К 1202 году Филиппу всего за 3 месяца удалось то, чего он не мог добиться 10 лет: он завоевал всю северо-восточную часть Нормандии. При поддержке всего-то одного мятежного аристократа: графа д’Э – того самого Рауля де Лузиньяна, которого Джон распорядился притеснять всеми способами.
Честно говоря, поссориться с Лузиньянами мог только человек, очень далекий от крестовопоходной тусовки вокруг иерусалимского престола – и таким человеком был Джон. Он не принял во внимание ни богатства дома Лузиньянов, ни политического веса этого семейства. Зато Филипп, ориентирующийся в этой компании как рыба в воде, совершенно точно знал, насколько полезным ему мог оказаться граф Рауль.
все та же Мелузина была и у Лузиньянов в прародительницах
читать дальшеНо в тех реалиях, которые Джон понимал, он действовал прекрасно и эффективно. Пока Филипп осаждал Арк, англичане блокировали передвижение французских кораблей в крепость и из нее с моря, а сам Джон аккуратно начал отрезать осаждающих с суши. И тут, в один не прекрасный день, Джону сообщили, что его матушка Алиенора окружена и осаждена в Мирбо силами своего племянника Артура, который, при помощи своих сторонников в Мэне и Пуату, успешно подгребал под себя долину Луары.
Алиеноре Аквитанской было в том году уже 80, но не похоже, что годы сделали ее хоть чуть более уязвимой. Она весьма успешно руководила обороной замка, и, думаю, что не из кресла. Надо отдать старушке должное: вообще-то, в планы Артура входило перехватить Алиенору в пути, в тот момент, когда она ехала из Анжу в Пуату. Но дама не только ускользнула из ловушки племянника, но и практически мгновенно организовала оборону первого попавшегося ей замка, в котором она укрылась.
На самом деле, попытка Артура взять бабку в заложницы была сущим безумием. Возможно, безумием юности, склонной недооценивать старость. Он знал, насколько его враг, Джон, привязан к матери. Но, по-видимому, 15-летний герцог был совершенно не в состоянии ни реально оценить энергию и опыт Алиеноры Аквитанской, ни понять, на что способен Джон тогда, когда под угрозой находится любимый человек. За 48 часов король (вместе с войском) преодолел 80 миль и обрушился на Артура тогда, когда молодой человек спокойно завтракал в окружении своих приближенных. Около 200 рыцарей были захвачены в плен прежде, чем успели понять, что именно произошло – а среди них были и Джеффри де Лузиньян, и Хью де Лузиньян.
Потрясенный происшедшим Филипп, вдруг потерявший важных союзников, оставил в покое Арк и убрался на безопасные территории, а оппозиция Джону потеряла своего лидера. Успех? Несомненно. Но развить его Джону помешали два события: измена де Роше и исчезновение Артура из места заключения, что бросило серьезную тень на репутацию Джона.
Почему Джон поссорился с де Роше – никто толком не знает. Есть только догадки, часть которых обвиняет Джона в том, что после победы под Мирбо у него началось «головокружение от успеха». Причина, скорее всего, не в этом. Причина в том, что де Роше, изначально пообещавший передать в руки Джона тех кому служил – Констанс и Артура Бретонских – имел свои интересы в судьбе Артура. Как известно, обещания своего он не сдержал. Констанс успела умереть родами в 1201 году, а Артур более или менее безнаказанно браконьерствовал в угодьях короля Джона, пока не попался под Мирбо.
Де Роше был достаточно могущественным человеком. Сенешаль Анжу и магнат через брак с Маргарет де Сабле, дочерью Великого Магистра тамплиеров и лорда Кипра в 1191-1192 гг. Не верьте тем, кто рисует его благородным рыцарем, оскорбленным тем, как Джон обошелся с захваченными пленниками. То есть, он оскорбился, но по другому поводу. Де Роше хотел заполучить герцога Артура в собственные руки, а Джон отправил племянника в Фалез под надзор Хью де Бурга. Более того, Джон отправил и сестру Артура, Элеанору Бретонскую, в Корф Кастл в Дорсете - в замок, где в тот момент были собраны «невыкупаемые» пленники – то есть, те, которых на свободу нельзя было отпускать ни при каких обстоятельствах.
Сразу скажу, что Элеанора Бретонская была ограничена Джоном только в одном: она, потенциальная наследница прав Ангевинов, которые можно было передать мужу и детям, никогда не была выдана замуж. В остальном она пользовалась полной свободой, и охотно сопровождала Джона в его поездках в Аквитанию и Пуату, и делила свое время между замками Корф, Мальборо, Глочестер и Бристоль. Дядя заваливал ее подарками, от фиг и миндаля до лошадей, драгоценных тканей и постельного белья. Она намного пережила Джона, умерла на шестом десятке, и не похоже, чтобы эта леди когда-либо планировала побег или тяготилась своей жизнью. Она даже доказуемо поучаствовала пару раз в интригах Джона против баронов Бретани.
Что касается Артура, то надо было быть совершеннейшей шляпой, чтобы уступить кандидата на наследие Ангевинов в загребущие руки графа де Роше. Шляпой король Джон, конечно, не был – отсюда его решение. Правильное решение, как оказалось: не получив Артура, де Роше изменил снова, то есть велика вероятность, что он изменил бы и получив Артура.
Что касается судьбы самого Артура, то эта история покрыта таким же густым мраком, как история «принцев из башни» и Ричарда III, хотя обстоятельства пленения Артура легально давали Джону право казнить племянника совершенно открыто. Во-первых, герцог нарушил клятву, которую дал королю, и, во вторых, попался с поличным на попытке причинить вред собственной бабке. То есть, особых причин для темных махинаций с приказанием о тайном убийстве у Джона не было. Даже современные Джону хронисты особо судьбой юного герцога не опечалились, называя его «предателем», чья судьба была платой за «непомерную гордость».
История с Артуром была раздута несколько позже Филиппом Французским, и, пожалуй, раздута с подачи де Броза, из-под опеки которого исчез Артур - году эдак в 1210. Когда де Броз бежал к Филиппу. Впрочем, никто не сомневается в том, что Артур каким-то образом погиб. То ли от руки тайного убийцы (что не очень имеет смысл), то ли при попытке побега (что скорее всего).
Тем не менее, к концу 1203 году империя Ангевинов начала разваливаться изнутри. Возможно, просто пришло время. Возможно, личность Джона была менее подавляющей, чем личность его отца и его брата. Возможно, просто ситуация в Европе позволила знати заняться тем, что эти люди любили больше всего на свете и в чем видели смысл жизни: интригами, неожиданными маневрами и обогащением за чей-то счет.
Джон сделал то, что сделал бы любой здравомыслящий монарх. Он велел живой легенде Маршаллу составить план кампании против Филиппа, и план был составлен, блестящий и дерзкий. Который оказалось невозможным выполнить из-за разлива какой-то реки. Джон доверял неприступности крепости Шато-Гайар, спланированной и укрепленной самим Ричардом, причем командующим там был Роджер де Лэси, англичанин, а не норманн, которым Джон к тому времени научился не доверять (не без основания). Отправляясь в декабре 1203 года в Англию, Джон укрепил и Руан, столицу герцогства. Скорее «про запас», чем по необходимости. Наступила зима, сезон, когда военные действия не велись.
В Англию король, как его брат прежде него, прибыл за деньгами. И Англия, как и раньше, собрала эти деньги с готовностью. Гром грянул только в марте 1204 года, когда Джон собирался назад в Нормандию. Он узнал, что Шато-Гайар сдан, разрушен осадными машинами короля Филиппа. Что еще хуже – Филипп вовсе не пошел на Руан. Он пошел на запад, именно туда, откуда Джон намеревался сделать весной рывок против французской армии. А Руан летом и сам по себе сдался, его даже осаждать не пришлось.
Что же случилось? Как могло получиться так, что Нормандия вдруг оказалась потеряна буквально за несколько месяцев?
В августе 1199 года война с Филиппом возобновилась. Перемирие дало Джону возможность утрясти формальности и собраться с силами, а также уломать наиболее колеблющихся баронов встать на свою сторону. Подкупы и обещания имели место, но главным козырем Джона было поведение самого Филиппа.
читать дальшеЗачем Филиппу, спрашивается, было разрушать Бальон, принадлежащий Гийому де Роше? Де Роше командовал войсками Артура Бретонского и был некоторым образом в альянсе с королем Франции. Естественно, он был оскорблен до глубины души. А оскорбленный барон в те времена просто-напросто менял сеньора. Тем более, что де Роше был не каким-то там захудалым баронишкой, а одним из наиболее могущественных магнатов Анжу. Джон пообещал ему титул сенешаля Анжу, а де Роше пообещал не больше и не меньше, чем передать в руки короля и принца Артура, и его матушку Констанс. Сделка была заключена 22 сентября.
С другой стороны, Джон обидел Аймери Туарского тем, что сделал сенешалем де Роше. Предки Аймери завоевывали Англию с Вильельмом Завоевателем, и молодой человек ожидал, что его потерю звания сенешаля как-то компенсируют – но Джон, честно говоря, не мог себе позволить компенсировать французским баронам ничего. Языка компромиссов они не понимали – только язык силы. Тем более, что Аймери Туарский был через мать связан с де Лузиньянами, и через них – все с теми же сварами и интригами вокруг иерусалимского престола. Аймери переметнулся к Филиппу, но в тот момент Филипп не чувствовал себя достаточно сильным для того, чтобы победить, его отвлекали заморочки с церковью. Он предпочел договориться.
Договор, заключенный в Ле Гуле в мае 1200-го года, можно назвать или двусмысленным, или дающим возможность обоим королям сохранить лицо. Зависит от отношения к Джону. С одной стороны, Филипп признал право Джона на корону Ричарда и его власть над континентальными территориями Ангевинов. Артуру осталась только Бретонь, где он мог править, как вассал Джона. С другой стороны, Джон признал за Филиппом права сеньора на континенте. Более того, он согласился выплатить Филиппу 20 000 марок. Непонятно, правда, за что, никто не уточняет. Это мог быть и какой-то старый, спорный долг, зависший с времен Ричарда.
До Джона Ангевины признавали за Капетингами права сеньоров, и им ничего за это не было – никакой дурной славы. Джон, правда, признал заодно и право решать распри в своих континентальных владениях за парижским судом. Но и это, вроде, не выходит за грани того, что испокон веков у вассалов Ангевинов было право обращаться к сеньорам своих сеньоров – к Капетингам. Не Джон это начал, он только еще раз подтвердил уже существующую практику.
В чем Джон воистину уступил Филиппу – так это в признании Фландрии и Булони вассалами французского короля. Ричард всегда использовал амбиции этих графств для давления на Филиппа. И еще Джон уступил французам некоторые территории. Не очень большие, но не в свою пользу. Возможно, у него была на уме в тот момент возможность некоторой компенсации, плюс стремление расположить Филиппа к себе. Потому что в 1200-м году Джон решил всерьез жениться.
Его выбор пал на Изабель Ангулемскую, наследницу процветающего графства, которое всегда было автономно от Плантагенетов. Правда, в начале 1200-го года Изабель была помолвлена с Ги де Лузиньяном, графом того самого Ла Марша, который сильно пострадал за свою кичливость по отношению к Джону. Теперь черед пострадать наступил для самого графа. Для де Лузиньяна объединение Ангулема, Лузиньяна и Ла Марша под одну руку означало силу и влияние. Для Джона, подобный альянс означал серьезную угрозу интересам Ангевинов. Поэтому Джон решил жениться на Изабель сам.
Многое говорят об этом браке. Тёрнер называет его «изящным дипломатическим ходом», хронист Роджер Вендоверский утверждает, что этот брак сильно повредил и королю, и королевству, а Варрен и вовсе называет его роковым. Мог ли Джон предполагать, что последует за его ходом? Де Лузиньян, разумеется, немедленно пожаловался Филиппу, хотя формально был вассалом Джона. Он воспользовался правом пожаловаться на своего сеньора сеньору этого сеньора. Звучит громоздко, но описывает суть.
Нет, формальности были соблюдены, конечно, и де Лузиньян сначала апеллировал к ангевинскому суду, но реакция Джона была несколько странной: он предложил решить распрю дуэлью, и одновременно распорядился, что брату Ги, Ральфу де Лузиньяну, бывшему бароном в Нормандии, королевские чиновники устроили бы настолько серьезные неприятности, насколько возможно.
Какие-то причины прижать Лузиньянов у Джона, несомненно, были. И он не мог не понимать, что Филипп постарается выжать из иска Лузиньяна против Джона все возможное. Но… Кажется, Джон решил не вовремя воспользоваться уроками, полученными в свое время у Ричарда: он решил махнуть рукой на договор и на то, что сам же признал за судом Филиппа юридическую власть во владениях Ангевинов.
Но времена изменились. Был 1202 год, и Филипп уже много лет работал над тем, чтобы его считали вторым Карлом Великим. Филипп уже не был интригующим соседом в тени Генри Английского. Он потихоньку, исподволь, занял свое место под солнцем и успел значительно его расширить, пока Ангевины уничтожали друг друга и махали мечами в Палестине. Впрочем, Палестина продолжала притягивать европейскую знать. Туда отбыли, например, графы Фландрии и Булони, с которыми Джон всегда мог договориться об альянсе против Филиппа. Другой возможный союзник, Отто Брансвикский (племянник Джона), был поглощен своим конфликтом с Филиппом Швабским. Проще говоря, союзников против короля Франции у Джона под рукой не было.
Впрочем, очень даже может быть, что он особо и не искал союзников. Те, кто впоследствии обзовет его «Мягкий Меч», успешно проигнорируют явные доказательства того, что Джон был вполне одаренным и до отчаянности смелым военным, что он доказал еще при жизни Ричарда и позже, в своих кампаниях 1199 года. Но он был своеобразным человеком. Можно даже сказать, что он мыслил более радикально, нежели допускали рамки того времени, в котором он жил.
Например, войска. У королей не было своей армии. Армию королю приводили его вассалы и нобли. Долго, дорого. Причем, Джон лично видел, что случилось во времена правления Ричарда, который увел английскую знать в свои походы. Как минимум, возник второй состав менее знатных, но имеющих реальную власть дворян, которым было неприятно возвращать полученные места. Такая ситуация создавала оппозицию. И кого в ней должен был поддерживать король? Как ни поверни, а кто-то остался бы обиженным.
И вот весной 1201 года, предвидя шум, который поднимется из-за его женитьбы, Джон созвал своих вассалов в Портсмут – и потребовал денег, а не армий. Он точно знал, насколько эффективнее феодальных армий в боевых действиях наемники. А бароны могли спокойно оставаться дома и управлять хозяйством. Логичное, добротное решение – и совершенно не в духе времени, когда война была стилем жизни нобля, а доблесть – его визитной карточкой. Не говоря уже о возможности пограбить. Джону данное решение популярности не добавило, и принесло в будущем немало горьких моментов.
("Time", США) Рут Конигсберг (Ruth Davis Konigsberg)
Сейчас для многих стало очевидным то, что детям не хватает женских персонажей: фильмы компании Pixar, программы мультфильмов по утрам и даже конструктор Lego, в который они играют – разумеется, если тот или иной продукт не был создан специально для девочек, что зачастую ставит перед нами другие вопросы, касающиеся формирования стереотипов. Но я совершенно не была готова к чудовищному неравноправию полов в фильме «Хоббит», который уже три недели занимает первое место по кассовым сборам. читать дальше Фильм начинается с картины прелестного и уютного дома хоббита Бильбо Бэггинса. Бильбо собирается рассказать своему юному племеннику или кузену – каковы на самом деле их родственные связи, остается неясным – по имени Фродо. Мы узнаем о тяжелом положении короля гномов Торина, которого называют «сыном Трейна, внуком Трора». Драгоценное подземное царство Торина ограбил и захватил дракон, и король хочет вернуть себе его назад. Волшебник Гэндальф предлагает Бильбо помочь ему в этом предприятии, и вскоре на пороге хоббита появляется группа гномов. Все они направляются к землям, оккупированным врагами, и где-то во второй половине книги мы, наконец, встречаем персонаж, у которого отсутствует Y-хромосома, а именно принцессу эльфов в исполнении Кейт Бланшетт (Cate Blanchett), которая умеет читать мысли Гэндальфа. Хотя она появилась на экране всего на пять минут, я была настолько благодарна, что меня даже не беспокоило то, что главной чертой ее характера была интуиция. Позже я узнала, что в книге Толкиена «Хоббит» она вообще не появляется, а в сценарий фильма ее включили ради того, чтобы подчеркнуть характер 13 волосатых гномов.
Когда я была ребенком, я не читала ни «Хоббита», ни трилогию «Властелин колец», поэтому меня никогда нельзя было причислить к армии их страстных поклонников. Теперь, как мне кажется, я понимаю, почему так произошло: очевидно, Толкиен решил стереть женщин с лица Средиземья. Я считаю вполне объяснимым то, что в истории, где основное занятие персонажей – это разрубание друг друга на части, слишком много персонажей мужского пола – хотя Толкиену не нужно было придерживаться исторической точности в процессе создания своего фантастического мира. Но здесь речь идет также и о биологической точности. Состав персонажей Толкиена противоречит основам биологической репродукции: гномы-отцы порождают гномов-сыновей, хоббиты-дяди передают кольца по наследству хоббитам-племянникам. Даже если и существуют матери, дочери, тети или племянницы, в книге они не появляются. Для троллей и орков вообще характерно вегетативное размножение, в результате которого появляются особи только мужского пола, что, разумеется, очень удобно в условиях войны с гномами и эльфами.
Существуют множество людей, которые знают творчество Толкиена гораздо лучше, чем я, и они вероятнее всего будут протестовать против моей жалобы. «У Толкиена мало женщин, но все они обладают великой силой», - напомнил мне один из поклонников писателя. Другие, возможно, приведут в пример современную детскую классику, где тоже очень мало женских персонажей – начиная с «Тинтина» и заканчивая «Маппет-шоу».
Кроме того, многие считают, что это совершенно неважно, что в конечном итоге это не просто художественная литература, это фантастика. Однако Питер Джексон (Peter Jackson), режиссер «Хоббита» сказал мне: «Я считаю, что фантастика должна быть максимально реалистичной. Я не разделяю мнения о том, что фантастика не может быть реалистичной. Мне кажется, что люди должны верить в тот мир, в который они погружаются, поэтому здесь важна каждая деталь». Поэтому я думаю, что в этой межпоколенческой саге должно присутствовать нечто, настолько же значимое, как и спасение народов – независимо от того, волосатые у них ноги или нет.
Сначала епископ напомнил, кого надо просить о счастье на следующий год. Потом народ спел национальный гимн. Потом настала полночь и начался салют. Ну, до этого был какой-то концерт, но я его не смотрела.
Еще не праздник, и даже не ожидание праздника, а сплошная кутерьма. Подарки пакуются, что-то докупается, плита работает без передышки, планы меняются от худших к лучшим и наоборот. Поэтому вывешиваю пока забавные картинки для снятия стресса. Советы там несколько нудновато изложены, но что-то в них есть, честное слово.
Новый год все равно наступит, даже если мы не встретим его по стандартам голливудского счастья. Так что можно расслабиться и просто порадоваться, что совсем скоро можно будет с чистой совестью забыть прошлое, и хорошенько подкрепиться перед дорогой в будущее
плюс дыбрЧитатели разбегаются, но я не хочу быть умной и информативной 365 дней в году. Идет Новый Год, в конце концов
Кстати. Полагается же итоги подвести за старый.
Общее впечатление стремное.
Вроде, явные достижения были. И получила профессиональный диплом к своим двум академическим. И книжку напечатали. И обнаружилось, что я могу плести почти художественную прозу, которая кое-кому даже нравится. И сдвинулся, наконец, с мертвой точки вопрос с Ричардом III. И на работу устроилась на постоянную вакансию, которых, как оказалось, бывает редко. И планов куча. Да, и на Самиздате страничку завела. Хотя и не заглядывала туда давно.
С другой стороны, то ли достижения не очень блестящие, то ли у меня запросы завышенные.
После первых пяти минут восторга относительно книжки, пришла злость за цену, установленную издательством, которая напрочь исключила то, что этот довольно любопытный сам по себе опус кто-то купит. Ну и то, что издательство солгало про включение в каталоги и даже не выделило авторского экземпляра - тоже жесть. Но не это главное. Главное для меня, как выяснилось - это спокойно писать в своем блоге/дневнике о том, что мне интересно, о тех моментах, которые меня поразили или возбудили мое любопытство. Скакать с темы на тему, из одной эпохи в другую. Не писать книги, а спокойно расширять собственные горизонты и обсуждать находки и предположения с единомышленниками. То ли отсутствие амбиций, то ли обычная лень, не знаю.
Диплом и работа. Я точно знала, с чем я буду на работе сталкиваться. Но я не представляла себе, к чему эта работа сведется. За полгода мне ни разу не понадобилось открыть учебник и что-то проверить, над чем-то поразмышлять. Монотонно, тупо, рутинно, безумно тяжело физически и морально. Причем, без чувства удовлетворения от победы, потому что в этом секторе побед быть не может. Скотское отношение со стороны подопечных. Странно, большинство из них никогда не имели прислуги, но ухитряются командовать и оскорблять приходящих медсестер, как будто только этим в поколениях и занимались. Я понимаю, что все эти люди более или менее безумны. Но мне уже не хочется делать ничего, кроме требуемого минимума, для этих людей. И это профессионально плохо. Потому что если у человека отказывают мозги, он не отвечает за свое поведение. Но почему из большинства лезет именно всякая дрянь, когда у них отказывают мозги?
Креативить и писать Полцарство сил у меня не остается. После рабочего дня с маразматиками мне хочется просто общаться в дайри с нормальными людьми, а то ведь у самой крыша на такой работе протекать начнет.
Греют только планы. И загадка короля, конечно.
Вот что мне не понравилось в уходящем году: чувство бессилия. Я ничего не могла изменить из происшедшего, хотя и пыталась. Мерзкое чувство.
У нас оно наступит в полночь. Конечно, многие будут праздновать по другому календарю, через две недели, но чем больше накопится добрых пожеланий, тем лучше, правда? Пусть вам будет пушисто и уютно, пусть верится в обновление и счастливые возможности, пусть мерцают свечи и танцуют снежинки в свете уличных фонарей.
Как вы заметили, и у меня ритм осмысленных записей стал более редким. Таким он и останется до Нового года. Рождественская неделя - это время для раздумий и подведений итогов. Новое пусть приходит потом.
Пытаюсь установить на стационар в одной комнате коннект с интернетом, "находящимся" в другой комнате. Всякие внутренние антенны имеются, и с лаптопом проблем не было. Но, увы, новый комп потребовал нового дивайса, который этот WLAN должен словить. Обещили, как обычно, "воткни флэшку и будет счастье". Счастья нет. Авотоматом не подключилось, пришлось пробовать мануально.
Парень, который устанавливал прежний коннект, записал на бумажке три строки. Надо зафигачить три ответа. И - ничего не выходит. Что есть SSID??? У него там слово, типа "Внутренняя сеть". А потом идет комбинация чисел сплошняком. А последняя строка - комбинация чисел через точку - IP? И что куда писать? Кажется, перепробовала все комбинации с нулевым результатом.
пафосноДля кого как, а для меня заморочки вокруг Колец Всевластья всегда были менее интересны, чем истории преодоления себя, которых в эпосе Толкиена много. Потому что неспокойный мир эпоса - это наш мир. Пусть декорации нашей реальности куда как менее красочны (а часто просто жалки, чего там), мы часто стоим точнехонько перед тем ж выбором, что и герои Толкиена.
Вот и здесь, в Хоббите. Выбор. Предсказуемый покой или манящая неизвестность? Уйти или остаться? Обидеться на нелестное мнение о себе или встретить вызов? Признать неправоту публично, поблагодарить того, кого считал ходячим недоразумением, преодолеть инстинктивную враждебность...
В целом, для меня в фильме один недостаток: он перегружен массовыми сценами. Многовато мельтешения. Вообще всего много: пейзажей, летящих камней, рушащихся мостов, немыслимых тварей. Мне кажется, что этим уничтожается драматичность происходящего.
Вот в Властелинах Колец (книге) происходящее виделось глазами "простых людей", так сказать. Поэтому оно потрясает. Понимаешь, как тяжко всё случающееся пережить и не тронуться умом. Думаю, это же и с Хоббитом. Это ведь история вовсе не о короле гномов, это история именно о маленьком хоббите, влипшем в большую историю. Если бы сцена, где он встал со своим ножиком между Торином и орком, была обставлена менее зрелищно, в ней бы было больше драмы.
Что касается нарушений канона, то именно в историях Толкиена меня не покидает мысль, что их можно и даже должно рассказывать по-разному.
дыбрУборка, забег по магазинам, попытка левой рукой настроить комп мужа (неудачная), стирать, гладить, ставить елку, развешивать освещение. В перерывах еще текущее "ачтомыбудемсегодняесть?" и "ачтосаунаужеготова?". Начала кормить котов говядиной. Страдалец Красавчик (который теперь изрядная страшидла) ест, трясясь от жадности. Рыжий нюхает и плачет, хочет нормальную консерву. А консерву давать - есть вероятность, что Красавчик тоже приложится. А на изменение диеты у нас последняя надежда.
Осталось два выходных. А в канун Рождества работаю в вечер. Дома буду после 23 часов. Дозапечь окорок, накрыть на стол, разогреть запеканки, не забывать держать приятное выражение лица. После обхода не менее 15 душ. Конец света, говорите?
Забавно: 24.12 весь общественный транспорт в Хельсинки встанет в 15:00. До 11 утра 25.12. Рождество-с. Есть ли еще в мире столица, которая вымирает на праздник?
читать дальшеТолько мне кажется, что для исполений и одного хватит. Дорогое Мироздание, пошли ты мне шальных денег и в большом количестве, а с остальным я и сама разберусь.
Ну, а из исполнимых...
1. Хочу, чтобы кот Красавчик выжил.
2. Хочу вынырнуть из состояния перманентной тревожной озабоченности, переходящей в безнадежность.
3. Хочу умотать в августе-сентябре недели на 2 подальше от дома. И потерять паспорт, память телефон.
4. Хочу ПЕРЕМЕН. Для разнообразия - позитивных.
5. Хочу радости. Можно даже не каждый день.
В общем-то, этого мне хватит. А цели - это совсем другое, здесь "хочу" не при чем.
Бросить курить, сбросить 10 кг, начать краситься, начать обращать внимание на тряпки, влюбиться
Но пока у меня комп, дайри, друзья, и обожаемые мои фигуранты исторических и выдуманных историй - я переживу все, что угодно, даже если не все мои "хочу" исполнятся.
Надо сразу сказать, что для всех Ангевинов, к которым принадлежало семейство Генри II Английского, их континентальные владения были превыше всего. Как заметил профессор Джон Джиллингхем, «Ангевины должны рассматриваться как французские принцы, владения которых включали Англию». Профессор знал, о чем говорил: сам Генри II за 35 лет своего правления в Англии провел около 13 лет. Ричард за 9,5 лет провел в Англии 5 месяцев. Джон, отбывший на континент в середине 1199 года, до самого декабря 1203 года бывал в Англии только наездами.
В те годы эта «империя Ангевинов» занимала большую часть современной западной Франции, что означало, что сама Франция была намного меньше, чем в наши дни. Говоря очень кратко, в 987 году один пра- пра - пра - пра - пра правнук Карла Великого по имени Гуго Капет при помощи определенных политических интриг короновался в Нуайоне - как rex Francorum, то ли как король Франции, то ли как король «франков», трактуют по-разному. Это было довольно забавно, если посмотреть на карту того времени:
читать дальшеСкромный королевский домен, Иль-де-Франс, был окружен большими и совершенно независимыми графствами и герцогствами. Капетинги, тем не менее, утверждали, что являются сюзеренами всей Франции, хотя долгое время их утверждение вызывало у окружающих герцогов, графов, виконтов и лордов только более или менее веселый смех. Ровно до тех пор, пока на узкий трон Капетингов не взошел Филипп Август, он же Филипп II Французский.
Он был своеобразным человеком, неординарной личностью, главной чертой которой была тяга к округлению и преумножению. Понять его можно. Посмотрим еще раз на пресловутую карту.
Владения Ангевинов включали королевство Англия, лордство Ирландия, герцогства Нормандия, Гасконь и Аквитания, графства Анжу, Пуату, Мэн, Турень, Сентонж, Ла Марш, Перигор, Лимузин, Нант, Карси. Вот эти территории в разной степени еще признавали претензии Капетингов. Но сами Плантагенеты имели еще определенное влияние на Шотландию, княжества Уэльса, графство Тулуза, и герцогства Бретонь и Корнуолл. Плантагенеты имели притязания и на Берри с Овернью, хотя здесь их притязания остались на уровне притязаний.
Подобная визуализация объясняет интриги Филиппа Французского, не так ли?
Опять же, не вдаваясь в громоздкие подробности: Ангевины хотя бы теоретически признавали главенство Филиппа во Франции, принося ему оммаж. Подданные Ангевинов, ими недовольные, могли обращаться через головы своих сеньоров к сеньору сеньоров – к королю Филиппу. Очевидно, причина подобной сговорчивости крылась в том, что империя Ангевинов была уязвима для ударов из Парижа вдоль Сены и Луары по направлению к Руану и Анже. А эти города были крупнейшими транспортными узлами средневековой Франции. Принося оммаж, Ангевины также одновременно формально подтверждали свои права на те земли, которыми они владели. Более того, принося оммаж, они утверждали свои права против внутренних конкурентов. Например, Генри II конкурировал со своим братом за Анжу. Принеся оммаж сюзерену, он утвердил права на Анжу за собой.
В любом случае, для любого здравомыслящего французского монарха было очевидным, что Ангевинов с континента вышибить было необходимо. А Филипп был не только здравомыслящим, он еще и обладал способностью мыслить глобально. Не зря он проводил столько времени с сыновьями Генриха Английского. Возможность внести раздор в лагерь сильного противника – это, конечно, да. Но не только. Филипп постепенно выяснил то, с чем столкнулся (и обо что расшибся) Джон практически в первые годы своего правления: империя Ангевинов стала распадаться изнутри.
Если бы все шло по тому сценарию, который сочинил король Генри, его многочисленные сыновья правили бы разными областями империи, и владения оставались бы в семье, так сказать. Но его преемник погиб, погиб и следующий сын, а Ричард увел в крестовый поход если не «цвет рыцарства», то именно тех, кто был Ангевинам предан и имел при этом сильную личную власть. И вернулись из похода немногие.
Было и еще кое-что. Большую часть контингента норманнов, пришедших в Англию с Вильгельмом Завоевателем, составляли не крупные бароны-землевладельцы, а рыцари, у которых что-то было на континенте, а то и вообще ничего не было. А вот семьи у них были, и эти семьи росли, и владения, как следствие, дробились. К 1130 году колонизация Англии была практически закончена, и уже во времена Ричарда значительная часть его рыцарей имела очень слабые связи с континентом, а то и вообще никакой. После своего возвращения из плена он ведь пользовался для своих войн с Филиппом либо наемниками, либо силами континентальных подданных. Те, кто уже в нескольких поколениях жил в Англии, имели все интересы именно в Англии.
Историки предполагают, что фактический распад империи начался задолго до того, как у короля Джона возникла необходимость мобилизовать своих английских подданных для защиты интересов Ангевинов на континенте. Что касается тех подданных, которые жили на континенте, то для них возрастающее влияние Филиппа Французского было более насущной реальностью, чем теоретическая принадлежность к англо-норманнскому сообществу. Ко времени правления Ричарда, например, между англо-норманнами и семействами элиты Анжу и Аквитании заключались только единичные брачные союзы, и это – серьезный признак распада единства.
Собственно, у Джона была только одна возможность удержать унаследованную «империю» единой: при помощи военной силы. Как это делал его брат. Но такой тип управления чреват катастрофическими последствиями для экономики и, через нее, для политики. Последние годы правления Ричарда и сама его смерть являются лучшим этому доказательством. Король Ричард правил с жесткостью и расточительностью человека, которому не надо было думать о том, что он оставит своему наследнику. Он разорил ту страну, которая была готова ему помогать, и он упустил поворотный момент в истории отношений между империей Ангевинов и французским королевством, увлекшись интригами вокруг иерусалимского престола. Он упустил Филиппа Августа.
Джона часто упрекают в том, что он принес оммаж Филиппу. Это достаточно странно, потому что его отец приносил оммаж Капетингам дважды, в 1156 и 1183 годах, и Ричард – тоже дважды, в 1188 и в 1189 годах. Джон сделал это только однажды, в 1200-м году, и получил клеймо предателя и слабака. Хотя оммаж всегда был более сложным институтом, нежели просто разборка "кто главнее".
Причем, Джону пришлось иметь дело с Филиппом, а не с его достаточно либеральным папашей. С Филиппом, который за первые 10 лет правления увеличил доходы своего государства на 22%! Более того, Филипп не забыл о пропаганде. Он озаботился, чтобы история его рода и репутация Карла Великого описывалась в летописях и подтверждала права его дома на власть – и над Ангевинами тоже.
Истинная ситуация 1199-го года была в том, что переговоры между Филиппом и Джоном были большим политическим успехом для Джона, а не проигрышем, и этот успех обеспечила ему его неутомимая матушка.
Дело в том, что Анжу, Мэн, Турень и Бретань признали своим претендентом на корону Ричарда его племянника Артура. 20 апреля 1199 года Артур принес оммаж Филиппу. Констанс Бретонская ведет войска на Анже, Филипп, пользуясь правом сюзерена помогать своему вассалу, направляет удар на Эвре и помогает людям Констанс в действиях против Тура и Ле Мэна.
Но Алиенора оказалась еще проворнее, чем ее молодая невестка. Сразу после смерти Ричарда она, не тратя времени, принесла оммаж Филиппу как властительница Аквитании, чем утвердила за собой право на это герцогство. Одновременно она сдала Джону права на Пуату, и получила это графство из рук сына обратно, в пожизненное владение. В результате, солидный кусок континентальных владений Ангевинов был сделан безусловно лояльным делу Джона. Во всяком случае, пока Алиенора жила, а умирать она, назло врагам, не собиралась.
В результате, Филиппу просто пришлось начать переговоры 24 июня, и заключить мир до 16 августа того же года – что дало Джону время утрясти формальности и собраться с силами.
Арто Нюквист (Arto Nyqvist). Жил весело, и сейчас задор не исчез. Что необычно для людей его типа - он вовремя прекратил испытывать судьбу. Вот, собственно, что он творил: