Do or die
До того, как Эдвард III ввёл в оборот чёткие обозначения того, что такое государственная измена, существовало согласие, что измена – это злоумышление против короля и королевского суверенитета. Но не только. На вопрос о том, кто считался преданным в деле о государственной измене, ответ давался, что «король ИЛИ система управления государством».
Покаяние герцогини Глостерской
читать дальшеТо есть, до 1352 года государственной изменой могли посчитать убийство государственного чиновника (даже если преступление не имело ничего общего с работой жертвы), или убийство человека, следующего на помощь королю во время войны. Всё зависело от персонального мнения судьи, выносившего приговор.
Однозначно государственной изменой было выступление против короля с оружием, под развёрнутыми знамёнами. Также однозначно государственной изменой было замышлять смерть короля и помогать его врагам.
Войну вообще имел право объявлять только правитель. Любое несанкционированное военное выступление вассального барона, графа, герцога рассматривалось не больше и не меньше, чем узурпация королевской власти. То есть, явная государственная измена. Иногда это понятие, при случае, растягивали на слишком властолюбивых (или просто неудобных большинству пэров) придворных. Фаворитов, например, как в случае Гавестона и Мортимера (хотя, по моему личному убеждению, в случае Мортимера была явная попытка узурпации, с предположительным убийством одного короля и планируемым убийством другого. Тогда как Гавестон просто взбесил «старых» пэров демонстрацией того, что их время прошло. Напрасно, как оказалось).
В общем, в 1348 году палата общин потребовала большей определённости в том, что именно рассматривается государственной изменой, потому что, по их мнению, эту статью применяли слишком «по обстоятельствам», и в интересах кого угодно, кроме правосудия как такового.
И вот в 1352 году появился королевский указ. Внёс ли он ожидаемую ясность – судите сами. В первую очередь, в понятие государственной измены входило очевидное – преступления против короля И его власти. То есть как реальные действия, вроде заговоров, так и просто мечтания на уровне «чтоб он сдох», разделяемые публично со слушателями. Кроме этого, государственной изменой считались действия против королевы и наследника престола, а также оскорбления достоинства королевы, старшей дочери короля, и жены старшего сына.
Убийство канцлера, казначея и судьи любого ранга, имеющего право вести дознание и выносить приговор, было государственной изменой, если убийство имело причиной исполнении вышеозначенными их рабочих обязанностей.
«When a Man doth compass or imagine the Death of our Lord the King, or of our Lady his Queen or of their eldest Son and Heir; or if a Man do violate the King’s Companion, or the King’s eldest Daughter unmarried, or the Wife the King’s eldest Son and Heir; or if a Man do levy War against our Lord the King in his Realm, or be adherent to the King’s Enemies in his Realm, giving to them Aid and Comfort in the Realm, or elsewhere, and thereof be probably attainted of open Deed by the People of their Condition: . . . , and if a Man slea the Chancellor, Treasurer, or the King’s Justices of the one Bench or the other, Justices in Eyre, or Justices of Assise, and all other Justices assigned to hear and determine, being in their Places, doing their Offices: And it is to be understood, that in the Cases above rehearsed, that ought to be judged Treason which extends to our Lord the King, and his Royal Majesty: . . .»
Но вскоре этот достаточно лаконичный указ стал разрастаться как бы сам по себе. В «преступление против короля и его власти» неизбежно попали практически любые действия и планы, направленные против правительства в целом. Например, в царствование Генри VI под статью попало дело о незаконно произведённой реквизиции для нужд королевского двора, а в царствование Эдварда IV – ограбление церкви. Баронские войнушки и междусобойные дрязги оставались за пределами закона о государственной измене.
В 1388 году знамениты «лорды-апеллянты» заставили Ричарда II признать своих политических соперников государственными изменниками через «узурпацию королевской власти», но уже в 1390-х годах король за эту временную уступку на лорда-апеллянтах отыгрался так успешно, что в истории Англии знать уже никогда не смогла диктовать свои условия королю (даже при слабом Генри VI стороны действовали от имени короля, хотя бы формально, даже в случае признания им Ричарда Йорка своим преемником. Даже в случае с Саффолком речь шла о должностном преступлении, не о государственной измене).
О чём декрет 1352 года не говорил, так это о процедуре расследования и вынесения приговора в делах о государственной измене. Поэтому, до самого пятнадцатого века, подобные дела рассматривались в рамках уголовного законодательства. Более быстрой альтернативой этому был суд коннетабля. В пятнадцатом веке постепенно дела о государственной измене перешли под эгиду парламента.
Наиболее часто и широко применяемыми понятиями из указа 1352 года были «мечты о смерти короля» и «военные действия против короля». Большинство случаев о государственно измене подводились под одно из, или сразу под оба понятия.
При Генри IV в понятие о государственной измене были введены «словесная измена» и «подстрекательство против короля». Собственно, эти параграфы не были новыми, они напрямую относились к «мечтам о смерти короля» и к «преступлениям против короля и его власти». Эти параграфы применялись уже при Генри IV, но особенно широко – при Эдварде IV. Тем не менее, Беллами в своей книге об эволюции законов о государственной измене подчёркивает, что ему не довелось увидеть ни одного приговора, когда человек был бы осуждён только за свой глупый язык, без других доказательств преступного намерения.
Полагаю, было мало просто сказать, что королева – заурядная никчёмная баба. Преступлением эти слова становились, если за сентенцией следовали конкретные предложения, как с такой бабой надо поступить, или если добавлялось, что король - подкаблучник. Это могло быть расценено как попытка «отнять у народа сердечную любовь к своему государю».
Где-то в это время прослеживаются попытки применения закона о государственной измене к «волшебству и некромантии». То есть, как попытки повлиять на короля магическим путём, так и составить гороскоп короля, чтобы узнать день его смерти.
Генри V, по вполне очевидным причинам, подвёл под изменнические действия нарушения против заключённых договоров, на государственном или частном уровне, всё равно. Если король кому-то гарантировал безопасность, то действия против такого человека были государственной изменой (очевидно, он боялся политических убийств знатных пленников). Если король подписал договор о сохранение за сдавшимся гарнизоном оружия и знамён, то любые действия против этого гарнизона, покидающего сданную крепость, были бы государственной изменой.
При Генри VI, опять же, по очевидным причинам конфликта с собственными магнатами, изменой стали квалифицировать неявку на слушание своего дела тех, кто был пока бездоказательно обвинён в изменнических действиях против короны. Явное указание на Йорка, Уорвика и Салсбери, которые не явились туда, где их на 100% осудили бы. Отсюда, кстати, и тот поток открытых писем-обращений к королю от этой троицы, в которых они подчёркивают своё верноподданство.
Эдвард IV ещё раз расширил концепт государственной измены – а именно, включил в число изменников тех, кто был им лично помилован после разногласий, но, по его мнению, не успокоился. Это был отличный способ избавиться от тех лордов, которых он считал потенциально опасными, как того же Фальконберга, уж слишком независимого и популярного в военной среде. В 1478 году этому же королю пришлось подвести под понятие государственной измены «намерение лишить короля и его наследника законной власти» - отголосок суда над братом короля. Это квалифицировалось как «преступление против королевства».
Тем не менее, большинство случаев о государственной измене проходили, всё-таки, через суд коннетабля – так было быстрее в ситуациях, когда карательные акции должны были быть проведены незамедлительно. Со временем, к шестнадцатому веку, эта практика привела к деградации всего суда коннетабля. Большинство выносимых им приговоров стали базироваться на признаниях обвиняемых, полученных при помощи пыток.
Покаяние герцогини Глостерской
читать дальшеТо есть, до 1352 года государственной изменой могли посчитать убийство государственного чиновника (даже если преступление не имело ничего общего с работой жертвы), или убийство человека, следующего на помощь королю во время войны. Всё зависело от персонального мнения судьи, выносившего приговор.
Однозначно государственной изменой было выступление против короля с оружием, под развёрнутыми знамёнами. Также однозначно государственной изменой было замышлять смерть короля и помогать его врагам.
Войну вообще имел право объявлять только правитель. Любое несанкционированное военное выступление вассального барона, графа, герцога рассматривалось не больше и не меньше, чем узурпация королевской власти. То есть, явная государственная измена. Иногда это понятие, при случае, растягивали на слишком властолюбивых (или просто неудобных большинству пэров) придворных. Фаворитов, например, как в случае Гавестона и Мортимера (хотя, по моему личному убеждению, в случае Мортимера была явная попытка узурпации, с предположительным убийством одного короля и планируемым убийством другого. Тогда как Гавестон просто взбесил «старых» пэров демонстрацией того, что их время прошло. Напрасно, как оказалось).
В общем, в 1348 году палата общин потребовала большей определённости в том, что именно рассматривается государственной изменой, потому что, по их мнению, эту статью применяли слишком «по обстоятельствам», и в интересах кого угодно, кроме правосудия как такового.
И вот в 1352 году появился королевский указ. Внёс ли он ожидаемую ясность – судите сами. В первую очередь, в понятие государственной измены входило очевидное – преступления против короля И его власти. То есть как реальные действия, вроде заговоров, так и просто мечтания на уровне «чтоб он сдох», разделяемые публично со слушателями. Кроме этого, государственной изменой считались действия против королевы и наследника престола, а также оскорбления достоинства королевы, старшей дочери короля, и жены старшего сына.
Убийство канцлера, казначея и судьи любого ранга, имеющего право вести дознание и выносить приговор, было государственной изменой, если убийство имело причиной исполнении вышеозначенными их рабочих обязанностей.
«When a Man doth compass or imagine the Death of our Lord the King, or of our Lady his Queen or of their eldest Son and Heir; or if a Man do violate the King’s Companion, or the King’s eldest Daughter unmarried, or the Wife the King’s eldest Son and Heir; or if a Man do levy War against our Lord the King in his Realm, or be adherent to the King’s Enemies in his Realm, giving to them Aid and Comfort in the Realm, or elsewhere, and thereof be probably attainted of open Deed by the People of their Condition: . . . , and if a Man slea the Chancellor, Treasurer, or the King’s Justices of the one Bench or the other, Justices in Eyre, or Justices of Assise, and all other Justices assigned to hear and determine, being in their Places, doing their Offices: And it is to be understood, that in the Cases above rehearsed, that ought to be judged Treason which extends to our Lord the King, and his Royal Majesty: . . .»
Но вскоре этот достаточно лаконичный указ стал разрастаться как бы сам по себе. В «преступление против короля и его власти» неизбежно попали практически любые действия и планы, направленные против правительства в целом. Например, в царствование Генри VI под статью попало дело о незаконно произведённой реквизиции для нужд королевского двора, а в царствование Эдварда IV – ограбление церкви. Баронские войнушки и междусобойные дрязги оставались за пределами закона о государственной измене.
В 1388 году знамениты «лорды-апеллянты» заставили Ричарда II признать своих политических соперников государственными изменниками через «узурпацию королевской власти», но уже в 1390-х годах король за эту временную уступку на лорда-апеллянтах отыгрался так успешно, что в истории Англии знать уже никогда не смогла диктовать свои условия королю (даже при слабом Генри VI стороны действовали от имени короля, хотя бы формально, даже в случае признания им Ричарда Йорка своим преемником. Даже в случае с Саффолком речь шла о должностном преступлении, не о государственной измене).
О чём декрет 1352 года не говорил, так это о процедуре расследования и вынесения приговора в делах о государственной измене. Поэтому, до самого пятнадцатого века, подобные дела рассматривались в рамках уголовного законодательства. Более быстрой альтернативой этому был суд коннетабля. В пятнадцатом веке постепенно дела о государственной измене перешли под эгиду парламента.
Наиболее часто и широко применяемыми понятиями из указа 1352 года были «мечты о смерти короля» и «военные действия против короля». Большинство случаев о государственно измене подводились под одно из, или сразу под оба понятия.
При Генри IV в понятие о государственной измене были введены «словесная измена» и «подстрекательство против короля». Собственно, эти параграфы не были новыми, они напрямую относились к «мечтам о смерти короля» и к «преступлениям против короля и его власти». Эти параграфы применялись уже при Генри IV, но особенно широко – при Эдварде IV. Тем не менее, Беллами в своей книге об эволюции законов о государственной измене подчёркивает, что ему не довелось увидеть ни одного приговора, когда человек был бы осуждён только за свой глупый язык, без других доказательств преступного намерения.
Полагаю, было мало просто сказать, что королева – заурядная никчёмная баба. Преступлением эти слова становились, если за сентенцией следовали конкретные предложения, как с такой бабой надо поступить, или если добавлялось, что король - подкаблучник. Это могло быть расценено как попытка «отнять у народа сердечную любовь к своему государю».
Где-то в это время прослеживаются попытки применения закона о государственной измене к «волшебству и некромантии». То есть, как попытки повлиять на короля магическим путём, так и составить гороскоп короля, чтобы узнать день его смерти.
Генри V, по вполне очевидным причинам, подвёл под изменнические действия нарушения против заключённых договоров, на государственном или частном уровне, всё равно. Если король кому-то гарантировал безопасность, то действия против такого человека были государственной изменой (очевидно, он боялся политических убийств знатных пленников). Если король подписал договор о сохранение за сдавшимся гарнизоном оружия и знамён, то любые действия против этого гарнизона, покидающего сданную крепость, были бы государственной изменой.
При Генри VI, опять же, по очевидным причинам конфликта с собственными магнатами, изменой стали квалифицировать неявку на слушание своего дела тех, кто был пока бездоказательно обвинён в изменнических действиях против короны. Явное указание на Йорка, Уорвика и Салсбери, которые не явились туда, где их на 100% осудили бы. Отсюда, кстати, и тот поток открытых писем-обращений к королю от этой троицы, в которых они подчёркивают своё верноподданство.
Эдвард IV ещё раз расширил концепт государственной измены – а именно, включил в число изменников тех, кто был им лично помилован после разногласий, но, по его мнению, не успокоился. Это был отличный способ избавиться от тех лордов, которых он считал потенциально опасными, как того же Фальконберга, уж слишком независимого и популярного в военной среде. В 1478 году этому же королю пришлось подвести под понятие государственной измены «намерение лишить короля и его наследника законной власти» - отголосок суда над братом короля. Это квалифицировалось как «преступление против королевства».
Тем не менее, большинство случаев о государственной измене проходили, всё-таки, через суд коннетабля – так было быстрее в ситуациях, когда карательные акции должны были быть проведены незамедлительно. Со временем, к шестнадцатому веку, эта практика привела к деградации всего суда коннетабля. Большинство выносимых им приговоров стали базироваться на признаниях обвиняемых, полученных при помощи пыток.
@темы: Richard III, Англия Плантагенетов
