Шпионская идиллия

Абдулла Тамми, вождь Исламистской партии Финляндии и руководитель организации Время Ислама – таинственный человек.

Поскольку Исламистская партия, по своей малочисленности, не зарегистрирована пока партией, личность Тамми СМИ интересовала мало. В Финляндии есть люди, перешедшие в мусульманство, как и люди, ставшие кришнаитами, буддистами, сайнтологами и пр. Есть атеисты, пришедшие в веру, есть верующие, ставшие атеистами. Кого интересуют их побуждения? Никого.

Похоже, Абдулла Тамми решил привлечь к себе внимание, потому что он заявил на всю страну, что более 20 лет был агентом КГБ. Магическая аббревиатура по сей день автоматически привлекает внимание в любой связи. По его словам, в 60-х Тамми (тогда еще Ристо Тамми) вступил в демократический союз молодежи Финляндии, где и получил первые контакты в КГБ.
Его первым заданием было выяснить пути проникновения религиозной литературы в СССР. Молодой человек скоро стал своим среди адвентистов, свидетелей Иеговы и в отделении Сиона. Задание он выполнил с огромным удовольствием, потому что лично сам считал христианство лживым, двуличным и вредоносным явлением.

Следующее задание было для Ристо Тамми по-настоящему опасным. Он внедрился в конце 70-х в ряды неонацистов, сгруппировавшихся вокруг одиозной личности, Пекки Сиитоина. Тот носил в качестве костюма нацистскую униформу, знаменитые усы Адольфа и заколку для галстука в виде черепа. Вокруг Сиитоина начало формироваться что-то неопределенно-угрожающее, с контактами в армии и связями с международным движением неонацистов. Очень быстро Тамми начали подозревать, но его считали агентом финских служб безопасности. Скоро Тамми узнал, что один из армейских членов движения решил его убрать. В тот момент, тем не менее, у его шефов в КГБ было уже достаточно материала для того, чтобы передать его финским коллегам, и в 1978 Сиитоин со товарищи попал на скамью подсудимых.

Тамми вынырнул из волн хаоса, последовавших для него после падения СССР и полного развала в бизнесе и на личном фронте, не так уж давно, пару лет назад. Теперь уже Абдуллой Тамми, правоверным мусульманином-суннитом. Чего же он хочет для своей партии и для своей страны?

Разумеется того, чтобы Финляндия стала мусульманской страной. Мусульманами, по его словам, не становятся, в мусульманство возвращаются, потому что мусульманство было послано Богом на землю завершающей религией, которая должна объединить всех людей – поэтому все мы уже родились мусульманами, сами этого не зная. Как-то радикально менять устройство финской жизни он не собирается, если, конечно, какие-то явления не будут в противоречии с шариатом.

Почему он вылез в СМИ со своей странной историей?
Потому, что к следующим выборам партия, скорее всего, наберет в свои списки необходимые 5 000 членов, хотя бы за счет того, что количество имеющих право голоса мульман в стране будет неуклонно увеличиваться. И тогда фигура Тамми начнет интресовать публику, и кто-то наверняка докопается до того, какие именно скелеты припрятаны в его шкафу, и в каком количестве. Слишком много о своей работе в КГБ он широкой публике не рассказывает, упирая на то, что давал военную присягу и демонстрирую любопытным кадры хроники, где он, 7 ноября 1984 года, марширует в форме советского офицера по Красной площади.

Самое интересное, что Тамми не врет, скорее всего. Его контакт в Эстонии 70-х давным-давно это подтвердил. Не была секретом работа Тамми и для финской службы безопасности, для которой он выполнял кое-какую работу в качестве специалиста уже в этом веке. Просто его деятельность принесла обеим странам несомненную пользу: СССР хотел сохранить дружественное равновесие с Финляндией Кекконена – Паасикиви, чего хотело и подавляющее большинство финских политиков и граждан.
Бывают в шпионских буднях и такие ситуации.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

День национальной зависти

В принципе, это не один день, это почти неделя, когда публикуются доходы граждан за прошлый год и данные, из чего они состоят.

Например, одна наша докторица за год получает 77 000 евро зарплатой, и почти 300 000 в виде доходов на капиталовложения (земля у нее унаследованная). Некоторые миллионеры получают зарплату равную нулю, но несколько миллиончиков дохода с капиталовложений. С зарплаты-то приходится отчехлять прогрессивный налог (максимум 47% пока), а вот с доходов от акций - всего 27%.
Каждый год народ негодует страшно, потому что во главе таблиц доходов тусуются все большие боссы из банков и ненавистные всем директора энергетических компаний, поднимающие нам цены на электричество уже по нескольку раз в году.

О доходах элиты местного масштаба я даже думать не хочу, они существуют где-то в параллельной реальности, но вот за обычных предпринимателей хочется заступиться. Тот, кто в их шкуре не был, не поймет, что такое полностью быть на самообеспечении. Одно дело получать стабильную зарплату, с которой уже отчислены все поборы: социальные выплаты, пенсионные выплаты, обязательные страховые выплаты. Можно получить оплачиваемый больничный, к услугам бесплатное трудовое медицинское обслуживание, а останешься без работы - получишь пособие в р-ре 85% от зарплаты, 500 дней.

Предприниматель оплачивает себе сам медицинскую страховку, на случай серьезной болезни с потерей трудоспособности на некоторое время. Он сам платит себе пенсионные взносы. Сам платит налоги на добавочную стоимость и торговый оборот на каждом шагу, вынужден предварительно оплачивать налог на предполагаемый доход, и платить, платить за каждый шаг, вне зависимости от того, получил ли он доход на самом деле. Если предприниматель прогорает, он теряет все. В акционерных предприятих он, конечно, отвечает только стоимостью своих акций, но ведь у многих взяты долги на развитие бизнеса под залог собственного жилья. А потом ему предстоит долгая волокита, прежде чем его зачислят безработным и начнут платить базовое пособие, очень низкое.
Нет уж, за такой гембиль можно дать людям свободу платить налог поменьше.

А еще можно пойти в налоговое и запросить данные на доходы своего соседа. Один мой знакомый так своих кандидаток на должность подруги проверял (утверждал, что все врали о своих доходах - завышали). Смешно, право, если на бытовом уровне рассуждать: каким образом доходы соседа могут отразиться на моей жизни? Зато легко можно проверить человека, с которым собираешься начинать что-то серьезное в бизнесе или жизни. Практичность европейская... Лично я предпочитаю судить о людях по методу нравится - не нравится. По-бабьи, наверное.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

История Клеопатры, которая чуть не изменила реальность

Из вереницы египетских цариц Клеопатра, очевидно, наиболее известна. Как минимум, благодаря Лиз Тейлор – тем, кто еще помнит, кто она такая. Наверняка все помнят историю ее (Клеопатры) драматической смерти. Припоминают, что ее любили Цезарь и Антоний.
Но Клеопатра Седьмая, на самом деле, была гораздо более великой личностью, чем ее привыкли считать.

У Птолемея Аулетиса была большая семья. У него были дочери: две Клеопатры, Шестая и Седьмая, Беренис Четвертая и Арсиноя Четвертая. У него были сыновья: два Птолемея, Тринадцатый и Четырнадцатый. И у него был друг, сам Помпей, лидер Рима, с которым династия была в теснейших союзнических отношениях.
Когда Птолемей Аулетис умирал в 51 году до нашей эры, он оставлял много проблем: одна дочь, Клеопатра Шестая, умерла еще ребенком. Беренис была обезглавлена отцом, старшему сыну было всего 12 лет, и Рим набирал все больше сил, постоянно угрожая поглотить Египет. Такое проблематичное наследие он оставлял своей наследнице, 18-летней Клеопатре Седьмой, старшей принцессе дома.

Подразумевалось само собой, что Клеопатре придется править, но правителем должен был стать ее младший брат, Птолемей Тринадцатый, за которого она, согласно вековечному египетскому закону, должна была выйти замуж. Почему Птолемеиды сохранили обрекающий на вымирание обычай инбридинга, губительность которого они не могли не понимать? Потому, что они были в Египте чужими. Династию основал сподвижник Александра Великого, женившись по обычаю страны на старшей принцессе царского дома. Таким образом в глазах египтян он более или менее узаконил свою позицию фараона, хотя было вполне понятно, что в нем самом божественной крови нет. Вот и приходилось его потомкам неукоснительно соблюдать старинный обычаи, чтобы избежать бунтов и восстаний.

Но к временам Клеопатры Египет был уже не тот. Сначала его доминантное региональное положение сломал Александр, а потом – модернизированный, практичный Рим. От самого Египта осталась лишь часть, если сравнивать с прошлым: были потеряны Кипр, Сирия, в стране был голод, и за ее пределами – полная анархия. Египет уже не был сильной, высокомерной, замкнутой от чужеземного влияния страной, управляемой богами. Сама Клеопатра была настолько египтянка, насколько и македонянка. Она довольно решительно исключила имя своего 12-летнего мальчишки-мужа из официальных документов, и начала чеканить монеты со своим профилем. Скоро стало ясным, что только этими забавами дело не обойдется. Царица Клеопатра явно решила возродить величие своего царства, чего бы ей это ни стоило. Например, она послала наемных убийц к сыновьям римского губернатора Сирии, которые явились к ней просить (вернее, требовать) союзного договора для войны с парфянцами.

Это настолько испугало Александрийскую знать, что группа аристократов, под руководством генерала Ахилла, наполовину грека, свергли Клеопатру и подняли на престол ее брата-мужа, гораздо более ручного, образовав над ним что-то вроде регенства-опеки. Клеопатра бежала от расправы в Шебу. Это были страшные для Егпта годы: засуха год за годом обескровливала страну. Птолемей запретил поставки немногого имеющегося зерна во все города, за исключением Александрии, махнув таким образом на государство вцелом.


А Клеопатра тем временем собирала армию из арабских племен, курсируя по всему Пелозиуму, Сирии, Аскалону.
В 48 году до нашей эры Помпей, официальный опекун над молодыми Птолемеидами, прибыл в Александрию после своего поражения при Фарзалисе. Вряд ли он мог предположить, что в Александрии он будет убит немедленно, стоило ему ступить на египетскую землю. Птолемей стоял неподалеку, холодный и высокомерный. А через 4 дня к той же пристани причалили корабли Цезаря. Он привез с собой 32 кагорты легионеров и восемьсот всадников кавалерии. Его также сопровождали двенадцать ликторов, топоры которых лежали на их плечах лезвиями наружу. Цезарь прибыл карать.
Настала пора Птолемея удариться в бега. Но те же самые аристократы, которые предали в свое время Клеопатру, предали теперь и Птолемея, привезя его назад в столицу. Клеопатра, прекрасно осведомленная обо всем происходящем и умеющая анализировать альтернативы, сделала в ту же ночь ход... ковром. Ее шпионы преспокойно провезли во дворец, где остановился Цезарь, ковер в пикантной начинкой, в него завернутой: самой царицей Клеопатрой. Когда Птолемей был утром доставлен во дворец, у него не было ни одного шанса.

На этом моменте стоит несколько задержаться. Чего боялась Клеопатра? Почему она снизошла к римскому солдафону (чем Цезарь для нее, воспринимающей себя дочерью Бога, и являлся)? Известно, что Римская империя в тот период даже не вошла еще в свой звездный час, она только набирала обороты. Известно, что римляне предпочитали вбирать и синхронизировать, но не подчинять и дессимилировать. Их ведь было довольно немного. Римская империя никогда не стала бы тем, чем она стала, если бы попыталась порабощать завоеванные народы. Нет, римляне, в сущности, очень мало интересовались тем, как их подчиненные будут жить и во что верить. Римлянам была нужна безупречно функционирующая империя, и для этого им нужны были на местах те правители, присутствие которых на троне не вызвало бы массовый бунт. Если бы Птолемей не сглупил с Помпеем, Рим устроила бы и его кандидатура. Но женщина, несущая в себе божественную кровь в глазах египтян, подходила еще больше. Тем более, что вряд ли Цезарь сомневался хоть на мгновение, что Клеопатра будет на сто процентов в его власти.

Ему осталось выиграть для своей новой игрушки небольшую локальную войнушку, в результате которой выгорело пол-Александрии вместе с библиотекой, зато так удачно утонул в Ниле Птолемей и погибли вечно интригующие Ахилл со товарищи. Клеопатра осталась единственной хозяйкой трона. Конечно, ей пришлось официально выйти замуж за своего восьмилетнего братишку, но ни для кого не было секретом, от кого она родила сына, Цезариона. А Цезарь наложил свои загребущие ручки на богатства Египта, за что его встретили в Риме с триумфом и наградили десятью годами диктатуры. Клеопатра Риму не понравилась. Прибыв туда со всем своим божественным антуражем и воцарившись в доме Цезаря, она до мозга костей шокировала довольно еще в то время консервативных республиканцев. Похоже, если Цезарь думал, что он покорил Египет, Клеопатра планировала покорить сам Рим. Они с Цезарем открыто играли с идеей брака, хотя бигамия для них обоих была противозаконна в их странах. Не это ли сподвигло сенаторов убрать Цезаря раньше, чем он смог бы набрать слишком большую власть?

Клеопатра с Цезарионом, которого Цезарь признавал, но которого забыл упомянуть в завещании, немедленно вернулись в Александрию.
Дома Клеопатра при помощи наемных убийц избавилась от своего малолетнего мужа, и объявила своим соправителем сына, в возрасте четырех лет.
А в Египте продолжали свирепствовать засухи, мор и голод. Клеопатра чувствовала, что ей нужна весомая поддержка от Рима, но ей нужно было выбрать между Антонием, Октавианом и Лепидусом. Поскольку Цезарь был официально возведен в божественное достоинство в 42 году д.н.э., у Цезариона появилась возможность стать при помощи активной мамы царем. Если бы не Октавиан...

Клеопатра сделала ставку на Марка Антония. Тот был весьма ограниченным стратегом и тактиком, зато хорошим пьяницей и бабником. Он был вульгарен, он был амбициозен, и... имел безупречную голубую кровь в своих венах. Клеопатра пригласила Антония в Египет, и показала ему отнюдь не страну на грани экономической катастрофы. Она показала ему себя, одетую Афродитой, стоящей в лодке под алым парусом и управляемой серебряными веслами. Антоний попался сразу и прочно. Да, такая вульгарно пышная встреча импонировала его собственному вульгарному вкусу, не находивгему утешения в минималистическом Риме тех лет. Но главной приманкой для Антония была голубая кровь Птолемеев, которая была голубее его собственной крови.
Клеопатра очень помогла Антонию деньгами и сидела смирно 4 года, пока тот роднился с набирающим силу Октавианом и воевал свои войны. Зато потом она получила от отца своих близнецов, Александра Гелиоса и Клеопатры Селены, Кипр, побережье Киликии, Финикию, Сирию, Иудею и Аравию. Для Египта это было спасением.

После громкой победы в Армении, Антоний устроил себе триумф в Александрии. Цезарион был официально титулован Царем Царей и провозглашен сопровителем своей матери, получившей титул Царицы Царей. Громкие титулы и владения получили также их дети, трое к тому времени. Клеопатра всерьез начала думать о возможности стать Царицей Мира.
И тут встрепенулся в Риме хворый, но хитрый Октавиан. За два года его генералы разбили Антония в пух и прах. Клеопатра, которую хотели увезти в Рим и провести в триумфе, как рабыню, сделала себя бессмертной трюком с кобрами. Цезарион был задушен по приказу Октавиана, но детей Антония от Клеопатры отстояла у Октавиана его сестра, Октавия, которая была некоторое время замужем за Антонием.

Вопреки голливудским мечтаниям, Клеопатра красавицей не была. Зато она была математиком, она говорила на девяти языках (но не на латыни, принципиально!), она была талантливым экономистом. И она умела воевать за свою страну и свое счастье.
Как сложились бы судьбы мира, если бы Цезарь не был убит, и стал бы императором Рима, женатым на Клеопатре, с их сыном, носящим тиару фараона? Это могло бы стать слиянием греко-римско-египетской культур. Это был бы мир, совсем не похожий на тот, в который вошли мы.

@темы: Дамский вопрос

---

Царица, которая была фараоном

Перечисляя египетских цариц, я намеренно не упомянула о Хатшепсут. Дело в том, что она не была царицей. Хатшепсут была единственным в истории Египта женщиной-фараоном.

Родившаяся в 15 веке до нашей эры, Хатшепсут (1473 – 1458 гг до нашей эры) была дочерью Тутмоса Первого. Ее урожденным именем было Маат-Ка-Ра, «Дочь Ра». В те времена династия (Тутмосиды) переживала сложный период. Сначала преждевременно умерли двое сыновей Аменхотепа Первого. Его дочери Амос пришлось выйти замуж за своего единокровного брата, рожденного второй женой Аменхотепа, Сенсенеб. Ходили даже слухи, что молодой человек, получивший имя Тутмоса Первого, вообще был человеком для семьи посторонним, просто генералом в армии, которого объявили сыном Сенсенеб и Аменхотепа Первого. Для нас это означало бы благословенный приток свежей крови в изможденную внутренними браками династию. Для древних египтян это значило, что свершилось святотатство.

Впрочем, скорее всего слухи были ложными: все законные сыновья Тутмоса Первого
(пятеро) от Амос, и двое незаконных умерли. Умерла и одна дочь. Единственной оставшейся в живых законной принцессой была Маат-Ка-Ра, будущая Хатшепсут. С ее-то родословной формально все обстояло идеально: отец не имел значения, а ее мать, Амос, несла в себе бесспорную кровь потомков Амона.

Принцесса вышла замуж за совсем уж незаконного сына Тутмоса Первого, прижитого от женщины, никакого отношения к высшей, «божественной», аристократии не имеющей (а по некоторым записям – от своей незаконной дочери), который через этот брак получил, как фараон, имя Тутмоса Второго. Принцессе было 15 лет, ее жениху всего 12. Собственно, само имя Тутмос уже означало, что эта линия ведет свою родословную от бога Тота, а не от Амона Ра.
Бедняга, впрочем, умер года через три после того, как стал фараоном. Он тоже был слаб и болен. Археологи обнаружили, что у него была серьезная кожная болезнь. От этого брака остались две дочери, Нефру Ра и Мерит Ра Хатшепсут. Первая вышла замуж за своего брата, рожденного от второй жены Тутмоса Второго, Исис. Таким образом, молодой человек должен был стать фараоном Тутмосом Третьим.

Только Маат-Ка-Ра не имела ни малейшего намерения отказываться от власти. К власти она привыкла, еще когда стала соправительницей своего отца, когда ее имя упоминалось вместе с титулом фараона. Еще больше она привыкла к власти при своем слабом физически и умственно муже. Хотя тот не смог сам вести свои войска в Нубию в первый год правления, на третий год ему пришлось-таки принять участие в походе (что его и доканало). За это время страной фактичеси правила Хатшепсут. Именно она вела внешнюю политику Египта, а что касается внутренней, то девушка смогла подружиться с наиболее влиятельными жрецами.

Поскольку новоиспеченный муж ее дочери был слишком молод для трона, Хатшепсут стала его регентшей. На фресках она изображалась второй после молодого человека, скромно одетой в женские одежды и царскую корону. Ее официальными титулами были «Великая царская жена» и «Божественная жена Амона». На второй год регенства Хатшепсут перевела титул «Божественной жены Амона» своей дочери, жене своего подопечного, что, несомненно, добавило паре авторитета. В тот же году на фресках в Карнаке она впервые изображает себя, отправляющей ритуалы, которые обычно выполнял только фараон. Более того, надпись на фреске гласит «Царь Верхнего и Нижнего Египта» с утверждением, что решение о ее короновании было принято самим богом Амоном. И кто, скажите, мог это оспорить? До самого седьмого года регенства во всех документах Хатшепсут именуется королем, но с массой женских титулов. Регенство все больше начинало напоминать соправление или, если угодно, софараонство.

На седьмом году этой хитрой ситуации Хатшепсут коронуется официально, заняв пост одновременно царя и царицы. Грамматически ее официальные эпитеты остались женскими, как то Платиновая Богиня. Зато еще через год разразился скандал: Хатшепсут отвергла имя царицы и стала именоваться только царем, появляясь повсюду только в мужской одежде (и даже церемониальной накладной бороде!), за исключением своих приватных покоев, где ее никто, кроме очень узкого круга, не видел. Речь явно не шла о смене ориентации, просто молодая женщина сделала оригинальный ход: если женщина не может быть фараоном, то кто может воспретить ей объявить себя мужчиной – и стать фараоном? Никто, если речь идет о дочери Бога, держащей в своих ручках все нити правления и имеющей полную поддержку «кабинета» жрецов.

Из всего-всего Хатшепсут носила пять царских имен, тремя из которых не именовалась ни одна царица ни до, ни после нее: Имя Гора, Имя Золотого Гора и Две Леди (Верхний и Нижний Египет). Именем Царь Верхнего и Нижнего Египта пользовались, помимо нее, и другие царицы. Титулы Сын Ра Известный Как Хатшепсут и Истина – Дух Бога Солнца были, предположительно, пожалованы ей самим Амоном. Оба этих имени присутствовали на ее личной печати.

Но мы, умные потомки великих предков, знаем, что красавица повинна в нескольких подлогах. Первым из них найдется в 8-м пилоне и на 11-й северной колонне в храме Карнак, где Тутмос Первый благодарит Амона за царственность, дарованную богом ему и его дочери. Археологи доказали, что этот текст был довольно искусной подделкой. Ничем исключительным это само по себе не является, фараоны часто этим заниманились. Эта же надпись переделывалась после Хатшепсут еще дважды!
Хатшепсут вообще поминала своего папочку-фараона даже чаще, чем того требовала необходимость, и даже перенесла его саркофаг в свою гробницу (о муже она предпочитала не вспоминать вообще, оставив его саркофаг на месте, в Долине Царей – и кто ее осудит?).

Вторая подделка располагается в паре километров от Бени Хассан, в храме, известном в Европе как Грот Артемиды. Это совсем маленький храм в небольшим вистибюлем и узким пассажем, ведущим в святилище. Фасад храма расположен так высоко на скале, как только позволил ландшафт. Вот уж где девушка развернулась в восхвалениях себя, божественной, присвоив даже пару славных чужих деяний 70-летней давности. Тоже, кстати, обычная практика фараонов, любящих себя до изумления. Потом до этих надписей добрались Тутмос Третий, который исправил имя Хатшепсут на свое, а за ним туда же влез Сети Первый.

Самым смелым ходом Хатшепсут было утверждение, что она является физической, а не духовной дочерью Амона, бога Солнца. Она сложила довольно стройную и трогательную историю, похожую на ту, которую мы сейчас празднуем каждый год в Рождество, но без привлечения пернатых. Просто Дух и Душа Амона заняли на необходимое время физическое тело отца Хатшепсут. Опять же, для подобного утверждения имелся прекрасный прецендент: Кент-Кайэс из 4-й династии.

На самом деле, Хатшепсут не было никакой другой необходимости искусственно себя возвеличивать, чем бытующая в те времена мода. Правление Хатшепсут было изумительным. За 22 года она привела экономику в цветущее состояние, она ухитрилась не встрять ни в одну войну, она построила блестяще работающую сеть внешнеполитических отношений. Было построено много великолепных памятников архитектуры и много было реставрировано. А ее царствование были сделаны экспедиции в Пунт и детально исследована дельта Евфрата.

А потом Хатшепсут просто исчезла. Разумеется, воцарившийся наконец Тутмос Третий сделал все возможное, чтобы уничтожить само воспоминание о женщине-фараоне, что дало повод для слухов о тайном убийстве. Но теперь мы можем с уверенностью сказать, что Хатшепсут умерла своей смертью. Она тоже не избежала проклятия инбридинга. Когда ее мумия была опознана, у царицы-фараона обнаружились и рак костей, и диабет, и еще целая куча болячек.
Тутмос Третий, большую часть времени проводивший вне дворца, в армейских расположениях, взойдя на трон показал себя смелым и успешным фараоном. Надо сказать, что он не сразу начал искоренять память о Хатшепсут, это началось несколько лет спустя. Очевидно, при дворе просто сменились сферы влияния.
И потом о первой и последней женщине-фараоне просто благополучно замолчали. Зато о ней заговорили теперь. Ее яркая личность до сих пор заставляет ученый мир ломать копья в риторическом вопросе: была ли Хатшепсут узурпатором или нет. Какая разница? Она сделала то, что не удалось никому больше.

@темы: Дамский вопрос

---

Курс молодого садиста

Боже, благослови консультантов всяких мастей! Как к ним ни относись, но приходится признать, что они блестяще умеют себя трудоустраивать в любых экономических условиях.

В данный момент министерство культуры Финляндии пытается судорожно решить, как отнестись к одному из культурно-художественных проектов, Волшебной Лампе. Вернее, к одному из курсов этого проекта. Министерство культуры финансирует деятельность различных воркшопов («мастерских»?) для подростков где-то на уровне 8 – 11 классов и профессиональных училищ первой ступени.

Предприимчивый педагог в области искусства, свободный консультант-предприниматель Анне Росси-Хорто придумала для девятиклассников завлекательную тему, тему ужасов. В нее входят изучение и обсуждение фильмов, танцев, спектаклей по теме и обработка мягких игрушек, тоже по теме. С игрушками можно поступать настолько свободно, насколько хватит воображения, главное, чтобы к картинке был приложен рассказ о том, что случилось.

По словам Анне Росси-Хорто, у подростков есть настоятельная потребность копаться в том, что вызывает ужас. «Я анализирую таким образом болевую точку нашего общества: молодежь, которой в этом обществе плохо, и к которой взрослые не проявляют никакой толерантности!».

Взрослые не проявили толерантности и к данной методике. Кто-то позвонил в газету, та направила на курсы журналиста, и в понедельник в Хельсингин Саномат появилась большая статья. Тон был описательным, нейтральным, но огромные фотографии говорили сами за себя.

Честно говоря, я эти фотографии здесь привести просто не решаюсь, они кошмарны: игрушки – жертвы нападения маньяка, жертвы изнасилования, жертвы взрыва... На такое даже смотреть тяжело. Не будучи психотерапевтом, я не могу оценить, есть ли в проведении такого «курса юного садиста» терапевтическое воздействие. Выступившие в печати псхотерапевты были в оценках очень осторожны. Вот если бы в программу входил «реабилитационный» процесс искалеченных игрушек... С хоккеистами подобная программы разрядок фрустрации провалилась... С другой стороны, те же детки ежедневно кладут трупоштабелями в компьютерных играх дюжинами людей, пусть и виртуальных.

А бюрократия в явной панике: на что идут народные деньги? Досталось от налогоплательщиков и министру культуры, и организации, под эгидой которой проводятся курсы. Директор центра пытается быть дипломатичным: да, любое явление надо рассматривать в широком контексте, но само по себе кромсание игрушек выглядит неприятно. Читатель выражаются более конкретно: «это же воспитание прямиком в психопаты!», «чувства изливают в разговорах, а не в играх с ножницами», «вы поощряете жестокость».

Кто его знает... Я не помню, чтобы в моем детстве у меня и моих подруг было желание думать о всяких кошмарах (а они, разумеется, в нашей жизни присутствовали – портовый город со всеми особенностями). Единственную игрушку в своей жизни я совершенно сознательно расколотила в возрасте лет четырех. Это была кукла Алла с невероятно глупой физиономией. Я ненавидела ее всеми фибрами души, потому что кукол никогда не любила, а меня заставляли с ней играть! Надо отдать должное моей матушке: она догадалась купить мне собаку, выглядевшую настолько настоящей, что один раз в поезде какой-то нервный гражданин начал визжать, что «здесь с животными нельзя!». Эта псина жила у меня, пока я не ушла из дома.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Калевала: послесловие

Решила подвести итоги по Калевале.

Меня очень удивила причесанность русскоязычной версии по сравнению с оригиналом. Финское искусство вообще очень натуралистично, даже чересчур. Может быть, в этом и есть причина того, что переводчики не хотят шокировать читателя. Может быть и так, что из множества версий сказаний Калевалы каждый выбирает ту, которая кажется ему наиболее правильной. В результате, в переводе до известной степени теряется смысл происходящего, а во многих местах явно видны накладки. Например, хотя дело происходит в языческие времена, когда боги и духи принимали активнейшее участие в событиях, Айно носит, почему-то, крестик, а в истории Марьятты говорится о крещении ребенка.

Почему Вяйнямёйнен ушел из Калевалы? Ну назвал его удивительный ребенок старым дураком, и что же? Создается впечатление, что волшебник устыдился своего вердикта. На самом же деле, Вяйнямёйнен ушел, потому что дитя обвинило его в куче грехов, помимо случаев с Илмариненом и Айно. В том, что Вяйнямёйнен и сам безотцовщина, например. Были произнесены обвинения в зоофилии и даже инцесте (скорее всего, имелось в виду его происхождение, благодаря которому он был в родстве с многими созданиями, и способность обращаться в рыб и животных). Именно из-за этого Вяйнямёйнен не мог остаться в Калевале. Есть версия, по которой отцом младенца был сам Вяйнямёйнен.

Во многих версиях сказаний Вяйнямёйнен, Илмаринен и Йовкаханен были братьями, сыновьями таинственной девы Иро (но Иро – мужское имя!). В таком случае, Айно была племянницей Вяйнямёйнена. Но как же быть с упоминаемыми в эпосе родителями Йовкахайнена?

Почему в Калевалу включена история Куллерво? Она была включена и самим Лённротом чуть ли не в третье издание эпоса. Кстати, история войны родов Унтамо и Каллерво – исторический факт. Трудно даже понять, кем Куллерво выступает в эпосе, злодеем или жертвой?

Не все ясно и с женскими историями Калевалы. С одной стороны, похоже, что судьбы женщин в былинные времена была очень незавидной. Девушки ни в какую не хотят идти замуж, на свадьбу в Похьёле невесте рассказывают, что ее ждет в чужом роде, в чужом доме. Говорят, что даже рабам живется лучше, потому что хороший раб всегда в цене, а вот невестка в доме мужа вообще никакой ценности не имеет. Разве что в виде коврика у порога, о который все вытирают ноги. С другой стороны, очень похоже, что до описываемых в эпосе времен в стране был матриархат, который был постепенно оттеснен на север, и с которым, по сути, воевали герои эпоса. За это говорит то, что процесс поиска жены был нелегок даже для знаменитостей, и то, что за невестами не только не давали приданного, но, напротив, мужчины давали за жену выкуп. Да и характеры у женщин эпоса были непростые.

Симпатичной Калевалу делает негероичность ее героев. Вяйнямёйнен, будучи лицом божественного происхождения и могучим волшебником, на протяжение всего эпоса безуспешно бегает по лесам и морям в поисках жены. Илмаринен, технарь, выковавший когда-то всю небесную карту, то пытается себе куклу-жену сковать, то скатывается до прямого насилия над сестрой жены. Лемминкяйнен бегает за каждой встречной юбкой и безудержно хвастает. Подвиги они совершают как бы походя, заодно, помимо своей главной цели: жениться.

В современных фэнтезийных эпосах умные авторы тоже избегают делать своих героев или безупречными на сто процентов, или на пятьдесят процентов жалкими лузерами. Герой должен иметь человеческие слабости, но при этом быть, все-таки, героем.


Картина Вертти Терасвуори "Прекалевала"


А вот очень шкодная пародия в панковском духе на триптих "Айно", работы чудесной художницы Сирпы Алаляккёлла, живущей сейчас в Новой Зеландии. Кто любит изящные линии и смелые краски - поищите ее через Гугл (Sirpa Alaläkköllä

@темы: Kalevala

---

Соображения о том, заслуживает ли жизнь жизни

Сегодня нарвалась у Ника на размышление о том, что человек имеет право на смерть: если кто-то хочет покончить с собой, его останавливать неэтично. Он лучше знает, что делает, это – его жизнь.

Меня это почему-то задело крепко. Оказывается, есть еще в мире вещи, к которым я отношусь совершенно серьезно. Пришлось задуматься, почему.

Во-первых, есть чисто личная позиция.

Я прожила свой переходный довольно нормально: с рыданиями по пустякам, с заламыванием рук и мировой скорбью в душе. В 15 лет я точно знала, что жизнь – «такая пустая и глупая шутка». Ах, как мне тогда хотелось романтически умереть, от разбитого сердца, например. Я упивалась Блоком, Есениным, Асеевым, Грином, и видела себя в каждой строке. Этакой трагически надломленной, непонятой и загадочной. Я искренне завидовала подружке Вале, которая иногда падала в обморок. Это было, по моему мнению, так поэтично.

Через несколько лет, ранней весной, я шла за Валиным гробом. Она покончила с собой из-за любви, которая даже не была несчастной, просто мать ее возлюбленного решительно воспротивилась их женитьбе. Сын подчинился.
По принятому тогда обычаю, Валю хоронили в открытом гробу, в наряде невесты. В тот день я впервые соприкоснулась со смертью, как она есть. Было совершенно нереальное чувство: Вали больше никогда не будет! Зачем???? Где-то через год ее молодой человек благополучно женился, и рядом с ним стояла девушка в свадебном платье. Живая. Ради чего умерла Валя?

После этого я еще несколько раз сталкивалась с самоубийствами и попытками к ним. И знаете что? Не было ни одного случая, чтобы стэйтмент дошел по адресу. Жизни всех участников трагедий продолжались так, будто ничего и не произошло. В одном случае героя перехватили сразу после поминок по его самоубившейся подруге. Жертвы были принесены впустую.

Во-вторых, у человека должно быть самоуважение.

Говорят, что «жизнь так побила». Неправда. Жизнь никого не бъет и не голубит. Жизнь идет сама по себе, а мы сами по себе об нее бъемся. От неопытности, от глупости, от незнания. Каждый шмяк – трещина на броне щенячьего самолюбования и уверенности в своей исключительности. Сначала винишь других, потом берешься за себя. Это нормально, так и должно быть.

Только те, кто на этой стадии застывают, или умирают молодыми (дезиртируют, собственно говоря), или превращаются в невыносимых брюзг. Чтобы стать человеком, личностью, надо идти дальше. Брать себя за шиворот и разбирать рукотворные завалы. Только так. В процессе труда неплохо проясняется в мозгах. И депрессии куда-то испаряются. Наверное, каждый в какой-то момент задает себе вопрос: кто я? «Человек или тварь дрожащая?». Самоубийство – это расписка в своей несостоятельности, в недостатке мужества для жизни и работы длиной в жизнь.

В-третьих, рядом с нами живет масса людей, которым живется очень сложно.

Это наш водитель кара, который родился дауном, но сумел выучиться по максимуму. Это наш курьер, который научился координировать свои движения. Это парень из бригады неотложки, страшно обгоревший в аварии, перенесший десятки операций и вернувшийся на работу. Это пожарник, провалившийся сквозь крышу горящего дома, тоже многократно оперированный и сумевший вернуться в рабочее состояние. Это живущий неподалеку многократный олимпийский чемпион с парализованными ногами (есть олимпийские игры для инвалидов тоже), который тренирует юниоров. Это отцы и матери, у которых лежат дома дети, опутанные трубками, но они находят в себе силы жить, работать. Это подростки с инсулиновыми насосами под одеждой, которые живут и учатся, зная прекрасно, во что их может превратить диабет. Эти люди не считают себя героями, они просто живут настолько нормальной жизнью, насколько это для каждого из них возможно. Они научились принимать жизнь такой, какая она на данный момент. Да что там, я могу продолжать и продолжать список.

На самом деле, вокруг так мало беспроблемных людей, если вообще есть. На фоне этих историй я просто не могу принять, что кто-то может походя лишить себя жизни из-за каприза, в знак протеста, из желания отомстить своей смертью, от страха перед жизнью вообще, от страха перед неизбежной смертью... От скуки, в конце концов. Я знаю женщину, которая умерла от обиды на жизнь, оказавшейся не такой, какой она, по ее мнению, заслуживала. Прозвучит, наверное, дико, но каждое самоубийство – это прямое оскорбление тех, кто старается выжить.

Отсюда к вопросу, надо ли самоубийц останавливать. Конечно, надо. Инстинкт самосохранения очень силен в каждом живом существе. Если этот инстинкт сдает, значит, человек находится в состоянии сильнейшего аффекта и не может рассуждать здраво. Например, понять, что смерть отменить не получится. Не получится вернуться и увидеть, что из этого вышло. И хорошо, что так, потому что из этого ничего никогда не выходит.

А как же тогда незаслуженно опоэтизированные ритуальные самоубийства, честь самурая и иже с ним? Чтобы это понять, надо вникнуть в процесс обучения этих самураев, и понять ту социальную структуру, в которой они жили. И почему эта структура была именно такой. Там много чего найдется, но только не свобода воли.

@темы: истории о медицине

---

Вяйнямёйнен уходит

Жила-была в Калевале девушка Марьятта. Для девушки деревенской была она странной и даже в некотором смысле бесполезной.

Ни корову подоить, ни лошадь напоить не соглашалась: корова-де с быком забавлялась, и кобылу к жеребцу водили. Оскорбляли такие вещи девушку Марьятту. Были с ней и за столом проблемы:

Марьятта, гордячка-дева,
эта малая девица,
долго берегла невинность,
целомудрие хранила,
рыбой красною кормилась,
мягкою корой сосновой,
не брала яиц куриных,
если жил петух с несушкой,
не брала овечье мясо,
коль овца жила с бараном.

Определили тогда Марьятту в пастушки. Уж чего-чего, а коровки у нее почти строем ходили и чуть ли не шаг чеканили, а уж чтоб в сторону быка взгляд бросить, то ни-ни. Паслись и доились, в лес не убегали. Но несчастна была Марьятта и в лесу со стадом. Куда взгляд ни бросит – везде пошлость жизни и правда земли. Сидела однажды Марьятта на склоне горки, и заметила очень привлекательную бруснику неподалеку. Поскольку из-за своей переборчивости в еде она сытой редко бывала, то ягодка ее искренне обрадовала. Знала бы она, что ее ожидает!

Ягодку нашла на горке,
краснобокую брусничку,
необычную по виду,
расположенную странно:
брать с земли - высоковато,
сверху брать - уж очень
низко.
Подняла с поляны палку,
сбила на землю брусничку.
Забралась брусничка быстро
на красивые ботинки,
прыгнула с ботинок девы
на невинные колени,
с чистых девичьих коленей -
на прекрасные подолы.
Поднялась потом на пояс,
с пояса на грудь взбежала,
взобралась на подбородок,
на уста перескочила,
закатилась в рот девице,
на язык перебежала,
с языка попала в горло,
из него в живот спустилась.

Марьятта, меньшая дочка,
понесла, затяжелела,
забеременела вскоре,
раздобрела, располнела.

В Калевале матерей-одиночек вообще не привечали, а уж таких, как скромница-ханжа Марьятта в особенности ничего приятного не ожидало. Стала дева от всех прятаться, старалась с фоном слиться, но пришла ей пора рожать. Попросила она мать свою, чтобы та баню затопила, но ответила ей матушка:

"Ой ты, чертова блудница,
с кем спала ты, с кем валялась?
С холостым ли, неженатым,
иль с мужчиною семейным?"

Рассказала Марьятта матери, что с ней случилось, и ушла. Пошла она к отцу родному, попросила баню затопить, но ответил ей отец:

Уходи подальше, шлюха,
убирайся, потаскуха,
в каменную щель к медведю,
к косолапому в пещеру,
там ты, шлюха, ощенишься,
потаскуха, разрешишься!"

Обидно стало Марьятте, да и рассердилась она на жестокий закон, по которому люди Калевалы жили. Пригрозила она:

"Нет, я вовсе и не шлюха,
я совсем не потаскуха.
Я рожу большого мужа,
благородного героя,
что над властью будет властью,
силою над силой Вяйно".

Помогла Марьятте только девочка-служанка. Стала расторопная бегать по соседям, спрашивать, кто позволит баню для роженицы затопить. Никто не согласился, все прогоняли: и мужи, внешне на героев похожие, и добрые их жены. И ушла Марьятта прочь от людей в конюшню посреди леса. Там и родился у нее сын, а лошадь их дыханием согревала.

По обычаю, надо было ребенка и окрестить, имя ему дать, но не согласился старик-шаман на это дело: мало ли кем этот странный ребенок оказаться мог? Позвал он Вяйнямёйнена решать, что с сыном безмужней Марьятты делать. Вынес решение жестокое волшебник:

"Если найден на болоте,
на земле зачат брусникой,
в землю парня закопайте,
в ягодной заройте кочке
иль в болото отнесите,
там дубиной оглушите!"

Так бы, наверное, добрые селяне и сделали, если бы ребенок вдруг не заговорил:

"Ой ты, Вяйно, старец дряхлый,
старец дряхлый, полусонный,
приговор ты вынес глупый,
исказил закон хороший!
За грехи и покрупнее,
за дела и поглупее
не снесли тебя в болото,
в темя палкою не били,
хоть ты в годы молодые
сына матери запродал,
самого себя спасая,
из неволи выкупая.

Даже и потом, позднее,
не снесли тебя в болото,
хоть ты в годы молодые
молодых топил красавиц
под глубокими волнами,
отправлял на дно морское!"

И еще много чего говорил-обличал младенец, слова говорил о Вяйнямёйнене жгучие, страшные. Испугались селяне, испугался и старик-шаман, и нарек младенца странного королем всей Карелии.

Вяйнямёйнен, разумеется, оскорблен был до глубины души. Он ведь всю свою жизнь делал все на благо Калевалы, все во имя Калевалы, а теперь его подопечные так легко от него отвернулись. Вступил волшебник-песнопевец в последний раз на борт своей чудо-лодки, и запел заклинание, которое унесло бы его навек от глупых и неблагодарных людей.

Так и закончились в Калевале старые времена. Пришел им на смену новый закон – к худу или к добру. Остались только неясные сказы от них, да еще кантеле.
ФИНИТО

Так Галлен-Каллела изобразил уход Вяйнямёйнена. Уходит волшебник, сопровождаемый лишь парой любопытных взглядов, а народ уже новому владыке молится.

@темы: Kalevala

---

Калевала: герои за работой

То, что наши герои утворили в Похьёле, на современнос языке назвали бы попыткой силового рэкета процветающего концерна.

Продравшись без потерь через опасности морского пути, отряд бойцов вторгся в чужую сферу влияния. Силы не то что были равны, но сравнимы: Вяйнямёйнен был волшебником (стихии Земли и Воды), боевым магом служил Илмаринен (стихии Огня и Металла), и Лемминкяйнен был на подхвате. А против них – старая женщина, которую они лишили обеих дочерей и мужа, но – ведьма.
Встретила она троицу безукоризненно вежливо, чему обязана чести видеть их всех и сразу, спросила. «Свою долю от мельницы хотим, делись!», - хором ответил отряд. Покачала головой ведьма:

Тут сама хозяйка Похьи
так промолвила, сказала:
"На двоих рябца не делят,
на троих не делят белку.
Хорошо вращаться сампо,
крышке расписной вертеться
в каменной пещере Похьи,
в недрах медного утеса.
Хорошо и мне, хозяйке,
быть властительницей сампо".

Вяйнямёйнен стал наезжать:

"Если не отдашь нам доли,
не откажешь половины,
целиком возьмем мы сампо,
на корабль к себе утащим".

Как тут быть бедной женщине? Пришлось охрану вызывать. Набежали северяне с мечами, но зажурчало волшебное кантеле Вяйнямёйнена, и погрузилась вся Похьёла в сон. Заснула и ведьма. Заколдовал тогда волшебник спящих на три дня беспробудного сна, и пошли они мельницу брать. Вяйнямейнен заклятия пропел – упали чары с замков медной горы. Тогда их Илмаринен одной левой сбил с петель. Пришел черед Лемминкяйнена поучаствовать. «Тащи», - велел ему волшебник. Лемминкяйнен подбоченился, что одним движением пятки мельницу до лодки допнет, но не тут то было. Как ни толокся хвастун вокруг и около, ни на пядь мельница-сампо не сдвинулась. На его счастье, поблизости бык непуганый обретался, его к делу и приставили. Погрузили сампо на лодку, лодочку прочь от Похьёлы повернули, и стали размышлять, куда теперь это добро девать. Вернее, размышлял один волшебник, двое других не по той части были. И решил Вяйнямёйнен:

"Мы туда доставим сампо,
эту крышку расписную, -
на туманный берег мыса,
на далекий остров мглистый,
чтобы счастье там хранилось,
находилось там извечно.
Есть там место небольшое,
есть земли одна полоска,
что не пахана плугами,
что не тронута мечами".

Что ж, резон в том был. Привези сампо в Калевалу, так от наездов соседей ближних и не очень вскорости невмоготу станет. В общем, дружно отправились герои в потаенное место. Надолго дружелюбия не хватило. Морское дело – оно шуток не любит, вот Лемминкяйнен и затосковал. Стал он Вяйнямёйнена просить, чтобы тот спел, но отказался волшебник наотрез. Тогда Лемминкяйнен сам за дело принялся.

Пел беспечный
Лемминкяйнен,
надрывался Кавкомьели,
рот дрожал, тряслась бородка,
содрогался подбородок.
Пенье слышалось далеко,
разносился крик над морем,
до шести летел селений,
за семью звучал морями.

Там сидел журавль на кочке,
на болотном бугорочке,
пересчитывал суставы,
поднимал при этом ноги.
Встрепенулся вдруг от крика,
от чудовищного пенья.

Ответив певцу не менее противным криком, бедная птичка шарахнулась от такого кошмара подальше. Прилетел журавль в Похьёлу, нашел кочку поосанистей, и давай оттуда впечатлениями от пережитого делиться. Так он спящую волшебным сном Похьёлу и разбудил. Встрепенулась северная ведьма, кинулась к горе медной, а сампо там уже нет. Взмолилась тогда Лоухи владыкам погоды и самому веховному богу Укко, чтобы помогли они ей.
Хозяйка туманов Утутар на три ночи и три дня море туманом накрыла. Отдохнули за это время герои, отоспались, а потом Вяйнямёйнен провел мечом по волнам – и снова стало ясно.
Поднялся тогда из морских глубин Ико-Турсо со своим трезубцем воду мутить. Испугался волшебник, но не растерялся. Схватил чудище за уши, да и вытащил прочь из воды. Трясет, как грушу, и к ответу призывает. Сговорились на том, что отпустит волшебник Ико-Турсо обратно в море, а тот не будет больше преград чинить.
Только когда сам Укко наслал на лодку ураганы, пришлось Вяйнямёйнену обратиться к своим родственникам по матери Илматар, чтобы не губили они лодку. Начал и Лемминкяйнен колдовать, достал три пера, чтобы они лодку над водой держали. Выжили герои в шторме, но утонуло кантеле Вяйнямёйнена, из щучей челюсти сделанное.

Погналась северная ведьма на корабле за беглецами – поднял волшебник на пути корабля острый утес, и сгинул корабль. Изменила ведьма обличье, превратилась в гигантскую птицу, подняла на себе все войско северное – отбились и от птицы, Лемминкяйнен мечом, а Вяйнямёйнен заклятьями. Ухитрилась Лоухи, однако, столкнуть сампо в море. Разбилась мельница. Опустились крупные куски на дно морское, и стали сокровищами морскими. К берегу погнало мелкие кусочки. Собрал осколки счастья Вяйнямёйнен, посадил их в землю: может, проростет когда-нибудь счастье. А хозяйка Похьёлы крышку мельницы домой утащила: красивой та была, расписной.

Обидно было Ловхи. Мало того, что пришлые молодцы всю жизнь ее перелопатили, так еще и отомстить не удалось! Опять просит она бога верховного Укко о помощи. И опять пришел ей на помощь Укко. Необычным путем, надо сказать.
Сделал он так, что забеременела одна из дев царства мертвых от восточного ветра (ох и ветры были в те времена!). А Ловхи ей от бремени помогла разрешиться. Детки получились интересные:

Колотьем один был назван,
коликой другой был прозван,
третий наречен ломотой,
костогрызом стал четвертый,
пятый назван был коростой,
чирием шестой объявлен,
окрещен седьмой холерой,
стал восьмой чумою страшной.

Лишь один пока не назван,
тот, что был рожден
последним.
Вот его-то и послала,
сделала волхвом на водах,
ведуном в зыбучих топях,
завистью, живущей всюду.

Наслала северная ведьма эту свору на всю Калевалу. Болеют люди от странных хворей, мучаются. Опять стал Вяйнямёйнен волшебство творить. Затопил он сауну, распарил березовые венички, и так сказал:

Где рука моя бессильна,
пусть рука поможет божья,
где мои бессильны пальцы,
пусть помогут пальцы божьи.
У Творца персты прекрасней,
покрасивее ладони.
Заклинать приди к нам, Боже,
заговаривать, Создатель,
врачевать, Творец всесильный!

И вылечили они народ Калевалы, избавили от болезней-страданий. Беспристрастным был верховный бог Укко, всем помогал, кто просить о помощи не ленился.

(продолжение следует)

Картина Геллен-Каллела "Защита сампо" очень известна, хоть и не совсем точна: откуда в лодке столько народа набралось?

@темы: Kalevala

---

Калевала: о том, с чего три героя решили Cампо умыкнуть

Потрясен был кузнец Илмаринен гибелью супруги своей. Жалко ему было деву-красавицу, но себя было еще жальче.

«В этом возрасте цветущем,
очень часто, горемычный,
я во сне средь темной ночи
пустоту ловлю руками,
призрак трогаю ладонью
по бокам своим обоим".

И решил кузнец сковать себе новую жену, из серебра и золота. Для того, кто волшебную мельницу сампо смог из горна вынуть, не было ничего невозможного. Долго работал кузнец, долго из горна появлялись то овечка, то жеребчик. Но вот и дева появилась. Ковал Илмаринен себе красавицу день, и ночь, и еще день.

Выковал красотке ноги,
сделал ноги, руки сделал,
лишь ходить не могут ноги,
обнимать не могут руки.

Выковал девице уши,
только уши те не слышат.
Вылепил уста красиво,
зоркие глаза приладил,
речь в уста вложить не может,
нежность дать глазам
красивым.

Постелил Илмаринен перины, кинул свеху меха, и отнес туда свою красавицу за занавеску. А сам в баню пошел.
Вот кователь Илмаринен
очень скоро, ночью первой,
захотел теплей укрыться,
одеял принес немало:
две и три медвежьи шкуры,
пять и шесть платков
из шерсти,
чтоб лежать в тепле
с супругой,
с золотой своею девой.

Не помогли одеяла, не помогли шкуры. Застывал кузнец рядом с такой подругой, как ледяная глыба, просто в камень стылый превращался. Знал бы он, до чего его потомки всего-то несколько сотен лет спустя додумаются...

Что делает человек, когда что-то и в хозяйстве не употребить, и выбросить жалко? Правильно, отдает в подарок другу. Решил Илмаринен Вяйнямёйнена залотой девой осчастливить. Пусть, думает, будет старцу утехой и опорой. Сказано – сделано. Привез кузнец красотку другу, да только тот, почему-то, не обрадовался. «Ты мне, - говорит, - для чего эту куклу привез?». Вестимо для чего, для забавы да радости. Посоветовал ему Вяйнямёйнен такую радость в Россию или Германию увезти, там из-за нее, может, даже драться начнут. А простому волшебнику такое непотребство великолепное ни к чему.

Что ж, рассудил Илмаринен, раз нужна жена живая, не поехать ли по знакомому адресу. Отправился он снова в Похьёлу, младшую дочь северной ведьмы сватать. Та, понятно, о судьбе своей замужней дочери ничего не знала. Рассказал ей кузнец, как погибла дева Похьёлы, да на одном дыхании еще одну попросил. Рассердилась ведьма не на шутку, стала гнать неудавшегося зятя прочь, но упрям был кузнец. Вломился, как медведь, в дом, и к девице:

"Будь моей женою, дева,
замени свою сестрицу,
заступи в ее владенья
испекать медовый хлебец,
доброе готовить пиво!"

Дался им всем этот медовый хлебец...
Девушка, понятное дело, такому предложению совсем не обрадовалась, ответила кузнецу, что, по ее разумению, достойна она лучшей жизни. Схватил тогда ее кузнец в охапку, выволок из дому, бросил в сани – и был таков. Всю дорогу девушка плакала, всю дорогу кузнец угрожал, доказывал, что деваться ей некуда. Длинным был путь, устал кузнец. Пришлось им в попутной деревне заночевать. А утром кузнец увидел, что его невеста украденная вовсе не у него под боком ночь провела, другого нашла утешальщика. Воспылал тут Илмаринен праведным гневом, да и обратил девушку в чайку, чтобы носилась она вечно вреди ветра и туч, и о судьбе своей кричала. После чего с чувством выполненного долга отправился домой.

Вековечный Вяйнямейнен
встретился ему в дороге.
Он сказал слова такие:
"Добрый братец Илмаринен,
чем так сильно опечален,
голову почто повесил
на пути домой из Похьи?
Как там Похьеле живется?"

Отвечает Илмаринен:
"Похьела живет неплохо!
Там все время сампо мелет,
эта крышка расписная:
мелет целый день для дома,
день второй - для распродажи,
третий - мелет для припасов.

Тогда Вяйнямёйнен заметил, что вернулся Илмаринен домой без приза на этот раз.

Молвил старый Вяйнямейнен:
"Брат любезный Илмаринен!
Где ж ты бросил молодую,
именитую невесту,
почему порожним едешь,
без невесты прибываешь?"

Тут кователь Илмаринен
так промолвил, так ответил:
"Я невесту эту проклял,
чайкою напел на луду.
Пусть весь век летает чайкой,
крачкой крякает морскою,
на камнях кричит подводных,
на скале морской гогочет".

Такая вот мужская логика.

В общем, остались оба приятеля у разбитого корыта в плане женитьбы. Жизнь явно не удалась. Что в таких случаях делают мужчины? Идут и ищут, кому бы портрет начистить. А поскольку речь идет, все-таки, о героях, то без причины это было делать как-то не к лицу. Причина нашлась легко: почему Похьёла живет хорошо? Потому, что там есть сампо-мельница, которая деньги из ничего мелет, да еще и припасы на потребу и на продажу. Кто сделал мельницу? Илмаринен. Для чего Илмаринен сделал сампо? Чтобы жену получить. Есть у него жена? Нет. Значит, надобно поехать, и сампо отобрать. И наше дело правое.

Собрались друзья в Похьёлу ехать, сампо-мельницу у узурпаторов отбирать. А тут к ним и третий холостой-неженатый присоединяется, Лемминкяйнен. У Лемминкяйнена, похоже, дела обстояли еще печальней.

Когда на свадьбу Илмаринена его не пригласили, очень герой оскорбился. Как положено конкретному парню, поехал он разборки устраивать, что за дела с приглашением, и что этим северяне вообще сказать хотели, и чем будут отвечать. Разбор полетов закончился потасовкой с хозяином дома, которого Лемминкяйнен и прикопал у родного порога. Но поскольку был он на чужой территории, то пришлось парню срочно с севера ноги уносить.

Приехал он домой в некоторой растерянности, ведь явно войну на дом родной и на весь род навлек. Утешила его мать, и отправила прятаться на далекий остров. К сожалению, обитаемый. К сожалению, потому что где люди – там женщины, а где женщины – там Лемминкяйнен с привязи срывается, после чего за ним мужская часть населения с вилами и косами на перевес гоняется. Повеселился герой на острове, улизнул от грозных мстителей, и вернулся опять домой. Только дома-то уже не было, все спалили северяне, за хозяина мстящие. Мать Лемминкяйнена, впрочем, была жива и очень непутевым сыном недовольна. Пообещал ей гуляка остепениться, и деревню отстроить лучше прежней.

Сказать легко, деньги найти труднее. Пошел Лемминкяйнен совета у Вяйнямёйнена спрашивать, и поспел в самый нужный момент. Так собрались три героя в поход на север.

@темы: Kalevala

---

Калевала: Куллерво 2

Бежит девушка на лыжах, едет парень на санях. Стал девушке предлагать: куда-де, красавица, путь держишь, да садись – прокачу... Ну, ритуал с тех пор не изменился. Последствия, впрочем, тоже. Девушка ему сначала:
"Смерть пускай к тебе садится,
пусть ложится хворь
на шкуры!"

Куллервойнен, Калервойнен,
останавливает лошадь,
складывает рот красиво,
просит девицу учтиво:
"Сядь, красавица, в кошевку,
красота земли, - в повозку!"

Так ответила девица,
сапожок красивый молвил:
"Пусть в кошевку сядет Туони,
в сани Мана заберется!"

Препирались они так довольно долго. Странное дело, что девица ругаться-то ругалась, презреньем обливала, да только все вокруг круги нарезала. Добегалась... Подхватил ее парень, да и закинул в свою повозку. Дева сначала скандалить стала, силовой разборкой угрожать, но тут парень
крышку поднял расписную.
Серебром хвалиться начал,
расстилать сукна отрезы,
с золотой каймой чулочки,
серебром расшитый пояс.
Девицу прельстили ткани,
деньги замутили разум,
серебро пленило деву,
золото заворожило.

Куллервойнен, Калервойнен,
старца сын в чулочках синих,
обвораживает деву,
обольщает, обнимает,
груди трогает рукою,
вожжи дергает другою.
Приголубил так девицу,
оловянную застежку,
под кошмой, расшитой медью,
на пятнистой шкуре мягкой.

А потом пришло время и о жизни поговорить, познакомиться. Рассказала девушка, как пошла когда-то ягоды собирать, да заблудилась. И взяла ее хозяйка чащи в свою свиту, заказала навеки дорогу домой. Рассказал и Куллерво о жизни своей. Побледнела девушка, поняла, что с братом родным ночь провела. Выскочила она из саней, и бросилась в реку. Тут только и до Куллерво дошло:

"До чего же я несчастный,
до чего же горемычный:
обольстил сестру родную,
дочку матери испортил.
Ой, отец, ой, мать родная,
родичи мои, скажите,
для чего меня создали,
принесли на свет, бедняжку?
Лучше было б не рождаться,
не рождаться, не являться,
не бывать на этом свете,
на земле не жить и вовсе.
Смерть неправильно решила,
поступила неразумно,
что младенцем не сгубила,
не убила в ночь вторую".

Приехал домой Куллерво, растерзанный, стыдои и горем убитый. Руки на себя хотел наложить, да мать не разрешила.

Не стремись, мой сын
родимый,
в глотку воющего волка,
в пасть ревущего медведя,
не стремись к киту в утробу,
в пасть к морской
зубастой щуке,
велики просторы Суоми,
широки пределы Саво -
там легко укрыться мужу,
пережить позор великий,
пять и шесть годов скрываться,
может быть, и целых девять.
Принесет прощенье время,
годы боль твою ослабят".

Только от себя ведь не спрячешься, и свой позор не переживешь. Решил Куллерво лучше в битве дни свои закончить. Решил он пойти войной на дядю своего.

Мать, как водится, причитала, на войну не отпускала, о кружке воды в старости говорила, да тяжко вздыхала. Отвечал ей сыночек любимый, новообретенный в том духе, что не волнует его судьба родных. Знать, лгал Куллерво, что мстить дяде за отца с матерью хочет. Просто ничего он больше не умел и не хотел уметь, как убивать и разрушать все, к чему прикоснется.
Только и самым последним изгоям тоже хочется, чтобы кто-то о них думал, чтобы кому-то было до них дело.

Пошел Куллерво к отцу.
"Батюшка, прощай, родимый!
Ты заплачешь ли, услышав,
что скончался я внезапно,
что ушел из этой жизни,
из родного рода выбыл?"

Так отец ему ответил:
"Не заплачу я, услышав,
что скончался ты внезапно:
сделаем другого сына,
лучше этого намного,
сына прежнего умнее".

Рассердился Куллерво на такие речи.
"Да и я не зарыдаю,
о твоей услышав смерти.
Сам слеплю отца такого:
рот из глины, лоб из камня,
вместо глаз - с болота клюква,
борода - из трав усохших,
ноги - из развилки ивы,
из гнилой осины - тело".

С братом поговорил Куллерво, тот же вопрос ему задал.
Так родимый брат ответил:
"Не заплачу я, услышав,
что скончался ты внезапно:
нового добудем брата,
брата старого получше,
прежнего вдвойне красивей!"

Не лучше прошел и разговор с сестрой младшей.
Так ответила сестрица:
Не заплачу я, услышав,
что скончался ты внезапно:
брата нового добудем,
брата этого получше,
прежнего умней намного".

Так и ушел из дома Куллерво. Никому он нигде ко двору не пришелся. Долго шел он к Унтамоле, по дороге вести к нему приходили. Равнодушным остался Куллерво к вести о смерти отца. Не потрясла его смерть брата, не заплакал об умершей сестре. Только о смерти матери пожалел Куллерво:

"Горе, горе мне, бедняге,
матушка моя скончалась,
та, что мне кроила полог,
одеяльце вышивала,
из кудели нить крутила,
с веретенцем управлялась.
Не было меня с ней рядом,
как родная умирала.
То ль от холода замерзла,
то ль от голода угасла?

Вы покойницу обмойте
привозным из Саксы мылом,
в саван шелковый оденьте,
в полотняные одежды!
Лишь потом везите в калму,
лишь потом заройте в землю,
с причитаньями везите,
в яму с воплями спустите!
Не могу еще вернуться:
не отмщен покуда Унто,
не погублен муж коварный,
жалкий муж не уничтожен".

Уничтожил Куллерво дядю своего, остались от Унтамолы только окровавленные трупы и дымящиеся развалины. Пусто стало Куллерво, холодно ему стало. Пришел он к дому отчему – холоден очаг, не скрипят половицы, пуста лодка у причала. Только старый черный пес от всей семьи остался. И сам Куллерво. Пошел он, куда глаза глядят, а сердце привело его на поляну, где обесчестил он свою сестру. Ни цветочка не росло на этой поляне, ни травинки. Засохли деревья вокруг поляны. Взял тогда Куллерво свой меч, которым столько людей уничтожил.
меч свой вертит, изучает,
спрашивает, вопрошает,
от меча услышать хочет,
не желает ли железный
плоти грешника отведать,
виноватой выпить крови.

Понял меч героя мысли,
разгадал желанье мужа,
произнес слова такие:
"Почему бы не отведать,
не откушать грешной плоти,
не попить преступной крови?
Ем же плоть и невиновных,
пью и кровь совсем невинных!"

Воткнул Куллерво меч рукоятью в землю, и упал на вечно голодную сталь грудью. Так умер Куллерво, который много страдал, и который принес в мир много страданий.

(история Куллерво стоит в Калевале несколько особняком, но она стала темой для массы ислледований, размышлений и многих образов. Считается, что Толкиен взял эту историю за основу истории Турина Турамбара, и Майкл Мурдкок - для Эрика из Мельнибонэ. История Куллерво закончена, но продолжение Калевалы следует)

Пожалуй, самое знаменитое изображение Куллерво работы Галлен-Каллела





Нашла в сети изображение Турина, которое по духу и вправду очень похоже на картину Галлен-Каллела



И не могу удержаться от соблазна познакомить с таким вот карамельным Эриком работы Janet J.E. Chui

@темы: Kalevala

---

Калевала: Куллерво 1

Говорят, бывают люди, родившиеся под несчастной звездой. Наверное, так оно и есть, потому что Куллерво был обречен еще до рождения. Кто был его отцом – неизвестно, но род его был истреблен в войне двух братьев, Калерво и Унтамо. Братья выросли порознь, и было их трое.

Из того, что жил в России,
вырос человек торговый,
что был в Карьялу заброшен,
вырос Калерво известный,
что на родине остался,
вырос Унтамо коварный,
своему отцу на горе,
на беду своей родимой.

Калерво и Унтамо были как Авель и Каин. Злобился Унтамо на все, что делал брат, все лучше хотел быть, а когда не вышло, то истребил весь род брата. Оставили в живых только одну молодую женщину на сносях, увезли в рабство в Унтамолу. Когда сын родился, назвала она его Куллерво, на что Унтамо хмыкнул: «Вояка..». Рождение здорового раба было в роду событием радостным:

на ноги мальчишка встанет,
повзрослеет, возмужает,
станет раб могучим мужем,
может, сотню будет стоить,
может, тысячу, не меньше

Малый и в самом деле рос удивительно, в три месяца был ростом взрослому по колено, и говорить умел. Но вот что он говорил:

"Мне бы только стать повыше,
мне бы только стать покрепче!
Отомстил бы все обиды,
матери-отца - страданья!"

Смекнул Унтамо, что был мальчишка не только сыном его брата, но и тем, что сейчас назвали бы инкарнацией, а тогда просто сказали, что «новый Калерво родился». Понятно, для чего. Для мести родился этот ребенок. Стали родичи думать, как свою растущую смерть отвести. Засмолили они Куллерво в бочку, бросили бочку в воду. Через три дня видят, что бочка болтается у берега на мели, а на ней преспокойно мальчишка сидит, рыбку ловит. В костер его бросили – три дня костер полыхал, а когда погас, то все увидели, что сидит Куллерво в центре, улыбается нехорошо и угольками поигрывает, а на самом ни прядки не обгорело. На дубе вздернули – висит парнишка, посмеивается, и гвоздиком на коре дуба картинки военные рисует.

Пришлось Унтамоле смириться, что ничем Куллерво не извести, но вот к делу его приставить было надо. Лучше бы они его в покое оставили... Дали Куллерво ребенка няньчить, как обычно ребятишкам – за три дня сгубил ребенка. Послали рес рубить и пожег для посева делать – положил тот дуром лес по самый горизонт заклятием, да еще и землю проклял, чтобы не росло на ней ничего. Поручили забор построить – получили стену из кондовых сосен без единого проема, рожь поставили молотить – истрепал в труху всю рожь.

Ничего не осталось Унтамо, как продать негодного раба с глаз подальше, кузнецу Илмаринену.
Сколько дал ему кователь?
Много дал добра кователь:
два котла, видавших виды,
половинки трех ухватов,
пять железных кос-обносков,
шесть мотыг, вконец избитых,
за ничтожного мужчину,
за невольника худого.

Чем новый раб молодой жене Илмаринена не приглянулся – история умалчивает. Или увидела в нем что-то дева Похьёлы странное, или жизнь в доме мужа заставила искать, на ком зло сорвать, но приставила она его стадо пасти, а в дорогу ковригу хлеба дала с камнем в середине запеченным.
Не понравилась и Куллерво новая хозяйка.

"Ох, какой я злополучный,
ох, какой я разнесчастный!
Вот куда меня загнали,
занесли пути-дороги:
за хвостом ходить бычачьим,
за телячьим бегать стадом,
топкие месить болота,
непролазные трясины!"

Он на кочку опустился,
сел на солнечном пригорке,
так сказал словами песни,
изложил свои желанья:
"Мне свети лишь,
божье солнце:
грей меня, клубочек божий,
лишь меня ласкай, подпаска,
сторожа коров хозяйских -
не свети жилищам Илмы,
не свети моей хозяйке!
Хорошо и так хозяйке -
хлеб пшеничный уплетает,
лакомится пирожками,
масла сверху нарезает.»

Стал Куллерво хлеб резать, а нож его, о родине память единственная, о камень и сломался. Заплакал Куллерво от обиды и от ненависти, а с березы ему ворон каркает, советы дает: «загони стадо в болото, собери в стадо волков и медведей, наведи на них морок. Выйдет хозяйка коров доить – а зверье ее и задерет!». Так Куллерво и сделал. Задрали звери жену Илмаринена, а Куллерво в лес убежал. Решил он вернуться в Унтамолу, сжечь ее до тла, за смерть рода отомстить.

Здесь в нашей сказке небольшая накладочка выходит, видно, много сказителей ее рассказывали, и каждый по-своему. Шел, значит, Куллерво по лесу, а любопытная хозяйка чащи спрашивать его начала про планы жизненные. Ответил ей Куллерво, что планируют пусть другие, а его первейшая задача – род дядьки своего извести и вообще всю Унтолу с землей сравнять. Чтобы, значит, за страдания отца-матери отомстить, за смерть их лютую. Удивилась хозяйка чащи, знала она свои владения досконально, и было ей известно, что родители Куллерво живы. Живут себе в избушке на мысе, рыбачат помаленьку. Как? Ведь с того история началась, что отца убили, а мать в рабство увели. Что ж, в сказке все возможно.

Заходит Куллерво в избушку, а там его не узнали:

В доме гостя не узнали:
"С берегов каких ты прибыл
из какого рода, путник?"
"Неужели не признали
сына своего родного,
что герои Унто взяли,
увезли с собой ребенком,
крохою с вершок отцовский,
с матушкино веретенце?"

Поспешила мать ответить,
вымолвить такое слово:
"Ох, сыночек мой несчастный,
ой ты, пряжка золотая,
ты живой и невредимый
пребываешь в этом мире,
я тебя уж схоронила,
уж оплакала навеки!

Было у меня два сына,
две красивых дочки были.
У меня, у горемычной,
дети старшие пропали:
сгинул сын в войне великой,
дочка без вести исчезла.
Вот теперь мой сын вернулся,
дочь, видать, не возвратится".

Куллерво, понятно, заинтересовался, что с сестрой случилось, но мать знала только, что ушла дева по ягода, да и сгинула. Может, кто украл, может, злой человек под елкой прикопал, а то и медведь задрал. Кто знает?

Когда первая радость от встречи улеглась, стали новообретенному сыночку дело искать. Только парень словно проклят был: пошел невод забрасывать – всю лодку раздолбал, стал рыбу в невод гнать – всю боталом в кашу превратил. Почесал отец в затылке, да отправил сына отвезти налог. Поехал Куллерво, и даже доехал, и даже налог сумел заплатить без проблем. Проблемы его нашли на обратном пути – в образе девицы златокудрой.

(продолжение следует)

Художник Стронк увидел Куллерво таким

@темы: Kalevala

---

Калевала: Илмаринен женится

Все свадьбы более или менее похожи друг на друга. Гости собираются, хозяева мечутся, застолье устраивается, тосты говорятся. Не была исключением и свадьба в Похьёле. Вяйнямёйнен пел хвалу хозяевам и невесте, гости ели-пили, жених от гордости раздувался, а до невесты только начало что-то доходить:

Ты из дома уезжаешь,
дом родимый покидаешь,
к матери чужой уходишь,
в дом чужой, в семью чужую.
Все в другой семье иначе,
все иначе в новом доме,
там иначе рог играет,
там поют иначе петли,
там иначе ходят двери,
там не так скрипят ворота.
То не так проходишь в двери,
то не так идешь в ворота,
как своя проходит дочка.
То не так огонь вздуваешь,
то не так ты печку топишь,
как того хозяин хочет.

И это после матриархата-то! Совсем приуныла девушка. А матушка родимая масла в огонь подливает, о дочкином своеволье напоминает. Ведь не гнал никто замуж, сама намечтала, сама согласилась. Неужто думала, что после праздника и ночки сладкой все опять по-прежнему будет? Но раз дело сделано, надо хоть морально к семейной жизни подготовиться!

Как отправишься из дому,
все свое возьми с собою,
позабудь лишь три предмета:
сон дневной после обеда,
ласки матери родимой,
масло после каждой взбойки.

В каждом доме свой обычай,
даже в лучшем - свой порядок.
Муж твою проверит мудрость,
даже лучший - испытает.
Мудрость там жене нужнее,
где живет семья беспутно,
выдержки тем больше нужно,
чем беспомощней хозяин.

Если дед - что волк за печкой,
что медведица - старуха,
что упырь под дверью - деверь,
во дворе что гвоздь - золовка,
все равно ты будь учтивой,
кланяйся ты всем пониже,
как в жилище материнском,
в доме батюшки родного
кланялась отцу родному,
матери поклоны била.

Многому еще невесту учили, но свести все можно к трем словам: работать, работать и еще раз работать. Жен тогда не в друзья брали, не в любимые, а для устройства быта. Вот в наши дни жен берут и чтобы по дому успевали, и чтобы лад в семье поддержали, и чтобы утешали, и чтобы ублажали, чтобы в дом денежку несли и при всем этом молодость при себе навек удержали. А старые времена что? Дикие, суровые времена.

Вот и с женихом проводили предварительное собеседование, очень показательное:

Никогда, жених любезный,
не наказывай девицу,
не учи батрацкой плетью,
не секи кнутом ременным,
розгами в пять виц не потчуй,
на крыльце жену не шлепай.

За нее ты стой стеною,
будь надежною опорой,
не давай свекрови трогать,
не давай ругать и свекру,
обижать жену чужому,
возводить хулу - соседу.
Постегать семья прикажет,
наказать попросят люди,
пожалей ее, бедняжку,
пощади свою подружку,
ту, кого три года сватал,
стремился.
Ты учи свою супругу,
яблочко свое родное,
наставляй жену в постели,
за прикрытыми дверями.

Три года давалось хорошим мужем молодой жене, чтобы та привыкла к обычаям в доме мужа. Но если она и после этого продолжала своевольничать, то в ход шли уже и розги, и кнут, и плеть.
Ошалевшие от таких наставлений молодые может и вообще бы решили еще раз подумать, но уж очень кузнец хотел деву Похьёлы в жены домой привезти: зря, что ли, мельницу волшебную сделал, подвиги по приказу тещи совершал? Да и Вяйнямёйнену было приятно между делом нос натянуть: хоть и незлобив был Илмаринен, но того, что старец хотел его невесту перехватить, не забыл. В общем, подхватил он свою молодку на руки, отнес ее в сани, и поехали они домой к кузнецу. А там уж весь род, вся деревня заждалась.

Повезло девушке, что не из простой семьи она пришла, что была почти призовой женой. Потому что мужнина родня имела привычку встречать новенькую таким образом:

"Что же ты привез, мой братец?
По обличью - пень смолевый,
по фигуре - бочка с дегтем,
чуть повыше мотовила.

Ой-ой-ой, жених несчастный!
О такой ли век свой думал?
Взять хотел ценою в сотню,
деву в тысячу - сосватать.
Вот и взял ценою в сотню,
взял уродливую - в тыщу!
Приволок ворону с топи,
с изгороди взял сороку,
пугало - с большого поля,
с пашни - черную грачиху.

Чем же век свой занималась,
что ты делала все лето?
Варежек не навязала,
не наделала чулочков.
В дом ни с чем пришла невеста,
без подарков - в избу свекра:
в сундуке шуршат лишь мыши,
лопоухие - в шкатулке!"

Мать Илмаринена, Локка, быстро на неразумных прицыкнула, невесту расхвалила, приблизительный фронт работ на будущее обозначила, и сели они за стол.

Так новая хозяйка вошла в дом кузнеца Илмаринена, положив этим невольно начало целой цепи трагедий.

(продолжение следует)

Ничего достойного в плане картинок не нашла, но набрела случайно на Бориса Валледжио с его "Калевалой". Невозможно сказать, кого эта картина изображает из героев, но - это Валледжио.

@темы: Kalevala

---

Калевала: сватовство и иже с ним

А тем временем озабоченный устройством личной жизни Вяйнямёйнен времени не терял. Решил он себе деву Похьёлы в жены заполучить, и все тут. Помня о том, что «срезался» на последнем задании капризули, углубился волшебник в тонкости кораблестроения.

Стал он искать тех, кто знал волшебные слова для постройки необычной лодки, и спустился за ними аж в царство мертвых, Маналу, через реку Туонелу. Не так-то просто было туда попасть живому.

В царство мертвых людей переправляла на лодке Туонетер, служанка Маны. Поджидает себе она клиентов, а в перерыве постирушкой занимается. Тут к ней волшебник разлетелся. Она, разумеется, спрашивает Вяйнямёйнена, чего это он раньше времени через Туонелу собрался? Тот сдуру стал ей лгать, что и не живой он вовсе, а погибший от стали. Не прошло. Служаночка спросила ехидненько, где же раны к таком случае, где кровь? Не прошли вариант с утоплением и со смертью в пожаре. Пришлось правду говорить, ведь в последний путь отправляясь не лгут:

Молвил старый Вяйнямейнен:
"Хоть я и солгал немного,
раз-другой сказал неправду,
истину теперь открою.
Знанием я лодку делал,
пением корабль свой строил.
Пел и день и два заклятья,
вот на третий день нежданно
санки песен поломались,
лопнул полоз заклинаний:
я пришел за шилом в Туони,
за сверлом явился в Ману,
чтоб свои поправить санки,
песенный возок наладить.
Пригони теперь мне лодку,
свой челнок подай скорее,
переправиться мне надо,
переехать через реку!"

Обругала Туонетар волшебника не по-девичьи, но тот не отступился, пока своего не добился. Прибыл он в Маналу. Засмеялась в ответ на его вопросы хозяйка Маналы: за ответом на проблемы живых в царство мертвых не ходят, а кто пришел – тому назад хода нет. И попыталась погрузить волшебника в сон. Только был Вяйнямёйнен хоть и со странностями, но все-таки могучим волшебником. Превратился он в выдру – и был таков. А через ячейки сети железной, что русло Туонелы преграждало, черным гадом проскользнул.

Вернулся волшебник домой, но проблема с лодкой (а, значит, и с девицей северной) осталась открытой. Решил Вяйнямёйнен, что если живым нет хода в царство мертвых за ответами на наболевшее, то получить ответ от мертвого в царстве живых, возможно, будет легче. Нашел он место, где давным-давно покоился великан-шаман, и начал ему всячески докучать. Тот,
спросонья смертного не разобравшись, волшебника и проглотил. Ну да разве ж такую язву переваришь! Хотел шаман Вяйнямёйнена выплюнуть, да не тут-то было, уперся тот насмерть. Да еще угрожать стал, что навек в животе великана останется. Пришлось тому три заветных слова волшебнику сказать, и выплюнуть его подальше.

Пришел домой Вяйнямёйнен, счастлиивый... Лодку доделал заветной руной, быстренько в нее впрыгнул, и за невестой поехал. Чужой невестой, между прочим. Сампо-то Илмаринен для северной ведьмы выковал! За что и деву ему пообещали. Ну, не выдали сразу, но ведь и не отказали же напрочь.
Едет себе Вяйнямёйнен, да попалась ему навстречу Илмариненова сестра. Стала волшебника спрашивать, куда тот путь держит. Тот опять врать начал, видно, прежний опыт впрок не пошел, что женщине врать – пустое дело. Выцарапала Анникки штормовыми угрозами правду у волшебника, выспросила, куда старец намылился, и быстрей к брату в кузню:

Ой ты, братец Илмаринен,
думаешь ли брать невесту,
что уже давно сосватал,
сговорил в свои супруги?

Все куешь ты, все хлопочешь,
все стучишь без передышки,
летом делаешь подковы,
удила куешь зимою,
сани мастеришь ночами,
расписные строишь днями,
чтобы в Похьелу поехать,
чтобы девицу сосватать.
Знай: нашлись и похитрее,
попроворней отыскались -
девушку твою увозят,
суженую похищают,
ту, что сватал ты два года,
что присматривал три лета, -
старый Вяйнямейнен едет,
по морским волнам несется
в лодке с золотой кормою,
на корме с правилом медным,
в Похью темную стремится,
в сумрачную Сариолу".

Понял Илмаринен, что кто не успел – тот опоздал, и стал сам собираться в Похьёлу. Только прежде надо было в презентабельный вид себя привести. Послал он сестру баню топить, а сам быстренько ей браслетов-колечек наковал в благодарность за бдительность. Сходил в баню Илмаринен, и, как видно, не зря, потому что в чистом виде его дома еле признали.

Вот кователь Илмаринен
сам пошел в парную баню,
всласть напарился, намылся,
наплескался, накупался,
вымыл он лицо до лоска,
уголочки глаз - до блеска,
как яичко стала шея,
белым - тело молодое.
Как пришел домой из бани,
не смогли узнать героя:
так лицо красиво было,
так румяны были щеки.

Принарядился Илмаринен, коня оседлал – и в путь по берегу, пока Вяйнямёйнен по морю шел. В Похьёлу прибыли, однако, одновременно. Задумались женщины, что им делать. Северная ведьма, годами умудренная, больше к Вяйнямёйнену склонялась.

Тот, кто в лодке подъезжает,
на челне несется красном
по заливу Лемменлахти,
это - старый Вяйнямейнен,
на челне везет богатства,
ценности - в огромной лодке.

Тот, кто в санках подъезжает,
в пестрых пошевнях несется
вдоль опушки Симасало,
это - славный Илмаринен,
он везет пустые враки,
полный короб обещаний.

Как войдут в жилище сваты,
принеси им кружку меда,
в братине подай двуручной,
протяни тому напиток,
за кого ты замуж хочешь!
Поднеси ты кружку Вяйно:
он везет с собой богатства,
ценности - в огромной лодке".

Тещи – они такие же практичные, как свекрови. Только у девушек совсем другие критерии. Что им ценности, если и родной дом из богатейших.
Выхожу не за богатство,
не за славу, не за имя -
за красивого героя,
за высокий стан прекрасный.
Так было всегда, и так будет всегда. И всегда с удручающе предсказуемым результатом. Только дева Похьёлы тогда так далеко не заглядывала. Помогла она Илмаринену советами, когда тот теще будущей всякие опасные редкости добывал, и пришлось северной ведьме с кузнецом брачный договор заключать. А старый волшебник печально вернулся домой, причитая:

"Горе, горе мне, бедняге!
Отчего ж не догадался
в ранней юности жениться,
вовремя найти супругу!
Только тот о всем жалеет,
кто жалеет, что женился,
что детей родил ребенком,
что семью он создал юным"

Отчего да отчего не догадался... Да оттого, что и так хорошо было, да не верилось, что старость придет и к нему.

К свадьбе в Похьёле начали готовиться, приглашения рассылать гостям. Всех пригласили, только Лемминкяйнена приглашением обошли.

"Оттого не надо Кавко
приглашать на свадьбу
в Похью,
что задира он известный,
всяких ссор и драк зачинщик,
вечно свадьбы посрамляет,
вечно пиршества позорит,
дев высмеивает чистых
в одеяниях нарядных"

Потому и не пошли вестники с приглашением к Лемминкяйнену из рода Кавко. А зря.

(продолжение следует)

Так Галлен-Каллела изобразил отъезд в царство мертвых



Невеста Похьёлы работы Светланы Георгиевской



Илмаринен у Светланы Георгиевской



Северная ведьма Лоухи (Ловхи) у Георгиевской



А вот какую лодку сколдовал Вяйнямёйнен



Хозяйка царства мертвых

@темы: Kalevala

---

Калевала: Лемминкяйнен (история, где юмор идет в отказку)

Жил в то время в Каукониеми беззаботный парень, Ахти Лемминкяйнен. Мать в сынуле души не чаяла, да и действительно парень он был со всех сторон справный. Но не без изъяна. Бабником был Лемминкяйнен страшным, отчего у его рода с удручающей периодичностью происходили стычки с другими родами. Решила мать сыночка женить, чтобы хоть как-то остепенился, но высокого мнения был о себе Лемминкяйнен. Решил он в жены взять Кюлликки из могущественного рода Сари.

Говорила ему мать, что куда-де ты лезешь, дева всем женихам отказала, да и род такой славный, что засмеют тебя там. Хмыкнул в ответ сынуля:

"Оборву насмешки женщин,
пресеку девиц ухмылки -
каждой подарю ребенка,
каждой дам в подол младенца,
вот и кончатся насмешки,
прекратятся все ухмылки".

Мать только за голову хваталась, ведь за таким безобразием ничего, кроме войны, не последует. Но отговорить сына не смогла. Приехав в род Сари, начал Лемминкяйнен скромно, с должности пастуха. Стадо паслось, парень на дудочке играл, а девки к нему под кусточек бегали. Такая вот пастораль. Только Кулликки он так и не дождался. Придумал тогда Лемминкяйнен гуляние общее организовать на природе. Все пришли хороводы водить, пришла и Кюлликки. Схватил гордую красавицу парень, закинул в свою повозку – и был таков. Успел только девкам пригрозить, чтоб молчали, не то он всех их женихов изничтожит.

Едут. Дева рыдает, то просит отпустить, то местью родни угрожает. Парень, понятно, обещает всю жизнь на руках носить, и уверяет, что по дому будет все само собой делаться. А уж он-то славу своему роду добудет, потому как есть у него волшебный клинок. Кюлликки призадумалась. От замужества, похоже, не отвертеться, но вот перспектива стать вдовой в чужом роду ее и вовсе не привлекала. Заставила она Лемминкяйнена поклясться, что не пойдет он на войну никогда. Парень, у которого в памяти живы были события последнего народного гуляния, потребовал, в свою очередь, от невесты клятвы, что не будет та бегать на село, хороводы водить. На том и сговорились.

Так они скрепили клятву,
принесли обет суровый
перед Богом милосердным,
перед Ликом всемогущим:
Ахти - не ходить в походы,
Кюлликки - в село не бегать.

Обрадовалась мать Лемминкяйнена, что сын живым приехал, всем насмешникам нос натянул, да еще и девицу высокородную женою привез:

"Слава Господу на небе,
Вышнему - благодаренье,
что послал он мне невестку,
дал помощницу по дому,
превосходную ткачиху,
добросовестную пряху,
разворотливую прачку,
дал белильщицу полотен!»

Свекрови – они практичные. Жили молодые довольно спокойно, пока не поехал Лемминкяйнен проверить дальние нерестилища. Кюлликки поскучала-поскучала, да и на танцы побежала. Все-таки, в молодости одной стиркой-уборкой не проживешь, иногда душа и веселья просит. Когда вернулся хозяин домой, навстречу ему сестрица выбегает с «радостной новостью»:

"Дорогой мой братец Ахти,
Кюлликки была в деревне,
у чужих была калиток,
в играх девичьих резвилась,
в хороводах веселилась".

Ахти того только и надо было: раскричался страшно, ногами затопал и стал у матери доспехи требовать, на войну идти. «Хочу, - говорит, - деву Похьёлы в жены!». Женщины оторопели.

Мать на это отвечала:
"Ой ты, Ахти, мой сыночек,
Кюлликки - твоя супруга.
Нет жены своей превыше,
ведь нелепо - две супруги
на одной постели мужа".

Так промолвил Лемминкяйнен:
"Кюлликки моя - гулена,
пусть побегает по играм,
пусть поспит в избушке каждой,
пусть в кругу девиц резвится,
в хороводах веселится! "

На самом-то деле парню просто оседлая жизнь надоела. А тут еще бабы воют, как по покойнику, сны дурные вспоминают, отпускать не хотят. Кинул им Лемминкяйнен свой гребень, и сказал с издевочкой, что пока гребень кровью истекать не начнет, ничего с ним, героем, не случится. На том и удалился на свободу.

Прибыл Лемминкяйнен в Похьёлу. Заколдовал собак ведьмы, изменил себе облик на колдовской, и зашел в избу. Чародеев у Ловхи (Лоухи) сидело на лавках много, но всех разогнал заклинаниями Ахти, только один старый, жалкий пастух а избе и остался.

"Потому тебя оставил,
что и с виду ты противный,
хоть тебя я и не трогал.
Ты еще юнцом незрелым,
ты еще подпаском подлым
дочку матери испортил,
осрамил сестру родную,
даже кобылиц бесчестил,
стригунков совсем уж юных,
загонял кобыл в болото,
брал в вонючей скользкой
жиже".

Выскочил из избы разъяренный пастух. Опозорил его навек Лемминкяйнен, от таких обвинений никогда не отмыться.

Ахти же стал у северной ведьмы ее дочь в жены просить. Уж так себя хвалил, так спесью надувался, так доблестью хвастался, что решила ведьма это чудо-юдо на пользу себе употребить. Потребовала, чтобы пригнал он ей волшебного лося Хийси из дремучего леса. Пошел Лемминкяйнен в лес лося ловить.

Скоро герой понял, что на сохатых хвастовство не действует, а утруждать себя не хотелось. Стал он, по своему обычаю, лестью своего добиваться. Наговорил жене хозяина леса Тапиолы комплиментов, не обошел и лесных дев, ее служанок, да и самого хозяина не забыл. Нелюдь оказалась на лесть так же падкой, как и люди. Пригнали они сказочного лося прямо на аркан Лемминкяйнена.

А у ведьмы уже второе задание готово. Захотелось ей огнедышащего мерина в хозяйстве иметь. Видно, и в те времена у ведьм была слабость к маргинальным породам лошадей.

Для Лемминкяйнена это задание и вовсе простым показалось, знал он, что любой лошади зубы в два счета заговорит. Так и вышло.

"Хийтолы жеребчик славный,
горный конь с губою пенной,
с головою золотою,
сунь серебряную морду
в золотые колокольца,
под серебряные звоны!

Обойдусь с тобой не грубо,
буду погонять не быстро,
я поеду недалеко,
проскачу совсем немного,
прямо к Похьелы жилищам,
ко двору суровой тещи.
Если плеткой и ударю,
стегану легонько вицей -
шелковым платком приглажу,
мягкой оботру суконкой".

Поверил балагуру жеребчик, и пошел с ним к северной ведьме. Та, довольная, на новый подвиг Ахти посылает. Теперь ей лебедь понадобился, который на самой реке смерти Туонеле обитает. Не понравилось это задание Лемминкяйнену решительно, но надолго задумываться он просто не умел, потому и отправился себе к роковой реке. А там его уже в укрытии опозоренный пастух поджидает, ножик точит. Что за собой оставишь, то перед собой найдешь, как говорится. Убил пастух Лемминкяйнена с помощью водяной змеи, поднявшейся из Туонелы, разрезал на куски, и бросил в черные воды реки смерти.

А в это время дома у Лемминкяйнена начал сочиться кровью его гребень, брошенный с насмешками женщинам. Поняла мать, что с сыном беда приключилась, села в лодку и поехала дитятко свое спасать. Северная ведьма слегка поупиралась: говорить, куда парня послала, ей не хотелось. Но под материнским напором даже ведьме не устоять, тем более, что ясно стало: герой мертв, и лебедя ей все равно не видать. Сказала она матери Лемминкяйнена, гда он может быть.

Пришла мать на берег Туонелы, взяла в руки грабли, и стала ими в воде шарить, тело сына искать.

Всплыл беспечный
Лемминкяйнен,
Калевы сынок поднялся
на больших граблях из меди
на поверхность вод
прозрачных.
Малости не доставало:
головы лишь половины,
лишь руки и мышц различных,
не хватало и дыханья.

Повезло парню, что мать у него мастерицей была. Собрала она все недостающие части, и сшила их вместе, только мало этого было, чтобы мертвого оживить. Обратилась тогда мать к божествам, в самому верховному богу Укко воззвала.

"Запряги своих лошадок,
оседлай коней прекрасных,
поезжай в санях узорных
через кости, через тело,
сквозь разорванные ткани,
по протокам жил
подвижных,
прикрепи ты мясо к кости,
сочлени ты жилу с жилой,
серебро просунь в разломы,
золото - в разрывы жилок.

Там, где кожа отделилась,
положи лоскутик новый,
где прожилки оборвались,
новые продень прожилки,
там, где кровь ушла из тела,
свежей крови влей побольше,
там, где кости раздробились,
нарасти их новой костью,
там, где мясо отвалилось,
ты добавь немного мяса.
Мышцы уложи на место,
мускулы - туда, где были.
Мясо с мясом,
кость с костями,
все соедини, как было! "

Помог матери Бог Укко, стал Лемминкяйнен даже лучше, чем был. Только вот дыхание к нему не вернулось. Послала тогда мать пчелу лесную собрать мед с девяти цветов, чтобы из меда мази волшебные сделать, чтобы сына оживить.

Оживила она Ахти, а тот обратно на подвиги рвется, все дева Похьёлы у него на уме. Но тут уж мать проявила твердость, заставила сына домой с нею вернуться.
Так у северной ведьмы появился еще один «благожелатель».

(продолжение следует)

Сцену оживления Лемминкяйнена матерью рисовали многие. Самая сильная картина у Галлен-Каллела, которому позировала его собственная мать, когда художник рассказывал ей за работой ужасные истории, чтобы добиться нужного выражения лица.



Тамара Юфа увидела сцену так:



А так ее нарисовал художник Кочергин

@темы: Kalevala

---

Калевала: Илмаринен

Перед тем, как ввалиться к кузнецу Илмаринену, волшебник решил кое-что предпринять. Во-первых, надо было сквитаться с зловредным шаманом. Не подстрели тот Вяйнямёйненова коня, не попал бы тот в такую неприятную ситуацию: Илмаринена-то он, по сути, северной ведьме запродал (совсем забыл старче, что сам разлетелся было деву Похьёлы сватать). Во-вторых, как-то надо было самого Илмаринена убедить, что тому визит на север абсолютно необходим.
С Йовко разобраться было несложно: пара аккордов на кантеле, пара заклятий. А вот Илмаринен... Здесь нужен был план. И домашняя заготовка.

Заходит волшебник к кузнецу, и начинает издалека. Жалуется, как в плен попал, как от злой ведьмы чудом выбрался, ни словом не упоминая о событиях, которые его в Похьёлу занесли. Ну приврал, не без того. Если умолчание вообще можно за ложь засчитать. Подготовив, так сказать, почву, начал волшебник забрасывать наживку, что-де за морем царевна есть:

в Похьеле живет невеста,
в ледяной деревне - дева,
женихов не принимает,
самых лучших отвергает.
Хвалит девушку пол-Похьи,
красоту ее возносит:
на бровях сияет месяц,
на груди сверкает солнце,
на ключицах - Отавайнен,
на лопатках - Семизвездье.

Только Илмаринен был не прост, сразу понял, откуда ветер задул:

"Ой ты, старый Вяйнямейнен!
Неужели посулил ты
в Похьелу меня отправить
за свое освобожденье,
за спасение из плена?
Никогда в теченье жизни,
свет пока сияет лунный,
не пойду к жилищам Похьи,
к избам мрачной Сариолы,
в землю, что мужей глотает,
что героев пожирает".

Надо сказать, что ведьма Ловхи глотала мужей и закусывала героями не так уж часто. Если уж очень надоедали. А так - богата была Похьёла и рыбой, и мясом. Зачем при таком изобилии человечинкой промышлять? Другое дело, что была Похьёла единственным в стране матриархатом, потому и в плохой репутации состояла у окрестного мужского населения. Упирается Илмаринен, а волшебник дальше заливает, все по канону, что чудес в Похьёле видимо-невидимо:

"Есть еще второе чудо:
ель с вершиною цветущей,
древо с хвоей золотою
на краю поляны Осмо.
На вершине ели - месяц,
Семизвездица - на ветках".

Тут кузнец несколько оживился. Известно же, что индустриалы к природе относятся очень трепетно. Но природная недоверчивость так сразу заглотить наживку не давала. Сомневается Илмаринен, а Вяйнямёйнен невинно так ему предлагает, что не веришь - поехали вместе посмотрим. Что ж, поехали. Смотрит кузнец, а ведь и вправду все, как волшебник рассказывал. И полез Илмаринен на елку, пообщаться с природой поближе. Да и Вяйнямёйнен рядом все подзуживал, что сними месяц да сними оттуда, что он там, одинокий, зря висеть будет. Терпела елка, пока дюжий коваль по ее веткам прыгал, но когда месяц сдирать стал, то не выдержала:

"Ой ты, муж какой неумный,
богатырь какой ты странный,
влез на елку, бестолковый,
неразумный - на вершину,
чтобы снять поддельный
месяц,
звезды ложные похитить".

Пока Илмаринен за ухом чесал, Вяйнямёйнен успел с ветром пошептаться, чтобы подхватил тот кузнеца, да и отнес его в Похьёлу. Кузнец еще и понять ничего не успел, как оказался, против воли, на обозначенном для него волшебником участке трудового подвига.

А там уж Ловхи все глаза проглядела, кузнеца дожидаясь. Увидела, какое счастье ей во двор свалилось, и бегом в дом, дочку младшую предупредить, чтобы та красоту быстрее наводила.

Доченька моя меньшая,
милая моя, родная!
Лучшие надень наряды,
праздничные одеянья,
с кружевным подолом юбку,
с пышною каймою платье,
бусы дивные - на шею,
на виски надень подвески,
нарумянь поярче щечки,
личико покрой багрянцем!

Девушке только дай повод нарядиться да покрасоваться!

Похьи юная девица,
диво суши, слава моря,
лучшие взяла наряды,
праздничные одеянья.
Облачилась, нарядилась,
украшения надела,
медные взяла обвязки,
золотые опояски.
По двору прошла красиво,
легким шагом - из амбара.
Взором стала веселее,
с виду - выше и стройнее,
личиком - еще прекрасней,
щечками - еще румяней,
золотом вся грудь сияет,
серебром чело сверкает.

Накормив кузнеца пищей, так сказать, духовной, женщины не забыли, что мужчина, герой или нет, ищет вдохновения через желудок. Пир горой устроили, стол накрыли, разговорами развлекали, радости сулили. Размяк от такого приема Илмаринен, согласился сделать мельницу сампо.
Как водится, в женском хозяйстве ни кузни, ни инструмента не было. Не растерялся кузнец, походил по окрестностям, и нашел для горна подходящий камень. Что он туда накидал – свидетелей не было. Мехами рабы работали, ну да их дело рабское. Любопытством они не страдали.

Стали из кузни первые изделия вылазить, но все не то. Лук вылез первым, но не то кузнец получить хотел. Разломал лук, и обратно кинул: ну золотой, но ведь с дурными повадками, каждый день жертву себе искал бы. Следующей лодка появилась, красивая, но вечно в драку стремящаяся. Разломал и ее Илмаринен, бросил обратно в горн. Потом из горна появилась златорогая телка, но кузнец сразу понял, что этой лишь бы по лесам ошиваться. Отправилась обратно в горн и телка. Плуг из горна появился, но такому плугу только по чужим пашням гулять хотелось, за что и он вернулся в горн. Наконец, стала из горна появляться долгожданная мельница сампо.

Сам кователь Илмаринен,
славный мастер вековечный,
принялся ковать усердно,
бить кувалдою упорно.
Выковал искусно сампо:
сделал сбоку мукомолку,
со второго - солемолку,
с третьего же - деньгомолку.

Новое уж мелет сампо,
крутится узорный купол.
Мелет в сумерках за вечер
полный закром для питанья,
полный закром для продажи,
третий закром - для припасов.

Хозяйка кузнеца похвалила, а мельницу подальше прибрала, в гору закрыла. Илмаринен было к деве Похьёлы разбежался, но не тут-то было. Выяснилось, что и эта красавица замуж совершенно не торопилась. Обиделся кузнец, но против ведьминой дочки не пошел. А сама ведьма быстренько собрала ему припасы, лодочку наладила, и спрашивает так умильно: что, домой небось хочется? Домой и вправду хотелось. Уехал Илмаринен из Похьёлы.

Рассказал он дома Вяйнямёйнену, что дело сделано.
Дело сделано, да история не закончена. Есть в ней уже два героя, которых северная ведьма прелестями дочек заморочила и с носом оставила. Теперь в историю вступают новые персонажи.

(продолжение следует)

Вот финская версия постройки сампо, художник Галлен-Каллела



Таким увидел Илмаринена художник Брюханов, с "приманкой" вместе кузнеца изобразил



А вот как создание сампо нарисовал Георгий Стронк

@темы: Kalevala

---

Калевала: Вяйнямёйнен 3

И двинулся Вяйнямёйнен навстречу новым приключениям. Девы Похьёлы – это вам не что нибудь обычное. Прозрачны были девы Похьёлы, сквозь кожу были видны их кости и вены, прозрачны были их кости и вены. Непонятно, почему кто-то хотел жить с ходячим анатомическим пособием (тем более, что жены из дев получались злые, плохие), но как невесты были они в цене. Отцом их был северный ветер, а матерью – северная ведьма.

Двинулся в путь Вяйнямёйнен, не подумав. Не подумав о том, что сам запретил привозить что-либо с севера (ну да, речь о продуктах шла, но все-таки). Не подумав о том, что оставляет за собой. А за собой он оставил одного очень злого шамана и очень сильно оскорбленный род. И не знал волшебник-песнопевец, что караулит его натянутый лук Йовкахайнена, что напитана уже ядом стрела. Рисковать шаман больше не желал, потому выстрелил Вяйнямёйнену в спину. Судьба распорядилась так, что стрела попала в коня, но волшебник упал в море, и тогда Йовка его проклял своим шаманским заклинанием:

Юный парень Йовкахайнен
так сказал, кичась хвастливо:
"Вот теперь-то, старый Вяйно,
ты живым уже не сможешь
никогда на этом свете,
никогда в подлунном мире
по своим ходить полянам,
боровинам Калевалы!

Шесть годков теперь ты плавай,
семь печальных лет качайся,
колыхайся восемь весен
на морских просторах пенных,
на волнах крутых, раздольных,
шесть годков - еловой чуркой,
семь годков - сосновым
кряжем,
восемь - старою корягой!"

К счастью Вяйнямёйнена, с морем его связывало некоторое родство, так что удалось ему в проклятии шамана изменить годы на дни. И все равно досталось бедному по полной программе: восемь дней в соленой морской воде сохранению самообладания не способствуют. И тут буквально ему на голову свалился одина из побочных жертв сотворения мира, огромный орел, которому волшебник когда-то сохранил одно дерево для гнезда, выжигая лес для посевов. Вынес его орел на ближайший берег, и полетел себе дальше. Вяйнямёйнен, мокрый, голодный и несчастный, начал уже сомневаться в том, что поход на север был хорошей идеей, как судьба сделала очередной ход. Дело в том, что вынес его орел прямехонько на берег Похьёлы, во владения северной ведьмы Ловхи. Карма...

Ему даже не пришлось ни о чем просить. Ловхи, узнав с кем имеет дело, сама привела его в порядок, предложила дочь в жены. Одно лишь поставила маленькое такое условие, чтобы выковал ей волшебник мельницу сампо. С железом у Вяйнямёйнена были нелады, работал он песней и с другими материалами, но пообещал Ловхи прислать хорошего кузнеца. Был у него в Калевале один такой. Больше всего старому волшебнику хотелось домой после затянувшихся морских ванн и ведьминых силовых массажей. Дала ему ведьма волшебную лошадь, волшебные сани, и отправила домой по небесному своду. Опять же, не подумав, что из этого может последовать.

А последовало, разумеется, очередное искушение для слабого на девичью красу старца. Так получилось, что одна дева Похьёлы решила заняться рукодельем ровнехонько на пути волшебника к дому.

Та прекрасная девица -
слава Похьи, гордость моря -
на дуге сидит воздушной,
на небесном коромысле
в одеяниях опрятных,
в белых праздничных одеждах,
золотые ткет полотна,
ткет серебряные ткани,
золотом челнок сияет,
серебром сверкает бердо.

Увидел Вяйнямёйнен красотку, и в момент забыл все благие намерения и горькие раскаяния. Стал просить ее выйти за него замуж. Но эту деву смутить или испугать чем-нибудь было сложно, не тот тип. Она сама могла кого угодно запутать и вокруг веретенца обернуть.
В ответ на лишенные воображения предложения волшебника о том же клятом венике и медовом хлебе (дался ему этот хлеб!), кокетка возразила:

"Светлым день бывает летний,
доля девичья - светлее.
Лютое в мороз - железо,
доля женская - лютее.
Девушка в отцовском доме -
словно ягодка на горке,
женщина в жилище мужа -
словно на цепи собака.
Редко раб находит ласку,
никогда вовек - невестка".

Вяйнямёйнен, понятное дело, от таких речей отмахивался и свое бубнил:

Я не из пустых героев,
я других мужчин не хуже

Похоже, у него комплекс после истории с Айно появился.

Тут дева коготки решила показать:

"Назвала б тебя героем,
нарекла б тебя мужчиной,
если б волос вдоль разрезал
ножиком тупым, неострым,
завязал узлом яичко,
чтобы узел был не виден"".

Не уточняется, о каком яичке шла речь, но известно, что волшебник ее пожелание выполнил. Тогда она бровь выгнула, и следующее задание дает:

"За тебя, быть может, выйду,
коль сдерешь ты с камня лыко,
изо льда жердей наколешь,
чтобы лед не разломался,
на куски не раскрошился".

Сказано – сделано, а у девы уже очередной каприз наготове:

"За того пошла бы замуж,
кто бы вытесал мне лодку
из кусочков веретенца,
из осколков льнотрепалки,
лодку на воду спустил бы,
новенький корабль - на волны,
не толкнув его коленом,
не задев его руками,
не коснувшись даже локтем,
не качнув его плечами".

Тут у Вяйнямёйнена грудь поневоле колесом выгнулась. Что ему стоит лодку построить, могучему волшебнику! Забыл только, что придется ему за топор взяться, а железо магии не любит. Поранился волшебник, и кровь остановить не может. Тут уж не до девы стало, живым бы остаться! Добрался до соседней деревни кое-как, и пошел по дворам: кто ему кровь остановит, кровь из раны, железом причиненной? Нашелся только один старик, но и он смог помочь, только прокляв железо, пристыдив его. Понятное дело: поранился мужчина за работой - инструмент виноват.

Тогда смог отправиться домой Вяйнямёйнен. А как до дома добрался, первым делом к Илмаринену подался, к кузнецу. Чтобы тот поехал на север мельницу сампо делать.

(продолжение следует)

А вот дева Похьёлы в изображении Тамары Юфа, но не прозрачная, а просто красивая.

@темы: Kalevala

---

Калевала: История Айно

“So far so good,” – думал Йовка, вытряхивая из ушей болотную тину. Старый волшебник, разомлев от перспектив сладкой жизни женатого человека, вернул незадачливому противнику даже средство передвижения (в несколько помятом виде).

Благодушное настроение покинуло молодого шамана на подъезде к отчему дому. «Спор проспорил, в болото мордой окунули, сани покоцали, оглобли завернули», - подсчитывал он убытки. И еще сестричка... Сестричку свою Йовко знал хорошо. Девка она была нравная, избалованная, мнения о себе высокого. И, холера, замуж явно не спешила, все какого-то Принца Чарминга ждала, по ее словам. Поскольку принцев в округе не водилось, проводила Айно время в мечтательных медитациях перед зеркалом. А для практики строила глазки местным пентюхам. Йовка мысленно охнул, представив, каким визгом Айно встретит «радостную» весть о том, что вместо принца заморского будет она по утрам видеть всклокоченную седую бороду. А уж о вечерах и совсем думать не хотелось. «С матушки надо начинать», - решил Йовка. Матушка удар держать умела.

Состроил шаман гримассу пожалобнее, и подкатил к родному дому. Матушка, как водится, стояла уже на пороге, уперев руки в бока и неодобрительно глядела на изгаженные сани. «Ты это нарочно, да?», - начала закипать она. «Говорили тебе, доходяге, против ветра – не плюй! С сильным – не ссорься! Ну чего рожу-то кривишь, носом в сапоги утыкаешься?!» И правой рукой уже шарит по лавке, скалку ищет. Запричитал Йовка:

"Ой ты, матушка родная!
Есть теперь на то причина,
повод для того серьезный,
есть причина горько плакать,
повод - сетовать печально.
Буду целый век свой плакать,
горевать всю жизнь я стану.
Отдал я сестрицу Айно,
доченьку твою просватал
Вяйнямейнену в супруги,
в суженые - песнопевцу,
чтоб защитой стала старцу,
мужу дряхлому - опорой".

Правая матушкина рука замерла, поднялась, встретилась с левой. Ага, ладони потирать друг о друга начала. Миновала, значит, гроза, маменька за и против принялась подсчитывать. Много времени это не заняло:

«Не горюй ты, мой сыночек,
сокрушаться нет причины,
нет предлога убиваться:
я всю жизнь того хотела,
весь свой век о том мечтала,
чтоб иметь в роду героя,
мужа славного в семействе,
чтобы зятем стал мне Вяйно,
свойственником - рунопевец".

Вот что такое женская практичность.

Сестрица зато выдала по полной программе: и в голос выла, и по крыльцу каталась, и к патриотизму матушкиному взывала. Двое суток скандал стоял выше крыши, но когда-то и девичьим слезам конец приходит. В конце концов, когда еще этот «женишок», чтоб его черти в болоте утопили, к своей суженой заявится. И пошла Айно в рощу березовые веники ломать.

Плохо ж она Вяйнямёйнена знала! Он-то, конечно, за трудами волшебными состарился, но был у него в жизни и еще кой-какой опыт. Честно сказать, таакой опыт был, что... вслух не надо. Сидел старый волшебник за кустом в роще, и вспоминал подвиги былые (ратные, трудовые и всякие другие), да суженую поджидал. Если и мелькала у него мысль о том, что сам же запретил старцам на молоденьких жениться, то он за нее не ухватился: сам сочинил, самому и решать, как закон применить. Или не применить. И вообще, разве он старец? А тут и девица на тропинке появилась. Выскочил Вяйнямёйнен из-за куста по-молодецки и... поучать деву начал:

"Не для каждого, девица,
для меня лишь, молодая,
надевай на шею бусы,
надевай нательный крестик,
заплетай красиво косу,
ленточку вплетай из шелка".

Ага! Вовремя подвернулся. Рассказала ему Айно доходчиво все, что о замужестве думала и где наряды для услады взора женихова видела. Долго говорила, а под конец и вовсе непонятное действо устроила: начала срывать с себя цепочки-заколочки, ленточки-подвесочки-подвязочки, бусики-колечки. Вяйнямёйнен аж на землю осел, ожидая, что же следующее ему под ноги полетит. Ничего не полетело, убежала девушка маме жаловаться.
Тут и матери грустно стало, но поскольку женщиной она была взрослой, то знала точно: что один муж, что другой – все они только в женихах хороши и разные, а дома все одинаковые. Только золото-серебро остается истинным другом девушки, а все остальное – дорожная пыль. Стала она дочку утешать, в амбар на приданое посмотреть посылать. Стало Айно еще обиднее:

«Потому, бедняжка, плачу,
горемычная, рыдаю,
что меня не пожалела,
отдала меня, малютку,
быть опорою для старца,
быть для дряхлого забавой,
для дрожащего - поддержкой,
для запечника - защитой.
Лучше бы ты приказала
под глубокими волнами
быть морским сигам
сестренкой,
быть сестрой подводным рыбам.
Лучше в море оставаться,
под морскими жить волнами,
быть морским сигам сестренкой
быть сестрой подводным рыбам,
чем опорой быть для старца,
для дрожащего - поддержкой.
Он за свой чулок запнется,
о любой сучок споткнется".

Зашла Айно в амбар, открыла сундуки, о которых маменька говорила, нарядилась, и пошла, куда глаза глядят. Шла день, шла ночь, а утром вышла к морю. Смотрит – а там девушки в море плещутся. Побежала к ним Айно. Бежит, на ходу раздевается. Присела на валун, чтобы чулки-башмаки скинуть, но валун вдруг ушел под воду вместе с дувушкой. Какой судьбы просила, ту и получила. Стала Айно рыбой, стала Айно морской девой, но поскольку на уху ей лихому рыболову попасться не хотелось, решила девушка послать домой гонца с запретом ловить рыбу в своем заливе. Медведь не дошел, на коров отвлекся. Волк не дошел, на овец запал. Заяц доскакал, весть передал.

Ой что тут поднялось в доме Йовки! Отец волком смотрит, мать рыдает, да еще неизвестно как старый волшебник отреагирует на то, что девица утопиться предпочла, чем замуж за него идти.
А волшебник отреагировал по-деловому. Сапоги натянул, снасти взял, и к морю пошел у духов спрашивать, где живут морские девы Велламо. Рассказали ему духи, где беглянку искать. «Мое от меня не уйдет!», скрипнул зубами Вяйнямёйнен и погреб к мысу. С морскими девами в тот день у мыса было никак. Не было дев. Сидел волшебник, ждал, да и проголодался. Забросил удочку, и выловил невиданную рыбу. Поудивлялся, посмеялся, и за ножичек – на порции ее делить. В планы лосося наклевывающееся будущее не входило. Взмыл он серебряной стрелой над лодкой, и был таков. А вместо него высовывается из волн морская дева и такие неприятные вещи высказывает:

"Не была я вовсе семгой,
окунем волны глубокой –
молодой была девицей,
Йовкахайнена сестрицей,
той, о ком весь век ты грезил,
той, о ком всю жизнь ты думал.

Ой ты, старец бестолковый,
слабоумный Вяйнямейнен,
удержать меня не смог ты,
деву Велламо морскую,
дочь единственную Ахто".

Такой позорище кого угодно доканает, а уж волшебнику и вовсе непростительно, что ни девицей не смог к себе прельстить, ни рыбой удержать Айно. На заискивающее «а ты еще разок иди сюда» морская дева только хвостиком чешучатым махнула.

От досады было впору бороду себе рвать, но вдруг из волн раздался голос матери, богини Илматар:

В Похьеле бери невесту.
Там красивее девицы,
дочери в два раза краше,
в пять и в шесть -
порасторопней
неуклюжих дев из Йовки,
глупых недотеп из Лаппи.

Там сосватай, мой сыночек,
лучшую из дочек Похьи,
что лицом мила, пригожа,
что своим прекрасна станом,
на ногу легка, проворна,
что ловка в своих движеньях".

Разумеется, долго уговаривать Вяйнямёйнена не пришлось. «Ну и дура, что утопилась», - сказал он волнам. «Я-то себе другую найду, а вот ты... поплаваешь».

(продолжение следует)

Триптих, в центре которого Вяйнямёйнен пытается еще раз поймать Айно, нарисован Акселем Галлен-Каллела с его жены Мари.

@темы: Kalevala

---

Калевала: Вяйнямёйнен 2

Молодой нахал и вправду был шаманом по имени Йовкахайнен.
Шаманил потихоньку, уважаемым человеком был (очевидно, в северо-западной Финляндии). И вдруг однажды клиент остался недоволен. «Вот, - говорит, - в Вяйнеле есть волшебник так волшебник. А ты – просто сопляк». Может, плата за шаманство дорогой показалась, может, не с того лаптя встал, кто его знает. Но для начинающего шамана такие слова – кровное оскорбление. С клиентом ссориться себе дороже, но вот с волшебником поквитаться дело святое. Нет волшебника – нет конкурента.

В нем обида зародилась,
злая зависть разгорелась,
оттого, что Вяйнямейнен
был певцом намного лучше.
К матушке своей спешит он,
к батюшке идет родному,
говорит, что в путь собрался,
что поехать он решился
к избам Вяйнелы суровой
с Вяйно в пенье состязаться.

Родители, как люди бывалые, попытались сыну вразумить:

Запрещал отец сыночку,
сыну мать не разрешала
ехать к Вяйнелы жилищам,
с Вяйно в пенье состязаться:
"Там тебя заклятьем кинут,
заклинанием забросят:
лбом - в сугробы, ртом -
в порошу,
пальцами - в крутую стужу,
так, что и рукой не двинешь,
шевельнуть ногой не сможешь".

Какое там! Поехал-таки... Ехал-ехал трое суток, злой, усталый, а тут дед какой-то ему на дороге путается. Словно и не видит, кто перед ним в золотых саночках, с жемчужным хлыстиком! Ну и началось все по обычному сценарию «ты кто такой?! – а ты сам кто такой!?». Разобрались, кто есть кто, но легче не стало. Вяйнямёйнен на свой почтенный возраст упирает, а Йовкахайнен соревнования на звание лучшего заклинателя-песнопевца требует. Проси и тебе дадут, как говорится... И еще раз, и еще раз. Первым начал Йовко, а поскольку домашнюю работу паря сделать не удосужился, то сдуру и брякнул, что

"Я еще немало знаю.
Времена такие помню,
как распахивал я море,
делал в море углубленья,
ямы вскапывал для рыбы,
углублял глубины моря,
наливал водой озера,
складывал в холмы каменья,
стаскивал утесы в горы.
Был шестым к тому ж героем,
был седьмым я человеком
среди тех, кто землю делал:
строил этот мир прекрасный,
кто опоры неба ставил,
свод небесный нес на место,
месяц поднимал на небо,
помогал поставить солнце,
кто Медведицу развесил,
звездами усыпал небо".

Ну хотелось парню впечатление произвести, не знал он, чьи заслуги себе приписывает. Вяйнямёйнен же к тому моменту озверел окончательно. Как мог доступнее растолковал бахвалу, кто и что на самом деле рыл, ставил и развешивал. Что обычно начинается в такой ситуации, когда аргументы исчерпаны? Правильно, мордобой.
Надо отдать должное, старый и опытный биться с молодым идиотом не хотел, но куда ж денешься, если слышишь такие речи:

"Я того, кто не согласен,
кто мечей не хочет мерить,
превращу в свинью заклятьем,
в борова с поганым рылом.
Расшвыряю всех героев,
тех налево, тех направо,
загоню в навоз коровий,
втисну в самый угол хлева!"

А кому ж приятно, когда свиньей облаивают? Не за меч схватился старый волшебник, а за кантеле, волшебное кантеле из челюсти огромное щуки.

Пел заклятья Вяйнямейнен:
колыхались воды, земли,
горы медные дрожали,
лопались от пенья скалы,
надвое рвались утесы,
камни трещины давали.
Одолел лапландца песней:
на дугу напел побеги,
на хомут - кустарник ивы,
на концы гужей - ракиту,
сани с бортом золоченым
сделал в озере корягой,
кнут с жемчужными узлами
превратил в тростник
прибрежный,
обратил коня гнедого
в глыбу камня у порога,

в молнию - клинок героя
с золотою рукояткой,
самострел с узором тонким -
в радугу над водной гладью,
стрелы с ярким опереньем -
в стаю ястребов летящих,
вислоухую собаку -
в камень, из земли торчащий,
шапку с головы героя –
в грозовую тучу в небе.
Превратил он рукавицы
в листья лилий на озерке,
обратил зипун суконный
в облако на синем небе,
кушачок его туманный -
в Млечный Путь на небосводе.

«Влип, - думал Йовка, оказавшись сам в болоте по самую шею, - говорила же мама...».
Вязнет парень в болоте, и прощается мысленно с матушкой, батюшкой, сестренкой... Сестренкой! А это, пожалуй, мысль... Но сначала поторгуемся. Начал Йовка торг с оружия, постепенно поднимая ставки. От луков-самострелов отказался Вяйнямёйнен, от лодок быстроходных, от коней гладких, от полей урожайных, даже от батюшкиных злата-серебра, на войне добытых. И вбивал, паршивец, с каждым отказом Йовку все глубже в болото. Тут пришло время для козырной карты:

Коль вернешь назад заклятья,
коль свой заговор отменишь,
дам тебе сестрицу Айно,
милой матери дочурку,
убирать твое жилище,
подметать полы в хоромах,
полоскать твою посуду,
грязные стирать одежды,
ткать накидки золотые,
выпекать медовый хлебец".

Понимал, конечно, пройдоха, что функции жены стиркой – уборкой – готовкой не ограничиваются, но сестра дорога, а жизнь дороже. Разумеется, сработало. Вредный дед явно заинтересовался перспективой устроить, наконец, свою личную жизнь. И совсем не с мыслью о бытовых удобствах.

(продолжение следует)

Как ни странно, толковых картин на такой сочный эпизод я не нашла. Есть одна работа у Галлен-Каллела, где Йовка с матерью



А Кузьмин почему-то изобразил сцену в мирном антураже: сидят два мужика и азартно сплетничают явно о бабских достоинствах, а сама "виновница торжества" присутствует, так сказать, виртуально.

@темы: Kalevala

---

Калевала: Вянямёйнен 1

В центре всей истории Калевалы находится волшебник-певец Вяйнямёйнен. Проще говоря, именно он-то всю кашу и заварил. А расхлебывали ее, как водится, другие. Правда, в конце истории досталось и герою.

Рождение Вяйнямёйнена покрыто неким флером загадочности. Известно, что его матушкой была богиня воздуха Илматар. Насчет папы вопрос открыт. Некоторые сказители утверждают, что это было море («от сырости завелось» и поныне говорят). Другие грешат на ветер (вот оно откуда, «ветром надуло»).

Очевидно, дитя в следствии подобной неясности своего статуса родиться не спешило: в чреве Илматар сыночек сидел 30 лет. Бедная женщина. Поскольку с таким грузом не побегаешь, Илматар предпочитала витать в этаком статическом покое. Настолько статическом, что утка свила у нее на колене гнездо. Как ни терпелива была Илматар, но в какой-то момент ей захотелось гнездышко с коленки отодвинуть, и оно упало в море. Из разбившихся о поверхность моря яиц и появились все инградиенты для сотворения мира.

Тут пришлось и сыну, наконец, родиться, чтобы помочь этот мир творить. Не обошлось без некоторых накладок с буйством экологии и парочкой экокатастроф, но в результате все сложилось приемлемо. Вяйнямёйнен выбрал себе местечко получше, и зажил там себе уважаемым патриархом.
Само собой разумеется, что мир строился не с помощью топора и молотка, а самым наимагическим образом: заклинаниями под музыку, наигрываемую нашим героем на кантеле (вид гуслей).

Вековечный Вяйнямейнен
время жизни коротает
в Вяйнеле своей прекрасной,
в Калевале вересковой,
песни Вяйно распевает,
распевает, заклинает.
Дни поет без перерыва,
ночи все - без передышки,
древние поет он песни,
изначальные заклятья,
их не все герои знают,
их не каждый понимает
на исходе этой жизни,
в убывающее время. (здесь и дальше перевод стихов Эйно Киуру и Армаса Мишина)

И вот все застроено, зверюшки бегают, народец трудится и плодится, но периодически помощь волшебника все-таки нужна. Поэтому путешествует Вяйнямёйнен, и никакой у него личной жизни. А хотелось бы. За работами-заботами и постареть успел, и поседеть, а людям все неймется, все чего-то хотят.

Тогда Вяйнямёйнен решил написать Закон. Все легче будет. Закон получился емким и серьезным. В нем запрещалось:
· Причинять зло невинным
· Брать старикам молодых девиц в жены
· Обижать слабых
· Гоняться за богатством
· Есть внутренности рыб и животных (холодильников тогда не было, а внутренности – субстанция скоропортящаяся)
· Свистеть на воде (от свиста по делу витер наполнял паруса, а вот бездельный свист мог привести к шторму)
· Привозить хлебную закваску с севера (где, как считалось, гнездились всякие болячки, так что продукты оттуда везти не стоило)
· Вести себя развесело в лодке или на охоте в лесу (понятно почему, веселье-то и тогда обычно на дне бутылки было, а пьяный рыбак или охотник – это зло)
· Плавать в опасных водах
· Путаться под ногами у занятых людей («лежать на дороге»)
· Колобродить по ночам
· Оплакивать покойных (от горя и с ума можно сбрендить, да и вот они, покойные-то, рядом, позови на помощь – придут)
· Убивать лебедей – убийца будет навеки проклят
· Инцест (очень страшное обвинение и в те далекие времена)
· Убийство и прочие «вечные грехи» (убийцы после смерти попадали глубоко под землю, куда на них сгонялись наговоры, проклятья и болезни
людей)

В общем, возвращался однажды Вяйнямёйнен по лесу на телеге, пребывая в полной прострации от законотворчества. А навстречу ему – какой-то молодой нахал. Потому нахал, что дороги не уступил, да и на вид парень был подозрителен. Не иначе, шаман финский.
(продолжение следует)

Вот финское изображение Вяйнямёйнена на рабочем месте кисти Экмана



А так его увидел художник Кузьмин

@темы: Kalevala