Мой кот-помощник

vechniyzov.livejournal.com/791430.html

@темы: "нетягостная бредь"

---

Король Джон - 19

Тем временем, английская церковь, делом которой было работать над установлением мира в королевстве, оказалась парализована ситуацией, в которой оказался архиепископ Кентерберийский.

замок Корф в 1643 году

С одной стороны, от папы Иннокентия пришло письмо, в котором все бароны-бунтовщики, их подручные и приверженцы отлучались от церкви, и на все их владения накладывался строжайший папский интердикт. Делом церковников было объявлять об отлучении во всех церквях королевства каждое воскресенье до тех пор, пока грешники не раскаются и не склонят головы перед королем. Если же они, церковники, этого не сделают, то могут попрощаться со своими должностями.

Но глава английской церкви Лэнгтон, назначенный в свое время силовым решение папы, просто не мог хладнокровно последовать инструкциям из Рима. Ведь именно он превратил вполне обычное озлобление баронов по чисто материальным поводам в нечто большее. Последуй он приказу из Рима, никакой сан не спас бы его от бесчестья в глазах тех, на кого он навлек беду. Единственным выходом для архиепископа была отсрочка. Он действительно встретился с баронами в Оксфорде, и они просовещались три дня, так ничего и не решив. Отступать им не хотелось, наступать с отлучением от церкви над головой не представлялось возможным.

К своему ужасу, Лэнгтон узнал, что король вообще готовится отплыть из Англии, и кинулся в Портсмут. Действительно, Джона он застал уже на корабле, готовом к отплытию. Король, впрочем, сошел на берег для разговора с архиепископом, но абсолютно отказался встречаться с баронами. С Лэнгтоном он отправил своего представителя, который заявил от имени короля, что тот не считает себя виновным в том, что договор о мире был нарушен.

Из патовой ситуации Лэнгтон выбрался при помощи, собственно, фальсификации. Письмо папы в церквях зачитать пришлось – с Иннокентием шутки были плохи и за непослушание он бы наказал. Но в каком виде это письмо зачитали! Ни одно имя не было упомянуто, фраза «возмутители короля и королевства» была пропущена. И вышло как-то так, что стало совершенно непонятно, против кого обращено папское послание, и кому оно грозит неприятностями. Одновременно стали распространяться слухи, что письмо направлено… против короля. Неизвестно, правда, сам ли Лэнгтон запустил эти слухи, или это произошло почти спонтанно, по инспирации тех, кто считал Джона причиной всех бед.

А дальше начался какой-то апогей глупости. Джон был занят тем, что сопровождал жену и наследника в замок Корф, откуда отправился в Саутгемптон или Портсмут (есть противоречивые данные). Оттуда он морем отправился в Сандвич, о чем узнали, разумеется, бароны в Лондоне. Узнали, и, по какой-то причине, решили, что Джон просто сбежал из Англии и никогда больше не вернется. А коли король не вернется, каждый начал действовать в меру своей наглости, и мера эта была велика. Разумеется, сунуться в графства, верные королю, они не смели, разгул начался именно там, где бароны имели поддержку. Шерифы и судьи назначались из числа родственников и свойственников, земли и имения расхватывались по своим. Они всерьез собирались избрать из своего числа нового короля, для чего даже успели объявить сбор всех лордов на сентябрь.

Сентябрь, впрочем, принес им сюрприз. Они узнали, что король, на самом деле, никогда Англию и не покидал. Джон совершенно спокойно укрепился в замке Дувра, окружив себя теми, кому он верил – небольшому отряду наемников. А занимался король тем, что ожидал прибытия большого войска из-за моря.

Лэнгтон заметался, но его острый ум придумал неплохой выход: несколько имен баронов, попадавших под отлучение, были зачитаны в очередное воскресенье, но случилось так, что все отлученные были в тот момент в Лондоне. Поэтому интердикт был наложен… на Лондон, не очень-то, кстати, расположенный к этим «революционерам». Впрочем, следом было зачитано решение архиепископа, что ни отлучения, ни интердикт не вступают в силу, потому как в Рим послана апелляция, судьбу которой будут решать на День Всех Святых.

Лэнгтон собрался отбыть в Рим в середине сентября, но тут случилось нечто, чего он предусмотреть не мог. В трепете перед возможной реакцией папы, епископ Винчестерский и легат Пандульф, которых Иннокентий вместе с Лэнгтоном назначил ответственными за исполнение условий интердикта, потребовали от архиепископа, чтобы тот зачитал, наконец, полный текст папской буллы во всех церквях своей епархии, как ему было приказано. Лэнгтон уперся. И тогда Пандульф с епископом просто сместили его, согласно букве и духу папского приказа.

У Лэнгтона не осталось другого выхода, как принять отставку. Но в те времена отставка влиятельного лица сопровождалась обычно тем, что оставшиеся у власти набрасывались на собственность бывшего коллеги, да и сама его жизнь немногого стоила. Говорят, смещенный архиепископ некоторое время всерьез намеревался укрыться в монастыре и вести там жизнь отшельника. Возможно, и намеревался, но путь-то он выбрал более практичный – он просто помчался в Дувр и повинился перед королем.

Джон своего слишком хитроумного архиепископа простил. Возможно, обладая сам взрывным темпераментом, он слишком хорошо понял, почему Лэнгтон оказался там, где оказался, как и то, что события приняли неожиданный поворот. Но скорее всего, Джон взял под свою защиту самого Лэнгтона, его имущество, земли и людей просто потому, что ему нужен был голос, к которому в Риме прислушаются. «Whereas before we subjected our land to you as overlord, our barons were obedient to us, now they have risen up violently against us, specially on account, as they publicly declare, of that very thing», - писал он Иннокентию.

Действительно, параграф 61 Магна Карта утверждал, что если король будет просить у кого-либо аннулирования этого документа, подобная просьба не будет считаться имеющей силу. А к кому мог обратиться с подобной просьбой король? Кто был королем над королями? Разумеется, римский папа.
К тому же, такой папа, как Иннокентий, реагировал всегда быстро и резко. Еще до того, как письмо Джона отправилось в путь, он объявил Магна Карта недействительной, и запретил «рыцарям и людям» следовать ее статьям.

Запретил не как духовный владыка, а как верховный лорд, на основании феодального закона. Потому что в мае 1213 года Иннокентий стал феодальным лордом Англии, сам того не ожидая. Знал ли тогда Джон, делая такой неожиданный подарок папе, что в один прекрасный день это сыграет ему на руку? Возможно. Хотя более вероятно, что в тот момент он просто вывернулся от поползновений Филиппа Французского расширить вассальное положение Джона в его французских владениях на все владения.

Надо отдать Джону должное: он указывал своим баронам на то, что этот 61-й параграф их драгоценного документа сводит в нулю все остальные. Но никто его не послушал, слишком уж у баронов кружились головы от внезапного ощущения неограниченной, как они думали, власти. Лучше бы им было задуматься о том, почему их король так резко решил согласиться со всеми выставленными условиями.

Письмо папы Иннокентия, в котором он аннулировал Магна Карта, добрадось до англии в тот момент, когда все высшее духовенство королевства уже отбыло в Рим. Поэтому опубликовывать его в Англии было некому. Нордгейт утверждает, что оно и не было никогда опубликовано, но это не имело никакого значения: письмо было написано, и о его содержании узнали быстро все, кого оно касалось. Бароны поняли, что альтернатив у них, собственно, нет: или они склоняются перед королем, или против них начинает войну папа. Причем, имея дело с Иннокентием, можно было говорить с уверенностью, что чистой формальностью его угроза не является.

@темы: King John

---

Получить свой психологический профиль у
Другие гороскопы и тесты

Вообще-то картинки здесь: barma-glott.ru/razvlecheniya/fishki/lusher

@темы: "нетягостная бредь"

---

Король Джон - 18

Возможно, король Джон так неожиданно согласился на договор с баронами и подписание Магна Карта по простейшей причине. Он знал, что договор не будет стоить и той бумаги, на которой он написан, и не ему придется выступать в роли клятвопреступника.



В самом деле, часть северян покинула лагерь сообщников сразу после того, как договор был подписан. Они разъехались по своим владениям, и занялись укреплением старых замков и постройкой новых. Южане, участвующие в действе, были вынуждены маскировать концентрацию военных подготовкой к турниру, который предполагалось провести в Стамфорде 6 июля. Тем не менее, они быстро поняли, что симпатии Лондона не на их стороне, и что если они хотят удержать за собой столицу, они должны быть в столице. Поэтому турнир был отложен на неделю и переведен в Стайнс.

Главным же показателем того, что северяне вовсе не собираются складывать оружие и почивать на лаврах было то, что новые шерифы, назначенные специально для поддержания мира между королем и баронами, встретили чрезвычайно паршивое к себе отношение именно в округах, где доминировали северные бароны.

Что касается их невероятного короля, то он, собственно, придавал всем соглашениям с баронами еще меньшее значение, чем они сами. Чем он действительно занимался в мае-июле 1215 года, так это… делами Ирландии. О чем свидетельствует поток писем и грамот, которые проходили через канцелярию короля. Джон вел переписку с городами, монастырями, баронами Ирландии, выказывая при этом самые настоящие государственные способности и глубокое знание деталей, кстати.

Немало занимали его и дела на континенте. Что касается баронов, то от них он просто отмахнулся, сначала перенеся встречу с 15 июля в Вестминстере на 16 июля в Оксфорде, а потом и вовсе отправив депешу в своем неподражаемом стиле. Ему некогда, так что встретятся с ними Маршалл, Варрен и Арунделл, плюс архиепископ Дублинский, епископ Винчестерский и папский легат Пандульф, " to do to you what we ought to do to you, and to receive from you what you ought to do to us".

Ему было неинтересно! Ему явно было неинтересно меряться длиной мантии со своими баронами! У него был совершенно радикальный план того, как решить создавшуюся ситуацию – сменить всех враждебных ему баронов. По сути, организовать новый конквест, завоевание.

Обозначу сразу, что источником этому утверждению являются хроники Роджера Вендоверского, который другом королю Джону не был. Вот он утверждает, что Джон объявил в Аквитании, что всем, кто примет участие в военных действиях короля, будет и хорошо заплачено, и они смогут разжиться земельными владениями, право на которые король им подтвердит, если они того заслужат. Это, собственно, можно интерпретировать призывом «убей барона и займи его место».

С другой стороны, Роджер Вендоверский называет эмиссаров короля неправильно, как отметила Кейт Нордгейт – эти люди доказуемо были в Англии летом 1215 года, а не в Аквитании и не во Фландрии. С еще одной стороны, косвенным доказательством намерений Джона может служить его письмо графу Бретонскому от 12 августа, в котором он предлагает ему титул графа Ричмонда, если тот немедленно отправится со всеми возможными силами на подавление беспорядков в Англии.

Все королевские замки в Англии были полностью укреплены и затарены припасами на случай осад и военных действий. Но бароны, конечно, на крепости не полезли. Они обрушились на королевские леса и парки, в которых массово истреблялись олени и лани, и массово вырубались деревья. В королевских усадьбах и поместьях уничтожались урожаи и постройки. О людях, которые наверняка пострадали от действий баронов, ни один летописец не упоминает. Они были мелкой монетой в большой игре, и никто их не считал.

Что бы ни думали о происходящем епископы и архиепископ королевства, им пришлось в ситуацию вмешаться. Они предложили, что король прибудет 16 августа в Оксфорд, а бароны – в Беркли, и стороны снова начнут переговоры. Король в Оксфорд не явился, заметив, что к нему относились оскорбительно и во время первых мирных переговоров, а уж теперь дела и вовсе зашли далеко. И он был прав – дела зашли так далеко, что бароны отнюдь не пошли собираться в Беркли, а с большими силами направились к Оксфорду.

Похоже на то, что если король хотел бы чисто физически избавиться от скандальных баронов, то и бароны чисто физически хотели бы устранить своего короля.

@темы: King John

---

Психоанализ с таро?

А воспаление аппендикса ритуальными плясками лечить не пробовали? Или диабет шаманским бубном? Нет, я понимаю, что нужно вызывать ресурсы организма, но

ТАКОЕ

psychologist.diary.ru/p186453029.htm выше моего понимания. Я отстала от жизни? Или заблудилась в параллельной вселенной?

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Репортаж из Эрмитажа

Вот здесь: kot-de-azur.livejournal.com/662103.html?view=16... про дворцовых кошек. Изумительные звери.

@темы: "зверята"

---

Очень своеобразно!

Находка  Рейн Дэйтере:

@темы: "музыка"

---

Размышлизмы на рабочую тему

суггестивное

От своей работы я не в восторге, честно говоря.

Она тяжела физически, потому что ты мотаешься по улицам и лестницам по 5-6 часов, не приседая.

Она тяжела морально, потому что ты имеешь дело с контингентом, который идет уже в одном направлении, независимо от возраста. Это не может не наводить на мысли о собственной уязвимости и смертности.

Она неблагодарна, потому что наши подопечные чаще всего не понимают, что имеют дело с квалифицированными медсестрами и фельдшерами. Они воспринимают нас прислугой, и ведут себя соответственно.

Она лишает иллюзий, потому что об обществе действительно говорит всё начистоту то, как оно относится к тем, кто уже не имеет практической ценности.

Она не развивает профессионально. Болезни у нашего контингента однообразные, болезни неизлечимые. Пока мне ни разу не пришлось даже открыть старые талмуды, не говоря о том, чтобы отслеживать новые тенденции. Просто не нужно.

У нас смешная зарплата. И, в основном, именно голая зарплата, потому что ночных смен у нас нет, и это очень чувствуется. Небольшие надбавки идут, но это гроши. Оплата ни в коей мере не соответствует тяжести нагрузки.

Плюсы есть.

Во-первых, повышается физическая выносливость.

Во-вторых, ты конкретно видишь живую жизнь за пределами четырех стен, ежедневно и много. Видишь смену времен года, перемены погоды. Это снижает степень усталости.

В-третьих, если тебе конкретно неприятен кто-то из коллег, его можно видеть самое минимальное количество времени.

В-четвертых, есть великолепная возможность научиться эффективно работать в условиях полнейшего хаоса, который абсолютно непредсказуем. Идя на работу, ты никогда не знаешь, что там происходит и будет происходить.

В-пятых, решения приходится принимать мгновенно и самостоятельно, и выполнять мгновенно и самостоятельно. Потому что у тебя расписание, из которого нельзя сильно выбиться, и тебе элементарно не от кого ждать помощи.

В шестых, ты помогаешь людям выжить. Без красивых и эффектно-драматических приемов, нудной и рутинной работой. Но без тебя они не получат еды, лекарств, без тебя они останутся неухоженными, в мокрой и грязной одежде, на обмоченных и обгаженных простынях – даже не замечая этого. Или, что еще ужаснее, замечая, но не имея сил и возможностей себе помочь.

Без тебя те, у кого есть психические нарушения, останутся наедине с болезнью, потому что ими негде и некому уже заниматься. Их «интегрировали» в общество – читай, оставили на произвол судьбы. Немного уважения, обычной, нормальной болтовни обо всем и ни о чем, как с человеком, а не пациентом, могут реально изменить судьбу этого человека. Ты можешь стать тем самым катализатором перемен.

И, наконец, медсестры – они разные. Много просто равнодушных. Они приходят, делают работу молча и с каменным лицом, и уходят. Есть грубые. Есть те, кто делает работу с явным отвращением. А есть те, кто приносит с собой жизнь. Их ждут, об их расписании дежурств спрашивают заранее. Я – в их числе. Это не делает меня счастливой, но это дает мне уверенность, что я занимаюсь нужным делом, и делаю его правильно.

Я мало что могу изменить в жизни тех, у кого этой жизни осталось немного. Разве что я могу добиться того, чтобы условия, в которых эти люди проведут последние годы или месяцы своей жизни, были достойными человека. Я могу им напомнить, что они интересны. Я могу говорить с теми, кто постепенно отвыкает говорить, потому что говорить не с кем.

Такая вот забавная ситуация. Когда работа не приводит в восторг, но ты ее делаешь, потому что она имеет смысл. Это мы сегодня с фельдшерицев пытались на обеденном перерыве понять, почему мы работаем там, где работаем.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Обещают, что будет

---

Де Веры

Обри де Вер, живший во времена короля Стефана и императрицы Мод, за свою длинную жизнь (84 года) много раз менял приверженности и привязанности. Мод сделала его графом Оксфордом, но он сменил ее на короля Стефана, поддержка которому в Англии была явно шире. Поскольку Стефан не поспешил подтвердить его титул, де Вер примкнул к взбунтовавшемуся против короля Джеффри де Мандевиллю, графу Эссексу. Очень быстро покинув Эссекса, он снова вернулся к королю, сдав за свою свободу один из замков. Как ни странно, удержал голову на плечах и даже утвердил за собой дорогой ему титул.

В личной жизни этот джентльмен тоже был живчиком. От первой жены, Беатрис, он отказался, как только получил от императрицы Мод титул графа. Видимо, дочь коннетабля Бурбура показалась ему недостаточно достойной графиней, тем более, что брак был бездетным, да и вообще неизвестно была ли у них какая-то семейная жизнь, потому что развод выхлопотал именно батюшка Беатрис. Вторая жена, Ефимия, принесла в приданое поместье в Кембридже, но уже через год умерла. Графу было уже за 40, и он задумался о том, что пора бы воспитать себе подходящую жену. Раздумия заняли у него 10 лет, и женился он на 11-летней Агнес, отец которой был тогда коннетаблем Англии. Увы и ах, произошло это знаменательное события в 1163 году, когда звезда Генри Эссекса начала стремительно закатываться. Де Вер запаниковал, и решил отделаться от Агнес, обвинив ее в сожительстве со своим братом, Джеффри. Пока с Эссексом шли суд да дело, любящий супруг держал Агнес практически под замком. Очевидно, надеясь, что та догадается умереть. Но у девицы были друзья, вести о ее судьбе достигли ушей папы, и в 1172 году де Веру был зачитан ультиматум: или он в 20-дневный срок начинает обращаться с Агнес со всем пиететом, которого заслуживает законная супруга, или его отлучают от церкви. В результате, пара нажила четверых сыновей и дочь, представьте себе.

Второй граф Оксфорд, тоже Обри, был послабее папаши, и прожил всего 51 год. Служил он королю Ричарду во Франции, и потом королю Джону, но как-то тихо и мирно, именно придворным, а не политиком. Ни в одном из его двух браков у него детей не было, так что титул перешел к его младшему брату, Роберту.

Роберт де Вер унаследовал от отца страсть к интригам. Во всяком случае, он был среди баронов, взбунтовавшихся против короля Джона, и даже был одним из «двадцати пяти». Он был среди тех, кто пытался посадить на английский трон принца Луи Французского, но переметнулся на сторону Джона, когда тот взял крепость Хедингхем, принадлежавшую де Верам. А через несколько месяцев Роберт уже клялся в верности принцу Луи, взявшему Рочестер. После смерти Джона прямо посреди кризиса с двумя королями на одном троне, де Вер предпочел примкнуть к тем, кто поддержал наследника Джона. Простили де Вера не сразу, но простили – всего через два года. Прожил он 57 лет, и умер в должности главного королевского судьи.

Хью де Вер, 4-й граф Оксфорд, потерял отца в нежном возрасте, но у него была весьма энергичная и невероятная мамаша, Изабель де Болебек. В свое время она, вдова Генри де Нонана, лорда Тотнеса, потребовала у короны права выйти замуж по своей воле. И вышла – за де Вера. А оставшись вдовой, выкупила у короны за 6000 марок право воспитывать сына и наследника титула самостоятельно. И увезла его за границу, для расширения кругозора, когда графу было уже 27. То есть, вырос (и, пожалуй, прожил) Хью полностью под башмаком своей мамочки, которая дожила до почтенных 81 года. И, хотя этот де Вер продолжил традицию семьи быть в оппозиции к королевской власти, он вполне нормально занимал себя в многочисленных баронских комитетах, пытаясь, предположительно, изменить администрирование королевства к лучшему. Женился он скромненько, всего один раз, но зато на дочке графа Винчестерского, и прожил 51 год.

На смену довольно тихому Хью пришел более буйный сын его Роберт, который стал 5-м графом Оксфордом. Этому уже было мало каких-то там реформ, и он присоединился к деятельному Симону де Монфору, в результате чего угодил в огромные неприятности, когда принц Эдвард, будущий король Эдвард I, взял штурмом Кенилворт. Оксфорд лишился титула, все его имущество было конфисковано, но вскоре правительству пришлось как-то мириться с баронами, и Роберт де Вер был восстановлен в своих правах. После себя он оставил шестерых сыновей и двух дочерей, и умер в возрасте 54 лет.

6-й граф Оксфорд, тоже Роберт де Вер, служил, вопреки семейным традициям, своим королям, всем трем Эдвардам, верно. Прожил и провоевал он 74 года, и ухитрился пережить единственного сына, так что титул графа Оксфорда перешел к его племяннику.

Джон де Вер тоже верно служил своему королю, Эдварду III, воевал при Кресси и Пуатье, и погиб во Франции во цвете лет, можно сказать (ему было тогда всего 48). Благо, после него тоже осталась куча сыновей, так что титул спокойно перешел к его сыну Томасу.

Томас де Вер, 8-й граф Оксфорд, был ничем не примечательной личностью, кроме того, что женился на Мод де Аффорд. Но приключения Мод начались уже после его смерти, так что ничего особенно интересного в его жизни не произошло. Да и короткой оказалась его жизнь, всего 35 лет.

Вот сыном этого тишайшего Томаса и оказался тот самый Роберт де Вер, герцог Ирландский, который был так дружен с королем Ричардом II, что эта дружбы породила немало злобы при его жизни и много слухов после смерти и самого Роберта, и его суверена. Особенно интересны женитьбы этого 9-го графа Оксфорда. Сначала он женился на первой кузине короля, Филиппе де Куси. То есть, его женили, потому что самому Роберту тогда было лет пять, а его жене – года четыре. Понятно, что он девочки было больше радости матушке графа, Мод де Аффорд, нежели самому графу, который, достигнув совершеннолетия, первым делом стал добиваться расторжения своего детского брака.

Возможно, он смирился бы с тем, что его без него женили, но случилось так, что он по уши влюбился в придворную даму жены короля, Анны Богемской. Звали красавицу Анна де Ланскрона, была она из Чехии. Любовь была, по всей видимости, взаимной, потому что девица без колебаний и условий стала сначала любовницей де Вера, а потом – его женой, как только он освободился от навязанного ему брака. Он-то освободился, но оставить королевскую кузину с кучей родичей в королевской семье – это не так просто. Под их давлением, папа через два года отменил свое решение о разводе, и Анну де Ланскрона выслали в Богемию. Сам же Роберт, активно державший сторону своего короля против лордов, был вынужден бежать во Францию, где и погиб самым глупым образом на охоте.

Поскольку за перипетиями своих брачных отношений Роберт наследниками обзавестись не успел (он прожил всего 30 лет), титул 10-го графа Оксфорда перешел к его дяде, Обри. Этот занимался обычными делами, был коннетаблем, был парламентарием, и умер в возрасте 62 лет, передав титул сыну Ричарду.

Надо сказать, что склонность де Веров через поколение оказываться в оппозиции к королям, за чем следовали конфискации и отторжения имущества, сделала этого 11-го графа Оксфорда «беднейшим из английской знати». Герой Айзенкура и Арфлера, он тоже умер тридцатилетним, но наследника оставить успел.

Как водится, его наследник, Джон де Вер, 12-й граф Оксфорд, должен был продолжить традицию «через поколение», и оказаться в оппозиции к королевскому дому. Впрочем, ему можно только посочувствовать: ему выпало жить во времена Войны Роз, когда каждый аристократ попал в оппозицию по отношению к какому-нибудь королевскому дому. У этого неприятности начались уже в 1425 году, когда он, еще несовершеннолетний и находивший под опекой, женился на Элизабет Говард, богатейшей наследнице, к которой перешли от ее деда земли в Норфолке, Саффолке, Эссексе и Кембриджшире. На брак с такими наследницами нужен был патент от короля, чего в случае с Оксфордом никто не догадался запросить – да и у кого запрашивать-то? Его опекуном был сын Джона Гонта, Томас Бьюфорт! Тем не менее, его безжалостно оштрафовали на 2 000 фунтов, хотя его земли приносили тогда всего 500 в год.

Тем не менее, карьера Джона де Вера при дворе короля Генри VI складывалась славно. Сначала пошли должности, вместе с ними пришли деньги, а за ними и политическое влияние, которое он начал расширять в сторону севера. Он долго принюхивался к ситуации между Ланкастерами и Йорками, пока не пришел к выводу, что с королевой Маргаритой он выиграет больше. На самом деле, он проиграл, и проиграл очень крупно: его и его старшего сына казнили в феврале 1462 года.

Таким образом, 13-м графом Оксфордом стал его второй сын, тоже Джон. Следовало предположить, что Йорки в этом Оксфорде не найдут друга, но такими фигурами не разбрасываются, и Джона де Вера правительство Эдварда IV очень старалось приручить. Возможно, надеясь, что этот, по принципу «через поколение», окажется тихим. Зря надеялись. Джон де Вер не упускал ни одной возможности расшевелить осиное гнездо, в которое превратился двор молодого короля из-за несостыковок его амбиций и амбиций ближних. В конечном итоге, де Вер был вынужден бежать в Шотландию. Не было ни одной заварушки против правительства Эдварда, в которой де Вер не принял бы участия. В конце концов, его изловили, но он бежал. А поскольку направлений для бегства у него было маловато, он примкнул к тому, кто стал его единственным шансом на возвращение домой: к графу Ричмонду.

Совершенно особенно здесь стоит история о борьбе молодого герцога Глочестера с матушкой беглого графа, Элизабет Говард. Дело в том, что король Эдди отдал брату Ричарда шкуру неубитого медведя: земли де Веров на севере, которые были личной собственностью графини, и не могли быть включены в земли, подлежавшие конфискации. К тому же, графиня, женщина юридически подкованная, пыталась перевести эти владения на родственников, никоим образом не попадавших под конфискации. По сути, единственной возможностью Ричарда получить «подаренные» ему братом земли было завещание старой графини, в которой она назначила бы наследником его, в ущерб своим собственным детям. Ричард, в результате, эту бумагу получил и земли де Веров унаследовал, но это – отдельная зарисовка, довольно интересная. Как интересно и безжалостное отношение красавчика Эдди к вдовам своих аристократов. Имуществом другой, графини Варвик, он распорядился «как если бы та была мертва», хотя она не была.

Джон де Вер был в величайшем фаворе и при Генри VII, и при Генри VIII. Он прожил 70 лет, и передал титул своему племяннику. Вот на 14-м графе Оксфорде природа действительно отдохнула. Нет, тихоней он, как раз не был. Он был полным пустышкой, и ухитрился умереть от излишеств в возрасте 26 лет.

Титул 15-го графа Оксфорда перешел к двоюродному кузену, тоже Джону де Веру. Вот этот Оксфорд интересен тем, что нанял группу актеров, для которой подрядил Джона Бойла писать пьесы для анти-католической пропаганды. Потому что этот граф оказался протестантом.

Как ни странно, его наследник, 16-й граф, оказался горячим сторонником Мэри Тюдор, и немало способствовал ее победе, хотя от двора держался подальше. Оп продолжил и расширил увлечение своего отца театром, организовав группу, объединившую актеров и поэтов, и называющуюся Oxford's Men.

Его сыном и был Эдвард де Вер, 17-й граф Оксфорд и человек, возможно стоящий за тем, кого нынче именуют «великим бардом».

@темы: Англия

---

Король Джон - 17

То, что произошло потом, какого-то разумного объяснения как бы не имеет.

С одной стороны, в тот самый день, когда Джон обратился к архиепископу с очередным предложением компромисса, он написал и папе в Рим, жалуясь на баронов. Через два дня, он призвал к себе своих друзей и верноподданных. Еще через восемь дней, он приказывает лучшему капитану своих наемников прислать четыре сотни воинов из Уэльса.

А еще через два дня неожиданно начал совершенно серьезные переговоры с баронами относительно удовлетворения их претензий «ради мира, благополучия и чести его королевства». Воистину, король Джон думал и решал быстро, очень быстро, при этом не озадачиваясь вопросом, как зигзаги его мысли выглядят со стороны.

Бароны очумели от нежданного счастья, и назначили встречу на 15 июня 1215 года. Не понимая, какая муха укусила их короля, он назначили встречу на открытом лугу между Стэйнсом и Виндзором, куда явились с большим военным сопровождением. Король же привел с собой только архиепископов Кентербери и Дублина, семерых епископов и четырех пэров – Арунделла, Варрена, Салсбери и Пемброка, которых, в свою очередь, сопровождали, как полагается по протоколу, одиннадцать баронов. Плюс, в качестве наблюдателя присутствовал папский легат, что немаловажно.

Говоря начистоту, Магна Карта вовсе не являлась средневековой конституцией, которой ее величают сейчас. Это был просто мирный договор из 63 параграфов, в котором бароны требовали и король даровал. Излишне говорить, что бароны, поведение которых хорошо представлено в предыдущих частях, просто не были в состоянии произвести документ, дарующий права всем сословиям. Наверняка среди них были хорошие хозяева своим вассалам, наверняка многие из них были патриотами, но все то общенациональное, что можно найти в Магна Карта, является практически копией Великой Хартии Вольностей короля Генри I.

Историк Кэйт Норднейт в оценке этого документа присоединяется к словам летописца Ральфа Коггшеллского: «By the intervention of the archbishop of Canterbury, with several of his fellow-bishops and some barons, a sort of peace was made». Именно так. Некоторое подобие мирного договора.

Вопреки тому, что обычно изображают на картинках, встреча Джона с баронами-бунтовщиками вовсе не была подписанием готового документа. Магна Карта составлялась весь день обеими сторонами, и была подписана только поздним вечером, после чего бароны-повстанцы принесли вассальную клятву Джону.

Связывающая сила этого документа заключалась вовсе не в его содержании. Она заключалась в том, как именно стороны собирались воплотить написанное в жизнь и проследить за тем, что ни одна сторона не уклонится от того, в чем поклялась. Так вот, наблюдать за Джоном и дышать ему в затылок было назначено 25 человек. А вот баронов, похоже, не контролировал никто. Не то, чтобы один Джон не мог противостоять двадцати пяти «обер-королям», как ехидно обозвал почтенных надзирателей один наемник. Дело в принципе. Как пишет Кэйт Норгейт, «England was exchanging one king for five-and-twenty» - «Англия заменила одного короля на двадцать пять».

Вообще-то, этот перекос заметили практически сразу, и попытались исправить, избрав еще 38 человек, которые поклялись бы в верности и вышеозначенным «двадцати пяти», и соблюдали бы интересы и короля, и баронов равнозначно. Собственно, действительно прообраз парламента, ограничивающего самодержавие короля.

Некоторое время ушло на то, что Джон и бароны оживленно общались друг с другом, пытаясь убедить если не себя, то окружающий мир, что всё идет прекрасно. По счастью, король-то жил в Виндзоре, а бароны – в лагере на лугу, и общаться они могли вполне цивильно. Когда Джон оставался один, он, говорят, тихо бесновался, но на людях держал лицо милостивого, беззаботного монарха. За это он расплатился чисто физически, приступом жесточайшей подагры, из-за которой он не буквально не мог пошевелиться.

За 10 дней король разослал копии хартии во все области страны – шерифам, бейлифам, лесничим… Все должны были поклясться в верности «двадцати пяти», и, кроме того, выбрать по 12 рыцарей на следующее дворянское собрание графства – чтобы те озвучили все кривды, творимые в их областях. Капитанам своих наемников король посоветовал воздерживаться от резких телодвижений. Правда, старшим юстициарием королевства стороны единогласно выбрали Хью де Бурга, и это был не самый дурной выбор.

С другой стороны, «двадцать пять» с самого начала повели себя по-хамски, шалея от внезапно свалившейся на них власти, и не очень представляя то, к чему их эта власть обязывает. Например, однажды они потребовали присутствия короля на обсуждении каких-то дел. Король послал сказать, что он сам прикован к постели подагрой, так что не изволят ли дворянские избранники прийти к нему. Они ответили, что не изволят, и что если король не может идти, то пусть его к ним принесут. Джон хмыкнул, и велел доставить себя к заседавшим на носилках. А те даже не соизволили встать при его появлении.

Дела, рассматриваемые комиссией, были самыми простыми и самыми причудливыми. Наприр, граф Эссекс выдвинул свои требования… на лондонский Тауэр. Со времен короля Генри II, в Тауэре размещался старший юстициарий страны. Но императрица Мод, матушка Генри, пожаловала в свое время Тауэр Джеффри де Мандевиллю и его потомкам. И вот теперь Эссекс, старший сын покойного юстициария ФицПитерса, да еще и женатый на Беатрис де Сей, находящейся в родстве с Мандевиллями, предъявил на Тауэр свои права. И этот вопрос сочли настолько деликатным и важным, что Тауэр на время передали в нейтральные руки архиепископа Кентерберийского. Дает некоторое представление о том, что занимало мысли баронов, не так ли?

В общем, в какой-то момент Джон просто помахал рукой и удалился в Винчестер, откуда проследовал в Вилтшир, попросив все претензии донести до него разом 16 июли в Вестминстере. Бароны удалились в Лондон. Сторонам оставалось только пристально глядеть друг за другом, кто же нарушит перемирие первым.

Вот текст документа на английском и латыни: www.freemasonry.bcy.ca/texts/magnacarta.html

Вот текст на русском, но почему-то страшно укороченный: www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Engl/XIII/1200...

@темы: King John

---

А кто вы в Нотр-Дам де Пари? © globus & Фея в мегаполисе

Ссыль традиционно битая, то есть интересующимся сюда: globus.livejournal.com/267401.html

и еще парочка выпендрежных чайников

Спросить совет у чайника



Спросить совет у чайника

vechniyzov.livejournal.com/787226.html

@темы: "нетягостная бредь"

---

Templars

Были ли тамплиеры виновны, даже если они не были еретиками?: часть II

Alkuperäinen tekijä otsikolla Были ли тамплиеры виновны, даже если они не были еретиками?: часть II

Интернет-ресурс История Ордена Тамплиеров представляет свою новую публикацию:
  

Предлагаем вашему  вниманию вторую, заключительную часть интереснейшей работы  известного английского историка Алана Фори посвященной проблеме состоятельности обвинений выдвинутых против ордена тамплиеров в начале 14 века. О жаркой дискуссии разгоревшейся  по этому вопросу в среди виднейших историков ордена я уже писал в предыдущем своем посте. Здесь я хотел бы сказать несколько слов о самой статье Фори. Будучи ярым приверженцем  традиционного подхода к истории суда над орденом, где процесс рассматривается как сфальсифицированный и построенный на ложных обвинениях и выбитых под пыткой признаниях храмовников, Фори очень аргументировано пытается опровергнуть доводы своих оппонентов отмечая их недоказанность, а иногда и неубедительность. Однако, на мой взгляд, в пылу полемики наступает на те же самые грабли – конечно, можно объявить те или иные признания храмовников неубедительными, сделанными лишь, что бы минимизировать будущие последствия, но такой подход так же нуждается в убедительных и исчерпывающих доказательствах, которых на данный день также не представлено. Тем, кто будет читать эту прекрасную работу Алана Фори, я настоятельно рекомендую также прочесть работу его ведущего оппонента Джонатана Райли-Смита, она также переведена и опубликована на нашем ресурсе (здесь).   

На русском языке публикуется впервые.
Читать статью на www.templarhistory.ru
первая часть статьи - здесь

@темы: "Чтиво"

---

Котофлуд

еще...

@темы: "зверята"

---

Король Джон - 16

Несомненно, папа Иннокентий хотел, как лучше, но получилось, как всегда – люди не склонны подчиняться приказу, который противоречит их пониманию справедливости. Бароны собрались на еще одну тайную встречу, где было решено, что отныне «цивильные» переговоры с королем прекращаются. Теперь будет говорить оружие.



Сбор был назначен в Стамфорде на пасхальную неделю. Пять лордов и сорок баронов привели с собой немалую силу. Только одних рыцарей у них было около двух тысяч, не говоря об остальном войске, конном и пешем. Почти все бунтовщики были северянами.

Войско отправилось из Стамфорда в Нортхемптон, но война еще не началась, и Джон отправил к бунтовщикам для переговоров архиепископа и Маршалла. Судя по записям хроник, несколько встреч состоялось, но обсуждалось, очевидно, только письмо папы, осуждающее заговорщическую деятельность баронов. Письмо с его распоряжением платить скутаж еще не было получено.
Результатом переговоров стали статьи баронов по вопросам, которые они считали для себя важными – тот самый набросок, который они, в свое время, сделали под руководством архиепископа Кентерберийского, выступающего в данный момент представителем противной стороны.

Примат английской церкви зачитал их королю, который ответил очень в своем стиле: «А почему они сразу-то всё королевство у меня не потребовали?!». С его точки зрения, статьи баронов были «мечтами праздных умов, без малейшей зацепки в реальности». Потом добавил несколько достаточно резких выражений, выражавших мысль, что в рабы к своим собственным подданным он не пойдет. И отправил Маршалла с архиепископом передать все им сказанное баронам – дословно.

Надо отдать должное Лэнгтону и Маршаллу. Они пытались донести до Джона, какую реакцию он получит в ответ на свои слова. Впрочем, это-то Джон и сам знал. Просто он ведь тоже не сидел сложа руки, и предполагал, что вполне готов к противостоянию. Его сторонники уже собирались в Глочестера, куда он их вызвал на 30 апреля. Он также отдал приказ укрепить фортификации Лондона, Оксфорда, Норвича, Бристоля и Салсбери. Более того, лондонцы, всегда Джона любившие, снова дали ему полную поддержку.

А бароны отправили королю формальный отказ от присяги в верности. Теперь они подчинялись только своему капитану Роберту ФицВалтеру, дав ему титул «маршал армии Бога и Святой Церкви». Начало военных действий у этой армии было мало впечатляющим: потоптавшись под стенами Нортхемптона, они сочли его слишком хорошо укрепленным, и отступили. Но потом начались типичные для лордов интриги и предательства. Например, Бедфорд им просто сдал Уильям де Бьючамп – совершенно добровольно.

Вообще, противостояние короля и северных баронов породило интересное явление: оно раскололо семьи даже самых крупных магнатов и лордов. «Старички» были более склонны поддерживать сильную королевскую власть и традиции. Их сыновья и племянники гурьбой валили к мятежникам. Что самое интересное, не по каким-то высоким идеологическим соображениям, а просто потому, что им хотелось «сделать себе имя на войне». Вот где выстрелило по лордам их нежелание воевать с Филиппом Французским. Они, лорды, уже сделали себе имя и завоевали себе богатства, и совершенно не собирались рисковать. Но чем было заняться их сыновьям и племянникам, которых растили воинами, но которым не дали возможности этими воинами стать?

9 мая Джон, находившийся в Виндзоре, предложил своим взбунтовавшимся лордам переговоры. Каждая сторона должна была представить делегацию из четырех человек, а арбитром должен был выступить сам папа. Здесь, подозреваю, роль сыграло не миролюбие Джона, а чистый расчет. Он точно знал, что церковная власть не сможет себе позволить остаться в стороне от такого массивного противостояния, и хотел обеспечить себе бонусы. Он не мог не знать, что бароны к переговорам не настроены – они слишком далеко зашли. Действительно, северяне протянутую им руку оттолкнули.

Следующий ход короля был классическим. Он конфисковал земли и владения бунтовщиков. Но и здесь был сделан жест в сторону обязанности церкви примирять конфликтующие стороны: архиепископ Кентерберийский был назначен посланником мира, если так можно выразиться – ему была дана возможность привести стороны к мирному соглашению. В самом деле, кому было поручить расхлебывать кашу, как не тому, кто ее заварил – Стефану Лэнгтону.

Тем временем, Джон, по-видимому, получил сведения, что в столице готовится что-то серьезное против него, и назначил 16 мая своего сводного брата, графа Салсбери, наместником в Лондоне. Но они опоздали. Уже 17 мая там случился переворот. И вряд ли его даже можно было предотвратить, потому что он был построен на извечной жажде толпы громить и грабить. Этот переворот начался с еврейского погрома, и под шум погрома грабились и истреблялись все сторонники короля. Это была война без всяких правил. Дома евреев были буквально разобраны по камням, а камни использованы для укрепления стен.

Более того, заговорщики объявили, что если тем, кто владеет в Лондоне недвижимостью и товарами, дорого их имущество, они короля оставят. Конечно, было в этой прокламации немало слов и о благополучии королевства, как же без этого, но в целом это была угроза и шантаж в чистом виде, как отметил Роджер Вендоверский:

«if they cared to retain their property and goods, forsake a king who was perjured and in rebellion against his barons, and join with them in standing firmly and fighting strongly for the peace and liberty of the realm ; threatening that if they neglected so to do, they, the writers, would direct their banners and their arms against them as against public enemies, and do their utmost to overthrow their castles, burn their dwellings, and destroy their fishponds, orchards and parks."

Как видите, здесь предложен любопытный логический выверт, меняющий черное на белое: не они, выпустившие прокламацию, взбунтовались против своего короля и суверена, а король взбунтовался против своих баронов. Великолепный ход. Более того, именно эта точка зрения окажется официальной на последующие века: злой король, притеснивший свою аристократию и страну до такого состояния, что их благородный дух не вынес унижения королевства. Правда, как обычно, оказалась чем-то другим. Особенно поношение короля устроило тех, кто к угрозам отнесся трепетно и перешел на сторону заговорщиков, а таких было превеликое множество.

Поведение Джона во время всей этой заварушке довольно любопытно. Он отправился в Вилтшир, и расположился там в охотничьем домике. Там его нашла группа бургундских рыцарей, которые предложили ему свои услуги. Король мило улыбнулся, и отправил их в Девон, под командованием все того же графа Салсбери – в Девоне, насколько ему было известно, внезапно вспыхнули беспорядки. Идеей было помочь Экзетеру, осажденному бунтовщиками. Тем не менее, Экзетер к тому времени оказался уже взят, и графа Салсбери до того напугали рассказами о засаде в лесу, что он предпочел вернуться к брату. «Не получается у вас крепости брать», - вздохнул Джон и развернул вояк обратно.

Об этом Уильяме Лонгспи, графе Салсбери, можно, наверное, сказать что-то хорошее. Он был лоялен своему брату-королю. Но полководец из него был средненький. Именно он ухитрился проиграть битву Филиппу, хотя Джон создал ему все условия для того, чтобы эта битва была выиграна. Именно он замешкался с Лондоном, и ничего не сделал для того, чтобы вышибить бунтовщиков из столицы, пока это еще было возможно. Теперь, во второй раз отправленный в Экзетер, он снова был настроен повернуть назад, потому что разведка доложила о значительно превосходящих силах противника. Но здесь уже возмутились бургундцы, которых дважды отправили маршировать по английским лесам, не давая даже возможности вступить в схватку. «Мы победим или умрем», - сказали они. Умирать не пришлось, потому что бунтовщики на большой скорости покинули Экзетер, поняв, что на этот раз приближающиеся рыцари настроены решительно.

Вообще, похоже на то, что Джон особо начинать воевать и не торопился. Все-таки, ни один нормальный король истреблять своих подданных не любит, даже если они сильно напрашиваются. Он назначил командовать теми, кто прибывал к нему с континента, своего канцлера, Хью де Бурга. Он распределил войска и обозначил, через кого будет передавать команды. И – снова обратился к архиепископу. Он был еще раз готов попробовать договориться.

@темы: King John

---

О роли исторической перспективы

три размышлизма

Чаще всего загадочные истории обретают вполне естественное объяснение, если сменить точку зрения. История фиаско со Стэнли и Перси при Босуорте выглядит совершенно обоснованно, если посмотреть на ситуацию с Ричардом и вышеупомянутыми с точки зрения Эдварда IV, как ОН ее выстроил. Не менее логичными с этой перспективы выглядят и действия Бэкингема.

Что остается непонятным, так это решения именно Ричарда. Из всех, кто был с ним на поле Босуорта, он мог полагаться только на Джона Говарда, который его и не подвел. Как он мог даже допустить, что Стэнли и Перси не предадут сразу, как он повернется к ним спиной?

А в списки тех, кто был заинтересован в окончательном исчезновении "принцев из башни" добавился еще один человек. Если даже один. Не век же они оставались бы в этой башне. В какой-то момент их титулы, вернее, часть титулов, были бы подтверждены, и парни отправились бы в свои владения. А на эти титулы было много и более законных претендентов, которых король Эдди попросту ограбил в пользу своего быстро разрастающегося семейства. Суть оказалась не в том, чем могли бы помешать племянники Ричарду. Здесь ответ однозначен. Суть в том, кому их существование действительно грозило потерей богатства и влияния.

Кстати, так ли уж случайна была женитьба Эдди на Лиз Вудвилл? Бургундия или Франция - этот вопрос поссорил еще Генри IV и его сына и наследника, будущего Генри V.

Ключ к трагедии Ричарда спрятан в царствовании его брата.

Это все лично мои соображения, так что канонической ценности они не несут. А Эдди был еще более неприятным типом, чем я представляла.

@темы: Richard III

---

"И полцарства в придачу" III-13

- Уже отдохнули, мистрисс? – лукаво улыбнулась вдова Джонс в ответ на появление Маргарет из огромного очага на кухне, где почтенная вдова как раз замешивала тесто.

- Угу, - буркнула в ответ Маргарет, пытаясь оттереть с рук пятна копоти. – Хорошо хоть не помылась и не переоделась.

- И хорошо, что я еще не развела огонь, - хихикнула женщина. – Там, конечно, все устроено так, что лестницей всегда пользоваться можно, или, на худой конец, на ней спрятаться можно, но слышала, что это приключение не из приятных. Хотя лично я думаю, что лучше уж там, чем сами понимаете что.

- Не очень понимаю, - призналась Маргарет, - потому что до сегодняшнего дня я даже не подозревала о том, что в Лондоне есть такое интересное место. Но что заставило вас разместить этих джентльменов в соседней со мной комнате? Я шевельнуться боялась!

- Вы спали очень тихо, - пожала плечами вдова Джонс, - а мне не хотелось упускать хорошие деньги. Надо бы мне было вас в моей личной комнате разместить, да как-то не сообразила.

- Спасибо тебе, добрая хозяйка, - улыбнулась Маргарет. – Я и так прекрасно отоспалась. Как-то странно это у меня… Не сплю и не спать не хочется, а потом вдруг раз – и кажется, что если прямо сейчас не посплю хоть немного, то умру. Сегодня мне повезло, что я встретила вас. Как я могу отблагодарить вас за вашу заботу?

- Да ничего, - отмахнулась вдова Джонс. - Один из тех военных, с которыми вы пришли, хозяину золотой дал. Здесь ведь так заведено, мистрисс, что за вход нашей страже платят, а уж коль вошли, то все остальное к вашим услугам. Вот если про кабак шепнете доверенным людям – это будет добрым делом с вашей стороны. Если что, у нас и лекарь есть, и знахарка. Для джентльменов и для леди, если там что-то без огласки по лекарской части понадобится.

- Уже, - широко улыбнулась Маргарет. – Совсем скоро к вам придет хорошая компания, которая будет пить и веселиться до поздней ночи. А меня, скорее всего, заберут отсюда, от этой двери.

Вдова Джонс оценивающе посмотрела на девушку, и одобрительно кивнула головой.

- Это хорошо, мистрисс, что вы заранее обо всем побеспокоились. В наше время доверять нельзя никому. Даже родным, уж я-то знаю. А кто за вами придет?

- Отец, - коротко ответила Маргарет, невольно задумавшись над словами этой много отстрадавшей женщины. Доверять нельзя никому. Даже родным. Сама она никогда не озадачивалась вопросами доверия. Да что там, первым истинным потрясением в ее жизни стала безумная история с венчанием в Бликингхилле, которое, как она тогда думала, было устроено волей короля. И что ж это о ней и ее жизни говорит…

Ее размышления прервал тихий стук в дверь, ведущую из кухни на задний двор. Вдова Джонс открыла ее, и в кухню, которая сразу показалась тесноватой и низковатой, шагнул Джон. Коротко улыбнувшись дочери, он изящно поклонился хозяйке и повел ее к двери, ведущей из кухни в кабак, что-то шепча на ухо. Женщина внимательно его выслушала, сделала быстрый книксен и исчезла за дверью. Маргарет успела заметить, что Джон передал ей увесистый кошель.

- Йомены короля сегодня славно развлекутся, - пояснил он с ответ на вопросительный взгляд Маргарет. – А мы спокойно выйдем через заднюю дверь в переулок, где нас ожидает закрытая повозка, пока твои соседи будет выглядывать на шум у дверей.

- И к чему такие сложности? – недовольно бурчала Маргарет, втискивая себя в тесный возок вслед за Джоном. – Добралась бы я и сама, не в первый раз.

- Как я понимаю, ты в первый раз доставляешь настолько ценный документ, что ради него были убиты и покалечены люди, - сухо ответил Джон. – Должен сказать, что справилась ты с заданием из рук вон плохо.

Маргарет вспыхнула и стиснула зубы. Ей очень хотелось бы поставить на место так неожиданно появившегося в ее жизни родителя, но она понимала, что он прав. Да что там, она же так увлеклась происходящим, что и думать забыла о том, почему оказалась в кабаке вдовы Джонс.

- Допустим, - вызывающе сказала она. – Но в результате моих действий бумага, все-таки, у меня, и сегодня вечером надежно укроется в доме на Кросби Плэйс. И королева получит то, что ей нужно, и тогда, когда ей нужно.

- Рассказывай, - коротко бросил Джон.

- Кратко говоря, ты сегодня целый день занималась тем, что бросалась, очертя голову, на возникающие по ходу дела препятствия, - заключил он, выслушав красочный рассказ дочери. – Никакого плана у тебя не было, и ты не соизволила посоветоваться с теми, кто мог бы помочь его составить. Кроме того, ты так и не воспользовалась предупреждениями Агаты, что твоими новыми способностями надо учиться пользоваться. Сегодня тебе просто повезло, понимаешь?

- Понимаю, - с притворной кротостью согласилась Маргарет, которой хотелось поговорить совсем о другом. – А вам, сэр Джон, тоже просто повезло понять, что я – ваша дочь, или вы знали обо мне раньше? Ричард о существовании сестры не знал ничего, в этом я уверена.

- Я знал, - очень тихо ответил Джон.

- От опекуна? Ведь он же состоит в этом вашем ордене Дракона, я знаю. Это был ваш совместный план, пристроить меня к Гарри?

- Да, - так же тихо подтвердил он. – Мы были уверены, что кровь Плантагенетов возьмет свое. Она всегда берет свое! Но время шло, и ничего не происходило. А потом начало происходить нечто непонятное.

- И вы с опекуном решили исключить меня из своих планов раз и навсегда, поставив на кое-кого другого. Не поставив даже Ричарда в известность о том, что девица в беспамятстве, которую он противозаконно сочетает законным браком со своим приятелем, приходится ему сестрой.

Джон молча пожал плечами, и стал глядеть в окно, слегка отодвинув занавеску.

- Политика – жестокая игра, Маргарет, - сказал он наконец.

Остаток пути они проехали молча.

***

Когда они остановились во дворе особняка на Кросби Плэйс, Маргарет молча выскочила из повозки, и почти побежала навстречу идущим по направлению к ней Дикону и Робину. По лицу Робина, одновременно обеспокоенному и слегка виноватому, она поняла, что он «слышал» ее разговор с Джоном, хотя тот и не предназначался для его любопытных ушей. Дикон был просто обеспокоен, и беспокойство его только возросло при виде смертельно бледной и растрепанной девушки, с трудом удерживающейся от слез.

Маргарет судорожно обхватила руками обоих мужчин и притянула их к себе. Они были одного роста, ее муж и ее навек оставшийся молодым дед, и она молча уткнулась лбом туда, где одно сильное плечо смыкалось с другим. Некоторое время все трое стояли не шевелясь, крепко обнявшись.

- Робин, ты иди вперед, приготовь всё, а я пока покажу хозяйке дома, что успел за день, - тихо сказал Дикон.

Маргарет даже не удивилась, что он повел ее прямо к часовне, которая теперь мало напоминала то одинокое и тоскливое место, которое так напугало ее прошлой ночью. Да и сам Дикон выглядел по-прежнему, энергичным и сильным. Только потемневшие от сдерживаемых чувств до сапфирового оттенка глаза говорили о том, что король не так уж спокоен, но ощущение надломленности, которое было так очевидно во время их последней встречи, исчезло.

Преклонив колени перед алтарем, теперь сверкающим и купающимся в свете множества свечей, Маргарет с любопытством огляделась вокруг. Повсюду были цветы, наполнявшие помещение тонким ароматом, грубые каменные стены закрыли гобелены на библейские темы, появились скамейки и бархатные подушечки.

- Я решил начать отсюда, - почти смущенно пояснил Дикон. – В каждом доме должно быть свое сердце.

@темы: "побасенки"

---

????

А почему мы проходим и заходим "на кухню", а не "в кухню"? Ведь мы определенно заходим в зал и спальню, и даже в туалет и душевую.

---

Очередное

@темы: "нетягостная бредь"

---

Король Джон - 15

Есть предположения, что прожекты архиепископа и баронов были представлены Джону где-то в ноябре 1213 года. Король их выслушал, просмотрел наброски, и сказал, что последствия подобных изменений будут настолько широки и глубоки, что лучше оставить дискуссии и обсуждения на «после Рождества». Когда будет время подумать и прикинуть. Во всяком случае, так описывает этот момент летописец из Барнуэлла. Роджер Вендоверский дает куда как более драматичное описание момента, но он вообще склонен к драматизму.

В принципе, и он соглашается с тем, что рассмотрение возможности введения Хартии Вольностей короля Генри I было согласовано королем и баронами на послерождественский период. Но он добавляет, что бароны сговорились собрать достаточные силы, чтобы захватить крепости Джона, и, таким образом, обеспечить его согласие. Возможно, Вендоверский летописец прав. Во всяком случае, Джон вернулся в Лондон к Новому году, а бароны явились к нему в день Богоявления, закрывающий рождественские торжества. И явились достаточно воинственно, с большими силами.

Бароны утверждали, что он лично поклялся архиепископу искоренить злые законы в Англии, что означало, по их мнению, признание их баронских свобод и вольностей. Король связан собственным словом, сказали они. Джон, рассыпавшийся в свое время перед Стефаном Лэнгтоном и папским легатом в любезностях, был, естественно, немало удивлен тем, как его достаточно округлые обещания были интерпретированы. Он-то, скорее всего, вообще ничего не имел в виду.

В любом случае, Джону как-то удалось выторговать себе время до конца Пасхи, и время он это зря терять не стал, а постарался договориться с каждым противником в отдельности. Неизвестно, что он предлагал, но известно, чего он хотел – чтобы ни от него, ни от его преемников не требовали никаких хартий «никогда больше».

Понять Джона можно. Он постепенно выстроил довольно эффективную и тонкую систему управления государством, нацеливаясь на централизацию власти в руках одного человека – монарха. А ему упрямо подсовывали документ, дающий баронам слишком много козырей. Но его действительно поймали на слове! Недаром, все-таки, никому не известный Стефан Лэнгтон был вытолкнут папой на роль первого прелата Англии. Лэнгтон был достаточно искушен, чтобы уцепиться за совершенно пустую фразу, форму вежливости, и сделать из нее грозное оружие.

Более того, бароны достаточно изучили Джона, чтобы ничего не оставлять без обеспечений – уж больно король был непредсказуем. И пришлось ему заверить свое обещание поручительством самого архиепископа Кентерберийского, епископа Или, и Уильяма Маршалла. Странный выбор, на первый взгляд. И абсолютно гениальный, потому что теперь архиепископ Кентерберийский оказался в самом центре переговоров – единственный человек в этом предприятии, которому, по сути, было начхать на привилегии баронов. Они ему были нужны постольку, поскольку исправляя их, можно было исправить общие перекосы в управлении. Они ему были нужны потому, что за привилегиями баронов стояла сила баронов, при помощи которой можно нажать на короля. Но теперь король простейшим решением не позволил зачинщику остаться в стороне, во всем белом и на пьедестале.

Лэнгтону пришлось вспомнить о том, что его пост предполагает не противостояние короне, но посредничество, миротворчество между недовольными и имеющими власть. Джон любил навязанного ему архиепископа не больше, чем архиепископ любил его, но порядочности Лэнгтона он, все-таки, вполне доверял.

Еще до Пасхи 1214 года, Джон решил снова призвать своих подданных принести ему оммаж, причем не простой, а liege homage, который освобождал принесшего клятву от всех обязательств по отношению к другим. Джон предлагал, чтобы каждый его подданный был «с ним против всех других».

Разумеется, бароны встали на дыбы, усмотрев в этом потенциальную возможность разделения своих рядов. В самом деле, если их собственные вассалы принесли бы, как подданные короля, подобную клятву, они стали бы подчиняться только и только королю. Впрочем, Джон довольно быстро пришел к выводу, что провести нужные разъяснения и подготовку будет слишком сложно, и отбросил эту идею. Призвав, тем не менее, своих баронов из Пуату на всякий случай. Он не собирался встречаться со своими баронами совсем уж безоружным.

В феврале 1214 года Джон дал северным баронам разрешение на встречу по интересующему их вопросу, которая должна была пройти в Оксфорде. Об этой встрече или о том, что она не состоялась, никаких упоминаний не сохранилось, но в марте Джон написал в Пуату, что благодарит всех, кто откликнулся на его зов, но вопрос решился, и поэтому тем, кто еще людей не выслал, высылать их и не надо, и что расходы он, конечно, возместит.

На самом деле, ничего, конечно, не решилось, а просто дело было передано папе в Рим. Для того ведь Джон и принес ему в свое время так удививший самого папу оммаж – чтобы его склочные бароны могли быть посланы. К высшему авторитету.

Рассматривая перипетии этих переговоров, начинаешь понимать, почему многие историки говорят, что Ричард и Джон были скроены, по сути, по одному шаблону. Ричарда всегда война занимала больше, чем завоевания. Джона политические игры всегда увлекали больше, чем возможная победа или поражение. Он делал ход, ждал хода противника, а иногда и предупреждал его, и потом азартно потирал руки.

Даже послав баронов жаловаться папе, он ухитрился их в этом деле опередить. Его посол был в Риме уже 17 февраля, а представители баронов добрались до папы только через 11 дней.

Бароны обратились к папе Иннокентию именно как к лорду их короля. Они просили папу «to urge and, if needful, compel the king to restore the ancient liberties granted by his predecessors and confirmed by his own oath» - заставить или убедить короля восстановить их древние свободы, гарантированные им, баронам, его предшественниками и подтвержденные им самим.

О чем писал папе Иннокентию Джон, мы не знаем. Сохранились только письма Иннокентия епископам и архиепископу в Англию, и по ним можно судить, о чем шла речь. Джон просто вцепился в факты, оставив теории в стороне: во-первых, весь шум поднялся из-за нежелания части баронства платить законный и легальный скутаж, и, во-вторых, бароны имели тайную встречу, на которой было обговорено вооружиться Хартией Вольностей короля Генри.

Папе Иннокентию был не чужд тот же дух драматической игры, которым отличался король Джон. В своем письме от 19 марта епископам и архиепископу он выражает искреннее изумление тому, что они там совсем проглядели, что король поссорился с некоторыми магнатами и баронами, и выражает свое недовольство их рассеянностью. Он также резко осуждает заговорщические поползновения баронов, и приказывает епископам следить, чтобы все действия их паствы носили абсолютно законный и открытый характер. Короля же он просит отнестись к знати милостиво и доброжелательно, и предоставить им то, на что они имеют право.

К баронам в тот же день отправились из папской канцелярии копии писем Иннокентия епископам и королю, а 1 апреля он довольно резко выразил им свое осуждение их попыткам уклониться от выплаты скутажа.

Бароны этот раунд проиграли вчистую. А Джон… А Джон, по примеру брата, принял крест 4 марта 1214 года – обязался отправиться в следующий крестовый поход, по поводу которого как раз хлопотал Иннокентий. Говорят, что в Риме об этом стало известно ДО того, как папа сел писать свои письма баронам и епископам Англии.

@темы: King John