Поисковые фразы

Обычно, у меня все что-то ищут вполне по делу. Но почему кто-то надеется увидеть здесь порно марлен дитрих Разве она снималась в порно? И что значит за левым плечом тень?

А вот все наши желания исполняются рано или поздно так или иначе - это хорошо. Но вархаммер 40000 космические волки - даже не знаю, что это такое. Но выглядят браво:

очень в настроение

---

Генрих VI - события 1431 - 1437 гг

Пока Генрих был во Франции, в Англии в 1431 случилось очередное выступление лоллардов – в Оксфордшире. Возглавил его некий Джек Шарп из Вигморленда, чье настоящее имя было то ли Уильям Перкинс, то ли Уильям Мендевилл. Летописец Фабиан пишет, что этот Джек-Уильям был бейлифом в Эбингдоне.



Причина была все та же: привилегии духовенства. Шарп требовал конфискации имущества церкви, которое в петиции оценивалось в 332 000 марок. На эти деньги было должно создать 15 графств, 1500 хозяйств рыцарей, 6 200 хозяйств сквайров и 100 домов призрения. Получившие эти хозяйства были обязаны употреблять свои доходы в пользу сельскохозяйственного сектора. Графы делжны были тратить ежегодно по 1000 марок на трудоустройство, и обрабатывать 480 акров земли, рыцари – столько же, сквайры – по 20 фунтов ежегодно, и обрабатывать по 240 акров. Каждый дом призрения должен был раздавать по 100 марок ежегодно бедным.

В подсчете говорилось, что даже после всех этих затрат, королю будет оставаться 20 000 золотых марок ежегодно, плюс он избавится от расходов 120 000 ежегодно «на клерков и клириков».

Петиция была подана герцогу Глочестерскому и парламенту. Дальнейший ход событий нетрудно предсказать. Петиция вовсе не предлагала изничтожить духовенство, как класс. Она просто предлагала заставить духовенство жить скромно, молиться за свою паству, но не заниматься управлением земель и накоплением богатств. Но духовенство вовсе не хотело жить в бедности и отказываться от политического влияния, поэтому Джек Шарп и все, кто его поддерживал, были объявлены еретиками. Герцог лично выступил с войском в Эбингдон, где люди собрались, чтобы получить копии с петиции. Все разбежались перед войсками, сам Шарп был схвачен в Оксфорде (его выдали), его помощники, распространяющие петиции, Джон Кетеридж и Джон Лонг, тоже были арестованы. Их и еще около 7 человек казнили, а парламент щедро наградил герцога «за спасение королевства».

Очевидно, поворот событий для Шарпа был более чем неожиданым, потому что совершенно аналогичная петиция подавалась парламенту в 1410 году, и никто не пострадал. Правда, сделано, разумеется, тоже не было ничего.

Глочестер вообще постарался, в отсутствие кардинала Бьюфорта, укрепить свои позиции. Он произвел некоторые изменения в составе министров, и, по прибытии короля, прилип к нему так плотно, что до известной степени смог восстановить его против Варвика. Варвик, будучи сам дипломатом и неплохим интриганом, ответил петицией парламенту, в которой требовал права самому назначать людей, имеющих доступ к королю. С этим парламент согласился.

За советом было оставлено право назначать из приближенных короля только 4 рыцарей или сквайров согласно пожеланию Глочестара или Бедфорда. Затем Варвик потребовал, чтобы ему было дано право отставлять от персоны короля любого, кто будет замечен в оказании плохого влияния на Генриха. С этим совет тоже согласился. Варвик также получил право перемещать короля из одного замка в другой.

В 1432 году в Англии наскоком побывал кардинал Бьюфорт, быстренько поссорился с Глочестером из-за церковных денег, победил в этой ссоре, да еще и выцарапал с герцога плату за те несколько принадлежащих кардиналу драгоценностей, которые Глочестер прикарманил – в общем, дела семейные. А 1433 приехал сам Бедфорд. Он созвал парламент на июль, и получил от него петицию с настойчивой просьбой забросить Францию подальше и остаться в Англии регентом, чтобы обеспечить стране нормальное управление. Бедфорд был склонен согласиться, тем более, что переговоры о мире во Франции получили, наконец, некоторый прогресс. Увы, Глочестер предпочитал, чтобы старший брат оставался во Франции, и благополучно торпедировал переговоры, аппелировав к патриотизму парламента. Бедфорд вернулся во Францию, где и умер в 1435 году. Теперь Глочестер не только стал полностью бесконторолен, но еще и оказался преемником своему племяннику, если тот умрет. Парламент оказался практически во власти герцога и его клики.

А в 1337 умерла Катерина Валуа. Совет как-то забыл о ней после того, как Генрих был передан Варвику, а королева тоже о себе не напоминала. Она имела для этого хорошую причину: Катерина Валуа тайно связалась с Оуэном Тюдором, уэльским сквайром. То ли пара действительно тайно вступила в церковный брак, то ли просто жила вместе (что тоже можно рассматривать браком, если пара обменялась брачными обещаниями). Тюдор, предположительно, вел свой род от принцев Уэльса, и англоязычная Вики предлагает такую линию:

«Owen was a descendant of Rhys ap Gruffudd (1132 - 1197) via the lineages described below.
Rhys had a daughter, Gwenllian ferch (daughter of) Rhys, who was married to Ednyfed Fychan, Seneschal of the Kingdom of Gwynedd (d. 1246)

Ednyfed Fychan and Gwenllian ferch Rhys were parents to Goronwy, Lord of Tref-gastell (d. 1268). Goronwy was later married to Morfydd ferch Meurig, daughter to Meurig of Gwent. (Meurig was son of Ithel, grandson of Rhydd and great-grandson to Iestyn ap Gwrgant. Iestyn had been the last King of Gwent (reigned 1081 - 1091) before its conquest by the Normans.)

Goronwy and Morfydd were parents to Tudur Hen, Lord of Penmynydd (d. 1311); Tudur Hen later married Angharad ferch Ithel Fychan, daughter of Ithel Fychan ap Ithel Gan, Lord of Englefield. They were parents to Goronwy ap Tudur, Lord of Penmynydd (d. 1331)

Goronwy ap Tudur was married to Gwerfyl ferch Madog, daughter of Madog ap Dafydd, Baron of Hendwr. They were parents to Tudur Fychan, Lord of Pemmynydd (d. 1367)

Tudur Fychan married Margaret ferch Thomas. (Margaret was daughter to Thomas ap Llewelyn, Lord of Is Coed, South Wales and his wife Eleanor ferch Philip. Her paternal grandfather was Llewelyn ab Owain, Lord of Gwynnionith. The maternal grandfather was Philip ab Ifor, Lord of Is Coed.)

Tudur and Margaret were parents to Maredudd ap Tudur (d. 1406); Maredudd married Margaret ferch Dafydd. (Margaret was daughter to Dafydd Fychan, Lord of Anglesey and his wife Nest ferch Ieuan.)

Maredudd ap Tudur and Margaret ferch Dafydd were the parents to Owen Tudor».

Правда или ложь – непонятно. С уверенностью можно сказать только одно: деревенского фермера к королеве в придворные бы не назначили, даже к никому не нужной королеве. Очевидно, у современников Оуэна Тюдора не было причин сомневаться в его родовитости. Другой вопрос – был ли он настолько родовит? Валлийские непроизносимые имена, которые, к тому же, постоянно слегка изменялись в английском (как Тудур в Тюдора)... Но кем бы ни был второй муж королевы, принцем или средней знатности смотрителем гардероба, на брак она должна была испросить разрешение. Которое ей, возможно, даже дали бы с оговоркой, что ее дети от нового брака не будут иметь права на трон.

Но совет о всем чужой королеве попросту...забыл. И она успела родить Оуэну троих сыновей, Эдмунда, Джаспера и Оуэна, без того, чтобы об этом узнали в совете. Причем, пара, собственно, не скрывалась. Жили сами по себе в Сюррее, никто их жизнью не интересовался. У королевы был свой двор, там даже свои турниры небольшие проводились, балы, пиры, но Лондон никогда особенно не интересовался провинцией, да еще состояние дорог королевства – Катерину предоставили саму себе.

Предположительно турнир при дворе королевы с Оуэном Тюдором в героической роли

Гром грянул в 1436, когда рождение дочери Маргарет подорвало здоровье Катерины настолько, что пришлось звать на помощь. Умирающая Катерина была перевезена в Бермондсей Эбби, дети помещены к сестре графа Саффолка, а Оуэна призвали к ответу в Лондон.

Деревянная статуя Катарины для ее саркофага

Вообще вся эта история, спасибо Тюдорам и их «пересмотрам», довольно темная. Вполне понятно, что Тюдорам было необходимо подчеркнуть свое законное происхождение, как минимум, поэтому Кристи, например, пишет «поскольку их первый ребенок родился в 1430 году, пара, очевидно, поженилась в 1428-1429». Ну да, именно это и утверждали Тюдоры. Но никаких записей об этом браке, вообще-то, не сохранилось.

Аббатство, в котором умерла Катерина

Все, что известно точно, это то, что мальчики были воспитаны при дворе Генриха, что Маргарет умерла вскоре после рождения, и что Оуэн Тюдор благополучно пережил разбирательство в парламенте и продолжал службу при дворе своего, так сказать, сводного сына. Очевидно, из этого следует, что пара была действительно жената, то есть сквайр не соблазнил бесчестно вдовствующую королеву. Или брак был признан таковым по факту, чтобы не позорить мать короля. Да и настолько зацикленная на вере особа, как Катерина, вряд ли была способна хоть на что-то греховное. А если заглянуть на современные сайты, даже британские, даже официальные, то у каждого своя версия насчет количества детей и времени брака.

В 1437 умерла и еще одна королева, Жанна Наваррская, вдова Генри IV. В свое время с ней была связана темная история с колдовством, в которой Генри V не нашел времени разобраться в 1419, и которую просил забыть ради Жанны перед смертью. Так и осталось неясным, то ли та и в самом деле увлеклась не тем, чем подобает доброй христианке, то ли ее оговорили. Три года она провела под стражей, а потом тихо и спокойно жила в Кингс Лэнгли.

Жанна Наваррская и Генри IV

А Генрих VI был на пороге 16-летия, в связи с чем граф Варвик попросил отвободить его от обязанностей наставника короля. Варвик отправился во Францию, но там уже практически ничего нельзя было сделать. Было потеряно время, были упущены шансы, были потеряны союзники. Не по вине герцога Бедфорда, а вопреки его усилиям.

@темы: Henry VI

---

Значит, я богата)))

Получить свое послание

все к лучшему?

Отработала вчера последнюю смену. Уходить было грустно, как всегда. Сегодня была на интервью в новом месте. Впечатление осталось неприятное. Две тетки с отсутствием даже обязательной доброжелательности на лицах. Они так напирали на условие справки от врача о профпригодности и анализе на наркотики, что я почувствовала себя старым, разваливающимся на части наркоманом, с букетом всех мыслимых пороков на морде лица. В качестве плюса узнала, что диплом и свидетельство о регистрации в регистре медсестер у меня уже должны были бы быть.

Позвонила ректорше. Ага, должны бы. Меня, очевидно, пропустили, где-то система дала сбой. Надо теперь разбираться с учебным секретарем. Самое обидное, что я еще в конце июня их теребила, но мне велели сидеть и ждать. А без этих документов на постоянную вакансию не возьмут. Ну, буду разбираться.

Увы, длительный отпуск позволить себе не могу. Зарегистрировалась на ресурсе, распределяющим дежурства, где нужен замещающий персонал. Состояние странное, что-то между слезами досады и истерическим смехом. Волокита со справкой о профпригодности займет, конечно, недели две,потому что анализ готовится неделю, а завтра надо только звонить и заказывать время на медосмотр. То есть, на следующую неделю. С бумагами за это время разрулить дело можно, если только не упущен день, когда собирается эта чертова комиссия, вносящая выпускников в ряды профессионалов. Кажется, она даже не каждый месяц собирается.

Самое смешное, что мне уже не хочется работать там, где я сегодня была. Мне вообще хочется собрать манатки и исчезнуть в бескрайних просторах. Жаль, что этих просторов нет. Или я их просто не вижу. А тут еще все тесты-предсказания утверждают, что я играю по навязанным мне правилам, и что пришло время соскочить со сцены в ряды зрителей.

@темы: "нетягостная бредь"

---

"И полцарства в придачу" II - 19

К годовщине Босуорта, 22.08.1485

- Родственнички, - бурчала Маргарет себе под нос, шагая по направлению к «Белому Льву» и совершенно не замечая, как шарахаются от звуков голоса, доносящегося из ниоткуда, случайные встречные прохожие. – То никого, то полный набор: батюшка, матушка, да еще и старший братец. И каждый со своими претензиями. То не дышу неправильно, то росла, как трава при дороге, то разрешения она, видите ли, на мой брак не давала. Где вы все раньше были, а? Вот нужны мне сейчас ваши претензии?

Девушка остановилась и покачала головой. Неужели они все всерьез думают, что она бросится им угождать? Впрочем, случись это нашествие легендарных родичей до того, как она сама изменилась, то могла бы и броситься. Только трудно сказать, в каком направлении. Скорее всего, прочь. А теперь со всем этим как-то надо было жить.

Полчаса размеренной ходьбы ее, тем не менее, успокоили, и к «Белому Льву» она подошла уже в почти нормальном состоянии. В трактире еще била ключом жизнь, а дом в глубине сада, где поселилась их компания, был погружен в темноту. Свет горел только в одной комнате, которую Маргарет определила, как общую. Она вошла, и увидела у камина одинокую фигуру Дикона, который задумчиво глядел на огонь и крутил в тонких пальцах бокал из венецианского стекла. Король казался настолько одиноким, что ее сердце сжалось.

- Не спится, сир?

- Мне не очень нужен сон, Марго. Я думал, что ты знаешь. Решил вот тебя заодно подождать. Это очень правильно, прийти домой, где тебя кто-то ждет, ты не находишь? Кстати, отчего ты такая взъерошенная? Неприятности?

- Бриджит, - буркнула Маргарет, опускаясь на пол возле кресла, в котором сидел Дикон.
- В ярости, конечно? – уточнил король.

- Да кто ее знает… Может, это для нее нормальное состояние. Вы ее узнали?

- Да нет, просто догадался. Ее ведь даже Джон не узнал. А я девчонку совсем не помню. Вообще. И Лиз о ней никогда не говорила. Впрочем, мы все тогда были, как в бреду. Я часто пытаюсь вспомнить, по порядку, о чем мы тогда говорили, думали, что делали и почему – и ничего, сплошной хаос в голове. А теперь снова канун Босуорта, и снова Тюдор сойдется с Плантагенетом, и снова вокруг паутина интриг, а я не стал за 43 года небытия ни на дюйм умнее.

Маргарет с ужасом подумала о том, что ей даже в голову не пришло связать турнир, затеянный Гарри, с годовщиной Босуорта. Он говорил иногда о странной победе своего отца в тот день, но никогда не вдавался в подробности. И, насколько помнила Маргарет, никто никогда не связывал осенние турниры в Гринвиче с печальным днем. Слишком много потомков тех, кто сражался с Тюдором при Босуорте, нашли свое место при дворе новой династии. Неужели все это время традиционное избиение неугодных на турнирах было традицией напоминания, понятной только определенному кругу придворных?

- Сир, расскажите мне о Босуорте. Я же вижу, что вас что-то угнетает. Разделите со мной этот груз, и мы обязательно справимся, вот увидите!

- Я могу попытаться, - хмыкнул Дикон. – Часть я даже могу изложить тебе связно. Например, то, что бастард Тюдор высадился в Англии 7 августа на семи кораблях. Кровь Христова, что это была за команда! Он набрал шотландцев, уэльсцев, французов, беглых англичан – весь сброд, которому было нечего терять. Впрочем, Бастард всегда имел вкус к величественным жестам. Представь, что он опустился на колени и начал громко молиться. Это отметили, и это запомнили. ”Judica me, Deus”. Это придало авантюре оттенок античной трагедии.

- Почему вы называете его бастардом, сир? – тихо спросила Маргарет.

- Да потому, что он был результатом брака двух линий бастардов, почему же еще! – с досадой стукнул себя кулаком по колену Дикон. - По линии матери – от любовницы Гонта, по линии отца… Оооо, никто в мои времена и не верил, что матушка нашего блаженненького короля озаботилась хотя бы тайком обвенчаться со своим Тюдором. Его величество просто признал своих единоутробных братьев братьями – и точка. Нет, я не хочу никого чернить или винить. Они засунули молодую, одинокую женщину в глушайшую глушь и напрочь о ней забыли. Не уверен, что она вообще слышала в своей жизни много слов любви. Поэтому вовсе не удивляюсь, что она сошлась с Тюдором. Думаю, что он ее любил. В тех условиях, он ни на что не мог рассчитывать, но многим рисковал.

- Не понимаю, - с отвращением покачала головой Маргарет. – После великого короля, которым был ее муж, сойтись с собственным служащим?

- Монмут был великим королем, - согласился Дикон. – Но не уверен, что он любил свою жену. Он вообще не очень обращал внимание на женщин, насколько я слышал. Принцесса была просто военной добычей, которой была отведена определенная роль, да и вместе они провели настолько мало времени, что… Хотя, что мы можем знать? Разве что, соратники Монмута отнеслись бы к вдове своего короля с гораздо большим пиететом, если бы знали, что она была ему хотя бы дорога, если и не любима. Тем не менее, свою долю счастья в жизни она получила. Но это не делает Тюдоров достойными занимать трон Англии, знаешь ли.

- Если бы она любила своего мужа, все могло бы быть по-другому, - не согласилась Маргарет.

- Ничего ты не понимаешь, Марго, но это по молодости лет. - Дикон взъерошил кудри девушки и продолжил рассказ.

- А потом все было, собственно, в руках Стэнли. Они отслеживали продвижение Бастарда, но не вмешивались. Они вмешались в тот единственно правильный момент, когда я был… занят, скажем так. Как понимаешь, воевать я умел. И все я сделал правильно. Авангардом я поставил командовать Норфолка и его сына. Они привели с собой тысячу человек – все ветераны, все знали, как надо воевать, и умели воевать. Арьергардом командовал Нортумберленд, Генри да Перси. Я сказал правильную речь, которую, боюсь, никто толком не понял.

- Почему?

- Видишь ли, в тому времени я уже точно знал, кто на самом деле стоит за этим вторжением. Леди Маргарет Бьюфорт, чертова святоша. Ну я и сказал, что предпочту лечь трупом на холодную землю, чем оказаться пленником на ковре в спальне леди.

- Что??? – у Маргарет даже дыхание перехватило от неожиданности.

- То самое, - поморщился Дикон. – Леди Маргарет была своеобразной дамой c оригинальными идеями. Одной из них было занять трон моей королевы и сделать сына законным преемником короны.

Чего я не знал, так это того, что Стэнли уже успел снюхаться с Бастардом. Я-то думал, что он, как всегда, попытается присоединиться к победителю. Ненавижу таких. Я даже послал к нему гонца с угрозой, что если он не поднимет свою задницу, я перед всеми снесу голову его сыну! И знаешь, что он ответил? Что у него много сыновей, которые останутся в живых! Если бы я все знал, никакой битвы бы вообще не было. Но я знал только, что у меня вдвое больше людей, и что наемники Тюдора, в своем большинстве, не очень-то успели отличиться в битвах. Ты бы видела эти группки, каждую под своим флагом.

Дикон снова замолчал, глядя в темноту за окном.

- Мне просто надо было уничтожить их лагерь еще ночью, и все было бы хорошо. Но нет, мне же нужна была чистая победа короля. И я в этой победе не сомневался. Норфолк сказал мне, что его предупредили о том, чтобы он особенно не старался, потому что «его хозяина уже продали». Но было поздно. Пять тысяч человек армии Бастарда стояли перед нашим носом. Норфолк атаковал и схлестнулся с Джоном де Вером.

Я отчетливо помню, как отдал приказ кавалерии атаковать. И, кажется, последнее мое отчетливое чувство – это чувство отхлынувшей от лица крови, когда этому приказу не подчинились. И тогда я атаковал один.

- Один? – подалась вперед Маргарет.

- Один. Разумеется, моя собственная гвардия за мной последовала, но я об этом не думал. Да и было-то нас человек сто. Кстати, запомни: Фрэнсис Ловелл был среди них. Мне было в тот момент все равно, следует кто-то за мной или нет. Я просто хотел убить Тюдора. А эта скотина укрылся среди пикинёров. Пока я маневрировал, на нас обрушался Уильям Стэнли. А потом я просто старался достать Бастарда, и всё. Вокруг все рубились, кричали, но я лез вперед и видел только знамя с Красным Драконом.

- В вашей атаке был убит отец друга Гарри, Брэндон. Это он держал штандарт.

- Может быть, - безразлично пожал плечами Дикон. – Я смотрел, в основном, на Джона Чейни. Брэндон просто подвернулся под руку. Чейни я хотел прикончить не меньше, чем Бастарда. Может, даже больше, если на то пошло. Бастард сражался за свою жизнь, не столько даже за корону. А вот Чейни был нашим человеком, человеком моего брата Нэда. Представь, как «приятно» мне было его увидеть рядом с Бастардом, на стороне врага. Я рад, что сшиб этого верзилу с коня. Надеюсь, убил.

- Не убили, сир, - грустно покачала головой Маргарет. – Чейни был в большой чести при отце Гарри. А его племянник Томас – любимчик Нэн Болейн. Вы сшибли его? Но в нем, говорят, было роста под два метра.

- Чуть больше, настоящий гигант. Жаль, что старый черт выжил. Ну да ладно… Только больше, Марго, мне нечего тебе рассказать. Я рубился. Я видел, как де Вер убил своего друга и родича Норфолка. Я видел, что Нортумберленд не сдвинулся со своими силами с места, я даже орал что-то о предательстве. Конечно же я был в ярости, кто бы не был? И прежде, чем ты спросишь… Да, я мог бежать с поля битвы, и собрать потом силы, и, возможно, уничтожить, в конце концов, Тюдора. Но в тот момент, поверь, я не был способен рассуждать. Я рубился, убивал, отражал удары. А потом очнулся через 43 года, так-то.

- Вы хорошо умерли, сир, - мрачно пошутила Маргарет. – Мне ведь бесполезно спрашивать о том, как именно вы очнулись, да?

- Точно. Но я рад, что смог узнать, что Уильям Стэнли лишился головы по приказу Бастарда. Все остальное я был менее рад узнать. Неприятно разочаровываться в людях, когда узнаешь точно, как, где и почему они тебя продали. И за сколько. И кому! Продаться трусу, укрывающемуся за спинами пикинёров!

- Он не был трусом, сир. Он просто не мог сражаться, потому что был не то, чтобы совсем слеп, но недалеко от этого.

- Тогда я рад, что я его не убил. Эта победа не принесла бы мне чести, так? Он хоть был вооружен?

- Наверное. Но не думаю, что он сумел бы воспользоваться своим оружием. Он даже турниры не любил смотреть, говорят. Не успевал глазами за движением всадников. На турнирах присутствовала его мать, леди Маргарет. «Маргарита Регина», как она любила подписываться.

Они оба помолчали. Маргарет с огорчением отметила, что их разговор не рассеял тяжелое настроение Дикона, как она надеялась. Скорее, дал новые поводы для невеселых размышлений.

- Когда-нибудь мы все уедем в дикую Трансильванию, сир, - сказала она. - Поселимся в каком-нибудь замке на скале, и вы будете писать воспоминания, а Робин будет вам помогать. Иногда к нам будут приезжать Кэт со своим Диком и кучей ребятишек, и они будут бегать по коридорам, орать, и всем мешать.

Маргарет обняла колени Дикона, прижалась к ним щекой. Король тяжело вздохнул и погладил девушку по голове.

- Все может быть, девочка, все может быть.

- Сир… вы – не уйдете? Ведь не уйдете, правда?

- Мы все когда-нибудь уходим, Марго. Человек смертен, даже если он не совсем человек. Когда-нибудь придет время поставить точку.

- Я не хочу.

- И я не хочу, но, боюсь, не нам решать. Это и так подарок Всевышнего – после всего, встретить взрослого сына, познакомиться с внуками, оставаясь при этом молодым. Снова встретить друзей, увидеть, как они заново устраиваются в жизни. Но я не мог предвидеть, не предполагал, что вы с Робином так срастетесь. Из всех людей, именно с Робином!

- Почему, сир? – Маргарет отстранилась и внимательно посмотрела Дикону в глаза. – Вы ему не доверяете?!

- Да я доверил бы Робину свою жизнь, корону и королевство без колебаний. Посторожить, конечно, - возразил король. – Дело совсем в другом. Дело в том, кто такой Робин. Он никогда не рассказывал тебе о себе?

- Я не особенно спрашивала, - пожала плечами Маргарет. – Так, однажды пришлось к слову, но он ответил, что я сама все пойму, изучая генеалогические таблицы. Он просто мечтает, чтобы я за них принялась. Как будто мне не все равно, кто он такой. Ну что я смогу увидеть в этих таблицах такого удивительного?

- То, что моего соратника Кэтсби, того, который из «Кот, Крыс и Ловелл, наш Пес», звали Уильям, - тихо ответил Дикон. – И никто не может больше отличаться от Уильяма, чем Робин, который взял себе кличку Кот. С Уильямом мы довольно сильно разошлись в плане дружбы после того, как я стал королем. А Робин остался моим другом. Впрочем, они оба погибли из-за меня в любом случае.

- Но Дикий Кот Кэтсби признал Робина, он ему подчиняется, - возразила пораженная Маргарет. – Вы же сами это знаете.

- Робин – маг, настоящий маг, - мягко напомнил Дикон. – Я не знаю, подчиняется ли ему Дикий Кот, или он сам в него превращается.

- Но вы все умеете превращаться в свои геральдические символы, - снова возразила девушка.

- То есть, ты думаешь, что я могу превращаться в розочку? – расхохотался король. – Или в дикого кабана?

- Нуууу… - неуверенно протянула Маргарет, начиная понимать наивность подобного предположения.

- Марго, мы все – часть наших символов, и они – часть нас, но мы не превращаемся. А Робин – да. И Дика Рэтклиффа тому же научил, хотя более далекого от магии человека, чем Крыс, не сыщешь во всем королевстве. Впрочем, мы отвлеклись. Речь шла о том, что союз Владычицы Вод и такого мага, как Робин, может иметь самые непредвиденные последствия. И именно это меня беспокоит. Он не знает границ в своей любви к приключениям, а ты не знаешь границ своих сил.

- Я вовсе не Владычица Вод, - возразила Маргарет. – Бриджит жива и обожает пользоваться своей силой, значит, титул и работа принадлежат ей, что меня нисколько не огорчает.

- Нет, детка, - вздохнул Дикон. – Я совершенно точно знаю, что ты – именно Владычица Вод. И появление Бриджит может означать только одно: если одна Владычица за нас, за короля Гарри, чтоб ему провалиться, то другая – против. Понимаешь?

Маргарет невольно содрогнулась. – Что будет, то будет. Я выйду за Робина, мы с ним и с вами спасем королевство. Кэт будет счастлива с Рэтклиффом, а вас мы тоже женим. Как вы относитесь, например, к Агате?

Дикон несколько раз растерянно моргнул, а потом рассмеялся тихим, мелодичным смехом.

- Я предпочту обожать ее на расстоянии, - прижав руку к сердцу, с предельной серьезностью пообещал он. – В самом деле, иди, Марго. Что будет, то будет.

Маргарет в неожиданном порыве повернула руку Дикона, лежащую на ее плече, ладонью к себе, поцеловала и прижала на минутку к своей щеке, вложила в ладонь короля Черного Принца, кольцо с которым уже некоторое время бездумно крутила в руках, а потом молча поднялась и вышла из комнаты. Почему-то ей показалось, что вдвоем они, король и артефакт, отчасти повинный в его гибели, будут менее одиноки.

Открыв дверь в комнату, которую они с Агатой занимали, Маргарет остановилась на пороге. Свет почти догоревших в подсвечнике свечей слабо освещал Робина, прилегшего на ее кровать, да так и заснувшего в ожидании, и ворох мерцающих драгоценными тканями нарядов, которыми была буквально завалена кровать отсутствующей Агаты. Подойдя поближе, девушка с недоумением уставилась на все это изобилие. Кажется, Кот в своем порыве не учел, что во всем этом она будет смотреться представительнее любой дамы при дворе короля, включая и тех, кто был неизмеримо выше ее по рангу.

Теплые руки обняли ее, и голос Робина шепнул: - Я могу помочь тебе разобраться со всем этим, если ты позволишь. Как жена непонятно какого лорда из свирепой и далекой Венгрии, ты можешь себе позволить абсолютно все, ссылаясь на мои экзотические пристрастия.

Маргарет стояла молча, слушая его голос и улыбаясь. Теперь ей было совершенно понятно, что делать дальше. Повернувшись к Робину, она положила руки ему на плечи и, глядя прямо в глаза, серьезно произнесла слова обряда более старого, чем помнили самые старые из живущих на свете людей:

- Здесь и сейчас я беру тебя, Робин, своим мужем, чтобы хранить и беречь тебя до конца своих дней, в чем даю свою клятву.

- Маргарет, - ответил Робин, отвечая не менее пристальным взглядом, - здесь и сейчас я беру тебя своей женой на горе и на радость, чтобы хранить и беречь тебя до конца дней своих, в чем я даю клятву.

Он потом действительно помог своей жене разобраться с нарядами, но это было гораздо, гораздо позже.

@темы: "побасенки"

---

Генрих VI - коронации

Впервые король был представлен палате общин парламента 17 ноября 1423 года, когда ему было почти 2 года. После этого его довольно активно начали перевозить из одного места в другое. Например, Рождество он встретил в Хертфорде, в компании короля Шотландии Джеймса, который собирался отбыть в свое королевство после 18 лет плена, во время которого нашел себе немало друзей в Англии.

король Джеймс Шотландский

Поскольку король был еще в младенческом возрасте, он был изначально доверен советом его матери на воспитание, как, в сущности, и было в обычае. Поскольку этот младенец был королем, у него было две няньки. Одна, очевидно, из простых, Джоан Эстли. Я так думаю, что из простых, потому что годовую пенсию ей назначил сам Генрих в 1433 году. А может, он в этом возрасте только расстался с нянькой, которая, очевидно, была из служащих его дома. А вот другой была настоящая аристократка, Дама Элис Ботиллер. Ее назначил регентский совет, который выслушивал от нее регулярные рапорты о здоровье, развитии принца, и о том, как с ним обращаются. Вот этой даме платили щедро: по 40 фунтов ежегодно, да еще с 1426 года по 40 марок впридачу.

Парламент 1423 года прошел так, словно король Генри был еще жив: никаких потрясений. Более или менее важным событием был только арест Джона Мортимера по подозрению в измене. Была ли измена или нет – непонятно, но за Мортимерами вообще наблюдали пристально. А тут еще именно этот Мортимер оказался кузеном графу Маршу, да попытался бежать из тюрьмы, а сам граф прибыл в Лондон с необычно большой свитой... В общем, Мортимера казнили, а графа отправили от греха подальше Лейтенантом Ирландии. Туда он приехал уже довольно больным, и через год умер.

Его права на престол королей Англии и, теоретически, Франции перешли к Ричарду Йоркскому, сыну его сестры, Анны Мортимер. Юноша был еще на пороге 14-летия, но в 1426 году стал полноправным герцогом Йорка и графом Кембриджа и Рутленда. Юный Ричард воспитывался в семье Вестморлендов-Невиллей, был обручен с младшей дочерью в семье, и сдружился с старшим сыном графини Джоан (будущим графом Салсбери) и с ее внуком, будущим Варвиком- Кингмейкером. Так зародилась партия йоркистов.

К 1425 году напряжение внутри совета начало нарастать. Глочестер женился на своей возлюбленной в 1423 году, и через год отправился в Голландию ссориться с герцогом Брабантским и герцогом Бургундским по поводу принадлежащих жене земель. Когда он вернулся в Лондон, его встретил очень злой Генри де Бьюфорт и довольно резкое письмо от Джона Бедфорда: опять братец Хэмфри ввязался в заведомые неприятности по личным причинам, пренебрегая интересами государства.

Епископ Винчестерский и его сводный брат Глочестер вообще находили поводы для ссоры буквально по каждому поводу. Например, имеет ли право епископ располагаться во дворце. В канун обеда в честь вновь выбренного мэра Лондона 29 октября, Глочестер с самого утра дал ему приказ приглядывать за улицами особенно тщательно. Очевидно, было сказано еще что-то, потому что когда епископ со своими людьми попытались въехать в город, стражники их не впустили. Люди епископа сгруппировались за лучниками и копейщиками, и ворота атаковали. Архиепископу Кентерберийскому и португальскому герцогу Коимбры (племяннику обоих упрямцев) пришлось восемь раз посовещаться с каждой из сторон, прежде чем конфликт был разрешен.

герцог Коимбры

Это был первый звонок о том, с какой легкостью в Англии могла начаться гражданская война, и епископ Винчестерский срочно написал брату во Францию, что его присутствие немедленно требуется в Англии. Джон Бедфорд прибыл 10 января 1426 года.

Собственно, приехал-то он раньше, перед Рождеством, которое провел с малолетним племянником в Элтхэме. Там к нему на прием явился чувствующий себя виноватым мэр Лондона, презентовав двумя серебряными шарами, содержащими тысячу золотых марок, но получил в ответ только очень сдержанную благодарность.

Когда парламент собрался в феврале в Лейчестере, то горожанам и приехавшим было настрого запрещено иметь при себе оружие, настолько взрывоопасной была ситуация. Они и не были вооружены – кроме как камнями, ножами и дубинками. Толпа ждала только повода, чтобы начать драку. Глочестер сначала вообще отказался явиться, если на заседании будет присутствовать Винчестер, но после внушения, сделанного архиепископом Кентерберийским, все-таки явился. Явился с тем, чтобы представить палате лордов официальную петицию против архиепископа Винчестерского из шести пунктов.

Герцог обвинил брата в том, что тот мешаем ему спокойно проживать в Тауэре, что намеревался переместить малолетнего короля из Элтхэма туда, где сможет беспрепятственно на него влиять, что он готовил засаду на Глочестера в Саутварке, когда тот скакал в Элтхэм, чтобы помешать планам епископа, что тот оболгал его перед герцогом Бедфордом, и, наконец, что епископ в свое время планировал заговор против своего брата Болингброка, короля Генри Четвертого.

Еписком смог, тем не менее, опровергнуть все пункты обвинения, и лорды сочли, что будет вполне достаточно, если Винчестер принесет присягу верности трем Генрихам, и они с Глочестером пожмут друг другу руки. Это, конечно, было сделано, но сердечными друзьями братья не стали.

Бедфорд остался в Англии на достаточно долгий срок, чтобы 19 мая посвятить маленького племянника в рыцари, и пронаблюдать, как тот, в свою очередь посвятит в рыцари придворную молодежь, в том числе и почти 15-летнего Ричарда Йорка.

Бедфорд вернулся во Францию в марте 1427 года, вместе с епископом Винчестерским, который был произведен там в кардиналы. Все, в общем-то, остались довольны: Глочестер отсутствием Винчестера, а тот – тем, что может употребить свою энергию на что-то плодотворное (войну с гуситами, в данном случае). Еще одна перемена произошла в Англии: 30 декабря 1426 года умер герцог Экзетер, главный попечитель малолетнего короля. Тот, впрочем, только недавно отметил свой пятый день рождения, и пока ни в каком особом наставничестве не нуждался, оставаясь при дворе своей матери. Ничего особенного не произошло ни в жизни Генриха, ни в жизни Англии, пока 1 июня 1428 года из Франции был вызван граф Варвик, и назначен главным воспитателем короля.

Варвик, хоть и прозывался отцом куртуазности, получил право наказывать короля (в том числе и физически) в разумных пределах. Некоторые историки обвиняют графа в излишней жесткости по отношению в своему воспитаннику, но стоит подумать и о том, из кого он должен был вылепить короля, способного управлять и Англией, и Францией в весьма непростой обстановке. Ему попал в руки находящийся на седьмом году жизни маменькин сынок, избалованный донельзя, слабый хныкалка с сильным влечением к молитвам. Вот он и пытался на протяжении девяти лет вбить хоть немного смысла в юную голову. Причем, не без некоторого успеха: когда королю исполнилось 10 лет, он перестал хныкать и молиться, а начал бунтовать.

Надо сказать, что правду о Варвике, как воспитателе, очень трудно отыскать. Для начала, с тех пор, как Жанну Д’Арк стали считать святой и мученицей, вина за ее судьбу возлагается на Варвика, который, якобы, заставил своего воспитанника требовать ее сожжения. То, что чрезвычайно набожный ребенок всерьез мог считать Жанну ведьмой, этим обвинителям, очевидно, не приходит в голову. Далее, Варвика иногда обвиняют, что его жесткое воспитание сделало Генриха боязливым и инертным. Вряд ли. Варвику не пришлось бы натягивать поводья, если бы его воспитанник был нормальным, бойким мальчишкой, с радостью обучающимся премудростям королевских обязанностей. Скорее всего, Генрих учился, в прямом смысле слова, из-под палки.

Очевидно, совет, состоящий из мужчин, просто упустил ребенка. Они не могли предположить, что делают, оставляя его с одинокой в чужой стране матерью-иностранкой, ставшей вдовой в 20 лет, без единого друга и даже понимания той страны, в которой она оказалась. Вполне очевидно, что самый близкий человеческий контакт Катерина могла иметь только с духовниками, что не могло не привести к избыточно религиозной атмосфере при ее дворе. Что еще хуже, сама Катерина Валуа тоже в свое время не получила никакого систематического обучения, потому что ее отец был не в состоянии его обеспечить, а матери было не до детей. Очевидно, Генриху с детства передались страхи, стресс, нервозность, испытываемые Катериной, и воспитывать из него мужчину начали слишком поздно. Если бы его, как это было в обычае, четырехлетним передали на воспитание какой-нибудь английской леди, многое в его жизни сложилось бы по-другому.

Тем временем английскую общественность развлекал герцог Глочестер. Он снова отправился во Фландрию, но окрик Бедфорда настиг его достаточно быстро. Большого вреда за границей он причинить не успел, зато привез с собой некую Элеонор Кобхем, с которой начал жить вместе совершенно открыто. В 1428 году делегация женщин из Стокс Маркета подала в парламент петицию о скандальном образе жизни регента. Тот был вынужден обратиться к папе с просьбой аннулировать его женитьбу на Жаклин Голландской, и разрешить жениться на Элеоноре. Кристи пишет, что юный король «был глубоко скандализирован» происшедшим. Конечно, это не он был скандализирован, ему же в 1428 еще и семи лет не было. Скандализированы были, очевидно, Катерина, для которой Жаклин была чем-то наиболее знакомым при английском дворе, и придворные дамы королевы.

Элеонора Кобхэм

Осенью 1429 года архиепископ Йоркский объявил совету, что герцог Бедфорд желает, чтобы Генрих был коронован во Франции как можно скорее. Герцог торопился, потому что французский дофин Шарль был только что коронован в Реймсе, и воинственная Орлеанская Дева успешно поднимала Францию в его защиту. Герцог решил, на всякий случай, короновать королем Франции и племянника, в надежде, что это вдохновит тех, кто поддерживал англичан. Но короновать Генриха во Франции можно было только после того, как он будет коронован в Англии. Его короновали 6 ноября. Летописец с сухой иронией замечает, что хотя винные фонтаны и были установлены, король воспротивился тому, чтобы они функционировали. «В этот день не произошло в Лондоне ничего увлекательного, кроме сожжения еретика в Смитфилде», - пишет летописец.

Коронация положила конец регенству, и герцог Глочестер был освобожден советом от его обязанностей. Несомненно, герцог чувствовал, что от него просто избавились: королю не было и восьми лет, то есть править он мог не больше, чем раньше. В апреле 1430 года Генрих в компании герцогов Йоркского и Норфолкского, трех епископов, восьми эрлов и одиннадцати баронов прибыл в Кале. Ситуация во Франции в тот момент обострилась настолько, что до Парижа он добрался только в декабре 1431 года, после того, как бургундцы схватили Жанну Д’Арк. Коронация была проведена довольно поспешно, и в начале февраля Генрих был уже в Дувре.

В Лондоне его встретили с большим торжеством и некоторым облегчением. Без приключений в отсутствии малолетнего короля не обошлось.

@темы: Henry VI

---

Узнать совет для себя © globus & a_poli

@темы: "нетягостная бредь"

---

Просто миляга. Опять же, рыжесть.

@темы: "зверята"

---

Это ж мой Рыжик!

Издревле известно, что рыжие кошки приносят в дом, в котором поселились, материальный достаток. Вот и Рыжик усердно катит монетку. Если вы возьмете его к себе, то он станет заботиться о вашем благосостоянии. Финансовое благополучие навсегда поселится в вашем доме вместе с Рыжиком!

Забрать Рыжика к себе!

@темы: "нетягостная бредь"

---

Генрих VI - обзор ситуации в начале царствования

Совет короля-младенца начал свое регентское правление в непростой ситуации. Нельзя сказать, что династия Ланкастеров не имела права на трон. Имела. Но еще большие права имела линия второго по старшинству сына Эдварда III, Лайонела, который через дочь имел потомков с этим самым правом. Фактом остается, что трон был Ланкастерами узурпирован. И что как Генри Болингброк, так и Генри Монмунт ценились Англией больше за свом личные качества, чем как законные короли. Именно поэтому они так усилили роль парламента в управлении страной, чтобы предотваратить возможные из-за "узурпации" волнения.

Историк Мэйбл Элизабет Кристи утверждает, что передача большой власти парламенту прошла гораздо раньше, чем сам парламент был к этому готов. Одно дело - управлять знакомыми делами под общим руководством компетентного правителя и его совета, который он, все-таки, держит в рамках. Другое дело - пуститься в плавание по бурным морям законотворчества, имея в руководстве отсутствие капитана и постоянно ссорящуюся команду. Именно неумением парламента и лордов мыслить государственно в отсутствии сильного руководителя, а не согласно собственным интересам, она объясняет ход событий, который привел к Войне Роз.



Следующей проблемой Англии в 1420—х годах было то, что страна слишком долго воевала, и что воинственность была возведена в роль добродетели. Англичане вряд ли знали, как много выиграл их король Генри V во Франции чисто дипломатией и психологией. Англичане помнили только события, в которых «мы им дали!» или «они нам всыпали». И установка в обществе выработалась соответствующая: надо дать так, чтобы не всыпали. Соответственно, силовая политика всегда начинает переползать с отношений международных в отношения внутриполитические и социальные.



Как и Кингсфорд, Кристи подчеркивает плохое состояние сельскохозяйственного сектора. Он просто словно выпал из законодательства. На самом деле никуда он не выпал, а его просто оставили в сторонке, потому что никто не знал, что с ним сделать. А проблемы этого сектора были связаны еще с чумными годами, когда около трети (а кое-где и больше) населения просто вымерло. Причем, эта была именно находящаяся в расцвете сил часть, потому что старики и дети заболевали значительно реже. Для крестьян это стало худом, за которым последовало значительное добро: рабочая сила стала чрезвычайно ценной, да и земли много освободилось, которую можно было купить достаточно дешево за заработанные деньги. Джентри же нищали. Конечно, существовали законы о рабочей силе, но и тогда уже действовали рыночные законы. А именно, ниже сложившейся средней оплаты рабочую силу было не отыскать днем с огнем. Еще лучшие заработки обещали города, и туда начался отток населения из деревень. Гильдии значительно ограничивали поток пришедших, но правда состояла в том, что в городах-то смертность всегда была выше, и приток населения им был необходим. Поэтому приходилось брать учеников и подмастерьев из деревень, хоть по законам, хоть в обход их.



Из предыдущей проблемы прямо вытекает еще одна: состояние дорог. Если их не поддерживают в порядке джентри, то их не поддерживает никто. Вот и вышло, что по английским дорогам пятнадцатого столетия было не проехать, кроме как верхом. К тому же, даже эти жалкие пути коммуникации стали довольно опасны из-за орудующих на них любителей легкой поживы. Англичане стали предпочитать водные пути. Но получение свежей информации из столицы в таких условиях сильно осложнилось. Кроме того, начала сильно страдать внутренняя торговля, пошлины на которую перестали стекаться в казну.

Вообще здесь Робин Гуд, но к ситуации подходит

И, разумеется, Франция. Неизвестно, были ли у Генри V четкие планы, что он будет делать с этой огромной страной после того, как закрепит за собой ее корону. Англия, даже в пике своей формы, не могла надеяться поглотить такую огромную страну, как Франция. События последнего года его жизни показывают, что война во Франции королю изрядно надоела. К тому же, Франция оказалась экономически и политически в гораздо худшем состоянии, чем он предполагал. Задумывался ли он вообще о последствиях, когда ввязывался в такую масштабную компанию? Надеялся ли он на помощь союзников? Король всегда утверждал публично, что он начал войну не ради славы, а из чувства долга, который призывал его вернуть то, что ему принадлежит. Верил ли он сам этой политической риторике?



В любом случае, своему наследнику и своей стране Генри оставил довольно беспокойное наследство. Англия просто не могла бросить его дело во Франции на пол-пути, хотя бы из чувства национальной гордости, которой Генри дал крылья. Его наследнику и администрации было необходимо, как минимум, справляться во Франции не хуже, чем справлялся он сам, иначе чувства подданных быстро повернулись бы против них. Рядовой англичанин не хотел знать ничего о методах, ему нужен был результат.



Герцог Бедфорд подходил на роль управляющего делами Франции действительно идеально. Он был столь же умен и талантлив, как и его брат-король, но, вдобавок, был щедрее и менее надменен. Генри во Франции боялись. Джона любили. Разумеется, любили среди бургундцев и нормандцев, да еще среди тех французских аристократов, которые поддерживали англичан. Пока герцог был жив, англичане не потеряли во Франции ни пяди завоеванного, да еще до самого 1428 года постоянно расширяли свои завоевания. Что было, кстати, изрядным чудом, учитывая то, что представляла из себя английская армия.

Герцог Бедфорд

А представляла из себя английская армия ассорти. Состояла она из довольно независимых друг от друга подразделений, которые привели с собой лорды, графы, бароны, джентри. Каждый командир признавал командование только одного человека: самого короля или его Лейтенанта. Скоординировать их действия было очень трудно, если учесть аристократическую иерархичность. Примеры ненужных жертв я приводила. Когда Рыжый Баверец полез на штурм, ему могли только мягко указать на то, что, возможно, этого не стоит делать, но не запретить делать то, что ему хотелось. Герцог Кларенс не только сам погиб в результате своей глупой выходки, но вместе с ним погибли те, кто изначально его от данной выходки отговаривал, но не мог за ним не последовать. Говорить о какой-то армейской дисциплине и вовсе не приходилось.



Далее, английская армия почти стопроцентно состояла из англичан, с небольшими вкраплениями бургундцев и французов. Разбросана она была по гарнизонам, откуда созывалась по необходимости на марш, оставляя в крепости лишь небольшие посты. Это, разумеется, делало крепости уязвимыми.

Кроме того, солдатам надо было платить. И герцог Бедфорд платил им регулярно и много. В то время артиллерия только начала менять методы ведения войны, и в армии было еще много знаменитых английских лучников, которые прекрасно знали себе цену, и не хотели ничего знать о трудностях с деньгами. Как еще при жизни короля писал домой один лучник, «денег нам не платят, а грабить не разрешают». И слишком долго такую ситуацию лучники терпеть были не намерены.



Огромным фактором успеха для англичан во Франции был союз и даже дружба Генри V с герцогом Бургундским. Помимо того, что его владения держали восточные границы, в них входила Фландрия, первостепенной важности партнер по торговле для Англии. Проблемой было то, что герцог Филипп был вместе с англичанами не потому, что считал их дело правым, а чисто из желания отомстить убийцам своего отца. Как только те были, по большей части, выловлены и казнены еще при жизни короля, Бургундца в альянсе с Англией удерживали только чисто человеческие отношения с герцогом Бедфордом.

Но, наверное, самым худшим для Англии было само состояние Франции. Бездарное и безответственное правление, бесконечные, непрекращающиеся войны между французскими принцами сделали, конечно, изначально возможным вторжение и успех англичан. Но страна была к тому моменту совершенно разорена. Сельским хозяйством никто не занимался, потому что набеги баронов друг на друга сделали это невозможным. Людей врагов убивали, земли разоряли. Это была вражда на уничтожение. Голод, разруха, всеобщий ужас и тупая пассивность, да еще и бесконечные стаи волков, которые, похоже, по-настоящему контролировали большую часть Франции. Дело дошло до того, что англичанам пришлось ввозить в страну продовольствие, чтобы предотвратить массовые смерти от голода. Ни о какой социальной структуре не могло быть и речи: в самом Париже приюты и больницы были разрушены еще во времена террора Арманьяка. Налог собирать с этих людей представлялось совершенно невозможным и жестоким делом, но был налог, против которого ничего не мог поделать даже Бедфорд: папа обязал его собирать церковную десятину.



С другой стороны, были еще и шотландцы. Мало того, что они периодически совершали набеги через границу, они еще и появлялись во Франции: как наемники, как разбойники, как искатели удачи. «Проклятая нация!, - говорил Генри V, - куда бы я ни пошел, я вечно нахожу их в своей бороде!» Французы шотландцев любили не больше, обзывая их «вонючими баранами» и «винными бурдюками», но очень охотно позволяли им воевать на своей стороне.

John, Earl of Buchan

Сигизмунд, теоретический союзник Англии, был к 1423 году абсолютно погружен в свои проблемы. Де-факто, он был Римским императором. Де-юро, его короновали лишь в 1433 году, когда его главные соперники, Венцеслав Богемский и Джобст Моравский, не умерли. Понятно, что Сигизмунд изо всех сил старался заслужить репутацию, и организовал крестовый поход против гуситов, но аукнулось ему это здорово. Когда, после смерти короля Венцеслава, он стал королем Богемии, богемцы и знать его не хотели. А потом он увяз в войне с гуситом Жижкой. Сигизмунду было не до Англии.

Сигизмунд

Еще интереснее дела обстояли с папством. Несмотря на то, что Сигизмунд успешно закончил период великой схизмы, и папой Мартином Пятым был выбран итальянский кардинал Оддо Колонна, папа Бенедикт Тринадцатый, алиас испанец Педро де Луна, тоже никуда не делся. Сидел в своей крепости в Пенисколе и периодически помогал тем, кто к нему обращался, не получив желаемого у папы Мартина. Тем истовее папа Мартин настаивал на подчинении своей паствы.

Мартин V

Бенедикт XIII

А в Испании дела обстояли так: в Кастилии королем сидел Хуан II,18-летний сын Катерины Английской, дочери Джона Гонта. На деле же там заправлял его фаворит Альваро де Луна. Кузен Хуана, Альфонсо V, с 1416 года сидел на престоле Арагона. Португалия продолжала управляться еще одной дочерью Гонта (то есть, ее мужем, конечно), переживала эпоху расцвета, активно осваивала мировые пространства, и была верной союзницей Англии и Ланкастеров.

Хуан II

Альваро де Луна

Альфонсо V

В Италии Милан был в руках Висконти, Флоренцией правила олигархия, но и там враждовали между собой группировки Альбицци и Медичи. Венеция держала оборону на два фронта, против турков и против Милана. Милан, в свою очередь, враждовал с уже независимой к тому времени Швейцарией. В Неаполе сидела королева Джоанна, которой хотели отдать в преемники Бедфорда. Но ее собственное положение в Неаполе было не вполне стабильно из-за старинной вражды двух ветвей дома. На тот момент потомок конкурирующего дома, Рене Анжуйский, называл себя королем Неаполя и Сицилии.

Рене Анжуйский

Медичи


Картинки, которые не подписаны, взяты просто как иллюстрации. Могут относиться к описываемому историческому периоду, а могут и не относиться

@темы: Henry VI

---

Генрих VI - расстановка сил

Для государства не может не быть проблематичной ситуация, когда королем оказывается девятимесячный ребенок. Это означает, что годы и годы вокруг трона будет активная возня, борьба за влияние, фракции и вражда. В случае с Генрихом VI расстановка сил у его колыбели изначально была непростой.



Начать с того, кого его матушка, Катарина Валуа, выбрала ему в крестные матери: Жаклин Голландскую, которая сбежала от своего мужа, герцога Брабантского. Жаклин нашла убежище при английском дворе, и сделала это не случайно. Еще раньше она нацелилась на холостого тридцатилетнего Хэмфри Глочестера. Генри V энергично противился этой связи, и, очевидно, именно ее имел в виду, отправляя предсмертное письмо брату с просьбой не жертвовать общим благом ради своих интересов. Почему Катарина выбрала именно Жаклин? Очевидно потому, что та когда-то была обручена с ее братом, дофином Жаном, который умер до свадьбы.



Крестным отцом принца стал Джон Бедфорд, его дядя. Прекрасный человек, прекрасный администратор, человек долга, хороший дипломат, справедливый политик... К сожалению, он был нужнее во Франции, чем в Англии, где бывал редко.



Хэмфри Глочестер, который остался регентом Англии под присмотром старшего брата, был человеком своеобразным. Будучи одним из образованнейших людей в стране, покровителем литературы и искусства, он не был глуп. Были у него и чутье на людей, и щедрость, и даже доброта. Бедой Хэмфри был его невероятно эгоцентричный и вздорный характер, который мешал ему быть дипломатом. Да и не хотел он быть дипломатом. Он никогда не любил Бургундский дом, и ему было все равно, что герцог Бургундский был жизненно необходим для интересов Англии на континенте. Связь с Жаклин, которую за Брабантца сговорил именно старый герцог Бургундский, его симпатий к этому дому не прибавила. Личная жизнь Хэмфри была настолько скандальной, что однажды ее даже обсуждали в парламенте. Он ссорился с родственниками, позднее ссорился и с королевой, мог запросто и лично избить того, кто вызвал его гнев, но – в народе его любили. Судя по всему, чисто на основании внешности.



Герцог Экзетер, старший из братьев Бьюфортов, был несомненно очень сильным и авторитетным человеком, и на день смерти Генри Пятого ему было всего 45 лет, но и он очень много времени проводил во Франции, где его авторитет был просто необходим, и неожиданно умер в 1426, не успев оказать никакого влияния на принца.

Епископ Винчестерский, Генри Бьюфорт, был тоже человеком властным, возможно, даже более властным, чем Глочестер, которого он терпеть не мог и изрядно презирал за слабость и недальновидность. Блестящий дипломат, один из самых влиятельных людей в Европе в свое время, самый богатый человек Англии, тратящий свои богатства не на себя, а на благо страны, он поддерживал принца всю жизнь и деньгами, и советом, но работать вместе с Глочестером он просто не мог.



Неприятности начались уже перед первым парламентом «правления» Генриха VI, созванным на 9 ноября 1422 года.

Епископ успел собрать оппозицию лордов, напоминая им об амбитности и ненадежности Хэмфри, и лорды объявили Глочестеру 5 ноября, что тот будет иметь право открывать и распускать парламент только при «помощи» совета, а не самостоятельно. Здесь нужно уточнить: на тот момент, после смерти одного короля и при младенчестве другого, Хэмфри был только Лордом Хранителем. Регентом его должны были утвердить именно на заседании парламента. Но парламент дал понять Глочестеру, что ни один король не может завещанием руководить правительством после смерти, даже если это завещание самого Генри Пятого. В конце концов, парламент объявил Джона Бедфорда Хранителем Королевства и Церкви Англии и Главным Советником Короля. Глочестер мог заменять Бедфорда только в отсутсвие последнего. Собственно, это было именно то, что имел в виду Генри V. Практически, Бедфорд за всю оставшуюся жизнь приезжал в Англию только однажды, так что Хэмфри как бы был на деле регентом. Но попробуй почувствуй себя полноправным регентом, если в любой момент может появиться старший брат и призвать к ответу! Да и назначения Глочестеру разрешили делать самостоятельно только незначительные. Важные посты занимались только после обсуждения кандидатов советом.

Совет регенства состоял из семнадцати человек: герцог Глочестер, архиепископ Кертерберийский (Чичель на тот момент), епископы Винчестера, Норвича, Лондона и Ворчестера, герцог Экзетер, графы Марш, Варвик, Нортумберленд, Вестморленд и Маршалл, лорды Кромвель и Фитц-Хью, сэр Уолтер Хангесфорд, сэр Джон Типтофт, и сэр Уолтер Бьючамп.

Архиепископ Кентерберийский

С графом Маршем все ясно. Этот молодой человек, при желании, мог в один миг перевернуть королевство вверх дном, потому что представлял старшую по отношению к потомка Гонта ветвь. Дело лишь в том, что лично у него не было к этому ни малейшего желания.

Но ход событий научил правительство, что и сам граф многократно использовался против своей воли в политических интригах с самого детства, и что всегда возможна ситуация, происшедшая с Олдкастлом, которого, несмотря ни на что, считали скорее мучеником, чем преступником: что течение событий может превратить друга во врага и заговорщика практически против собственной воли.

К тому же, с тем же Маршем была связана еще одна деликатная тонкость. Претензии потомков Эдварда Третьего на французский трон основывались на отказе признать саллический закон, действующий во Франции, в результате которого право на корону не передавалось через женскую линию. Таким образом, англичане считали, что титул должен передаваться через дочерей тоже, причем по старшинству рождения.

Некоторые историки считают, что, таким образом, титул короля Франции должны были наследовать НЕ наследники Эдварда Третьего по мужской линии, а наследники по ЖЕНСКОЙ - то есть, тот же граф Марш. Неизвестно, приходило ли в голову его современникам об этом мысль, но почему бы и нет, учитывая их знание предмета? Лично я не устаю поражаться, во-первых, полному отсутствию амбиций у молодого человека, и, во-вторых, тому, что он умер своей смертью.

Вот эта генеалогическая таблица

Граф Варвик считался образцом рыцарства своего времени, он был и воином, и дипломатом, и прекрасно лично знал тех людей, с которыми была связана политика королевства. Конечно, его личность была сделана отнюдь не из розовых лепестков, была в нем и грубость, и жестокость. Но он был абсолютно предан и Генри V, и его дому. Он, как и архиепископ, принадлежали к партии Генри Бьюфорта.



Граф Нортумберленд был сыном «Хотспура» де Перси, и был полностью обязан и жизнью, и благосостоянию королю Генри, который восстановил его во всех правах. Граф никогда об этом не забывал, и всегда хранил верность дому Генри.

Граф Вестморленд, Ральф Невилл, был исконным врагом де Перси, отцом двадцати трех детей и основателем знаменитого дома Невиллов. В совете он оказался потому, что Ланкастеры были многим ему обязаны. Он поддержал их тогда, когда борьба с де Перси этого потребовала, он был самым могущественным ноблем севера, да и просто хорошим другом для Генри V. Сам граф умер в 1425 году, но его дом сыграл большую роль в развитии событий правления Генриха VI.



Граф Маршалл, Джон Мовбрей, был зятем Ральфа Вестморленда, и тоже представлял немалую силу на севере. В 1424 он стал также герцогом Норфолком.

Лорд Фитц-Хью был гофмейстером короля Генри, и тот лично выразил желание, чтобы он вместе с сэром Уолтером Хангерфортом были в числе воспитателей принца.

Сэр Джон Типтофт был сенешалем Аквитании и Президентом Нормандии.



Сэр Бьючамп был ветераном Айзенкура, родственником Варвика и спикером палаты общин.

@темы: Henry VI

---

Креативненько

Viktor & Rolf

дальше - больше

Agatha Ruiz De La Prada

Charlie de Mindu

Alexander Mc Queen

@темы: "красотища"

---

Я представляю вам...

... "The Marshal of Finland - Life is like a mountain"



Из комментариев:

- wow I never knew how black (excuse the expression) Finland was back then, I always thought they were all white. Was there loads of immigration in the 30s or something?

- and the main producer of that film is.... ofcourse estonian, good work mr. Ken Saan

- Ist das Satire?

- if mannatheim is nigerian then hitler american mussoliini vietnamees stalin brittish

- XDDD best movies come out of finland

- This has nothing to do with racism. Would you like to see film about Nelson Mandela or Martin Luther King when the actress is bald eskimo woman?

- Thet will teach those finnish racists some respect! PRAISE the LORD!

- Whoever came up with the idea for this film is a master in the art of trolling. To see so many people pissed off because of this is hilarious beyond comprehension. And for that I'll tip my hat to you, good sir.

Говорят, это будет фильм о любви и о войне, и о том, что приросшая к лицу маска национального героя делает человека очень несчастным. Это будет вдвойне скандальный фильм, потому что он, помимо прочего, снова поднимет вопрос о гомосексуализме на фронте и ориентации самого Маннергейма.

Скорее всего, фильм будет даже хорошим, потому что в Кении актеры знали, что такое война, но не знали, кого они, собственно, играют. Поэтому они играли то, что в сценарии написано и играли не без грации.

Но: при чем здесь Маннергейм?

@темы: "экранизации vs каноны"

---

A финны пошли дальше

Не успела улечься икота от удивления странным персонажем неевропейского цвета в ”Henry V”, как дыханье сперло от следующей удивительнейшей кинематографической новости. Финны сняли фильм о Маннергейме… в Кении. И все актеры оттуда. Шедевр называется «Маршал Финляндии», как понимаете. Только один эпизод, из Зимней войны, был снят в Финляндии, да и то потому, что снега в Найроби не нашлось. Говорят, что идеей было отрешиться от мифа национальной иконы и показать человека. Ну-ну. А не то ли, что актеру, исполнившему главную роль и решительно не знавшего, кого же он играет, заплатили за все про все около тысячи баксов? Да и сам бюджет фильма был 20 000. Интересно, как бы отнеслись русские к Сталину цвета расовой толерантности?

Карл Густав Эмиль Маннергейм нашего времени

Устаревшая версия

@темы: "экранизации vs каноны"

---

Генри V и его последний поход

Толпы народа всех рангов и сословий, буквально на руках носивших своего героя-короля и его королеву, встречи, приемы, гуляния – так встретила Англия Генри и Катерину. Даже палата общин, принося свои поздравления и благословения делала это из чистой радости: никакой политической необходимости в этом не было.



Оставив Катерину в Элтеме, король прибыл в Лондон на день св. Валентина, где его встретили, разумеется, с триумфон, превосходящим триумф после битвы при Айзенкуре.



Королеву Лондон встретил только через неделю, когда вся подготовка к ее коронации была сделана. Первую ночь она провела в Тауэре (во дворце, разумеется), и утром к ней пришла делегация лондонцев (мэр, олдермены, старшины гильдий), чтобы показать ей город: " And they showed to her all the royalty of sights that might be done to her comfort and pleasure, and every street richly hung with cloth of gold and silks and velvets and cloth of Arras the best that might be got. So they brought her through the city to the King's palace at Westminster." Интересная деталь: в хронике подчеркивается, что они шли пешком. Если так, то это еще один пинок в адрес историй о непроходимой грязи на улицах средневековых городов. Месяц-то кстати, был февраль.



На следующий день, 23 февраля 1421 года Катерина Валуа была коронована королевой Англии в Вестминстерском Аббатстве, и затем дала свой первый банкет. По этикету, король на этом банкете присутствовать не мог, это был день только и только королевы, и все приглашенные и пришедшие, таким образом, как бы подтверждали свою лояльность лично ей. На банкете по правую руку королевы сидели архиепископ Кентерберийский и епископ Винчестерский, по левую – король Шотландии Джеймс. Хэмфри Глочестер, как ответственный за церемонию, стоял перед королевой с непокрытой головой. Граф Ворчестер, выполняя роль маршала, сновал по холлу, раздавая приказы. Все остальные сидели за столами по рангу. Сохранилось меню банкета:

" Brawne with mustarde. Dedel in Borneux. Furmente with
baleyne. Pike. Lamprey powdred. Great Elis poudred. Trought.
Codlyng. Plaies and merlyne fried. Crabbes great. Lech lum-
barde florisshid with colars of esses and brome coddes of Gold in a
Target with the armes of the Kyng and the Quene departid. Jarves.
A Sotelte, callid a pellican on hire nest with briddis and an ymage
of Seint Katerine with a whele in hire hande disputyng with the
Hethen. clerks, having this Reason in hir hande MADAME LA
ROIGNE ; the Pellican answeryng CEST ENSEIGNE; the briddes an-
sweryng EST DU ROY PUR TENIR JOIE. A TOUT GENT IL MET
SENTENT."

Генри только дождался, чтобы коронация королевы прошла так, как должно, и на следующий же день отправился в объезд провинций. Сначала он путешествовал один, и с Катериной они встретились только перед Пасхой, в Лейчестере, где провели праздник в старом дворце Ланкастеров. Оттуда они отправились в Йорк, и, пока Катарина навещала своего кузена, герцога Орлеанского, в Понтефракте, король посетил несколько святых мест.

В Йорке их и застали тревожные новости из Франции. Перед отъездом, Генри отдал распоряжение Томасу Кларенсу возобновить военные действия в Анжу и на Мене весной. Тот начал сравнительно неплохо, но, заняв город Beaufort-en-Vallee, узнал, что неподалеку находятся соединенные франко-шотландские силы. Вопреки мнению графа Хантингтона, Кларенс кинулся их атаковать весьма небольшим отрядом, состоящим из легкой кавалерии. По дороге его догнал сэр Амфравилль с пятью конниками, и стал просить вернуться назад. Герцог отрезал, что если тот боится, то может возвращаться домой. Амфравилль ответил, что он этого не сделает, потому что герцог останется совсем один. Амфоравилль со своим кузеном Греем и их десятью конниками (у каждого было только по пять) присоединились к Кларенсу. Тем временем несколько графов со своими рыцарями уже скакали вдогонку герцогу, но результат все равно оказался трагическим: Кларенс, Амфравилль, Грей, Руз и половина их рыцарей погибли, Хантингтон, его брат и ФитцВолтер были взяты в плен. Основные силы англичан во главе с графом Солсбери подоспели только к финалу, и смогли лишь отбить тела погибших. Ни для кого не было секретом, что вся эта трагедия разыгралась по одной единственной причине: герцог Кларенс хотел для себя еще более громкой победы, чем победа его брата при Айзенкуре.

Поразительно, что Генри, узнав о случившемся, ничего никому не сказал до следующего дня, продолжая проводить запланированные мероприятия, встречая тех, с кем были договорены встречи, и решая текущие дела. Это была его особенность: железная самодисциплина. Они встретились с Катариной в Йорке, и отбыли на южное побережье, куда был созван парламент, потому что гораздо раньше Генри уже сделал все приготовления к тому, чтобы снова отплыть во Францию, причем раньше, чем собирался, уезжая оттуда. 10 июня 1421 года Генри покинул Англию в последний раз. Катарина, ожидающая ребенка, осталась в Англии, и герцог Бедфорд был назначен регентом – в третий раз.

В Нормандии, собственно, дела к тому времени шли хорошо. Смерть герцога Кларенса дала возможность графу Салсбери продемонстрировать свои таланты генерала, и ситуация была спасена, но в целом положение было критическим. Аглийская коммуна в Париже требовала реванша, парижская толпа тоже вдруг вспомнила, что англичане их исконные враги, и только авторитет герцога Экзетера, бывшего капитаном Парижа, удержала их от того, чтобы вцепиться друг другу в глотки. Зашевелились сторонники дофина и в Пикардии. Именно устраивать дела в Пикардии Генрих и остался на несколько дней первым делом. Встретившись с Филиппом Бургундским, он предложил, чтобы тот занялся Жаком де Аркуром, а сам Генри отправится воевать с дофином в район Шартреза. В Париже Генри задержался всего на четыре дня, да больше и не нужно было: само появление короля произвело буквально магическое впечатление и на англичан, и на французов.

Генри присоединился к армии, надеясь, что во-вот произойдет решающее сражение с войсками дофина, но те только отступали, не оказывая ни малейшего сопротивления. Города за городами и крепости за крепостями спокойно сдавались англичанам и бургундцам. В октябре Генри осадил Мо, сильную крепость, которую держал гарнизон Арманьяка. Вернее, ее держало отребье, состоящее из французов, шотландцев, ирландцев и англичан, которые нанялись под знамена Арманьяка, и превратили Мо в настоящее гнездо бандитов, терроризирующих окрестности. Терять им было решительно нечего, потому что никто из них не мог надеяться получить нормальные условия сдачи, и этот факт делал Мо более чем твердым орешком. Комендантом этой крепости был гасконец по кличке Бастард из Вауруса. Даже среди других наемников он выделялся кровожадностью и жестокостью.

Это была трудная осада, которую сделал еще более трудной разлив Марны. Ни продовольствие, ни подкрепление было невозможно получить, и будь на месте Генри менее упорный командующий, осада была бы снята. Но Генри продолжал бомбить крепость и делать подкоп за подкопом. Положение только ухудшилось, когда Генри был вынужден оторвать от своих сил подкрепление для Салсбери и Саффолка. Его старый соратник, неунывающий сэр Корнуэлл покинул войска и вернулся в Англию после того, как его сын погиб у него на глазах.

Пять месяцев продолжался этот ад. Наконец, 9 мая 1422 года Гай де Несл попытался ночью прорваться в крепость. Вернее, пробраться, и ему это почти удалось, как он сорвался со стены в воду. Его люди кинулись спасать своего капитана, шум потревожил анлийский гарнизон. Де Несл попал в плен, а гарнизон Мо отступил из города в замок. Началась изнуряющая битва за город, стоившая жизни многим. Наконец, Генри лично разработал конструкцию из двух барж, соединенных вместе и несущих на себе огромную штурмовую башню. Гарнизону было достаточно увидеть это, чтобы понять, что сопротивление бесполезно. Гарнизон сдался. Рядовая часть гарнизона была, все-таки, отпущена, кроме шотландцев, англичан и ирландцев. Сам Бастард, его брат и наиболее свирепые командиры были повешены на дереве, то есть разделили участь тех, кого они вешали, не получив требуемого выкупа. Менее справедливой выглядит казнь трубача гарнизона, но парень имел привычку бить осла, пока тот не начинал кричать, и потом орать англичанам, слышат ли они, как их король зовет на помощь.

Сам по себе Мо был городом незначительным, и его падение имело скорее моральную, чем военную ценность. И в самом деле, англичане получили твердое господство над всей Нормандией и Пикардией, северной частью Шампани и значительной частью Майна и Орлеана. Но победа досталась дорогой ценой. Меч и болезни прошлись по английской армии, которой теперь был необходим отдых. Победа над Мо стала последней победой Генри.

Он понял, что Англия практически исчерпала свои человеческие ресурсы, и что дальнейшее завоевание Франции требует более активной помощи союзников, из которых практическую помощь пока оказал только один, герцог Баварский. А как же Сигизмунд? О, этот не предал интересы Англии напрямую, он оставался фанатом Генри в частности и Англии в целом. Просто внимание Сигизмунда никогда не могло сосредоточиться на чем-то одном, он постоянно отвлекался, и политиком он был никаким. То ему нужно было утрясти дела в Германии, то подавить движение гуситов в Богемии, то он рассорился разом с поляками и с тевтонами.

Хартанк ван Клюкс написал Генри в конце апреля 1420 года о планах Сигизмунда: ' The Emperor said to me plainly, that I should not go from him unto time I should wit whether he might come to you this summer or not. And now I know well that he may not come, for this cause that many of the great lords of Bohemia have required him for to let them hold the same belief they be in. ... Therefore the Emperor gathers all the power he may for to go into Bohemia upon them . . . and has charged me abide and see an end."

Генри, конечно, послал к Сигизмунду людей напомнить о договоре, но гораздо большей удачей на то время стал для него договор с генуэзцами, которые пообещали не оказывать больше помощь дофину и шотландцам. Король вообще имел далеко идущие планы на освобождение Италии из-под влияния французов, но на текущий момент у него было достаточно проблем. Дело в том, что хотя средневековые союзнические договоры и заключались с превеликой помпой, верить им было нельзя. Да, интересы Аквитании были тесно связаны с интересами Англии из-за агрессивности испанских конкурентов, но Генри знал, что нобли Аквитании не слишком-то лояльны ни ему, ни французам. Они были сами по себе и только за себя. Бретонский герцог после гибели Кларенса внезапно проснулся из состояния политического нейтралитета, и заключил договор с дофином, из которого, правда, быстро снова выпал в обычную спячку, очевидно под влиянием Артура де Ришмона. Но и де Ришмон не был предан интересам Англии, он был предан лично Генри. К счастью для англичан, в Испании инфанты Арагона рассорились с Кастилией, что привело к гражданской войне и лишило, таким образом, французов испанской поддержки. Португалия же честно выполняла свой союзнический долг по отношению к Англии. Генри всегда старался высказать максимальное дружелюбие к королю Шотландии, но при его жизни возвратить Джеймса на престол не удалось.

Вообще, более поздние события показали, что вся союзническая деятельность администрации короля была завязана на личность самого Генри, на его харизму, ум, терпение, понимание человеческой натуры. Он сделал больше завоеваний во Франции политической интригой, нежели оружием. И весной 1422 года он отчетливо понял, что завоевать Францию силой оружия просто не получится. Он, собственно, высказал герцогу Бургундскому мнение, что войну необходимо закончить миром с дофином. Есть четкие доказательства того, что Генри и Филипп увлеклись идеей нового освобождения Иерусалима, крестовым походом, который снова объединил бы христианских владык под одной идеей. Для него это не было утопией. На восток даже были посланы агенты собирать сведения о состоянии дел.

Катарина, родившая сына в Винзоре 6 декабря 1421 года, прибыла во Францию вместе с гарцогом Бедфордом в конце мая, и вместе с мужем они обосновались в Париже, в Лувре. Король Шарль по-прежнему прозябал в полном пренебрежении, что не нравилось многим, но никто не смел ничего сказать – просто боялись. Генри, тем не менее, чувствовал себя плохо. Его неиссякаемая энергия куда-то испарилась, в чем он винил парижскую жару начала лета. Они переехали в Санлис, где король действительно быстро пришел в себя, и даже выехал с инспекцией в Компань. Оттуда ему пришлось срочно ехать в Париж, потому что там, по слухам, наклевывался заговор сдать город дофину. Ничего серьезного не обнаружив, Генри вернулся в Санлис. Он твердо решил отдохнуть, передав военные дела Бедфорду и Варвику, но уже в июле его срочно вызвали в Бургундию: там силы дофина осадили небольшой гарнизон, который пообещал сдачу, если помощь не придет до 16 августа. В дороге Генри начал быстро слабеть, сначала пересев с кони в носилки, а затем и вовсе остановившись в Корбейле. Там он пришел в себя достаточно, чтобы передать командование Бедфорду и вернуться по воде в Париж. В Шарантоне он попытался снова пересесть на лошадь, но было видно, что каждое его движение сопровождается сильной болью. Он снова пересел в носилки.



Он остановился во дворце в Винсенском лесу, и через несколько дней понял, что конец близок. Умирающий король решил посвятить последние дни устройству государственных дел, и остается только поражаться его энергии. Он постоянно совещался с герцогом Бедфордом, с графом Варвиком, с герцогом Экзетером. Бедфорд, кстати, благополучно успел освободить осажденных бургундцев. Джону Бедфорду была поручена забота о сыне Генри, он был назначен губернатором Нормандии и регентом Франции. Хэмфри Глочестер должен был оставаться регентом Англии, но в подчинении своему брату Бедфорду. Опекунство и гувернерство над сыном Генри поручил герцогу Экзетеру, епископу Винчестерскому и графу Варвику. Он особенно подчеркивал важность сохранения близких союзнических связей с герцогом Бургундским. Брату Хэмфри, амбитность и слабость которого он слишком хорошо понимал, Генри отправил личное письмо, в котором заклинал его не жертвовать общим благом ради своих личных интересов. Генри подчеркивал важность того, что герцог Орлеанский должен оставаться в плену, в Англии, и что мир с дофином не должен заключаться без абсолютной гарантии безопасности для Нормандии. Совещания продолжались, пока медики короля не предупредили его, что ему осталось всего несколько часов жизни, и он должен подумать о своей душе. Тогда политиков сменили священники.

Генри умер в ночь на 1 сентября, в 2 часа, прожив почти 35 полных лет. Отчего? Исходя из того, какие бедствия претерпела английская армия под Мо, принято считать, что Генри умер от дезинтерии. Тем не менее, с таким диагнозом трудно согласиться. Во-первых, дезинтерия чрезвычайно заразна, и если бы Генри действительно ею болел, она бы унесла не только его. Во-вторых, умирают от дезинтерии довольно быстро (если умирают), а в данном случае ухудшения-улучшения длились 4 месяца. Недаром современники Генри подозревали, что его просто отравили. Поскольку я не связана обязанностью историка приводить доказательства своим умозаключениям, то я предлагаю версию рака. Рак желудка в агрессивной форме действительно сводит человека в могилу ровнехонько за этот срок, и симптомы очень похожи. Впрочем, мне есть на что сослаться, я лично близко наблюдала один такой случай.

@темы: Henry V

---

Рабочий дыбр

Вчерашняя смена была 14 часов. Утром одна из "звена" ушла на больничный, второй работает короткие смены, до полудня, фельдшерицу я практически не видела. Девочка вообще хорошо увиливает от ухода за больными, просто с деловым видом закрывается в лекарственной комнате. Практически я носилась одна по отделению, на 18 больных. Ну, а в вечер всегда на отделение только двое. К счастью в паре со мной была хорошая фельдшер, которая успевает и лекарства раздать, и капельницы поставить, и поучаствовать в базовом уходе. Трое выписались, пятеро вписались, отделение заполнено под завязку.

К счастью, часть больных автономна. Но им все время что-то надо, так что ланч у меня растянулся часа на полтора. Только сядешь - надо бежать. Обеда и ужина не было. Дома слопала тарелку супа поздним вечером.

Много возилась с одним из автономных больных, там ситуация обострилась до предела. Молодой мужчина, с 1971 года. У него психическое расстройство, двустороннее что-то, не знаю русского термина. Короче, "испорченный телефон": он слышит не совсем то, что ему говорят, и не может нормально выразить то, что у него на душе. Плюс проблемы с памятью. Плюс проблемы моченедержания. Утром он заявил, что уходит домой, что им не занимаются, что одна медсестра так и сказала, что он тут только место занимает. В общем, разруливала ситуацию до часов двух, пробивалась через блок "я несчастный, я никому не нужен". Пробилась. Оставила вечером улыбающегося парня, радостно треплющегося по телефону.

Как странно, что в школе я для себя решила, что реабилитация психических больных и алкоголиков - не мое, что я не подхожу характером для этой работы. На самом деле, я лучше всего нахожу общий язык именно с этой категорией больных. Нет, ничего радикального. Радикальным, надеюсь, занимаются врачи. Или не занимаются. Просто - немного уважения и интереса, и очень, очень много терпения и настойчивости, которая не выглядит настойчивостью. Этим больным глупо долбить относительно того, что каждый - творец своей судьбы, что надо уметь жить через "не могу", уметь брать себя за шкирку. Они все это знают. Просто не могут жить, держа себя за шкирку.

И есть в отделение больной, за которым я ухаживать не люблю. Стыдно, потому что у него тетраплегия, полностью парализован от подбородка и ниже. Бывший пожарный, провалился на выезде через крышу. Вообще, у него три частные медсестры, обслуживающие только его, которым платит за это муниципал - рабочая травма и все такое. Но вышло так, что одна из них, коровища, потащила мужика в кресле в душ непривильно, толкая сзади, а не тяня на себя. А сколько он весит - не берусь утверждать, но сотни полторы килограммов, наверное. Ну мужик и спланировал носом вперед, сломав обе ноги. Теперь он лежит у нас, его хорошо оплачиваемые личные медсестры в отпуске, а мы пытаемся вокруг него вытанцовывать.

Мужик занимает всю комнату. На одной кровати он, на другой - миллион сумок, прибамбасов, техники. Телевизор/ДВД, компьютер, черт и дьявол, куча проводов, куча всего перед ним. Передвинь то сюда, а это туда, нет, на пять миллиметров вправо. Нет, влево. Вынь изо рта табак. Положи в рот табак. Поставь ДВД. Нет, не это, поставь другое. Проверь кровь на воспаление. Поверни мне голову чуть вперед и вбок, бедро вытащи. Не клади одеяло на ноги. Прикрой мне плечи. Нет, я же сказал, что плечи, а не горло, мне дышать же надо! Набери номер по телефону. Набери другой.

Короче, он ведет себя так, словно мы - его личная обслуга. Так, как привык. И да, все выше описанное и больше кто-то должен делать за него, потому что он только головой может крутить. И ему совсем не повезло, потому что он полностью парализован, но боль в парализованном теле чувствует прекрасно.

Почему он меня так бесит? Меня злит его эгоизм? Чувствуешь себя идиоткой, пятнадцать минут выбирая и пробуя фильмы, когда тебе надо бежать в соседнюю палату, где тоже парализованная тетка, которой надо ставить капельницу с едой. Но паралитик должен быть эгоистичным, чтобы его воспринимали личностью, чтобы через его нужды не перешагивали. Или меня выбивает из колеи отсутствие диалога? Он ведь только отдает распоряжения. Как барин нерадивой и весьма бестолковой прислуге. Но, надо признать, ведь и я не рвусь найти с ним общий язык. Тот самый случай, когда хочется отказаться иметь дело именно с конкретным больным, только вот возможности нет. Не знаю, почему. Не понимаю. И это меня беспокоит.

Домой еле вползла, тело болело от шеи до пальцев на ногах. Пришлось принять Трамал, иначе я бы просто не встала сегодня. От усталости закинула таблетку в пасть, совершенно забыв, что ее надо было растворить в воде Сегодня смена с 12:45 до 21. Хорошо, что снова с Яной в паре.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Генри V и его Англия

Генри вошел в Париж 1декабря 1420 года, во главе процессии, с королем Франции по правую руку и герцогом Бургундии по левую. Улицы были украшены, повсюду – толпы народа, и через равные интервалы - священники и монахи, вынесшие из церквей реликвии. Король Шарль сделал знак королю Генри, что первым целовать реликвии должен король Франции. Так они прошли через весь город. Через два дня с такой же торжественностью Париж встретил двух королев. По вечерам на перекрестках были установлены фонтаны, бившие вином. Парижане получили мир, вино и зрелища.

Король Шарль

Рождество оба двора встретили в Париже. Увы, мало кто пришел к королю Шарлю, кроме служащих и старых друзей, зато двор короля Генри в Лувре праздновал со всей возможной помпезностью. Он не сделал по отношению к больному королю ни одного жеста доброй воли, просто вел себя так, словно был единственным властелином Франции. Он принимал поздравления, награждал, наказывал, делал назначения. Поскольку французы не давали себе труда скрывать свои чувства, Генри знал довольно хорошо, кто из занимающих более или менее важные должности относится к его регенству отрицательно. Все эти люди очень быстро оказались не у дел, а многие и потеряли свободу.

Король Шарль

А потом пришло время вернуться в Англию, где он не был ровно три с половиной года.

Англия, очевидно, процветала. Очевидно – потому что историки не перестают удивляться отсутствию вразумительных хроник за период 1417 – 1420 гг. Словно ничего в стране и не происходило. То есть, кое-что было. Например, был, наконец, схвачен и казнен Олдкастл. Наверняка король был счастлив, что это произошло в его отсутствие. В страну пробовали вторгнуться шотландцы, но их быстро завернули. Французов-пленников отпустили под честное слово во Францию, оставив в Тауэре только герцога Орлеанского, титул и статус которого во Франции были слишком для Генри угрожающими.

Собирались три парламента. О том, что Англия переживала период экономического роста, можно судить, например, по вопросам, обсуждавшимся в палате общин: коммерческие регулирования, безопасность морских путей, улучшение процесса чеканки монеты. Довольно показательно и то, что с 1414 года в стране не было сделано ни одного постановления, касающегося сельского хозяйство, да и постановление 1414 года было просто подтверждением уклада о рабочей силе. Еще в 1417 году было объявлено, что за нелегальную рубку леса, потраву полей и порчу парков виновные понесут наказания.

Страна превратилась из преимущественно аграрной во времена Эдварда Третьего в преимущественно промышленную уже при Генрихе Пятом. Даже торговля шерстью уступила место торговле готовой одеждой, ставшей главным предметом экспорта. В конце первой четверти пятнадцатого века сформировалась отечественная промышленная буржуазия, вытеснившая с внутренних рынков иностранных торговцев и производителей.

Любопытно, что в правление Генри V криминальные сводки по стране не содержат практически никаких записей о нарушениях закона в королевстве, за исключением одного случая в 1419 году, когда кузен старого Олдкастла осадил своего соседа Виттингтона и потребовал с него выкуп. Зато ни одно заседание парламента не проходило без того, чтобы не был поднят вопрос о пиратстве. Испокон веков пиратство в Англии позором не считалось. Напротив, пираты считали себя честными коммерсантами, заседали в городских советах и даже в парламенте. Потому что моряки других стран вели себя точно так же. К пятнадцатому веку европейские государи пришли, тем не менее, к необходимости как-то обеспечить безопасность международной коммерции. Поэтому проблема пиратства стала весьма актуальной и для законодательных властей.

Еще в 1414 году парламентом был принят закон, обязывающий всех капитанов принести перед отплытием клятву не грабить корабли дружественных и союзнических держав. Адмиралы были обязаны надзирать за тем, чтобы коммерческие корабли могли ходить спокойно. Создавались даже флотилии торговых судов, потому что обеспечить безопасность флотилии было легче, чем охранять каждый корабль в отдельности. Для Генри экономическая сторона его политики была настолько важна, что он всегда учитывал интересы Ганзы, бретонцев, фламандцев и даже бургундцев в самые жесткие моменты противостояния: война войной, а коммерция коммерцией. Поэтому война с Францией и агрессивность франко-испанского флота вынудили Англию искать для себя позицию морской сверхдержавы: для островного государства безопасность на море автоматически было делом первоочередной важности.

Помимо шерсти и одежды, Англия экспортировала кожу и кожевенное сырье, рыбу, свинец, олово, уголь. Импортировались дерево и шкуры из Прибалтики (в том числе тис для луков);
соль, вино и железо из Бретони, Гаскони и Испании; воск, масло, фрукты из Португалии. Но самыми желанными в Англии были итальянский флотилии:

«The grete galees of Venees and Florence
Be wel ladene wyth thynges of complacence,
Alle spicerye, and of grocers ware,
Wyth swete wynes, alle manere of chaffare,
Apes and japes and marmosettes taylede,
Trifles, trifles that litelle have availede.

Thus these galeise for this lykynge ware,
And etynge ware, bere hens our best chaffare,
Clothe, wolle, and tynne”

Очевидно, поэту казалось, что какие-то там рыба, одежда и шерсть несравнимы со специями и апельсинами, сладкими винами и предметами роскоши, но на самом-то деле торговый обмен был всегда в пользу Англии. В первой четверти пятнидцатого века Англия была самой богатой европейской страной, учитывая ее размеры, с хорошей циркуляцией денег, чего вообще было довольно трудно достичь, из-за вечного дефицита драгметаллов.

Иностранцев в Англии того времени поражал, тем не менее, не столько достаток, сколько невиданная по тем временам на континенте свобода горожан. Каждый населенный пункт имел свое собственное управление, стремящееся сделать его максимально самодостаточным и независимым. Практически не было деревни, которая не имела бы рыцаря «из своих». Сэр Джон Фортескью, английский юрист, с ужасом писал о состоянии простолюдинов во Франции, «скрюченных и хилых, униженных, неспособных защитить ни себя, ни свою страну». Он пишет: «Blessed be God this land is ruled under a better law; and therefore the people thereof be not in such penury, nor thereby hurt in their persons, but they be wealthy and have all things necessary to the sustenance of nature."

сэр Джон Фортескью

Если сэра Джона можно заподозрить в слепом патриотизме, то бургундец Филипп де Комин не имел причин петь диферамбы Англии, но и он пишет: " In my opinion, of all the countries in Europe where I was ever acquainted, the government is nowhere so well managed, the people nowhere less exposed to violence and oppression than in England.”

путешественник Филипп де Комин

В этом, собственно, и была сила Англии: в единстве нации и чувстве собственного достоинства каждого, от крестьянина до аристократа, чему давали пример короли.

Очень интересно положение буржуазии в средневековой Англии. Английские короли не скупились раздавать своим буржуа дворянские титулы и должности. И если назначение сына купца де ла Поля Лордом Канцлером вызвало в дни правления Эдуарда Второго настоящую бурю (а может, бурю вызвал факт, что он был очень плохим Лордом Канцлером), то в более поздние времена выдвижение простолюдинов явного гнева у аристократов не вызывало. Например, епископ Кентерберийский, протеже Генри, знаменитый Чичель, был сыном йомена. Йоменом был и сэр Томас Кноллс, олдермен и дважды мэр Лондона. Не имел знатных предков и еще один мэр, сэр Уильям Севенок. Знаменитейший Ричард Виттингтон начал подмастерьем, а во времена Генри он уже принимал его и королеву Катерину у себя дома, подарив королю после обеда акции на 60 000 фунтов стерлингов. Виттингтон был мэром Лондона трижды. Кстати, свое состояние он оставил полностью на благотворительные нужды: создание библиотек, приютов, перестройку тюрьмы, и пр. в том же духе.

Виттингтон (с кошкой *!!!*)

Было бы наивным полагать, что война никак не отразилась на Англии. Просто царствование Генри Пятого пришлось на период затишья между двумя бурями. Катастрофические последствия правления Ричарда Второго были залечены еще стараниями Генри Болингброка, так что его наследнику осталось только сделать финальные штрихи. Последствия ориентации промышленности на экспорт и оскуднение сельскохозяйственного сектора, вкупе с 20 000 молодых мужчин, служащих за границей, еще не начали сказываться. Но недостатки людских ресурсов были замечены уже в 1419 году. Тем не менее, последние годы правления Генри Пятого были, пожалуй, самыми счастливыми годами в Англии пятнадцатого столетия.

@темы: Henry V

---

"И полцарства в придачу" II - 18

- Я придумала! – воскликнула Кэт, вгрызаясь в куриную ножку и одновременно что-то рассматривая в дальнем углу таверны. – Мы сейчас немного поедим, а потом пойдем в парную! Видите, там, рядом с дверью в кухню есть вторая дверь, из-под которой немножко просачивается пар? В этой таверне есть парная, благослови Господь хозяина или хозяйку этого заведения! А я не была в настоящей парной… ну, точно с монастырских времен. Согласитесь, что одно дело – мокнуть в бочке с водой, и совсем другое – прогреться до самых мелких косточек. Марго?

- Согласна! – тряхнула кудрями Маргарет, задумчиво глодая куриное крылышко. Честно говоря, она бы согласилась на что угодно, только бы встать из-за стола, где ее соседкой напротив оказалась Биргитта. Глаза женщины были полуопущены, она рассеянно пощипывала тонкими пальцами пирог, но Маргарет все-таки казалось, что Биргитта постоянно за ней наблюдает.

- Увы, - с улыбкой отказалась Годлина. – Боюсь, что мой супруг не поймет, если я отправлюсь в парную без него. Он – славный малый, но немного ревнив. Так что лучше я отправлюсь в резиденцию милорда Вайатта. А завтра мы все придем прямо в церковь.

- В церковь? – непонимающе посмотрела на нее Маргарет.

- Свадьба, Марго. Твоя и Кэт, ты не забыла? – с лукавой усмешкой ответила Годлина. – Свадьба в церкви святой Маргариты.

- В церкви, которая стала странно популярной, - задумчиво пробормотала Маргарет, вспомнив загадочные слова Брайана.

- Почему бы нет? – легкомысленно пожала плечами Кэт. – Покровительство святой Маргарет не помешает новобрачным.

- Вот еще! – неожиданно фыркнула Биргитта. – Много прока от этих святых в таких делах, как же!
- Вы о чем? – непонимающе спросила Маргарет.

- Свадьба, Марго, - терпеливо напомнила ей Кэт. – Когда люди женятся, у них, обычно, со временем появляются дети. А святая Маргарет покровительствует роженицам.

- О, Господи, - испуганно перекрестилась Маргарет. – Ты слишком далеко заглядываешь. Тут разобраться бы с тем, что есть, а ты о детях.

- Сама затеяла эту историю со свадьбами, а теперь крестишься, - упрекнула ее Агата. – Я, кстати, тоже с вами не пойду. Меня мастер Томас пригласил к себе домой, и распаренной туда я идти не собираюсь.

«Спину свою ты показывать всему честному народу не собираешься», - подумала Маргарет, и вежливо спросила у сидящей напротив женщины: - А вы, мистрисс Биргитта?

- Нет, - покачала та головой к большому облегчению девушки. – Хоть и не стоило бы оставлять вас вдвоем, без сопровождения старшей женщины, но это место кажется мне довольно приличным. Авось, ничего неприятного не случится.

- Кэт, - шепнула Маргарет подруге, когда они, расплатившись за ужин и заплатив за вход в парную, направились к заветной двери, - а при чем здесь ревность мужа Годлины?

- А при том, - хихикнула Кэт, кивком головы указывая девушке на компанию солидных мужчин, заходящих в дверь парной.

- Боже правый! – воскликнула Маргарет, застыв на месте, но Кэт уже втолкнула ее в открытую дверь. – Смотри!

Прямо перед девушками возвышалась настоящая великанша, властным взмахом внушительной ручищи отправившая шедших впереди мужчин в одну сторону, а их, после мгновенного, но внимательного осмотра, в другую. Покорно отправившись туда, куда им указали, девушки нашли в клубах пара другую, не менее внушительного вида банщицу, которая кинула им льняные простыни, велела раздеться и сложить одежду на лавку возле ее конторки. Маргарет прихватила сумку с купленными в лавке вдовы Симсон украшениями с собой, положив туда и снятые с шеи крестик, подаренный ей Гарри, брелок Робина и перстень с Черным Принцем, мысленно сетуя на то, что не догадалась как-то его скрыть. На мгновение ей показалось, что с мужской половины за ее действиями кто-то наблюдает, но из-за широкой спины банщицы и густого пара разобрать что-то было трудно. Кэт прихватила с собой кошель с деньгами.

Закутавшись в простыни, девушки нашли свободную лавку и благодарно на нее опустились. В пару мимо них скользили другие купальщицы, на широких и низких столах банщицы массировали желающих, но, в целом, в парной было удивительно спокойно.

- Эх, вина бы, - мечтательно пробормотала Кэт, расслабленно облокотившаяся на деревянную подпорку.
- Далось тебе это вино! – ответила ей Маргарет с досадой. – Ты уж привыкни к мысли, что вино не для тебя, иначе твоему Рэтклиффу придется учить тебя уму-разуму тем же методом, каким лечат пьяниц. Уж очень он тяжело воспринял твой маленький недостаток.

- А как лечат пьяниц? – заинтересовалась Кэт.

- Сначала вливают в них столько вина, сколько они смогут проглотить, а потом продолжают вливать вино, смешанное с солью! – свирепо ответила Маргарет.

- Признайся, что ты это только что придумала, - фыркнула Кэт. – От такого лечения и умереть можно.

- Лечение должно быть неприятным, - наставительно заметила Маргарет, - иначе никто не пытался бы остаться здоровым.

- Злая ты, Марго! А я знаю, как лечить злюк! – и с этими словами Кэт вскочила на лавку, и вылила Маргарет на голову ковш холодной воды. На визг девушки немедленно пришла банщица, и следующие полчаса купальщиц терли, мяли, скоблили и окатывали попеременно то холодной, то горячей водой.
Они уже успели одеться и почти просушить волосы, когда в предбанник, где они сидели, торопливо вбежала трактирная служанка.

- Вон ту леди, которая светлая, ожидает в зале какой-то молодой господин! – выпалила она, возбужденно сверкая глазами. – Красивыыый… Жаль только, что сам попариться отказался.

- Молодой господин? – нахмурилась Кэт. – Кто-то из мальчиков папаши Джузеппе? Или Дик? Но жених у меня хоть и красивый, молодым человеком его, беднягу, не назовешь.

К удивлению Маргарет, молодым человеком оказался Эдвард Стэнли, которого она видела у кардинала.

- Добрый вечер, леди Маргарет, леди Кэтрин, - начал молодой человек с некоторой неловкостью.

- Добрый вечер, сэр Стэнли, - ответила Маргарет. Кэт молча стояла рядом, ожидая, когда их с Эдвардом Стэнли представят друг другу. – Кэт, это твой юный родственник, который находится сейчас под опекой моего бывшего опекуна. Чем обязаны, сэр Эдвард?

- Собственно, у меня дело к кузине Кэтрин. Дело касается владений в Соммерсоме, которые достались ей от епископа. Когда леди Кэтрин так неожиданно исчезла, моя семья сочла своей обязанностью взять поместье под свое управление. Ну, вы понимаете…

- Понимаю, - резковато вмешалась Кэт. – Очень даже хорошо понимаю. Вы прибрали мои земли в надежде, что мне они больше уже не понадобятся. Ну, так вы ошиблись. Дарственная, сделанная еще при жизни моего батюшки, в полном порядке и находится здесь, в Лондоне, у знакомого мне стряпчего. С делами в поместье прекрасно справлялся мой управляющий, Блэксмит.

- Не торопитесь оскорблять меня, кузина, - зло блеснул глазами юноша. – Уж мне-то ваше поместье точно не нужно, своих хватает. Тем более, что пока мне не позволено распоряжаться даже ими. Но после вашего исчезновения, ваше крохотное аббатство просто расформировали, и земли отошли бы к короне, если бы на них не заявила право моя старшая сестра. Ее муж имеет немалое влияние при дворе, так что всё получилось. И вот я узнаю, что вы живы, и в Лондоне, и собираетесь замуж, что неизбежно означает, что свое вы потребуете. Не согласитесь ли вы отправиться со мной в дом моей сестры, чтобы попытаться решить дело? Мы, Стэнли, всегда держимся вместе.

- Возможно, - прищурилась Кэт. – Только давайте-ка уточним сначала степень нашего родства. Моего кузена по линии старшего сына звали, вообще-то, Томас. В честь деда.

- Это мой отец, леди Кэтрин, как вам прекрасно известно. А меня, если вы запамятовали, зовут Эдвард… тетушка, если вам так больше нравится.

- Не сердись, племянник, - рассмеялась Кэт. – Должна же я была немножко подергать тигра за хвост. Хорошо, мы отправимся сейчас к твоей сестре, если моя подруга не возражает против одинокой дороги домой.

- Ничуть, - улыбнулась Маргарет, которая действительно чувствовала себя в темноте в полной безопасности. - Кто может рассмотреть тень, скользящую во мраке ночи?

Стэнли непонимающе на нее посмотрел, но учтиво улыбнулся и предложил руку Кэт. Оставшись одна, Маргарет заказала себе эль, прицепила увесистую сумку с украшениями к поясу, и стала рассеянно рассматривать посетителей таверны. На нее уже стали поглядывать – к одиноким женщинам в кабаке, да еще в поздний час, отношение у окружающих было однозначным.

Поторопившись допить эль, девушка решительно встала и направилась к выходу, как вдруг кто-то сзади ухватил ее за руку. Взбешенная, она повернулась, уже готовясь дать отповедь, но это была всего лишь старая цыганка. Молча стряхнув цепкую руку, Маргарет продолжила свой путь к двери, но цыганка не отставала.

- Добрая леди, добрая леди, не убегай от старой Мариты, Марита расскажет тебе то, что скрыто в будущем. Всего лишь за медяшку, леди. За маленькую, жалкую медяшку…

- Ну что ты можешь рассмотреть в такой темноте, старуха, - рассмеялась Маргарет, кивая головой на тусклые свечи. – Получи свою медяшку, и оставь меня в покое. Я не верю в предсказания.

- Старая Марита видит, старой Марите не нужен свет, чтобы видеть, - пробормотала цыганка, ловко спрятала монету в ворохе юбок, и снова схватила Маргарет за руку. – Ждет тебя дома твой король…

Цыганка внезапно осеклась и отпустила руку девушки. Потом, в недоумении, снова коснулась руки Маргарет, и внезапно упала на колени. – Три короля вокруг тебя, девушка, три короны. Выбирай, какую хочешь. Прости меня, глупую, не гневайся.

И цыганка вдруг стала целовать руки Маргарет, сбивчиво шепча что-то о прощении. Вырвавшись, девушка почти выбежала из таверны. Шепча проклятия и вытирая руку об юбку, она свернула по направлению к мосту, но кто-то шагнул ей навстречу, преграждая дорогу. – Кровь Христова, - выругалась она, узнав Крэддока.

- Давай-ка мне, девонька, ту луковицу, которая у тебя в кошеле, и тогда, может быть, целой уйдешь. Или почти целой, - мерзко хихикнул старый негодяй, протягивая к ней руки. – Можешь вместе с кошелем дать, к чему тебе такие тяжести таскать.

Маргарет уже примеривалась, как половчее отскочить в сторону от старого душегуба, чтобы исчезнуть для его глаз, но именно с облюбованной ею темной стороны улицы в направлении Крэддока пронеслось что-то вроде потока воздуха. Все дальнейшее заняло всего лишь мгновение. Стоящий перед ней обтрепанный, но ражий мужчина вдруг словно потерял всю плоть. Скелет, обтянутый рассыпающейся в пыль кожей, покачался на месте, и рухнул грудой костей к ногам девушки. Пытаясь сдержать крик испуга, она зажала себе рот ладонью, обнажив своим жестом браслет в виде дракона. Сверкнули рубиновые глаза украшения, и на месте груды костей осталась кучка пепла, который начал размывать внезапно начавшийся дождь.
Чертыхаясь, Маргарет отскочила под нависающий над улицей выступ дома, и повернулась к неподвижно стоящей рядом с ней Биргитте.

- Спасибо, леди матушка, - с чувством, далеким от благодарности сказала она. – Без вас я бы никогда с этим происшествием не разобралась. Вы всегда применяете столь… окончательные способы решения проблем?

- Не спеши благодарить, дочь, - высокомерно ответила Биргитта. – Что касается своего вопроса, то способ я выбираю по настроению, скажем так.

- Если у вас такое сухое настроение, то высушите, пожалуйста, этот дождь, - огрызнулась Маргарет. – Мне хочется, чтобы мой жених хоть раз увидел меня до свадьбы в нормальном виде.

- Пожалуйста, - пожала плечами Биргитта. – И, пожалуй, мне пора. Скучно тут у вас.

И ее силуэт стал быстро принимать туманные очертания. – Кстати, я не давала тебе разрешения вступить в брак, - донеслось до Маргарет из тумана.

@темы: "побасенки"

---

Генри V добивается своего

Осень 1419 года Генри провел в интенсивных переговорах с Филиппом, новым герцогом Бургундским, королевой Изабо, и королевским правительством в Париже. В принципе было договорено, что Генри женится на Катерине, оставит все королевские привилегии королеве с ее мужем, но будет назначен регентом королю Франции при его жизни, и его наследником. С Филиппом Бургундским было отдельно оговорено, что силы англичан и бургундцев смогут свободно передвигаться по территориям друг друга, что Филипп и Генри будут братьями навсегда, и что с особой энергией обы будут разыскивать и стараться наказать виновных в смерти старого герцога, не отпуская никого из свиты дофина под залог без ведома друг друга.



Договор между бургундцами и англичанами был ратифицирован 4 января 1420 года, но уже в декабре они начали совместные военные действия против дофина. С тех пор практически ежедневно дофиновы города и замки начали сдаваться объединенным англо-бургундским силам, причем даже с некоторой помощью французов в Париже и Труа. В апреле войска подошли к Труа, и Варвик снова был принят королем и королевой. Состояние короля Варвика потрясло. «Несчастный Король готов согласиться с чем угодно, хоть во вред себе, хоть на пользу», - рапортует он Генри. Было понятно, что переговоры вести надо с королевой Изабо, которая прекрасно понимала, что ей на пользу.



Кинсфорд пишет, что королева была зла на сына, и что она всегда любила Катерину больше, чем Шарля. Увы, он единственный, кто пишет о любви между королевой и хоть кем-то из ее детей. Катерина просто на тот момент имела большую ценность, являясь гарантией комфорта для самой Изабо, тогда как ее сын своими выходками жизнь ей осложнял. Я не буду здесь спекулировать по поводу морали королевы. То, что я вкратце видела, характеризует ее, как даму без морали и нравственности, но так ли это – пока сказать не могу. Во всяком случае, Шарля до конца его дней преследовали сплетни, что он не является сыном короля. О Катерине такого, кажется, не говорили, да и привязана она была к своему безумному отцу.



Варвик предварительно договорился, что Генри будет коронован Регентом, и примет обычную для регента клятву во время коронации, и что при жизни короля он будет во Франции носить титул «Генри, король Англии и регент Франции».

Данные прожекты вызвали недовольство, как ни странно, по обе стороны Ла Манша. Французы считали, что отстранение дееспособного, живого и молодого наследника престола ради чужеземного короля, причем короля враждебной страны, было делом просто позорным. Англичане не понимали, почему Генри, собственно, согласился на титул какого-то регента, если мог стать королем. Сам же Генри, судя по всему, понимал чувства французов гораздо лучше, чем его земляки в Англии. Он знал, что даже приближенные герцога Бургундского с трудом проглотили новость, не говоря о тех, кто с англичанами в союзе не был.

8 мая 1420 года Генри, в сопровождении герцогов Кларенса и Бедфорда, графов Варвика и Хантингтона, и эскорта из 15 сотен парадно одетых воинов, прошел через Сен-Дени и вступил в Париж. Люди глазели на великолепное зрелище, и депутация горожан преподнесла королю вино. Из Парижа он отправился в Прованс, откуда 15 мая известил короля Франции о своем прибытии. Через шесть дней его уже встречал в Труа герцог Бургундский.



21 мая знаменитый Договор в Труа был заключен в соборе св. Петра. Генри сопровождали оба брата, 40 рыцарей, ноблей и сквайров, и герцогиня Кларенс со своими придворными дамами. Короля Франции представляли королева и герцог Филипп, а также принцесса Катерина со своими придворными. Генри и Катерина встретились посреди церкви, и вместе подошли к алтарю. Статьи договора были зачитаны вслух, договор запечатан, и стороны принесли клятву его выполнять: Генри – за себя, а королева Изабо и герцог Филипп – за короля Шарля. Затем Генри и Катерина были объявлены официально помолвленными. В конце церемонии герцог Бургундский публично поклялся подчиняться Генри, как регенту Франции, пока король жив, и как своему сеньору, после того, как король умрет. К вечеру договор на английском и французском языках был оглашен публично.

Надо сказать, что этот договор несколько отличался от того, который был предварительно обсуждаем в апреле. Например, там появилась часть о том, что

«From the time that we or any of our heirs come to the
same, both realms shall be governed not severally, but
under one and the same person ; keeping none the less,
in all manner other things, to either of the same realms
their Rights, or Customs, Usages and Laws. Also that
henceforward perpetually shall be still, rest, and shall
cease all manner of Dissensions, Hates, Rancours, Enmities
and Wars ; and there shall be for ever more and
shall follow Peace, Tranquillity, Good Accord and Common
Affection, and Stable Friendship and Stedfast
between the same Realms.”

Стороны также поклялись не заключать никаких договоров с «Шарлем, именующим себя Дофином». 30 мая договор был объявлен в Париже, а 12 июня – в Лондоне.



Между тем, свадьба Катерины с Генри состоялась 2 июня 1420 года, на Троицу, в соборе St. John's. Хотелось бы сказать, что это было праздничное событие, но это была, скорее, просто официльная церемония, в связи с которой Генри сделал церкви щедрые подношения. Не более. Когда молодые нобли намекнули своему королю, что неплохо было бы организовать по поводу свадьбы турнир, он сухо ответил, что следующим утром они все отбывают под осажденный Санс, где они смогут продемонстрировать свою удаль с пользой.



И они туда отправились! С дамами Бургундского двора и английского двора, леди и аристократками, и двумя королевами: Изабо и Катериной. Горожане Санса не видели смысла биться за Арманьяка, к которому не испытывали ни малейшей симпатии, и запросили условия сдачи. Сэр Джон Корнуэлл отправился в город договариваться, но случился небольшой анекдот: представитель горожан, который его встретил, оказался мужичонкой с растрепанной бородой, и Корнуэл заявил, что не начнет переговоры, пока другой не приведет себя в порядок: " for such was not the manner and custom of England." 11 июня Генри вступил в Санс, заметив при этом архиепископу: «You have given me a wife, now
I restore you your own - your Church."



Кстати, французский король, очевидно, тоже был с ними в Сансе, потому что известно, что, когда Генри и герцог двинулись дальше, обе королевы и Шарль VI остались в Брее. Следующим городом на его пути был Монтрей, в котором был убит старый герцог Бургундский, и который удерживался сильным гарнизоном французов и шотландцев. Положение их было безнадежным, но комендант крепости, сэр де Гутри, отказался сдаться. Здесь Генри повел себя довольно необычно для своей нормальной политики терпения и примирения: он просто повесил перед воротами 16 дворян, которые попали в плен к англичанам несколькими днями раньше. 1 июля гарнизон сдался.

Оплотом дофина был город Мелён, гарнизон которого не только успешно противостоял попыткам штурма, но и угрожал Парижу. Состоял гарнизон из наемников, по большей части шотландцев. Генри привезли из Англии короля Джеймса, чтобы тот как-то повлиял на соотечественников, но те не признали его авторитета над собой. В целом англичане собрали под Мелён 20 000 человек, в том числе людей нового союзника Генри, брата королевы Изабо, Луи The Red Duke of Bavaria.

Это было довольно любопытное время. Королевы и король Франции находились в прекрасно укрепленном лагере англичан, и перед их штаб-квартирой каждый день утром и вечером по часу проходил концерт. Гарнизон, тем не менее, сдаваться не спешил, потому что никакого пиетета к присутствующим коронованным особам не испытывал. Дофин же, которому город был верен, слонялся неподалеку, не решаясь ни прорваться в крепость, ни просто напасть на англичан. Герцог Баварии по прибытии немедленно полез на штурм, вопреки мнению Генри, но был отбит с большими потерями. «Это была благородная попытка», - успокоил король новоприобретенного родственника. «Это было чистое безумие», - ворчали за спиной баварца прочие англичане, недовольные его самодеятельностью. Настоящая битва за Мелён проходила под землёй, в подкопах, где однажды сразились сам Генри и комендант крепости, Барбазан, даже не зная, с кем сражаются. Это сражение позже подарит Барбазану жизнь.



Дофин утешался в Бурге, а в крепости начался голод. В ноябре она была сдана, с обычными условиями. Были задержаны только те, кто принимал участие в заговоре против старого герцога Бургундского, шотландцы, и около 20 дезиртиров из английской армии. Все они были практически немедленно казнены. Потерял бы голову и Барбазан, который присутствовал при убийстве герцога, хотя утверждал, что участия в нем не принимал и даже о самом заговоре не знал. Его спасло лишь заступничество Генри. А вообще после свадьбы характер английского короля очень изменился. Может быть, что он устал и огрубел от войны. Может быть, он стал отвечать жестокостью на жестокость, потому что французы изначально с английскими пленниками не церемонились. А может, став Регентом Франции, просто начал вести себя соответственно французским стандартам. Или ему, добившемуся того, о чем его поколения его предков только нахально фантазировали, расхотелось мармеладничать, быть рассудительным и толерантным. Во время осады Мелёна ему исполнилось 34 года.

@темы: Henry V

---

"Henry V"

Ну что тут скажешь? Только показать можно

Меня даже не удивил сильно негроидный персонаж, затесавшийся в высшую английскую знать пятнадцатого столетия, который иногда, по ходу, говорил реплики то Вестморленда, то Глостера, то Йорка. Умер он Эдвардом Йорком, упокой Боже его трансформерскую душу.

Он выглядел среди прочей аристократии не более потерянным, чем вся аристократия, с королем во главе, выглядела во Франции. Да, в такой ситуации очень уместно прозвучали слова о чуде. Ибо такая инвалидная команда, которую нам показали, сама по себе никакую битву выиграть не смогла бы. Кстати, из французских бахвальств авторы фильма тоже много чего выкинули, хотя в пьесе этот обмен репликами среди французов довольно живенький. Правда, выглядят французы при этом, в свете грядущего, полными надутыми спесью кретинами.

В роли короля вполне убедительный принц выглядел жалко. Но что он, холера, мог сделать, если Шекспир-нашефсе заставил его то произносить длиннейшие монологи (часть авторы фильма даже выкинули, в пьесе их больше), возведя глаза к небесам, то падать на колени и молиться в самые неподходящие моменты?

Короче, пьеса провальная, и шедеврального фильма из нее даже чудом не выкроишь. Как ни странно, самая дикая ее сцена, диалог Генри с «Кэт», имеет хотя бы объяснение.

Дикая она потому, что настоящий, реальный король, разумеется, говорил на французском и на латыни (которая вообще была международным языком дипломатии), и речь в духе «я старый солдат, и я не знаю слов любви» держать просто не мог. Все-таки, не на конюшне воспитывался. «Не смастерить ли нам между днем святого Дионисия и днем святого Георга мальчишку, полуфранцуза-полуангличанина, который отправится в Константинополь и схватит турецкого султана за бороду?» О да, именно так короли и объяснялись с принцессами

А объяснение ее в нескольких забавных логический пассажах, типа «Нет, Кэт, полюбить врага Франции тебе невозможно. Но, полюбив меня, ты полюбишь друга Франции. Ведь я так люблю Францию, что не хочу расстаться ни с одной ее деревушкой. Я хочу иметь ее целиком. И вот, Кэт, если Франция будет моя, а я - твой, то Франция будет твоя, а ты – моя». Очень елизаветинский пассаж.

Вообще, я теперь понимаю, почему вокруг продукции Шекспира продолжают бушевать страсти. Да, очень трудно поверить, что «Гамлета» и «Генри V» написал один и тот же человек.

@темы: "экранизации vs каноны"

---

Генри V смотрит на Париж

Переговоры с дофином действительно были намечены. Предложение встретиться 26 марта 1419 года было сделано буквально на следующий день после сдачи Руана. Но Генри вел переговоры со всеми и повсюду. По сути, ему было безразлично, договариваться ли с герцогом Бургундским, или с дофином, или просто продолжать войну.



Шли активные переговоры о том, чтобы женить Хэмфри на дочери Шарля III Наваррского (это могла быть или незамужняя Мари, или вдовеющая Бланш, или даже Изабелла, которая выходила как раз в 1419 году замуж в дом Арманьяк). Относительно Джона Бедфорда планы были или женить его на какой-то немецкой принцессе, или (совсем уж экзотика) рассматривался вариант «the adoption of Bedford by Queen Joanna of Naples” (дело в том, что она как раз освободилась от своего французского мужа в 1418 и была свободна, готовясь к коронации в возрасте 41, так что замуж за Бедфорда она бы, возможно, и вышла, даже с радостью, но усыновить???). Впрочем, все эти и другие переговоры скорее были просто методом прощупать дипломатически симпатии тех, кто был каким-то образом связан с французским королевским домом.



Король даже не слишком удивился тому, что на рандеву дофин не явился. Разумеется, этот факт мощно использовался в международной проанглийской пропаганде, но о чем король с дофином, собственно, могли договориться? На самом деле, переговоры шли с герцогом Бургундским, с кем было сделано мирное соглашение повсюду, за исключением Нормандии, где англичане продолжали осаду Иври и Гисорса. А к дофину в Прованс отправили Варвика, который должен был встретить наследника французского престола в середине мая. Правда, по пути в Прованс Варвик не удержался от того, чтобы повоевать с дю Шателем, который его внезапно атаковал – что, надо сказать, было актом довольно предательским, потому что Варвик на тот момент находился в полномочиях посла.



Генри не доверял бургундцам, но они были, все-таки, предпочтительнее дофина. Каким бы интриганом герцог ни был, он был, в первую очередь, человеком государственного ума. К 1419 году он понял, что сеть сплетенных им же самим интриг вот-вот опутает его самого, и в этой ситуации даже клеймо англомана было менее опасным, чем борьба фракций внутри французского двора. Дофин же, с беззаботностью юности, действовал заодно с искателями приключений, которые его окружали, и ожидать от него разумных поступков, как от государственного лидера, не приходилось.

Наконец, время и место конференции было назначено: 30 мая, Ла Прю дю Шат. Место было выбрано так, чтобы все стороны чувствовали себя в безопасности, но французы, наученные горьким опытом собственных мирных переговоров, превратили свою ставку в настоящую крепость. На переговоры явились с французской стороны король, королева, герцог Бургундский... и принцесса Катерина. Лично.



Первый день прошел в обменах церемониальными любезностями. Настоящие переговоры начались на второй. Генри подтвердил свои претензии на руку принцессы, и потребовал в качестве приданного за невестой выполнение всех условий Бретонского договора и Нормандию в придачу. Французы потребовали, чтобы, во-первых, Генри отказался от титула короля Франции. Генри согласился с оговоркой, что сохранит этот титул на тех территориях Франции, которые находятся и перейдут в его владение. Вторым требованием было отказаться от всех притязаний на Анжу, Турин, Майн, Фландрию и Бретонь. Это Генри сделать отказался. Третьим требованием было дать слово короля, что ни он сам, ни те, кто займет трон Англии после него, не будут претендовать на корону Франции. Генри ответил, что, договариваясь о встрече с дофином, он был готов на это согласиться, если другая сторона даст то же обещание. По сути, он ответил отказом, и позже уточнил, что считает данный пункт ограничением своей личной свободы. Последним пунктом французы потребовали, чтобы Генри подтвердил мирный договор тремя своими владениями в Англии в виде залога. От этого король отказался, посчитав оскорбительными все сомнения в своей искренности. Затем стороны немного поторговались о размере приданного принцессы.

В целом, конференция прошла неплохо. На одной из встреч Генри даже оставил свой вооруженный эскорт за пределами палатки для переговоров, и был устроен пир для сопровождений обеих стран. Гром грянул 30 июня, в день завершения. Выяснилось, что герцог Бургундский успел за это время тихонько договориться с дофином. Что сводило к нулю все результаты конференции. Генри вызвал герцога для приватных переговоров. Если переговорами можно назвать финальную фразу Генри, которая была произнесена достаточно громко для того, чтобы ее услышали многие: ”Fair cousin, we would have you to wit, that we will have your King’s daughter and all we have demanded, or else we will drive him and you out of his kingdom!”

Переговоры с дофином у бургундца тоже не складывались. «Разговаривать с герцогом – все равно, что беседовать с глухим ослом!», - жаловался представитель дофина. Тем не менее, что-то вроде договора заключить удалось. Во всяком случае, обе стороны пообещали не предпринимать ничего в ущерб друг другу, и не договариваться за спиной друг друга с англичанами. Поскольку формально французы не явились на дальнейшие переговоры, Генри возложил всю ответственность за несостоявшийся мир именно на них.

О том, что случилось за кулисами, можно понять из письма королевы Изабо к Генри, которое она написала 2 месяца спустя. Дело было в том, что дофин пригрозил родителям и герцогу Бургундскому, что если они договорятся с Генри, то во Франции не останется города, где они смогут чувствовать себя в безопасности, и ни одного француза, который не станет их врагом.

Генри, до последней точки выдерживая условия перемирия, использовал перерыв в военных действиях с толком. Его рыцари часто бывали в соседнем Понтуазе, находящемся, кстати, всего в 30 км от Парижа. Они составили прекрасное описание системы обороны города и его гарнизона. Король решил нанести удар так, чтобы он стал полным шоком для противника. Перемирие закончилось 29 июля, и уже на следующее утро авангард под командованием гасконца Гастона де Фоя тайно подобрался к городу с таким расчетом, чтобы дождаться смены караула. В подходящий момент лазутчики, никем не замеченные, забрались на стены, проникли в крепость и открыли ворота, через которые отряд де Фоя массой ворвался в город с криками: «St. George! St. George! The town is taken!”. Ошалевшие солдаты гарнизона и капитан крепости не могли организовать какое-то единое сопротивление, но отдельные группы сражались отчаянно. К отряду де Фоя, который, ради пущей секретности продвижения, был пешим, к этому моменту должны были присоединиться конники Хантингтона, но они слегка заблудились в темноте, и ворвались в город действительно в самый драматический, переломный момент, когда было неясно, на чьей стороне перевес.



Комендант закричал «Tout est perdu: sauve qui peut!”, что, очевидно, означало «спасайся, кто может», потому что горожане и солдаты, прихватывая что можно по пути, бросились прочь из города через противоположные ворота, прямиком по дороге на Париж. Первые вестники достигли Сен-Дени довольно скоро, и двор спешно бежал прочь из Парижа, даже не пообедав. Париж был в шоке и страхе, ожидая, что под его стенами вот-вот появятся страшные английские пушки, но армия Генри осталась в Понтуазе, который, как писал Генри домой, оказался самым полезным приобретением этой войны. Добыча была огромной, одних припасов было столько, что гарнизон мог свободно выдержать двухлетнюю осаду!

Собственно, англичанам и не нужно было появляться под Парижем. Паника там возникла и без них. Кто-то говорил, что это герцог Бургундский сдал Понтуаз, кто-то обвинял коменданта, что тот слишком был занят, спасая золото, награбленное во время репрессий Арманьяков, и ничего не сделал для защиты крепости. В Париж начали стягиваться также перепуганные жители окрестных городов и деревень, что еще больше увеличило хаос. Комендант Парижа попытался как-то реорганизовать защиту, но слишком понадеялся на наемников, которые никоим образом не воспрепятствовали появлению войска герцога Кларенса под самыми стенами Парижа. Почему? «Наше дело – защищать город», - сказали они. Париж стал ожидать штурма. Но Генри, оставив добрых парижан и французский двор мариноваться в страхах, сплетнях и подозрениях, удалился совсем в другом направлении, отправившись на осаду города Vauconvilliers.

Французский двор укрылся в Труа, и теперь дофину было самое время к нему примкнуть, хотя его ближайшие советники, особенно дю Шатель, очень этого не хотели. Предполагая, что их основным противником является герцог Бургундский, они организовали заговор, явившись с письмом от дофина, в котором в самых теплых словах выражалась надежда встретиться с герцогом и договориться. Хитрый лис заподозрил ловушку, но в представительстве дофина был епископ Валенский, ничего о заговоре не знавший, который подтвердил, что перед лицом общей угрозы все должны объединиться. Герцог Бургундский выехал из Труа, но так натренировано на предательство было его чутье, что он остановился в Брее, и отказался двигаться с места. И все-таки его заманили! Джон Бесстрашный, герцог Бургундский, интриган, лжец и убийца, встретил свою смерть в присутствии дофина в Монтрее. Дофин, судя по всему, так же ничего о заговоре не знал, как и бургундец.



Это убийство было настолько безрассудным, что плохая репутация герцога Бургундского была забыта, и он в один день превратился из подозрительного интригана в мученика за дело мира во Франции. Париж, двор в Труа и новый герцог Бургундии Филипп в Генте трогательно объединились в желании реванша и союза с англичанами. А Генри, прекрасно понимая, какой подарок преподнесла ему Фортуна, деловито занимал себя в осадах важных крепостей и хозяйственных делах, никак не пытаясь надавить на королевский двор в Труа.

Англичане под командой самого Генри взяли Meulan, и под командой Глочестера Сен-Жермен, Пуасси, и Монтжой. В конце ноября пришло известие о падение Шате Жильяр.

Генри провел зиму в Руане, посвятив время переговорам со своими советниками в Англии, с Филиппом Бургундским, и организовывая жизнь территорий, который он захватил. Герцог Бедфорд, прекрасный администратор, передал в 1420 г регенство в Англии брату Хэмфри, герцогу Глочестерскому, и присоединился к Генри в Руане. В Нормандии политика терпимости начала, наконец, приносить свои плоды. Снова оживилась коммерция, бретонцы и фламандцы появились в нормандских портах, куда, кстати, был дозволен свободный доступ и парижским купцам. Нормандцам была снова дана возможность принести клятву королю Генри, и вернуть этим себе владения, которые им принадлежали на август 1417 года. Записи говорят, что практически каждый день большое количество торговцев, военных, чиновников возвращались к нормальной жизни. Прогресс был настолько очевиден, что стало возможным ввести в Нормандии нормальные рутинные налоги.

Не так уж плохо дела обстояли и у дофина. После почти десятидневного молчания, вызванного, по-видимому, шоком от убийства герцога Бургундского и резонанса, который оно вызвало среди здравомыслящих приближенных Шарля, машина пропаганды начала действовать. Администрация дофина разослала во все крупные города письма, где утверждалось, что герцог вовсе не был убит в ловушке, но погиб, глупо напав на дофина. На севере Франции версия успеха не имела, зато юг принял ее на ура. В январе 1420 года Шарль вступил в Лион, был принят в Дофине, и осел в Тулузе. При помощи графа де Фоя (кстати, брата Гастона де Фоя, сражавшегося за англичан) дофина принял Лангедок. Практически весь юг Франции признал администрацию Шарля.

Не стоит думать, что дофин со своими советниками не искали понимания за границей. Собственно, их планы были довольно простыми. Например, заключив союз с королем Кастилии и регентом Шотландии, они намеревались привезти во Францию шотландцев на кастильских кораблях, чтобы те воевали здесь против англичан. Генри просмотрел этот маневр, и в октябре 1419 года шесть тысяч шотландцев высадились в Ла Рошели, а тремя месяцами позже соединенный франко-кастильский флот одолел англичан в морском сражении. Тем не менее, эти успехи были сведены на нет очередным приступом глупости у администрации дофина. Герцог Бретонский решительно придерживался нейтралитета. Поэтому все тот же дю Шатель решил земенить его на более сговорчивого герцога, и подговорил графа Пентэвре похитить Джона Бретонского и узурпировать его место. Это был просчет. Жена Джона, Жанна (кстати, сестра дофина) осадила замок, куда украли ее мужа, и отбила своё у врага. Разумеется, после этого бретонцы всех рангов уже перестали быть нетрайльны, и ополчились против дофина. Генри, кстати, вовремя выразил «глубокую симпатию» герцогине и даже отпустил брата герцога, Артура де Ришмона, наделив владениями в Нормандии.



Пришло время решительных переговоров между Генри и французским королевским двором в Труа.

@темы: Henry V