происходящем Гизов. Но англичане, вернувшиеся позднее из Руана, рассказали о том, как король выступил перед своим советом, и это значительно снизило эффект объяснений.
Что делает народ, уверенный в том, что католики намереваются уничтожить всех протестантов страны, включая королеву? Идет на улицу, и громит всех подворачивающихся под руку католиков, разумеется. Планировалось устройство «реванша за Париж». Сесил примчался в Лондон, чтобы организовать хоть какое-то подобие порядка – ведь все лорды и политики, как назло, находились в лесах Англии вместе с королевой. Лорда-канцлера встретил встревоженный, но воинственно настроенный епископ Лондонский, Эдвин Сандис, который предложил немедленно казнить всех католиков-священников, находившихся в тюрьмах Лондона уже больше 10 лет. Знатные католики должны быть немедленно удалены от двора, королева должна отказаться от всех церемоний в богослужении, и Марии Стюарт надлежит немедленно отрубить голову.
Зная, как Елизавета отнесется к последнему пункту, Сесил срочно связался с регентом Шотландии, графом Маром: хотя англичане готовы судить и казнить бывшую королеву Шотландии, было бы уместнее, чтобы это сделали сами шотландцы - и в Шотландии. Причем, подчеркнул он, речь идет именно о казни, а не замене английской тюрьмы на шотландскую, потому что присутствие Марии, что в Шотландии, что в Англии, слишком опасно для государственных интересов. Причем, было бы желательно, чтобы кто-то из семейства регента был послан в Англию заложником до казни Марии, да и предложение казнить, от греха подальше, свою бывшую королеву должно исходить от шотландцев.
Сама Елизавета вполне поверила, что последствием событий во Франции будет создание Европейской Католической Лиги. Уолсингем писал ей, что если она не откроет дверь добровольно принцу Оранскому, то эту дверь скоро вышибет Филипп Испанский. Королева отдала распоряжение передать около 40 000 фунтов в распоряжение принца, и ввязаться в военные действия во Фландрии, где английский контингент уже, кстати, находился, пассивно осаждая пару крепостей. Она разрешила вооружиться и выступить в Портсмут 8 000 добровольцам-протестантам. Джон Хокинс, со своими 20 военными судами, жалование экипажам которых он так хитроумно выудил у Филиппа, отплыл на Азоры, чтобы сдерживать испанцев там. Не знаю, чьей идеей было вооружить мушкетами и пушками пиратов-берберов, не дававших покоя испанским и французским торговым кораблям, но и это было сделано.
А потом пришла пора решать, как дружить или враждовать дальше с королем Франции и его матушкой.
Англия и Франция только что подписали договор о дружбе и взаимопомощи. Английское посольство и сам Уолсингем в Париже действительно охранялись. С другой стороны, многие члены королевского совета хотели бы разорвать договор. То, что случилось в Париже в Варфоломеевскую ночь, казалось им беспрецедентным в своей монструозности, а с монстрами никаких союзов быть не может! Тем не менее, правительство королевы Елизаветы имело свой стиль: не давать личным эмоциям отражаться на государственных решениях. И в середине сентября королева объявила французскому послу, что готова его принять.
Это было блестящим представлением, причем, с обеих сторон. Королева, величественная и печальная, отвела посла к окну, и спросила его, насколько справедливо все то, что она услышала от очевидцев. Посол, не менее печальный и серьезный, повторил официальную версию о заговоре Колиньи. Королева сказала, что она не отвергает его объяснений, но указала на главную их слабость: насколько ей известно, король сам санкционировал массовое истребление гугенотов, хотя лично она предпочла бы думать, что причиной их послужила какая-то несчастная провокация. Посол выкручивался, как мог, и напомнил, что жена короля Шарля должна вот-вот родить, и что Елизавета обещала быть крестной матерью младенца. Елизавета заверила, что непременно пошлет по данному поводу посольство в Париж, но, тем не менее, считает, что король, способный предать своих подданных, способен и предать своих союзников. Затем она вздохнула по поводу времен, когда нельзя доверять никому, и вышла из комнаты.
Посла оставили на растерзание королевскому совету, который даже не был вежлив, хотя и держался в рамках делового разговора. Да, они допускают, что чудовищное злодейство совершилось не по желанию короля, но король ответственен за все, что происходит в его королевстве. Не менее жестко вел себя и Уолсингем в Париже. И там ему была представлена настоящая информационная жемчужина: письмо, найденное среди бумаг покойного Колиньи, в котором тот обозначал своему королю врагами Испанию и… Англию. Уолсингем пожал плечами – адмирал был верен, прежде всего, французской короне, так что письмо его не компроментирует. Король утверждал сэру Фрэнсису, что может обосновать свои действия. Уолсингем отвечал, что эти действия невозможно обосновать, даже если заговор гугенотов имел место быть. Преступников сначала судят, а потом карают, как это было сделано в Англии после восстания северных лордов.
Хочется сказать, что правосудие Англии в том деле показало себя не с лучшей стороны, но оно было оказано хотя бы формально.
Собственно, поведение короля Франции, королевы-матери и послов говорят о том, что никакой Варфоломеевской ночи действительно не планировалось. Королю достаточно было протянуть руку Риму и Мадриду – и Франция действительно была бы принята в католическую лигу, причем торжественно. Но нет. Французский двор тратил время и силы на то, чтобы остаться с Англией хотя бы в полудружеских отношениях, игнорируя жесткий тон Уолсингема и королевского совета.
Ла Мот говорил Роберту Дадли, что король взбешен происшедшим, и намеревается за него отомстить. Сэр Томас Смит, хорошо знавший короля Шарля, утверждал, что то – человек благородный и никак не мог быть инициатором такого чудовищного кровопролития. Но какими бы ни были личные достоинства Шарля Валуа, факт оставался фактом: он оказался слишком слабым королем для непростого времени.
Удивительно поведение герцога Альбы. Филипп рассматривал возможность поженить Алансона и Марию Стюарт, намереваясь при помощи Франции свергнуть Елизавету. Альба же знал совершенно точно, что Испания по-прежнему не может рассчитывать на Францию. Франция оказалась в ситуации, сделавшей ее на определенное время бессильной в международной политике. Более того, реакция англичан в сторону активной поддержки принца Оранского оставляла положение во Фландрии более, чем опасным для испанцев. Следовательно, было разумнее помочь Франции выпутаться из этой унизительной истории, подружившись с ней таким образом. А уж делом французов было бы убедить Елизавету отвергнуть Оранского. Вряд ли Елизавета, по мнению Альбы, сильно бы сопротивлялась. Война – это траты, а тратить деньги королева Англии просто ненавидела.
И в самом деле, в Англии уже думали, поддерживать ли принца Оранского или нет. С Францией англичане не то, чтобы помирились, но хотя бы не отозвали Уолсингема прочь из Парижа.
18 августа 1572 года принцесса Маргарита Валуа стала женой Генриха Наваррского. Вся гугенотская верхушка собралась в Париже. Через пару дней адмирал Колиньи собирался выехать в расположение армии, чтобы, вместе с принцем Оранским, выступить на помощь братьям по вере во Фландрии, втянув этим Францию в полномасштабную войну с Испанией и в гражданскую войну внутри страны. А на фоне этих глобальных событий разыгрывалась человеческая драма.
читать дальшеКороль Шарль, человек, несомненно, благородный, имел одну дурную привычку: подчиняться. Самое неприятное, что он это понимал, и пытался стать самостоятельным правителем. На практике же, влияние королевы-матери просто сменилось влиянием Колиньи, и вот этого король не понял. Колиньи, возможно, и не настраивал своего короля против его семьи, но адмирал и королева-мать имели настолько противоположные представления о том, в какую сторону лежит путь Франции, что королю, выбравшему точку зрения Колиньи, противодействие родичей было как кость в горле – и выплюнуть не получается, и проглотить нельзя.
Королева-мать жаловалась, что сын всегда с ней холоден и резок после бесед с Колиньи. Генрих Анжу позже рассказывал, как зашел в кабинет к брату. Тот не стал с ним даже разговаривать, просто ходил по комнате, поглаживая кинжал. Генрих говорил, что в тот момент практически ожидал, что Шарль на него нападет.
Приняв решение покончить со всеми неприятностями разом, Екатерина Медичи не стала, разумеется, подставляться самолично. Зачем? Все знали, что Гизы ненавидят Колиньи, а сама Екатерина терпеть не могла оба дома. Так что она просто решила создать ситуацию, в которой ее враги вцепятся друг другу в горло. Между Гизами и Колиньи была кровь покойного герцога де Гиза, и Екатерина намекнула вдове, герцогине де Немур, что лично она бы не упустила возможности отомстить убийце мужа, если бы была на месте герцогини.
герцогиня
План был хорош. Если бы Колиньи был убит, король перестал бы смотреть волком на своих, и никакой отправки войск во Фландрию не произошло бы. В Париже протестанты, несомненно, попытались бы отомстить католикам, те бы ответили, несколько сотен горячих голов с обеих сторон погибли бы, и этим бы вся ситуация и разрешилась. Король приказал бы своим подданным успокоиться, улицы отмыли бы от крови, и Франция была бы в безопасности. Как это обычно случается с хорошими планами, и этот не выдержал столкновения с реалиями.
Поскольку дамы сами не могли запачкать свои ручки убийством (печальный пример Марии Стюарт их многому научил), им приходилось поручать решительные действия мужчинам своей семьи. Увы, поколение было уже не там. Благородные де Гизы просто наняли исполнителя, не потрудившись даже проверить послужной список наемника, который вовсе не был блестящим. Мало того, что он только ранил Колиньи, он стрелял из дома, принадлежавшего Гизам, и многие свидетели видели, что он бежал с места преступления на лошади, принадлежавшей герцогу. Не спрашивайте меня, как именно эту лошадь опознали.
Королю доложили о случившемся, когда он играл в теннис с Гизом и Телиньи. Он бросил ракетку, и молча удалился. Наварра и Конде немедленно попросили разрешения покинуть Париж, но Шарль закусил удила, и приказал всем им искать защиты в Лувре. Сам он отправился к Колиньи, который желал с ним переговорить. Королева-мать и Анжу решили сопровождать короля, просто опасаясь выпустить его из вида. Когда они спросили, что сказал Колиньи, Шарль ответил: «Он сказал, что вы двое замешаны в случившемся, и, видит Бог, он сказал правду». Неизвестно, действительно ли король так уж возлюбил адмирала. Но он прекрасно понял, что покушение на Колиньи было ударом по его попыткам вырваться из-под влияния семьи.
На следующий день де Гиз и его дядюшка предложили королю компромисс: они невиновны, но если их присутствие в Париже порождает такое беспокойство, они готовы Париж покинуть. Шарль решил понять этот жест, как признание поражения, и разрешение дал. Лидеры гугенотов были склонны с ним согласиться, и даже промаршировали несколько сотен вооруженных протестантов под окнами резиденции Гизов.
Королева-мать вызвала в Тюильри своих сторонников: герцога де Невера и графа де Реца, которые были членами королевского совета и противниками войны с Испанией. Все они знали, что целью Колиньи и Конде был доступ к неограниченному влиянию на короля, ничего нового в этом не было. Новым было то, что король охотно под это влияние шел. И все они знали, чем это грозило королевской семье и католикам Франции. Надо было что-то делать.
На этот раз Екатерина Медичи взяла все в свои руки. Она направилась к сыну, и драматически заявила, что его жизнь в опасности. В тот самый момент, когда она с ним говорит, шестнадцать сотен гугенотов вооружаются для совершения государственного переворота. Затем она хладнокровно признала, что заказала Колиньи – потому, что один человек вполне может поставить с ног на голову все государство, если он достаточно авторитетен. Свою речь королева-мать закончила лаконично: адмирал должен умереть.
Сказать, что король был потрясен – это ничего не сказать. Шарль был полностью выбит из колеи. А его мать продолжала разворачивать логическую цепочку. Как король, ее сын не имеет права оставить покушение на адмирала без расследования. Поскольку все указывает на Гизов, их будет необходимо допросить. Если будет допрос, они укажут на нее, королеву-мать, и не солгут. Через полтора часа нервы короля сдали. «Если ты хочешь убить адмирала, то убей их всех! Убей всех гугенотов во Франции, и не останется никого, кто обратится ко мне! Смерть Христова! Убей их всех!», - и Шарль убежал из собственного кабинета.
Нет, он вовсе не отдал приказ. Он понял, что его мать уничтожит адмирала в любом случае, не считаясь с мнением сына, и просто вспылил, как подросток. Но Екатерина решила действовать так, словно действительно получила на это мандат, благо, при разговоре было двое свидетелей, она об этом позаботилась.
Но королева-мать вовсе не собиралась устраивать масштабную резню. Речь шла об устранении всего шести человек и адмирала. Екатерина даже запретила Гизам напасть на Наварру и Конде, которых те поставили во главе своего списка. Не потому, что Наварра и Конде были ей симпатичны, а просто потому, что уничтожение Бурбонов слишком усилило бы дом Гизов, а зачем ей это было?
Франсуа де Монпансье взял на себя тех из подлежащих ликвидации, кто находился во Дворце. Гизы направились по душу адмирала Колиньи. Говорят, что именно они слили информацию о том, что король благословил уничтожение гугенотов. Благо, почва уже существовала. Недовольные фавором гугенотов, парижские католики давным-давно образовали своего рода отряды, при помощи которых собирались в будущем проредить ряды врагов, как только Колиньи отправится к своей армии. Им был нужен только приказ, и приказ прозвучал, от имени того, кто его не отдавал. Прелестный пример намеренной дезинтерпретации.
К семи утра все было кончено. Во дворце спаслись немногие. Монтгомери и де Малиньи бежали во Францию, кое-кто укрылся у Маргариты Валуа. Но дело не закончилось дворцовой зачисткой, как планировала королева-мать, заставившая, кстати, своего сына-короля стоять рядом с ней и Генри Анжу у окна, и наблюдать до конца, к каким последствиям привела его «независимая» политика. Королева ошиблась дважды в эту ночь. Ее сын не стал политически мудрее после Варфоломеевской ночи, он просто сломался. И парижане приняли сигнал из дворца слишком всерьез. Очевидцы говорили, что даже дети принимали участие в резне гугенотов. В них словно бес вселился, хотя все они считали, что защищают Бога и Короля.
де Малиньи
Но дело не закончилось только парижскими погромами. Парижский парламент собрался на чрезвычайное заседание, и король был просто вынужден повторить там историю о готовящемся гугенотами перевороте. Этим он, собственно, обязал всех верных Богу и королю присоединиться к уничтожению заговорщиков по всей стране. Гугенотов стали уничтожать повсюду. Сначала – в крупных городах: Бордо, Орлеане, Лионе. Потом – в каждой деревне.
Маленький дворцовый заговор вылился в национальную трагедию, которую он должен был предотвратить – какая мрачная ирония.
Говорят, что Филипп Испанский, узнав о происшедшем, уловил эту иронию сразу, и рассмеялся от души, в первый и последний раз в жизни.
А в Англии ничего еще не знали. Королева была в очередной поездке по стране, дискутируя с французскими посланниками о перспективах замужества и союза. Курьеры из Франции доставили в Кенилворт письма: Елизавете от короля, Дадли от Колиньи, и Сесилу от Монморанси.
"Richard, Duke of Gloucester, was crowned as Richard III on Sunday 6 July 1483. The day before he and his queen Anne (Neville) rode in procession from the Tower of London to Westminster. On the day of the ceremony they walked barefoot on a red carpet from White Hall to Westminster Hall and then to the Abbey. The queen’s train was borne by Margaret, Countess of Richmond whose son would become Henry VII after defeating Richard at the battle of Bosworth. Richard was crowned by Thomas Bourchier, Archbishop of Canterbury and the queen’s coronation followed. Almost the entire peerage of England was present at what was a magnificent spectacle. The traditional coronation banquet in Westminster Hall followed."
читать дальшеОн не был ангелом, и не был Белым Рыцарем в сверкающих доспехах. По сути, Ричард Глочестер был личностью абсолютно средневековой. Он отказывался верить в то, что худой мир лучше доброй ссоры - и единственный среди пэров Англии отверг взятку короля Франции. Он был непоколебимо верен своему сюзерену-брату, хотя и видел все его недостатки. И он верил в дружбу, что его и сгубило. Он верил и в любовь. В том числе, в любовь отца к сыну. Ему просто не верилось, что лорд Стэнли рискнет жизнью своего сына и наследника, который был у Ричарда заложником верности своего отца.
Совсем как другой Ричард - Ричард II, у которого был заложником сын Генри Болингброка, будущий великий король Генри V.
Ричард опоздал родиться. Появись он на свет на 400 лет раньше, в XI веке, из него получился бы идеальнейший рыцарь-крестоносец. Он был расчетлив, административно одарен, высокоморален, искренне набожен. Он был именно таким, каким должен быть какой-нибудь Великий Приор рыцарского ордена. Но Ричарду пришлось жить в новые времена, и погибнуть в битве, которую он просто должен был выиграть. Он прожил неполных 33 года. Судьба. Колесо истории.
Личное знамя Ричарда Плантагенета, короля Ричарда III (Rex Angliae et Franciae et Dominus Hiberniae)
"The personal banner is a swallow-tailed pennant with the cross of St. George at the hoist, the fly divided blue over red, with a white boar langued gules and armed or, and white roses (of York) over all."
Август 1572 года французский двор встретил в состоянии то ли тихого ужаса, то ли подготовки к очередной смене курса. Королева-мать рыдала в плечо Уолсингема, что Елизавета демонстрирует настолько явное отсутствие энтузиазма в плане французского замужества, что король начинает подозревать готовность англичан выполнять союзнические обязательства. Сэр Фрэнсис сильно подозревал, что король принял решение вне зависимости от присутствия или отсутствия энтузиазма со стороны английской королевы, но держал лицо и тихо молился. Во всяком случае, де ла Моль, служивший Алансону, отправился в Лондон, и Уолсингем надеялся, что Елизавета, как минимум, форсирует союз если и не браком, то решительными союзническими действиями.
де ла Моль (в шляпе)
читать дальшеДе ла Моль произвел на Елизавету приятное впечатление, но не сказать, чтобы убедил ее стать женой своего сеньора. Она и хотела бы прибытия Алансона, и не была уверена, что из этого визита был бы какой-то толк. Несчастный до предела Сесил писал 22 августа Колиньи о своих разочарованиях и надеждах, не зная, что адмирал никогда это письмо не прочтет.
В Англии, Мария Стюарт, вполне довольная тем, что кары ее не настигли, продолжала пребывать в Шеффилде. Шрюсбери писал, что дама ничуть не изменилась, и что казнь Норфолка не произвела на нее решительно никакого впечатления.
Шотландцы поняли, что никакой помощи от Англии не дождутся.
Нортумберленд был передан англичанам (вернее, продан), и героически взял все грехи восстания северных лордов на себя, оправдывая Вестморленда – который был в полной безопасности в любом случае, находясь во Фландрии. Лорд Хансдон нашел пленника настолько «простым», что даже попросил Елизавету помиловать человека, не вполне понимающего реальность, но та не была настроена быть милостивой.
Лорд Хансдон зашел даже так далеко, что отказался сопровождать Нортумберленда в Йорк, где того ожидала казнь. Он пытался доказать Елизавете, что братец Нортумберленда, Генри Перси, по уши был замешан в делишках Ридольфи – а ведь именно он унаследует титул. И где, в этой ситуации, справедливость возмездия? Елизавета не решилась наказывать кузена, и вообще с ним ссориться. Нортумберленда в Йорк привез совсем другой сопровождающий, обычный шериф, и граф был казнен. Время показало, что Хансдон был совершенно прав относительно Генри Перси, но для Елизаветы наказание всех, вовлеченных именно в восстание северных лордов, было чем-то вроде личной вендетты.
Жестокость нельзя оправдывать жестокостью, мы все это знаем. Возможно, в XVI веке люди были более прямолинейны, рассуждая с библейской простотой: око за око. Система, эмоционально понятная, но сильно хромающая на практике. События Варфоломеевской ночи были реакцией на события восстания во Фландрии, хотя во Франции истребляли совсем не тех протестантов, которые резали католиков во Фландрии. И во Фландрии эта резня тоже была реакцией. Кто начал первым – трудно сказать. Фактически, католики, когда боролись с реформационной ересью. Практически протестанты с самого начала настаивали на истреблении самой католической веры вместе с ее носителями, если только те не прозреют и не просветлятся.
Для Франции, присоединиться к протестантам во Фландрии, объединить свои силы с силами Оранского, было равносильно объявлению собственной страны протестантской вотчиной, со всеми вытекающими последствиями. Духовенство было более, чем обеспокоено. Терпимость терпимостью, но страна-то оставалась католической. Флирт с официально отлученной королевой Англии, которая, к тому же, не пылала от восторга, планирующийся брак принцессы Маргариты с гугенотом из кальвинистского гнезда, а теперь еще и перспектива войны с Опорой Святейшего Престола и Защитником Веры, королем Филиппом?
Похоже, что именно в тот момент за партию протестантов был сам король Шарль, которого то ли поддерживал, то ли направлял Колиньи. Против них были, как минимум, сам брат короля, Генрих Анжу, де Гизы, Неверы. Против брака принцессы Маргариты с гугенотом был сам папа Пий V, угрожавший вообще запретить церемонию, если жених не примет католическую веру. Пий, впрочем, умер в самый подходящий момент, и его преемник, папа Григорий XIII, предпочел не запрещать брак, а поставить ему несколько условий. Никаких сведений о том, что король собирался обратить внимание на условия папы, не имеется. Очевидно, не собирался.
Что касается истинной силы за троном, королевы-матери, то она, во-первых, была недовольна тем, что влияние Колиньи на ее сына превысило ее собственное влияние. Во-вторых, будучи опытным политиком, она понимала, что и адмирал, и ее сын строят планы на будущее на весьма ненадежном фундаменте по имени Елизавета Английская. Почерк Елизаветы в международной политике к тому времени вполне сформировался: если королева и участвовала в континентальных заморочках, то предпочитала действовать неформально, через добровольцев, особенно не тратясь и не давая себя прихватить на четких формулировках. Король Франции, со своей стороны, намеревался решительно вмешаться в дела испанцев во Фландрии, чего он просто не мог себе позволить, на самом-то деле. Без флота Елизаветы – не мог.
Судьба Франции висела в августе 1572 года на тончайшем волоске подразумевавшейся, но еще не объявленной официально войны. Екатерина Медичи просто не могла не вмешаться, сочтя ситуацию опасной для Франции. Она ненавидела кальвинистов, как их ненавидела и Елизавета. Она ненавидела католиков-фанатиков, как и Елизавета. Только вот католики и протестанты ее королевства сильно отличались от своих английских собратьев агрессивностью и решительностью. Англичане продолжали чувствовать себя травмированными войной Роз, закончившейся чуть ли не столетие назад, и стремились, во что бы то ни стало, избежать крупных гражданских столкновений. Французы, уже успевшие в предыдущие 10 лет повоевать друг с другом вполне полномасштабно, гражданской войны не боялись. Войны внутри королевства боялась королева-мать. До самого 10 августа она колебалась в том, что предпринять, но сведения о заигрываниях Елизаветы с Альбой сделали свое дело. Екатерина предпочла истребить гугенотов одним ударом, лишить их вождей, и сохранить единство нации.