Обещают, что будет

---

Де Веры

Обри де Вер, живший во времена короля Стефана и императрицы Мод, за свою длинную жизнь (84 года) много раз менял приверженности и привязанности. Мод сделала его графом Оксфордом, но он сменил ее на короля Стефана, поддержка которому в Англии была явно шире. Поскольку Стефан не поспешил подтвердить его титул, де Вер примкнул к взбунтовавшемуся против короля Джеффри де Мандевиллю, графу Эссексу. Очень быстро покинув Эссекса, он снова вернулся к королю, сдав за свою свободу один из замков. Как ни странно, удержал голову на плечах и даже утвердил за собой дорогой ему титул.

В личной жизни этот джентльмен тоже был живчиком. От первой жены, Беатрис, он отказался, как только получил от императрицы Мод титул графа. Видимо, дочь коннетабля Бурбура показалась ему недостаточно достойной графиней, тем более, что брак был бездетным, да и вообще неизвестно была ли у них какая-то семейная жизнь, потому что развод выхлопотал именно батюшка Беатрис. Вторая жена, Ефимия, принесла в приданое поместье в Кембридже, но уже через год умерла. Графу было уже за 40, и он задумался о том, что пора бы воспитать себе подходящую жену. Раздумия заняли у него 10 лет, и женился он на 11-летней Агнес, отец которой был тогда коннетаблем Англии. Увы и ах, произошло это знаменательное события в 1163 году, когда звезда Генри Эссекса начала стремительно закатываться. Де Вер запаниковал, и решил отделаться от Агнес, обвинив ее в сожительстве со своим братом, Джеффри. Пока с Эссексом шли суд да дело, любящий супруг держал Агнес практически под замком. Очевидно, надеясь, что та догадается умереть. Но у девицы были друзья, вести о ее судьбе достигли ушей папы, и в 1172 году де Веру был зачитан ультиматум: или он в 20-дневный срок начинает обращаться с Агнес со всем пиететом, которого заслуживает законная супруга, или его отлучают от церкви. В результате, пара нажила четверых сыновей и дочь, представьте себе.

Второй граф Оксфорд, тоже Обри, был послабее папаши, и прожил всего 51 год. Служил он королю Ричарду во Франции, и потом королю Джону, но как-то тихо и мирно, именно придворным, а не политиком. Ни в одном из его двух браков у него детей не было, так что титул перешел к его младшему брату, Роберту.

Роберт де Вер унаследовал от отца страсть к интригам. Во всяком случае, он был среди баронов, взбунтовавшихся против короля Джона, и даже был одним из «двадцати пяти». Он был среди тех, кто пытался посадить на английский трон принца Луи Французского, но переметнулся на сторону Джона, когда тот взял крепость Хедингхем, принадлежавшую де Верам. А через несколько месяцев Роберт уже клялся в верности принцу Луи, взявшему Рочестер. После смерти Джона прямо посреди кризиса с двумя королями на одном троне, де Вер предпочел примкнуть к тем, кто поддержал наследника Джона. Простили де Вера не сразу, но простили – всего через два года. Прожил он 57 лет, и умер в должности главного королевского судьи.

Хью де Вер, 4-й граф Оксфорд, потерял отца в нежном возрасте, но у него была весьма энергичная и невероятная мамаша, Изабель де Болебек. В свое время она, вдова Генри де Нонана, лорда Тотнеса, потребовала у короны права выйти замуж по своей воле. И вышла – за де Вера. А оставшись вдовой, выкупила у короны за 6000 марок право воспитывать сына и наследника титула самостоятельно. И увезла его за границу, для расширения кругозора, когда графу было уже 27. То есть, вырос (и, пожалуй, прожил) Хью полностью под башмаком своей мамочки, которая дожила до почтенных 81 года. И, хотя этот де Вер продолжил традицию семьи быть в оппозиции к королевской власти, он вполне нормально занимал себя в многочисленных баронских комитетах, пытаясь, предположительно, изменить администрирование королевства к лучшему. Женился он скромненько, всего один раз, но зато на дочке графа Винчестерского, и прожил 51 год.

На смену довольно тихому Хью пришел более буйный сын его Роберт, который стал 5-м графом Оксфордом. Этому уже было мало каких-то там реформ, и он присоединился к деятельному Симону де Монфору, в результате чего угодил в огромные неприятности, когда принц Эдвард, будущий король Эдвард I, взял штурмом Кенилворт. Оксфорд лишился титула, все его имущество было конфисковано, но вскоре правительству пришлось как-то мириться с баронами, и Роберт де Вер был восстановлен в своих правах. После себя он оставил шестерых сыновей и двух дочерей, и умер в возрасте 54 лет.

6-й граф Оксфорд, тоже Роберт де Вер, служил, вопреки семейным традициям, своим королям, всем трем Эдвардам, верно. Прожил и провоевал он 74 года, и ухитрился пережить единственного сына, так что титул графа Оксфорда перешел к его племяннику.

Джон де Вер тоже верно служил своему королю, Эдварду III, воевал при Кресси и Пуатье, и погиб во Франции во цвете лет, можно сказать (ему было тогда всего 48). Благо, после него тоже осталась куча сыновей, так что титул спокойно перешел к его сыну Томасу.

Томас де Вер, 8-й граф Оксфорд, был ничем не примечательной личностью, кроме того, что женился на Мод де Аффорд. Но приключения Мод начались уже после его смерти, так что ничего особенно интересного в его жизни не произошло. Да и короткой оказалась его жизнь, всего 35 лет.

Вот сыном этого тишайшего Томаса и оказался тот самый Роберт де Вер, герцог Ирландский, который был так дружен с королем Ричардом II, что эта дружбы породила немало злобы при его жизни и много слухов после смерти и самого Роберта, и его суверена. Особенно интересны женитьбы этого 9-го графа Оксфорда. Сначала он женился на первой кузине короля, Филиппе де Куси. То есть, его женили, потому что самому Роберту тогда было лет пять, а его жене – года четыре. Понятно, что он девочки было больше радости матушке графа, Мод де Аффорд, нежели самому графу, который, достигнув совершеннолетия, первым делом стал добиваться расторжения своего детского брака.

Возможно, он смирился бы с тем, что его без него женили, но случилось так, что он по уши влюбился в придворную даму жены короля, Анны Богемской. Звали красавицу Анна де Ланскрона, была она из Чехии. Любовь была, по всей видимости, взаимной, потому что девица без колебаний и условий стала сначала любовницей де Вера, а потом – его женой, как только он освободился от навязанного ему брака. Он-то освободился, но оставить королевскую кузину с кучей родичей в королевской семье – это не так просто. Под их давлением, папа через два года отменил свое решение о разводе, и Анну де Ланскрона выслали в Богемию. Сам же Роберт, активно державший сторону своего короля против лордов, был вынужден бежать во Францию, где и погиб самым глупым образом на охоте.

Поскольку за перипетиями своих брачных отношений Роберт наследниками обзавестись не успел (он прожил всего 30 лет), титул 10-го графа Оксфорда перешел к его дяде, Обри. Этот занимался обычными делами, был коннетаблем, был парламентарием, и умер в возрасте 62 лет, передав титул сыну Ричарду.

Надо сказать, что склонность де Веров через поколение оказываться в оппозиции к королям, за чем следовали конфискации и отторжения имущества, сделала этого 11-го графа Оксфорда «беднейшим из английской знати». Герой Айзенкура и Арфлера, он тоже умер тридцатилетним, но наследника оставить успел.

Как водится, его наследник, Джон де Вер, 12-й граф Оксфорд, должен был продолжить традицию «через поколение», и оказаться в оппозиции к королевскому дому. Впрочем, ему можно только посочувствовать: ему выпало жить во времена Войны Роз, когда каждый аристократ попал в оппозицию по отношению к какому-нибудь королевскому дому. У этого неприятности начались уже в 1425 году, когда он, еще несовершеннолетний и находивший под опекой, женился на Элизабет Говард, богатейшей наследнице, к которой перешли от ее деда земли в Норфолке, Саффолке, Эссексе и Кембриджшире. На брак с такими наследницами нужен был патент от короля, чего в случае с Оксфордом никто не догадался запросить – да и у кого запрашивать-то? Его опекуном был сын Джона Гонта, Томас Бьюфорт! Тем не менее, его безжалостно оштрафовали на 2 000 фунтов, хотя его земли приносили тогда всего 500 в год.

Тем не менее, карьера Джона де Вера при дворе короля Генри VI складывалась славно. Сначала пошли должности, вместе с ними пришли деньги, а за ними и политическое влияние, которое он начал расширять в сторону севера. Он долго принюхивался к ситуации между Ланкастерами и Йорками, пока не пришел к выводу, что с королевой Маргаритой он выиграет больше. На самом деле, он проиграл, и проиграл очень крупно: его и его старшего сына казнили в феврале 1462 года.

Таким образом, 13-м графом Оксфордом стал его второй сын, тоже Джон. Следовало предположить, что Йорки в этом Оксфорде не найдут друга, но такими фигурами не разбрасываются, и Джона де Вера правительство Эдварда IV очень старалось приручить. Возможно, надеясь, что этот, по принципу «через поколение», окажется тихим. Зря надеялись. Джон де Вер не упускал ни одной возможности расшевелить осиное гнездо, в которое превратился двор молодого короля из-за несостыковок его амбиций и амбиций ближних. В конечном итоге, де Вер был вынужден бежать в Шотландию. Не было ни одной заварушки против правительства Эдварда, в которой де Вер не принял бы участия. В конце концов, его изловили, но он бежал. А поскольку направлений для бегства у него было маловато, он примкнул к тому, кто стал его единственным шансом на возвращение домой: к графу Ричмонду.

Совершенно особенно здесь стоит история о борьбе молодого герцога Глочестера с матушкой беглого графа, Элизабет Говард. Дело в том, что король Эдди отдал брату Ричарда шкуру неубитого медведя: земли де Веров на севере, которые были личной собственностью графини, и не могли быть включены в земли, подлежавшие конфискации. К тому же, графиня, женщина юридически подкованная, пыталась перевести эти владения на родственников, никоим образом не попадавших под конфискации. По сути, единственной возможностью Ричарда получить «подаренные» ему братом земли было завещание старой графини, в которой она назначила бы наследником его, в ущерб своим собственным детям. Ричард, в результате, эту бумагу получил и земли де Веров унаследовал, но это – отдельная зарисовка, довольно интересная. Как интересно и безжалостное отношение красавчика Эдди к вдовам своих аристократов. Имуществом другой, графини Варвик, он распорядился «как если бы та была мертва», хотя она не была.

Джон де Вер был в величайшем фаворе и при Генри VII, и при Генри VIII. Он прожил 70 лет, и передал титул своему племяннику. Вот на 14-м графе Оксфорде природа действительно отдохнула. Нет, тихоней он, как раз не был. Он был полным пустышкой, и ухитрился умереть от излишеств в возрасте 26 лет.

Титул 15-го графа Оксфорда перешел к двоюродному кузену, тоже Джону де Веру. Вот этот Оксфорд интересен тем, что нанял группу актеров, для которой подрядил Джона Бойла писать пьесы для анти-католической пропаганды. Потому что этот граф оказался протестантом.

Как ни странно, его наследник, 16-й граф, оказался горячим сторонником Мэри Тюдор, и немало способствовал ее победе, хотя от двора держался подальше. Оп продолжил и расширил увлечение своего отца театром, организовав группу, объединившую актеров и поэтов, и называющуюся Oxford's Men.

Его сыном и был Эдвард де Вер, 17-й граф Оксфорд и человек, возможно стоящий за тем, кого нынче именуют «великим бардом».

@темы: Англия

---

Король Джон - 17

То, что произошло потом, какого-то разумного объяснения как бы не имеет.

С одной стороны, в тот самый день, когда Джон обратился к архиепископу с очередным предложением компромисса, он написал и папе в Рим, жалуясь на баронов. Через два дня, он призвал к себе своих друзей и верноподданных. Еще через восемь дней, он приказывает лучшему капитану своих наемников прислать четыре сотни воинов из Уэльса.

А еще через два дня неожиданно начал совершенно серьезные переговоры с баронами относительно удовлетворения их претензий «ради мира, благополучия и чести его королевства». Воистину, король Джон думал и решал быстро, очень быстро, при этом не озадачиваясь вопросом, как зигзаги его мысли выглядят со стороны.

Бароны очумели от нежданного счастья, и назначили встречу на 15 июня 1215 года. Не понимая, какая муха укусила их короля, он назначили встречу на открытом лугу между Стэйнсом и Виндзором, куда явились с большим военным сопровождением. Король же привел с собой только архиепископов Кентербери и Дублина, семерых епископов и четырех пэров – Арунделла, Варрена, Салсбери и Пемброка, которых, в свою очередь, сопровождали, как полагается по протоколу, одиннадцать баронов. Плюс, в качестве наблюдателя присутствовал папский легат, что немаловажно.

Говоря начистоту, Магна Карта вовсе не являлась средневековой конституцией, которой ее величают сейчас. Это был просто мирный договор из 63 параграфов, в котором бароны требовали и король даровал. Излишне говорить, что бароны, поведение которых хорошо представлено в предыдущих частях, просто не были в состоянии произвести документ, дарующий права всем сословиям. Наверняка среди них были хорошие хозяева своим вассалам, наверняка многие из них были патриотами, но все то общенациональное, что можно найти в Магна Карта, является практически копией Великой Хартии Вольностей короля Генри I.

Историк Кэйт Норднейт в оценке этого документа присоединяется к словам летописца Ральфа Коггшеллского: «By the intervention of the archbishop of Canterbury, with several of his fellow-bishops and some barons, a sort of peace was made». Именно так. Некоторое подобие мирного договора.

Вопреки тому, что обычно изображают на картинках, встреча Джона с баронами-бунтовщиками вовсе не была подписанием готового документа. Магна Карта составлялась весь день обеими сторонами, и была подписана только поздним вечером, после чего бароны-повстанцы принесли вассальную клятву Джону.

Связывающая сила этого документа заключалась вовсе не в его содержании. Она заключалась в том, как именно стороны собирались воплотить написанное в жизнь и проследить за тем, что ни одна сторона не уклонится от того, в чем поклялась. Так вот, наблюдать за Джоном и дышать ему в затылок было назначено 25 человек. А вот баронов, похоже, не контролировал никто. Не то, чтобы один Джон не мог противостоять двадцати пяти «обер-королям», как ехидно обозвал почтенных надзирателей один наемник. Дело в принципе. Как пишет Кэйт Норгейт, «England was exchanging one king for five-and-twenty» - «Англия заменила одного короля на двадцать пять».

Вообще-то, этот перекос заметили практически сразу, и попытались исправить, избрав еще 38 человек, которые поклялись бы в верности и вышеозначенным «двадцати пяти», и соблюдали бы интересы и короля, и баронов равнозначно. Собственно, действительно прообраз парламента, ограничивающего самодержавие короля.

Некоторое время ушло на то, что Джон и бароны оживленно общались друг с другом, пытаясь убедить если не себя, то окружающий мир, что всё идет прекрасно. По счастью, король-то жил в Виндзоре, а бароны – в лагере на лугу, и общаться они могли вполне цивильно. Когда Джон оставался один, он, говорят, тихо бесновался, но на людях держал лицо милостивого, беззаботного монарха. За это он расплатился чисто физически, приступом жесточайшей подагры, из-за которой он не буквально не мог пошевелиться.

За 10 дней король разослал копии хартии во все области страны – шерифам, бейлифам, лесничим… Все должны были поклясться в верности «двадцати пяти», и, кроме того, выбрать по 12 рыцарей на следующее дворянское собрание графства – чтобы те озвучили все кривды, творимые в их областях. Капитанам своих наемников король посоветовал воздерживаться от резких телодвижений. Правда, старшим юстициарием королевства стороны единогласно выбрали Хью де Бурга, и это был не самый дурной выбор.

С другой стороны, «двадцать пять» с самого начала повели себя по-хамски, шалея от внезапно свалившейся на них власти, и не очень представляя то, к чему их эта власть обязывает. Например, однажды они потребовали присутствия короля на обсуждении каких-то дел. Король послал сказать, что он сам прикован к постели подагрой, так что не изволят ли дворянские избранники прийти к нему. Они ответили, что не изволят, и что если король не может идти, то пусть его к ним принесут. Джон хмыкнул, и велел доставить себя к заседавшим на носилках. А те даже не соизволили встать при его появлении.

Дела, рассматриваемые комиссией, были самыми простыми и самыми причудливыми. Наприр, граф Эссекс выдвинул свои требования… на лондонский Тауэр. Со времен короля Генри II, в Тауэре размещался старший юстициарий страны. Но императрица Мод, матушка Генри, пожаловала в свое время Тауэр Джеффри де Мандевиллю и его потомкам. И вот теперь Эссекс, старший сын покойного юстициария ФицПитерса, да еще и женатый на Беатрис де Сей, находящейся в родстве с Мандевиллями, предъявил на Тауэр свои права. И этот вопрос сочли настолько деликатным и важным, что Тауэр на время передали в нейтральные руки архиепископа Кентерберийского. Дает некоторое представление о том, что занимало мысли баронов, не так ли?

В общем, в какой-то момент Джон просто помахал рукой и удалился в Винчестер, откуда проследовал в Вилтшир, попросив все претензии донести до него разом 16 июли в Вестминстере. Бароны удалились в Лондон. Сторонам оставалось только пристально глядеть друг за другом, кто же нарушит перемирие первым.

Вот текст документа на английском и латыни: www.freemasonry.bcy.ca/texts/magnacarta.html

Вот текст на русском, но почему-то страшно укороченный: www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Engl/XIII/1200...

@темы: King John

---

А кто вы в Нотр-Дам де Пари? © globus & Фея в мегаполисе

Ссыль традиционно битая, то есть интересующимся сюда: globus.livejournal.com/267401.html

и еще парочка выпендрежных чайников

Спросить совет у чайника



Спросить совет у чайника

vechniyzov.livejournal.com/787226.html

@темы: "нетягостная бредь"

---

Templars

Были ли тамплиеры виновны, даже если они не были еретиками?: часть II

Alkuperäinen tekijä otsikolla Были ли тамплиеры виновны, даже если они не были еретиками?: часть II

Интернет-ресурс История Ордена Тамплиеров представляет свою новую публикацию:
  

Предлагаем вашему  вниманию вторую, заключительную часть интереснейшей работы  известного английского историка Алана Фори посвященной проблеме состоятельности обвинений выдвинутых против ордена тамплиеров в начале 14 века. О жаркой дискуссии разгоревшейся  по этому вопросу в среди виднейших историков ордена я уже писал в предыдущем своем посте. Здесь я хотел бы сказать несколько слов о самой статье Фори. Будучи ярым приверженцем  традиционного подхода к истории суда над орденом, где процесс рассматривается как сфальсифицированный и построенный на ложных обвинениях и выбитых под пыткой признаниях храмовников, Фори очень аргументировано пытается опровергнуть доводы своих оппонентов отмечая их недоказанность, а иногда и неубедительность. Однако, на мой взгляд, в пылу полемики наступает на те же самые грабли – конечно, можно объявить те или иные признания храмовников неубедительными, сделанными лишь, что бы минимизировать будущие последствия, но такой подход так же нуждается в убедительных и исчерпывающих доказательствах, которых на данный день также не представлено. Тем, кто будет читать эту прекрасную работу Алана Фори, я настоятельно рекомендую также прочесть работу его ведущего оппонента Джонатана Райли-Смита, она также переведена и опубликована на нашем ресурсе (здесь).   

На русском языке публикуется впервые.
Читать статью на www.templarhistory.ru
первая часть статьи - здесь

@темы: "Чтиво"

---

Котофлуд

еще...

@темы: "зверята"

---

Король Джон - 16

Несомненно, папа Иннокентий хотел, как лучше, но получилось, как всегда – люди не склонны подчиняться приказу, который противоречит их пониманию справедливости. Бароны собрались на еще одну тайную встречу, где было решено, что отныне «цивильные» переговоры с королем прекращаются. Теперь будет говорить оружие.



Сбор был назначен в Стамфорде на пасхальную неделю. Пять лордов и сорок баронов привели с собой немалую силу. Только одних рыцарей у них было около двух тысяч, не говоря об остальном войске, конном и пешем. Почти все бунтовщики были северянами.

Войско отправилось из Стамфорда в Нортхемптон, но война еще не началась, и Джон отправил к бунтовщикам для переговоров архиепископа и Маршалла. Судя по записям хроник, несколько встреч состоялось, но обсуждалось, очевидно, только письмо папы, осуждающее заговорщическую деятельность баронов. Письмо с его распоряжением платить скутаж еще не было получено.
Результатом переговоров стали статьи баронов по вопросам, которые они считали для себя важными – тот самый набросок, который они, в свое время, сделали под руководством архиепископа Кентерберийского, выступающего в данный момент представителем противной стороны.

Примат английской церкви зачитал их королю, который ответил очень в своем стиле: «А почему они сразу-то всё королевство у меня не потребовали?!». С его точки зрения, статьи баронов были «мечтами праздных умов, без малейшей зацепки в реальности». Потом добавил несколько достаточно резких выражений, выражавших мысль, что в рабы к своим собственным подданным он не пойдет. И отправил Маршалла с архиепископом передать все им сказанное баронам – дословно.

Надо отдать должное Лэнгтону и Маршаллу. Они пытались донести до Джона, какую реакцию он получит в ответ на свои слова. Впрочем, это-то Джон и сам знал. Просто он ведь тоже не сидел сложа руки, и предполагал, что вполне готов к противостоянию. Его сторонники уже собирались в Глочестера, куда он их вызвал на 30 апреля. Он также отдал приказ укрепить фортификации Лондона, Оксфорда, Норвича, Бристоля и Салсбери. Более того, лондонцы, всегда Джона любившие, снова дали ему полную поддержку.

А бароны отправили королю формальный отказ от присяги в верности. Теперь они подчинялись только своему капитану Роберту ФицВалтеру, дав ему титул «маршал армии Бога и Святой Церкви». Начало военных действий у этой армии было мало впечатляющим: потоптавшись под стенами Нортхемптона, они сочли его слишком хорошо укрепленным, и отступили. Но потом начались типичные для лордов интриги и предательства. Например, Бедфорд им просто сдал Уильям де Бьючамп – совершенно добровольно.

Вообще, противостояние короля и северных баронов породило интересное явление: оно раскололо семьи даже самых крупных магнатов и лордов. «Старички» были более склонны поддерживать сильную королевскую власть и традиции. Их сыновья и племянники гурьбой валили к мятежникам. Что самое интересное, не по каким-то высоким идеологическим соображениям, а просто потому, что им хотелось «сделать себе имя на войне». Вот где выстрелило по лордам их нежелание воевать с Филиппом Французским. Они, лорды, уже сделали себе имя и завоевали себе богатства, и совершенно не собирались рисковать. Но чем было заняться их сыновьям и племянникам, которых растили воинами, но которым не дали возможности этими воинами стать?

9 мая Джон, находившийся в Виндзоре, предложил своим взбунтовавшимся лордам переговоры. Каждая сторона должна была представить делегацию из четырех человек, а арбитром должен был выступить сам папа. Здесь, подозреваю, роль сыграло не миролюбие Джона, а чистый расчет. Он точно знал, что церковная власть не сможет себе позволить остаться в стороне от такого массивного противостояния, и хотел обеспечить себе бонусы. Он не мог не знать, что бароны к переговорам не настроены – они слишком далеко зашли. Действительно, северяне протянутую им руку оттолкнули.

Следующий ход короля был классическим. Он конфисковал земли и владения бунтовщиков. Но и здесь был сделан жест в сторону обязанности церкви примирять конфликтующие стороны: архиепископ Кентерберийский был назначен посланником мира, если так можно выразиться – ему была дана возможность привести стороны к мирному соглашению. В самом деле, кому было поручить расхлебывать кашу, как не тому, кто ее заварил – Стефану Лэнгтону.

Тем временем, Джон, по-видимому, получил сведения, что в столице готовится что-то серьезное против него, и назначил 16 мая своего сводного брата, графа Салсбери, наместником в Лондоне. Но они опоздали. Уже 17 мая там случился переворот. И вряд ли его даже можно было предотвратить, потому что он был построен на извечной жажде толпы громить и грабить. Этот переворот начался с еврейского погрома, и под шум погрома грабились и истреблялись все сторонники короля. Это была война без всяких правил. Дома евреев были буквально разобраны по камням, а камни использованы для укрепления стен.

Более того, заговорщики объявили, что если тем, кто владеет в Лондоне недвижимостью и товарами, дорого их имущество, они короля оставят. Конечно, было в этой прокламации немало слов и о благополучии королевства, как же без этого, но в целом это была угроза и шантаж в чистом виде, как отметил Роджер Вендоверский:

«if they cared to retain their property and goods, forsake a king who was perjured and in rebellion against his barons, and join with them in standing firmly and fighting strongly for the peace and liberty of the realm ; threatening that if they neglected so to do, they, the writers, would direct their banners and their arms against them as against public enemies, and do their utmost to overthrow their castles, burn their dwellings, and destroy their fishponds, orchards and parks."

Как видите, здесь предложен любопытный логический выверт, меняющий черное на белое: не они, выпустившие прокламацию, взбунтовались против своего короля и суверена, а король взбунтовался против своих баронов. Великолепный ход. Более того, именно эта точка зрения окажется официальной на последующие века: злой король, притеснивший свою аристократию и страну до такого состояния, что их благородный дух не вынес унижения королевства. Правда, как обычно, оказалась чем-то другим. Особенно поношение короля устроило тех, кто к угрозам отнесся трепетно и перешел на сторону заговорщиков, а таких было превеликое множество.

Поведение Джона во время всей этой заварушке довольно любопытно. Он отправился в Вилтшир, и расположился там в охотничьем домике. Там его нашла группа бургундских рыцарей, которые предложили ему свои услуги. Король мило улыбнулся, и отправил их в Девон, под командованием все того же графа Салсбери – в Девоне, насколько ему было известно, внезапно вспыхнули беспорядки. Идеей было помочь Экзетеру, осажденному бунтовщиками. Тем не менее, Экзетер к тому времени оказался уже взят, и графа Салсбери до того напугали рассказами о засаде в лесу, что он предпочел вернуться к брату. «Не получается у вас крепости брать», - вздохнул Джон и развернул вояк обратно.

Об этом Уильяме Лонгспи, графе Салсбери, можно, наверное, сказать что-то хорошее. Он был лоялен своему брату-королю. Но полководец из него был средненький. Именно он ухитрился проиграть битву Филиппу, хотя Джон создал ему все условия для того, чтобы эта битва была выиграна. Именно он замешкался с Лондоном, и ничего не сделал для того, чтобы вышибить бунтовщиков из столицы, пока это еще было возможно. Теперь, во второй раз отправленный в Экзетер, он снова был настроен повернуть назад, потому что разведка доложила о значительно превосходящих силах противника. Но здесь уже возмутились бургундцы, которых дважды отправили маршировать по английским лесам, не давая даже возможности вступить в схватку. «Мы победим или умрем», - сказали они. Умирать не пришлось, потому что бунтовщики на большой скорости покинули Экзетер, поняв, что на этот раз приближающиеся рыцари настроены решительно.

Вообще, похоже на то, что Джон особо начинать воевать и не торопился. Все-таки, ни один нормальный король истреблять своих подданных не любит, даже если они сильно напрашиваются. Он назначил командовать теми, кто прибывал к нему с континента, своего канцлера, Хью де Бурга. Он распределил войска и обозначил, через кого будет передавать команды. И – снова обратился к архиепископу. Он был еще раз готов попробовать договориться.

@темы: King John

---

О роли исторической перспективы

три размышлизма

Чаще всего загадочные истории обретают вполне естественное объяснение, если сменить точку зрения. История фиаско со Стэнли и Перси при Босуорте выглядит совершенно обоснованно, если посмотреть на ситуацию с Ричардом и вышеупомянутыми с точки зрения Эдварда IV, как ОН ее выстроил. Не менее логичными с этой перспективы выглядят и действия Бэкингема.

Что остается непонятным, так это решения именно Ричарда. Из всех, кто был с ним на поле Босуорта, он мог полагаться только на Джона Говарда, который его и не подвел. Как он мог даже допустить, что Стэнли и Перси не предадут сразу, как он повернется к ним спиной?

А в списки тех, кто был заинтересован в окончательном исчезновении "принцев из башни" добавился еще один человек. Если даже один. Не век же они оставались бы в этой башне. В какой-то момент их титулы, вернее, часть титулов, были бы подтверждены, и парни отправились бы в свои владения. А на эти титулы было много и более законных претендентов, которых король Эдди попросту ограбил в пользу своего быстро разрастающегося семейства. Суть оказалась не в том, чем могли бы помешать племянники Ричарду. Здесь ответ однозначен. Суть в том, кому их существование действительно грозило потерей богатства и влияния.

Кстати, так ли уж случайна была женитьба Эдди на Лиз Вудвилл? Бургундия или Франция - этот вопрос поссорил еще Генри IV и его сына и наследника, будущего Генри V.

Ключ к трагедии Ричарда спрятан в царствовании его брата.

Это все лично мои соображения, так что канонической ценности они не несут. А Эдди был еще более неприятным типом, чем я представляла.

@темы: Richard III

---

"И полцарства в придачу" III-13

- Уже отдохнули, мистрисс? – лукаво улыбнулась вдова Джонс в ответ на появление Маргарет из огромного очага на кухне, где почтенная вдова как раз замешивала тесто.

- Угу, - буркнула в ответ Маргарет, пытаясь оттереть с рук пятна копоти. – Хорошо хоть не помылась и не переоделась.

- И хорошо, что я еще не развела огонь, - хихикнула женщина. – Там, конечно, все устроено так, что лестницей всегда пользоваться можно, или, на худой конец, на ней спрятаться можно, но слышала, что это приключение не из приятных. Хотя лично я думаю, что лучше уж там, чем сами понимаете что.

- Не очень понимаю, - призналась Маргарет, - потому что до сегодняшнего дня я даже не подозревала о том, что в Лондоне есть такое интересное место. Но что заставило вас разместить этих джентльменов в соседней со мной комнате? Я шевельнуться боялась!

- Вы спали очень тихо, - пожала плечами вдова Джонс, - а мне не хотелось упускать хорошие деньги. Надо бы мне было вас в моей личной комнате разместить, да как-то не сообразила.

- Спасибо тебе, добрая хозяйка, - улыбнулась Маргарет. – Я и так прекрасно отоспалась. Как-то странно это у меня… Не сплю и не спать не хочется, а потом вдруг раз – и кажется, что если прямо сейчас не посплю хоть немного, то умру. Сегодня мне повезло, что я встретила вас. Как я могу отблагодарить вас за вашу заботу?

- Да ничего, - отмахнулась вдова Джонс. - Один из тех военных, с которыми вы пришли, хозяину золотой дал. Здесь ведь так заведено, мистрисс, что за вход нашей страже платят, а уж коль вошли, то все остальное к вашим услугам. Вот если про кабак шепнете доверенным людям – это будет добрым делом с вашей стороны. Если что, у нас и лекарь есть, и знахарка. Для джентльменов и для леди, если там что-то без огласки по лекарской части понадобится.

- Уже, - широко улыбнулась Маргарет. – Совсем скоро к вам придет хорошая компания, которая будет пить и веселиться до поздней ночи. А меня, скорее всего, заберут отсюда, от этой двери.

Вдова Джонс оценивающе посмотрела на девушку, и одобрительно кивнула головой.

- Это хорошо, мистрисс, что вы заранее обо всем побеспокоились. В наше время доверять нельзя никому. Даже родным, уж я-то знаю. А кто за вами придет?

- Отец, - коротко ответила Маргарет, невольно задумавшись над словами этой много отстрадавшей женщины. Доверять нельзя никому. Даже родным. Сама она никогда не озадачивалась вопросами доверия. Да что там, первым истинным потрясением в ее жизни стала безумная история с венчанием в Бликингхилле, которое, как она тогда думала, было устроено волей короля. И что ж это о ней и ее жизни говорит…

Ее размышления прервал тихий стук в дверь, ведущую из кухни на задний двор. Вдова Джонс открыла ее, и в кухню, которая сразу показалась тесноватой и низковатой, шагнул Джон. Коротко улыбнувшись дочери, он изящно поклонился хозяйке и повел ее к двери, ведущей из кухни в кабак, что-то шепча на ухо. Женщина внимательно его выслушала, сделала быстрый книксен и исчезла за дверью. Маргарет успела заметить, что Джон передал ей увесистый кошель.

- Йомены короля сегодня славно развлекутся, - пояснил он с ответ на вопросительный взгляд Маргарет. – А мы спокойно выйдем через заднюю дверь в переулок, где нас ожидает закрытая повозка, пока твои соседи будет выглядывать на шум у дверей.

- И к чему такие сложности? – недовольно бурчала Маргарет, втискивая себя в тесный возок вслед за Джоном. – Добралась бы я и сама, не в первый раз.

- Как я понимаю, ты в первый раз доставляешь настолько ценный документ, что ради него были убиты и покалечены люди, - сухо ответил Джон. – Должен сказать, что справилась ты с заданием из рук вон плохо.

Маргарет вспыхнула и стиснула зубы. Ей очень хотелось бы поставить на место так неожиданно появившегося в ее жизни родителя, но она понимала, что он прав. Да что там, она же так увлеклась происходящим, что и думать забыла о том, почему оказалась в кабаке вдовы Джонс.

- Допустим, - вызывающе сказала она. – Но в результате моих действий бумага, все-таки, у меня, и сегодня вечером надежно укроется в доме на Кросби Плэйс. И королева получит то, что ей нужно, и тогда, когда ей нужно.

- Рассказывай, - коротко бросил Джон.

- Кратко говоря, ты сегодня целый день занималась тем, что бросалась, очертя голову, на возникающие по ходу дела препятствия, - заключил он, выслушав красочный рассказ дочери. – Никакого плана у тебя не было, и ты не соизволила посоветоваться с теми, кто мог бы помочь его составить. Кроме того, ты так и не воспользовалась предупреждениями Агаты, что твоими новыми способностями надо учиться пользоваться. Сегодня тебе просто повезло, понимаешь?

- Понимаю, - с притворной кротостью согласилась Маргарет, которой хотелось поговорить совсем о другом. – А вам, сэр Джон, тоже просто повезло понять, что я – ваша дочь, или вы знали обо мне раньше? Ричард о существовании сестры не знал ничего, в этом я уверена.

- Я знал, - очень тихо ответил Джон.

- От опекуна? Ведь он же состоит в этом вашем ордене Дракона, я знаю. Это был ваш совместный план, пристроить меня к Гарри?

- Да, - так же тихо подтвердил он. – Мы были уверены, что кровь Плантагенетов возьмет свое. Она всегда берет свое! Но время шло, и ничего не происходило. А потом начало происходить нечто непонятное.

- И вы с опекуном решили исключить меня из своих планов раз и навсегда, поставив на кое-кого другого. Не поставив даже Ричарда в известность о том, что девица в беспамятстве, которую он противозаконно сочетает законным браком со своим приятелем, приходится ему сестрой.

Джон молча пожал плечами, и стал глядеть в окно, слегка отодвинув занавеску.

- Политика – жестокая игра, Маргарет, - сказал он наконец.

Остаток пути они проехали молча.

***

Когда они остановились во дворе особняка на Кросби Плэйс, Маргарет молча выскочила из повозки, и почти побежала навстречу идущим по направлению к ней Дикону и Робину. По лицу Робина, одновременно обеспокоенному и слегка виноватому, она поняла, что он «слышал» ее разговор с Джоном, хотя тот и не предназначался для его любопытных ушей. Дикон был просто обеспокоен, и беспокойство его только возросло при виде смертельно бледной и растрепанной девушки, с трудом удерживающейся от слез.

Маргарет судорожно обхватила руками обоих мужчин и притянула их к себе. Они были одного роста, ее муж и ее навек оставшийся молодым дед, и она молча уткнулась лбом туда, где одно сильное плечо смыкалось с другим. Некоторое время все трое стояли не шевелясь, крепко обнявшись.

- Робин, ты иди вперед, приготовь всё, а я пока покажу хозяйке дома, что успел за день, - тихо сказал Дикон.

Маргарет даже не удивилась, что он повел ее прямо к часовне, которая теперь мало напоминала то одинокое и тоскливое место, которое так напугало ее прошлой ночью. Да и сам Дикон выглядел по-прежнему, энергичным и сильным. Только потемневшие от сдерживаемых чувств до сапфирового оттенка глаза говорили о том, что король не так уж спокоен, но ощущение надломленности, которое было так очевидно во время их последней встречи, исчезло.

Преклонив колени перед алтарем, теперь сверкающим и купающимся в свете множества свечей, Маргарет с любопытством огляделась вокруг. Повсюду были цветы, наполнявшие помещение тонким ароматом, грубые каменные стены закрыли гобелены на библейские темы, появились скамейки и бархатные подушечки.

- Я решил начать отсюда, - почти смущенно пояснил Дикон. – В каждом доме должно быть свое сердце.

@темы: "побасенки"

---

????

А почему мы проходим и заходим "на кухню", а не "в кухню"? Ведь мы определенно заходим в зал и спальню, и даже в туалет и душевую.

---

Очередное

@темы: "нетягостная бредь"

---

Король Джон - 15

Есть предположения, что прожекты архиепископа и баронов были представлены Джону где-то в ноябре 1213 года. Король их выслушал, просмотрел наброски, и сказал, что последствия подобных изменений будут настолько широки и глубоки, что лучше оставить дискуссии и обсуждения на «после Рождества». Когда будет время подумать и прикинуть. Во всяком случае, так описывает этот момент летописец из Барнуэлла. Роджер Вендоверский дает куда как более драматичное описание момента, но он вообще склонен к драматизму.

В принципе, и он соглашается с тем, что рассмотрение возможности введения Хартии Вольностей короля Генри I было согласовано королем и баронами на послерождественский период. Но он добавляет, что бароны сговорились собрать достаточные силы, чтобы захватить крепости Джона, и, таким образом, обеспечить его согласие. Возможно, Вендоверский летописец прав. Во всяком случае, Джон вернулся в Лондон к Новому году, а бароны явились к нему в день Богоявления, закрывающий рождественские торжества. И явились достаточно воинственно, с большими силами.

Бароны утверждали, что он лично поклялся архиепископу искоренить злые законы в Англии, что означало, по их мнению, признание их баронских свобод и вольностей. Король связан собственным словом, сказали они. Джон, рассыпавшийся в свое время перед Стефаном Лэнгтоном и папским легатом в любезностях, был, естественно, немало удивлен тем, как его достаточно округлые обещания были интерпретированы. Он-то, скорее всего, вообще ничего не имел в виду.

В любом случае, Джону как-то удалось выторговать себе время до конца Пасхи, и время он это зря терять не стал, а постарался договориться с каждым противником в отдельности. Неизвестно, что он предлагал, но известно, чего он хотел – чтобы ни от него, ни от его преемников не требовали никаких хартий «никогда больше».

Понять Джона можно. Он постепенно выстроил довольно эффективную и тонкую систему управления государством, нацеливаясь на централизацию власти в руках одного человека – монарха. А ему упрямо подсовывали документ, дающий баронам слишком много козырей. Но его действительно поймали на слове! Недаром, все-таки, никому не известный Стефан Лэнгтон был вытолкнут папой на роль первого прелата Англии. Лэнгтон был достаточно искушен, чтобы уцепиться за совершенно пустую фразу, форму вежливости, и сделать из нее грозное оружие.

Более того, бароны достаточно изучили Джона, чтобы ничего не оставлять без обеспечений – уж больно король был непредсказуем. И пришлось ему заверить свое обещание поручительством самого архиепископа Кентерберийского, епископа Или, и Уильяма Маршалла. Странный выбор, на первый взгляд. И абсолютно гениальный, потому что теперь архиепископ Кентерберийский оказался в самом центре переговоров – единственный человек в этом предприятии, которому, по сути, было начхать на привилегии баронов. Они ему были нужны постольку, поскольку исправляя их, можно было исправить общие перекосы в управлении. Они ему были нужны потому, что за привилегиями баронов стояла сила баронов, при помощи которой можно нажать на короля. Но теперь король простейшим решением не позволил зачинщику остаться в стороне, во всем белом и на пьедестале.

Лэнгтону пришлось вспомнить о том, что его пост предполагает не противостояние короне, но посредничество, миротворчество между недовольными и имеющими власть. Джон любил навязанного ему архиепископа не больше, чем архиепископ любил его, но порядочности Лэнгтона он, все-таки, вполне доверял.

Еще до Пасхи 1214 года, Джон решил снова призвать своих подданных принести ему оммаж, причем не простой, а liege homage, который освобождал принесшего клятву от всех обязательств по отношению к другим. Джон предлагал, чтобы каждый его подданный был «с ним против всех других».

Разумеется, бароны встали на дыбы, усмотрев в этом потенциальную возможность разделения своих рядов. В самом деле, если их собственные вассалы принесли бы, как подданные короля, подобную клятву, они стали бы подчиняться только и только королю. Впрочем, Джон довольно быстро пришел к выводу, что провести нужные разъяснения и подготовку будет слишком сложно, и отбросил эту идею. Призвав, тем не менее, своих баронов из Пуату на всякий случай. Он не собирался встречаться со своими баронами совсем уж безоружным.

В феврале 1214 года Джон дал северным баронам разрешение на встречу по интересующему их вопросу, которая должна была пройти в Оксфорде. Об этой встрече или о том, что она не состоялась, никаких упоминаний не сохранилось, но в марте Джон написал в Пуату, что благодарит всех, кто откликнулся на его зов, но вопрос решился, и поэтому тем, кто еще людей не выслал, высылать их и не надо, и что расходы он, конечно, возместит.

На самом деле, ничего, конечно, не решилось, а просто дело было передано папе в Рим. Для того ведь Джон и принес ему в свое время так удививший самого папу оммаж – чтобы его склочные бароны могли быть посланы. К высшему авторитету.

Рассматривая перипетии этих переговоров, начинаешь понимать, почему многие историки говорят, что Ричард и Джон были скроены, по сути, по одному шаблону. Ричарда всегда война занимала больше, чем завоевания. Джона политические игры всегда увлекали больше, чем возможная победа или поражение. Он делал ход, ждал хода противника, а иногда и предупреждал его, и потом азартно потирал руки.

Даже послав баронов жаловаться папе, он ухитрился их в этом деле опередить. Его посол был в Риме уже 17 февраля, а представители баронов добрались до папы только через 11 дней.

Бароны обратились к папе Иннокентию именно как к лорду их короля. Они просили папу «to urge and, if needful, compel the king to restore the ancient liberties granted by his predecessors and confirmed by his own oath» - заставить или убедить короля восстановить их древние свободы, гарантированные им, баронам, его предшественниками и подтвержденные им самим.

О чем писал папе Иннокентию Джон, мы не знаем. Сохранились только письма Иннокентия епископам и архиепископу в Англию, и по ним можно судить, о чем шла речь. Джон просто вцепился в факты, оставив теории в стороне: во-первых, весь шум поднялся из-за нежелания части баронства платить законный и легальный скутаж, и, во-вторых, бароны имели тайную встречу, на которой было обговорено вооружиться Хартией Вольностей короля Генри.

Папе Иннокентию был не чужд тот же дух драматической игры, которым отличался король Джон. В своем письме от 19 марта епископам и архиепископу он выражает искреннее изумление тому, что они там совсем проглядели, что король поссорился с некоторыми магнатами и баронами, и выражает свое недовольство их рассеянностью. Он также резко осуждает заговорщические поползновения баронов, и приказывает епископам следить, чтобы все действия их паствы носили абсолютно законный и открытый характер. Короля же он просит отнестись к знати милостиво и доброжелательно, и предоставить им то, на что они имеют право.

К баронам в тот же день отправились из папской канцелярии копии писем Иннокентия епископам и королю, а 1 апреля он довольно резко выразил им свое осуждение их попыткам уклониться от выплаты скутажа.

Бароны этот раунд проиграли вчистую. А Джон… А Джон, по примеру брата, принял крест 4 марта 1214 года – обязался отправиться в следующий крестовый поход, по поводу которого как раз хлопотал Иннокентий. Говорят, что в Риме об этом стало известно ДО того, как папа сел писать свои письма баронам и епископам Англии.

@темы: King John

---

С Великой Масленицей!

Узнать характер по блинам

А вот и нет. Часть суток я бываю веселой и пр., но если не побуду замкнутой, то сильно устану.

@темы: "нетягостная бредь"

---

Тест Люшера

Результат

По тесту Цветовой тест Люшера на сайте Психологические тесты у меня следующие результаты:

Заключение Люшера

Желаемые цели и поведение, продиктованное этими целями

Первая выборка

Поглощен вещами, которые способны сильно волновать, захватывать, будь то эротическое или какое-нибудь иное возбуждение. Хочет волновать окружающих и интересовать их как личность, не выпуская их из сферы действия своего обаяния и внушительности. Искусно пользуется различными приемами, чтобы не поставить под угрозу свои шансы на успех и не подорвать доверие к себе других людей.

Вторая выборка совпадает с первой

Существующее положение вещей и уместное при этом поведение

Первая выборка

Преследует свои цели и свои интересы с упрямой решимостью, отказывается идти на уступки и компромиссы.

Вторая выборка совпадает с первой

Сдерживаемые свойства и неуместное при этом поведение

Первая выборка

В своих эмоциональных требованиях взыскателен, особенно, в минуты близости, остается разочарованным в стремлении к совершенному союзу.

Вторая выборка

Взыскателен в своих эмоциональных требованиях и очень привередлив в выборе партнера. Желание эмоциональной независимости делает невозможной какую-либо глубокую "вовлеченность".

Отрицаемые, подавляемые или же несущие тревогу свойства

Первая выборка

Физиологическая интерпретация

Подавление физических потребностей организма (в 7/8 поз. и, особенно, когда есть пометка "тревога").

Психологическая интерпретация

Существующая ситуация неприятна. Испытывает неудовлетворенную потребность объединения с людьми, имеющими такие же высокие стандарты, как и он, хочет выделяться из толпы. Контроль над чувственными инстинктами ограничивает его способность отдавать себя, однако, изоляция, к которой это приводит, вызывает у него желание "сдаться" и позволить себе слиться с другим. Это его беспокоит, т.к. он рассматривает подобные инстинкты как слабость, которую следует преодолеть, считает, что только сохраняя умение владеть собой он может надеяться сохранить свое превосходство как личности. Хочет, чтобы его любили и восхищались им бескорыстно, ради него самого, нуждается во внимании, признании, уважении.

Коротко

Требует уважения к себе как исключительной личности.

Вторая выборка совпадает с первой

Актуальная проблема или поведение, вызванное стрессом

Первая выборка

Действие доставляет ему удовольствие и он хочет, чтобы за личные достижения его уважали и почитали.

Вторая выборка совпадает с первой


Пройдите и Вы тесты и головоломки

Анализ

Жуть, конечно, получилась, если читать вот так, заключением. Но.

Естественно, что необходимость строить отношения с другими людьми на работе и даже здесь, в социальной медии, подразумевает, что человек "пользуется различными приемами, чтобы не поставить под угрозу свои шансы на успех и не подорвать доверие к себе других людей". Это называется эмоциональным интеллектом. Кстати, у меня далеко не всегда хватает терпения его проявлять. Стараюсь. Получается все лучше, если только впереди не маячат любимые "грабли". Но даже и в случаях с "граблями" я, кажется, научилась излагать свои мысли доказательно. Поэтому, когда пена возмущения опадает, все на 90% начинает идти так, как я и хотела. Надо тренировать себя теперь именно в отношении формы, в которой излагаю "граблевые" возражения.

Да, независимость для меня - идея-фикс. Поскольку по жизни я ухитрилась врюхаться в замужество, что автоматически ограничило мою независимость на 50%, я тем более цепко держусь за независимость эмоциональную. Естественно, это приводит к сложностям. Но ведь к еще большим сложностям и страданиям приводит эмоциональная зависимость, не так ли? В любом случае, в этом плане мой характер уже полностью сформировался.

Да, я считаю, что я управляю своей физиологией, а не она мною. Не знаю, в том ли дело, что "только сохраняя умение владеть собой он может надеяться сохранить свое превосходство как личности". Здесь ключевое слово для меня не "превосходство", а "личность". Разумеется, за все надо платить. Человек - это очень физическое существо, и подавляя одни физические функции, мы получаем страшный перекос в других, причем, ничем не спровоцированный. В принципе, я верю, что под контроль можно взять весь организм. Вот не знаю, получится ли, но попытаться-то можно. А пока приходится корректировать результаты перекосов.

"Требует уважения к себе как исключительной личности". Хммм, а разве бывает не исключительные личности? Серьезно. Если дать себе труда присмотреться и прислушаться к тому, что говорят и делают окружающие, то получится, что даже если там по большей части совсем скучно, некоторые идеи и приемы у них абсолютно исключительные и достойные того, чтобы их взять на вооружение. И эти люди достойны, чтобы их за это уважали. Между прочим, давно уже убедилась, что если к человеку подойти, как к личности, заслуживающей уважения, он демонстрирует лучшие свои черты.

"Действие доставляет ему удовольствие". Да. У меня душевная аллергия на долгие медитации на тему "когда-нибудь". Эта жизнь коротка, особенно ее активная часть. Так какого рожна тратить ее на мечтания типа "вот когда я выиграю в лото.." И если жизнь прикладывает фейсом об тэйбл, то одно дело утереться и сказать "я сделал все, что мог", и совсем другое "ах, если бы я..."

@темы: "нетягостная бредь"

---

Узнать о своем знаке © za_y_ac & globus

Ссыль традиционно битая, так что идите сюда:
za-y-ac.livejournal.com/745338.html

@темы: "нетягостная бредь"

---

А страсти-то по Ричарду продолжаются

Вот теперь Ричард III вдруг стал всем нужен. Девять его племянников и племянниц в 16-м и 17-м поколении даже обратились с письмом, где объявили себя "представителями и голосом покойного монарха".

"Richard III was the last King of the House of York.

We do hereby most respectfully demand that the remains of King Richard III, our mutual ancestor, be returned to the city of York for formal, ceremonial reburial.

We believe that such an interment was [his] desire in life and we have written this statement so that his wishes may be fully recognised and upheld.

King Richard III was the last King of the House of York and the last of the Plantagenet dynasty which had ruled England since the succession of King Henry II in 1154.

We, the under-named blood descendants, unreservedly believe that King Richard is deserving of great recognition and respect and hereby agree to dutifully uphold his memory.

With due humility and affection, we are and will remain his Majesty’s representatives and voice."

В общем, пока что собираются подписи за церемониальное захоронение в Йорке и число подписавшихся перевалило за 25 000 человек - всего за несколько недель. А Лейчестерский собор во вторник собирается объявить, как будет выглядеть гробница Ричарда, если его захоронят у них.

Наверное, захоронят, потому что министр юстиции уже объявил, что решение принадлежит Университету Лейчестера, потому что университет запрашивал разрешение на эсгумацию. Не пойдет же университет против города!

Разве что решат, в виде компромисса, захоронить в Вестминстере Но этого не случится, пока не будет доказано что-то относительно "принцев из башни". Потому что большинство комментариев не обходится без "помните, что он убил детей!!!". И если бы царствующая королева писала комментарии, она бы проголосовала "плюс мильён", а именно она, как глава церкви, решает такие вопросы. Как и вопросы церковных эсгумаций, между прочем. Принц Чарльз, по просьбе сообщества Ричарда III, уже некоторое время назад обращался к матушке с просьбой разрешить эсгумировать останки предполагаемых принцев, но натолкнулся на категорический отказ.

В любом случае, захоронение состоится только в следующем году, почему-то. Так что впереди еще много чего интересного.

Например, пытаются реконструировать если не голос, то манеру речи Ричарда.

@темы: Richard III

---

"И полцарства в придачу" III-12

Сидящая на земле Маргарет аккуратно разгладила платье, и огляделась вокруг. От совершенно пустой улицы ее отгораживала решетка. Справа от нее был вход в незнакомый дом. Впереди маячила спина стражника, не обращающего на нее ни малейшего внимания. Откуда-то под ее руку подвернулся Дон Альва, и Маргарет рассеянно погладила его по черной, шелковистой шерстке.

Мурлыкнув, Дон Альва спокойно прошел между прутьями решетки на улицу и оглянулся, словно приглашая девушку за собой. Стражник беспокойно шевельнулся, и она поняла, что следовать за котом ей нельзя.

Маргарет снова опустила глаза на платье, и рассеянно подумала, что этого платья у нее нет уже много лет – оно осталось в прежней жизни, в Ипсвиче. «Я сплю», - подумала она, и поняла, что это правда. Тем не менее, ситуация, в которой она оказалась, явно была чем-то большим, нежели просто сон. Вокруг нее была большая клетка, одной из стен которой была стена дома с закрытой дверью.

- Если мне нельзя уйти отсюда, я могу попытаться войти в дом, - сказала она вслух, поднимаясь на ноги и настороженно глядя в сторону стража, который не шевельнулся. Открыв дверь, она на секунду задержалась на пороге и сделала шаг в темный коридор.

- Наконец-то, - сказал ей вслед хорошо знакомый голос.

Открыв глаза и окончательно проснувшись, Маргарет некоторое время лежала неподвижно, прислушиваясь к звукам вокруг и стараясь унять колотящееся сердце. Через щели в ставнях все еще пробивался дневной свет, и доносилось какое-то легкое позвякивание.

- Ладно, брысь отсюда, и не смей подслушивать, если не хочешь остаться без языка, - снова услышала она разбудивший ее голос.

Да, этот голос действительно был ей хорошо знаком. В соседней комнате расположился не кто иной, как сэр Ловелл. Непостижимо, но в этом притоне с крепкими стенами никому не пришло в голову застеклить окна! Их просто закрывали кое-как прикрытые ставни! Она услышала невнятное бормотание вдовы Джонс, хлопнула дверь, лязгнула защелка.

- Итак, Генри, все готово? – спросил кого-то Ловелл.

- Черта с два, - ответил ему раздраженный голос, который тоже был Маргарет знаком. – Моему кузену сам дьявол ворожит, не иначе. Только все уладили, только все предусмотрели, как он вдруг решил, что этот Бьертан будет биться за него, а не против него. А второго шанса может в обозримом будущем и не случиться.

- Это с королем-то, который возвел спорт на уровень мученичества? – хохотнул Ловелл. – Не волнуйся, Генри, никуда твой шанс не денется. Но мне тоже не хочется затягивать эту историю. Поэтому моего друга Бьертана нужно вывести из строя сразу, а одно из своих колечек подари накануне турнира хотя бы Брэндону. Он возьмет, он жадный. Слушай внимательно и запоминай…

Маргарет навострила уши, но это ей не слишком помогло: она не понимала ни слова из того, что Ловелл оживленно рассказывал своему собеседнику, и по простой причине – разговор шел о хитростях турнирного боя.

- Робин, - мысленно позвала она мужа, почти не надеясь, что он ее услышит.

- Марго! Кровь Христова, да куда же ты подевалась? Я ищу тебя уже битый час, а эта дура, твоя камеристка, только глазами хлопает. Где ты?

- Джейн не знает, где я, - вступилась за француженку Маргарет. – А я спала и, собственно, тоже не знаю, где я, но со мной все хорошо. Только вот в соседней комнате один твой приятель ведет интересный разговор. Так что помолчи и попробуй послушать моими ушами, потому что я не понимаю ничего, и, соответственно, ничего не смогу запомнить.

Несколько минут прошло в сосредоточенном молчании, после которых Маргарет услышала, как Робин мысленно крепко выругался.

- Что-то важное? – спросила она больше для того, чтобы напомнить супругу, что в данный момент свои мысли слышит не он один.

- Эта скотина выдает противной партии все те слабые места, которые у меня есть, - возмущенно ответил Кот. – Никогда не думал, что у меня их так много… Как же хорошо, что хоть самого Фрэнсиса не будет в партии Брэндона.

- Но зачем?!

- Никогда не понимал Ловелла… Но Дикон его, почему-то, любит и склонен прощать приятелю детства любую гадость. Ладно, теперь тебе нужно оттуда убираться. Ловелл обязательно перед уходом захочет убедится, что их никто и случайно не услышал, и тогда у тебя будут неприятности.

- Если я захочу, он меня даже не увидит, - отмахнулась отдохнувшая и осмелевшая Маргарет.

- Я не поручусь за то, что Фрэнсис в настоящее время способен увидеть, а что – нет, - отпарировал Робин. – Не будем искушать судьбу.

- Ну хорошо, - согласилась девушка. – Увидимся тогда на Кросби Плейс, я в таком виде во дворец вернуться не могу. Захвати у Джейн все необходимое и вези туда.

- Ну вот уж нет, божественнейшая. Одна ты никуда не пойдешь, даже если находишься от Кросби Плейс в двух шагах. Уж больно паршивое чувство у меня было несколько минут назад. Словно ты вообще исчезла, понимаешь?

- Но тебе нельзя здесь появляться, Кот, - мягко напомнила Маргарет. – Это по твою шкуру он сейчас что-то плетет.

- Подожди. Подожди, Марго. Я могу отправится в Кросби Плейс… Ну, понимаешь, как. На это уйдет мгновение. Там Джон. Джон подойдет?

- Пожалуй, - подумав, согласилась Маргарет. – Да. Я недалеко от Бэйнард Кастл, в комнатке над кабаком гильдии воров и нищих.

- Ты… где?! Ради Святой Троицы, Марго… Ладно, сиди тихо и жди. Думаю, появление Джона ты услышишь. Только бы твои соседи не исчерпали за это время темы для разговора.

Немного подумав, Маргарет решила не дожидаться развития событий в соседней комнате. С одной стороны, ее кузен Экзетер и Ловелл могли перейти к дворцовым сплетням, которые было бы интересно послушать. С другой стороны, они могли встретиться только для того, чтобы обменяться новостями по поводу своих планов на турнир, и тогда встреча заговорщиков закончится раньше, чем сюда доберется Джон. Она не совсем поняла, почему она обязательно должна дожидаться провожатого, но с Джоном им все равно когда-нибудь нужно было поговорить начистоту, так почему бы и не сейчас.

Дождавшись, пока из соседней комнаты до нее донесся раскат смеха мужчин, теперь обсуждавших предполагаемые достоинства Нэн Болейн, Маргарет соскользнула с кровати. Та, впрочем, даже не скрипнула. Девушка привела постель в состояние беспорядка, словно на ней и не спали тихо и мирно, а занимались именно тем, для чего в подобных местах и существуют кровати, и внимательно осмотрелась вокруг. У нее было отчетливое чувство, что дверь была не единственным выходом из этой комнаты.

Так… Стол с двумя скамейками у самого окна. Теперь понятно, почему она так хорошо слышала разговор своих соседей. Довольно широкая и прочная кровать, сундук, несколько полок с кое-какой посудой. Небольшой, ничем не прикрытый альков – совершенно пустой, с намалеванной на стене картиной, изображавшей грудастую деву в пруду и подглядывающих за ней из-за деревьев мужчин.

Было очевидно, что запасной выход находится в этом вызывающе пустом алькове – иначе почему именно там не стояла кровать? Маргарет попинала безукоризненно чистую солому, смешанную со свежими травами, но никакого люка в полу не обнаружила. Не было потайной двери и в стене с картиной. Немного озадаченная, она встала рядом с большим очагом, и еще раз оглядела комнату. Нет, в ней не было решительно ничего, что могло быть началом тайного хода. В ей не было даже шкафа с секретом, как в апартаментах Джорджа Болейна. Чисто, пусто. Право, для притона кабак вдовы Джонс был неправдоподобно чист. Даже в очаге не было ни золинки.

- Кровь Христова! – ругнулась себе под нос Маргарет. Разумеется! Подобрав юбки, она юркнула в очаг, и почти сразу увидела, куда ей следует идти дальше.

@темы: "побасенки"

---

Бытовое волшебство

Когда и если становится грустно и мрачно, ничто не помогает так, как напевание этой незатейливости. Вот попробуйте подпеть, и остаться при этом в меланхолии!

@темы: Счастье есть!, "музыка"

---

А бывает и так...

Интересная история из жж Акунина. Сложная такая для понимания история.

Alkuperäinen tekijä otsikolla Про любовь, которая зла

     Должен признаться в одной дурацкой особенности.
     Я, бывает, злюсь на историю.
     Меня бесит, когда она обходится каким-нибудь невыносимо пошлым образом с яркими и красивыми людьми - так сказать, затаптывает жемчуг в грязь.
     Примером такого свинства мне всегда казалась судьба вот этой прекрасной женщины:

     Это Елизавета Кушелева-Томановская-Дмитриева-Давыдовская (почему целых четыре фамилии, сейчас объясню).
     Родилась она в 1851 году. С детства была очень хороша собой и вообще, как тогда говорили, «подавала  надежды». Сам Мусоргский давал ей уроки музыки. Алексей Куропаткин, будущий соратник Скобелева и военный министр, вспоминает: «Лиза была выдающейся красоты девушка, с благородным образом мыслей и способностью говорить образно и пылко... Проникнутая идеями службы в пользу народа, она непрерывно доказывала мне необходимость оставить военную службу и идти в народ...».
     Как многие русские барышни той поры, Лиза мечтала учиться чему-нибудь настоящему, «неженскому». Тогда это было возможно только за границей. Чтобы добиться своего, Кушелева семнадцатилетней вступила в фиктивный брак с неким Михаилом Томановским – благодаря Чернышевскому такие союзы тогда были в моде.
     Но оказавшись в Европе, девушка увлеклась не учением, а социалистической идеей. Вступила в русскую секцию Интернационала, пожертвовала на дело светлого будущего свое немаленькое наследство – шестьдесят тысяч рублей. Потом отправилась в Лондон к Карлу Марксу и вошла в ближний круг главного гуру социалистов.
     Когда в Париже произошла первая в истории коммунистическая революция, Маркс отправил наблюдать за историческими событиями двух эмиссаров, одним из которых была Елизавета Томановская. В Париже, чтобы не компрометировать законного супруга, она взяла псевдоним «Дмитриева». Но одним наблюдением не ограничилась.
     Имя Елизаветы Дмитриевой упоминается во всех книгах, посвященных Парижской Коммуне. Вместе с легендарной Луизой Мишель юная русская барышня (ей было всего 20 лет) создала и возглавила революционную организацию женщин. Пять тысяч коммунарок сражались на баррикадах вместе с мужчинами. Во время одного из последних, самых кровавых боев Дмитриева была тяжело ранена. Ее унесли с баррикады, спрятали от версальцев и позднее переправили за границу.

Кадр из фильма «Зори Парижа»

     На этом иностранные авторы обычно заканчивают рассказ о героической «княгине Элизабет» (раз богатая русская – то, разумеется, princess, как же иначе?). Ее дальнейшая судьба им неизвестна.
     И очень хорошо, что неизвестна.
     На имя Елизаветы Томановской я впервые наткнулся, когда готовился писать повесть «Пиковый валет» и изучал судебное дело «червонных валетов» - шайки ловких аферистов, которые в семидесятые годы весело и изобретательно потрошили московских богатеев. Один из главарей шайки, сын тайного советника Иван Давыдовский, называет эту женщину своей гражданской женой и ходатайствует, чтобы ей разрешили отправиться за ним в Сибирь.
     Тогда-то и выяснилось, что парижская революционерка Дмитриева, про которую я слышал еще в школе (тогда как раз пышно отмечалось 100-летие Коммуны), и сожительница осужденного мошенника – один и тот же человек.
     Не знаю, как произошла эта метаморфоза. Участница Интернационала, подруга Маркса, одна из заметнейших фигур Парижской Коммуны забыла про освобождение пролетариата, про мировую революцию и связала свою жизнь с жалким проходимцем.
     «Жалким» - потому что Давыдовский был субъектом преотвратительным. Он обошелся со своей самоотверженной возлюбленной гадко. Пока был на свободе и при деньгах, держал на положении любовницы, хоть она и родила ему двух дочерей. Зато когда оказался за решеткой, сразу предложил руку и сердце. Четверть века Елизавета прожила с ним в сибирской глуши. «Политические» не желали иметь с ней дела, поскольку она была женой презренного уголовника. Бывшая «княгиня Элизабет» пыталась заниматься мелочной торговлей, изготавливала какие-то кондитерские изделия, завела корову. Ради того чтоб не оставлять мужа, пожертвовала образованием дочерей. Давыдовский всё это принимал как должное. Но, отбыв срок ссылки, немедленно бросил семью и вернулся в европейскую Россию один.

В Сибирь по этапу. С уголовными

     Конец жизни Елизаветы Давыдовской теряется в сумерках. Судя по адресной книге, накануне революции она жила в Москве с дочерьми, которые, очевидно, досидели в Сибири до стародевичества. Год смерти Дмитриевой-Давыдовской неизвестен.
     Краткое резюме этой непоследовательной жизни выглядит так: жила-была прекрасная и прекраснодушная девушка незаурядной смелости и силы, мечтала построить царство справедливости и даже приступила к осуществлению этого грандиозного прожекта, но - любовь зла - полюбила рогатого козла и потратила свою драгоценную жизнь на служение этому  несимпатичному животному.
     Какая горькая потеря. Какая безрассудная растрата.
     И дело, конечно, не в коммунистической идее (пропади она пропадом), а в том, что большой человек разменялся на мелочи. Променял Большой Мир на малый, да и тот оказался пшиком.
     В общем, как-то так  относился я к этой грустной и даже оскорбительной истории.
     А сейчас вдруг подумалось: что если Елизавета была вопреки всему счастлива со своим моральным уродом? И четвертьвековые тяготы были ей  в радость?
     Масштабный человек остается масштабным, даже если сворачивает с широкого тракта на глухую тропинку. Если сражается за справедливость – так до тех пор, пока не унесут с баррикады без сознания. А если полюбит  – то пожертвует ради любимого всем, не считая это жертвой, и никогда ни о чем не пожалеет.
     Одно дело - ехать в Сибирь женой декабриста или народовольца. А женой «червонного валета»? Пожалуй, здесь потребовалось еще большее величие души.
     Не буду больше обижаться за Елизавету Дмитриеву. Она всё равно прекрасная.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

С праздником!