Нет, ну опять романтику обещают!

Все прогнозы на этот год - фантастическая любовь.


Волшебная шкатулка от Гэльтани

Гхмммм.... Сегодня работала с 7 утра до 20 вечера. В вечернюю смену не вышла единственная сотрудница, у которое есть разрешение ставить катетр. Ну а поскольку мне все равно пришлось остаться, прихватила еще семерых пациентов

Вот и вся романтика. Завтра снова в вечер, уже по собственному графику.

@темы: "нетягостная бредь"

---

О, Путин приехал!

Путин с нашим Ниинисто дали пресс-конференцию. Путин - умница, линию держит, не прогибается. Хорошо отвечает на вопросы. И по делу, кстати, отвечает. Даже гордость за державу пробрала.

Переводчики - рыдать хочется. Ладно, девочка, переводящая на русский, раскачалась после первоначальных "ээээ...", но стала вставлять в текст слова-паразиты, которые сделали перевод... своеобразным. "Ну, всякие там агенты" - в качестве примера. Мужчина, переводящий на финский говорил с таким жестким, раскатистым и грассирующим рррррр, что хотелось заткнуть уши. И тоже "эээээ" без конца. Что, профи синхронного перевода достаточно высокого уровня вымерли? Или экономят даже на этом?

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Томас Кромвель - 21

Открытая ссора между Кромвелем и Гардинером началась с проповеди Роберта Барнса, бывшего монаха-августинца, а ныне пылкого реформатора. 29 февраля 1540 года Барнс, который был другом Кромвеля, произнес очень персональную речь, утверждающую, по сути, что Гардинер был человеком Рима в Англии. Гардинер потребовал извинения, и недаром: он был католиком до мозга костей, но не менее пылко поддерживал свободу английской церкви от Святейшего Престола. Барнс ответил ему поднятием пальца – этот жест был уже известен, очевидно. Или Барнс пытался дать понять оппоненту, что извинится только перед Господом.



Гардинер пожаловался королю, и король вызвал Барнса в Хемптон Корт, где объяснил ретивому ревнителю реформации и парочке его единомышленников, что они сильно не правы, и что искупить свою вину они могут публичным покаянием – на этот раз, но второго шанса не будет. Проповедники покаялись, но Гардинер распорядился их арестовать и доставить в Тауэр в любом случае. Те всполошились, решив, что теперь их точно ждет казнь, так что нет смысла и каяться – и отменили свое раскаяние. Гардинер неплохо доказал этим королю, что покаянным речам реформистов нельзя верить. По-моему, мог бы и не тратить порох, Большой Гарри и без него никому не верил, слишком хорошо зная безграничную гибкость человеческой совести. Просто ему было бы достаточно, чтобы каждый ретивец держал свое рвение при себе.

Естественно, Кромвель принял обиду, нанесенную его знакомому, очень лично. Теперь он и Гардинер даже не пытались делать вид, что могут быть вежливы друг к другу. И уже 10 впреля 1540 года французский посол Марильяк предупреждает своего работодателя, что очень скоро в правительстве Англии пройдут большие изменения: «король начнет назначать министров, выдвигая тех, кого отвергал раньше, и отставляя тех, кого он возвысил». И даже называет имя возможного преемника Кромвеля: Катберт Танстелл, епископ Дарема. Марильяк считал, что даже если, каким-то чудом, Кромвель сохранит королевский фавор и свое влияние, титул Генерального Викария все равно отойдет к Танстеллу.



Такое впечатление, что придворные имели какое-то сверхъестественное чутье на грядущие перемены. Или просто судьба распределяет плюхи и плюшки на определенные периоды времени: или закидывает плюшками, или сбивает с ног плюхами. Именно в тот момент лорд Лайл из Кале пишет раздраженное письмо герцогу Норфолку по поводу того, что многие, не согласные с «Шестью статьями», осели в Кале, на что Кромвель и Кранмер благополучно закрывали глаза, не делая решительно ничего для искоренения ереси в отдельно взятой городе-крепости. И что он, лорд-депутат, может сделать, если у него нет поддержки из Лондона?

Лорд Лайл отдельно предупредил Норфолка, чтобы тот держал содержание письма при себе, потому что Кромвеля он боялся.

Артур Плантагенет, лорд Лайл - третий слева

Но Норфолк раззвонил о положении дел в Кале по всему Лондону, и Кромвелю пришлось отправить туда в апреле комиссию из шести человек под командой Роберта Ратклиффа, графа Сассекса. Разумеется, комиссия много чего нашла – ведь Кале жил своей жизнью, в которой до Лондона было далеко, а до короля высоко. Оказалось, что недостаточно далеко и высоко. Более того, там, где комиссия ограничилась бы мягкими мерами типа отстранения от должности, его величество был настроен карать.

Роберт Ратклифф

Некий Томас Брук, один из двух депутатов парламента от Кале, не участвовал ни в каких религиозных церемониях, ссылаясь на слабое здоровье. Король тут же мстительно припомнил, что это – тот самый депутат, который особо упорствовал против принятия Шести Статей, и распорядился казнить Брука по обвинению или в государственной измене или в ереси – на выбор комиссии.

Сэр Джордж Кэрью провинился в том, что ел мясо в пост. Казалось бы, достаточно покаяния. Но нет, король припомнил участие клана Кэрью в событиях 1538 года, и распорядился доставить сэра Джорджа в Лондон под усиленной охраной, и подобрать как можно больше жестких обвинений, которые можно будет предъявить на суде. Судя по всему, обвинений не нашлось, и сэр Джордж дослужился до адмирала - только за тем, чтобы утонуть вместе с кораблем Мэри Роуз буквально на глазах короля. От судьбы не уйдешь...

сэр Джордж

Потом комиссия наткнулась на деятельность капеллана самого лорда Лайла. Грегори Ботолф был настолько темной лошадкой, что лорду не стоило бы иметь дело с этим авантюристом вообще. Тот очень активно общался с Реджинальдом Полем, обещая ему, не больше и не меньше, как вообще сдать Кале. Или, во всяком случае, так он утверждал в определенных кругах.

Вообще, Ботолф был классическим примером классического мошенника. Когда его монастырь расформировали, он смылся, прихватив монастырского добра на неплохую сумму. Прожившись и съездив в Рим, чтобы развеяться, он устроился в Кале, планируя захватить город, набрав 500 человек. Вроде, на это было у него благословение самого папы, которого он видел в Риме. Может, и было. Рим не упускал ни одной возможности нагадить Англии. А, может, встреча с папой была плодом воображения Ботолфа, и никогда он Кале не намеревался захватывать, а просто пытался собрать средства, чтобы их прикарманить. Уговаривать он умел, не зря его кличка была Sweetlips.

Кстати, этот хитрюга, покончив с монастырской жизнью, просто взял в качестве фамилии имя малоизвестного святого аббата, покровителя путешественников. И кто скажет, что его покровитель ему не помог.

Поскольку титул виконта Лайла в 1540 году носил Артур Плантагенет, незаконный сын короля Эдди, король отреагировал очень остро. Виконт был вызван в Лондон, где его немедленно заключили в Тауэр. Естественно, для всех было вполне очевидно, что ни в каких заговорах Артур Плантагенет участия не принимал, но бедняга так и стался узником до конца своей жизни. Говорят, в 1542 году ему принесли известие о том, что король его помиловал, и виконт умер на месте от сердечного приступа, но кто его знает, был ли этот приступ естественным. Сколько раз за эти два года он проклял тот момент, когда решил излить в письме свое раздражение против Кромвеля Норфолку?

Таким образом, Кромвелю не оставалось ничего другого, кроме как попытаться встать во главе движения за универсализацию религиозных практик в Англии. На очередном заседании парламента Кромвель невольно высказал, что стояло за его нейтральностью в этом вопросе: он считал ситуацию разделения христианской религии на «папистов» и «еретиков» совершенно ненормальной.

Кстати, в этом отношении он имел единомышленника в лице короля, просто у его величества Большого Гарри были свои методы демонстрации точки зрения. Если хорошенько проследить деятельность Кромвеля, то не может не броситься в глаза главное отличие Лорда Малой Печати от его царственного патрона: сэр Томас не любил крови. Разумеется, делая политику он играл жизнями людей, но в нем совершенно не было свирепости.

Очевидно, и сам Кромвель это знал. В очередной раз он пытался вдолбить в головы парламентариев, что для всех будет лучше, если люди начнут действовать так, как им прямо и недвусмысленно приказал их король. Но короля начало раздражать, что его Генеральный Викарий не проявляет рвения вешать женатых священников и жечь еретиков.

Совпало так, что в 1539 году королевский двор в очередной раз раскидал больше денег, чем собрал. Напоминаю, что в Гарри соединились черты скупца и кутилы – он был жаден до денег, как папаша, но при этом любил жить на широкую ногу, как его матушка. Характерным примером можно назвать идею о том, что было бы здорово нанять 50 телохранителей-гвардейцев для короля. Нет, ничто его величеству не грозило, конечно, но гвардия с алебардами – это так красиво. В конце концов, у Франциска таких было аж 200! Набирались эти молодые люди из рядов низшей аристократии и высших эшелонов джентри. В результате баланс королевского хозяйства ушел в минус на 7 000 фунтов. Идея, кстати, принадлежала Кромвелю, желавшему приободрить короля накануне въезда Анны Клевской в Лондон.

Логично, что тот же Кромвель должен был решать, откуда раздобыть денег на покрытие дефицита и на грядущие экстра-расходы. И он решил разогнать английский орден Госпитальеров с полной конфискацией имущества ордена в пользу короны. Предсказуемо, этот проект был встречен палатой общин в штыки: Госпитальеров уважали за их работу и религиозное рвение, и репутация ордена никогда не была в Англии запятнана скандалами или даже намеками на скандал. Госпитальеры были именно теми, кем им предписывал быть устав: свободными от коррупции и корысти. Бедой ордена стало то, что уважение, которое к ним питали, выражалось в подарках и дотациях, которых собралось за столетия немало. Более того, поскольку эти богатства не растрачивались на веселую жизнь братьев и их начальства, средства накапливались себе и накапливались.

Кромвель решил пойти с карты супремации, и технически он был прав: сам устав ордена предполагал связь со Святейшим Престолом. Ему, в конце концов, удалось протолкнуть решение через парламент, используя весь спектр нелегального влияния на парламентариев (проще говоря, шантаж), и в начале мая орден был разогнан и его средства экспроприированы. Это убило Великого Приора ордена, сэра Уильяма Вестона, но не особо пополнило королевскую кассу.

гробница сэра Уильяма Вестона

После турнира на Майский День 1540 года его величество раздал всем участникам по 100 марок (по 67 фунтов по курсу того времени) и по дому в вечное пользование. Не говоря уже о том, что сам турнир и грандиозный пир в Дарем Хауз стоили немало.

Таким образом, действия сэра Томаса не привели к желаемым результатам, но сделали его врагами очень многих из тех, кто до сих пор относился к нему с симпатией или хотя бы нейтрально. Но еще большее обострение отношений с лордами было для Кромвеля впереди. Он задумал налоговую реформу.

@темы: Henry VIII

---

Juhannuksen aato

Вчера Хельсинки двинулся на дачи, завтра - Иванов день, Юханнус. Погоды обещают, к всеобщей радости, хорошие.

Так выглядит летний финский рай:



А это - и.о. рая для тех, кто остался в Хельсинки:

@темы: "праздники"

---

Интервью с собой

рабочее

В новой бригаде контингент больных совсем другой. Очень много ран. Хирургических, диабетических, от прочих хронических болезней, фиг еще знает каких. Много уколов. Некоторые раны по-настоящему сложные. Честно говоря, их бы в поликлиниках надо обрабатывать. Но куда там, повсюду же персонал до минимума сокращен. Все, что не успевают делать больницы и поликлиники, валится на нас.

И все-таки удалять некрозные ткани скальпелем в домашних условиях я отказалась. И никто из медсестер за это не возьмется, и фельдшеры не возьмутся. Рана, кстати, на пятке. Обрабатывали ее до появления некрозных тканей так, что пациент сидит в обычном кресле, а медсестра или пользуется зеркалом, или буквально ложится на пол. Я посмотрела на это дело, и положила пациента. На кровать. Теперь хоть что-то видно, если под ногу всякой всячины положить, а самой встать у кровати на колени. Но орудовать скальпелем в таких условиях? Спасибо, нет.

Кстати, медсестр отдельно раны обрабатывать и не учат. Так, что сам подцепил на практиках, то и твое. Я немало подцепила. Достаточно для того, чтобы потребовать и добиться от боссихи согласия на то, что нам нужны курсы повышения квалификации по обработке ран. Желательно, в больницах, а не в классах. Она, правда, не очень верит, что такие найдутся, но можно же и предложить организовать. Нам скидывают все более тяжелых больных, и мы не очень к этому готовы.

В будни работать стало интереснее и легче. Атмосфера в бригаде тоже успокоилась. Есть одна сварливая и одна бестолковая коллеги, но поскольку со сварливой никто не ругается, она перестает быть сварливой. А бестолковая, надеемся, уйдет в середине августа. Две новые сестрички - прелесть. Все у них спорится, никогда не видела их насупленными. "Летняя" медсестра - не очень. Молодая девчонка, очень хорошая, и делает все, что скажут, но ни разу у нее не возникло желания самой залезть в базу данных и разобраться, что же ей сегодня надо делать.

В нашей работе так нельзя. Здесь ситуация меняется буквально постоянно, и на нее надо постоянно реагировать, причем самостоятельно и быстро. У нас ведь нет отдельных координаторов. "Ответственный" телефон, на который звонят социальные работники и врачи, больные и их родные, коллеги, аптеки, больницы, каждый день берет кто-то из медсестер, и ей приходится со всеми проблемами разбираться параллельно с той работой, которая на ее ресурсе. Это неправильно, я считаю, но это - наша реальность. По идее, на все бригады хватило бы одного координатора, который сидел бы в офисе и мог заниматься только этой работой.

Куча времени еще уходит на составление листов-графиков на неделю, занесение списков на ресурсы работников, координация списков между бригадами. На выходные делаются отдельные списки, потому что работает самый минимальный минимум. От 12 до 20 обходов на человека, в зависимости от того, все ли вышли в смену. Тоже координировать, тоже заносить на ресурсы.

Причем, прелесть ситуации в том, что на каждое телодвижение у сестры должно быть разрешение. Даже чтобы капли закапать. Сдаешь практический экзамен фельдшеру, и получаешь допуск. У некоторых работников есть полный допуск, у некоторых - частичные, у некоторых вообще никакого, т.е. надо как-то распределить больных/клиентов так, чтобы у каждой медсестры было около 4 - 4,5 часов контактной работы в смену. Перемещения от одного адреса к другому не в счет.

И это тоже делается сверх основной работы.

Каждое свое перемещение мы отмечаем смартфоном.

Для меня является полнейшей мистерией, чем же занимается наша боссиха. Кажется, очень большая часть ее рабочего времени уходит на составление сводок по результатам перемещений работников. Ведь каждое наше движение отпечатано в компьютерной памяти.

А еще мы делаем кучу конторской работы на каждого пациента/клиента, "ответственной сестрой" которого каждая из нас является. У меня таких "подответственых" уже восемь. Завести папку, составить файлы, реестры, программы ухода...

У каждой есть еще дополнительная "ответственность. Я, например, отвечаю за заказ всяких прибамбасов для тех, кто страдает недержаниями. Тоже своя система, далеко не очевидная для любого.

Как вы думаете, какое качество ухода за конкретными больными можно в такой кутерьме обеспечить? Верьте или нет, но терпимое. Особенно по будням. В выходные может оказаться так, что выдать утренние лекарства последнему в списке утренних обходов медсестра успевает только в районе полудня. Вечером, соответственно, вечерние лекарства кто-то получит около 16 часов, а кто-то - около 21. Но в целом все довольно неплохо.

Секрет в том, что мы задвигаем конторские свои обязанности, справедливо полагая, что живые люди как бы главнее. И потом из обязанностей выбираем те, которые для наших больных важнее. Скажем, если кого-то надо активно продвигать в больницу или в хоспис, то там есть определенная процедура бумажной волокиты, которая должна делаться регулярно.

Нас за манкирование бумажными тонкостями ругают. Вернее, поругивают. Знаете, когда выговаривают, но улыбаются и чуть ли не подмигивают. Потому что все знают, что на 100% охватить то, что в наше время навалено на плечи ухода за больными на дому - невозможно от слова вообще. И бюджеты в ближайшие годы еще сильнее уменьшатся за счет того, что денег на наш сектор дополнительных не дадут, а нагрузка будет продолжать расти.

Какого рожна мы еще все не поразбегались с этих галер? Причин несколько. В здравоохранении легких мест просто нет. Далее, именно наши галеры берут людей на постоянную вакансию. Более легкие галеры берут только на пару месяцев за раз, и потом продлевают, и продлевают, и продлевают... Годами. При такой системе легче избавиться от часто болеющих, и не надо брать заместителей на время отпуска, да и сами отпуска с каждого продления начинаются с нуля, то есть не надо оплачивать и летний отпуск работника. В оплате больничных тоже есть тонкость: проработал меньше 2 месяцев - оплатят только 2 недели, а остальное оплатит другая организация и по другому тарифу, с зарплатой не связанному. Короче, временные работники выгодны, а постоянные временные неоценимы - умеют всё и выгодны при этом.

И, наконец, нигде нет такой автономии, как на наших галерах. Ты никогда не знаешь, что тебя встретит за очередной дверью, которую ты открываешь. Ты оказываешься один на один с ситуацией, которую ты должен решить. Иногда это очень легко, иногда - сложно и времязанимательно. Иногда от этого дурдома на стенки лезешь, иногда становится даже интересно, какую нагрузку способна вынести отдельно взятая медсестра. Оказывается, огромную.

@темы: истории о медицине

---

Долго ж оно идет...

А какое ваше Лето?

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

The White Queen

rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=4467714
Даже с переводом.

Я в полном восторге.

Допустим, по книге "злым гением" был Гастингс, не Варвик, но в сериале надо как-то объяснить непримиримую ненависть между Лиз Вудвилл и Варвиком. Принцесса Бона, конечно, никогда не могла быть в Лондоне, и никто не унижал графиню Сесилию - тем более, что до коронации Лиз королевой технически не являлась.

Тем не менее, серия великолепна, сыграна и любовь, и привязанность Риверсов друг к другу.

@темы: "экранизации vs каноны"

---

Томас Кромвель - 20

Трудно сказать, какой бес попутал Кромвеля пуститься в лирические восхваления прелестей Анны Клевской, которую он в жизни не видел. Вряд ли сэр Томас даже задумывался над тем, какого типа женщины королю нравились. Впрочем, невест для Гарри вне его королевства оказалось не густо, так что и задумываться было не о чем.



Уже первый взгляд любого царедворца, знающего короля, на Анну Клевскую оценил бы безнадежность предприятия. Анна выглядела старше своего возраста, но само по себе это короля бы не отпугнуло. В обозримой до 1540 года истории он с молоденькими девушками не путался. Да и вообще, по сравнению с прочими коронованными властелинами Европы английский король выглядел чуть ли не монахом. Вряд ли отпугнула бы его смугловатая кожа невесты – Анна Болейн была отнюдь не Белоснежкой. Но эти штрихи, вместе с крупным и расширяющимся к кончику носу, общим мрачным выражением лица, оспинками на щеках, вместе со скучным и неуклюжим видом, вызвали у короля мгновенное отвращение. В общем, на свой портрет дама была не похожа.



После того, как король подхватился внезапно нагрянуть к неторопливо движущейся невесте и получил от увиденного эмоциональный шок, Кромвелю досталось крепко, причем досталось даже в плане физическом, что довольно унизительно для человека его статуса и его возраста. Большой Гарри, внезапно понявший в полной мере, в какой ловушке он оказался, своего главного советчика просто поколотил. Учитывая размера короля и убойную силу его рук, можно с уверенностью сказать, что полностью контроля его величество все-таки не потерял, иначе сэра Томаса из кабинета Гарри вынесли бы в ближайшую часовенку – отпевать.

Впрочем, в тот момент ничего нельзя было исправить. Свадьба уже была назначена на 6 января 1540 года, уже готовились торжества, уже всё было расписано тем же Кромвелем – вплоть до того, как должны быть одеты придворные. Король на глазах своих подданных вел себя прилично, полностью соблюдая протокол и выжимая из себя любезность. Почувствовала ли Анна, что ее грядущий супруг видеть ее не может? Возможно, нет. Пусть она выросла в условиях культурного двора и дурочкой, разумеется, не была, братца будущая королева Англии боялась больше, чем короля Англии, и это уже говорит о многом. Скорее всего, девушка не была избалована приветливостью обращения. Но и она повела себя на людях так, как подобает вышколенной принцессе, так что официальная часть встречи короля со своей невестой прошла идеально.

Оставшись со своими, Гарри снова начал бесноваться. Ему всегда нравились не слишком высокие, пухленькие, страстные, умные, изящно ведущие себя женщины с изюминкой. Анна была простовата, тяжеловесна, и даже если она обладала умом (позже выяснилось, что обладала, хотя бы практическим), то показать этого не могла – с королем у них общего языка не было. Кромвель, не потерявший ни грамма самоуверенности, утихомирил короля рапортом, что император Чарльз был более чем тепло принят королем Франциском на пути в Гент. Так что лучше показать этим интриганам, что Англия вовсе не изолирована политически, и брак с принцессой Клевской был именно политической декларацией. Плюс, Англия нуждалась в «запасном» наследнике престола.

Король все это знал, конечно. И даже поблагодарил Кромвеля за заботу о государстве. Но не стоит забывать, что в тот период Гарри уже имел, благодаря тому же Кромвелю, настолько большую свободу решать самостоятельно вопросы о судьбе нации, что ему казалось совершенно невыносимой невозможность решить вопрос, который касался лично его наиболее интимно. Вопрос о том, кто будет делить с ним постель. «Бедняк счастливее принца, - стонал он. – потому что принцу приходится брать то, что ему приносят другие, а бедняк выбирает сам». «Неужели я должен сам надевать на себя это ярмо?!» - спрашивал он Кромвеля. Ярмо, конечно, пришлось надеть, и это неприятнейшим образом стало ассоциироваться у короля с Кромвелем.

Ничего хорошего из этого, конечно, не вышло. На следующее после свадьбы утро именно Кромвелю пришлось выслушивать злые комментарии короля самого интимного свойства. Ни о каком «запасном» принце речь идти не могла. Король был, все-таки, не племенным жеребцом, а обычным человеком с обычными человеческими чувствами, и именно с этой своей женой никаких интимных отношений он иметь не мог – слишком сильным было отвращение. Но кулисы нормальной брачной жизни, все-таки, поддерживались. Более того, он не мог не наградить Кромвеля за организацию королевского брака. И 17 апреля 1540 года сэр Томас стал графом Эссексом и Лордом Гофмейстером. Теперь его полный титул звучал как «граф Эссекс, вице-регент и Великий Гофмейстер Англии, хранитель Малой Печати, канцлер Казначейства и Судья королевских лесов».



К тому моменту Кромвель уже точно знал, что его падение неизбежно. Слишком много власти сконцентрировалось в его руках, слишком много ответственности эта власть принесла, слишком много могущественных врагов сотворила. Еще в 1538 году, увидев, как лихо его величество уничтожил тех, с кем был связан родством и многолетней, еще со времен юности, дружбой, Кромвель собрал всех, кто относился к его хозяйству, за кого он нес личную ответственность. Напомнив им о том, на какой «скользкой поверхности» их благодетель находится, Кромвель призвал всех к осторожности и внимательности – ведь любой поступок любого члена его «фамилии» мог быть обращен против него.

Он отослал домой всех несовершеннолетних, которые служили при его дворе, всех мальчиков-певчих, дав каждому по 20 фунтов в качестве старта самостоятельной жизни. Он потихоньку распределил некоторое количество денег и земель между служащими и родичами, потому что знал, что в случае его падения всё его состояние будет конфисковано в пользу короны.

Теперь, находясь в зените славы и получая ежедневно сотни писем, выражающих полнейшую преданность самых разных людей, он не сомневался, что час его падения совсем близок. Титул графа Эссекса всегда принадлежал аристократам, и титул Лорда Гофмейстера с 1526 году принадлежал де Верам. Реакция знати на то, что оба титула в один день были даны «выскочке» была предсказуемой. И недооценивать ярость английских лордов Кромвель был не склонен.

Не говоря уже о том, что его бывший заклятый друг Норфолк теперь решительно и открыто перешел в лагерь Гардинера, в лагерь противников религиозной реформы. Для человека, знающего, что Норфолки всегда выступают на стороне короля, ситуация была яснее ясного. Политика снова сделала поворот, и Кромвелю никогда не простят разгона и разрушения монастырей, потому что именно его имя с этим ассоциировалось. Ну и что, если он только выполнял приказы короля. Король был неподсуден для своих подданных, а козел отпущения был нужен.

В марте 1540 года Гардинер устроил для короля в своем дворце роскошный обед. То ли случайно, то ли не очень, король вдруг обратил внимание на одну молодую девицу как раз в своем вкусе: каштановые волосы, умеренная пухлость, непомерная, хихикающая живость, и элегантный наряд во французском стиле.



Веселая красотка оказалась очередной племянницей герцога Норфолка, который и сам знал толк в женщинах, и понимал, какой тип женщин привлекает короля. Собственно, сама встреча могла быть и случайностью. Катрин Говард включили в штат двора Анны Клевской, и если участь, что король избегал встреч с нежеланной женой, он вполне мог раньше Катрин и не видеть. С другой стороны, для опытного царедворца устроить танцы так, чтобы именно эта барышня оказалась в центре всего, было делом элементарным.

Вряд ли кто планировал что-то серьезное. Юная Катрин в свои 18 была, что называется, «цветущей розой без шипов», по мере сил старающейся зацепить себе при дворе мужа или покровителя, который обеспечит ей приятный и необременительный брак. Скорее всего, Норфолк с Гардинером просто хотели сделать королю приятное, поддержать его самоуважение в интимной сфере, которое в данный момент, с отвратительной ему женщиной, было на нуле если не ниже. Расчет был прост до неприличия: плохой Кромвель против хороших Гардинера и Нарфолка. Кто же знал, что король дозрел до чувства, выходящего за грани флирта. Кто же знал, что он потащит Катрин со всем ее прошлым под венец, и положит этим начало многим трагедиям.

А ведь следовало бы догадаться. Его величество в своем четвертом браке был отчаянно несчастен, причем приключилось с ним это в довольно уязвимый для мрачности момент. Ему было за 40, полученные на турнирах увечья стали давать о себе знать, особенно потому, что короля разносило, как на дрожжах. Будущее казалось ему беспросветным, и вот в этой-то беспросветности зазвучал смех Катрин Говард. К тому же, она была действительно доброй девицей, наверняка старающейся доставить своему суверену радость всеми доступными ей способами – благо, неопытной малышкой она не была, и с капризными мужчинами имела дело и раньше. И король был ей благодарен. Никого и никогда он так не осыпал подарками, как Катрин и (разумеется) ее родню.

К Пасхе 1540 года Кромвель получил от короля четкое задание: он на него ярмо навесил, ему это ярмо и снимать. «Но как?», - беспомощно разводил сэр Томас руками, панически соображая, что сейчас дела его по-настоящему плохи. Король со своей новой подружкой встречались во дворце Гардинера, и этот враг Кромвеля видел короля ежедневно, в почти домашней обстановке. Впрочем, к всеобщему счастью, Анна Клевская оказалась дамой разумной, и склонной к компромиссу.



Но Гардинер был слишком опытным интриганом для того, чтобы поставить все на одну карту.

@темы: Henry VIII

---

О степени придурковатости)))

16.06.2013 в 20:13

Пишет  Белейшая Мышь:

Очень, очень ценный пост

Перечитывать почаще, местами учить наизусть.

16.06.2013 в 18:47

Пишет  Цзинши:
Простейший способ поставить себе диагноз и оценить степень своей адекватности.
«Не дай мне бог сойти с ума. Нет, легче посох и сума; нет, легче труд и глад»,
— ужасался Александр Сергеевич Пушкин.
Легкая шизанутость придает человеку шарм, тяжелая называется уже еб**тостью и сопровождается остракизмом. Не упустите раннюю стадию вашего волшебного превращения, на которой процесс еще можно остановить.
Практикующий психолог Наталья Белоусова предлагает читателям сравнить свое поведение с признаками надвигающегося угасания разума.
1. ВЫ НАСМЕХАЕТЕСЬ НАД ГЛУПЫМИ ЛЮДЬМИ
Смеяться над убогими и презирать скудоумных — нормальное явление в обществе, построенном по иерархическому принципу, в период культа интеллекта. Но всему есть предел. У нормального человека в поле зрения значительно больше приятных, познавательных и конструктивных вещей, чем примеров упадка и гниения. Если ваша лента состоит сплошь из смешных дебилов, задумайтесь. То, что вы с радостью глумитесь над новыми приключениями овуляшек и подписаны на весь пафосный неадекват страны, отражает вашу собственную неуверенность в себе и неприкаянность по жизни. Представьте Джобса, сидящего на женском форуме. Вообразите Черчилля, клеймящего необразованность простонародья. Понятно?
2. РАНЬШЕ ВСЕ БЫЛО ОХРЕНИТЕЛЬНОЕ, А ТЕПЕРЬ ВСЕ УНЫЛОЕ
Это преждевременная старость и признак снижения интеллектуального уровня. Во все времена всё примерно одинаковое, отличается лишь наше восприятие тех или иных явлений. Поэтому нам так дороги штуки из детства, поэтому в юности даже рутинные события овеяны романтикой. Потом свежий взгляд замыливается, гормоны успокаиваются, и восторженная молодежь со своими новомодными выдумками постепенно начинает раздражать. Нормальные люди борются с этим и стараются беситься исключительно аргументированно. Артемий Лебедев, подводящий логический базис под очередной предмет своей ненависти — нормален. Вася Пупкин, ноющий «все современные сериалы говно, лучше „Альфа“ так ничего и не сняли» — в группе риска.

3. ВЫ НЕ ПОНИМАЕТЕ, ПОЧЕМУ ВСЕМ ТАК ИНТЕРЕСНО
Все прутся от Ланы Дель Рей или считают, что это трансвестит без голоса. Всех раздражает гарлем шейк, а у некоторых есть десяток любимых роликов. Все оценили новый законопроект о запрете торговли по четвергам водкой возле кладбищ как нужный или несправедливый. Вы обо всем этом слышали только краем уха, у вас не возникает даже мысли о том, чтобы узнать предмет всеобщего обсуждения поподробнее, вы со стоном отмахиваетесь от подобных разговоров. Если такое происходит часто, то это признак отстраненности от общества. Не обязательно быть в курсе всего, что интересует сограждан или вашу возрастную группу. Но намеренно игнорировать громкие темы — противоестественно.

4. ВЫ ПОМЕШАНЫ НА ЖИВОТНЫХ
Когда человек ценит животных больше, чем людей, для психолога это всегда звоночек. Помешательство взрослого человека на каком-то конкретном звере попахивает эскапизмом, отождествлением себя с эволюционно чужеродным элементом и шизофренией. Если у вас почта начинается с «dyatel2001», вы знаете тридцать видов дятлов, собираете пинборды с ними и все знакомые в курсе, что на день рождения вам нужно дарить что-нибудь с дятлами, у нас явно проблема.

5. ВЫ ОБЛИЧАЕТЕ ТЕХ, КЕМ НЕДАВНО БЫЛИ САМИ
Бывший алкоголик в завязке, который презрительно отзывается о периодически пьющих друзьях, и бывшая ярая феминистка, которая норовит выдать замуж всех подруг — классические примеры. В том же списке: похудевший ненавистник толстых, свежекрещенный агностик, чайлд-фри на третьем месяце, бывший принципиальный безработный, ныне яппи. Поймите одно — здесь нет правых и виноватых, а есть только тот или иной выбор. Яростное привлечение заблудших на свою сторону показывает лишь стремление человека прочнее утвердиться в новом качестве, отсечь сомнения и убедить в правильности решения самого себя.

6. У ВАС ЕСТЬ ТЕОРИЯ. КОТОРУЮ НИКТО НЕ ПОДДЕРЖИВАЕТ.
Конспирология — веселая игра ума, но если к ней относиться всерьез, недолго поехать крышей. Идеальное, как вам кажется, объяснение динамики цен на нефть в сотый раз встречено недоумевающими взглядами? Взахлеб делитесь свежими открытиями о роли ФБР и ФСБ в деле Царнаевых, а в ответ только зевки и поддакивание? Не спешите обижаться, просто отстаньте от нормальных людей и тусуйтесь на форумах для таких же сумасшедших.

7. ВЫ ВСЕГДА ЗНАЕТЕ, ГДЕ КОРЕНЬ ЗЛА
«Дрочишь, пьешь и неженат? Это Путин виноват!». Единственный правильный ответ на вопрос об ответственности за ваши проблемы — это вы. Воспитание, генетика, случай, жена, евреи, олигархи, депутаты, начальство, соседи, менталитет нации, эта страна, сложное время, экономический кризис оказывают на вашу жизнь некоторое влияние, но оно мизерно по сравнению с вашим. Если всерьез полагать, что кто-то другой управляет твоей жизнью, так недолго и в мягкую комнату угодить от бессилия.

8. ВЫ СТАЛИ ХУЖЕ ВЫГЛЯДЕТЬ И ХУЖЕ СЕБЯ ЧУВСТВОВАТЬ
Вам не 70 и вы не больны раком, но целый день лежите, а знакомые отказываются ходить с вами в люди. Скорее всего, что-то пошло не так, и вы упустили этот момент. Опуститься можно не только из-за кризиса мировоззрения или трудностей с социализацией, а и элементарно от лени, сидячего образа жизни и неправильного питания, помноженного на апатию. Отложите кокаин и подойдите к зеркалу. Все зубы на месте? Сколько лет вашей кофте? Давно перестали влезать в брюки? У вас слепой парикмахер?

9. ВЫ СЛУШАЕТЕ ОДНО И ТОЖЕ. ПЕРЕСМАТРИВАЕТЕ ФИЛЬМЫ, ПОВТОРЯЕТЕ ШУТКИ
Фиксация на предмете характерна для целого ряда психических расстройств. И наоборот — открытость человека к новому, способность к радостному познанию служит признаком душевного здоровья. Неделю слушать на репите зацепивший новый альбом — нормально. Полгода не обновлять содержимое плеера — плохо. Шутка, повторяемая больше двух раз на одну и ту же аудиторию, вопиет о потере адекватности.

10. В ГЛУБИНЕ ДУШИ ВЫ СЧИТАЕТЕ, ЧТО ВАС НЕДООЦЕНИВАЮТ
Спешу огорчить вас — вы стоите ровно столько, сколько за вас заплатили. Где-то в фантазиях все может быть иначе, но здесь, в реальности, дела обстоят именно так. Хлеб стоит 30 рублей. Почему? Потому, что за него платят 30 рублей. Так и вы. Смиритесь и живите, или станьте лучше, и вас оценят выше.

Источник




Я лично дала себе 2 из 10. Вот почему:

3. ВЫ НЕ ПОНИМАЕТЕ, ПОЧЕМУ ВСЕМ ТАК ИНТЕРЕСНО. Не понимаю, не люблю Кимбербрбр, не умею пускать слезу над жуткими, дергающимися гифками всеобщих любимцев, мне от них жутко. Но по темам, которые интересны мне - в курсе. Поэтому 0,5.

4. ВЫ ПОМЕШАНЫ НА ЖИВОТНЫХ. Мне на зверей приятнее смотреть. Они красивее и приятнее на ощупь, чем люди. Но я не буду одевать своего кота в сапоги, и требовать от него пользования ножом и вилкой, да и с человеками у меня более или менее, так что 0,5.

8. ВЫ СТАЛИ ХУЖЕ ВЫГЛЯДЕТЬ И ХУЖЕ СЕБЯ ЧУВСТВОВАТЬ. Вот здесь надо бы 2 дать, а не 1, но если 1/1 - то ДА! И если от первых двух придурей я отказываться не собираюсь, с третьей надо что-то делать.

А что у вас, дорогие мои?

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Новая фишка

Захожу на знакомый исторический британский сайт, а там вылазит окно, предлагающее мне согласиться на куки. Отказываюсь. Меня выкидывают в Гугл. Навигация без согласия на отслеживающих "блох" невозможна. Фигасе...

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Томас Кромвель - 19

В данных обстоятельствах для Кромвеля, скорее всего, стало полным сюрпризом, что на парламентском заседании 17 мая 1539 года герцог Норфолк внезапно поставил на голосование то, что впоследствии получило название «Шесть статей».

Во-первых и в-главных, первая из статей подтверждала, что тело Христово физически участвует при сакраменте во время мессы. Отрицание этого становилось самой страшной ересью, наказуемой сжиганием на костре, даже после признания ошибки, что могло спасти душу грешника, но не его тело. Остальные моменты касались целибата монахов и монахинь, запрещения браков для духовных лиц, поощрения приватных месс и святости тайны исповеди. С точки зрения реформистов, эти статьи стали «плеткой о шести концах» и поставили увесистый крест на надеждах тех, кто хотел бы видеть Англию лютеранской.

То, что в Шести статьях полностью отражались воззрения Гардинера, было бы для Кромвеля делом неприятным, но лишенным драматизма. Хуже было то, что его демарш, имеющий целью столкнуть носами его величество и милорда епископа, провалился. Но еще хуже было то, что подобный документ просто не мог быть поставлен на голосование без того, чтобы над ним не поработал король. Действительно, поработал – нынче в Британской библиотеке есть черновик проекта, собственноручно во многих местах исправленный королем (как известно, герцог Норфолк был натурой, поэтически увлекающейся, и стиль его проектов был хотя и чудесен, но далек от канцелярского).

Если учесть, что Кромвель уже многие годы был вторым лицом в королевстве, то внезапное для него появление такого серьезного документа, требующего серьезной и довольно длительной работы полной секретности, не могло его не встревожить.

С другой стороны, обширность шпионской сети Кромвеля была легендарной. Могло ли случиться так, что приватные посиделки короля, герцога Норфолка и епископа Гардинера ускользнули от внимания этой сети? Верится слабо. Может быть, что Кромвелю эти Шесть статей были просто-напросто безразличны. Что бы потом о нем ни говорили, реформистом он никогда не был. Вера его была традиционной, католической – такой же, как и у короля, и у Норфолка, и у Гардинера. Все они были добрыми католиками, не желавшими подчиняться далекой и зачастую враждебной национальным интересам власти папского престола.

Кромвелю следовало бы обеспокоиться, тем не менее. Религиозные вопросы были его епархией, и ни чрезвычайная занятость, ни пошатнувшееся той весной здоровье не могли быть причиной того, что его «освободили» от участия в проекте.

Не участвовал Кромвель и в дебатах, развернувшихся в парламенте 19 – 21 мая. А ведь против этого закона, испросив королевского разрешения, выступил даже уклончивый Кранмер! Более того, сам Большой Гарри усидчиво присутствовал на заседаниях каждый день, и усердно принимал участие в прениях. Да, его личное участие практически гарантировало то, что закон пройдет, но, судя по более поздним комментариям участников того парламента, король действительно выставлял аргументы, и делал это грамотно.

Впрочем, после принятия закона 28 июня 1539 года, компания в составе короля, Кранмера, Кромвеля, и герцогов Норфолка и Саффолка собралась на неформальный обед в Ламберт Палас. Словно и не было никакой размолвки.

Но размолвка, все-таки, была. Кромвель, решив оказать поддержку подавленному Кранмеру, начал его расхваливать, сравнивая с Волси, который «потерял друзей из-за высокомерия и гордости», тогда как Кранмер «покорил своих врагов добротой и кротостью».

Норфолк фыркнул, что кому, как ни Кромвелю знать привычки покойного архиепископа.

Кромвель вспыхнул и возразил, что да, он работал на Волси, но никогда не одобрял его методов. Кроме того, он никогда не был от Волси в таком восторге, чтобы выслуживаться ради него в Риме, как это делал в свое время Норфолк. Еще бы, ведь стань Волси папой, Норфолк стал бы Лордом Адмиралом. Норфолк разразился проклятиями, и этот эпизод положил конец их дружеским отношениям, которые длились много лет.

Отчасти жаль, что Кромвель и Норфолк поссорились. Кранмер, трусливо уславший прочь свою жену, после принятия Шести статей, этой ссоры не стоил. Впрочем, дальнейшее развитие событий показало, что Кромвель был просто раздражен принятием Шести статей, отсюда и выражение симпатии тому, кто хотя бы теоретически попытался возразить возведению их в статус закона. Потому что в террор этот закон не перерос только благодаря влиянию Кромвеля.

Нет, он не сочувствовал женатым духовникам. Через два года он заметил французскому послу Марильяку, что если что-то вызывало у него большей протест, чем папская супремация, так это именно духовенство, состоящее в браке и имеющее наследников, которым будут передаваться значительные средства и положение в обществе. С его точки зрения, какой-то баланс силы в отношениях между королем и его лордами еще можно было создать, но вмешательство наследственного, а не назначаемого духовенства, могло ввергнуть королевство в хаос.

Причиной того, что Кромвель не участвовал в парламентских дебатах, была его уверенность в том, что дебаты бессмысленны, а бессмысленными делами он заниматься не любил.

Он достаточно знал своего заклятого приятеля Норфолка, всегда держащего нос по ветру, чтобы понять, что король решил. Причем, как почти всегда, последствия его решения интересовали Гарри слабо. Вот результаты – да, но не детали. Что бы ни думал Кромвель о еретиках, женатых попах и прочем, террора он допускать был не расположен.

На тот момент в королевстве около трех сотен священников состояли в браке. Большинство, как Кранмер, просто услали жен с глаз подальше. Хочется верить, что хотя бы обеспечив как-то жизнь женщин, вдруг рухнувших из состояния респектабельного брака в положение непонятно кого. Некоторые сбежали вместе с женами в лютеранские государства Германии, потеряв все, кроме жизни.

Кромвель, как обычно без лишних эмоций и паблисити, организовывал побеги тем, о чьих арестах было вынесено решение. Скорее всего, не делая из этого секрета, и вполне возможно, что с ведома короля, который, по представлению Кромвеля, объявил генеральную амнистию пяти сотням арестованных. В любом случае, несмотря на массовые аресты, величайший шум и жуткие угрозы, по Шести статьям были казнены всего шестеро.

Для сравнения, дам пример того, как действовал в тех же обстоятельствах Кранмер, который, как раз, протестантом и реформистом был, в отличие от Кромвеля.

Кранмер, разумеется, писал трактат для короля. Он просил Гарри отменить Шесть статей, приводя бесчисленные цитаты и аргументы. Потом вручил свое послание секретарю, и секретарь отправился в Ламбет – на лодке, по реке. В лодке были и другие пассажиры, которые отправлялись в Саутварк поглазеть на медвежий бой.
Когда они причалили, один из медведей сорвался с цепи, и кинулся к реке, преследуемый собаками. В результате паники лодка, на которой был секретарь, опрокинулась. Не факт, что этот Ральф Морис умел плавать. Во всяком случае, когда его вытащили на берег, бумаг Кранмера при нем не оказалось. Долг он, правда, не забыл, и потребовал, чтобы хозяин медведя выловил для него бумаги, которые тот, выудив из реки, внезапно передал в руки священника, стоявшего рядом.

Возможно, он опознал секретаря Кранмера, возможно, ему просто показалось подозрительным беспокойство почти утопленника о каких-то бумагах. Священник, пробежав глазами текст, сообщил окружающим, что это – страшная ересь, направленная против Шести статей, и тот, у кого она была найдена, должен быть арестован.

Секретарь заверещал, что текст не его, а его работодателя, архиепископа Кранмера, и вообще он требует, чтобы с вопросом разбирался Кромвель. Надо признать, что ужас его имел основание, потому что за такую ересь ему грозила смертная казнь.

Ну, по пути в Вестминстер Кромвель увидел, что хозяин медведя, у которого по-прежнему находились спасенные из реки бумаги, переговаривается с одним из врагов Кранмера, явно с намерением бумаги ему продать. Кромвель выхватил опасный документ из рук барыги, рявкнул, что тот вмешивается в дела Тайного совета, и пригрозил всяческими напастями. Тем не менее, весь Лондон узнал о случившемся, и, разумеется, о случившемся быстро узнал король. И узнал в свете, для Кромвеля невыгодном.

Одни неприятности окружающим от этого Кранмера.

И все это время параллельно Кромвель занимался вопросом женитьбы короля, чья международная репутация с каждым месяцем становилась все более жуткой.

@темы: Henry VIII

---

...тот здоровеньким помрет

Ну что, изготовились результаты медосмотра и узи. В космос запускать можно,

и тд

если ноги в костюм влезут. Люди, у меня вообще ни одного отклонения "в организьме" нет. В наше время такого не бывает, но в моем случае бывает. Я не знаю, как эта "организьма" при таком безжалостном и небрежном юзании не скопытилась еще лет десять назад, но, видно, спроектирована изначально на вечность.

Врач - юмористка. "Узи... - говорит. - Ничего страшного узи не показало". Я ей: "А из нестрашного?". "Ну... желудок там... есть. Кишки - полный набор. Печенка на месте, селезенка тоже. О, и даже поджелудочная! И никаких камней нигде. Не увеличено ничего... Надо же!"

Из менее приятного. В связи с тем, что болящий здоров, распухающие ноги считаются косметическим дефектом, а не проблемой здоровья. То есть, чинить - за свой счет. Компрессия, лимфомассаж, пилатес... Ну и что там еще частники предлагают. Несмотря на то, что наше рабочее медобслуживание должно превентировать заболевания, а не только лечить, денег на эту роскошь у государства давным-давно нет. У меня - тоже нет

Ежли проблеме искать объяснение эзотерическое (или как его там), то источник проблемы лежит в том, что я пру напролом в неправильном направлении. Возможно. Но как бы альтернатив не вижу, в этой профессии легких должностей нет, да и не зависят отеки от нагрузки, проверено. К тому же, я люблю свою работу.

В качестве сплетни. Моя бывшая однокурсница уже несколько месяцев сидит на диете. На 600 ккал в сутки, что означает, что "питается" она пакетиками низкокалорийных смесей. Говорит, что похудела на 15 кг. Честно говоря, внешне это практически не заметно. Это на фигуре. А вот лицом она постарела. Год назад она на 10 лет моложе своих лет выглядела, со всеми этими килограммами. А теперь на лице начал проглядывать возраст. Не морщины, нет. Именно Возраст.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Это совершенно ненормально!

Тот шквал эмоций по поводу гомосексуальных отношений, браков, регистраций, венчаний, усыновлений - он настолько ненормален, что начинает напоминать массовый психоз. Люди добрые, да чего же это так всех резко взволновали дела довольно невеликого меньшинства, которое всегда было, и как бы никому не мешало раньше? Ну разве что в качестве темы для холивара.

Такое впечатление, что даже известие о том, что Штаты уже лет семь контролируют всю частную инфу, идущую через твиттеры, смартфоны, гуглы и фейсбуки, никого особо не заинтересовало. Хотя эта новость касается всех. А вот вопрос о том, кто, на ком и каким образом женится, касается только новобрачных.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Томас Кромвель - 18

Несомненно, и эта идея относительно того, чтобы королевское слово немедленно становилось законом, принадлежала лично королю Генри. Для Кромвеля, на долю которого осталось проведение очередного королевского «хочу!» в жизнь, ситуация открывала некоторые возможности для маневрирования в придворном пространстве. Одним из наиболее серьезных его врагов был Гардинер. Тот самый Гардинер, который тоже вылетел из гнезда кардинала Волси, тоже был по происхождению разночинцем, и тоже был очень близок королю. Но если про Кромвеля можно сказать, что он был для короля "yes-man", то Гардинер очень часто оказывался в роли "no-man".

В любом случае, Кромвель не был бы Кромвелем, если бы он не попытался обратить особенности своего соперника против самого соперника. Гардинер был внезапно вызван в Хемптон Корт, где его встретили и король Гарри, и Кромвель. Кромвель в лоб спросил Гардинера, что тот думает о законе, который выносится на заседание парламента. «Ответь ему», - приказал король. Но Гардинер ответил не Кромвелю, он ответил королю: «я читал о королях, воля которых была законом, но сделать закон своей волей – более надежный и достойный путь для короля». Короче говоря, Гардинер оставался всегда Гардинером, в этом Кромвель не ошибся. Как не ошибся он и в реакции Гарри: король молча повернулся к Гардинеру спиной.

Дело оставалось за малым: провести закон через парламент. Разумеется, состав парламента был подобран Кромвелем заранее, как раз таким, который был наиболее уязвим перед волей короля. Тем не менее, первую версию закона задробили обе палаты. Кромвель кое-что добавил, кое-что сформулировал по-другому, и снова поставил закон на голосование. И его снова завернули. Что ж, оставалось частное воздействие на парламентариев, и Кромвель засучил рукава. В конце июня 1539 года закон, пристойно задрапированный в общие выражения», был принят обеими палатами.

Нет, король, конечно, не получил абсолютной власти. Он не мог сам ни приговорить к смерти, ни заключить в тюрьму, ни конфисковать чье-то имущество. Для подобных действий нужен был обвинительный вердикт Звездной палаты и одобрение королевского совета большинством голосов. Тем не менее, процедура обвинения становилась гораздо, гораздо более быстрой и более предсказуемой. Первой жертвой нового права короля стала престарелая графиня Салсбери.

Кромвель мог торжествовать, тем более, что он не забыл в новом законе и себя. Отныне он, в амплуа королевского секретаря, сидел на совете выше всех баронов. А в роли вице-регента короля по экклезиастическим вопросам, Кромвель стал главнее архиепископа Кентерберийского. То ли ему надоели замечания насчет «выскочки», то ли просто захотелось не одной только реальной власти, но и престижа тоже.

Впрочем, легко судить и осуждать. На самом деле, могло быть и так, что Кромвель и в этом продолжал заниматься тем, что было его работой: делал управление страной мобильным и быстрым в преддверье… чего? Военного конфликта, который, как он предполагал, был неизбежен – раньше или позже. Патриотизм англичанам был свойственен и так, но разжечь его до предела стало делом чести для неугомонного Кромвеля. А что может быть для этой цели лучше, чем парад! В те времена у короля еще не было регулярной армии, и, тем более, такой армии не было у Кромвеля, но у него были деньги.

И 8 мая 1539 года тысячи лондонцев в возрасте от 16 до 60 тремя батальонами прошли через город под барабанный бой и флейты, вооруженные и приодетые на военный лад. Король наблюдал за парадом, находясь у ворот Вестминстера, гордый до слез. Длился парад с девяти утра до пяти вечера. Кромвелю это обошлось в 44 000 фунтов на современные деньги, и все до последнего пенса он заплатил из своего кармана.

А 17 июня счастливые лондонцы смогли увидеть другой грандиозный спектакль, устроенный Кромвелем. Спектакль проходил на реке, и демонстрировал противостояние Англии и Святейшего Престола. Совершенно всерьез две баржи гоняли друг друга и их команды сражались от Вестминстерского моста до Королевского моста. И пусть результат был предсказуем, и никто из участников, к разочарованию зрителей, не утонул, демонстрация победы Англии под папской властью была принята на ура. Как обычно в таких случаях, мода быстро распространилась. Марильяк, французский посол, раздраженно писал, что теперь в Англии ни один деревенский праздник не обходился без того, чтобы там не разыгрывали бы чего-то в вышеописанном роде, хоть и с меньшим блеском, несомненно.

Кромвель покровительствовал драматургам (и, по совместительству, духовным лицам) Ричарду Морисону и Джону Бойлу. Первому принадлежит мысль о том, что если народу достаточно активно показывать в виде пьес нравоучения, то народ усвоит идею радостно и крепко. Второй был замечателен тем, что писал свои пьесы не только для народа, но и народным языком, абсолютно не чураясь крепких выражений. Жаль, что его версию «Короля Джона» нынче не посмотреть. Несомненно, она была гораздо ближе к исходным обстоятельствам в языковом оформлении, нежели шекспировская версия. Король Джон ведь любил и сам сказать, как припечатать.

Бойл и еще одну историческую пьесу написал, «Традиция Томаса Бекета». Не стоит недооценивать важность данной драматургии – это был шаг от аллегорий к описанию реальных исторических персонажей. Группу актеров, игравших пьесы Бойла, тоже содержал Кромвель.

Не только пьесы, конечно, были пущены в ход государственной пропагандой. Памфлет, обращенный против «врагов государства» всегда был, есть, и будет наилучшим средством, при помощи которого можно быстро создать у народа определенное мнение по вопросу.

В начале 1539 года Морисон писал памфлеты на Кортни, Невиллов, кардинала Поля. Англия в них рисовалась местом обетованным, спокойным и безопасным островом в бурном море европейских проблем – благодаря мудрости короля, разумеется.

Весной 1539 года Морисон перешел к памфлетам патриотическим – благо, было о ком писать, король Генри Пятый, единственный действительно коронованный французской короной, всегда служил источником национальной гордости и примером, призывающим к соответствующему уровню мужества и дерзости. Впрочем, был коронован этой короной и его сын, но бедолага отнюдь не покрыл себя славой после коронации, а стало быть, и говорить о нем было нечего.
Морисона тоже содержал Кромвель, хотя была у него и какая-то церковная должность.

В чем была несомненная заслуга Кромвеля перед нацией, так это в том, что он отнюдь не ограничивался широкими кампаниями, объясняющими подданным его величества, как им надлежит думать. Под его руководством, подданные его величества снабжались всеми первоисточниками, как то законами, объявлениями и указами, в печатном виде и в достаточных количествах. Кромвель считал гласность лучшим оружием против слухов и всякой активности, этими слухами порождаемой. Люди знали, по каким законам им следует жить, и о том, какие наказания следуют за нарушения – попробуй-ка любой лорд в подобных условиях проявить самодурство.

Помимо всего прочего, в королевстве завершался роспуск монастырей, не смотря на протесты сидевших в парламенте церковников. К тому моменту в королевстве остались только самые сильные, самые богатые монастыри, и было бы наивно предполагать, что их богатства не заинтересуют государственную машину. Наверняка самые умные аббаты, откупившиеся в свое время от роспуска, использовали образовавшиеся годы передышки для постепенного распределения предметов искусства среди своих покровителей, и подумали о том, как братья будут жить после того, как их дома перестанут существовать.

Но не все были достаточно осторожны. Аббат бенедиктинского монастыря в Глостонбери угодил в Тауэр за то, что у него под полом нашли записки, в которых тот излагал свои соображения против королевского развода чуть ли не десятилетней давности. Там же нашлась составленная аббатом биография Томаса Бекета, что тоже, по законам 1539 года, было противозаконно.

То ли у кого-то была очень хорошая память, то ли агенты Кромвеля действовали по чье-то наводке (они нашли также и тайники с деньгами и ценностями), то ли хорошие профессионалы знали, где и как искать. Аббат был осужден и казнен самым варварским образом, хотя он был очень стар и очень болен. Та же участь постигла и аббата из Ридинга Хью Кука – не помогло и то, что он уже несколько лет платил Кромвелю по 13 фунтов. Казнили священников немилосердно, даже за бессильные угрозы в стиле «Бог вас накажет».

Кромвель был на вершине власти.

@темы: Henry VIII

---

Тестотипология

Спасибо  Кэналлийский Воронёнок за наводку.

Это забавный тест, но в нем есть один момент: отвечать надо не так, как считаешь правильным, а так, как действуешь в реальной жизни.

многабуквовый размышлизм по поводу

По идее, многие из нас не считают мнение окружающих о своей персоне важным. На самом же деле, я встречала крайне редко людей, для которых почти сознательный эпатаж окружающих был нормой жизни. Более того, есть сильное подозрение, что эти люди маскировали свою несостоятельность придерживаться нормы эпатажем. Речь идет об алкоголе и алкашах явных, свою зависимость демонстрирующих, но еще не опустившихся на дно. Они будут радостно всем рассказывать об очередной вечеринке, закончившейся "мордой в тарелке", но суть-то в том, что по-другому они уже не могут, так что все, что им остается - это делать попытки представить свой порок чем-то привлекательным.

На самом деле, то, что о нас думают окружающие - важно. Не верю, что кто-то радостно воспримет известие о том, что окружающие считают его идиотом, полным лузером или психом.

Далее - понятие успешности. Карьеристов я тоже маловато в жизни видела. Но почти каждый, кто только в состоянии, стремится к соответствию определенным критериям успешности. Например, иметь работу - это успех, быть безработным - это уже вылететь из системы координат. Иметь определенное образование, выглядеть здоровым и чистым, быть адекватным и приветливым, быть успешным в том, что делаешь, не иметь в анамнезе серьезных (или отслеживаемых, если точнее) неприятностей - это координаты, по которым нас судят, и по которым мы сами себя судим.

Конечно, есть маргинальные системы координат успешности. Например, те, в которых имеет значение только внешнее, и какие-либо моральные тормоза отсутствуют вообще. Часы от Картье - координата, а уж каким путем и/или какой ценой они оказались на запястьи - не имеет значения.

Более того, в каждой диаспоре - свои координаты успешности. Координаты людей искусства не годятся для диаспоры преподавателей.

В общем, именно в этом дело с тестом, отвечать надо по реалиям, а не по фанабериям. Я вот где-то точно себя или недооценила с ответом, или переоценила, потому что ни к кому из нижеприведенных представителей единорожьего клана я не испытываю ни малейшей эмоциональной привязки.

Итак, тест Вас определил, как: Единорог

Каталог: Бестия Линейка: Эмоциональной активности Описание типа: Общее свойство - специфическая вязкость, или цепкость, позволяющая удерживать внимание на предмете до тех пор, пока не будет принято ОСОЗНАННОЕ решение о смещении фокуса внимания. Второе, не менее яркое свойство, однозначно отличающее тип - бурная эмоциональная реакция на любое значимое событие, высказывание, изменение... Чувствительность к изменениям в окружающей действительности - тоже одно из важных свойств типа. Выносливость - еще одно свойство типа, базируется у Единорога на инстинкте самосохранения. Единорог может сделать для достижения гармонии в своей реальности много - очень много - только потому, что если он этого не сделает,ему же будет хуже, и не просто хуже, а полная ему выйдет беда. И в программу защиты себя от неприятных/вредных влияний среды единорог может вложить столько сил... лошадь помрет от зависти. Любовь - одно из основных условий жизни и даже просто существования Единорога Им не страшно попадать в зависимость от партнера. Они потеряют интерес к азартным играм ровно в тот момент, когда игра перестанет приносить удовольствие острых и новых ощущений. Прерванный процесс для единорога - причина ОЧЕНЬ острых неприятных ощущений и эмоций. Описание линейки: Ведущая тенденция — эмоции. Только эмоции позволяют чувствовать себя живыми. Эмоции создают вовлеченность в ситуацию, позволяют осмыслить даже ту информацию, которая исходно безэмоциональна (а-ля сопромат). Комфортная эмоциональная среда с достаточным количеством позволяет хорошо себя чувствовать и ощущать жизнь как насыщенную и полноценную. Я думаю, что я отношусь к этой линейке, потому что… я люблю прекрасное, и я эмоционален. (Про любовь к прекрасному берется из описаний эльфов). Мне важен эмоциональный комфорт. На самом деле, вы относитесь к этой линейке только если: вы без эмоций затрудняетесь с принятием решений, формированием отношения к явлению, провисает обучение и общение. То есть дело не в том, что делается, а в том, что никакая деятельность толком не получается без эмоциональной вовлеченности. Кто я и что я тут делаю, если у меня нет эмоционального отношения к ситуации?! Другими словами, когда речь об эмолинейке, то эмоции — запускают деятельность — критичны для деятельности Описание каталога: Ключевое: двухфазный режим, однозадачность; ПОИСК СХЕМЫ, выделение структуры с опорой на известное; Это действительно сила — выдерживать нервные нагрузки (или лучше сказать перегрузки?), находя способы с ними справиться: усвоение новой информации, выработка путей действия и так далее. Способность выдерживать перегрузку компенсируется избирательным вниманием и памятью. Мозг, во-первых, просто выбрасывает лишнее. А во-вторых, Бестия прежде всего стремится каждую значимую ситуацию вписать в известную картину мира: ситуацию разобрать на типовые элементы и классифицировать. Другими словами, если вашему собеседнику проще всего в ситуации выделить схему-структуру-шаблон — это Бестия. Иначе говоря, Бестия оперирует сценарными стереотипами — эта масштабизация позволяет экономить внимание и память. А вот чтобы вникнуть в детали, нужно специальное усилие. Если примером, то выучить учебник за три дня Бестии по нагрузке сопоставимо с тем, как конкретный параграф применить к конкретной ситуации с поправками на ее особенности. Выучить огромный объем - нивапрос, вникать в нюансы - ууу, это работа. Еще, когда мы говорим о силе нс, то тогда модель действий у человека будет «от дела к делу». Дело есть — имеющихся ресурсов хватит (в оптимальном режиме, дохлых не берем, ок?) на выполнение, затем импульс исчерпан полностью — перезарядка. Отсюда и двухфазный режим, который выглядит как« спим или бегаем». И отсюда же нелюбовь представителей этого каталога бросать начатое. Он фактически физиологически настроился, дал себе команду отсюда и до конца — и и все бросить? А бензин куда сливать?! Представители типа: Васильева Наталья (Элхе Ниэннах), писательница, поэтесса Гэйбл Кларк (Clark Gable), актер Кайдановский Александр, актер Кропоткин Петр, русский теоретик анархизма Мария Стюарт, королева Шотландии Мисима Юкио, писатель Невский Александр, актер, спортсмен О'Хара, Скарлетт (М. Митчелл, "Унесенные ветром" Паулюс Фридрих Вильгельм Эрнст, немецкий военачальник Сьюэлл Руфус (Rufus Sewell), актер Тарковский Андрей, режиссер Флинн Эррол (Errol Flynn), актер Чуковский Корней, писатель, переводчик

Пройти тест

@темы: "нетягостная бредь"

---

Томас Кромвель - 17

Насколько в возможность вражеского вторжения верил король Гарри, знал только он сам. Шли первые месяцы 1539 года, и он со вкусом составлял обращение к своим придворным об отправке людей в армию, называя римского папу «ядовитым идолом, врагом истины и узурпатором власти принцев».

Двор несколько нервно судачил о том, что император и французский король вот-вот отзовут своих послов из Лондона. Действительно, француз Кастильон уже сидел на дорожных сундуках. Кромвель, в качестве развлекательного тура последнего дня, сводил французского посла в оружейную палату Тауэра и зачитал несколько актов о поставках амуниции и продовольствия собирающейся армии. Француз уехал глубоко убежденным в том, что связываться с Англией в военном конфликте в высшей степени неразумно.

В принципе, Англия действительно не была беспомощной перед врагами, но к тому моменту оборонная система королевства все еще находилась в состоянии реконструкции.

Уэльс и Англия были поделены на 11 военных округов, строились круглые артиллерийские форты с углом обстрела 360 градусов (готовы были только четыре), военно-морская база в Портсмуте укреплялась двумя дополнительными фортами, и оборонные сооружения возводились на о-ве Вайт. Кромвель мобилизовал целую армию строительных рабочих, чтобы ускорить работы. В наиболее уязвимых местах обороны строились совсем простенькие преграды, типа баррикад. Повсюду устанавливались маяки. Повсюду организовывались отряды милиции, в стороне не оставались даже женщины, не говоря уж о подростках. Кому-то этот ералаш страшно нравился, кто-то считал его трагедией, но в общем и целом нация была вполне готова воевать и побеждать.

Самым большим алярмом того времени стал случай, когда разведка англичан доложила о том, что во Фландрии собралась группа из 8 000 наемников. Предполагалось, что именно они будут вторгаться в Англию. На самом же деле, солдаты фортуны просто собрались для того, чтобы примкнуть к силам императора в его войне против турок. Но то ли у них карты были не в порядке, то ли еще что, но эти наемники угодили, в конце концов, в регион Балтики.

После показательного разгрома католического Благодатного Паломничества, главной задачей Кромвеля, действовавшего, как всегда, по приказу короля, стало не допустить усиления и нажима со стороны протестантов. Кромвель возлагал очень большую надежду на публикацию официально утвержденного издания национальной Библии. В связи с этим, всем приходским священникам вменялось в обязанность напоминать своей пастве, что те не должны слушать всякие там фантазии, делать денежные подарки «идолам», или ставить им свечи.

Напоминать следовало не реже раза в три месяца. Копия Библии на английском языке должна была размещаться в церкви на видном и доступном месте, чтобы прихожане имели бы к ней свободный доступ и могли ее читать. Более того, священники были обязаны поощрять прихожан в чтении «живого слова Божьего», а если поощрений недостаточно – то и строго заставлять.

В принципе, подданные короля Гарри против этих новшеств особенно не злобствовали. Скорее всего, глубокое понимание и интерпретации библейских текстов интересовало единицы. Большинству хватало того, что усопших хоронили, за их души молились, младенцев крестили, и новобрачных венчали. А вот то, что Кромвель обязал священников вести строгий учет данных действий, было воспринято со здоровой долей настороженности. Никто не сомневался, что высший чиновник королевства мог заинтересоваться деревенскими обрядами только с одной целью – чтобы обложить их налогом.

Каких только слухов не ходило в то время. Один утверждал, что скоро ни каплуна, ни гуся, ни свинью нельзя будет съесть без того, чтобы не заплатить за это подать королю. Другой клялся, что за каждые крестины, венчание или похороны будут брать по 15 пенсов. Третий писал, что король, став главой церкви, наверняка собирается увеличить поборы по сравнению с теми, которые взымались раньше папой. Местные лорды закидывали Кромвеля рекомендациями добиться от короля четкого опровержения слухов.

Кромвель, разумеется, всеми силами старался держать короля подальше от этих проблем, потому что церковные дела были его обязанностью. Он пытался объяснять, что регистрации – мера чисто административная, имеющая своей целью просто исключить возможность родственных браков, браком между несовершеннолетними, и выявить бастардов, чтобы они потом не могли претендовать на наследство. Но люди Кромвелю не верили, потому что правительствам люди не доверяли нигде и никогда, это вовсе не мы изобрели феномен.

Священники, в свою очередь, возненавидели утвержденное издание Библии – оно слишком напоминало по стилю баллады. «Клянусь Божьими костями, я читал вам этот текст сотни тысяч раз, и лучше от этого вы не стали. А сейчас этот текст сделали таким легким, что любой мальчишка и любая девчонка смогут заучить его, как балладу или песенку. И объясните мне, ради тела Божьего, зачем в этом тексте потрачена сотня слов там, где можно было обойтись двумя?!», - возмущался один кюре из Варвикшира.

Неприятностей Кромвелю добавлял и той простой факт, что английское книгопечатание оказалось совершенно не готовым к тому, чтобы произвести такое количество достойно выглядящих Библий, чтобы их можно было выдать во все церкви Англии к Пасхе 1539 года. Еретические англоязычные Библии печатали в католическом Париже, и сам Кромвель внес в оплату процесса 400 фунтов из собственного кармана. Правда, Библии Кромвель и Кранмер собирались не раздавать приходам, а продавать. Кранмер считал, что один экземпляр должен стоить 13 шиллингов 4 пенса, но Кромвель настоял на круглых 10 шиллингов, на которых, по его мнению, проходил болевой порог расставания с деньгами.

Очевидно, подобная активность оказалась замечена довольно широко в европейских протестантских кругах, особенно после того, как король Гарри выразил поддержку герцогу Урбино и призвал его бороться с «епископом римским, этим врагом Божьим и человеческим» и прочими «лжепророками и волками в овечьих шкурах». Германские протестанты даже послали почти неофициальную делегацию в Англию, но были вынуждены признать, что английский король так же мало интересуется учениями Лютера, как и доводами папы.

На самом деле, на ту пасху 1539 года король принял участие в ритуале, в котором он полз на коленях к алтарю от самых дверей королевской часовни. Если вспомнить, в каком состоянии к тому моменту были его ноги, то легко поверить, что легких путей король Гарри не искал. Он показал всем своим подданным, что и сам он не еретик, и их еретиками видеть не желает. Они все продолжают быть католиками и исповедовать истинную веру – но на английском и без вмешательства Рима.

В любом случае, как и ожидал король, в 1539 году король Франции и император Священной Римской империи снова раздружились, и никаких военных действий против Англии не начали. Для Кромвеля это означало, что он может сосредоточить усилия на том, чтобы очередное заседание парламента признало бы себя ненужным: он намеревался провести закон, дающий королю право утверждать законы лично, не дожидаясь парламентской сессии.

@темы: Henry VIII

---

Елизавета I - "Боже, храни королеву Элизабет"

Парламент находился на сессии в день смерти Мэри, он собрался 5 ноября 1558 года. Поэтому смена власти произошла простейшим возможным способом: архиепископ Йоркский и Лорд Канцлер Николас Хет объявил палате лордов, куда собрали утром 16 ноября всех членов обеих палат, о смерти королевы Мэри и о восшествии на престол королевы Элизабет. Он сказал, что смерть Мэри тяжела и печальна сердцам верноподданных, но есть у них причины и радоваться, потому что «Милостивый Бог оставил нам истинную, законную и правомочную наследницу короны и престола, леди Элизабет, вторую дочь благородной памяти короля Генриха VIII, и сестру нашей покойной Королевы, в чьих законных правах на титул и корону,благодарение Богу, не приходится сомневаться». Парламентарии поговорили «Боже, храни королеву Элизабет», и дело было сделано.

Николас Хет

Конечно, объявить Элизабет королевой мог только акт парламента, но поскольку все уже были на месте, акт был готов около полудня. Между смертью Мэри и провозглашением королевой Элизабет прошло 6 часов. Англия видела подобную беспроблемную передачу власти в последний раз в 1422 году, когда короновали сына Генри Пятого.

Для Элизабет лично момент был более, чем деликатным. Дело в том, что у нее были враги при дворе, это не было секретом, Мэри была совершенно права, когда предвидела сложности. Поэтому была реальная потенциальная опасность, что о смерти Мэри и переходе власти ее сестру известят чуть раньше, чем Мэри действительно умрет. В таком случае, согласившись принять титул, Элизабет автоматически стала бы повинной в высшей возможной государственной измене, и ничто не спасло бы ее жизнь. Поэтому в Лондон был послан Николас Трогмортон, который должен был (внимание!!!) немедленно после смерти королевы отправить в Хатфилд гонца с обручальным кольцом королевы, которое ей дал Филипп. Это ли не доказательство того, что весь сценарий перехода власти к Элизабет был подробнейше спланирован дочками Большого Гарри? Доказательство, конечно. Об этом моменте пишет Джейн Дормер в своих мемуарах, больше никто. Никто больше и не мог об этом знать. Вот почему королева отправила к сестре графиню лично от себя – именно с посланием.

Уильям Сесил

Когда члены совета прибыли в Хатфилд, Элизабет была готова. Первым, кто оказался рядом с ней, за столом секретаря, был сэр Уильям Сесил – он будет занимать этот стол следующие 40 лет. Благодаря Сесилу, о царствовании Элизабет и ее характере мы и знаем так много. Он не писал книгу, для этого он был слишком занят, но вел практически ежедневные короткие записи о делах при дворе. Познакомилась с ним Элизабет давным-давно. Еще в 1548 году, когда Кэт Эшли переписывалась с Лордом Протектором Сомерсетом (Эдвардом Сеймуром) об обмене английского пленника в Шотландии, Элизабет сделала лично приписку сектретарю Сомерсета – Уильяму Сесилю: «Я умоляю Вас поддержать дело этого доброго человека. Ваш друг, Элизабет». Томас Перри, управляющий Элизабет, был дальним родственником Сесила.

Таких родственных связей натурализовавшихся в Англии уэллских джентри, более или менее очевидных – по крови, по браками, по родству и свойству через браки - при Тюдорах было так много, что их даже обозначили термином «Tudor Taffia” – подобное тянулось к подобному, и вместе они были силой.

Связывало Сесила и Элизабет еще одно обстоятельство. Оба они были выпускниками Сен-Джон Колледж, можно сказать. Сесил там учился, а одним из учителей Элизабет был Роберт Эшем, выпускник того же колледжа, несколькими годами старше Сесила. А их обоих учил Джон Чек, который учил брата Элизабет, Эдварда. Оба, и Элизабет, и Сесил, были интеллектуалами, не прекратившими себя образовывать до конца жизни. И, в отличие от большинства интеллектуалов своих дней, они были «побегами ивы, но не дуба», как отметил еще один друг Элизабет и коллега Сесила – Уильям Полет, маркиз Винчестер.

Перри, другой важный персонаж в окружении Элизабет, интеллектом не блистал. Он вообще ничем не блистал: был любопытен, любил посплетничать, не обладал ни каплей дипломатии, не имел мужества. Был чванлив, ненадежен, прожорлив и жаден. Но – он был божественно хорош в том, чем он занимался, в распорядительстве. Поскольку Мэри и Элизабет допускали, что после смерти Мэри может быть предпринята попытка потеснить Элизабет, Перри тщательно подготовил большие силы и средства, чтобы Элизабет смогла бы разбить любого соперника. Или соперницу. Никто не знал, разумеется, что Мэри умрет в самый подходящий период, во время парламентской сессии. Никто не знал, что Реджиналд Поль, Плантагенет с огромными правами на престол (которого Элизабет опасалась особенно), умрет через несколько часов после Мэри. Всё могла случиться. Поэтому Перри пользовался не меньшим почетом в роли Лорда Казначея, чем Сесил, до самой своей смерти в 1560 году, хотя окружающие его не переносили.

Теперь надо было разобраться с самим королевским советом. Его Элизабет условно разделила на три группы. В первую группу вошли «древние», как она их обозначила – старая родовая аристократия Англии, которая участвовала в управлении страной задолго до появления династии Тюдоров. Все они были ярыми сторонниками политики Мэри, твердолобейшими папистами, и новая королева явно решила от них избавиться. Она поблагодарила ноблей за верность их сердец, но объявила, что сама подберет себе в совет тех, кого сочтет подходящим для проведения той политики, о которой будет решать она сама. Довольно прямолинейно она заявила, что освобождает от службы этих ноблей не потому, что они неспособны быть советниками, а потому, что в совете ей нужна единая рабочая группа. Разводить демократию с бесконечными прениями и поисками компромиссов, подобно своей сестре, Элизабет была не намерена.

Трое советников Мэри были оставлены Сесилем в совете Элизабет: лорд Пемброк, лорд Клинтон и лорд Говард из Иффингема. Лорд Пемброк был и оставался такой военной силой, что и Мэри сделал всё, чтобы привлечь его в совет, и Элизабет старалась не упустить из совета. К тому же, его первой женой была Анна Парр, сестра Екатерины Парр, небезразличной для обеих сестер-королев. Клинтон... Ну, он был тем, за кого Большой Гарри выдал свою любовницу Элизабет Блант, мать своего незаконнорожденного сына. Почти член семьи, да еще и одаренный военный. Бил Вайатта, бил французов вместе с испанцами, бил французов независимо от испанцев, делал рейдерские набеги на французское побережье, дружил с Пемброком и братьями Дадли. Говард тоже сражался во времена восстания Вайатта – но на стороне Вайатта. Забавно, что Мэри назначила его в свой совет, но он был хорошим военным моряком. Кстати: Мэри часто пеняют за небрежение к флоту, но о каком небрежении может идти речь, если в ее совете сидели трое профессиональных военных моряка? Говард, кстати, был сводным братом матери Анны Болейн, тоже свой, тоже почти родственник. Фимилия, в том самом, первоначальном смысле.

Пемброк

Клинтон

Говард

Элизабет также решила сохранить еще несколько членов совета, которые достались ей от сестры: архиепископа Хета, маркиза Винчестера (разумеется!), графов Шрюсбери и Дерби, сэра Томаса Чейни и сэра Уильяма Питри. Новым назначение был граф Бедфорд, единственный аристократ, демонстративно эмигрировавший при Мэри (так пишет Старки). Или не эмигрировавшим, потому что в книге пэров просто обозначено, что он имел симпатии к протестантам, был замешан в восстании Вайатта, но потом был среди тех, кто воевал за короля Филиппа при Сент Квентине.

Фрэнсис Расселл, эрл Бедфорд

Следующим делом было сформировать двор новой королевы. Здесь тот факт, что двор набирался не для короля, а для королевы, несколько смешивал карты. Двор как бы разделялся на две части: палаты, где проходили всякие официальные мероприятия, и покои, предназначенные для частной жизни. Стандартным раскладом было то, что персонал, непосредственно близкий к королю, придворные покоев, были по статусу и влиянию выше тех, кто был на постах в палатах. Теперь же, при королеве, посты в покоях могли занимать только женщины, а для мужчин оставались посты в палатах. Разумеется, мужчины не допускали и мысли о том, что леди могут иметь какое-то влияние в политике, поэтому за посты в палатах шла нешуточная борьба – ведь как бы именно туда теперь переносился центр власти.

Говард из Иффингема стал Лордом Гофмейстером. Вице-гофмейстером стал Эдвард Роджерс, некогда правая рука Вайатта. После восстания он, как и Роберт Дадли, некоторое время находился в Тауэре, но оба были выпущены в 1555 году, и в 1557 Дадли даже получил возможность вернуть себе кое-какое имущество. Лорд Дадли стал Главным Конюшим королевы. Дадли тоже воевал при Сент Квентине, и не считал зазорным открыто говорить, что жизнью своей он обязан королю Филиппу. Действительно, у королевы Мэри было мало резонов сохранить жизнь братьям Дадли, которые в дни Джейн Грей отправились за ней на охоту, а потом та же семья оказалась по уши замешана в истории бунта Вайатта.

Новых членов своего совета Элизабет приветствовала довольно краткой речью: «Я даю вам власть, как членам моего тайного совета, и возможность заботиться обо мне и моем королевстве. Я верю, что вы не будете коррумпированы дарами, что вы будете действовать в интересах государства, и что, без всякого пиетета к моему королевскому статусу, вы будете давать мне именно те советы, которые считаете лучшими. Если вы сочтете нужным что-либо сообщить мне по секрету, вы можете делать это с полным доверием к тому, что этот секрет останется между нами».

Через четыре дня после смерти королевы Мэри не только власть плавно перешла к ее сестре, но и новое правительство было назначено без всяких прений. Большой Гарри был бы горд своими девочками.

@темы: Elisabeth I

---

Елизавета I - наследница престола

В следующий раз имя Элизабет втянули в заговор настолько нелепый, что он ни у кого и не вызвал подозрений в ее причастности: какой-то несчастный учитель из Клибури объявил себя Кортни, и начал собирать людей, чтобы соединиться со своей «подругой по постели». Учителя быстренько повязали и казнили, а к Элизабет формально приставили сэра Томаса Попа – нужен был человек, у которого она была бы на глазах.

сэр Томас

О том, как усердно сэр Поп развлекал свою подопечную, много писал в восемнадцатом веке Томас Вартон, преподаватель из Оксфорда. Собственно, он написал биографию Попа, и включил в нее массу деталей периода, когда тот был приставлен к принцессе. В библиографии он утверждал, что почерпнул свои сведения из «оригинальных источников», так что те, кто писал после него, ссылались уже на Вартона. Увы, в «оригинальных источниках» (дневнике Machyn’s Diary) ничего из того, о чем писал Вартон, не было. Исследовать сам первоисточник потрудился лишь француз Визенер, который писал биографию Элизабет (считающуюся одной из лучших), и... обнаружил, что ничего подобного в Дневнике не написано.

Более того, Вартон утверждал, что Поп приглядывал за Элизабет до самой смерти Мэри. На самом же деле, Попа освободили от этой обязанности уже в октябре 1556 года, как только разобрались со всеми заговорами и навсегда запретили Кэт Эшли приближаться к особе принцессы (из Тауэра ее выпустили). Вот одно интересное письмо от Элизабет того периода действительно существует. Написала она его 29 октября своему другу и защитнику, лорду Винчестеру. В нем она призывает его настаивать на совете в будущем верить ее и только ее собственным показаниям по всем делам, «For in the earth, my lord, none of my state hath been and yet is, more misused with them of mine own family than myself”.

Очень долго было принято думать, что Элизабет обвиняет здесь свою сестру, ведь другой семьи у нее не было. Только сравнительно недавно кто-то обратил внимание, что среди Тюдоров словом ”family” обозначили не семью, а «фамилию» в расширенном смысле, членов штата двора. Для родственников по крови Тюдоры использовали слово ”kindred”. То есть, Элизабет в этом письме обвиняет в интригах своих приближенных, прикрывающихся ее именем и ее интересами. Правда или нет, пусть это останется на ее совести.

Характер будущей королевы заставляет предполагать, что она действовала по обоим направлениям, ожидая, какое из них вернее приведет ее к власти. Скорее всего, она позволила бунтовщикам восстания Вайатта думать, что они радеют для нее, потому что шанс, что Мэри будет продана и предана восставшим, был более, чем велик. Но потом старшая сестра могла объяснить младшей, насколько ее статус проблематичен на самом деле.

Надо сказать, что Мэри была, все-таки, намерена держать сестру подальше от Лондона, но той уж очень хотелось снова быть при дворе. Приглашение она получила в ноябре, но все пошло именно так скверно, как и опасалась королева. Для начала, Элизабет была достаточно бестактна, чтобы въехать в столицу в начале декабря во главе роскошного кортежа из 200 джентельменов, одетых в черный вельвет, украшенных массивными золотыми статусными цепями и носящих ее герб. Во-вторых, придворные слишком рьяно кинулись в Сометсет Хаус теперь, когда преемницей власти практически наверняка становилась Элизабет. И, наконец, именно этот момент Филипп выбрал для того, чтобы снова начать прессовать жену на предмет замужества ее сестры с герцогом Савойским.

Как показали более поздние события, Мэри отнюдь не была в восторге от планов мужа. В декабре 1556 года она мало что могла сделать: сам Филипп прибывал в Лондон в марте 1557, да еще и с двумя своими кузинами. Судя по панике, которую проявили сестры, они верили, что герцогини Пармская и Лотарингская приезжают для того, чтобы организовать похищение Элизабет. Во всяком случае, посол Франции утверждал, что это так. Но французы избрали своим вестником даму более, чем подозрительную, Элизабет Брук.

Вдова молодого Вайата, она была бы маркизой Нортхемптон (Нортхемптоном был брат Екатерины Парр), если бы королева признала ее брак. Дело в том, что маркиз развелся со своей первой женой, обвинив ту в неверности. Мэри то ли что-то знала об этом деле, то ли подозревала (дело действительно было нечистое), но брак маркиза она не утвердила, и лишила его всех титулов, что поставило миледи Брук в положение непонятно кого. Она нашла приют при дворе Элизабет, где уже жила одна особа со странной репутацией - бывшая графиня Сассекс Анна Калторп, которая сама в свое время бежала во Францию, чтобы вынудить своего нелюбимого мужа аннулировать их брак, что тот и сделал.

Элизабет Брук

Элизабет удалилась в Хатфилд, не дождавшись Рождества, и те, кто видели ее на пути из Лондона отметили зеленоватый цвет лица и учащенное дыхание. Это отнесли на счет очередной ссоры с сестрой, конечно, но дело было не ссоре, Элизабет просто была всерьез напугана. Хотя Филипп и был королем без реальной власти в своем королевстве, он все-таки был королем Англии. Сохранился оригинал письма Мэри Филиппу, в котором она довольно энергично возражает против брака сестры и герцога Савойского. Оригинал носит следы многочисленных исправлений, сделанных рукой Мэри. В результате, она ограничилась тем, что заявила мужу: она не понимает его аргументов о том, что замужество ее сестры – это ее долг перед верой. Опять ж, обстоятельства не дают никакой возможности начать переговоры в отсутствие самого Филиппа.

Что ж, Филипп явился в Англию. Самое любопытное, что Филипп искренне не мог понять, почему Элизабет и Мэри уперлись. Эммануэл Филиберт был красив, молод, талантлив и умен. Замужество принцессы с герцогом Савойским ввело бы Англию на весьма долгое время в орбиту владений Габсбургов в Европе, причем герцог Савойский был бы принят англичанами гораздо лучше, чем сам Филипп: национальность герцога не вызывала в Англии сильных чувств, и у него не было за пределами Англии обширных владений, которые отвлекали бы его время и внимание от английских дел. Выйдя замуж, Элизабет стала бы совершенно легитимной королевой, передав через себя и несомненно чистых кровей мужа королевские права своим детям, ее королевство потенциально получало шанс приобрести со временем не женщину на тороне, а короля. Филипп не считал свою жену настоящей правительницей, и не мог поверить, что женщина в принципе может править суверенно. Нет, Габсбурги, конечно, охотно делали женщин своей семьи правительницами областей империи, но ведь истинная власть была не у них.

Но Элизабет-то знала совершенно точно, что она сможет править, и, более того, будет править в любом случае. Что касается Мэри, то ее позицию можно объяснить по-разному. Это действительно мог быть альянс сестер, что подтверждается визитом Мэри в Хатфилд летом 1558 года, и ответным визитом Элизабет в Ричмонд. Другие историки утверждают, что ссылки на эти визиты – фальсификации, и Мэри возражала против брака сестры с Филибертом потому, что этот брак давал Элизабет, скрытой еретичке, бастарду, и дочери осужденной за адьюлтер шлюхи, с ее точки зрения, трон. Как бы там ни было, но 6 ноября 1558 года Мэри официально объявила свою сестру наследницей престола. Известить Элизабет об этом была отправлена Джейн Дормер, герцогиня Фериа.

Герцогиня прибыла не с пустыми руками. Она почему-то привезла Элизабет королевские украшения, которые обычно хранились при дворе. Это имеет какой-то смысл, несомненно. Джейн так же передала две просьбы Мэри к своей наследнице: оплатить долги и сохранить в стране католическую религию. «Я молю Бога, чтобы земля разверзлась и поглотила меня, если я не истинная католичка!», - ответила Элизабет, если верить Джейн Дормер.

Сандис, ставший при Элизабет одним их ведущих епископов, утверждает, что двоим членам совета, посланным к ней с миссией, аналогичной миссии Джейн, был дан другой ответ. Вообще, примечателен сам по себе факт, что в Хатфилд отправились независимые посланцы: от самой королевы и, отдельно, от совета.

По словам Сандиса, членам совета, добавившим к двум уже упомянутым пожеланиям еще одно, что королевский совет при новой королеве должен остаться в прежнем составе, Элизабет ответила, что так же свободна сама выбирать себе совет, как была свободна Мэри, а что касается религии, то она полагается на волю Бога, потому что только его воля имеет в этом вопросе значение.

Кто из них отходит от истины? Сандис, скорее всего. Не в характере Элизабет было дерзить прежде, чем она была уверена, что дерзить можно. Далее, относительно религии у будушей королевы были свои соображения. В прошлом остались времена, когда серьезная ученая девочка впитывала новые принципы на проповедях в покоях мачехи. Она повзрослела, увидела, как при помощи религиозного вопроса манипулируют людьми и судьбами королевств, и сделала выводы. Ей даже не пришлось что-то изобретать, она просто вернулась к линии, намеченной ее отцом: поддерживать ту религию, которую в данный момент поддерживать выгодно.

И, наконец, в пользу записей Джейн Дормер говорит то, что они настолько хорошо поладили с Элизабет, что та пригласила дополнить им компанию мужа Джейн, герцога Фериа (тогда еще графа). И вот тот нарвался. Граф был в Лондоне в качестве посланца Филиппа, прибыв, чтобы поздравить королевский совет, и передать ему одобрение Филиппа. Мэри встретила графа ласково, но письмо, которое тот привез от Филиппа, читать не стала, сказавшись слишком больной и слабой. Члены же совета выслушали вежливости графа в гробовом молчании. Как выразился Фериа, «они смотрели так, словно я привез им буллу от мертвого папы». Так оно и было, по существу. Мэри умирала, и кем без нее был для англичан Филипп?

Очевидно, граф разнервничался, потому что иначе объяснить его поведение с Элизабет можно только глупостью, а глупцом он не был. Поздравив принцессу, он зачем-то стал убеждать ее в том, что своим счастьем она обязана Филиппу. К несчастью для графа, при разговоре были свидетели: лорд и леди Клинтоны. Может быть, будь они вдвоем, Элизабет и была бы с графом милосерднее, но не при свидетелях. Отповедь Элизабет Фериа описал в рапорте дословно, поэтому она фигурирует абсолютно во всех фильмах про Елизавету I, из чего можно судить, что отреагировала она абсолютно правильно, думая, что ее речь станет национальным достоянием. Стала. Элизабет заявила, что она наследует трон по воле народа Англии в благодаря своему законному праву, и не чувствует себя обязанной быть благодарной ни королеве, ни королю. Более того, она припомнила графу и то, как Филипп старался выдать ее замуж за иностранца, хотя королева потеряла любовь своих людей именно по этой причине.

леди Клинтон

Ничего не осталось неясным. Будечи человеком умным, граф все понял правильно. «Она горда и умна. Она явно досконально изучила, как ее отец вел свою международную политику, и я опасаюсь, что она не будет поддерживать религию. Я полагаю, что править она будет через мужчин, которые сплошь еретики, как и женщины вокруг нее. Кроме того, чувствуется, что она чрезвычайно раздражена всем тем, что случилось с ней во время правления королевы».

Но аудиенция еще не закончилась. Граф храбро указал Элизабет, что не пристало женщине выказывать жажду реванша и агрессивные чувства. Женщина должна быть милосердной и кроткой. Элизабет ответила, что милосердной и кроткой была ее сестра, когда короновалась, и что же из этого вышло?

Очевидно, что Элизабет вызвала у графа довольно сильную неприязнь, но он честно наблюдал и делал выводы: в фавор попадут граф Бедфорд, лорд Роберт Дадли, сэр Николас Трогмортон, сэр Питер Кэрью, Томас Перри и Джон Харингтон. Граф полагал, что государственным секретарем станет сэр Уильям Сесил. Это, разумеется, список тех, кто участвовал в заговорах против Мэри (кроме Сесила, тот в политику не вмешивался).

Граф сделал вывод, что начинать свое правление Элизабет будет вместе с уже готовой оппозицией режиму королевы, хотя «нет такого еретика или предателя в королевстве, которой не поднялся бы из могилы ради счастья примкнуть к ее последователям». Он также подметил, что Элизабет явно не потерпит ничьего руководства своими действиями. Граф не ошибся ни в одном из своих предположений.

@темы: Elisabeth I

---

Елизавета I - дело об ограблении королевской казны

18 октября Элизабет уехала из Лондона в Хатфилд, и там ее жизнь вернулась в обычную колею. Она училась, Перри занимался хозяйством, и Кэт Эшли тоже вернулась к своей воспитаннице. Для нее словно вернулись старые, добрые времена. Мэри же развила бурную деятельность. Через 3 дня после отъезда сестры она открыла свой четвертый парламент.



Это было испытанием. Предыдущий парламент открывала счастливая жена и будущая мать. Нынешний парламент открывала женщина, которая потерпела полное фиаско в роли женщины: матерью она не стала, и мужа при ней больше не было. Зато Гардинер, этот харизматик, сослужил свою последнюю службу королеве. Он, уже смертельно больной, открыл парламент и успел провести распределение голосов, но 12 ноября его не стало. В триумвирате Мэри, Поля и Гардинер именно Лорд Канцлер был тем, кто бесстрашно брал на себя роль черной овцы, оттягивал ненависть протестантов от королевы. Это была тяжелая потеря.

А вопросы, которые предстояло обсуждать на парламентской сессии, были тяжелейшими. Мэри решила, что лучшим способом лишить сил эмигрировавших из страны протестантов будет экспроприация их земельной собственности в пользу Короны. Решение в духе самого короля Генри, не было ли оно результатом общения сестер и размышлений Мэри о власти летом? Ведь оппозиция за границей всегда притягивает к себе интересы чужеземных правителей, и это опасно для страны, против которой завязываются интриги.

Вторым вопросом было возвращение церкви ее имущества, которое начали грабить еще при короле Генри, и разграбили окончательно при его сыне. Вот это уже было сольным проектом Мэри, и она снова победила: голосами 193 проти 126 решение было принято.

Но парламент взбунтовался на вопросе об экспроприации, что можно понять: реформация разделила семьи, но в те годы трещина не была настолько глубокой, чтобы повернуть членов семей друг против друга. Все предпочитали иметь своих в обоих группировках. Здесь, кстати, можно привести в качестве примера кузину Элизабет, дочь Мэри Болейн и близкую подругу принцессы, которая вышла за сэра Фрэнсиса Ноллеса, одного из эмигрировавших. Ходили слухи, что Кэтрин Кэри / Нолес была также дочерью короля Генри, но кто знает? Впрочем, почтенная леди была матерью 15 детей, которых родила одному и тому же мужу, так что ее воспринимали и принимали с уважением ради нее самой.

мать-героиня

У самой Мэри, среди ее ближайшего окружения, положение было не лучше - или не хуже. Герцогиня Фериа, Джейн Дормер, была дочерью доброго католика, но вся ее родня по матери, Сидни, были протестантами. Пожалуй, с времен короля Генри кое-что изменилось. Он еще мог позволить себе физически искоренять маргинальную оппозицию с двух сторон, при Мэри раскол расползся уже слишком широко. Хотя и Генри экспроприировал собственность ослушников временно, пока их наследники не входили в возраст. Исключением стала, пожалуй, семья Поля, когда он не поколебался просто уничтожить тех ее членов, до которых мог дотянуться. Но здесь дело было личным, он наказывал своего близкого друга, который стал злейшим врагом.

герцогиня

В общем, проект провалился, парламент был распущен. Элизабет должна была быть рада, потому что собственность ее друзей в эмиграции осталась при них. Но она была встревожена: раскол парламента всегда плох для страны, а уж раскол между правителем и парламентом и вовсе грозит катастрофой. В далеких 1590-х она сама столкнется с подобной ситуацией, но сумеет сманеврировать отступление и предотвратить раскол.

Принцесса беспокоилась не зря. Из раскола родился очередной бунт, а в любом бунте она оказывалась замешанной автоматически, если не делом, то именем. Плюс, ситуация была кризисом более глобальной проблемы: к 1556 году в руках старой аристократии была только мизерная часть того имущества, которым владели английские джентри. Но именно нобли правили страной. Взрыв не мог не последовать.

Он и последовал в виде заговора Кингстона, но истинной душой этого заговора был Кристофер Эштон и его зять Дадли, кузен Нортумберленда.

Этот сэр Эштон был личностью своеобразной, бретером и искателем приключений. Но еще интереснее этого Эштона была его первая жена, леди Гордон. Кристофер Эштон был ее четвертым мужем, а вот первым был... Перкинс Варбек, который то ли был, то ли не был одним из «принцев из башни», Ричардом. Да и сама леди Гордон была королевских кровей: ее мать была дочерью Джеймса I Шотландского. Так вот она оставила своему последнему мужу в аренду на 31 год огромные земельные владения. На эти деньги Эштон и финансировал свое участие в заговоре. Оригинально: земли вдовы соперника Генри Тюдора оплачивали заговор против Мэри Тюдор. Еще более пикантно то, что сама леди Гордон возглавляла фрейлин при дворе Мэри Тюдор в 1530 году!

Позиция Эштона была высказана им другому заговорщику, Генри Пикему, довольно откровенно: «твоего отца сделают герцогом, я правду говорю тебе, что миледи Элизабет – абсолютно либеральная дама, не то, что ее неблагодарная сестра; она пошла в мать, которая была щедрейшей женщиной своего времени; все джентельмены, оказавшие ей службу, будут вознаграждены». Да, землевладельцы начали рваться к власти.

Я писала и об этом заговоре подробно в историях о Мэри, так что не буду задерживаться на деталях. Они экзотичны, но идея была изначально провальной: ограбить казначейство! Интересно в этой истории то, что французы не сомневались в участии Элизабет в заговоре. Главный министр короля Франции пишет послу в Лондоне: «И прежде всего, Мадам Элизабет не должна ничего начинать из того, о чем ты мне написал. Это испортит всё и сведет на нет выгоду схемы, которая должна будет быть разыграна в свое время, когда представится возможность». Дэвид Старки считает, что это письмо выдает, насколько сильно Элизабет завязла в заговоре. По-моему, оно, скорее, говорит о том, что у французов была своя игра, в которой они тоже решили идти с Элизабет.

О том, как расследовался заговор, есть одна любопытная деталь, показывающая, какими методами во времена Мэри Тюдор велись дознания. Вопреки тому, что со вкусом показывают в сериале «Тюдоры», пытки были в Англии запрещены. Разрешения давались, но крайне редко. Здравомыслящие англичане понимали, что показаниям, данным под пытками, верить нельзя. Пытки в качестве наказания за деятельность, в качестве именно устрашения, начали применять для католиков только при королеве Элизабет. Но пока правила ее сестра, которую потом ославят «кровавой», и расследовали при Мэри дела государственной важности Джон Норрис и Генри Джерингхем.

Они искали «слабое звено» интенсивными допросами, и потом начиналась политика кнута и пряника. В данном случае таким звеном оказался Джон Даниел. Сохранились распоряжения, данные коменданту Тауэра, что с Даниелом надо обращаться по-доброму и предоставлять ему кое-какие свободы. После этого его внезапно перевели в общую камеру, где условия были такими, что сам комендант возмущенно писал, что его стошнило, когда он открыл туда дверь. Комендантом (Лейтенантом Тауэра) был тогда, кстати, Бедингфилд. После таких перемен в обращении, Даниел рассказал на следующем допросе и то, о чем рассказывать не собирался: в заговоре очень сильно были замешаны члены двора принцессы Элизабет. Норрис и Джерингхем обыскали Сомерсет Хаус, городскую резиденцию Элизабет, и нашли там много интересного: памфлеты против Мэри и Филиппа, анти-католические трактаты, анти-испанскую литературу. Это не о чем еще не говорило, но давало повод снова арестовать неугомонную Кэт Эшли и учителя итальянского языка, Кастильоне. А уж они сами рассказали, что о заговоре знали.

Дознаватели отправились арестовывать подозреваемых в Хатфилд. Норрис сам по себе был интересным выбором для этой миссии: он был сыном того самого Норриса, который был казнен по подозрению в том, что пользовался интимной благосклонностью Анны Болейн. Сам Норрис принимал активное участие в истории с Джейн Грей. Элизабет он знал с ее детства, и был с ней в самых дружеских отношениях. Джерингхем отправился с ним в Хатфилд, как один из самых преданных лично Мэри дворян, и он тоже прекрасно знал обеих первых леди королевства еще с тех времен, как они обе были принцессами-бастардами.

И вообще, зачем они отправились в Хатфилд лично? Кэт Эшли вернулась к своей должности при дворе принцессы, но ей был назначен официально человек, который открыто контролировал ее деятельность. Вполне достаточно было послать к нему гонца, и Кэт отправили бы в Лондон и Тауэр автоматически. И Кэт, прекрасно знавшая, как холодны там камеры, была бы с дознавателями откровенна. Так что смысл визита Норриса и Джерингхема в Хатфилд имел, пожалуй, целью приватно переговорить с принцессой о важных делах от имени королевы. Потому что немедленно после их визита королева послала гонца мужу, с довольно риторическим вопросом: «Что мне делать, я не могу доверять собственной сестре».

Мэри досконально знала, что ей ответит Филипп: «Ничего не делать». Герцогиня Ферия подробно описывает в мемуарах рассуждения Филиппа о том, что выгодно для политики Габсбургов, и что Мария Стюарт в число желанных вариантов не входила. Филипп выбрал Элизабет. Что и требовалось, если сестры действительно решили летом 1555 года заставить Габсбургов поддержать наследование власти так, чтобы королевой плавно стала именно Элизабет, без всяких возмущений. Потому что именно для Габсбургов Анна Болейн и ее дочь были всегда персонами нон-гранта, и именно Габсбурги обладали огромным влиянием на дела в Европе.

Честно говоря, весь заговор Кингстона – Дадли - Эшли был странным. Ведь Мэри еще осенью знала о том, что Кингстон встречается в таверне в Сити с парламентариями, договариваясь с ними о блокировании закона об экспроприациях. И что же она делает? Заключает после сессии парламента Кингстона на пару дней в Тауэр за неприличное поведение во время сессии (он закрыл двери палаты на время голосования) – как раз только для того, чтобы довести этого холерика до состояния белого каления. Что он делает немедленно после освобождения? Отправляется к Эшли. И отсюда уже начинает набирать обороты сам заговор. Кто подкинул Кингстону безумную идею ограбления казначейства? Эта история сильно пахнет провокацией.

Но в результате Элизабет получила поддержку Габсбургов и огромный бриллиант от сестры. Французский посол, который, помимо ее воли, слишком уж активно распоряжался личностью принцессы в своих кознях, в страхе бежал из Англии, и был заменен своим более осторожным братом. В роли щепок в этой истории оказались казненные Пикем и Даниел, да еще покончивший с собой Кингстон. Верней был осужден, но помилован, его дядя, лорд Брей, провел под домашним арестом пару недель, но тоже был помилован. Первая часть многоходовки (если таковая имела место) завершилось победой дочек Большого Гарри.

@темы: Elisabeth I

---

Убийца, мазохист, гений

Нравится? Немного про автора, у которого жизнь была исключительной даже по меркам его времени и его страны.

Знакомьтесь: князь Джезуальдо да Веноза

www.italia-mia.globalfolio.net/musica/cgesualdo...

И случится же такое... Ну как после этого осуждать Пушкина за язвительнось, неблагодарность, и дурной характер

@темы: "музыка"