Вторая половина 1468 года получилась для английской политики достаточно мрачной. Практически все значительные лорды королевства участвовали в праздниках, устроенных в Бургундии по поводу женитьбы герцога на Маргарет Йоркской, и либо персонально, либо через доверенных представителей, имели дела на континенте. Что, соответственно, вылилось после праздников в охоту на предателей и заговорщиков. Ричард Стайлс, лондонский кожевник, находившийся одно время на службе герцога Экзетера, был обвинён в передаче заговорщической переписки агентам Маргарет Анжуйской во время праздников, и 28 ноября 1468 года обезглавлен на Тауэр Хилл. Та же судьба постигла Пойнингса и Алфорда, по тому же обвинению.
Эдвард с миниатюры 1535 года
читать дальшеСовершенно очевидными жертвами для службы безопасности короля Эдварда были ланкастерианские бароны – Кортни (брат и наследник предыдущего графа Девона), Хангерфорд (сын казненного лорда Хангерфорда) и Джон де Вер, отец и брат которого уже были казнены. На тот период пришлось заключение и смещение с должности мэра Лондона сэра Томаса Кука, которого обвинила в том, что он занял деньги Маргарет Анжуйской, объявление изменником сэра Жервайза Клифтона, который был в одно время казначеем Кале (по тому же обвинению), и даже Джон Венлок, которому король Эдвард был обязан многими победами, не избежал обвинений в измене. К слову, все выжившие впоследствии действительно поддержали реставрацию Генриха VI, но сложно сказать, в результате ли всегда существовавших убеждений (что вряд ли), или именно в результате действий Эдварда против них.
витражное изображение Джона Венлока
В списке попавших под репрессии прослеживается некоторая настораживающая последовательность. Кук вызвал неудовольствие Риверсов, Клифтон и Венлок были связаны с Кале времен графа Варвика, а Энтони Вудвилл осенью 1469 года был назначен адмиралом флота и лейтенантом Кале, забрав себе должности, принадлежавшие Варвику, можно сказать, всегда, с 1450-х годов. То есть, Вудвиллы наступали по всем фронтам. Правда, и Варвик не спал. 11 июля 1469 года его дочь Изабель со всей возможной помпой вышла замуж в Кале за герцога Кларенса.
О нет, это не была тайная церемония ослушников. Еще 28 июня Варвик написал из Лондона своим друзьям в Ковентри о готовящемся событии, а уж те распространили новость дальше. Это была полная противоположность свадьбе самого Эдварда. Изабель выдавали замуж со всей возможной помпой – с фестивалем, накрытыми для публики столами, винными фонтанами и процессией. Брак благословил Джордж Невилл, архиепископ Йоркский, и вполне возможно, что леди Сесили, мать короля и герцога Кларенса, присутствовала на церемонии. Во всяком случае, вдовая герцогиня совершенно точно сопровождала всю честную компанию да Сандвича. И вряд ли она отказалась от удовольствия посетить Кале ещё раз. То есть, Варвик стал теперь тестем условного наследника престола, не больше и не меньше. Ведь у Эдварда по-прежнему не было сына.
Можно только вообразить бешенство Эдварда, который не только быстро терял популярность среди населения, но и столкнулся с совершенно открытой оппозицией внутри собственного семейства. И ему не могли не донести, что возвращающегося в Лондон графа народ сбегался приветствовать с рёвом «a Warwick! a Warwick!!!». Потому что Варвик был щедр и открыт, а Эдвард, что называется, зажрался, делясь роскошью лишь с пригоршней «королевских людей». Ему и ставили в упрёк, что он сгрёб под себя больше богатств, чем любой король до него, обложив при этом подданных тяжёлыми налогами, ничего не сделав для восстановления законности, и серьезно подорвав торговлю своими политическими манёврами.
Возможно, молодой король действительно зарвался. Возможно, люди были несправедливы к нему, требуя невозможного. Хотя нельзя не заметить, что страну охватили беспорядки только через пять лет правления Эдварда. То есть, ему было дано время на перестройку и восстановление. Время, которое Эдвард использовал неправильно. Посудите сами. В апреле 1468 года на севере королевства началось достаточно серьёзное восстание. Возглавлял его некий Робин Редесдейл, личность достаточно загадочная до сих пор, хотя некоторые историки-летописцы времён Эдварда утверждали, что под этим именем скрывался сэр Джон Коньерс из Хорнби. Родственник Варвика, кстати сказать. Так или нет, но восстание было в любом случае обширным, и явно имевшим поддержку достаточно широкую.
И что делает Эдвард? Вразвалочку отправляется в июне в Восточную Англию, в паломничество – в компании Риверсов/Вудвиллов и брата Ричарда. Оттуда он поворачивает на Норич, и, осев в этом городе, начинает заниматься гардеробом своего сопровождения. В Норич заказываются знамёна, штандарты, жакеты из бархата и дамаска, украшенные розами, жакеты для пехоты в количестве 1000…
Эдвард категорически не понимал, что у него под ногами начинает гореть земля. В компании вышеперечисленных и герцога Норфолка, он не спеша отправляется из Норича в Фозерингей Кастл, где вдумчиво и со вкусом отдыхает неделю. Кое-что до короля стало доходить только в Ньюарке, судя по перемене в тоне донесений о прогрессе королевского кортежа. Как оказалось, число повстанцев втрое превышает число королевского сопровождения, а ополчение, похоже, перестало реагировать на шарм его величества, откликаясь на призывы чрезвычайно неохотно. Очевидно, в Ноттингеме ему кое-что объяснили или Уильям Герберт, или Хэмфри Стаффорд, и он услал лорда Риверса с сыном Джоном в Уэльс, а Энтони Вудвилла – в Норфолк.
Объяснили ему и относительно планов Варвика и дне назначенной свадьбы. Эдвард еще 9 июля написал самому графу, его брату-архиепископу и Кларенсу очаровательные письма, в которых предлагал адресатам доказать, что они не питают к его королевскому величеству те чувства, о которых все говорят. Но письма опоздали. Да и что они уже могли изменить?
Впрочем, почему бы и не отметить возвращение в нормальный режим пятидневным стихомарафоном? Только стихотворные вкусы у меня... того... на подростковом уровне остались, потому что когда я повзрослела, то стихи читать и понимать перестала.
Нет, ты мне совсем не дорогая; милые такими не бывают... Сердце от тоски оберегая, зубы сжав, их молча забывают.
Ты глядишь - меня не понимая, слушаешь - не видя и не веря, даже в этой дикой сини мая видя жизнь - как смену киносерий.
Целый день лукавя и фальшивя, грустные выдумывая шутки, вдруг - взметнешь ресницами большими, вдруг - сведешь в стыде и страхе руки.
Если я такой тебя забуду, если зубом прокушу я память - никогда к сиреневому гуду ни идти сырыми мне тропами.
"Я люблю, когда темнеет рано!" - скажешь ты и станешь как сквозная, и на мертвой зелени экрана только я тебя и распознаю.
И, веселье призраком пугая, про тебя скажу смеясь с другими: - Эта - мне совсем не дорогая! Милые бывают не такими.
Ну вот, второй стих - и тоже странный. И тоже из детства.
День второйРжавеют мои миллионы, как листва прошлогодняя в парке. Сверкнули-пропали года молодые — как под мостом прошелестели байдарки. Скажите, факиры, министры, продюсеры, социологи и демонстранты, душа, что ли, выкипела и пар, на груди оседая, превратился в бриллианты? Три кабриолета стоят в гараже — белый, красный и чёрный. Я не позабуду, мой белый, как ты заливался скворчонком на ста километрах сквозь лунную рощу и, руки мои оторвав от баранки, мой первый - последний любимый меня целовал... Come bianco!*
А после — на красном — какие со мною катались дебилы! Колёсами иллюминацию в Ницце давили! Мне розы дарили, мне роли давали, и на колёса наматывались не километры, а миллионы... Come rosso!*
(Сиденье продавлено то ли испанцем, то ли яванцем...) тогда мне в бессонницы девочка стала являться — похожа на Сольвейг, но без голоса, оборвыш без обаянья, и нищей ручонкой выпрашивала подаянье... ни денег, ни пищи принять от меня не хотела, дурёха.
«Душистого хлеба души твоей дай, — говорила, — немного. За это удача тебя никогда не оставит...» Так это и было... Наверно, я той попрошайке всю душу скормила. Гниют прошлогодней листвой мои банковские билеты. Как розы, в ночном гараже стынут кабриолеты. Я выведу чёрный «мустанг», что под занавес мне подарила карьера, газ выжму, настигну тебя, попрошайка, ночная химера, и руль крутану посредине моста и скажу напоследок Come nero!*
День третийЗвучит наивно, но это стихотворение меня в определенном случае сформировало. Не то, что такая любовь, а что надо идти хоть через гробовой камень за тем, что для тебя важно. Это было в шестом классе. Автор - Вадим Шефнер. Как-то у меня этот стих с порывом ассоциируется, со Стругацкими, с тем понедельником, который начинается в субботу. С бесстрашием, долгом, мечтой.
Глядя в будущий век, так тревожно ты, сердце, не бейся:
Ты умрешь, но любовь на Земле никогда не умрет.
За своей Эвридикой, погибшей в космическом рейсе,
Огнекрылый Орфей отправляется в звездный полет.
Он в пластмассу одет, в сверхтвердые сплавы закован,
И на счетных машинах его программирован путь, —
Но любовь есть любовь, и подвластен он древним законам,
И от техники мудрой печаль не легчает ничуть.
И сойдя на планете неведомой, страшной и дивной,
Неземным бездорожьем с мечтою земною своей
Он шагает в Аид, передатчик включив портативный,
И зовет Эвридику, и песню слагает о ней.
Вкруг него подчиненно нездешние твари толпятся,
Трехголовая тварь перепончатым машет крылом,
И со счетчиком Гейгера в ад внеземных радиаций
Сквозь леса из кристаллов он держит свой путь напролом.
…Два зеленые солнца, пылая, встают на рассвете,
Голубое ущелье безгрешной полно тишиной, —
И в тоске и в надежде идет по далекой планете
Песнопевец Орфей, окрыленный любовью земной
А вот вам жжжжуткая баллада о том, чего стоят клятвы добрых молодцев! Поклон в сторону старика Вальтера Скотта, который скрасил мне скуку седьмого класса.
День четвёртыйМертвец явился к Марджери. Взошел он на крыльцо, У двери тихо застонал И дернул за кольцо.
- О, кто там, кто там в поздний час Ждет у дверей моих: Отец родной, иль брат мой Джон, Иль милый мой жених?
- Нет, не отец, не брат твой Джон Ждут у дверей твоих. То из Шотландии домой Вернулся твой жених.
О, сжалься, сжалься надо мной, О, сжалься, пощади. От клятвы верности меня Навек освободи!
- Ты клятву верности мне дал, Мой Вилли, не одну. Но поцелуй в последний раз, И клятву я верну.
- Мое дыханье тяжело И горек бледный рот. Кого губами я коснусь, Тот дня не проживет.
Петух поет, заря встает, Петух поет опять. Не место мертвым средь живых, Нельзя мне больше ждать!
Он вышел в сад, она за ним. Идут по склонам гор. Вот видят церковь в стороне, Кругом - зеленый двор.
Земля разверзлась перед ним У самых, самых ног, И снова Вилли молодой В свою могилу лег.
- Что там за тени, милый друг, Склонились с трех сторон? - Три юных девы, Марджери, Я с каждой обручен.
- Что там за тени, милый друг, Над головой твоей? - Мои малютки, Марджери, От разных матерей.
- Что там за тени, милый друг, У ног твоих лежат? - Собаки ада, Марджери, Могилу сторожат!
Она ударила его Дрожащею рукой. - Я возвращаю твой обет, Пусть бог вернет покой!
Падал снег. А в саду мэйхуа, Как всегда, в ту пору цвела. Помню, веточку алых цветов, Захмелев, я в прическу вплела. Но осыпались эти цветы И моих не украасят волос. Неуемные слезы бегут, Стала мокрой одежда от слез.
И теперь в чужедальнем краю Новый год я встречаю одна. Непонятно, когда же могла Побелить мне виски седина!.. Вечереет. И ветер подул. И за окнами стало темно. Бесполезно искать мэйхуа - Не увидишь ее все равно.
Я помню несколько другое. Только не могу его найти. Правда, помню, что сама писала стих по стиху, увиденному в отрывном календаре. Так что может быть, что ищу что-то не то, что пытаюсь найти.
В башне, залитой светом луны, О тебе я тоскую, мой друг. Ветви ивы нежны по весне, О любви они тихо поют.
Двор зарос густою травой, Расставание было давно. Но и сейчас еще топот коня Всё чудится мне под окном.
УкраинаПо поводу кошмара украинского я не писала ничего, потому что сказать мне было нечего. Пусть украинцы сами разбираются, чего они там хотят и чего надеялись добиться, убивая друг друга и уродуя собственные города. Кажется, наконец-то разобрались, хвала Всевышнему - если разобрались.
Правда, вторая серия последует, когда все успокоятся, разойдутся по домам и работам, и поймут, во что им эта революционная активность обошлась, и измерят собственными конечностями глубину экономической лужи, в которую себя забаррикадировали. Януковича убрали, и никто по нему плакать не будет, но проблемы-то экономики никуда не исчезли. Деревьев, которые повырубали, на новые костры может не хватить, но ведь весна на носу, будет комфортнее майданить.
Но даже не читая выплески от самых неожиданных людей в дайри и в ЖЖ дальше заголовков, нельзя было отмахнуться от озарения: мир погубят не бомбы и не химическое оружие, не оскуднение ресурсов и не демографические взрывы и спады. Мир погубят экзольтированные барышни всех возрастов и гендерных принадлежностей. Апофигеем сегодняшнего дня стали горячие изъявления благодарности одной жжшницы к майдановцам, что благодаря их деятельности она почувствовала себя живой и живущей с надеждой. Ну, несколько сотен погибших человек ради таких светлых барышневых эмоций - это, конечно, мелочи.
РаботаПыталась на работе донести до пары коллег смысл выражения "улыбаемся и машем". Они улыбались с явным недоверием к тому, что такое можно делать искренне. Напрасно. Можно. Что остаётся-то? Мы здесь, на свой лад, тоже по самое некуда в луже, но отцы отечества дискутируют по поводу гендерно-нейтрального закона о браках. Да проведите, идиоты, национальное голосование, примите закон по результатам, и займитесь делом, наконец.
Кстати, наконец-то стали появляться критические оценки современной системы ухода за инвалидами, больными и престарелыми на дому. И критические оценки наметившихся на будущее тенденций. Другой вопрос, когда же додумаются до очевидного: нужна настоящая перестройка этой системы, а не затыкание дыр.
За неделю столкнулась с двумя исключительными случаями. С больным, кожа которого не имеет коллагена, и с тёткой, выдающей такое давление, с которым не живут, и совершенно идеальное ЭКГ при этом. Теперь, если мне когда-либо покажется, что моя жизнь тяжела, я буду вспоминать нестарого ещё магистра исторических наук, у которого ампутированы руки ниже локтя и ноги ниже колена, и тело которого практически полностью представляет собой рану, и который при этом чертовски ловко себя перемещает с одной поверхности на другую на культях, и каждый день ездит на электрическом инвалидном кресле по делам.
ТестикШутки для сделала тест по стилю одежды, и получила крайне лаконичное заключение: "You got: Wear whatever the fuck you want. You look fucking fabulous. Put on something that makes you feel good and go out there and work it. Fuck the rules. Fuck everyone. YOU DO YOU, BOO"
Войны Роз осточертели англичанам даже не тем, что они были. В конце концов, кто-то в них проигрывал, а кто-то – неплохо выигрывал. И, за редким исключением, каждому «простому» человеку было важнее, чтобы ему дали жить спокойно и зажиточно, нежели то, кто носит титул графа его местности и сидит в местном баронском замке.
читать дальшеЛанкастерианский режим был ненавистен обывателю не тем, что король был слаб, а королева жестока, а тем, что экономика королевства долгие годы находилась в полном раздрыге, и что само по себе понятие законности стало исчезать из обихода. Кто был сильнее в связях и в количестве личных войск, тот и был прав, а неплохо подкованные в знании своих прав англичане были не склонны такое положение вещей терпеть.
Да, присутствовала, конечно, и некоторая тоска по былому величию времён Генри V, но Генри был любим, в основном, потому, что он добывал за морем славу Англии, дав своим подданным стабильное управление деловой администрации и спокойную жизнь. Генри V был, вопреки картине, созданной Шекспиром, королём холодноватым, довольно высокомерным, чрезвычайно трезвым, и обладающим математическим складом ума. Его слушали, потому что уважали и довольно сильно побаивались. И его королевство поэтому работало, как хорошо отлаженный механизм. Более или менее того же ожидали и от Эдварда.
Но Эдвард, одержав несколько побед, обеспечивших ему трон, стал относиться к воинской славе достаточно сдержанно. С шотландцами воевал не он, да и относительно завоевания Франции тоже было как-то непонятно. Пока Эдвард просто тратил деньги, которые ему собирали для конкретных походов. Тратил, собственно, непонятно на что, потому что его царствование до 1468 года не принесло королевству ни славы, ни стабильности. Просто там, где быковали лорды-ланкастерианцы, стали делать то же самое новые лорды новой династии. Тёща короля чуть не угробила мэра Лондона из-за гобеленов, просто забрав понравившееся силой, и это возмутило Лондон. Лорд Грей из Годнора, поссорившись со сквайром Верноном, дошел и до убийства, что возмутило Дербеншир. Против произвола Риверсов взбунтовался чуть ли не весь Кент.
Эдварду пришлось окружить себя стражей из 200 (!) человек, чтобы отправиться более или безопасно в Ковентри. Довольно унизительно для молодого воина. Ему также пришлось создать чрезвычайную комиссию в составе Риверса, Гастингса и Кларенса для наведения порядков. Выбор был, мягко говоря, неудачным. И Риверс, и Гастингс были в числе тех, против произвола которых народ бунтовал, а Кларенс категорически не желал иметь дела, как минимум, с Риверсом, при виде которого он шипел и плевался. Так же, как когда-то шипел и плевался в Кале Варвик, обзывая бесславно взятого в плен Риверса «безродным псом».
Разумеется, ситуацией тут же воспользовались агенты Маргарет Анжуйской, которые в 1468 году стали чрезвычайно активны. Например, тот же Джаспер Тюдор, высадившийся в Уэльсе с горсткой воинов (50 человек), совершенно беспрепятственно промаршировал из Бармута в Денби. Он не смог поднять людей на бунт против Йорков, но ему и не попытались помешать, пока делом не занялся старый личный враг Тюдоров, лорд Герберт.
Но вот в придворных кругах на время воцарилась тишь да гладь. Ради Маргарет Йоркской, которая навсегда покидала родину. Она была странной птицей, эта Маргарет. Похоже, что её любили все окружающие, кроме Луи Французского и, позднее, Тюдоров. И при этом она никогда не подходила ни под какие стандарты. Но Маргарет вполне заслуживает того, чтобы её история была рассказана отдельно, так что пока ограничусь только необходимым.
Во-первых, Маргарет в 1468 году было уже 22 года, то есть в Бургундию отправляли не девочку-невесту, а вполне самостоятельную и незаурядную личность. Во-вторых, такие близкие к Маргарет люди, как её брат и граф Варвик категорически не любили герцога Бургундского, который был не только абсолютным, сосредоточенным на себе эгоистом, но и имел заслуженную репутацию деспота.
Сама же Маргарет приняла свою долю ровно так же, как и всё, что происходило в её и её близких жизни до этого – со стоической и благожелательной кротостью. Пассивной эта девушка не была, ни в коем случае. Высокая, спортивная, не слишком канонно-красивая Маргарет была ещё и ученой девицей, живущей по удивительно средневековым канонам в лучшем смысле. Она была как воплощение идеала леди из руководств Кристины Пизанской. Несгибаемая, но не жестокая, принципиальная, но милосердная, всерьёз занимающаяся благотворительностью и образованием, искренне верующая.
Так что Варвик, хотя и был возмущён запрошенной за такое совершенство суммой приданого, сам, на своей лошади, повёз Маргарет в церемониальной поездке из Лондона в Странфордское аббатство, где двор провёл несколько дней. И затем Варвик, Кларенс и Глостер проводили её в Маргейт. Как ни странно, современные историки почему-то просматривают именно этот момент, который, на самом деле, был чрезвычайно важен для понимания альянса между Кларенсом и Варвиком, и внезапно резкой оппозиции Кларенса к Эдварду. Каролина Халстед считала его ключевым, и я с ней согласна.
Представьте себя в ситуации, когда вам приходится везти дорогого человека навстречу будущему, которое, как вы уверены, окажется для него фатальным. Везти против желания, по приказу, которого вы не можете ослушаться. Везти, будучи окружёнными людьми, которых вы ненавидите и презираете до глубины души, и которые ненавидят вас – весь клан Вудвиллов в полном составе облепил кортеж. Это не может не сблизить, не так ли?
В компании был ещё и Ричард Глостер, которому было почти 16 лет. Создаётся такое впечатление, что он единственный остался в ситуации принципиально нейтральным. Его с Маргарет объединяли образованность, любовь к чтению, восхищение рыцарскими традициями, чрезвычайная набожность и несгибаемость характера, но он, похоже, не сомневался в способностях сестры, и не тревожился за её будущее. И оказался совершенно прав, кстати говоря. Он не мог не знать о нарастающем раздражении против Эдварда у Джорджа и Варвика, но не примкнул к их коалиции, и не предупредил о затевающемся Эдварда. Он был предельно вежлив с новой роднёй брата-короля, но никогда не был к ним дружелюбен.
Ричард-сам-по-себе, который на протяжении всей жизни своего брата-короля будет ему принципиально лоялен, не выслуживаясь. «Louaylte me lie». Впрочем, и это – тоже отдельная история, история Ричарда.
О том, с чего начался и как развивался знаменитый конфликт между королём Эдвардом и графом Варвиком, существует много мнений. Один из представителей Бургундии, Жан де Варин, утверждал позднее, что граф рычал насчёт пригодности Эдварда для занимаемой должности еще в 1467 году. Может, и рычал, имел к этому все основания.
читать дальшеХотя лично Варвика король и продолжал всячески задабривать практически до весны 1469 года, это не отменяло поведения Эдварда по отношению к Джорджу Невиллу, архиепископу Йоркскому. Мало того, что он не принял участия в праздновании избрания Невилла архиепископом, так он ещё и троллил того кардинальской шляпой архиепископа Кентерберийского. Зная, что Невилл жаждет этой чести, Эдвард не поленился персонально известить его, что кардиналом стал его соперник, Бурше. А потом ещё устроил целый спектакль, смещая Невилла с должности лорда-канцлера.
Варвик тогда был во Франции, и не так уж невозможно, что уже в 1467 году его попытались там склонить к союзу с ланкастерианцами. Но вот вся история, закрутившаяся вокруг герцога Кларенса, несколько противоречит утверждению, что Варвик задумал измену в 1467 году. Во всяком случае, французская делегация, с которой он вернулся в Англию, зафиксировала его возмущение тем, как Эдвард поступил с его братом. И сильное сближение герцога с графом тоже приходится на 1467 год.
Не исключено, что Ричард Варвик задумывался над тем, что было бы неплохо заменить на троне Англии одного брата на другого. Но равно возможен и другой вариант: инстинктивное сближение хороших знакомых и близких родичей перед лицом общей угрозы и несправедливости.
Личность герцога Кларенса всё еще ждёт своего историка. Братец Джордж был не самым приятным человеком на свете. Но его поведение в отношении к брату-королю в период, приведший герцога в Тауэр, выглядит настолько идиотским, что это уже само по себе указывает на то, что были какие-то обстоятельства, не очень широко известные.
Ведь идиотом Кларенс никогда не был. Запись в «Кройлендских хрониках» говорит, что все три брата были отмечены настолько исключительными талантами, что вместе были бы практически непобедимыми. Слабым звеном оказался Кларенс. Кларенс, наделённый более добродушным чувством юмора, чем Эдвард и меньшей серьёзностью, чем Ричард. Красивый, неглупый, обласканный братом дальше некуда, всё ещё условный наследник престола до рождения у Эдварда сына. Собственно, в 1464 году Эдвард даже дал ему часть владений, входящих в титульные владения принцев Уэльских.
Так почему же Кларенс встал в оппозицию? Единственно видимое ограничение, которое наложил на его жизнь Эдвард – это женитьба. Нет, имя Кларенса мелькало, конечно, в переговорах постоянно, но как-то постоянно из этого ничего не получалось. Пока мы не знаем с точностью, насколько серьёзны были его чувства к Изабель Невилл. Известно точно, что Эдвард заключил его и Ричарда даже под домашний арест за намерение жениться на наследницах Варвика. Известно также, что Ричард был отправлен пажом к Варвику, скорее всего, в качестве потенциального жениха для Изабель, к которой он был ближе по возрасту, чем к Анне.
И тем не менее в 1467 году Варвик запросил в Риме диспенсацию для брака Изабель и Кларенса – это факт, диспенсация была выдана, получена и сохранилась. Как является фактом и то, что Эдвард в конце 1467 года неожиданно вызвал Кларенса в Ковентри, намереваясь держать его под пристальным надзором.
Что касается самого Варвика, то здесь всё смутно. Осенью 1467 года лорд Герберт перехватил гонца Маргарет Анжуйской, который, допрошенный без пиетета, назвал Варвика в числе заговорщиков. Но со стороны Эдварда никаких репрессий не последовало. Он вызвал, конечно, графа к себе объясниться, но – тот отказался явиться. Договорились на том, что государственный обвинитель сам приедет к Варвику. Так оно и было сделано, но Эдвард терпеть не мог, когда его щелкали по носу. Он снова приказал Варвику явиться ко двору – и тот снова отказался, подчеркнув, что ноги его не будет там, где распоряжаются Риверсы, Скейлс и Герберт.
Упрямцев помирил, как ни странно, с таким треском отставленный Джордж Невилл. Он не поленился переговорить со всеми вовлечёнными, и Варвик помирился хотя бы со Стаффордом, Одли и Гербертом. И даже явился в Ковентри на заседание совета. Но – отказался одобрить сумму чудовищного приданого Маргарет Йоркской, отказался участвовать в сборе лучников для Бретани, и продолжал твердить королю, что союз с такими типами, как герцоги Бургундии и Бретани – это политическое самоубийство. И, похоже, Варвик был отнюдь не единственным недовольным курсом, избранным королём. Определённо, уже 1468 год должен был стать для Эдварда предупреждением о грядущих неприятностях.
Мы с Кэрричкой chantfleuri снова принимаем поздравления - в издательстве "Алгоритм" вышла в свет вторая часть нашей вампирской дилогии.
"Стены из Хрусталя" - это мое самое любимое детище и единственная вещь из всего мною написанного, которую я перечитываю регулярно. Просто потому, что мне так нравится мрачный зимний Лондон 1882 года, где находится место для соверешенно диккенсовских сюжетов. Люди трогательно заботятся о вампирах, вампиры опекают людей, в общем, все счастливы - хотя бы раз в году! А там будь, что будет. Лорд Марсден, Верховный вампир Лондона, так вовсе моя тайная любовь, несмотря на то, что в последний раз книгу по естествознанию он открывал веке эдак в 13-м.
"Стены их Хрусталя" уже продаются в Лабиринте и московских магазинах (цены пока что высокие, потому книга еще с пылу с жару - со временем должны устаканиться). Обложкой мы с Кэрри очень довольны: надеюсь, это леди Маргарет с визитками (а не Берта с подарочным сертификатом сами-знаете-куда). Как и "Длинная серебряная ложка", роман проиллюстрирован гравюрами из английских журналов 1880х для пущей аутентичности.
Дружеский пиар всячески приветствуется и греет сердце авторам. Спасибо тем, кто уже написал рецензию на Лабиринте. Если вам есть, что сказать про "Ложку" и "Стены", мы будем очень рады вашим отзывам на Лабиринте, Лайвлибе и Озоне. Это нам и приятно, и полезно! А тому, кто сфотографирует книгу на полке, от меня отдельный реверанс, потому что сама я "Стены" еще нескоро увижу.
Герои нового романа Кати Коути и Кэрри Гринберг переживают удивительные приключения в чопорном викторианском Лондоне. Роскошные особняки знати и унылые работные дома, залитые светом бальные залы и темные переулки Ист-Энда, где бродит незнакомец со скальпелем... Кстати, тут на каждом углу еще и вампиры! Но, будучи джентльменами и леди, английские вампиры не менее людей озабочены своей репутацией. Они задумываются о том, можно ли отставлять мизинец, когда пьешь кровь из чашечки, и сколько брать визиток, приходя к людям в гости. Те, кто читали предыдущий роман авторов "Длинная серебряная ложка", с приятным удивлением обнаружат старых знакомых: подруг - вампирш Берту и Гизелу, а также Уолтера Стивенса, который свил семейное гнездышко с Эвике. Героев ждет встреча с лордом Марсденом, Верховным вампиром Лондона, который на Новый год сделал себе необычный подарок - решил вернуть любовь жены. Увы, пока вампиры заняты семейными проблемами, рядом с ними уже бродит зло, которое не жалеет ни нечисть, ни людей… Объединятся ли вампиры и люди в борьбе со злом, готовым разрушить их общий мир - хрупкий, как замок из хрусталя? И сумеет ли королева Виктория помочь им?
Странное дело... Вот кто из нас без греха? Кто-то сладкое ест без меры, кто-то солёное, кто-то не спит за компьютером, кто-то после работы или на выходные скачет в бар, чтобы с приятелями посидеть за стаканчиком. И это считается вполне нормальным. Пока человек не попадает в сферу ненавязчивого муниципального обслуживания. Ну мало ли - ногу сломал и надо уколы ставить, кровь разжижать.
о том, как легко попасть в антисоциальные личностиИ тут начинается интересное. Хочет человек обезболивающее - вмиг появляется диагноз лекарственной зависимости, чуть ли не наркомании. Замечен человек хромающим, с помощью друзей, в ближайший бар - и заговорили об алкогольной зависимости, стали прямо-таки лечение от алкоголизма предлагать. Нашли его однажды вечером в состоянии ступора - решили, что "обдолбался". Помогают неохотно, пусть-де сначала от зависимостей лечится.
Кстати, совершенно непонятно, с чего пошла байка про зависимости. Все лекарства, которые у мужика были - все по рецепту и на определенные курсы, и сейчас у него только неврологические. Фоном идет эпилепсия, вот тебе и состояние ступора. После бара я его как-то видела на вечернем обходе, он был совершенно трезв. То, что человек хочет, чтобы у него никак не срастающаяся нога не болела - не диагноз наркомана. При этом, медицинских проблем-то у мужика куча, и очень серьезных. Там с мозгами вообще караул, причина в одной из старых травм. Продуктов почти нет, потому что нет денег. Он уже не знает, сколько же денег он получает и сколько тратит. Не может контролировать процесс, это сверх его сил. Он у меня сегодня операцию 100-7 рассчитывал минуты три.
А у наших одно желание - прекратить вообще посещения "этого наркомана и алкоголика". При этом, мужик еще среднего возраста, из хорошей семьи, с хорошими манерами, спокойный. И - абсолютно не способный выжить самостоятельно, потому что ментальный уровень у этого взрослого человека почти детский. Выдрала-таки из телефонных недр социального работника его района, придёт завтра на дом. Надо человека спасать, пропадёт же ни за что. И никаких "пусть сам колет Клексан". Дело не в Клексане.
Хорошо, всё-таки, что если я считаю что-то важным, то пру танком, не взирая на протесты Представляю, какие мерзззкие истории про меня рассказывают за спиной. У нас и из меньшего легенды создаются.
Народ, у меня сейчас чертовски поганое рабочее расписание и оформление одного проекта в кошерный вид, так что здесь я до конца февраля буду набегами. Если будут силы - новенькое будет. Если буду падать в кресло перед монитором в состоянии "живой труп" - буду тупо смотреть ф-ленту и иногда флудить.
Это фантастично!!!! А "живьём", по словам комментаторов, вообще производило впечатление полной магии. Роднина... кажется, она была всегда, и всё еще в форме.
Если задуматься о том, какая черта доминировала в характере короля Эдварда, то неизбежно приходится остановиться на упрямстве. С одной стороны, это похвальная черта – умение идти к своей цели, ловко огибая или решительно сметая препятствия. С другой стороны… Похоже, что Эдвард имел явную тенденцию препятствия именно огибать.
Не кинулась ему на шею Элеанор Тальбот – так он на ней женился тайно, абсолютно не задумываясь о последствиях. Впрочем, на тот момент парню было 19, гормоны бурлили в крови, и о каких думах могла идти речь в такой ситуации. Было мнение, что поддерживающие его на троне силы не одобрят его планов относительно Бургундии? Что ж, найдутся обходные пути, целый готовый клан Вудвиллов с Элизабет в качестве бонуса – и всё тайно, тайно. Варвик протестует тоже? Хммм… Во Францию его, с глаз подальше.
читать дальшеКак водится, все эти манёвры, все обогнутые и сметённые препятствия, ударили по Эдварду бумерангом. Одни – почти немедленно, другие – через многие годы. И не только по нему, к сожалению. Но в период конца 1467 – начала 1468 года он мог даже вообразить, что своего добился. Потому что 27 ноября 1467 года с Бургундией был подписан коммерческий договор, было принято решение собраться на следующие переговоры в январе 1468 года в Брюгге, и, главное, на февраль в Брюсселе были назначены переговоры по составлению брачного контракта для сестры Эдварда, Маргарет, которая, наконец, была теперь официально одобрена в качестве невесты герцога Бургундского.
И что из того, что цена всех этих достижений была для Англии почти слишком высока? Эдвард отменил ограничения на ввоз бургундских товаров, не настаивая на том, чтобы Бургундия сделала то же самое для товаров английских. Приданое за Маргарет было запрошено огромное, 200 000 золотых крон, из которых 50 000 должны были быть заплачены в день свадьбы. На остальную часть суммы герцог потребовал у короля гарантий, указав в качестве гарантов определённые группы торговцев (английских и итальянских). О том, насколько трудно было Эдварду собрать даже 50000 золотых крон, говорит перенесение даты свадьбы с начала мая на начало июля 1468 года. Ведь после такого коммерческого договора даже он не посмел попросить денег у парламента. Ему пришлось занимать, как частному лицу, у лондонских коммерсантов, которые ожидали прибылей от бургундских товаров, и компании торговцев шерстью, которые предпочли понадеяться, что смогут в дальнейшем поднажать на его величество в плане оживления экспорта шерсти. Парламент, всё-таки, выступил гарантом – ведь подразумевалось, что вот-вот начнётся сбор средств для войны с Францией, и собранные этим путём суммы были отличной гарантией.
На момент переговоров, позиция Бургундии в качестве врага Франции, была очень сильна. Отсюда и ситуация, в которой герцог Шарль мог диктовать практически любые условия, на которых он согласился бы дружить. Очень скоро Эдварду пришлось убедиться, что слава герцога не соответствовала своей стоимости, но пока – пока он ликовал. Тем более, что заключение договора с Бретанью было лёгким, ведь герцог Франциск отчаянно нуждался в английских лучниках уже в начале января 1468 года, ведь его перемирие с Францией заканчивалось через полгода. Эдвард пообещал поставить лучников в течение двух месяцев после запроса и платить им половину жалования в течение полугода. Также было договорено, какие части Франции отойдут к Бретани, когда Эдвард Францию завоюет. Был заключён отличный коммерческий договор, который известным образом обходил ограничения торговли с Бургундией: между Бургундией и Бретанью уже действовал политический и коммерческий союз.
А 17 мая 1468 года новый канцлер короля, епископ Стиллингтон, объявил парламенту, что король завершил или во-вот завершит подписание договоров об обороне и нападении с Кастилией, Арагоном, Данией, Шотландией, Римской Империей и Неаполем, и отправится воевать французов. Парламент воодушевился, и дал королю добро на серьёзный сбор средств через налоги на военные цели. Нет, Эдвард не пытался одурачить свой парламент. Он действительно собирался завоевать Францию. В конце концов, предыдущий король был коронован королём Франции, а чем он, Эдвард, хуже?
Но на деле получилось именно то, о чём все время талдычил юному королю Варвик: Луи Французский был настолько опытнее Эдварда в интригах, Франциск Бретонский настолько слаб, а герцог Бургундский настолько сосредоточен только и только на своей собственной выгоде, что для Англии было бы гораздо лучше быть союзником Франции. Луи просто-напросто продлил мирный договор с празднующей свадьбу герцога Бургундией до 1 августа, и напал на Бретань немедленно после окончания перемирия, 15 июля. Но Эдвард не мог немедленно помочь своему новому союзнику, потому что с договором продолжали возиться аж до 3 августа. В результате, к тому моменту, когда Эдвард только 10 сентября послал 3 000 лучников, 1 100 моряков и 30 000 солдат в Бретань, герцог Бретонский уже подписал отдельный договор с Луи Французским, который обязывал его порвать отношения с Англией и Бургундией. Тем не менее, упрямый Эдвард не сдался, и решил послать болтающиеся у французских берегов войска высадиться на юге Франции. Но Луи дал Маргарет Анжуйской семь кораблей в Руане, и грамотно оповестил об этом миланских послов, которые растрезвонили о новости всем остальным. Английский флот замер в проливе, и продолжал патрулировать воды до самой середины ноября. А в октябре Луи заключил договор с Бургундией, который включал параграф, что если англичане высадятся во Франции, Бургундия в этом предприятии помогать им не будет.
Правда, Джерси англичане у французов в той экспедиции отвоевали, но этот малый успех не смог компенсировать унижения от факта, что дипломатия короля потерпела полный крах, и что более 18 000 фунтов были растрачены ни на что. Профессор Росс сильно сомневается в том, что Эдвард всерьёз собирался в 1468 начинать войну с Францией, потому что никаких планов кампании у него не было, насколько известно. Трудно сказать… С одной стороны, Эдвард никогда не был стратегом и никогда им не стал. Оппортунистом он был, и неплохо умел выходить из-под удара – благо, судьба ему всегда давала для этого возможность. Так что стратегии военной компании у него могло и не быть. С другой стороны, Эдвард мог по-мальчишески хитрить, скрытничать (чтобы не ругали), и вот эта его привычка действительно вписывается в спонтанную отправку флота в сторону юга Франции. Нужно же было чем-то оправдаться за разбазаренные тысячи, за которые ругать будут обязательно.
Вчера ткнула в картинку, и получила какой-то ужас-на-крыльях-ночи: кобылищу, увидев которую в ночи люди умирают. Ну, или влюбляются насмерть, что близко по смыслу. Съязвила, что вскоре центр Хельсинки вымрет, ибо именно там меня можно увидеть "в ночи" регулярно. Сегодня ткнула в картинку. И выдали мне в покровители
бытухаУ нас выпал снег, которого так страстно ждали лыжные маньяки. Хайвей в идеальном состоянии, в наших лесах шоссе идеально расчищено. В Хельсинки и муха не сидела. Сплошь снежная каша, тропинки в сугробах, и кое-где ленивые бобкэты. Правда, обходов было всего 16, так что вполне жива после смены. Боссиха, гадюка, поставила мне 3 недели с единственным выходным на каждой, три рабочих конца недели, и четыре вечерних смены подряд. Что даже нелегально, вообще-то. Я нехорошо улыбнулась и сказала, что снимаю шляпу перед её оптимизмом по поводу моего здоровья. За один день и двадцатилетние не успевают восстановиться. Но хохма при этом в том, что вокруг народ идет рядами и колоннами на больничный, а я - скриплю, но еду.
А ещё сегодня в душевой появились первые муравьи - разведчики. Сволочи, на месяц раньше обычного. То ли лето на месяц раньше начнётся, то ли у них там демографический взрыв. Травим, травим каждую весну и осень всем, что под руку подворачивается - им пофиг. Пол с подогревом зато. А гнездо шмелей у нас на чердаке выживает, наверное, за счет тепла от печи и сауны. Но шмелей я люблю, а ползучих ненавижу. Да, логики нет, знаю.
Рыжий впал в детство, всё больше чувствует себя котёнком. При его размерах это как-то конфузно.
В 1472 – 1474 годах, вдовая графиня Элизабет Оксфордская вела борьбу за своё состояние. Она была вдовой лорда, Джона де Вера, казнённого вместе со своим старшим сыном за измену ещё в 1462 году. Леди Элизабет была урождённой Говард, причём – кузиной Джона Говарда, который был близок дому Йорков в роли советника и юриста. И ещё она унаследовала от деда земли в Норфолке, Саффолке, Эссексе и Кембридже.
Джон де Вер
читать дальшеОксфорды, кстати, не были особенно богатыми, их графство часто упоминали как самое бедное графство королевства. И женитьба Джона де Вера на наследнице, без разрешения короля (вернее, совета короля, потому что сам Генри VI в 1425 году был слишком мал, чтобы кому-то что-то разрешать), обошлась ему в 2 000 фунтов штрафа. При том, что земли приносили ему всего 500 фунтов в год. Де Вер выбрал не ту сторону в борьбе Ланкастеров и Йорков. Хотя он очень старался не ошибиться. Собственно, приговор, вынесенный Типтофтом де Верам, не был ни честным, ни справедливым. Тем не менее, их казнили, и их земли были конфискованы – и подарены королём Эдвардом своему младшему брату, Ричарду Глостеру.
Но король быстро передумал, и в 1463 году вдруг решил признать второго сына казнённого де Вера, тоже Джона, законным наследником своего отца и восстановить в титуле и имуществе. И пожалованное у Ричарда отобрали, с тем, чтобы в 1472 году, после изгнания и возвращения Эдварда в качестве короля, снова ему отдать. Потому что тринадцатый граф де Вер оказался непримиримым врагом династии Йорков.
Что ж, Ричард заслужил благодарность брата, и вступил во владение пожалованным. Оказалось, правда, что вдовая графиня времени даром не теряла. Она успешно сдала свои наследственные земли различным арендаторам, связали их договорами, и укрылась в аббатстве. Впрочем, с одинаковой вероятностью могло быть и так, что в аббатство её заключил король Эдвард, или же она просто была стара, дряхла и без денег, и нуждалась в постоянном уходе и медицинской помощи монахинь. Мы просто не знаем, почему она оказалась в разгар событий в монастыре.
Известно, что Ричард своё получил, причём получил настолько законно, что комар носа не подточит. Поэтому, после воцарения Генри Тюдора, Джон де Вер написал прочувствованную петицию по поводу того, что земли его мать передала Ричарду чуть ли не под угрозой смерти. Ведь тонкость заключалась в том, что всё, чем владел Ричард, перешло к Тюдору, а тот расставаться с имуществом не любил никогда. Поэтому де Веру пришлось искать свидетелей, которые существующую угрозу жизни вдовой графини подтвердили.
Поэтому первый парламент Тюдора аннулировал сделку, и де Вер получил то, чего желал так страстно. Тем не менее, он чувствовал себя до такой степени неуверенным, что через 10 лет, в 1495 году, попросил помощи у епископа Мортона в сборе письменных показаний у сэра Джона Ризли, сэра Джеймса Тирелла и сквайров Уильяма Танстелла, Генри Робсона, Уильяма Пастона и Джона Пауэра. А девяностые годы были непростыми для короля-Тюдора годами. Его одолевали то ли настоящие, то ли фальшивые племянники короля Ричарда, которых тот, как было объявлено, убил в Тауэре. Было очень важно доказать, что племянники фальшивые, и письменные документы о том, что Ричард донимал старушку-графиню, косвенно подтверждали, что он был вполне способен на злодейство.
Так что же там случилось между 62-летней вдовой и 20-летним герцогом? По утверждению врагов Ричарда Глостера, тот ворвался со своим эскортом в монастырь, где скрывалась или просто жила леди Элизабет, объявил, что она и её имущество переданы ему под опеку, потребовал у неё ключи от сундуков с документами, и велел собираться. Вместе с людьми Глостера, старушка проследовала в дом Томаса Вогана, где тогда в Лондоне расположился Ричард. Предполагается, что графиня была под стражей. Оттуда её предполагалось отправить в Миддлхем.
И вот леди Элизабет вызвала к Вогану одного из своих арендаторов, Генри Робсона, и, якобы, сказала, что она страшно сожалеет, но, вынуждена передать своё имущество Глостеру, потому что дорога на север и сами условия севера её непременно убьют. Кстати сказать, её кузен, Джон Говард, находился в тот момент у Вогана, хотя кто его знает, какие у них с леди Элизабет были отношения. Можно только предположить, что соглашение между леди Оксфорд и герцогом Глостером было составлено им. А соглашение говорит о том, что графиня передаёт герцогу своё имущество, оценивающееся в 600 фунтов, в обмен на 500 марок ежегодного содержания, уплату её долгов в сумме 240 фунтов, и продвижение карьеры её остальных, кроме тринадцатого графа, детей. После того, как договор был составлен, графиня снова удалилась в монастырь, где и умерла в 1474 году в возрасте 64 лет.
Даже не рассуждая о том, был ли Ричард Глостер в принципе повинен в злодействе, собираясь отправить матушку государственного преступника в семейную резиденцию Миддлхем, но можно усомниться в образе беззащитной старушки, ознакомившись, кому она арендовала свои земли. В числе арендаторов – два королевских советника, Томас Монтгомери и Уильям Грей (родич короля, кстати), юрист высшего полёта Томас Тауншед, Уильям Пастон (советник графини), Джон Арбластер (тоже советник графини), и два «клиента» Грея. И Ричарду пришлось вступать в пожалованные ему добрым братом владения через суд, который вынес постановление в его пользу уже после смерти графини.
И почему все широкие жесты короля Эдварда были практически символическими? Типа, "бери, если сможешь, владей, если удержишь".