Do or die
Крестьянство в средневековой Европе тоже было весьма неоднородным по составу, хотя тенденция к централизации землевладения наметилась еще в 11-м веке, и практически завершилась в 15-му веку. читать дальшеНа этот счет существует масса исследований, которые, с моей точки зрения, запутывают больше, чем проясняют. Суть изменения была в том, что любое владение и любая деятельность в государстве облагалась налогами, в том числе и налогом на землю. Существовали также регуляции обработки земли, запрещающие держать подходящие для сельского хозяйства земли необработанными. В результате, зачастую семьи, испокон веков владеющие наделом, попадали в ситуацию, когда налоги платить было уже нечем, и за недоимки у них забирали землю. Причиной могло быть что угодно: неудачно бездетный брак, гибель мужчин семьи в вооруженных конфликтах, эпидемии... Причем корона вовсе не хотела согнать крестьян с их земли, вовсе нет. Корона была заинтересована в том, чтобы сохранить крестьян на землях, которые уже не принадлежали им.
В результате, деревня расслоилась на тех, кто сохранил достаточное количество своей земли, и имел возможность арендовать еще больше земли у лорда. Эти люди были достаточно состоятельными, чтобы нанимать рабочую силу для выполнения своих арендаторских обязанностей. Большая часть крестьян попала в полную зависимость от владельца земель, превратившись, по сути, в крепостных, со всеми вытекающими последствиями.
Соответственно, говоря об образовании средневекового крестьянства, нужно помнить, что некоторые представители высших классов категорически возражали против вообще какого бы то ни было формального образования для серфов, крепостных. Возможно, что иногда это было проявлением сословного высокомерия, но нельзя отмахнуться и от другой причины: получивший образование серф уже не будет работать на земле. Он будет работать или писцом, или администратором, быстро расплатится со всеми недоимками – а бывший хозяин потеряет рабочую силу.
Теперь возвращаюсь непосредственно к тексту Суламифи Шахар.
Те крестьянские дети, которые получали образование в монастырских школах, по рекомендации местного священника, или в муниципальных школах соседних городов, становились обычно монахами или клерками. Некоторые поступали на службу своему сеньору в качестве писцов, некоторые – на работу в органы государственной бюрократической машины. О том, получали ли хоть какое-то формальное образование крестьянские девочки, не осталось никаких записей.
Вцелом, за воспитание крестьянских детей и их подготовку в плане социальном были ответствены их собственные родители и местный священник. Дети с ранних лет наблюдали за жизнью взрослых, помогали им, контактировали с обществом за пределами своей деревни, когда это общество являло себя в лице приезжего торговца или членов королевской администрации. Они слушали менестелей, посещали церковь, ездили с родителями в близлежащие города в рыночные дни и на ярмарки.
Нельзя сказать, что детей ничему не учили: их учили, но, как когда-то и ноблей, на основе нарративной передачи знаний. Их знакомили с культурными традициями, моральными принципами, законами общества вцелом и их локального сообщества, объясняли, какой тип поведения считается неприемлемым и почему. Делом местного священника было следить, чтобы детям была дана возможность быть детьми, чтобы их не нагружали работой слишком рано. Нормальным считалось, чтобы за плуг, так сказать, вставал уже взрослый молодой человек, а не ребенок. Было бы неверным считать, что старшие дети автоматически обязывались присматривать за младшими, не в Европе, во всяком случае, но иногда на некоторых старших детей возлагалась такая ответственность.
Приблизительно с семи лет в обязанности детей вменялось относить пищу членам семьи, работающим в поле, присматривать за гусями и овцами, даже за коровой. Более старшие дети приносили воду, занимались прополкой, сбором овощей, и начинали учиться у взрослых крестьянской работе, помогая в сборе урожая, обмолоте, складировании и прочих обязанностях. Ученичества как такового в крестьянской среде не было. По судебным записям видно, что иногда взрослые забывали, что за работой детей нужно, все-таки, присматривать. Так описывается случай, что 10-летний мальчик, посланный отцом накормить лошадей, поднялся по лестнице на сеновал, но, захватив слишком большой груз, упал вниз вместе с лестницей.
Другой проблемой было то, что некоторые дети были просто слабее физически, чем их среднестатистические сверстники. Тогда наиболее очевидно подходящей работой для них оставалось пастушество, хотя и здесь были свои нюансы. Например, осталось описание ребенка, которому в семь лет поручили пасти гусей. Он впоследствии вспоминал это время, как трудное и несчастное. В девять лет он был рад оставить щипучих тварей, и начать помогать отцу на поле – но был ранен лошадью. Когда он выздоровел, его опять отправили пастухом, на этот раз поручив малому несколько коров – и он опять был ранен! После чего он решительно отказался и близко подходить к животным с рогами и копытами. Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы ему на дали попробовать свои силы с овцами. Вот здесь его талант раскрылся, и в 12 лет мальчишку уже считали одним из лучших овечьих пастухов в округе. Обычно же пастухов тренировали, отправляя их набираться опыта у взрослых специалистов, и 12-летки еще не считались квалифицированными пастухами.
В случае смерти родителей, дети арендаторов не становились сами арендаторами автоматически до достижения «третьего возраста». Если у них было, что наследовать, то сам владелец поместья прослеживал, чтобы имущество не оказалось в безнадежном состоянии, назначая опекунов, или, в случае отсутствия родственников или энтузиастов из среды деревенского сообщества, становился опекуном сирот сам. Сиротам серфов тоже назначались опекуны, обычно из числа родственников. Иногда система давала сбой, особенно в случаях с сиротами, которые были и бедны, и родственников не имели. Будущий папа Селестин Пятый пишет в своих путевых заметках о случае, когда двое сирот в окрестностях Абруцци выросли в лесу, вообще не имея контактов с людьми.
Хотя ученичества в крестьянской среде не было, был обычай устраивать подростков или в помощники арендаторам за пределами деревни – мальчиков, или в услужение в города – девочек. Хотя большинство городских учеников и подмастерий тоже были выходцами из деревень, хотя закон и запрещал детям беднейших хозяйств уходить с земли. Разумеется, они все равно уходили, нелегально. И все-таки именно в этом крестьянство отличалось от других классов средневекового общества: здесь детей не отсылали в чужие семьи для того, чтобы они получали образование или профессиональные навыки, а чисто по экономическим причинам.
«Третья стадия» в жизни крестьянских детей наступала в 14 лет. В этом возрасте они были уже полностью готовы для того, чтобы самостоятельно работать на земле. В этом отношении проявляется еще одно резкое отличие крестьянства от других классов: у крестьян воспитание мальчиков и девочек, их подготовка к взрослой жизни не имело искусственного разделения по признаку пола. Девочки, как и мальчики, росли, помогая старшим в сельсохозяйственных работах, а мальчики – в делах домашних.
Но вот формально совершеннолетие наступало несколько позже, хотя в одних областях это могло быть 14,5 лет для мальчиков и 13,5 для девочек, а в других – 20 и 18 лет. Все зависело от местных экономических и культурных условий.
Замуж девушки выходили более молодыми, чем юноши женились, но, в любом случае, позже, чем представители других классов. До чумы 1348 года крестьянские девушки обычно выходили замуж только в 18-22 года. Богатые, получившие наследство, раньше, и те, которые нанимались на работу, чтобы свое приданое заработать – позже. Самые бедные либо выходили замуж поздно, либо не выходили вовсе. До чумы также рождение бастардов у незамужних крестьянок было довольно высоким, хотя после чумы это явление начало показывать резкий спад: многие хозяйства приобрели достаточно земли, чтобы позволить себе отделить детей в отдельные хозяйства раньше, да и зарплата была в послечумные годы высокая. В первой четверти пятнадцатого века в районе Пизы средний брачный возраст для девушек был 17, 3 лет, и для парней 26,3 – 27,1. В других районах возраст новобрачных варьировал от 14 до 18 у девушек и от 21 до 25 у юношей.
Об отношениях родителей и детей в крестьянских семьях можно прочесть несколько романтических поэм.
Гартман фон Ауэ (начало 13-го века) пишет в своем «Бедном Генрихе» о восьмилетней крестьянской девочке, которая решает пожертвовать своей жизнью, что спасти заболевшего проказой лорда. Ее родители в отчаянии отговаривают ребенка, но, убедившись в ее непоколебимости, сдаются. Они впадают в апатию, одевают траурные одежды – но Бог, как известно, милостив, и все заканчивается хорошо: и девочка жива остается, и лорд-рыцарь исцеляется – готовности к беззаветному самопожертвованию оказывается достаточно.
Вернер - «Садовник» в «Хелмбрехте» (конец 13-го века) описывает ситуацию другого рода. И там родители главного героя описываются любящими людьми, но главный герой презирает и их, и класс, в котором родился, и присоединяется к компании рыцарей-разбойников, став грабителем и мерзавцем. Его, разумеется, отлавливают, ослепляют за преступления, и ампутируют ему ногу по приказу бейлифа. Когда поводырь приводит Хелмбрехта в таком состоянии домой, отец того отчитывает поводыря:
«Take this horror away from me! Betake yourself, you faithless boor, in the greatest haste forth from my door!”. Мать же оказывается более милосердной, приветив и несчастного разбойника, и его поводыря.
Средневековые моралисты и психологи, как Джон Бромьярд в 14-м веке тяготели противопоставлять жестокость отсыла детей из дома, практикуемые аристократами и горожанами, крестьянской неторопливой преемственности от отца к сыну. На самом же деле, и среди крестьян были жестокие люди, так что многие дети были хорошо знакомы с розгой, а многие старики убеждались, что надо было им составить со своими детьми легальный контракт по содержанию, уступая им владение хозяйством.
В результате, деревня расслоилась на тех, кто сохранил достаточное количество своей земли, и имел возможность арендовать еще больше земли у лорда. Эти люди были достаточно состоятельными, чтобы нанимать рабочую силу для выполнения своих арендаторских обязанностей. Большая часть крестьян попала в полную зависимость от владельца земель, превратившись, по сути, в крепостных, со всеми вытекающими последствиями.
Соответственно, говоря об образовании средневекового крестьянства, нужно помнить, что некоторые представители высших классов категорически возражали против вообще какого бы то ни было формального образования для серфов, крепостных. Возможно, что иногда это было проявлением сословного высокомерия, но нельзя отмахнуться и от другой причины: получивший образование серф уже не будет работать на земле. Он будет работать или писцом, или администратором, быстро расплатится со всеми недоимками – а бывший хозяин потеряет рабочую силу.
Теперь возвращаюсь непосредственно к тексту Суламифи Шахар.
Те крестьянские дети, которые получали образование в монастырских школах, по рекомендации местного священника, или в муниципальных школах соседних городов, становились обычно монахами или клерками. Некоторые поступали на службу своему сеньору в качестве писцов, некоторые – на работу в органы государственной бюрократической машины. О том, получали ли хоть какое-то формальное образование крестьянские девочки, не осталось никаких записей.
Вцелом, за воспитание крестьянских детей и их подготовку в плане социальном были ответствены их собственные родители и местный священник. Дети с ранних лет наблюдали за жизнью взрослых, помогали им, контактировали с обществом за пределами своей деревни, когда это общество являло себя в лице приезжего торговца или членов королевской администрации. Они слушали менестелей, посещали церковь, ездили с родителями в близлежащие города в рыночные дни и на ярмарки.
Нельзя сказать, что детей ничему не учили: их учили, но, как когда-то и ноблей, на основе нарративной передачи знаний. Их знакомили с культурными традициями, моральными принципами, законами общества вцелом и их локального сообщества, объясняли, какой тип поведения считается неприемлемым и почему. Делом местного священника было следить, чтобы детям была дана возможность быть детьми, чтобы их не нагружали работой слишком рано. Нормальным считалось, чтобы за плуг, так сказать, вставал уже взрослый молодой человек, а не ребенок. Было бы неверным считать, что старшие дети автоматически обязывались присматривать за младшими, не в Европе, во всяком случае, но иногда на некоторых старших детей возлагалась такая ответственность.
Приблизительно с семи лет в обязанности детей вменялось относить пищу членам семьи, работающим в поле, присматривать за гусями и овцами, даже за коровой. Более старшие дети приносили воду, занимались прополкой, сбором овощей, и начинали учиться у взрослых крестьянской работе, помогая в сборе урожая, обмолоте, складировании и прочих обязанностях. Ученичества как такового в крестьянской среде не было. По судебным записям видно, что иногда взрослые забывали, что за работой детей нужно, все-таки, присматривать. Так описывается случай, что 10-летний мальчик, посланный отцом накормить лошадей, поднялся по лестнице на сеновал, но, захватив слишком большой груз, упал вниз вместе с лестницей.
Другой проблемой было то, что некоторые дети были просто слабее физически, чем их среднестатистические сверстники. Тогда наиболее очевидно подходящей работой для них оставалось пастушество, хотя и здесь были свои нюансы. Например, осталось описание ребенка, которому в семь лет поручили пасти гусей. Он впоследствии вспоминал это время, как трудное и несчастное. В девять лет он был рад оставить щипучих тварей, и начать помогать отцу на поле – но был ранен лошадью. Когда он выздоровел, его опять отправили пастухом, на этот раз поручив малому несколько коров – и он опять был ранен! После чего он решительно отказался и близко подходить к животным с рогами и копытами. Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы ему на дали попробовать свои силы с овцами. Вот здесь его талант раскрылся, и в 12 лет мальчишку уже считали одним из лучших овечьих пастухов в округе. Обычно же пастухов тренировали, отправляя их набираться опыта у взрослых специалистов, и 12-летки еще не считались квалифицированными пастухами.
В случае смерти родителей, дети арендаторов не становились сами арендаторами автоматически до достижения «третьего возраста». Если у них было, что наследовать, то сам владелец поместья прослеживал, чтобы имущество не оказалось в безнадежном состоянии, назначая опекунов, или, в случае отсутствия родственников или энтузиастов из среды деревенского сообщества, становился опекуном сирот сам. Сиротам серфов тоже назначались опекуны, обычно из числа родственников. Иногда система давала сбой, особенно в случаях с сиротами, которые были и бедны, и родственников не имели. Будущий папа Селестин Пятый пишет в своих путевых заметках о случае, когда двое сирот в окрестностях Абруцци выросли в лесу, вообще не имея контактов с людьми.
Хотя ученичества в крестьянской среде не было, был обычай устраивать подростков или в помощники арендаторам за пределами деревни – мальчиков, или в услужение в города – девочек. Хотя большинство городских учеников и подмастерий тоже были выходцами из деревень, хотя закон и запрещал детям беднейших хозяйств уходить с земли. Разумеется, они все равно уходили, нелегально. И все-таки именно в этом крестьянство отличалось от других классов средневекового общества: здесь детей не отсылали в чужие семьи для того, чтобы они получали образование или профессиональные навыки, а чисто по экономическим причинам.
«Третья стадия» в жизни крестьянских детей наступала в 14 лет. В этом возрасте они были уже полностью готовы для того, чтобы самостоятельно работать на земле. В этом отношении проявляется еще одно резкое отличие крестьянства от других классов: у крестьян воспитание мальчиков и девочек, их подготовка к взрослой жизни не имело искусственного разделения по признаку пола. Девочки, как и мальчики, росли, помогая старшим в сельсохозяйственных работах, а мальчики – в делах домашних.
Но вот формально совершеннолетие наступало несколько позже, хотя в одних областях это могло быть 14,5 лет для мальчиков и 13,5 для девочек, а в других – 20 и 18 лет. Все зависело от местных экономических и культурных условий.
Замуж девушки выходили более молодыми, чем юноши женились, но, в любом случае, позже, чем представители других классов. До чумы 1348 года крестьянские девушки обычно выходили замуж только в 18-22 года. Богатые, получившие наследство, раньше, и те, которые нанимались на работу, чтобы свое приданое заработать – позже. Самые бедные либо выходили замуж поздно, либо не выходили вовсе. До чумы также рождение бастардов у незамужних крестьянок было довольно высоким, хотя после чумы это явление начало показывать резкий спад: многие хозяйства приобрели достаточно земли, чтобы позволить себе отделить детей в отдельные хозяйства раньше, да и зарплата была в послечумные годы высокая. В первой четверти пятнадцатого века в районе Пизы средний брачный возраст для девушек был 17, 3 лет, и для парней 26,3 – 27,1. В других районах возраст новобрачных варьировал от 14 до 18 у девушек и от 21 до 25 у юношей.
Об отношениях родителей и детей в крестьянских семьях можно прочесть несколько романтических поэм.
Гартман фон Ауэ (начало 13-го века) пишет в своем «Бедном Генрихе» о восьмилетней крестьянской девочке, которая решает пожертвовать своей жизнью, что спасти заболевшего проказой лорда. Ее родители в отчаянии отговаривают ребенка, но, убедившись в ее непоколебимости, сдаются. Они впадают в апатию, одевают траурные одежды – но Бог, как известно, милостив, и все заканчивается хорошо: и девочка жива остается, и лорд-рыцарь исцеляется – готовности к беззаветному самопожертвованию оказывается достаточно.
Вернер - «Садовник» в «Хелмбрехте» (конец 13-го века) описывает ситуацию другого рода. И там родители главного героя описываются любящими людьми, но главный герой презирает и их, и класс, в котором родился, и присоединяется к компании рыцарей-разбойников, став грабителем и мерзавцем. Его, разумеется, отлавливают, ослепляют за преступления, и ампутируют ему ногу по приказу бейлифа. Когда поводырь приводит Хелмбрехта в таком состоянии домой, отец того отчитывает поводыря:
«Take this horror away from me! Betake yourself, you faithless boor, in the greatest haste forth from my door!”. Мать же оказывается более милосердной, приветив и несчастного разбойника, и его поводыря.
Средневековые моралисты и психологи, как Джон Бромьярд в 14-м веке тяготели противопоставлять жестокость отсыла детей из дома, практикуемые аристократами и горожанами, крестьянской неторопливой преемственности от отца к сыну. На самом же деле, и среди крестьян были жестокие люди, так что многие дети были хорошо знакомы с розгой, а многие старики убеждались, что надо было им составить со своими детьми легальный контракт по содержанию, уступая им владение хозяйством.
@темы: Англия Плантагенетов
Этого красавца-шерифа Ноттингемского я в свое время действительно запомнила, но не знала, что это Рикман. Помню, что он мне больше Робина понравился.
в "Распутине"
в "Ромео и Джульетте"
в "Galaxy Quest"
в "Sense and Sensibility", помню.
не знаю, откуда
не знакомы...
не знакомы...
"Die Hard"