О депрессии, но не депрессивноеДаже не знаю, зачем я здесь пишу про свою депрессию... Наверное, потому, что поняла, что о ней надо говорить и писать, потому что в процессе как бы видишь саму себя со стороны. И свою ситуацию. В моём случае, всё началось давно, более давно, чем я ещё готова признать. Так что процесс... в процессе. И я вполне понимаю, что моя депрессия не настолько глубока, чтобы сделать меня совершенно беспомощной.
На неделю, наверное, я погрузилась глубже обычного - полное безразличие, когда было трудно даже разговаривать. Не говоря о том, чтобы писать что-то, требующие умственных усилий. Это прошло, потому что по складу характера я не тот человек, который способен просто махнуть на всё рукой. Включается защитная реакция. Меня это всегда выручало. Выручило и на этот раз. В среду я вынырнула из состояния "овощ".
Причины, причины... Видимые - как на ладони. Психика не справилась с ситуацией.
Во-первых, новая бригада. Мало того, что на руки свалились совершенно незнакомые пациенты в количестве за полусотню. Так ещё все коллеги, кроме меня и ещё одной, раньше работали вместе, в другом районе. Культура отношений, ведение дел - всё другое. Хуже, на мой взгляд. Настолько хуже, что полностью отбивает желание иметь дело с этими людьми. Грубо говоря, там рулит авторитарный стиль, интриги за спиной и нахрапистость. Я к этому не привыкла, и повела себя совершенно неправильно - просто отдалилась. Естественная реакция, но неправильная. Свои границы нужно всегда защищать наиболее подходящими способами.
Во-вторых, дом. Смерть Рыжего была настолько неожиданной, что я не смогла среагировать адекватно. И стресс затянулся. И тут вылезло то, что было, собственно, всегда, но от чего я, опять же, отмахивалась. Мне нужет в доме кот. Желательно, парочка котов. Их можно гладить, с ними можно говорить, и они СЛУШАЮТ. Но муж упёрся. Рыжего он любил больше других котов, и, возможно, у него тоже своего рода стресс. Но о котах он говорить просто не желает. От слова вообще. И мои котострадания ему до лампочки. Правда, страдала я тихо и тогда, когда была одна. Потому что делить своё горе с супругом для меня оказалось неприемлемым. Что тоже говорит практически всё.
Раньше, кстати, мне и в голову бы не пришло спросить его мнения. Я бы просто занялась активными поисками. И поставила бы его перед фактом. Теперь, собственно, время ушло до глубокой осени. Брать кота в частный дом с неогороженным участком, дорогой перед домом с одной стороны, и полями-лесами с другой, на весну и лето нельзя. Нужен период привыкания к дому в течение зимы.
В-третьих, физическое состоянии. Но вот оно-то меня и вытащило, потому что я поняла, что помощи не будет. Собственно, врач дала направление на реабилитационный период в каком-то санатории, но искать место и бронировать его надо самостоятельно, через интернет. Мало того, что мест практически нет, так машина ещё начала утверждать, что моего электронного рабочего адреса не существует. Видимо потому, что для неё не существует всего нашего района деятельности, он же новый. В среду была у физиотерапевта. Знаете, что она мне дала? Адрес интернетовской странички "всё о спине". Ну, и ещё много симпатии. Стоило ради этого наматывать 150 км в свой выходной? Короче, "дело рук самих утопающих".
Так вот, когда я собиралась к физиотерапевту, я внезапно осознала, что помню, конечно, когда я в поледний раз надевала юбку - пару раз летом. И помню, когда пользовалась в последний раз косметикой - в начале октября, в Англии. Но обычно я просто стягиваю первые попавшиеся штаны с вешалки, натягиваю какую-то кофту - и вперёд, не оглядываясь на зеркало. Мне стало всё равно, как я выгляжу. И достаточно давно.
И наступило просветление.
Короче, вчера я достаточно вежливо (но душевно) послала на работе тех, кто пытался за меня решить, кем мне заниматься вечером. Сделала такой список, который устраивал меня, тем более, что вторая медсестра была из "взятых напрокат", ей без разницы. И совершенно серьёзно сказала прежней боссихе, что хочу вернуться в старый район, потому что не сработаюсь с новой бригадой. Она, кстати, не удивилась. Когда освободится вакансия - перейду, но это может занять время.
Играю на работе с британчиком одной старушки. Благо, она страшно этому рада. Глажу, вычёсываю, заставляю немножко двигаться (он хроменький, поэтому немножко). Тем более, что с самой старушкой забот никаких, она только периодически забывает, где находится.
Заказала кучу юбок, вот. И буду их с весны носить. Даже буду просто брать с собой рабочую одежду и переодеваться, а не прыгать в машину абы в чём. Краситься на нашей работе, собственно, и не рекомендуется, и непрактично. Но даже в магазин теперь подкрашиваться буду.
Ну и занялась подборкой новой системы растяжек, потому что старая мне теперь (пока) не по силам.
Котовопрос откладывается на осень. Надеюсь встретить следующий Новый год в хвостатой компании. А муж... Да ну его, мы давным-давно просто живём под одной крышей. И, благодаря моей работе, иногда вообще по дня три-четыре не встречаемся
Интересующиеся вопросом наверняка в курсе, что Y-хромосома в ДНК, извлечённом из многострадальных костей короля Ричарда Третьего, не совпала с той же хромосомой, извлечённой из костей 5-го герцога Бьюфорта, Генри Сомерсета (1744-1803).
Эта хромосома переходит от отца к сыну. Поскольку герцог был потомком Эдварда Третьего, как и Ричард Третий, это означает, что где-то в поколениях предков образовался нажитый на стороне сын, не имеющий в своих венах ни капелюшечки королевской крови.
читать дальшеМежду Эдвардом Третим и 5-м герцогом Бьюфортом сменилась пятнадцать поколений. Между Эдвардом Третьим и Ричардом Третьим – всего четыре. Естественно, чисто статистически наиболее вероятно, что на сторону сходил кто-то из женских предков герцога.
Но историк Иэн Мортимер не был бы самим собой, если бы не взялся продвигать противоположную точку зрения в статье, опубликованной в февральском номере «History Today». С моей личной точки зрения, этот доктор философии – не тот исторический аналитик, которому я бы доверяла, как авторитету. Хотя его точка зрения относительно судьбы Эдварда Второго мне симпатична.
В любом случае, с его анализом событий в судьбах предков Ричарда Третьего можно соглашаться или нет, но сами судьбы чрезвычайно интересны. Тем более что об этих предках говорят не так уж часто, и не так уж много.
Начнём с Джона Гонта, смуглого красавчика, положившего начало династии Бьюфортов – незаконной линии сына короля, узаконенной личным распоряжением короля Ричарда второго. Мортимер рассказывает о какой-то хронике четырнадцатого века (не уточняя, какой), в которой утверждается, что королева Филиппа, жена Эдварда Третьего, в марте 1340 года случайно «приспала» новорожденную дочь, и, опасаясь гнева мужа, заменила умершего младенца на сына какой-то фламандки.
Якобы сама королева в этом призналась в предсмертной исповеди в 1369 году епископу Винчестерскому, заклиная его не допустить, чтобы Джон стал королём. В принципе, когда Чёрный Принц, наследник престола, умер в 1376 году от рака, оставив наследником короны малолетнего сына Ричарда, был некоторый теоретический шанс, что Джон Гонт может узурпировать трон.
На самом деле, нет никаких свидетельств того, что Джон собирался это сделать, хотя амбиции у него были вполне принцевские. Но восстание Уота Тайлера в 1381 году выглядит, несомненно, подозрительным – восстания такого масштаба не вспыхивают стихийно. Хотя всё, что известно об этом восстании, указывает скорее в сторону лоллардов, а не Джона Гонта.
Иэн Мортимер склонен рассматривать рукопись об исповеди королевы Филиппы просто мастерской пропагандой, направленной против Джона Гонта.
Мортимер также рассуждает, что королева Филиппа элементарно не имела шанса приспать дочь. Не крестьянка же! Королевского ребёнка после рождения мыли, пеленали – и передавали кормилице. Но даже если в системе произошел какой-то сбой, и такая неприятность действительно случилась, история отношений Эдварда Третьего и его королевы говорит против того, что Филиппа могла бояться гнева мужа.
Но одно любопытное письмо Эдварда Третьего папе Мортимер нашёл. Это письмо было написано 18 ноября 1340 года, и представляет собой, собственно обвинение архиепископа Кентерберийского в попытке поссорить королевскую чету: «он наговаривал мне на мою жену, и моей жене на меня, чтобы спровоцировать нас на гнев и разделить нас навечно». Напомню, что сам король архиепископа наказать законно не мог, потому что архиепископ был не его подданным, а представителем Рима.
Но вот что касается отношения Эдварда Третьего к своему сыну Эдмунду Лэнгли, герцогу Йоркскому – здесь для спекуляций почва более благодатна. Но – внимание!!! – все эти спекуляции не слишком убедительны, потому что базируются на шатких вычислениях сроков беременности. Любая женщина знает, что дети рождаются не по календарю. Так вот, Мортимер предполагает, что продолжительность беременности в средние века была такой же, как сейчас, и называет сроком вынашивания 38 недель и 2 дня.
Можно мне умилиться такой точности, на которой базируется заключение не больше и не меньше, чем о дне зачатия Эдмунда? У Мортимера получается, что родившийся 5 июня 1341 года Эдмунд был зачат ровнёхонько 10 сентября 1340 года. А Эдвард Третий в тот момент осаждал Турне, и вернулся в постель Филиппы только 28 сентября.
Тем не менее, Мортимер соглашается, что никаких доказательств возможной неверности королевы Филиппы не существует. Зато существует масса доказательств предельной преданности Эдварда Третьего своей супруги, до самого её конца.
Мортимер признаёт возможность небольшой погрешности в своих вычислениях, но аргументирует, что по какой-то причине Эдвард Третий не был близок со своим сыном Эдмундом. Например, своих старших троих сыновей король сделал графами уже в раннем возрасте двух или трёх лет, а вот Эдмунд стал графом Кембриджем только в 21 год. И в тот же самый день его братья стали герцогами. Более того, Эдмунд не был упомянут в завещаниях своего отца и старшего брата. А вот Джон Гонт – был, в обоих.
Вообще-то, Мортимер мог бы проверить количество свободных графств на момент креаций. Всё-таки, их количество не было бесконечным. Так вот, небольшой экскурс в Википедию показывает, что титул графа Кембриджа был до 1361 года просто-напросто занят. Занят Уильямом Юлихским, родичем Эдварда Третьего через брак. Этот титул был дан сэру Уильяму по чисто политическим причинам, но, тем не менее, забрать его в свете политических событий было нельзя.
И вообще непонятно, с какой такой радости Мортимер утверждает, что король Эдвард держал Эдмунда на расстоянии. Он воевал с отцом уже с 1359 года, он воевал вместе с братьями, и был регентом королевства на время визита во Францию своего племянника Ричарда Второго. Да и особо беспокоиться о том, чтобы обеспечить доход Эдмунду, королю Эдварду Третьему не пришлось – Эдмунд ещё ребёнком унаследовал огромные территории в Йоркшире от своего крёстного, графа Сюррея, который умер в 1347 году. В общем, предположение Мортимера о том, что умная, практичная и любящая своего мужа королева Филиппа могла гулять от супруга, кажется лично мне просто гадким.
Затем Мортимер берётся за следующее поколение, и подвергает сомнению законность происхождения второго сына Эдмунда, несчастного Ричарда Конисбургского, 3-го графа Кембриджа. А именно Ричард Конисбургский был дедом Эдварда Четвёртого и Ричарда Третьего.
Здесь, надо сказать, действительно бросается в глаза, что Ричарда Конисбургского судьба не баловала. Но Мортимер, для начала, выражает сомнение в пристойном поведении супруги Эдмунда - Изабель Кастильской. На том основании, что матушка Изабеллы, Мария де Падилла, была Педро Кастильскому не женой, а любовницей.
Мортимер, почему-то, не обратил внимания ни на то, что Мария была королевой если не по статусу, то по положению. Педро пришлось заключить политический брак с Бланкой из дома Бурбонов, но он аннулировал брак через три дня. Якобы потому, что на пути в Испанию Бланка спуталась с его братом-бастардом. Но кто его знает, насколько Педро был в этом отношении честен, ведь он тайно женился на своей обожаемой Марии в том же году. Ну как тайно… Секретом их брак не был, просто они обошлись без торжественных формальностей, обычных для королевских браков.
Не обратил Мортимер внимания и на то, что Джон Гонт был женат на сестре Изабель, Констанс. Наверное потому, что подвергать сомнение благонравие Констанс было бы просто смешно.
Но вернёмся к браку Эдмунда Йорка и Изабель Кастильской. Мортимер находит подозрительным, что первый ребёнок, сын Эдвард, родился в 1373 году, на следующий год после заключения брака, второй ребёнок, Констанс – в 1374 году, а вот сын Ричард – только в 1385 году. Википедия утверждает, что мальчик родился таки в 1375 году, но Мортимер, почему-то, отмахивается от этого, ссылаясь на примечание к одной книге, что в роду Ричарда Бьючампа, женатого на внучке Эдмунда Йорка, «все знали», что мать и бабушка леди Варвик были любовницами членов семьи Холландов.
Отцом Ричарда Конисбургского Мортимер обозначает, таким образом, Джона Холланда, сводного брата короля Ричарда Второго. Тот служил вместе с Джоном Гонтом в Кале, вернулся в Англию в 1384 году, и сразу нашёл на свою голову проблем, убив фриара-кармелита на парламентском заседании в Салсбери. Тот позволил себе уничижительно отозваться о Джоне Гонте. Через год Холланд прикончил, во время шотландского похода, Ральфа Стаффорда, лучник которого застрелил одного из сквайров Холланда. Холланду пришлось годик отсидеться в убежище при монастыре за этот поступок, но потом брат-король его простил, Холланд появился при дворе – и соблазнил дочку Джона Гонта, Элизабет. Или она его соблазнила, потому что девушку сделали женой ребёнка, малолетнего графа Пемброка, забыв, что годами ждать, пока сопливый отрок вырастет в супруга, придётся редко кому по нраву. В общем, развели Элизабет с ей отроком, и выдали за Холланда.
Мортимер предполагает, что супружеские отношения между Эдмундом Йорком и его супругой закончились в году эдак 1374. Потому что результатами были бы дети, а таковых до рождения Ричарда не наблюдалось. И вообще, пишет Мортимер, когда захоронение Эдмунда было вскрыто в 1887 году, то обнаружилось (внимание!), что несколько его позвонков буквально были смещены один к другому. То есть, слишком сильно у него спина болела, чтобы сексом заниматься. Вот Изабель и бросилась в объятья брутального вуменайзера Холланда. Временем этого броска Мортимер называет период до июля 1384 года, или между октябрём 1384 и июнем 1385 года – или оба! «Изабелла, видимо, пошла в свою матушку», - пишет Мортимер.
Дальше идут ещё более интересные спекуляции. Основываясь на том, что крещение Ричарда Конисбургского произошло, скорее всего, через несколько дней после его рождения (так крестили Эдварда Третьего), и беременность длилась пресловутые 38 недель и два дня, то забеременела Изабель 25 октября 1384 года. Как раз сразу после возвращение Холланда и Гонта в Англию.
То есть, Мортимер оспаривает всеми признанную дату рождения Ричарда Конисбургского, 1475 год, только на том основании, что Холланда в то время в Англии не было.
Более того, Эдмунд Йоркский никогда не обращал особого внимания на своего второго сына. Он не выделил парнишке земельных владений и не упомянул его в своём завещании. А его мать, которая умерла раньше, отдала перед смертью всю свою собственность королю Ричарду, сопроводив дар просьбой, чтобы тот выделил из наследства 500 марок годовых её сыну Ричарду. В принципе, Изабель умерла в 1393 году. А король Ричард, который именно в тот момент уверенно держал в ежовых рукавицах свою знать, был его крёстным. Так что здесь ничего удивительного я не вижу.
И даже Мортимер признаёт, что никаких раздоров между Эдмундом Йоркским и Изабель Кастильской замечено не было. Напротив, Эдмунд, который после смерти Изабель женился снова, завещал, чтобы его похоронили рядом с Изабель.
Хочу заметить, что Эдмунду Йорку особо делить было нечего. После смерти старшего брата Эдварда, державшего оба титула (и герцога Йорка, и графа Кембриджа), Ричард стал графом Кембриджем, и всем известно, что в деньгах он не купался. А герцогство отошло уже к новой династии, к Ланкастерам.
И к чему все эти притянутые за уши рассуждения вели? К пунктику Иэна Мортимера – к семейству Мортимеров. «К счастью для Йорков, - пишет он, - они имели право на трон по другой линии от короля Эдварда Третьего, через Анну Мортимер, единственную наследницу Лайонелла Антверпского, второго сына короля».
Разумеется, Мортимер понимает, что его спекуляции сильно нуждаются в обоснованиях. И предлагает разыскать кости сына Джона Холланда, похороненного в церкви св. Петра в Тауэре (эта линия пресеклась в 1475 году). Или, скорее всего, не похороненного, рассуждает Мортимер, туманно намекая, что «есть некоторые основания полагать, что он был захоронен в другом месте». Но надгробное изображение находится именно там.
«Заплачено Фаустону за повешение Иуды – 4 пенса… Каиафе – 3 шиллинга 4 пенса… Ироду – 3 шиллинга 4 пенса, жене Пилата – 2 шиллинга…». Разумеется, речь идёт о дорогих сердцу любого англичанина театральных представлениях.
читать дальшеЕсли кто-то думает, что жизнь средневековых простолюдинов состояла только из нищеты и непосильного труда, то этот кто-то имеет об английском Средневековье совершенно ошибочное представление. Работа работой, но английский горожанин пятнадцатого века отдыхал и праздновал около 43 дней в году. Одних только церковных фестивалей насчитывалась целая полудюжина, а ведь были ещё гильдейские праздники, муниципальные праздники, церковные выходные. А там, где есть свободное время, должны быть и развлечения.
Разумеется, и тогда, как и сейчас, городские управы в частности и центральная администрация в целом желали, чтобы праздники не переходили в тотальное пьянство. Несомненно, продажа горячительных приносила казне доход, но дальновидные администраторы больше думали о конечных расходах – покалеченные люди, повреждённая собственность, более короткая и менее продуктивная жизнь, социальные беспокойства обошлись бы той же казне дорого.
Разница между английским Средневековьем и нашей реальностью в том, что тогда проблема предупреждения пьянства решалась более успешно. И вовсе не ограничениями. Представьте себе сегодня в каком-нибудь городе винные фонтаны, где каждый может совершенно бесплатно налить себе кружечку. Представили? А ведь такие фонтаны были обязательными атрибутами любого фестиваля в средневековом городе.
Тем не менее, пьянство тогда было явлением более чем маргинальным. Как им удавалось то, что не удаётся нам? Ответ достаточно прост: мораль общества этого не допускала. А поддержание общественной морали на достойном уровне было делом церкви и самого общества.
В Йорке и в Лондоне на каждых 500 обитателей приходилось по церкви. Но это была не та церковь, которая знакома нам. Средневековая церковь была для людей и среди людей. Во-первых, она предлагала красоту, недостижимую даже для королей. Поколениями лучшие мастера посвящали церкви свои лучшие творения, церковные колокола звонили, собственно, не переставая. Звонили во спасение душ, звонили к многочисленным службам, звонили в честь праздников, тревог и похорон, звонили, наконец, просто чтобы продемонстрировать, как красиво они умеют звонить. Церкви наполняли ароматы свежих цветов, свечного воска высшего сорта, ароматических благовоний. Любой подмастерье, спящий по ночам под прилавком мастера, входя в церковь, чувствовал себя приглашённым даже не в высшее общество, а в общество выше всех прочих. И это было честью, которой каждый хотел соответствовать.
В приходах лечили, учили, помогали словом и делом, опекали тех, кто сам не мог о себе позаботиться. Они знали свою паству, эти церковники. Они знали, чем их паства живёт и на что надеется. И они знали, что даже осуждённые законом имели свои, внутренние причины поступить так, как они поступили. И даже осуждённые знали, что закон – это закон, и на нём держится общество. Но справедливость – это нечто иное. И справедливый суд, не только по деяниям, но и по скрытым ото всех побуждениям, был Судом Небесным.
Разумеется, никто не хотел попасть на такой суд негодным, жалким и недостойным. Отсюда идёт традиция обращения осуждённых к публике с просьбой простить их за их прегрешения. А направлять человека по жизни так, чтобы прегрешения не случилось, должна была именно церковь. Церковь заботилась о том, чтобы бесценная человеческая душа не сгинула напрасно, и в этом был авторитет церкви, в этом была причина, по которой церковная деятельность была естественной составляющей жизни каждого средневекового англичанина.
Нет, никто не предполагал, конечно, что все люди церкви – сущие ангелы, как и люди церкви не считали заблудшими овечками своих прихожан. Человек не совершенен, и земная часть его натуры всегда будет стремиться к удовольствиям. Это был факт, и с этим фактом на уме строились отношения между церковным и светским влиянием.
Такой длинный заход в историю английских театральных представлений необходим потому, что эти представления были чрезвычайно плотно связаны с церковными праздниками. А церковь, в свою очередь, придавала представительность и блеск праздникам светским.
И, увы и ах, прежде, чем рассказать о праздниках, нужно сделать ещё один заход в повседневную жизнь средневекового города, чтобы рассказать о городской иерархии и о гильдиях, без которых роскошные фестивали и театральные представления были бы невозможны.
Олдермены более мелких городов, таких, как Бристоль, жили в особняках со сводчатыми подвалами, в которых хранились вина. В Лондоне их дома могли иметь ограду из высоких каменных стен, или располагаться фронтальной стороной с красивыми окнами вдоль улицы. Их жён сопровождали слуги, а носили они меха и бархат глубокой, богатой окраски, или одежду из чистой английской шерсти, которая была ещё дороже шелка и бархата. Они-то и были мастерами гильдий – профессиональных или духовных. Торговцы шелками и бархатом, торговцы мануфактурой, бакалейщики, ювелиры – они были самой богатой частью городского населения, и мэр обычно избирался из этой среды.
Надо сказать, что вообще-то жить в городе вовсе не означало быть горожанином. Потомственные горожане получали свой статус гражданства данного города (enfranchising) по праву рождения. Проще говоря, получали по наследству. Они платили налоги и имели право голоса, и все, без исключения, входили в гильдии. Затем были ещё «пришлые» (foreigners), которые переехали в данный город, где статус горожанина они могли купить совершенно официально, и успешно продвигаться после этого в городской иерархии. Иностранцев же в те времена называли просто «чужими» (aliens), и никакое богатство «своими» их сделать не могло.
Средний класс средневекового города составляли богатые торговцы, башмачники, кожевенники, портные и торговцы скобяными изделиями. Одевались они в домотканую суконную одежду красновато- или желтовато-коричневых тонов, но на праздники имели шерстяную одежде чёрного цвета, что стоило немало. Но они могли себе позволить и более значительные расходы, ведь именно средний класс был той средой, наиболее предприимчивые представители которой выбирались наверх, в ряды олдерменов.
Ниже стояли скромные лавочники, продавцы продтоваров, представители менее доходных ремёсел и бродячие торговцы, пределом мечтаний которых была собственная лавочка в городе. В эту же группу входили и подмастерья, для большинства из которых ученичество было единственной возможностью получить в своё время городские свободы.
И, наконец, где-то в самом низу иерархической лестницы были неквалифицированные разнорабочие, живущие разовыми заработками. Не то, чтобы они сами имели право решать, работать им в данный день или не работать. Правила города за право жить в городе обязывали их являться на рыночную площадь в пять утра летом и в шесть утра зимой, и ожидать там, пока кто-то их не наймёт. В принципе, в городах часть года жили рыцари, сквайры и помещики, имеющие там свои городские дома. Они могли бы, таким образом, заниматься и торговлей на совершенно законных основаниях, но торговля интересовала редких из этого класса.
Такая вот гильдейская социальная структура, в которую входил каждый горожанин, и которая определяла на 99% стиль жизни, тип одежды и манеру поведения каждого. Стоит ли удивляться, что в этой жизни не было места нарушителям заведённого порядка? Разумеется, горожане, несмотря на строгий запрет, опорожняли горшки в сточные канавы, складывали товар на мостовые, гоняли мяч, позволяли своим козам и свиньям свободно блуждать по улице, и даже иногда платили за такие нарушения – если попадались под карающую длань городской инспекции.
Но уже за более серьёзные нарушения, как то попытку обвеса и обмера, штрафом было не обойтись. Одной лондонской торговке тухлым маслом пришлось провести полчаса у позорного столба - с горшками, наполненными этим маслом и повешенными ей на шею, а затем её с позором изгнали из города вообще.
Тем не менее, должна была существовать какая-то система, цементирующая эти устойчивые ниши. Система, которая объединяла бы и дворян, и аристократов, и гильдейцев с их семьями. Этой системой были религиозные братства. Каждая гильдия имела своего святого-покровителя, и все они участвовали в социальных программах и религиозных церемониях. Например, в Йорке торговцы-предприниматели были членами братства (и религиозной гильдии) Корпус Кристи, куда входили и Ричард Глостер с женой.
Вступление в братство происходило через приходскую церковь, и вступительный взнос был где-то 5-6 шиллингов, с годовой платой в 2 шиллинга. Деньги шли на благотворительные нужды. Заболевший или временно потерявший трудоспособность член братства, например, получал дотацию около шиллинга в неделю. Что характерно, мэры и высшие городские чиновники не могли быть членами братства, разве что в исключительных случаях всеми признанной кротости характера. Причина этого исключения очевидна – братство не должно было стать платформой для интриг политической элиты.
А вот теперь можно и переходить к описанию самих фестивалей и праздников.
читать дальшеЯ люблю прокатиться с ветерком, но не тогда, когда он дует со скоростью больше 20 м/сек. Пыталась себя убедить, что тяжёлые машины с порывами ветра не летают, потому что люди как-то ходят по земле, а они легче. Но всё равно было ужасно. Машинка-то высокая и узкая. Трепало её, как ту грелку в зубах Тузика.
В новой бригаде мне по-прежнему неуютно, хотя вполне отдаю должное, что неожиданно подобралась сильная команда. Совершенно нет наплевизма в отношении к пациентам, всё делают и всё вовремя. И не надо бродить по тёмным улицам в ноголомную погоду. И всё же... всё же - слишком много там делается за спиной. Как-то ситуация, конечно, устаканится - или ишак сдохнет, или падишах умрёт. Впрочем, вполне возможно, что в старой бригаде было то же самое, просто я не обращала внимания.
Поняла, о чём говорят, когда говорят, что о депрессии нельзя рассуждать тем, кто её не перенёс сам. Всё правда. Теоретически совершенно невозможно понять, что вытворяет организм в состоянии депрессии. А ведь судя по тому, что я способна функционировать, хотя бы и со странными сбоями, степень депрессии довольно слабая. Противна волнообразность состоянии. То ли дело насморк! Отсопливил - и выздоровел. И нет, я не обратилась к врачу за таблетками. Справлюсь сама.
Оказывается, присутствие на мессе в Лестерском соборе 23 марта как бы не было для всего Рикардианского сообщества. Я его как бы выиграла. Вау!
Рыцари внезапно не вдохновляют. Напишу-ка я вам лучше о средневековом английском театре!
А "Полцарство" я, кстати, дописала. В смысле, первую книгу дописала, потому что вообще писать об этой команде я буду до собственного сдыха. Нравятся они мне. Теперь дождусь списка косяков от тех, кого я попросила их найти, и можно будет доводить до ума.
Честно пытаюсь отследить на WTF Combat 2015 работы кое-каких фандомов. Но вот со вчерашнего вечера моя ф-лента стала напоминать форменную мусорную корзину общественного пользования. Всё свалено и вывалено скопом. Как в этой каше разбираться - совершенно непонятно. И почему оно должно быть именно так? Неужели нельзя как-то более аккуратно формат организовать, чтобы не приходилось рыться в куче ненужного?
Странно, кстати, что нет фандома по Психопаспорту. Посмотрела второй сезон, и хотя концовка там совершенно притянута за уши, это анимэ - самое сильное из всего, что я видела. Это ведь наш мир, на самом-то деле. Потому и концовка странная. Мы ведь не знаем, чем этот шабаш на самом деле закончится.
Пятница же. Вечернее дежурство было ещё более чудным, чем обычно.
читать дальшеПо идее, мы имеем palvelutalo - дом, где люди живут в номерах, как в гостинице, но есть круглосуточное обслуживание. Стоит это чудо жильцу от 4,5 до 5 тысяч евро в МЕСЯЦ. В стоимость входит проживание и ланч. Всё остальное надо покупать. И стоит это гораздо дороже муниципальных услуг. Поэтому жильцы, по мере старения, рядами и колоннами падают на руки муниципальным службам и социалу. У них просто заканчиваются деньги. Трудно понять, на кой фиг такое проживание, если у всех были квартиры, полностью уже без долгов. На 5 тыс в месяц можно обеспечить себе чуть ли не круглосуточное обслуживание и на дому. Загадка.
Ну ладно. Учитывая, что нам вручили этих людей 1 января, ошибок было сделано удивительно мало. Но сегодня чисто случайно выяснилось, что одна бабка, выписавшаяся из больницы 4 дня назад, должна получать каждый день инсулин долгого воздействия, Лантус. Выяснилось, что инсулина дома нет. Есть в аптеке рецепт, но он просрочен. Правда, в таких случаях аптеки выдают одну упаковку. Я за ней заехала, отдала медсестре, которая должна была к бабке идти, и попросила хорошенько посмотреть бумаги и измерить сахар.
Из бумаг выяснилось, что, вообще-то, бабке назначен ещё и Новорапид, инсулин быстрого действия, который надо колоть вечером, если сахар выше нормы. Тем не менее, назначение не сделано, в листе лекарств Новорапид отсутствует. Кстати, его вообще по схеме вкалывают, в зависимости от времени суток и уровня сахара. И звонит вечером фельдшерица, которая, видимо, и дома переживала за ситуацию, и предлагает коллеге вколоть бабке вечером... Лантус. Но поскольку назначения инсулина может делать только врач или фельдшер/медсестра, получившие дополнительное обучения и соответствующую бумагу о компетентности, наша фельдшерица предложила позвонить за разрешением бабкиному сыну, который врач. Мы не знаем, какой врач. Может быть и окулистом.
Разумеется, коллега пришла советоваться. Я сказала, что никогда не стала бы колоть инсулин по телефонным распоряжениям не разбери кого. Потому что отвечает тот, кто делает укол. Те, кто советовал колоть по телефону, открестятся сразу, если что случится. Инсулин - вещество убийственно опасное, а 8 единиц - это не так уж мало. Кстати, сахар у бабки был даже не настолько высоким, чтобы звонить, скажем, за консультацией. Короче, решили не колоть. Оставили рапорт утренней смене, чтобы кололи то, что есть в листе назначений - Лантус 8 единиц утром. Точка. В понедельник пусть фельдшерица разбирается с больницей и врачами, это её работа и её компетенция.
В другом месте всего-то полагалось глаза закапать, а пришлось и с пола старушенцию поднимать, и Скорую вызывать. А вызов Скорой нынче - искусство. Они же требуют дать трубку больному. А бабки обычно воют в трубку, что никуда не поедут и никакой Скорой не хотят. Как и в этом случае. Я послушала, взяла у бабки трубку, и выдала такой текст, что выслали срочную Скорую. Там явно что-то серьёзное. У неё идёт укол Фрагмина, разжижающего кровь, каждое утро. Плюс химиотерапия. И я знаю её нормальные движения. Так вот, сегодня, помимо того, что ноги не держали, её вело влево, и она не понимала точно, где рот, где ухо. Телефонная трубка ехала к затылку, а кружка - к подбородку. Координация движений была очень сильно нарушена. Хотя рассуждала и говорила связно.
Отличная бригада попалась. Медбрат так грамотно ей сказал, что речь не идёт о том, чтобы увезти её в больницу. Он просто хочет посмотреть, как она ходит. И когда бабка встала с кресла только при помощи другого медбрата, и тут же рухнула назад, второй спокойно констатировал - всё ясно, не так ли? Мы не можем оставить вас в таком состоянии дома. И она таки поехала без дальнейших возражений. Но бедная моя спина. Старуха где-то 180 см роста, как минимум, и не менее 80 кг. А поднимали мы её с пола вдвоём с тамошней медсестрой, которую я вызвала тревожным звонком, ручками. Благо ещё, на пол бабка не рухнула, я её поймала на коленку и нежно на пол опустила. То есть, без травм. Посмотрим, поднимусь ли утром сама
А потом ещё много чего было))) И в финале пришлось утешать совершенно постороннюю старушку, которая боится идти спать, потому что в её номере "кто-то постоянно переставляет мебель и прячет вещи". Охохонюшки... Выяснила, что это отходняк от Опамокса. Жуткое лекарство - зависимость вырабатывается мгновенно. Но популярное, потому что эффективное. Но его нельзя давать постоянно - по науке. И когда выдача "дозы" прекращается... Кто-то начинает двигать мебель
Ничего хорошегоБестолковщина, бестолковщина. Сегодня получаю мэйл из сообщества, что, типа, вы не отправили подтверждение, что 23.03 будете участвовать в торжественной службе по Ричарду III, хотя приглашение было выслано. Подтверждайте до 31.01 - или...
Фига оно было выслано. Или ещё не дошло. Как не дошла и информация, получила ли я место хотя бы на одной из торжественных служб - ни из сообщества, ни из кафедрала, хотя, на самом деле, там мест, похоже, всем желающим хватило. Подтвердила. Но если учесть, что сегодня 28.01, то странно всё это. А если бы у меня эти дни мэйл не работал или меня дома не было?
Вот по поводу платежей они прекрасно инфу рассылают. Всегда вовремя, как часы. Снова буфет за 20 с лишним фунтов, охохонюшки... Боюсь, что снова будет повторение окрябрьской фигни, но вроде как куда деваться-то. Благо, я совершенно случайно забронировала себе именно ту гостиницу, где будут проводиться мероприятия, хотя бронировала страшно давно - сразу, как стали известны даты перезахоронения.
Ничего не пишу, потому что читаю. Дочитываю "Ламентацию" Сэнсома.
То ли автор становится старше, то ли его герой, но две последние его книги одна другой мрачнее. И, пожалуй, "Ламентация" бьёт все рекорды.
читать дальшеСобственно, за грани шаблонов автор не заходит. Генрих Восьмой у него просто демонически чудовищен. Томас Сеймур - полный кретин, Ричард Рич - змеюка, принцесса Мэри - затаившаяся грымза, Элизабет - взрывная и прямолинейная, Норфолк - злобный алкоголик, все остальные персонажи (Парры, Ризли, Пейджет, Сесиль) - люди без убеждений и чести, максимум имеющие клановые союзы, во благо своего дома. Нарисованы мощно, но плоско, односторонне.
Наверное, Сэнсом использует всех вышеупомянутых просто в виде декораций, как силы, влияющие на жизнь простых людей, против которых люди, вообще-то, бессильны. Но люди и сами очень энергично отравляют свою жизнь и жизнь ближних. Семейная вражда, жестокость родителей к детям, мужей к жёнам и жён к мужьям, шпионство за соседями, добровольное доносительство, жадность, ненависть ко всему окружающему, шантаж...
Очень много попыток описать движения души верующего человека. Картина получается довольно мрачная, честно говоря. Ради спасения своей души, искренне верующий человек не задумываясь пошлёт на мучения и смерть самого близкого друга. Именно потому, что ложь во спасение кого-то может навредить спасению собственной души. Судя по тому, что творилось на протяжении нескольких веков, пока реформаторы боролись с католиками, Сэнсом совершенно не преувеличивает. Лично мне не представить такого состояния. Поэтому я обычно ищу за проявлениями фанатичной религиозности чисто земные причины, и даже их нахожу. Впрочем, часть персонажей, даже положительных - атеисты, по сути. Люди, которые уже не могут верить в существование Бога, потому что он допускает такие ужасы и такую ненависть.
Главный герой - человек неоднозначный. С одной стороны, он обойдён судьбой изначально, у него искривление позвоночника, хорошо заметное окружающим. Разочарование для семьи, но, к счастью, нашедший для себя деятельность юриста, и заработавший в своей работе репутацию. Он - не злой человек, старающийся спасти и помочь возможно многих, но, обычно, с паршивыми результатами. Такое чувство, что он ожидает за свои деяния хотя бы безграничной лояльности от спасённых, которой не получает или получает недостаточно. Даже Барак, его старый помощник, практически друг, которого Шардлейк сделал респектабельным человеком и брак которого спас, в конце книги его оставляет. Потому что лояльность Шардлейку привела его к серьёзной инвалидности. Гай, старый врач, папист-мавр, тоже сильно охладеет к Шардлейку, потому что тот упорно влазит в дела сильных мира сего, навлекая этим несчастья на тех, кто находится рядом с ним. Сам Шардлейк отпугнёт (своим неумением прощать близких, от которых он ждёт абсолютной лояльности) от себя невинного и беззащитного конюха-подростка, повинного только в том, что подглядел, чем занимается хозяин в обстановке строгой секретности.
Не то, чтобы женщины обходили Шардлейка. Просто сам он любит Екатерину Парр, королеву. Любит давно и безнадёжно, не надеясь, разумеется, на взаимность. А сама Екатерина - мы знаем, кого любит она))) Что не мешает ей безжалостно втягивать Шардлейка в опасные воды придворной политики всякий раз, когда её драгоценная шкурка в опасности.
Да, если кто не помнит, то на самом деле "Ламентация грешника" была написана и издана совершенно открыто, стала бестселлером, и никакой тайной эта книга не была. И Мэри даже помогала Парр с латынью этой книги. По-настоящему неприятности королевы с королём начались тогда, когда она, не отойдя от роли регента, слишком насела на супруга с теологией, написав вторую книгу, "Prayers or Meditations" ("Молитвы и Размышления").
И сильно нарвалась, хотя я уверена, что Генри просто и её хотел проучить, и заодно за её счёт несколько придворных. При всех скверных сторонах своего характера, Большой Гарри никогда не был дураком. И он никогда не любил Парр. Он женился на ней по расчёту, потому что ему была нужна королева, а Екатерина Парр была женщиной разумной и приличной. И он знал, что умирает. Поэтому совершенно точно не охотился за головой супруги (что подтверждает и Сэнсом). Парр имела функциональную роль при дворе, и Гарри просто следил, чтобы она не выходила за рамки этой роли.
Кирпичик на 600 стр, прочла треть. Старый, добрый и добротный Сэнсом. Неторопливо, обстоятельно, естественно, очень визуально. Исторических искажений мало, но они есть, конечно, потому что книга подаётся от лица конкретного человека, у которого своё отношение к окружающей реальности и людям. Очень рекомендую, отличное зимнее чтение. Не будоражит, но и не усыпляет. И главгерой симпатичный, хоть и не без своих особинок.
___________________________
Случайно купила на вокзале покетбук неизвестного мне писателя (C. J. Sansom), хотя обычно так не поступаю. Подкупила надпись : "лето 1545 года". Оказалось, что это - совершенно волшебный криминальный роман, несколько меланхоличный, неторопливый, удивительно точно учитывающий особенности времен правления Большого Гарри. Собственно, книг этой серии (Shardlake Series) на данный момент пять:
Sansom, C.J. (2003). Dissolution. London: Macmillan. ISBN 1-4050-0542-4.
It is 1537, a time of revolution that sees the greatest changes in England since 1066. Henry VIII has proclaimed himself Supreme Head of the Church. The country is waking up to savage new laws, rigged trials and the greatest network of informers it has ever seen. And under the orders of Thomas Cromwell, a team of commissioners is sent throughout the country to investigate the monasteries. There can only be one outcome: dissolution. But on the Sussex coast, at the monastery of Scarnsea, events have spiralled out of control. Cromwell’s commissioner, Robin Singleton, has been found dead, his head severed from his body. His horrific murder is accompanied by equally sinister acts of sacrilege. Matthew Shardlake, lawyer and long-time supporter of Reform, has been sent by Cromwell to uncover the truth behind the dark happenings at Scarnsea. But investigation soon forces Shardlake to question everything that he hears, and everything that he intrinsically believes…
читать дальшеSansom, C.J. (2004). Dark Fire. London: Macmillan. ISBN 1-4050-0544-0.
It is 1540 and the hottest summer of the sixteenth century. Matthew Shardlake, believing himself out of favour with Thomas Cromwell, is busy trying to maintain his legal practice and keep a low profile. But his involvement with a murder case, defending a girl accused of brutally murdering her young cousin, brings him once again into contact with the king’s chief minister – and a new assignment . . .
The secret of Greek Fire, the legendary substance with which the Byzantines destroyed the Arab navies, has been lost for centuries. Now an official of the Court of Augmentations has discovered the formula in the library of a dissolved London monastery. When Shardlake is sent to recover it, he finds the official and his alchemist brother brutally murdered – the formula has disappeared.
Now Shardlake must follow the trail of Greek Fire across Tudor London, while trying at the same time to prove his young client’s innocence. But very soon he discovers nothing is as it seems . . .
Sansom, C.J. (2006). Sovereign. London: Macmillan. ISBN 1-4050-0548-9.
Sovereign finds Shardlake in 1541, back in the spotlight. He has been asked to do some work by one of his former friends which will bring him back into contact with the king. Shardlake and Barak are asked to join the King's Progress to York. A recent near rebellion has been quashed and the King is keen for signs of allegiance and vengeance.
Shardlake has been asked as a trusted pair of hands to both prepare the petitions to be considered by the King (largely land squabbles), and to look after one of the remaining rebellion leaders. This man, Broderick is to be kept alive until he can be tortured and relieved of his secrets in the Tower of London. It may sound like a simple task but someone is trying to kill Broderick to cover any links to other rebellion conspirators.
The novel is largely set at kings Manor in the centre of York, near the famous Cathedral.The manor is famous for being the place where the King lingered as he awaited the king of Scotland. The Scottish King eventually stood King Henry VIII up. The novel incorporates this historical fact into the plot.
The story offers the usual mix of mystery, murder and mayhem and attempts on Shardlake's life as he moves closer to unlocking the secret of the killer. Barak meanwhile gets lucky and hits on one of the women in the court of the Queen, so once again there is a little romance in the air.
Sansom, C.J. (2008). Revelation. London: Macmillan. ISBN 1-4050-9272-2.
It is spring 1543 and King Henry VIII is wooing Lady Catherine Parr, whom he wants for his sixth wife—but this time the object of his affections is resisting. Archbishop Cranmer and the embattled Protestant faction at court are watching keenly, for Lady Catherine is known to have reformist sympathies.
Matthew Shardlake, meanwhile, is working on the case of a teenage boy, a religious maniac who has been placed by the King’s council in the Bedlam hospital for the insane. Should he be released as his parents want, when his terrifying actions could lead to him being
Sansom, C.J. (2010). Heartstone. London: Mantle. ISBN 1-4050-9273-4.
Heartstone is set in the waning days of King Henry's reign as the French fleet threatens the English coast. Shardlake is asked by Queen Catherine (the one who survived Henry) to take the case of one of her servants whose son warned of a "monstrous wrong" being done to one of the King's wards who he had tutored just before committing suicide. As Shardlake begins his work, he decides to couple it with an investigation into the mystery surrounding Ellen Pettiplace, an inmate of The Bedlam, whom he befriended in the previous mystery (Revelation) in the series as he travels to the area where the ward lives and also where Ellen was born. Shardlake's old nemesis, Sir Richard Rich, surfaces to threaten him again in the process.
Очень рекомендую. Автор - доктор исторических наук и юрист, явно хорошо знакомый с периодом, не допускает никаких перегибов, и действие развивается в мире людей обычных - юристов, йоменов, мелких джентельменов, их прислуги. Есть и высшая знать, но акцент не на них.
В общем, исчадье ада, тело андрогинное, мамаша ненавидит, папа любит. Периодически выскакивает, по-моему, Жанна д'Арк-ведьма с криком "ты такой же, как я!" и поцелуями. Король Генри Шестой - как бы и пастух, с которым Ричард сталкивается то ли во сне, то ли в каком-то магическом искажении пространства. По-моему, аллюзия с Богом. Впрочем, Ричард уверен, что всё равно попадёт в ад, ведь мать твердит, что он - отродье демона. И герцогиня Йоркская, и Маргарет Анжуйская не верны мужьям. Маргарет Анжу и её сынок - сволочи и садисты, герцогиня - дура и истеричка. Остальные, вроде, вполне положительны.
Надо написать о еде так, чтобы пост собрал не менее 99 комментов)))
На сообщество я подписалась случайно, и с тех пор моя ф-лента забита жратвой Отписаться рука не поднимается, потому что интересно же. По поводу конкурса задумалась, что можно написать о еде, чтобы тебя сотня человек откомментировала? Хотя недавно там целая битва была по поводу лучшей закуски под водку...
Что-то провокационное, но местного дерзилу из конкурса заранее исключили.
Что-то такое, чтобы читателю показалось, что кто-то оспаривает его право есть еду. Например, фитнесовские пакетики с надписью "мой завтрак/обед/ ужин отныне и навсегда". Но конкурс как бы про еду, а бурда из пакетиков - это не еда.
Еда и котики, но редко кто будет рисковать здоровьем кота, и предлагать ему свой обед.
Пока по комментам лидирует пост с простым вопросом: кто лучше готовит, женщины или мужчины?
Впрочем, не только на мой вкус, судя по их успеху. Элли, солистку, либо любят, либо ненавидят, но никого она не оставляет равнодушным. Что-то в их музыке такое есть, такое... Эта тоска по полёту, что ли, которая совсем скоро закончится обычными, серыми буднями и опустевшими глазами. Меня всегда пугала эта транформация.
Волпол напоминает, что Элизабет Вудвилл не была, мягко говоря, образцом здравомыслящей женщины. У неё до сих пор много защитников, но и они не отрицают, что большинство проблем она нагребла на свою голову (и головы окружающих) вполне самостоятельно. Винила ли она кого-то в аресте брата и сына? Да. Гастингса, но не Глостера и не Бэкингема. Известно, что узнав о случившемся от канцлера и архиепископа Йоркского, она воскликнула: "A woe worth him! for it is he that goeth about to destroy me and my blood!"
читать дальшеЧто ж, хочу напомнить, что с Гастингсом у королевы Лиз были свои счёты ещё со старых дней, когда она была вдовой, ищущей покровителя, который помог бы ей отсудить своё имущество и долю сыновей у свекрови и её нового мужа. Тогда Гастингс согласился оказать ей помощь, но связал молодую женщину таким договором, который, по сути, полностью лишал её самостоятельности. По воле случая и леди Жакетты, она стала госпожой Гастингса, но она ничего не забыла. И её семья, кстати, не забыла. И он знал, что не прощён, тем более, что список его прегрешений, с точки зрения Элизабет, с годами значительно удлинился - любая жена терпеть не может собутыльников и соратников похождений мужа.
Если у кого и был жгучий повод желать, чтобы все Вудвиллы разом провалились пропадом, так это у Гастингса.
Вернёмся к Волполу. Он, к счастью, не утверждает, что король Эдвард официально назначил своего брата на должность лорда-протектора королевства. Он просто напоминает, что Ричард, как единственный брат короля, имел конституционное право на регентство на время несовершеннолетия своего племянника. Он также допускает, что действительно существовал план убийства обоих герцогов королевской крови – Бэкингема и Глостера. И что именно поэтому Риверс, Грей и Воган были казнены, а королева укрылась в Вестминстере.
Волпол видит в происходящем чью-то политическую интригу, имеющую целью настоящий и полнокровный переворот, в результате которого Вудвиллы (группа, которая была отделена королём Эдвардом от лордов-аристократов и существовала отдельно) пришли бы к абсолютной власти, укрывшись за малолетним королём. Это достаточно интересный подход, по-моему, который может объяснить необъяснимое.
Для меня в событиях тех дней всегда оставались полной загадкой две вещи: почему Элизабет Вудвилл забилась в Вестминстер от человека, с которым не была в ссоре? И – почему Ричард Глостер казнил Гастингса так, словно от мусора избавился. Потому что они тоже не были врагами. Вся эта история с клубникой Мортона и якобы вдруг высохшей рукой выглядит абсолютно, тотально бредовой.
Смысл в истории появляется, если согласиться с Волполом (и Халстед тоже пришла к тому же выводу), что спешка Ричарда и его дальнейшие действия объяснялись необходимостью предотвратить гражданскую войну, которая, несомненно, началась бы, если бы Вудвиллы решили пренебречь законами и перехватить власть, с чем аристократия, уже не сдерживаемая страхом перед королём, никогда бы не примирилась. А именно Гастингс говорил лондонцам, что события идут к тому, что будет битва.
И я согласна с Волполом, что нельзя судить о событиях того времени по меркам нашего. Сколько узурпаций трона знала Англия? И можно ли их даже назвать узурпациями – ведь чётких правил, ритуалов и законов перехода власти на практике тогда не было. Генри IV, несомненно, узурпировал власть, на которую не имел права. Генри VI назвал Ричарда Йорка наследником в обход собственного сына. Права герцога Кларенса были также официально признаны во время короткой реставрации Генри VI. Права Генри Тюдора на трон даже и правами назвать нельзя.
Так стоит ли судить и осуждать Вудвиллов, что они попытались перехватить власть, если это делали и другие? И можно ли негодовать, если кто-то использовал их планы, чтобы Вудвиллов уничтожить? Таковы были реалии времени. Только вот эти амбиции разбились о твёрдое намерение Ричарда Глостера никакой гражданской войны больше не допустить. Всё, о чём он думал, спеша в Лондон – это об обеспечивающем мир сильном протекторате.
Волпол, собственно, предполагает, что история об аресте Гастингса так бредова именно потому, что она полностью выдумана, причём выдумка должна была сослужить службу, представить Ричарда суеверным параноиком и жестоким убийцей. Волпол подчёркивает, что никто, кроме присутствующих, не мог знать, что произошло на том памятном заседании совета. Ворота Тауэра были закрыты. Но если учесть, как были защищены и вооружены Ричард и его люди (в наспех подобранные латы – деталь, никем больше не упоминаемая), речь, скорее, идёт о самозащите, а не о спланированном нападении.
Если подумать о происшествии с Гастингсом с этой точки зрения, то всё становится на свои места. В том числе и то, почему Мортон и Стэнли были отпущены, а Гастингс – казнён.
И тут Волпол подбирается к вопросу, о котором мы все здесь тоже много думали. Итак, Ричард намерен быть сильным лордом-протектором королевства и как можно скорее короновать племянника, чтобы предотвратить брожения, которые, несомненно, начались бы, если бы люди узнали то, что к тому моменту наверняка уже знал он. Что провозглашённый, но не коронованный король Эдвард V – бастард в глазах закона.
Чтобы установить протекторат, ему пришлось задавить попытку узурпации Вудвиллов, что не могло не оскорбить королеву. Но протекторат не мог быть вечным, и как только его племянник был бы коронован, его мать получила бы неограниченные возможности для мести. Думал ли об этом Ричард? Возможно, нет. Собственно, он плохо знал Элизабет Вудвилл. Пересекались они редко, и отношения их ограничивались формальными подарками небольшой ценности по праздникам. Но Элизабет знали Гастингс и Бэкингем – и сильно её не любили, каждый по своей причине.
Так вот. Бэкингем очень хлопотал в пользу того, чтобы никакого протектората вообще не случилось. Поскольку магнаты и аристократы видели ситуацию более или менее в том же свете, решение короновать Ричарда было единогласным. Во всяком случае, в хрониках тех времён не зарегистрированы возражения.
Но Гастингс был несколько дальновиднее, потому что знал королеву Лиз долгие, долгие годы, и знал ещё то, чего не знал никто, кроме её мужа. Эдвард, несомненно, перемывал косточки жене, и с кем же ему это было делать, если не с лучшим другом. Гастингс мог догадаться, что Лиз договорится с Ричардом – не вечно же ей сидеть с принцессами в Вестминстере.
И пусть принцессы оказались бастардами, негодными для династических браков, тем хуже для Гастингса. Они были бы выданы замуж в Англии, и у Гастингса появилась бы целая каста могущественных врагов. Не говоря о том, что вдова покойного короля быстро обрела бы влияние при новом дворе – и Гастингсу досталось бы. Не говоря о том, что принцы тоже не забыли бы ему ни былых обид матери, ни предательства их интересов. Да, Гастингс был в хорошей компании, но он всё равно был в этой компании чужим. Тот же Бэкингем был герцогом королевской крови, а Гастингса поднял из ниоткуда покойный король.
В день ареста Гастингса, среди присутствующих он был единственным военным, готовым действовать. Да, там был и Стэнли, но когда это Стэнли выступали с открытым забралом? Присутствие Стэнли и Мортона говорит просто о том, что они предложили Гастингсу нечто, гарантирующее ему безоблачное будущее. Нового короля? Скорее всего. И, скорее всего, Бэкингема, не Тюдора. Поэтому клич Ричарда «измена!!!» мог быть именно извещением своего эскорта о реальной измене, собственно. На него напали в зале совета. И напал Гастингс. Поэтому он и был казнён без суда и следствия.
Вообще-то он Horace Walpole - граф, историк и романист, и по-русски его имя транслируют на все лады. Но Бог с ним, с именем. Речь идёт о его монографии «Сомнения относительно характера жизни и царствования короля Ричарда III» (Historic Doubts on the life and Reign of King Richard the Third).
читать дальшеПочему я читаю этого Горация. При всём моём глубоком уважении к современным авторам, мы все живём в совершенно другом мире, по сравнению с тем, в котором жили герои наших интересов. Даже англичанам, продолжающим жить в классовом обществе, уже не понять некоторых нюансов отношений между людьми в пятнадцатом веке. Волпол, граф Орфорд, жил в восемнадцатом веке (1717-1797), и его реальность была ближе к реальности пятнадцатого века почти на три столетия. И кое-какие его замечания лично мне кажутся практически уникальными.
Например, он отмахивается от устоявшегося утверждения, что кардинал Мортон был источником сведений для Томаса Мора. Волпол напоминает, что Мор воспитывался в доме кардинала, не более того. По его мнению, совершенно абсурдно думать, что кардинал избрал молодого человека для того, чтобы сделать его историком по царствованию Ричарда Третьего. Собственно, Мор пажествовал в доме Мортона до возраста 12 лет, после чего Мортон дал ему стипендию для учёбы в Оксфорде, который тот, тем не менее, покинул уже через два года, что начать практиковаться в юридической науке.
Мог ли Мортон, коварный и искушенный политик, исповедоваться перед пажом, пусть даже и умненьким мальчиком, во всех своих психологических атаках на Бэкингема? Нет. Волпол уверен, что всё, что Мор слышал в доме Мортона - это рассказы у огонька, когда кардинал развлекал своих гостей историями о делах минувших дней. Да и то, не вполне вероятно, чтобы такой пацанёнок мог был быть допущен так близко к кардиналу и премьеру ("if so raw a youth can be supposed to have been admitted to familiarity with a prelate of that rank and prime minister").
Конечно, пишет Волпол, можно допустить, что Мор как-то проскользнул в доверие к Мортону, несмотря на статусные границы и ограничения, но мог ли он не понимать, что кардинал - не лучший источник в плане честности. Ведь это он был автором плана, целью которого было "to plant a bastard scyon in the throne" - посадить незаконную ветвь на английский трон.
Далее, Волпол сомневается, могла ли вдовствующая королева Эдварда IV когда бы то ни было отдать распоряжение о том, что её брат должен привести в Лондон большую армию. Для начала, она просто не имела права отдавать подобные распоряжения.
Английская история знала несколько случаев, когда на троне оказывался несовершеннолетний король. Джоан, вдова Чёрного Принца, не участвовала в управлении государством, когда на трон взошёл Ричард II. Катерина Валуа, вдова Генри V, также не была регентом своего сына. Изабель - Французская Волчица тоже не была регентом при своём сыне Эдварде III, там просто продолжалась та же незаконная узурпация трона у его отца.
Почему же Элизабет Вудвилл вдруг решила бы развалить с трудом достигнутое перемирие между своим сыном Дорсетом и наперстником её мужа Гастингсом, и ещё проигнорировать тот факт, что до коронации нового короля страной управляет совет? Уж не было ли это письмо провокацией анти-вудвилловской оппозиции?
Волпол предлагает подумать о временном факторе, как он представлен у Мора. Эдвард умирает в Лондоне 9 апреля. Его сын въезжает в Лондон 4 мая. Гастингс находится в Лондоне, Бэкингем - в Уэльсе, а Ричард Глостер - в Йорке.
Согласно Мору, первым, кто обратился к Ричарду со словами предостережения о коварных планах Вудвиллов, был Бэкингем, не Гастингс. Но Бэкингема в Лондоне не было. Ему написал Гастингс. То есть, гонец от Гастингса отправился из Лондона в Уэльс (ну, или в Ладлоу, как утверждают некоторые). Оттуда доверенный человек Бэкингема (какой-то Персиваль) скачет в Йорк к Глостеру. Потом – обратно, от Глостера к Бэкингему. Потом, естественно, от Бэкингема кто-то отправился в Лондон, с известием к потенциальным союзникам и Гастингсу.
Затем от них – обратно к Бэкингему, после чего тот выехал в Нортхемптон. Кстати, кто-то должен был сообщить и Ричарду. Хотя, скорее всего, сначала известие из Лондона пошло к Ричарду, и уже потом этот вездесущий Персиваль метнулся к Бэкингему, и они отправились в Нортхемптон.
И откуда, удивляется Волпул, Томас Мор мог через четверть века знать детали такой спешной и энергичной деятельности? Затем Мор живописно рисует встречу Бэкингема, Глостера и лорда Риверса, и фееричный роспуск двухтысячного вооружённого эскорта наследника престола одним взмахом руки Ричарда Глостера.
Интересно, что Мор практически утверждает одновременно две противоположные вещи.
С одной стороны, он обвиняет Ричарда в том, что тот смёл с пути сына Генриха VI, самого Генриха VI, своего брата Кларенса и, наконец, сыновей брата Эдварда, чтобы стать королём. С другой стороны, Мор показывает, как Бэкингем убеждает Ричарда узурпировать престол.
Но, если убеждение было необходимо, значит, Ричард вовсе не убивал сына Генриха VI, самого Генриха VI, своего брата Кларенса и, в конце концов, сыновей брата-короля Эдварда, чтобы самому стать королём. А если он их всех убил, значит, его не надо было уговаривать, и тогда вся история с Бэкингемом и Персивалем – ложь, придуманная Мором. То есть, Томас Мор солгал в любом случае.
я немедленно отписываюсь от дневников, где на мои комментарии не обращают внимания, где на них отвечают резко и неадекватно, и где блоггер может вот так внезапно закрыть запись от некоторых или всех участников дискуссии, хотя люди просто рассуждают в комментариях на им же самим заданную тему. Корректно рассуждают.
По-моему, если человек не хочет комментариев, он должен уметь поставить галочку в функции "без комментариев".
Ничего личного, просто неадекваты и на работе утомили, хотя они-то в своей неадекватности вообще не виноваты.
В своей книге Royal Blood Бертран Филдс рассуждает по поводу вопроса, который не может не занимать любого, знакомого с запутанной ситуацией браков короля Эдварда Четвёртого и непонятками относительно законнорожденности его потомства. И кое-какие соображения там интересны, потому что не слишком широко известны.
читать дальшеВпрочем, я лучше начну с того, как вообще женились в средневековой Англии, если кто вдруг забыл. К пятнадцатому веку брачные и семейные отношения были практически полностью переданы под юрисдикцию церковного (канонического) закона, и судебных разбирательств в этой области хватало. Потому что сама процедура брака оставалась неформальной, как это было всегда.
Обещание жениться, не подкреплённое сексуальными отношениями, считалось пре-контрактом, делающим обе вовлечённые стороны несвободными для новых брачных обещаний и отношений. Обещание жениться, подкреплённое интимом, считалось легальным браком, вне зависимости от того, были ли свидетели данному обещанию, или их не было. И канонический закон полностью благословлял подобную традицию, исходя из того, что Бог – повсюду, а брак включает в себя две ступени. Первой было слияние духовное, и второй – слияние физическое. Когда мужчина и женщина говорили друг другу о любви и о желании жить, как супруги, они давали клятву перед высшим возможным авторитетом – перед Богом. Церковь тогда не скрепляла брак, а благословляла его.
Казалось бы, лукавить в вопросе, залогом в котором была судьба бессмертной человеческой души, было немыслимо. Но человек слаб, и накладки случались. Такая накладка случилась и у короля Эдварда. Кто его знает, рассчитывал ли он честно жить с Элеанор Батлер как с супругой, вступая с ней в отношения по дороге в Лондон в самом начале своей королевской карьеры. Почему бы и нет. В конце концов, она была родной сестрой герцогини Норфолкской, а лояльность Норфолков новому режиму дорогого стоила. Да и состояние Норфолков тоже дорогого стоило, и Эдварду в будущем таки удалось наложить на него руку. В любом случае, в первые месяцы своего царствования этот пробитной парень по кличке Роза Руана был ради выгодного союза готов на всё.
Таким он, впрочем, оставался и до конца своей жизни. Просто реалии политики и одержимость Эдварда в первую часть его царствования союзом с Бургундией всё изменили. Что бы там ни говорили о худородности Вудвиллов, леди Жакетта Риверс в колеблющейся ситуации начала 1460-х годов была лучшим из имеющихся ресурсов для молодого короля, который сидел на троне не слишком плотно, и которому отчаянно были нужны бургундские наёмники. Быстро. Я абсолютно уверена, что не случись леди Элизабет Грей быть свободной на тот момент, Эдвард женился бы на любой дочери леди Жакетты за возможность родственного доступа к бургундскому двору. Но красивая и доказавшая уже свою фертильность Элизабет была свободна, Жакетта была озабочена финансовой ситуацией своей овдовевшей дочери, и выбор был сделан.
Тем не менее, секретность брачной церемонии была ошибкой. Хотя отношения с леди Элеанор у Эдварда резко не сложились, он, возможно, побаивался, что она опротестует его брак с Элизабет. Возможно, ему было нужно время, чтобы убедиться в её молчании (или убедить её молчать), а отложить брак – это признаться Жакетте, что он не свободен. И кто его знает, как бы она отреагировала. Ведь в той ситуации он мало что мог Вудвиллам предложить, расплачиваться с союзниками он мог только обещаниями и перспективами.
Напомню, что леди Жакетта получала от короны гигантскую пенсию, как вдова герцога Бедфорда, и к 1460-м годам корона ей сильно задолжала. Так что обычные вознаграждения в виде денег леди Риверс интересовали мало – она всегда могла потребовать просто своё. Вудвиллам было нужно нечто другое. Вряд ли миледи забыла и простила, как брезгливо отвернулись от неё коронованные родственники и английская знать, когда она, молоденькая вдова, вышла за того, кого выбрала себе в мужья сама – за сквайра своего мужа. Теперь у неё появился реальный шанс взять реванш.
Возможно, Эдвард боялся реакции собственных лордов. Если уж ему приспичило жениться на англичанке, то в Англии была тьма тьмущая наследниц аристократических семей, жаждущих породниться с королём, не говоря о том, что самые важные магнаты и мысли не допускали, что король может жениться на ком-то, кроме иностранной принцессы. И взгляды на политику нового царствования у них были вполне определённые: союз с Францией. Но Эдвард вовсе не был настроен править из-под чьего-то сапога, и французская супруга, похоже, в принципе была для него неприемлема. Так что ему, королю без армии, было важно явиться перед своими же магнатами силой самостоятельной, и так уж получилось, что лучшим инструментом для этого были Вудвиллы, с их бургундскими связями и многочисленностью, да и с зависимостью от него, от короля.
Неизвестно, как долго он скрывал бы свой брак с Элизабет, если бы Варвик не сосватал ему принцессу Бону, и не явился за ответом с посольством французов.
И тут начинаются рассуждения Филдса. Он справедливо указывает, что Стиллингтон, знавший секрет короля, не заявил свой протест против брака Эдварда и Элизабет после его объявления уже потому, что такой протест формально мог заявить только один человек – леди Элеанор Батлер. Или её родные от её лица. Но все промолчали. Похоже, что сестра леди Элеанор ничего не знала, пока не прочла завещание. Если кто-то знал, то только свёкр Элеанор, с которым она очень дружила, но, похоже, она предпочла выкрутить у Эдди всяких благ для свёкра, и никак не претендовала на самого короля.
Насколько добровольным с её стороны вообще был их тайный союз? Этого мы никогда не узнаем.
В любом случае, леди Элизабет Грей, «скромная ланкастерианская вдова», понятия не имела о том, что её персональный прекрасный принц уже имел в анамнезе одну супругу. То есть, она выходила за Эдварда замуж, искренне веря, что он свободен от обязательств перед кем либо. Из этого следует, согласно тому же каноническому закону, что их дети могли считаться законнорожденными, даже если Эдвард был двоеженцем. При одном условии – если пара бракосочеталась открыто, празднично, с публичным благословением и обязательным банкетом, обменом подарками, и прочими атрибутами жениховства.
Но Эдвард женился на Элизабет настолько тайно, что даже большая часть её собственной семьи ни о чём не подозревала. Ничего не знала и семья Эдварда.
И ещё одна тонкость: такое исключение, позволенное обычным смертным, вряд ли прошло бы в вопросе о двоежёнстве короля, потому что его дети были не просто наследниками имущества, они были наследниками престола.
По поводу этих юридических тонкостей довольно много писали Мортимер Левин (профессор истории в университете Западной Вирджинии) и Чарльз Росс (английский историк), активность которых приходится на период 1950 – 1980-х годов. Левин утверждал, что сыновья короля Эдварда могли считаться законорожденными, потому что Элеанор Батлер умерла в 1468 году, до их рождения, потому что после смерти Элеанор, Эдвард перестал быть двоеженцем.
Левин, конечно, ошибается, и Филдс совершенно прав: когда Эдвард женился на Элизабет, он уже был женат. То есть, этот брак был абсолютно незаконен, в глазах канонического закона было совершено мошенничество, но никак не таинство. Если бы церемония хотя бы была публичной, можно было бы ещё поспорить, применимы ли к наследникам престола другие критерии законности происхождения, чем ко всем прочим, находящимся в подобном положении.
Росс пошёл дальше, мило заявив, что, поскольку после смерти Элеанор Эдвард и Элизабет МОГЛИ пожениться по-новому, их потомство было легальным. Но в том и проблема, что Эдвард МОГ жениться на своей королеве во второй раз, но он этого НЕ сделал. Если бы он «переженился» на Элизабет в 1468 году, его дети, рождённые после этой даты, были бы совершенно законными. Очень возможно, что такой брак узаконил бы даже их детей, рождённых до этой даты, пишет Филдс.
Я бы сказала, что прецедент был, как минимум, в Швеции, когда король Эрик XIV публично женился на своей многолетней любовнице. Их дети приобрели законный статус, находясь рядом с родителями, когда их брак благословлялся в церкви. Правда, это было уже в шестнадцатом веке и в другой культуре. Если вернуться на английскую почву, третий брак Джона Гонта не сделал его потомство, нажитое до брака, легальным. Легальным их сделали распоряжение короля и решение парламента. Мог ли Эдвард собственным эдиктом узаконить своих дочерей, рождённых до 1468 года, если бы он снова женился на их матери? Возможно. Или нет, теперь уже невозможно сказать.
А вот скандал вышел бы знатный. Впрочем, в 1468 году Эдварду точно было не до тонкостей с церемониями. В той ситуации он бы наверняка лишился трона, если бы признал себя аферистом-двоеженцем. И, опять же, никто не знает, как к такой ситуации отнеслись бы Вудвиллы и, главное, бургундский двор. Скорее всего, весьма плохо.
Эдвард мог более или менее свободно позволить себе скандал году в 1474, но он этого не сделал. Возможно, он к тому времени давно забыл, что когда-то в его жизни была леди Элеанор. Возможно, решил, что и так сойдёт, если сходило так долго. Но правда – дочь времени, и где-то между 1475 и 1478 годами эта правда о королевском браке стала известной как минимум узкой группе самых близких к Эдварду людей. И закрутилось то, что закрутилось.
Но Эдварду показалось более безопасным избавиться от Кларенса в 1478 году, чем пройти через публичный скандал, результатом которого вполне могло бы стать то, что его дочери остались бы бастардами. А ведь старшая была уже невестой французского дофина. Он был совершенно уверен, что запуганный Тауэром Стиллингтон будет молчать, а Ричард не предпримет ничего против суверена, в верности которому он поклялся. Да и время уже ушло. Женись он на своей королеве вторично в 1477 - 1478 году, его сыновья тоже, возможно, остались бы если и не бастардами, то уж явно непригодными для трона кандидатами. И уж конечно Эдвард не мог знать, что умрёт так неожиданно и рано.
Таким образом, когда говорят об узурпации Ричарда Третьего, речь идёт просто-напросто о том, был ли парламент тем местом, в котором мог решаться вопрос о том, является ли трон Англии вакантным, хотя у умершего короля есть наследник, а не о том, был ли сын короля-двоеженца легальным наследником престола.
По мнению Левина и Росса – нет. Они считали, что такой вопрос мог решить только церковный суд, но никак не парламент. А вот лорд Кок, самый знаменитый и уважаемый в Англии юрист елизаветинской эпохи, считал, что юрисдикция парламента является абсолютной, без исключений для кого бы ни было, и что парламент имеет право решать вопрос о престолонаследии.
Спорить по этому поводу можно бесконечно, но что думал о правах своего племянника сам Ричард? У меня сложилось такое впечатление, что Ричард почти с панической скоростью желал своего племянника короновать прежде, чем кто-то успеет что-то брякнуть на публике относительно того, что наследник престола является бастардом. Не зря он уже в Йорке стал собирать письменные подписи под клятвой верности Эдварду Пятому.
Но мог ли он воспрепятствовать заявлению Стиллингтона? Нет. Для начала, они не были даже в хороших отношениях. Ещё будучи канцлером, Стиллингтон хорошо помотал Ричарду нервы по поводу наследства Оксфорда и соглашения со старой графиней. То есть, попросить епископа по-дружески не гнать волну Ричард не мог. А изолировать опасного свидетеля в Тауэре, как это делал его брат, Ричарду вряд ли позволили бы совесть и убеждения. А дальше было то, что было.