Ночь, снег...

В пяти километрах от дома у нас как бы деревня - ближайший магазин и хорошее освещение. Естественно, вокруг ни души, я себе еду, а навстречу мне, по обочине, чешет здоровенная лиса в добротной шубе. Очень куда-то спешила. Глянула эдак оценивающе на бегу, но даже не притормозила. Кажется, она там где-то неподалеку и живет, я её однажды днем видела недалеко от дороги в поле - мышей ловила.

Чья-то лиса

А вчера, в центре местной цивилизации, видела кошку, перебегавшую дорогу строго по переходу. И это не единственная, я раньше видела котяру, который вообще дожидался зеленого света. Жить захочешь - и по переходам ходить научишься.

@темы: "зверята"

---

Да не в форме дело...

Ну да, как на мой взгляд, так стильно выглядел только парень из Тонги:





У остальных - жуть. У финнов, например, вот такое:



Или у Бермуд:



Так что могло быть и хуже, чем элегантное сочетание серого и белого.



Кажется, все остальные этой формой оскорблены практически до кровавых мальчиков в глазах, но меня поразило другое. О чем написали финны но чего я не нашла в комментриях про участие России в корейской олимпиаде. Публика сказала российской команде "бууу". Финны пишут, что это - впервые в истории олимпийских игр, когда какую-то страну так встречают на открытии. В процессе-то всякое бывает - бразильцы вон собственной команде сказали "бууу" в матче с ЮАР. Но на открытии? Что это вообще было? Какая-то отдельная группа или выражение международного мнения? В любом случае, такая реакция сама по себе показывает, что истории о допинг-программе в государственном масштабе обыватель поверил.

Надо ли было олимпиаду бойкотировать? По-моему - да. Но это эмоциональный ответ, а не рациональный. Президент выбрал нейтральную линию, предоставив право решения самим спортсменам, и так оно и должно быть. И очень большая группа спортсменов решила, что их спортивная карьера - это их личное дело, а всякая там политика и прочий патриотизм их не интересует. Некоторые же вспомнили корейского бегуна Sohn Kee-chung, который выиграл марафон в 1936 году - под флагом окупанта, Японии:



Так что сколько людей, столько и мнений. Но олимпиада-то закончится довольно скоро, а вот демонизирование России будет продолжаться. И что с этим делать? Политика дружбы не срабатывает, принцип "боятся - значит уважают" тоже не срабатывает. Потому что объективно очень даже боятся. Но тех, кого уважают - боятся унизить, а Россию на олимпиаде 2018 именно целенаправленно и провокативно унизили. Ну, провокация не сработала, но унижение осталось.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Автомобильное

Воссоединение с Фриландером получилось трудным. Но где-то забавным.



В общем, генератор мне поставили. Но SRS продолжает гореть. Мастер неопределенно сказал, что могла какая-то пружина в айрбеге ослабнуть, потому что компьютер показывает какую-то проблему с левой дверью. Я не смогла донести до товарища, что проблема с левой дверью в том, что сначала она перестала открываться электрическим ключом, потом машина стала пищать, когда я её открываю, а теперь машина взвизгивает, когда я её закрываю. Но вчера вечером она устроила полноценный концерт. Вернее, ночью. В 23:30. Подъехала к дому, выбралась из машины, закрыла дверь, повернула ключ - и она завыла сиреной. Открыла дверь - воет все равно. Завела - выть перестала. И так раза три. Проснулись ВСЕ собаки в округе. УиУиУи-гав-гав-перегав! Сегодня опять только взвизгивает. На работе закрывала, затаив дыхание. Если она взвоет поздним вечером во дворе дома для престарелых - туда скоро начнут съезжаться неотложки.

А ещё после ремонта я обнаружила пропажу антенны. Оказывается, они так хорошо снег с крыши счистили, что аж с антенной, которая обломалась так, что теперь надо менять всё гнездо, потому что её оттуда не выковырять. И руками развели - знать ничего не знаем, "такибуло". О, Господи... Кстати, большинство радиостанций и без антенны ловятся, но не Радио Рок, которое и с антенной-тоне очень. Впрочем, я там уже все блоки наизусть знаю.

Осталась последняя мастерская на примете, при станции техконтроля. В понедельник поеду спрашивать. Если признаются, что специалистов нет, придется ехать сдаваться в Хельсинки.

@темы: Досье

---

Очередное незабываемое из жж

Я вас уже познакомила с одним "пророком с внутренним оком" (artemdragunov.livejournal.com/profile), ловите следующего. Очень полезно в качестве мимической гимнастики, потому что нижняя челюсть будет отвисать медленно, но стабильно: rivka381.livejournal.com/578978.html
Слог такой, что я сначала приняла это за стёб, но человек, увы, пишет всерьез.

Из комментариев, с сохранением орфографии:

что за прелесть эти люди

"у нас начали продавать бельё, одеяла и подущки из конопли, местного производства, но есть индийские - и одежда в том числе - они дешевле.
Носки и кеды нашла из конопли в Киеве нашла магазин производителя. Вообще раньше из конопли одежду и постельное бельё делали- сильные противораковые свойства, антимикробное и всё такое. Масло растительное - раньше было основным в обиходе, мука и крупа опять же, советуют даже в официальной медицине после операций и другого страшного издевательства над организмом. Раньше из конопли делали паруса - ткань не гниёт и не разлагается, даже в воде больше 100 лет. Ну и коноплю вроде бы не генномодифицировали. С ней боролись и потому, что очень многое, что из неё делали, стали делать из производных нефтепродуктов. У Форда в первой машине много деталей было из продуктов конопли, и топливо тоже"

@темы: "веселая бредь"

---

Вильгельм Руфус - кое-что о средневековой риторике

Год 1088 выдался в Англии довольно странным. Во-первых, весна запоздала настолько, что урожай убирали уже в ноябре. Во-вторых, утром 11 августа по всему острову прокатилась волна крупного землетрясения. В-третьих, заговор и бунт в пользу герцога Роберта Нормандского задел гораздо большее количество людей, чем было вовлечено именно в сами события. Когда хронист пишет о разоренных баронами городах и подожженнных полях, это означает, что в результате военных действий пострадали те люди, на плечах которых и лежало благосостояние королевства. То есть, нужен был очень сильный резон для того, чтобы в данных условиях финансировать расходы на военные действия в Нормандии.


This photo of Cathedrale Notre-Dame de Rouen is courtesy of TripAdvisor

Вильгельм Руфус, таким образом, угодил в ситуацию, в которой ему надо было облечь в социально одобряемые выражения мысль о том, что после того, как старший братец напал на него в его собственной песочнице, он обязан напасть на песочницу братца. С тех пор решительно ничего не изменилось, так что механизм знаком нам всем. Сначала находится какая-то группа населения, судьба которой гарантированно обречена тронуть сердца если и не широких масс, то достаточно голосистой группы поддержки. В одиннадцатом веке, подобной гарантированной темой были притеснения по отношению к церкви.

И вот на совете в Вестминстере король напомнил о недавних событиях, чтобы освежить в памяти советников беспомощность герцога Роберта в качестве лидера, и объявил, что получил многочисленные жалобы от церквей в Нормандии, которые страдали от нападений бандитов, а их собственный герцог не мог с проблемой справиться. Руфус напомнил присутствующим, что многие разоренные монастыри и церкви были основаны предками присутствующих, и великий Завоеватель был способен обеспечить их безопасность, а нынешний герцог оказался слабаком. Поскольку он, Вильгельм Руфус, носит корону своего отца, он готов и должен взять на себя ответственность по защите всего того святого и страдающего, что есть в земле нормандской, если уж его брату такая ноша не по плечу. Так что если совет даст ему свое благословение, он готов не только отомстить герцогу Роберту за неспровоцированное нападение, но и защитить страдающих вдов, сирот и мирных служителей церкви в Нормандии. Естественно, совет полностью поддержал такие намерения. Если кто-то и задумался о том, во что такой поход обойдется и чем он может обернуться, поднять голос против благородной задачи по защите сирых и убогих было совершенно невозможно.

Насколько можно доверять Ордерику, отнюдь не фанатеющему по Руфусу, его величество совершенно не солгал, говоря о проблемах монастырей, аббатств и церквей в Нормандии. Петиции действительно были. Как минимум, от монастырей, которым покровительствовал персонально Вильгельм Завоеватель. Герцог Роберт действительно не был хорошим правителем, способным решительно уничтожить банды мародеров и разбойников. И последствия этой слабости были даже не в судьбах отдельных пострадавших. Они были куда как более глобальны, чем может показаться. Монастыри и аббатства основывали местные бароны. В свою очередь, эти основанные монастыри и аббатства символизировали власть основавших их баронов на местах. А власть – это, в первую очередь, земельные владения и финансовое управление.

Не бывает такой политической системы, при которой население радостно платило бы налоги и отрабатывало долги во имя какого-то общего блага. Практически единственным, что рядовой обыватель нормандской (или любой другой) деревни хотел и был способен понять, была его, обывателя, конкретная защита от напастей, которую он покупал у государства, отрывая от себя конкретного поросенка и выплачивая долги своими продуктами, работой или монетой. Когда государство не способно защитить своих налогоплательщиков, те начинают вести себя непредсказуемо. Никто не любит отдавать, ничего не получая взамен. Более того, население всегда с радостью наблюдает, когда кто-то притесняет «притеснителей», то есть элементы власти. Отсюда такая масса баллад о благородных разбойниках. И если власть не может уничтожить тех, кто наносит ей вред, то обыватель начинает быстро задумывать о том, что такой власти он ничего не должен. То есть, локальные неприятности с местными представителями государственной власти довольно быстро и эффективно могут парализовать всю деятельность государства в целом.

Поскольку все присутствующие прекрасно понимали механизмы управления, а также имели что защищать по обе стороны пролива, убеждать их было не нужно. Так что вводная часть заседания совета осталась подходяще впечатляющей, но короткой, и начались практические обсуждения. Это выглядело так, что бароны, имеющие крепости и замки в стратегических местах Нормандии, предоставляли их в распоряжение Руфуса. У Вальтера Сен-Валери был прибрежный замок на севере Нормандии, а Одо Омальский, Роберт граф Э, Ральф Мортимер и Вальтер Жиффар владели замками по пути возможного направления вторжения. То есть, в данном случае, участие в походе самого Руфуса было формальным присутствием лидера на удалении, и супостатов он лично мечом не крушил. Фактически «вторжение» 1089 года в Нормандию проводилось по той же схеме, как и вторжение в 1088 года в Англию – местные бароны начинали действовать против центрального правительства.

И снова Роберт блестяще подтвердил свою репутацию слабого правителя. То ли он не умел что-то противопоставить происходящему, то ли вообще не заметил, что что-то там на севере Нормандии происходит, то ли не мог ничего поделать. Что ещё хуже, ситуация усугубилась тем, что младший из братьев, граф Генри, которому Роберт так неосторожно дал грант на целый полуостров Котантен (в обмен на заем 3 000 фунтов серебром, который дал ему Генри), решил сделать собственный ход. Грант сделал братца Генри оверлордом всего нормандского феода Хью Честерского. Хью был верен Вильгельму Руфусу в Англии, но он просто не мог пожертвовать своим феодом в Нормандии, потому что Хью Честерский был норманном до мозга костей, и его родиной, душой и честью была та часть Нормандии, которой теперь управлял младший сын Завоевателя. Так что Хью встал под знамена Генри, а за ним – и прочие бароны Контантена. Это не было союзом по любви, тем не менее. Генри просто вынудил баронов присоединиться к нему, разоряя их земли и притесняя тех, кто от баронов зависел и за кого они отвечали.

Роберту Нормандскому, оказавшемуся зажатым между Вильгельмом на севере и Генри за западе, не осталось ничего другого, как обратиться за помощью к Филиппу I Французскому (сыну Анны Ярославны, кстати), и помощь эту он получил. Вдвоем они осадили Ла-Ферте-эн-Брей. Но Вильгельм Руфус просто послал к Филиппу своих представителей, и те убедили его убраться обратно во Францию – за значительную сумму серебром. Более того, от Роберта отвернулся даже Руан, его собственная столица. Счастьем в несчастье стало то, что Генри именно в этот момент протянул руку помощи брату. Не потому, что вспомнил о братских узах, а просто потому, что полная победа Руфуса в Нормандии означала значительные потери для него самого (бароны Контантена никогда не простили бы ему методов, которыми он вынудил их присоединиться к своей армии), а вот помощь Роберту в нужный момент могла принести приличный профит.

В общем, ситуация в Руане обернулать трагическим фарсом. Пока Роберт и Генри торговались в замке, в городе пошли друг на друга две фракции горожан – те, кто был за Вильгельма, и те, кто был за Роберта. Приближенные убедили Роберта тихонько покинуть город, пока кто-нибудь не проломил ему случайно голову в уличной потасовке, что было бы уж совсем глупым финалом истории. Итак, Роберт поджидал рапорта о результатах потасовки в тихом приорате пригорода Руана, пока горожане крушили друг друга при помощи братца Генри, который не пожелал пассивно сидеть во дворце. Вполне возможно, что именно вмешательство его вооруженных сил помогло лоялистам победить.

Интересно, что поведение Генри в завоеванном Руане было поведением скорее захватчика и карателя, нежели поведением подданного герцога, делом которого было минимизировать ущерб людям и городу. Он собственноручно выбросил предводителя мятежников (связанного) из окна башни, и это стало стало сигналом для лоялистов убивать и грабить. Поскольку жертвами были не рядовые горожане, а главные коммерсанты города, Руан оказался на долгое время парализованным и не способным выполнять свои функции главной финансовой артерии герцогства. Действовал ли Генри в порыве бешенства на торговцев, осмелившихся вмешаться в политику, которая была второй по популярности (после охоты) забавой знати, или хладнокровно решив поосновательнее подорвать основы власти Роберта – кто знает.

Всё это время Руфус оставался в Англии. Вместо него, операцией в Нормандии руководил Реджинальд Варенн. Как бы ни хотелось королю присоединиться к боевым действиям (если хотелось), его присутствие в Англии было совершенно необходимо. Если уж Хью Честерский был вынужден участвовать в происходящем не под знаменами Вильгельма, то логичным следующим шагом со стороны Роберта или Генри было бы разжигание беспорядков в английских владениях покорных им баронов. Поэтому Вильгельм Руфус занялся обработкой данных описи всех владений всех жителей его королевства, известной как Domesdei. Сбор данных был закончен ещё в 1086 году, но смерть Завоевателя, коронация Руфуса и заговор 1088 года отложили обработку данных. Тем не менее, она была невероятно важна для успешного управления королевством, потому что детально проясняла, как связаны между собой жители Англии через земельные владения, и где на острове сосредоточены области процветания, а где жители перебиваются кое-как.

К 1092 году, когда анализ Domesdei был завершен, а герцог Роберт полностью увяз в вялых феодальных войнушках, не имеющих ни смысла, ни резона (например, он зачем-то осадил замок всегда бывшего ему верным барона, но не препятствовал не очень-то тайной доставке продовольствия осажденным, и не слишком возмутился, когда тем удалось пробраться в его же лагерь и поджечь осадную машину), Вильгельм Руфус был готов к высадке на континент.

@темы: William II

---

Вильгельм Руфус - кое-что об искусстве быть лидером

Гардероб короля – штука дорогостоящая, именно поэтому шитые золотом и драгоценными камнями робы были не личным имуществом короля, а собственностью королевства, как и различные украшения, у которых меняли оправы и огранки согласно веяниям моды, но которые хранились не в шкатулках королей, а в том же казначействе. Так что на эти предметы для создания престижного облика короля действительно тратились деньги из казны. Тем не менее, главной статьей расхода был не королевский гардероб, а масса мелких и крупных расходов на функционирование самой государственной системы, и средства эти обеспечивали налоги.



Мадам Арифметика инструктирует Пифагора и Боэция (1503)

В Англии того времени уже начали использовать знаменитый абак – разграфленную счетную доску, известную ещё с античных времен, но начавшую входить в употребление в Англии незадолго до Завоевания, около 1050-го года. Именно тогда Роберт Херефордский (Лотарингский) появился при английском дворе, хотя епископом он стал только в 1075-м, по ходатайству Вульфстана, хорошо знакомого с его математическими талантами. Говорят, что отгроханная им часовня в Херефорде, невиданная по форме в Англии, а в Европе считавшаяся уровнем, позволенным только архиепископам и императорам, была знаком осознания Робертом той ценности, которую он представлял своими уникальными таланами для королевства. Ведь именно он умел очень точно рассчитать стоимость любого проекта, будь то строительство крепости или военная операция.


Впрочем, Роберт Херефордский умел делать не только математические расчеты. Благодаря любви хрониста Уильяма из Малмсбери к «вкусным» деталям жизни королевства, сохранилась одна история об астрологических талантах епископа Роберта. А именно – о предсказании дня смерти епископа Линкольна Ремигиуса де Фекома.

Ремигиус был немалой величиной, потому что этот епископ приходился родней Вальтеру д’Энкуру, который, возможно, был женат на Матильде, дочери Завоевателя. Так это или не так, спорят рьяно, но на памятной таблице Ремигиуса Линкольнского значится, что он был родственником и Завоевателю, и Руфусу. А д’Энкуры, к слову, стали предками Ричарда Уорвика-Кингмейкера, что и его делает родичем Завоевателя и Руфуса. Но это к слову.

Вернемся к епископам. Ремигиус был инициатором переноса епископского престола из Дорчестера в Линкольн, но главной его головной болью было утверждение архиепископа Йоркского, Томаса из Байё, что вся область Линдси, включая Дорчестер и Линкольн, принадлежит архиепископу Йоркскому. Ну, пока суд да дело, Ремигиус выстроил в Линкольне кафедрал, и, как утверждают сразу три современных ему хрониста, заплатил Руфусу, чтобы тот приказал всем епископам явиться на освящение этого кафедрала, потому что такая полная явка эффективно утерла бы нос архиепископу Томасу. Только вот Роберт Херефордский в Линкольн не поехал. Вроде, звезды ему сказали, что епископ Ремигиус до церемонии не доживет. Ремигиус действительно не дотянул, и умер за два дня до освящения, которое по этой причине не состоялось.

Уильям из Малмсбери ехидно добавляет, что, вообще-то, состояние здоровья Ремигиуса предполагало, что епископ не дотянет до дня своего триумфа, но репутация Роберта Херефордского при дворе вознеслась до небес благодаря этому эффектному поступку. Впоследствии, преемник Ремигиуса заплатил Вильгельму Руфусу 3000 фунтов (Генри Хантингдонский утверждает, что 5000, а он знал нового епископа лично) для того, чтобы распря с архиепископом Томасом была решена в пользу Линкольна. Взятка? С точки зрения проигравшей стороны – несомненно. Но не с точки зрения королей, вмешивающихся в долгоиграющие диспуты по принципу «кто больше заплатит – тот и прав». Английская монархия была в этом смысле совсем не уникальна. Да и деньги, собственно, шли не в карман королям, а в казну королевства.

А деньги казне были нужны. Потому что магнаты королевства, одержимые идеей одной короны для Нормандии и Англии стали давить на Руфуса. Роберт, на которого они возлагали столько надежд, не справился. Он не смог стать лидером бунта против брата, не смог стать вождем нации. Зато вождем показал себя Вильгельм Руфус. Нужна ли ему была герцогская корона Нормандии? Нет. Но Роберт, вмешавшись в дела его королевства, не оставил Руфусу выбора. На такое вмешательство совершенно невозможно было отреагировать просто парой бранных слов. И королю пришлось заняться подготовкой вторжения в Нормандию. Деньги были нужны на наемников и на подкуп местных магнатов и прочих значительных людей. Впрочем, опять же, подобная практика тогда не считалась бесчестной. Напротив. Великий вождь должен был обладать глубоким карманом, безукоризненным послужным списком военных удач, и должен был выглядеть королем – быть великолепным и блестящим.

О том, что Руфус воевать умел и любил, в Нормандии и в Англии знали. Мало того, он был хорошим командиром для своих солдат, умевшим подставить в особо горячих местах под удар не своих, а наемников, на оплату риска которым никогда не скупился, умевшим найти для каждого слово поддержки, умевшего быть щедрым, экстравагантным, внушающим уверенность одним своим видом. При всем при этом он не был сорвиголовой, что говорит о том, что Руфус умел видеть весь проект целиком за каждым отдельным своим действитем.

Тем не менее, репутация лидера не является чем-то, завоеванным однажды и навсегда. Лидер должен уметь постоянно вести своих людей к новым целям, причем сулящим не просто славу, но и выгоду. Но задача ещё сложнее – это соблюдать баланс между своими отрядами и местным населением в дни мира. Чем занимаются праздные солдаты, которым, кроме тренировок, больше нечего делать? Не только пьянством и развратом, к сожалению, хотя и ими тоже. Хуже были грабежи, причем грабили военные не просто из любви к искусству, а ради конкретной прибыли. Всё, что им было не нужно, они просто продавали. Закрутить гайки? Но тогда начнется массовое перемещение отрядов в более благодатные в плане климата и комфорта страны, под руку более снисходительных лидеров. Позволить делать солдатам всё, что им заблагорассудится? Но тогда начнется возмущение среди местного населения.

Руфусу, каким-то образом, на протяжение всего царствования, удавалось поддерживать определенный баланс между крайностями. Иногда даже путем распространения невнятных слухов о скором походе в Ирландию или даже Францию. Но это было уже позже. А пока всё подталкивало его в сторону Нормандии.

Армия Руфуса была сравнительно небольшой, состоящей, по большей части, из кавалерии, оперирующей малыми отрядами. Ядром этой армии была familia regis, личная армия короля, состоящая из высокомобильных, в высшей степени тренированных представителей дворянства. Одни даже не нуждались в карманных деньгах – источником их благополучия были земли, данные им королём. Другие служили за договоренное вознаграждение. Третьи служили в надежде выбиться в высшую категорию, или обратить на себя внимание короля или кого-то из высокопоставленной знати, чтобы решить какие-либо спорные моменты в получении наследства, или вернуть потерянную по какой-то причине честь семьи.
Наиболее интересна вторая группа – те, кто служил за плату, «стипендиарии». Как правило, они были людьми из захудалых дворянчиков, у которых не было ничего своего, кроме экипировки рыцаря, и обучение которых качеством сильно уступало обучению, которое получили их более знатные или более богатые коллеги. Не все из них даже были рыцарями, а составляли отряды vavassors, лёгкой кавалерии.

В добавок к членам familia regis, король вербовал напрямую представителей «плебейской» прослойки – лучников (пеших и конных) и арбалетчиков. В мирные дни, эти люди занимались выполнением многочисленных административных работ. Теоретически - тех, которые можно было внести в категорию «потенциально опасных», но по тем временам, в эту категорию входило практически всё.

При необходимости, король нанимал перед крупными походами «солдат фортуны» - отряды наемников, как правило из Фландрии и Бретани, и, как правило, в непосредственной близости к месту готовящихся сражений. Потому что это было разумнее с точки зрения логистики, да и общего спокойствия – наемники всегда имели отвратительную репутацию среди мирного населения, стычки с которым приводили к потерям с обеих сторон, а какому королю такое понравится.

Помимо боевой армии, королю приходилось содержать армию подсобную – повара, плотники, минеры, кузнецы разных квалификаций, обозники, инженеры, немалое количество клерков и распорядителей всех мастей. Последние были особенно необходимы, чтобы приглядывать за проститутками, жонглерами и мародерами, сопровождающими любую армию. Вокруг армии также постоянно вилась туча жалобщиков и ходатаев, вдов и сирот, а также представителей различных монашеских орденов и поставщиков, действующих и потенциальных.

И все эти люди рассчитывали хоть на краткий, но личный контакт с королем, когда тот появлялся в расположении армии. И решительно никого нельзя было оттолкнуть.

@темы: William II

---

Evil Minds

Хотела написать, что ещё один сериал в коллекцию странных, но не уверена, есть ли у китайцев не странные детективы.

В общем, здесь, в 24-х сериях, попытались визуально показать, как случается и проявляется посттравматическое расстройство психики, и как выглядит восстановление. Вот буквально. Абсолютно каждый персонаж, каждое событие - нужный кусочек паззла. Да, придется не раздражаться от косяков то ли перевода, то ли сценария. Порфирию назовут вампиризмом, а описание амнезии будет описанием деменции. Но поскольку обе эти истории очень важны, то, возможно, болезням прилепили просто какое-то название, особо не парясь. Затянутости есть. И много говорят. Особенно главгерой, через монологи которого и идет рассуждение о добре и зле, тьме и свете, памяти и забвении. Зато серии 10-13 - это нечто по накалу. Да нет, там вообще не скучно смотреть, но в этих сериях есть кусочки совершенно чумовой постановки "Короля Лира". Хмм... Иногда я понимаю, когда Шекспира называют гением.

Ах, да. Главгерой у нас - гениальный профайлер. И второй сезон имеется, начала смотреть.

@темы: Дорамы

---

В рамках одного ф-моба

Вот здесь: pogladkota.diary.ru/p214761726.htm

Я думала, что у меня не так много кошкостей в доме, но оказалось...

компстол

кусочек полки

каминная часть печки

лучший друг человека

кровать

тайные котосвятилища

главный календарь

На самом деле, есть больше всякого, но это - основное. Выкладывайтесь, у кого что есть? Котики спасут мир!

@темы: "зверята"

---

Двенадцать месяцев

Январь

Январь. Наконец-то закончился. Почему-то тянулся и тянулся, хотя время у мня обычно летит.

Главное событие месяца - начало работы по компенсированной схеме. То есть, график обычный, но именно с клиентами-пациентами работа не должна превышать 2 часов 15 минут. С завидной регулярностью превышает, но все-таки не 4,5-5 часов, как раньше. Пациенты и мимонаблюдающие в фойе бабки сказали, что я снова стала самой собой в плане жизнерадостности. Возможно. Когда в голове не тикает секундомер, можно сосредоточиться на человеке, который перед тобой. Физически же ничего не изменилось к лучшему. Даже хуже стало, хотя казалось бы, что некуда. Передвижение происходит от стула до стула, и когда не надо играть на публику, периодически накатывает такой ужас, что хочется то ли громко завыть, то ли умереть. Безнадежность, бессилие, бесперспективность, если считать за перспективы изменения к лучшему. Самое смешное, что некоторые особо одаренные мне завидуют из-за снижения нагрузки. Хотя, с моего разрешения, всем было направлено на почту сообщение о причине - потеря трудоспособности на 2/5. На самом деле больше, но тогда уже стоял бы вопрос о частичной пенсии по нетрудоспособности, а к такой потере денег я как-то не готова.

Позитив месяца - Вильгельм Руфус, приятно было начать знакомство. Ну и в принципе бытовая сторона жизни. "Дома всё хорошо", как говориться, а это уже много. Ну и то, что продержалась без больничных. А продержалась потому, что мне одинаково больно и дома, и на работе.

Негатив месяца - новогодние поздравления, как ни смешно. Вернее, их отсутствие. Исключая Свету, с которой мы уже годы друг друга поздравляем, никто мне из тех, кому я отправляла открытки, не ответил тем же. Даже поблагодарил за открытку майлом только один человек. Чувство тем более неприятное, что я тут уже привыкла к обязательному обмену рождественскими открытками со всеми, с кем когда-то по какой-то причине обменялся адресами. Можно годами не видеться и не общаться, но рождественская открытка - это святое, "пока смерть не разлучит". Ну, на следующий сезон буду умнее. Тем приятнее было получить вчера от [J]Poglad Kota[/J] милый календарь с котом Саймоном и распечатанную открытку с моим котом

Странность месяца - оживление в жж по сравнению с дайри. Вот уж что воистину странно.

Февраль

Февраль. Вот этот месяц был и долгим, и коротким одновременно. Как-то невероятно много в него вместилось, но он таки быстро закончился. Главное воспоминание - давно забытый уже февральский холод. Бывали и более низкие температуры, до -28, но давно не было так, чтобы морозы разной степени тяжести стояли весь месяц.

Здоровье. Неожиданно - гораздо лучше. Болеть болит, но не так, чтобы головой об стенку колотиться хотелось. Сразу перешла на одну Бурану 400 в сутки. Хватает достаточно. Взяла привычку носить компрессионные гольфы ежедневно, и это могло сыграть свою роль, облегчив жизнь ахилловых сухожилий. В некотором минусе то, что компрессионные штучки приучают тело к тому, что его в разных местах подерживают, и без этой поддержки потом плохо. Но пока выхода нет, я не в состоянии ещё начать заниматься тренировками мышц.

Проект Года, о котором я не буду оповещать в деталях, продвинулся на две ступеньки. Следующая - в самом конце апреля. Это может быть лестница на персональную Голгофу, конечно, но в данном случае я выбираю между двумя Голгофами, на одной из которых я уже нахожусь, и мне здесь не нравится.

Депрессия. Кажется, не было никакой депрессии. Вообще. Было хроническое переутомление. Как только я перестала засыпать в любой момент и в любом положении, когда могла находиться в покое больше 5 минут, всё начало меняться. Внутренний настрой постоянно оптимистический, солнечный, мне свойственный. Иммунитет вернулся туда, куда ему и положено, на высоту Эвереста. Начало робко просыпаться желание что-то делать и вне рабочего времени. Теперь главное не кидаться на эти дела как оглашенной, я только начинаю оживать.

Работа. Из позитива - неожиданно хорошо сложившаяся работа с персоналом Саги, по оценке общего состояния наших пациентов, для ухода за которыми город купил услуги этого "отеля для престарелых". Подобные сводные оценки надо делать раз в полгода. Каждая медсестра - на своих пяток "подответственных". Проблема в том, что это надо делать помимо прочей работы, которой всегда слишком много. А там ещё и персонал постоянно меняется, не знаю причины. А каждая оценка - это 20 страниц с критериями. Тем не менее, они разобрались за месяц. Качество - разное. Иногда, и даже часто, видно неумение сопоставить диагнозы, лекарственные назначения и оценочные критерии. Ну не может человек с диагностированным Альцгаймером не иметь проблем в ближней и процедуральной памяти, и обладать независимым пониманием причинно-следственных связей. В идиота не всякий превратится, и большинство будут долго достаточно автономными в быту, но это уже другие критерии. Но у меня под рукой есть и больничные записи, и список препаратов, и, главное, время. Так что я могу дать более объективную картину на основании того, что у меня есть. И тыкать девочек в их ошибки я не буду, я им конфет куплю в знак благодарности)) В конце концов, главный негативный фактор нашей работы - это именно отсутствие позитивного фидбека. Все только претензии предъявлять помнят, но благодарить и хвалить забывают.

Что касается рутины, то здесь всё неоднозначно. Главное, что я ценю в новой начальнице - это её отсутствие в нашей жизни Раз в неделю мы собирается на заседание, где она вяло демонстрирует нам какие-то маловразумительные графики о том, как мы себя чувствуем на работе, но это можно пережить. И ещё у нее есть приятная привычка делать графики дежурств далеко вперед, что облегчает планирование жизни. Меня она пока оставила в покое, я её тоже не тереблю, потому что уменьшенная физическая нагрузка дает мне возможность отработать 5 дней, один день отдохнуть, и потом оттрубить ещё шестидневку. И не чувствовать себя после работы трупом не первой свежести.

Кстати, выяснилось, что я - дура, всё-таки. Очень хотелось помогать коллегам, пока мне наши распределители работ не сказали открытым текстом, что сознательность в моем положении неуместна. Если я буду добровольно пахать больше, чем мне положено, меня могу лишить компенсационной модели. Такие случаи периодически случаются (да, я не единственная сознательная дура). Но теперь я могу на просьбы взять несколько дополнительных обходов честно отвечать, что никак. Не то чтобы у меня объективно были силы работать "в поле" больше 3 часов.

И тут выходит на первый план проблема будущего. Объективно говоря, для меня эта работа всегда была слишком тяжелой физически. Мой оптимум - это 3,5 часа запланированной контактной работы. Что на практике означает около 4 часов обычно. Теоретически, я имею право продлять компенсационную модель. Но иметь право - это не значит получить согласие работодателя. В общем, до летних отпусков надо мне переговорить с начальницей всего нашего района. Может, она знает, куда меня можно воткнуть на более щадящий режим.

Дома. Всё хорошо. Ну, Фриландер, конечно - это Фриландер. Вдруг вывесил оранжевую картинку мотора. Мотор работает прекрасно. Но если вывесил - надо отвезти проверять. Может, он так на холод среагировал, а может и правда что-то там. Короче, если я пройду в мае техосмотр, надо будет серьезно думать о замене. А тут, помимо безрассудной любви к этому кабыздоху, есть ещё и финансовый момент. Но это - задача на май.

март

Март. В памяти не осталось ничего кроме лихорадочной работы с системой оценки общего состояния нашего подопечного контингента. Около сотни историй болезней и прочего. Закрыла почти все. Хотелось бы сказать, что через полгода с этой же бодягой будет легче, но не будет - больные умирают, переходят в отделения с уходом 24/7, приходят новые, состояние старых ухудшается. Вообще-то, я должна была проработать только больных, находящихся на контракте, состояние остальных должны оценивать их ответственные медсестры. Опять же, хотелось бы сказать, что у них не было времени. Но время было. Девочки много отсиживают, перегоняя воздух возмущениями несправедливостью графиков и нагрузки, и занимаются только уходом, не бюрократией. То есть, я делала чужую работу. Мне не сложно, но это неправильно. Они говорят, что не могут сосредоточиться, не могут мгновенно переключаться. Может быть. Я могу, я привыкла.

С начальницей картина прояснилась. Она таки дура, хотя бы в управленческом плане. Началась феерия с летними отпусками, которые она решила решать сама, и именно 3.04. Коллега из-за этого бзика может потерять 300 евро на разнице в стоимости авиабилета. Была хорошая скидка, но полная неясность, одобрит ли Инночка её отпуск. Блин... Мы не менее 6 лет составляли графики отпусков практически самостоятельно, научились решать сами и согласовывать друг с другом, без драм, проблем и ссор, а тут эта новая дурная метла.

Ещё были дикие морозы и открытое, по-летнему сухое шоссе. Плюс.

Усиливающееся ощущение тупика во всем. Инстинкт самосохранения орет до захлеба, а я не понимаю, что я могу сделать, чтобы остановить это движение. Убегаю в виртуал, в сериалы, старась не думать, жить от утра до ночи и как-то переживать 5-6 часов сна. Перетереть бы мысли и чувства с кем-то, выплакаться, напиться в дрезину, и осениться планом действий - но уже не с кем. Нет, со своим отражением в зеркале это не сработает, тут нужен живой человек, с несколько другим видением мира. И нет, муж, у которого видение мира реально другое, для такой цели тоже не подойдет. Друзья в реале остались в прошлом, виртуальные исчезли с горизонта, ибо там своя жизнь и свои проблемы. Скорее бы 25 апреля, в этот день многое решится. Или ничто не решится, что тоже может случиться.

Устала я от всего этого. Не знаю, как жить дальше, есть ли даже смысл жить дальше. Поняла, что люди убивают себя не от горя или проблем, а находясь в точке, когда умереть проще, чем вытаскивать себя из прижизненного вязкого лимбо. Слишком много для этого нужно усилий, а ресурса энергии нет. Потому что его сжирает неопределенное состояние отчаяния, которое поражает весь организм. Есть ли выход? Если найду - расскажу.

апрель

Апрель. Забегая вперед - ничего-то не решилось 25 апреля. Вообще ничего и нигде не решилось. Чем весь месяц занималась - без понятия. Наверное, смотрела бесконечные сериалы, писала и вкалывала. Всё. В начале апреля приложила новая причуда - дикое головокружение. Помощи не получила. Обследования не назначили. Диагнозом поставили "доброкачественное головокружение". Ох, "б**ди, сэр", чего там. Сидят с серьезными минами, что-то строчат в истории болезни, а на выхлопе кпд 0/0.

Подсуетилось, как всегда, Дорогое МРЗД, подсунув статейку о том, где болит, если куда-то отдает. Короче, всё оказалось очень просто. По совету, полученному в Ортоне, я ношу компрессионный пояс, поддерживающий спину. Разумеется, при этом сжимается и диафрагма. А если сжимается диафрагма, начинаются проблемы с дыханием. А от этого напрягаются мыщцы шеи, которые сдавливают сосуды. От чего, в свою очередь, случаются обмороки. Помните викторианских барышень, вечно грохающихся в обмороки? Это корсеты. Здесь то же самое. Только благодаря тому, что ношу я не корсет, а только эластичный пояс, проблема проявилась не сразу, а через полтора года.

Самое интересное, что информация и ощущения встретились во сне. Сплю очень мало, поэтому иногда отключаюсь днём. Ну вот, упала спать в дневной одежде, и пережила во сне всю палитру падения в обморок. Бесконечного, потому что стена, по которой я оседала, вообще не заканчивалась. А потом я проснулась, и всё встало на место.

Работа. Тетеря наша, которая боссиха, уходит в декрет. У нас будет четвертая начальница в течение года. Значит, снова всё объяснять, снова бороться за удобные дежурства. На фоне увеличения бригады на 5 человек и проблемной бригады, которую расформировывают. Эх, была бы в лучшем физическом состоянии - ушла бы работать в "Сагу". Там бассейн. Но там зарплаты меньше. Может, вообще поискать что-то другое? Лень. Но в этой работе уже почти достигнут предел терпения. За ним я пойду вразнос, с моим-то характером. Хотя есть ещё один вариант из этой же темы, но пока я не хочу о нем думать. Ну и всегда остается опция маневрирования.

После дискуссии на тему семейных ценностей на дайри почувствовала себя инопланетянкой. На трех страницах дискуссий - три комментатора, с которыми я на одной волне, остальные - как из параллельной вселенной. Постепенно стала почти молча читать ленту, и просто писать свое. Собственно, мои посты про Руфуса комментирует ровно один человек, так что если их и читают остальные, то тоже молча. Десять лет дайри были для меня домом, но и это закончилось. Или почти закончилось.

май

Май. Три недели отпуска. Лучше бы три месяца, конечно. Или три года. Чтобы именно оплачиваемых.

Главная тема месяца - жара. Я, всё-таки, не человек. Или не совсем человек. Бестия же. Все знакомые обвесились отеками, а вот мои куда-то испарились. Вообще, чувствую себя неплохо, но очень заметно, что после выходных я в первый рабочий день бодра и весела, а на второй уже обвал с болями и скованностью движений. Да и пофиг. Но такое чувство, что за первый же рабочий день вся польза трех недель отпуска испарилась.

Когда я попыталась ответить для себя на вопрос "от чего меня спасает болезнь" (этот анализ входил в тему перехода психосоматики в соматику), то ответ был ясен - от упахивания, болезнь оправдывает то, что я облегчаю свою физическую ношу.

Интересно то, что я с детства считала, что на мне пахать можно. Тогда мне это даже нравилось - роль взрослой и заботящейся при раздражительной и конфликтной матери. Кстати, хорошо, что работа отца предполагала его нахождение дома только пару месяцев в году, потому что с ним, как понимаю, конфликты могли начаться серьезные. Он уже по роду работы привык выносить решения, и не переносил противоречий. Маменька просто вовремя загнала его под каблук, и потом умело оттуда не выпускала. Как я теперь понимаю, личность моя бесила отца здорово уже тогда, когда я была в классе четвертом. Просто он, в отличие от маменьки, умел держать себя в руках. Ну и вообще, когда родитель присутствует в твоей жизни только изредка, он автоматически превращается в родителя-праздника. Особенно когда прибывает домой с мешком подарков. Но момент с ящиком Кока-Колы, из которого мне выделили только одну бутылку (всё остальное было для мамы, ей ведь корвалол запивать надо), я запомнила навсегда. И - возненавидела Кока-Колу. Нет, я тогда хорошо всё поняла о себе и родителях, и эпизод с этим ящиком был мелочью, деталью, но Кока-Колу я воспринимала потом только в виде "водка-кола", когда не видела бутылки.

В общем, в детстве мне никто не успел объяснить, что и у моих возможностей и сил есть границы. Ну и хорошо, я почти всю жизнь прожила в твердом убеждении, что могу абсолютно всё, и если не стала Властелином Вселенной, то только потому, что мне это не интересно. Ну и потом, объективно, я всегда очень быстро регенеровала после физических и душевных травм, и привыкла считать себя несокрушимой. А оказалось, что физически мои силы очень даже ограничены, и к тяжелым физическим нагрузкам моё тело не приспособлено. Я думала, что на этой работе окрепну. А в результате всё стало намного хуже.

Я тут помониторила себя, и пришла к выводу, что меня раздражает не нынешняя моя работа, а в принципе жизнь человека, находящегося на работе. С одной стороны, я стала относиться ко всем безумным инициативам ближнего и дальнего начальства через ха-ха и по методу итальянской забастовки, то есть молчаливым игнором. С другой стороны, эти инициативы затрахали меня морально. Ну, это когда начальством имитируется бурная деятельность, а на практике или ничего не происходит, или становится хуже. На время, конечно, потому что скоро все забудут и эту инициативу. А мне хочется реальных перемен. Но много шума из ничего я воспринимаю именно как дополнительную шумовую нагрузку, которая меня утомляет.

Если сравнить мое отношение к работе года четыре назад и сейчас, но изменения просто пугающие. На самом же деле, они закономерные. Поначалу у меня, под грузом ответственности конкретно, в буквальном смысле слова, за жизнь реальных людей сформировалась своего рода корона спасителя. Только не от сознания собственной важности, а от гиперответственности. Понадобилось время, чтобы убедить себя в том, что без меня никто не умрет, а если и умрет, то моя категория пациентов в любом случае находится в предмогильной стадии. Понадобилось время, чтобы убедить себя в том, что большая часть моих коллег тоже хочет пациентам добра, даже если их методы работы сильно отличаются от моих. Я научилась делегировать то, что делегировать надо.

Но в общем и целом, если я не получу на следующий год благословения той же модели работы, как в этом году, мне надо сворачивать свою рабочую деятельность, и переходить или на частичную, или на полную инвалидную пенсию. Следующий, 2019 год, мне тактически выгоднее ещё быть на работе 100%, потому что может так случиться, что мне понадобится изрядное количество больничных, но в 2020-м пора сворачиваться. Доходы-то упадут, но и расходы тоже.

июнь

Июнь. Прошла половина 2018 года. Кажется, ничего примечательного. Жара, потом немного дождей, переход в июль - в холодище.

Дайри опустели почти окончательно. Летом здесь всегда была тусовка где-то по углам, в своих мирах, но что-то мне кажется, что осенний кризис мы, на самом деле, не пережили. Очень травматично потерять связь с людьми, которых считала если и не друзьями, то хорошими знакомыми. А ведь меня предупреждали, что сетевая дружба - штука полностью иллюзорная.

Получила новый фотоаппарат. Выглядит сложно, придется разбираться всерьез. Инструкция приложена, но, вестимо, на японском. Забавно, что этот заказ совпал с проектом введения таможенных пошлин в России. В связи с этим какой-то чудак на жж пытался мне доказать, что из Евросоюза "китайское говно" никто не заказывает. Хотя мой комментарий был о том, что дорогие вещи есть смысл заказывать и с пошлиной, все равно останешься в плюсе. И успокоился только после того, как я вывалила на него статистику по странам Евросоюза, которые на Али пасутся ещё так.

Я приобрела привычку совершенно разваливаться в первый выходной. Чуть ли не по стеночке ползаю. Вроде же и не с чего. Раздражает, потому что много чего нужно сделать, а я не могу. Вообще. Тем более, что летом, где-то до середины августа, что-то делать просто проблемно, вечно впивается какая-нибудь кусучая дрянь во дворе. Поспела первая клубника (в открытом грунте). Очень сладкие и очень маленькие ягодки, сушь же была.

Что ещё? Настроение сегодня паршивейшее, хотя, на самом деле, в последнее время я обычно в настроении приподнятом. Похоже, полностью погодозависимость мне побороть так и не удалось.

июль-сентябрь

Июль, август и сентябрь прошли как бесконечное путешествие по Домам Боли, как у какого-то героя Желязны (Джека-из-Тени?). Надеюсь, хоть что-то я этим искупила.

Как ни странно, от всех этих встрясок я проснулась, наконец, и начала больше походить на живого человека. Исполнилось даже то, что я так много лет обещала себе на Новый год - начать уделять себе внимание, заботиться о себе настоящей. Да, большая часть моей жизни проходит в сети и даже не в моей эпохе, но у меня есть тело, и у меня есть дом. И я должна о них позаботиться. А из этого последовало неожиданное для меня решение. Я так много ещё хочу, мне так много ещё надо, что прикручивать горелку жизни на минимум мне ещё рано. Стало быть, надо работать и зарабатывать ещё долго-долго. Стало быть, я беру курс на свою полную реабилитацию физически. Я смогу. Я бросила курить, сильно похудела и буду худеть дальше, стала мазаться кремами и влюбилась во все те прелести, которые вижу на Алиэкспрессе. Шопинг действительно вытряхивает даже из такой депрессии, которая стала практически нормальным состоянием. В общем, я молодец!

@темы: Досье

---

Вильгельм Руфус - кое-что о "раздаче слонов"

Принц-епископ Дарема Вильгельм де Сен-Кале мог быть сутягой, но в своей епархии он, всё-таки, кое-что делал. Например, усердно заменял в церковной администрации мирян на монахов. Поэтому высылка принца-епископа в Нормандию всерьез обеспокоила монашеское сообщество Дарема. А приором монастыря тогда был некий Торгот – как можно судить уже по имени, человек не самой обычной судьбы. В принципе, на ход событий в королевстве этот Торгот никакого влияния не оказал, но представления следующих поколений о периоде правления Вильгельма Руфуса сложились, во многом, согласно оценкам этого человека.



епископ Вульфстан

Он был родом из королевства Линдси, которое во времена нашествий викингов служило им оплотом, и входило в область Данелага. В 1066 году, Линкольншир послал к Завоевателю заложников своей кооперации с норманнами, и Торгот был в их числе. Но каким-то образом он ухитрился из-под стражи сбежать (очевидно, просто подкупил стражников), и договориться с норвежскими торговцами, чтобы они вывезли его в Норвегию. А в Норвегии Торгот сразу же появился при дворе короля Олафа. Всё это говорит о том, что происхождение Торгота было достаточно высоким, и что языкового барьера с норвежцами у него не было. Более того, торговцы хорошо постарались, чтобы Торгота не нашли во время обыска корабля, замаскировав его под члена команды.

Тем не менее, через несколько лет он в Англию вернулся, хотя непонятно, в качестве кого, под каким именем, и с какой целью. Но корабль, на котором он был, был разбит морским штормом, и Торгот оказался в ситуации, в которой монашеская карьера показалась ему единственным выходом. Уже к моменту, когда его послали заложником, Торгот имел какое-то отношение к церкви, хотя монахом и не был, так что местную церковную «кухню» он, несомненно, знал. И лет эдак за десять прошел путь от простого монаха до приора. Современники Торгота характеризовали его как «смекалистого человека», способного хорошо распоряжаться имеющимися под рукой средствами, чтобы добиться желаемого результата.

О Торготе больше известно как об исповеднике супруги Генри I и биографе её матери, а вот встреча с Вильгельмом Руфусом почему-то везде замалчивается, хотя она была любопытной. Любопытной в том смысле, что Руфус встал, когда Торгот прибыл его повидать и поговорить о судьбе Дарема. Более того, король щедро одарил именно этот монастырь, и пообещал защиту епархии в отсутствии принца-епископа. К слову, де Сен-Кале отсутствовал в Дареме следующие три года, так что можно предположить, что его права и обязанности были переданы Торготу, и именно поэтому новый епископ не был назначен Руфусом.

Остался ли приор благодарен за прием и защиту? Кажется, нет, потому что есть мнение, что именно он писал под именем Симеона Даремского. То есть, отчет под названием «Несправедливый харрасмент епископа Вильгельма» был написан именно им. И вряд ли по причиме личной неприязни. Просто «смекалистый человек» всегда знает, для чего он берет в руки перо. Ну а мы всегда должны помнить, что любой средневековый хронист брал в руки перо не просто так.

Что касается награждения верных, которое ожидается от короля после победы над бунтом или заговором, то они осуществились из владений короны. Вильгельм де Варренн стал графом Сюррея, получил четыре крупных манора, ранее принадлежавших королеве Эдит, и большой королевский манор в Вэйкфилде. Хью Авраншский, граф Честера, был награжден землями из числа конфискованных (в данном случае, это были земли короля Гаральда Годвинсона). Для Генри Бьюмонта создали графство Уорвик, состоявшее, по большей части, из земель брата Генри, Роберта де Мёлана, которого король «убедил» эти земли сдать короне в обмен на другие владения, расположенные менее компактно. Старый Роджер де Бьюмонт активно участвовал в переговорах, так что можно предположить, что Роберт, которому, как старшему сыну, должны были отойти наследственные земли в Нормандии, материально обижен не был. Только, похоже, всё-таки был, потому что в дальнейшем он сыграл свою роль в злополучнои «охотничьем инциденте», приведшем к смерти Руфуса.

Что касается дел семейных, то известно, что герцог Роберт (Куртгёз) должен был высадиться с армией 7 июля 1088 года, но взятие Певенси изменило ход его намерений. А младшенький, Генри, приехал сразу после взятия Рочестера, и заявил Руфусу, что он, как младший брат, имеет права на земли их матери. Ордерик пишет, что Руфус эти земли брату отдал (обычай наследования младшим сыном земельного имущества матери действительно существовал, хотя обычно это имущество передавалось по женской линии), но стоило Генри вернуться в Нормандию, как он был арестован там старшим братом, Робертом, за принесение вассальной присяги Вильгельму Руфусу. А сам Руфус, обозрев проблему, просто отдал эти земли Роберту Фиц-Хэмону (Фиц-Хаймо), сыну шерифа Кента.

Эмма Мэйсон видит проблему этого утверждения Ордерика в том, что нет никаких документальных подтверждений, что Генри вобще когда-то получил из рук брата земли их матери. Она пишет о том, что поведение братца Генри явно показало Руфусу, что тому совершенно всё равно, кто будет сидеть на троне Англии, а за это не награждают. Возможно. Но если посмотреть на карту Англии, то нельзя не обратить внимание, что Глостершир, где располагались земли Матильды Фландрской, находится на границе с Уэльсом, как и Чешир (в те времена это было графство Частер). То есть, там по определению нужен был владелец, уже доказавший свои способности по обороне страны, и безусловно преданный Руфусу. Фиц-Хэмон был тем, кто помешал норманнам высадиться на побережье в помощь заговорщикам, это именно он занимался организацией охраны пролива.

Так что у братца Генри не было шансов именно на Глостершир и именно в тот период. Тем не менее, перераспределение земель Бьюмонтов показывает, что компромисс был возможен. Вряд ли братцу Генри было важно, с каких именно земель к нему стекаются деньги. Так что весь этот эпизод выглядит странно. Уж не были ли завещанные Генри отцом золотые как раз компенсацией его материнского наследства? А может быть и так, что Руфус просто на дух не переносил младшего брата, и не хотел видеть его самодовольную физиономию в непосредственной близости. Только вот незаконное лишение наследства совсем не укладывается в его обычную схему поведения.

На место высланного в Нормандию де Сен-Кале как-то сам по себе выдвинулся великолепный Ранульф Фламбард. Собственно, ещё в предыдущее царствование Фламбард смело брал на себя ответственность по сбору налогов и военных податей для короля, став человеком которого все любили ненавидеть, как выражаются хронисты. Это Фламбард собрал команду, состоявшую из шерифа Кента Хэмона, его сына Роберта Фиц-Хэмона, шерифа Вустершира Юрса де Абертота, Роджера Бигода, магната из Восточной Англии, и сенешаля Эдо Дапифера, которую потом назовут первым английским казначейством. Это были проверенные люди, которые в будущем будут управлять королевством в периоды отсутствия Руфуса в Англии. Разве что фигура Бигода выглядит в этой группе странно, ведь он участвовал в заговоре против Руфуса. Тем не менее, они с королем помирились ещё в процессе наведения Руфусом порядка, что подтверждает правильность некровожадной политики короля к участникам восстания.

К слову сказать, именно Фламбарда и его группу хронисты потом обвинят в том, что они ввели в моду экстравагантные и дорогие одеяния, которые остались в памяти потомков как особый знак правления Руфуса. Надо сказать, что англосаксы, представленные во времена правления Руфуса престарелым Вульфстаном Вустерским, одевались настолько без апломба, что однажды епископ Кутанса даже попытался пристыдить коллегу. Вульфстан отшутился, но история осталась жить в летописях. Уильям из Малмсбери даже приводит анекдот типа тех, которые ходили в 1990-х про «новых русских». Вроде, однажды король спросил у своего пажа, сколько стоят туфли, которые он ему подает, и паж ответил, что три шиллинга. Король его обругал, и послал купить туфли стоимостью не менее марки серебром. Паж ухватил первое, что попалось, а попались ему более дешевые туфли чем первые, и подал их королю, на что король отреагировал словами, что «вот эти туфли королю подходят».

Анекдот анекдотом, но Руфусу действительно было свойственно выбирать самое лучшее, будь то наемники или строительные проекты. Разумеется, того же принципа он придерживался и в отношении своих нарядов, и вряд ли его можно было одурачить в вопросах качества.

@темы: William II

---

Вильгельм Руфус - "клянусь ликом Лукки!"

Разгадка некровожадности короля по отношению к участникам заговора и восстания 1088 года в том, что Руфус совершенно искренне любил своего отца и восхищался им. И восхищался его соратниками, которые совершили грандиозное. Большинство соратников отца стали впоследствии и его соратниками тоже, когда он стал воевать в битвах Завоевателя. Он абсолютно точно понимал причины, по которым очень многие присоединились к заговору и бунту. Показательно, что Вильгельм Руфус никогда даже не поднимал в этой истории такой принципиальный момент, как regicide – убийство коронованного короля, которое было целью заговора. Как показала жизнь – напрасно, но для него было важнее выиграть лояльность, чем покарать за дерзость. И вот в этом Руфус не ошибся, практически все помилованные впоследствии служили ему верно.



изображение Вильгельма де Сен-Кале

Во-вторых, уже во время осады Рочестера высокопоставленные бунтовщики вне крепости стали каяться, с готовностью выражая желание заплатить за свой проступок любой штраф. Здесь выгода была даже двойной: и деньги, и выражение покорности. С деньгами, впрочем, Руфус не мелочился. Де Клеру и Бигоду из Тонбриджа он, например, велел направить средства в Рочестерский кафедрал. Для себя он выгоды не искал, а вот как-то выправить последствия восстания за счет самих восставших посчитал только справедливым.

Тех, кто не стал Руфусу служить, или в чьей лояльности у него были большие сомнения, он просто выпнул вместе с Одо в Нормандию. Большая же часть бывших заговорщиков просто потихонечку и без шума вернулась на те позиции, с которых начала бузить, и король сделал вид, что всё идет как надо.

Единственным человеком, которому Руфус ничего не собирался прощать, был де Сен-Кале, бывший друг семьи и бывший советник, принц-епископ Дарема и человек то ли не наделенный чувством умеренности, то ли не менее наглый, чем епископ Одо. Представьте, что он накатал королю жалобу на шерифа Йоркшира, который стал выполнять приказ короля и приватизировать епископовы недвижимости. Потому что формального осуждения в адрес де Сен-Кале вынесено не было, было только распоряжение короля. Епископ также утверждал, что он не предавал короля и никак не раскрывал никому государственных секретов, но, напротив, информировал суверена обо всех опасностях письмами и через посредников. Этим он пытался оправдать свою деятельность по грабежам в Нортумберленде, выставляя их так, что они-де были направлены против Мовбрея, хотя, на самом деле, грабежи и разорение местного населения были просто грабежами и разорением. А насчет писем прелат врал. Письма-то были, и в количестве, но в них де Сен-Кале писал только о том, что он ничего плохого не сделал.

Вообще, де Сен-Кале изначально пытался протестовать против суда над своей персоной, ссылаясь на то, что епископ королю не подсуден, но Руфус ответил, что он и не судит епископа. Он судит главного советника своего королевства, оставившего свой пост и бежавшего в самый опасный момент. Вся процедура суда, начавшегося 2 ноября 1088 года, была достаточно шумной. Де Сен-Кале всё время пытался вывернуть любое обвинение в свой адрес на «я вам не подсуден», а оба архиепископа упорно пытались вернуть обсуждение в его русло, пресекая дебаты по вопросу, должен ли дело епископа разбирать канонический или светский суд. Бароны, присутствующие при разбирательстве, периодически теряли терпение и начинали выкрикивать всякие неприятные вещи в адрес епископа.

Убедившись в том, что никакие выверты ему не помогут, де Сен-Кале выложил свою козырную карту: он обращается с жалобой на короля к папе. Неплохая попытка превратиться из обвиняемого в обвиняющего. И вот тогда Руфус произнес знаменитую фразу: «By the Face of Lucca, you will never get out of my hands until I have your castle!». Я видела утверждения, что Руфус сказал не Лукка, а Локи, но, учитывая обстоятельства, при которых фраза была произнесена (куча епископов, два архиепископа и враждебный принц-епископ, собирающийся обвинить короля перед папой), придется от этой красивой легенды о короле-язычнике отказаться. Жаль, конечно, но в фактический контекст упоминание Локи просто не укладывается. Хотя откуда у этой легенды растут ноги – понятно. Из применения угрозы Nithing.

Здесь необходимо сделать маленькое отступление, чтобы пояснить, о чьем таком лице идет речь, что им можно клясться. На самом деле, Holy Face of Lucca – это не лицо, это деревянный крузификс (распятие), о котором есть много легенд (en.wikipedia.org/wiki/Holy_Face_of_Lucca). И как раз появление этого крузификса в кафедрале Лукки связывают с епископом Ансельмо ди Бажжио, освятившего кафедрал в 1070 году. Это было большим событием, и логично предположить, что выражение «клянусь святым ликом Лукки» стало ходовым и модным несколько позже этого. А лик крузификса, по легенде, вырезал сам ангел, пока резчик спал. Отсюда «святой лик». Не имеющий никакого отношения к Локи.





На самом деле, Руфус вовсе не потерял самообладание, он подал знак и задал направление обсуждению. Ланфранк намек понял, и заявил, что отказ де Сен-Кале передать королю крепость отнимает у него те права на неприкосновеность, которые дает охранная грамота короля. Тут уже заволновались те, кто вел с епископом переговоры об условиях выдачи охранной грамоты – Алан Ричмондский, Одо Шампанский и Роджер из Пуату. В конце концов, это они выступали гарантами в изначальных переговорах с де Сен-Кале. И если бы король отозвал охранную грамоту, пострадала бы их честь и весомость их обещаний. Ланфранк возразил, что их честь не пострадает, ибо сам король отменит охранную грамоту из-за скандального поведения епископа, не только не желающего признать свою вину, но и нагло вызывающего короля в качестве ответчика перед папой.

В качестве компромисса, де Сен-Кале было предложено отправиться в изгнание в Нормандию, но он должен был гарантировать, что герцог Роберт не наложит лапу на корабли и сопровождение епископа. Руфус снова помянул лик Лукки, и уверенно сказал, что епископ не отправится никуда, пока не передаст ему Дарем и не гарантирует возврат кораблей. Де Сен-Кале был вынужден, в конце концов, согласиться, но потребовал, чтобы в договоре было отмечено, что он соглашается под давлением, что, собственно, делало весь договор недействительным. Тем не менее, Дарем был передан короне 14 ноября 1088 года, и король пообещал выдать охранную грамоту за своей печатью, что епископ и его люди могут отправиться из королевства прочь без преследований. Тем не менее, эту грамоту он получил бы только после того, как ответил бы за все прегрешения своих людей, которые те натворили в его отсутствие. Только публичные мольбы трёх вышеупомянутых графов помогли епископу не свести близкое знакомство с какой-нибудь местной каталжкой в Солсбери, где проходил суд, а благополучно убраться из Англии.

Конечно же Руфус прекрасно понимал, что его бывший советник и друг не был заговорщиком в прямом смысле слова. Этот советник и друг просто оказался предателем короля и королевства, кинувшись расширять под шумок восстания свои владения. Да, если бы он остался при короле, его земли подверглись бы нападениям де Мовбрея, а у него были обязанности перед теми, кто на этих землях жил. Но в таком случае было бы достаточно отдать распоряжения гарнизону крепости, а не трусливо сбегать со своего поста.

Более того, простое раскаяние в этом недостойном поступке помогло бы де Сен-Кале сохранить лицо и остаться более или менее там, где он и был – в Дареме, хотя роль главного советника короля он и потерял бы. Но епископ предпочел показать не лучшие свои качества, переводя стрелки то на администраторов королевства, то вообще на самого короля. И самым некрасивым поступком было то, что он своим поведением вынудил поручителей защищать его, защищая свою честь. Допустим, графы просто не могла предугадать, на какие выверты способен тренированный ум де Сен-Кале, но они прекрасно поняли, что их подставили.

Неожиданным последствием поведения де Сен-Кале оказалось то, что оно очень усилило тенденцию в сторону независимости английской церкви, которые уже раньше были в агенде Ланфранка. Дело в том, что высланный епископ всё-таки отправил письмо папе. И Урбан II написал королю Вильгельму Руфусу письмо с просьбой восстановить де Сен-Кале в его правах. Но любая уступка в этом вопросе выглядела бы проигрышем королевского авторитета, и никто в Англии не желал, чтобы римская курия была у них большим королем, чем сам король.

Англосаксонские хроники называют де Сен-Кале просто-напросто Иудой. А вот загадочный церковный манускрипт, описывающий перепетии суда, носит многоговорящее название De iniusta uexacione Willelmi episcopi primi (The unjust harassment of the first Bishop William). Не вполне понятно, относится ли это манускрипт к первой части двенадцатого столетия или ко второй, пусть об этом спорят профессиональные историки, часть которых «чувствует», что к первой, а часть – что ко второй, плюс вступление и заключение написаны не тем человеком, который писал сам текст. В любом случае, название говорит за себя, и написан этот манускрипт был не ранее 1109 года. Скорее всего – Симеоном Даремским, у которого были свои причины обозвать этот детальный отчет «Несправедливым харрасментом епископа Вильгельма».

Ещё один камень в фундаменте сооружения паршивой репутации Вильгельма Руфуса. Кто там полез бы углубляться в дебри монашеской латыни – заголовка вполне хватило для создания мнения.

@темы: William II

---

Высокая мода такая высокая... совсем высокая

Отсюда: zazerkaliya.livejournal.com/322330.html Комменты забавные там.

@темы: "веселая бредь"

---

18 карат!!!

Не хухры-мухры, а музей Гуггенхайма: tanjand.livejournal.com/2323109.html

@темы: "веселая бредь"

---

Вильгельм Руфус - казнитьнельзяпомиловать

Огромную ошибку восставшие совершили, когда Роджер де Лэси, соединившись с Бернардом Ньюмарше, Ральфом Мортимером и какими-то людьми Монтгомери, оставшегося верным королю, решили напасть на Вустер. Но в Вустере в епископах ходил англосакс, Вульфстан, так что население само прибежало к нему с мольбами разрешить задать потивникам как следует. Епископ разрешил, хотя стратегически решение было опасным. Его силы были намного меньше сил противника, но англосаксы решили не обороняться, а наступать.




Почему-то для баронов-норманнов это оказалось неожиданным, и какой-то идиот из их рядов распорядился поджечь поля. И тут 80-летний епископ, который пошел вместе с войском на врага, зычным голосом провозгласил анафему нападающим. Он уже был в бешенстве за разорение баронами Херефорда, чей епископ, Роберт Лотарингский (математик и астроном), был его личным другом. Да тут ещё ветер понес дым и искры прямехонько на нападающих. В общем, войско баронов побежало. И, пожалуй, именно пример Вульфстана заставил прочих епископов срочно мобилизовать войска и начать сгонять мятежников в кучу, в направлении Певенси, чтобы впоследствии быстро с ними покончить.

А у Руфуса эти действия воинственных прелатов развязали руки для преследования Одо, который, несомненно, был центром восстания. За два дня осады, король взял крепость Тонбридж, где сидел комендантом Жильбер Фиц-Ричард де Клер, принял от него присягу, заключил под стражу за преступления против мирного населения, и отправился в Рочестер, где базировались не только епископ Одо, но и Эсташ Булонский-младший, и Роберт Беллем. Одо, впрочем, тут же решил сбежать, с небольшим сопровождением, в сильнейшую крепость Певенси, принадлежащую его брату. Он считал, что пока Руфус будет осаждать Рочестер, его и Роберта освободят силы герцога Нормандии.

Но Руфус вовсе не стал осаждать Рочестер, а двинул прямиком за Одо. Несомненно, потирая руки от удовольствия заняться тем, что делать умел и очень любил – строить осаждающие машины. Певенси был действительно мощной крепостью, так что осада заняла целых шесть недель – конец мая и почти весь июнь. Руфус предложил попавшему в плен Одо отправиться к побережью через Рочестер, сдать замок королевским представителям, и затем убраться в Нормандию, и никогда больше не возвращаться в Англию, если он, Руфус, его не призовет. Одо согласился.

Но если у Руфуса ещё оставались какие-то иллюзии по поводу дорогого родственничка, поведение Одо их быстро расстроило. Когда эскорт прибыл к Рочестеру, посланцы короля потребовали сдать замок от имени епископа. Но Одо при этом гримассничал так, что находящиеся на стенах сделали свои выводы. Эскорт они в замок впустили, но немедленно арестовали. Одо снова был свободен и снова в замке не самого мелкого калибра.

Наверное, Руфус был в ярости, хотя предложить Рочестеру сдачу в такой форме было, конечно, наглостью. Вполне возможно даже, что провокацией – ведь в этой истории с заговором заключительная точка должна была быть очень жирной и не допускающей продолжения повествования. В любом случае, король не только обратился к своим войскам с просьбой созвать в ряды королевской армии своих друзей и родственников, но и заявил, что отказавшихся от приглашения ждет Nithing. То есть, в скандинавском контексте, персональное проклятие. Звучит странно, но он, по-видимому, знал, что делал, потому что отказавшихся не было.

Для магнатов, бывших в королевской армии, ситуация с осадой Рочестера была нелегкой. У многих там были их товарищи по оружию и сыновья, для которых принцип «старший сын наследует всё» был очень важным.

Но Рочестер был обречен, конечно. Там собралось слишком много людей, там велись бои осаждающих против осажденных, и английское жаркое лето южного побережья довершило картину безнадежности. Да, Рочестер был отличной крепостью, в которую было нелегко войти. Но и выйти из неё осажденным было невозможно. Тем не менее, у Одо хватило наглости предложить сдачу на условиях возвращения осажденным всех их владений. «Да я вас всех перевешаю! - ответил Руфус. – Или ещё что-нибудь с вами сотворю».

Ожидаемо, к нему немедленно потянулись с мольбами родственники и свойственники осажденных. Король возразил, что хотя он и ценит помощь своих лояльных подданных, и понимает их нелегкую ситуацию, чрезмерное милосердие к предателям было бы несправедливостью к тем, кто остался верным – к ним самим. В конце концов, он не сделал решительно ничего, что могло бы спровоцировать заговор и восстание. Он выполнил все распоряжения отца, даже по отношению к Одо. И что он получил взамен? Заговор, войну, и смерть своих беззащитных, невинных подданных.

Мольбы, тем не менее, продолжались, вплоть до аргументов, что проявив милость к запертым в Рочестере, король мог обеспечить себе в будущем поддержку в Нормандии. Этот аргумент был, пожалуй, вполне здравым. Прямое вмешательство герцога Роберта в дела Англии просто требовало от Руфуса ответных действий, а такие действия требовали поддержки в Нормандии. К тому же, юные детки магнатов явно хотели помахать мечами, так что их воинственность предполагала их охотное участие в будущих кампаниях.

И Руфус дал себя уговорить. Он сдержанно пообещал, что участники восстания, находящиеся в Рочестере, не будут казнены или покалечены. Они могут покинуть крепость с охранной грамотой в руках и при оружии. Но король категорически отказывается восстановить заговорщиков в имущественных правах. Он прослыл бы глупцом, если бы пообещал.

Епископ Одо не смог не выпендриться даже в такой ситуации, и потребовал, чтобы в королевских войсках не звучали фанфары, когда ворота откроются и сдавшиеся начнут из них выходить (это было обычной практикой). «А вот это право я бы не продал даже за тысячу золотых марок», - рассмеялся Руфус, и ответил, что фанфарам – быть.

И фанфары были, и звучали громко. Но не громче выкриков танов-англосаксов: «Оборотни! Вздернуть оборотней! Великий король англичан, почему ты позволяешь уйти предателям в целости и сохранности?!». Интересно, предполагал ли Руфус такую реакцию. По идее, долже был, потому что предводитель англосаксовского восстания Вальтеоф, во времена Завоевателя, стал на голову короче после подавления восстания. Вполне естественно, что теперь англосаксы ожидали равного наказания для предателей-норманнов. К тому же, наказание было бы в соответствии с законом.

Но вряд ли эти крики были требованием действия. Во-первых, виселица была уделом низкорожденных, ведь благородного по рождению Вальтеофа именно обезглавили. Во-вторых, король уже выдал охранные грамоты, и вряд ли кто-то хотел всерьез, чтобы король нарушил данное им слово в таком принципиальном вопросе. Уж совершенно точно никто не ожидал от короля, что он повесит епископа. Конечно, при желании Руфус мог бы пойти по проторенной отцом и Ланфранком дорожке, и повелеть обезглавить Одо как графа Кента (да, титул был обоюдоострым мечом для его носителя). Но такого желания у него не было по многим причинам.

@темы: William II

---

Вильгельм Руфус - слишком умный король?

Возможно, некоторым гостям короля Вильгельма Руфуса было странно видеть снова в своих рядах епископа Одо. Как только распоряжение умирающего Завоевателя освободило этого неунывающего интригана из заключения в Нормандии, тот немедленно обеспечил себе возврат своих владений там, после чего пересек канал и получил обратно титул графа Кента из рук племянника. Нет, Руфуса не поразило слабоумие, когда он отдавал под контроль такому опасному родственнику стратегически важное южное побережье своего королевства. И да, он знал, что Одо сразу же обеспечил себе место советника при герцоге Роберте.



Но, похоже, он полностью унаследовал от отца невозмутимо спокойное отношение к неблагонадежным вельможам. Было ли это отношение следствием непоколебимой уверенности в своих силах, или отделением личных чувств от политики, или печальный факт, что благонадежных вельмож не существовало в природе – кто знает. Но фактом остается то, что епископ Одо снова был на коне в буквальном смысле слова. Вильгельм Руфус был уважительным сыном – если папенька распорядился, что Одо должен быть амнистирован, Одо был амнистирован. А остальное зависело только от него самого.

По какой-то своей странной логике, Одо решил, что он может быть одновременно советником не только у Роберта, но и у Руфуса. Тем не менее, место уже было занято Вильгельмом де Сен-Кале, принцем-епископом Дарема, которого нынешний король унаследовал от предыдущего. Как ни странно, Одо почувствовал себя уязвленным – в конце концов, он был членом королевской семьи, и ожидал, что племянник будет относиться к нему именно как к старшему родственнику, и будет слушать именно его наставления.

Обнаружив, что в Англии его перспективы, формально почетные, в плане влияния равняются нулю, Одо, возможно, и расстроился (что скорее выглядело в его случае как разозлился), но не растерялся. Он быстро нашел в Англии ту же группу баронов, с которой уже вел переговоры в Нормандии – тех, у кого владения были по обе стороны проливы. И речь не шла о захудалых барончиках, у которых в Нормандии остались опостывшая жена в полуразвалившемся «родовом гнезде». Если взять в качестве примера того же графа Нортумбрии, Роберта де Мовбрея, то его дядюшка ходил в епископах Кутанса. И этот дядюшка не поленился подхватиться на рождественский прием Руфуса, чтобы использовать планирующиеся на январь и февраль 1088 года заседания по основанию аббатства Сент-Мэри в Йорке. И всё только для того, чтобы доверительно побеседовать с Вильгельмом де Сен-Кале, который был реальной силой на севере Англии. Да и встретиться с племянником, графом Нортумбрии – что может быть естественнее.

Робер д’Э, старший сын и наследник графа д’Э, может, и не мог похвастаться размерами своего графства в Нормандии, но именно благодаря ему, в значительной степени, само завоевание Англии стало возможным – он дал Завоевателю флот в 60 кораблей! И Завоеватель не забыл этого участия, щедро наделив соратника замками и манорами в количестве не менее 70.

А вот что касается остальных участников восстания, то они тесно связаны отношениями друг с другом и с епископом Одо. Кто-то приходился кому-то родней, кто-то держал в Нормандии земли, принадлежавшие епископу Одо. Роберт, граф де Мортен, был родным братом Одо. Список можно продолжать до бесконечности, потому что легче сказать, кто из баронов-норманнов остался в 1088 году верен Вильгельму Руфусу (Алан Ричмонд, Роберт Ридланский, Хью Честерский, Генри Бьюмонт, Вильгельм Варенн и... архиепископ Йоркский Томас из Байё).

Именно размах заговора поддерживает моё личное впечатление, что ни личность Одо, ни качества Руфуса особой роли в нём не играли. Даже рассуждения о том, что бароны не могут быть вассалами двух сюзеренов, выглядят натянутыми именно в этом случае. Речь шла о гораздо большем, о принципиальном отношении к завоеванной территории. Похоже на то, что большинство баронов в 1088 году считали, что Англия должна стать просто провинцией Нормандии, управляющейся из Кана герцогом Нормандии, но никак не самостоятельным и независимым королевством. А герцогом Нормандии был Роберт, старший сын Завоевателя. То есть, ему и править новым «герцогством». А что же делать с коронованным королем странной провинции, вообразившей себя отдельным государством? Убить, разумеется.

Да-да, те же бароны, которые сидели при Завоевателе как мышь под метлой, теперь были готовы к убийству его сына. Не потому, что у них было что-то личное против именно Руфуса. Ордерик писал, что из двоих сыновей Завоевателя, Роберта просто-напросто сочли более управляемым и предсказуемым. Что интересно, в минус Руфусу было поставлено, помимо папашиного темперамента, «деликатное образование». Проще говоря, в глазах своих баронов Рыжий выглядел «шибко грамотным». Почему эти бароны не подняли вопрос ещё при жизни Завоевателя? Кто сказал, что не подняли. Демарш Одо, за который тот попал под арест, мог иметь причиной именно недовольство епископа решениями брата.

И я не думаю, что бароны просто боялись Завоевателя больше, чем Руфуса. Нет, для них Завоеватель был тем предводителем, который привел их к новым землям и новым богатствам – вождем, главной фигурой. Он дал им возможность стать магнатами, богатыми и влиятельными. При жизни Завоевателя, соотношение сил не изменилось бы до его глубокой старости, но уважение к вождю не переходит по наследству к его детям. Руфусу противостояли не те бароны, которых его отец привел в Англию. Руфусу противостояли магнаты, ищущие простейшего решения сложных вопросов, и вовсе не желающие сильного короля, который имел бы власть над ними, завоевавшими свой новый статус с оружием в руках.

Что характерно, сам Руфус, который был полностью в курсе происходящего, отлично понимал эмоции своих баронов. И смог выиграть на свою сторону Роджера Монтгомери. Он просто предложил Монтгомери логический паззл, по свидетельству Уильяма из Малмсбери.

Если бароны хотят больше земель и богатств, то почему бы им просто не обратиться к нему, своему королю. Ему не жалко, он даст. Да, собственно, и сама корона Англии ему постольку поскольку. Но если они полагают, что Завоеватель принял неправильное решение, сделав Англию независимым королевством, а его, Вильгельма Руфуса, королем, то этим они подвергают сомнению мудрость Завоевателя. То есть, мудрость человека, который сделал их магнатами. И если он, Руфус, недостоен быть королем, то они недостойны быть магнатами, не правда ли? Монтгомери принял решение остаться лояльным Руфусу.

Отличный пример для иллюстрации того, почему бароны сочли Вильгельма Руфуса слишком сложной штучкой для того, чтобы в его компании им было комфортно.

Явка баронов на королевский прием по случаю Пасхи была скудной, и начало беспорядков в Англии хронисты помещают на 16 апреля 1088 года. Ни одна летопись не перечисляет персонально, кто именно присоединился к восстанию, но Джон Вустерский описывает, как это выглядело. Мятежные бароны укрепили свои замки, и начали нападать из них на всех, с кем не имели договоренности.

Что сделал Руфус? Повел себя как король Англии, и обратился к своим подданным, к местному населению. Да, он пообещал им лучшие законы, чем они когда-либо имели, упразднение несправедливых налогов и пересмотр прав на охоту и рыбалку. Но, разумеется, никто не ожидал, что все обещания будут выполнены. Просто населению Англии было невероятно важно показать норманнам-победителям, что военная мощь англосаксов никуда не делась, и что они имеют право на административную независимость и своего короля, и вовсе не желают рассматриваться провинцией Нормандии.

Англосаксонские таны мгновенно мобилизовали армии, и вскоре у Руфуса было с кем призвать к порядку мятежников. Его положение укреплялось не только явной поддержкой местного населения и законностью его прав, но и военными талантами, в которых не сомневался ни он сам, ни его враги.

Стратегические решения Руфуса сильно облегчало то, что большая часть мятежников сгруппировалась вокруг Одо, на юго-востоке Англии. С одной стороны, эта локация могла позволить мятежникам обеспечить помощь с материка. И помощь даже была послана герцогом Робертом. Но, по какой-то загадочной причине, ни Роберт, ни Одо даже не предположили, что пролив охраняется! В деталях морское сражение не описывается, но Уильям из Малмсбери пишет, что несколько кораблей вторжения были потоплены, а остальные попытались сбежать, но не смогли поймать ветер. Он утверждает, что некоторые, не желая быть захваченными, просто утопились. Так это или нет – кто знает, но если так, то сделали это они совершенно напрасно.

Что касается других регионов, то там началась беспорядочная война всех против всех. Например, Генри Хантингдонский вызверился на епископа Кутанса за разорение Беркли, хотя на самом деле Беркли разграбил граф д’Э. Де Мовбрей раздраконил Бат, и осадил с дядюшкой Глостер, но Глостер отбился. Роджер Бигод разорял Восточную Англию, а Хью де Грандмеснил – Лестершир и Нортхемптоншир. Именно разоряли, сжигая всё на своем пути.

Если что-то в этом хаосе и стало неприятным сюрпризом для Вильгельма Руфуса, то это поведение его главного советника, Вильгельма де Сен-Кале. Какая муха укусила прелата – непонятно, но, скорее всего, это была «муха» по имени Одо. Не то чтобы принц-епископ Дарема напрямую восстал против короля, нет. Он просто втихую смылся в Дарем. Что ж, 12 мая Руфус издал распоряжение о конфискации земель де Сен-Кале за самовольную отлучку с рабочего места. Поведение советника, по-видимому, было не столько тактическим ударом для короля, сколько личным. Он полагал, что де Сен-Кале был не только советником, но и другом, которого он "унаследовал" от отца.

@темы: William II

---

О да!!!

Погадать

@темы: "нетягостная бредь"

---

Вильгельм Руфус - тяжела ты, королевская доля...

Вильгельм Руфус не питал иллюзий относительно своих братьев. Не говоря о том, что они в принципе были не друзьями, приходилось учитывать и те силы, которые, несомненно, будет толкать Роберта к открытому конфликту с Руфусом, используя все имеющиеся под рукой средства. Предупредить эти попытки было невозможно. Но возможно было сделать сделать две вещи – быстро и достойно короноваться, и увезти из Нормандии тех, кто мог быть использован для разжигания беспорядков в Англии. Оба этих действия будут впоследствии ставиться в вину Руфусу при создании негативного имиджа Красного Короля.



www.deviantart.com/tag/kingofengland


Тем не менее, достаточно вспомнить, как короновался Гаральд Годвинсон, которого прямо с совета сопроводили на коронацию в Вестминстерское аббатство. Так и хочется ядовито добавить «пока не сбежал», но Гаральд был ответственным человеком, и, разумеется, не позволил бы инстинкту самосохранения взять верх над обязанностью защищать королевство, в котором он, всё-таки, был subregulus. В случае Руфуса, быстрая коронация преследовала ту же цель: обеспечение стабильности. И то, что он, в первую очередь, занялся выполнением завещания отца, было ещё и знаком преемственности, что важно при создании династии.

В частности, Руфус раздал каждому кафедральному собору Англии от 10 до 6 марок золотом. Сумму решала представительность и важность каждого отдельного взятого кафедрала. Плюс, каждая церковь Англии получила 60 пенсов серебром. Каждый шир получил по 100 фунтов для раздачи бедным и нуждающимся. К слову сказать, по обычаю тех времен эти денежные суммы благотворительностью не считались. Все бенефицианты считали себя обязанными молиться за душу дарителя – Вильгельма Завоевателя в данном случае. Конечно, в церквях и кафедралах молитвы за души усопших были работой, назначающейся и проверяющейся. Что касается бедных, которые получили так необходимые им средства, то молитвы были, очевидно, делом совести каждого.

Руфус также заказал у некоего золотых дел мастера Отто роскошную гробницу для Завоевателя, щедро снабдив его золотом, серебром и драгоценными камнями. Знал ли он к тому времени обстоятельства похорон отца, или просто предполагал, как могли развиваться события, но Завоеватель получил, в конце концов, полагающееся ему посмертное величие.

Что касается освобожденных «политических заключенных», эрла Нортумбрии Моркара и Вульфнота Годвинсона, то Руфус привез обоих в Англию, в Винчестер, где оба были помещены под стражу в аббатство. Из этих двоих, Вульфнот был совершенно безобиден, но он вырос и жил среди норманнов, то есть была совершенно реальная опасность, что кто-то особо предприимчивый из окружения герцога Роберта начнет разжигать беспорядки в Англии от имени бедняжки Вульфнота. С другой стороны, Ульф, сын короля Гаральда Годвинсона, был совершенно спокойно оставлен Руфусом в Нормандии, и Роберт Куртгёз впоследствии даже сделал Ульфа рыцарем, так что может быть и так, что Вульфнот сам захотел последовать за Вильгельмом Руфусом, чтобы спокойно умереть на родине. Он совершенно точно не мог быть для норманнов в Англии опаснее, чем Ульф, который, всё-таки, был сыном коронованного короля. Или, как вариант, Руфус просто не смог дотянуться до Ульфа. Находиться под стражей вовсе не означало сидеть за решеткой, так что Ульф вполне мог быть в числе сопровождения Роберта во Франции на момент смерти Завоевателя. Впрочем, Ульф, насколько известно, никогда не использовался Робертом для политических игрищ (естественно!), а просто жил обычной жизнью рыцаря, и воевал вместе с Робертом в Крестовом походе.

Эрл Моркар, второй из захваченный Руфусом в Англию заключенных, безобидным человеком не был ни по каким критериям. Эрл Моркар был хроническим предателем. Это его Гаральд Годвинсон поставил править Нортумбрией, когда нортумбрийцы взвыли от правления Тостига и восстали. Более того, это Гаральд спас шкуру Моркара, вовремя кинувшись на север страны, чтобы спасти Йорк в 1066 году. Тем не менее, когда Гаральду тут же срочно понадобилось маршировать на юг, чтобы отбыть нападения там, Моркар и его брат, граф Мерсии, не только не присоединились со своими войсками к спасителю, но просочились за его спиной в Лондон, где предложили избрать королем одного из них, истинных англосаксов.

Затем Моркар снова примкнул к победителю, Вильгельму Завоевателю, но быстро обнаглел, и, покинув двор короля в Нормандии, примкнули в 1067 году к восстанию в пользу Эдгара Этелинга. В их компании был и эрл Берниции, Госпатрик. Почему именно Госпатрик оказался в этой компании, сказать сложно. Берницию он у Завоевателя, собственно, просто купил, потому что сбытия там начали развиваться так: некий Освульф убил некоего Коспинга, которого пять недель назад посадил править Берницией Завоеватель, а через полгода кто-то убил самого Освульфа, и вот тогда Госпатрик появился перед Завоевателем с мешком денег, так сказать. Скорее всего, Госпатрику просто пришлось примкнуть к восстанию, которое, впрочем быстро сдулось. И Моркар, вовремя унюхавший ветер перемен, тут же переметнулся снова к норманнам.

У Вильгельма Завоевателя по отношению к англосаксам была интересная политика. Главные фигуры, типа Моркара и Стиганта, он просто предпочитал держать поближе к себе, и к управлению королевством на среднем и исполнительном уровнях было привлечено много выходцев из англосаксонской среды. Его терпение по отношению к Моркару закончилось только в 1071 году, когда тот тайно покинул Нормандию и снова начал сеять смуту в Англии. Когда эрл снова сдался королю, Вильгельм поручил Роджеру де Бьюмонту взять его под стражу в один из своих замков. Разумеется, Моркара Руфус на вольном выгуле оставить просто не мог, это было бы глупостью.

А вот участвующий в том же востании тан Сивард был спокойно оставлен Руфусом в Нормандии, хотя этот-то даже присоединился к датчанам против Завоевателя в свое время. Но тут интересно то, что Сивард не собирался возвращаться в Англию – его следы ведут аж в Константинополь, в варяжскую гвардию византийского императора. В Англии ему делать было решительно нечего, все его владения (а он был 21-м в списке крупных землевладельцев на момент смерти Эдварда Исповедника) были переданы Генри де Феррьеру, а тратить остаток жизни на бессмысленные попытки отбить своё Сивард, по-видимому, не собирался.

Следующей задачей Руфуса был выпуск монет своего царствования. Британский музей идентифицирует следующую монету как выпущенную в 1087 году в Абергаванни:

finds.org.uk/counties/nottinghamshire/tag/willi...: Penny of William Rufus 'PAXS' type, issued 1087-late 1080s Penny of William Rufus 'PAXS' type, issued 1087-late 1080s

Не менее важной была и печать короля:



yeomenoftheguard.com/greatseals.htm

Собственно, без монет царствующего правителя и его печати, правительство нормально функционировать просто не могло. И Руфус хоть и мог выбрать для своих монет меч вместо скипетра (он выкупил отцовские регалии у монастыря намного позже, и да, монастырь потребовал плату за то, что ему отдавалось, вообще-то, просто на хранение), но не мог избежать того, что составляло саму сущность правления: кипы, ворохи прошений и требований, которые, конечно, могли рассматривать придворные клерки, но которые утверждать и подтверждать печатью должен был сам король.

Например, земельные владения. В обычае того времени было просить подтверждений своих прав на земли у каждого нового правителя. С одной стороны, такие подтверждения были платными, то есть, обеспечивали приток денег в государственную кассу. С другой стороны, Руфус просто не знал все города и веси и землевладельцев Англии так же назубок, как знал эти категории в Нормандии. То есть, не раз и не два ему приходилось консультироваться у Ланфранка, который и в Англии был дольше, и имел в подчинении все монастыри в стране, где знали всё и обо всех.

Что ещё более ценно, Ланфранк уже пережил все страдания иммигранта в страну, язык которой был ему неизвестен, обычаи которой казались ему варварскими (в Нормандии от рабства отказались уже в 990-х, а в Англии оно продолжало быть обычной практикой, пока норманны не упразднили категорию рабов, и не заменили её отношениями батраков и феодалов), и законы которой существовали, по большей части, в виде нарративных расказов о прецедентах.

К 1087 году, Англия управлялась на трех языках. Между собой норманны общались на родном языке, и решения принимались на нем же. Потом эти решения записывались на латыни, которая и стала языком государственных документов. Со временем, монастырских писцов стали квалифицировать на переводах с латыни на англосаксонский, чтобы важные распоряжения были максимально понятны населению страны. В этих переводах, тем не менее, не так уж редко содержатся пассажи, по сути не имеющие смысла. То есть, косяки перевода при отсутствии редактора.

И, пожалуй, главным способом обеспечить возможность разных групп населения общаться между собой, были перекрестные браки, которым сам Завоеватель придавал большое значение, и которые пропагандировал среди своих холостых соратников. Хотя... не только среди холостых. Не все жены последовали за своими мужьями в новое королевство. И случаев, в которых норманн окончательно разрывал все связи со старой родиной, чтобы начать совсем новую жизнь в новой стране, было множество.

Сам Вильгельм Руфус, которой стал появляться в английских распоряжениях своего отца только в 1080-х, вряд ли успел к 1087 году заговорить на англосаксонском как на родном, хотя можно не сомневаться, что внутри самого дворца и в администрации люди говорили на смеси франко-нормандского и англосаксонского (иммигранты меня поймут). К тому же, есть некоторая вероятность, что Ланфранк нагрузил своего ученичка изучением языка страны, которой ему придется править. Но, к сожалению, информации о том, на скольких языках говорил Руфус, не осталось. Осталось замечание о спотыкании на словах в эмоциональные моменты, что тоже может быть результатом того, что человек пользуется в быту сразу несколькими языками. Опять же, иммигранты, имеющие взрывной темперамент, меня поймут.

Поскольку на по-военному быстрой коронации Руфуса не могли присутствовать все важные персоны его королевства, особое значение приобрел прием на Рождество 1087 года. Приемы на Рождество, Пасху и Троицу были тогда формальными, очень тожественными, имеющими цель показать могущество короля его подданным, и провести границу между christus domini, назначенного через церемонию коронации самим Богом быть господином для своих подданных, и всеми прочими, какими бы могущественными и богатыми они ни были. То, что король сидел в лучших и самых дорогих одеяниях (которые, к слову, были собственностью короны) и самых дорогих украшениях, было не только способом подавить прочих своим величием, но и выказать им этим величием уважение – король должен выглядеть королем до кончика ногтей, чтобы его таковым воспринимали.

Мало того, король сидел на возвышении и отдельно от прочих смертных, да ещё и церковный хор пел laudes regiae: «Christ conquers, Christ rules, Christ reigns».

Да, после церемонного приема и во все более будние дни года, те же придворные и гости видели своего короля человеком. И да, они нередко замышляли против своего короля. Но когда король сидел как депутат Бога на земле, они его таким и воспринимали. Недаром на время торжественного приема шутов допускать перестали. Был один неприятный момент, ещё при Завоевателе, когда шут вдруг начал кричал «‘Behold I see God! Behold I see God!», а окружающие не знали, как руагировать. Шуткам королевского шута положено смеяться, но сама ситуация выглядела совершенно не смешной. Выход нашел арихиепископ Ланфранк, приказавших гвардии вывести наглеца прочь, и отстегать как следует плетками.

@темы: William II

---

The Three Heroes and Five Gallants

Рыдаю от восторга Нет, я только включила, и понятия не имею даже о сюжете, потому что половину первой серии происходит сплошное ногомахание и полеты, но красотень необыкновенная! Вот этот тип в красном о законах гравитации и не подозревает, например. Побеждает армии разбойников даже не помяв одеяний и не обнажая меча, собственно. Надеюсь, ничем глубокомысленным не испортят...

@темы: Дорамы

---

"Сделайте мне красиво"

Очередное чудо по стилю, на этот раз без золотых унитазов, к моему разочарованию. Но советы о гипсовых головах всяких там Вольтеров и неприлично больших картин маслом несколько это разочарование компенсируют:

www.houzz.ru/ideabooks/89812521/list/kak-sozdat...

@темы: "веселая бредь"

---

Вильгельм Руфус - беспокойное наследство

После смерти Вильгельма Завоевателя, его старшенький, Роберт, вернулся в Нормандию, и щедрой рукой раскидал деньги казны на подарки монастырям, церквям и бедным. Иногда ему ставят в упрек такое небрежное отношение к деньгам, но ведь фактически он просто выполнил волю отца. Который, к слову, точно обговорил, сколько и кому надо раздавать. Генри сосредоточился на том, как получше сберечь полученные пять тысяч фунтов серебром. Тьерри пишет о тяжелом сундуке, окованном железом, Мэйсон – о специально построенном помещении, чему я склонна верить больше. Что касается Вильгельма Руфуса, то он прибыл в Винчестер, произвел скрупулезную инвентаризацию находившейся там королевской казны (60 000 фунтов серебром, плюс золото, плюс драгоценные камни), собрал баронов в Лондон, официально объявил им о смерти Завоевателя, утвердил среди них своё право на корону, и короновался на царствование архиепископом Кентерберийским Ланфранком 26 сентября 1087 года в Вестминстерском аббатстве.



Ни для кого не было секретом, что главной головной болью первых дней новой власти станет единоутробный брат Завоевателя, епископ Одо из Байё. Знал это и сам Завоеватель, и поэтому не был намерен выпускать Одо из тюрьмы, в которую его с таким трудом законопатили. Но просьбы другого брата и некоторых баронов Нормандии, плюс непоколебимая вера в таланты сына и архиепископа Ланфранка заставили его сделать амнистию полной, и включить в неё Одо.

Чем провинился перед братом этот епископ-варлорд, сыгравший далеко не последнюю роль в завоевании Англии? Тем, что не понял разницы между разбойничьим набегом и государственной политикой. Одо был жаден, и эта черта привела его к конфликту с братом. Естественно, Завоеватель понимал, что его компаньоны по походу на Англию все движимы жадностью, и оделил Одо доходом в 3000 фунтов годовых, 12 поместьями и 184 лордствами. Он также создал для брата графство Кент. Когда Вильгельм отсутствовал в Англии в 1067 году, Одо практически был регентом завоеванного королевства. Но он так и не понял, что Вильгельм намеревался не разграбить Англию, а создать уникальное королевство, где будут работать вместе англо-саксонский закон и нововведения норманнов.

Одо же плевать хотел на англосаксов в целом, и на их законы в частности. То, что ему нравилось, он просто отбирал силой, а несогласных убивал. Не зря его прозвали в Кенте «бешеным волком». В Дувре он, например, просто захватил дом гильдий и разрешил кому-то из своих построить мельницу прямо на причале порта, что сделало невозможной швартовку торговых кораблей. Естественно, всё это привело к открытому бунту в Дувре уже в 1067 году. Жители порта-крепости были в таком отчаянии, что обратились за помощью к Эсташу Булонскому, единственному, кого они знали и кто знал их, хотя знакомство и состоялось под знаком провокации против эрла Годвина (хотя кто сказал, что жители Дувра любили Годвина? Они просто не любили экспроприаций, и от Одо тоже).

В общем, к счастью для Англии и Завоевателя, на трон архиепископа Кентерберийского 29 августа 1070 года сел Ланфранк, который понимал политику короля гораздо лучше чем Одо, и который, главное, был достаточно изобретателен для того, чтобы ввести в мередиан этого стяжателя. Ведь наглость Одо базировалась на двух столпах уверенности. Во-первых, он считал себя и своих воинов слишком необходимыми брату, чтобы тот всерьез на него вызверился за бесчинства. Во-вторых, Одо был епископом, то есть, в принципе не подчинялся светским властям. Тем не менее, Одо упустил из виду, что епископ, кем бы он ни был, подчиняется архиепископу.

Предыдущий архиепископ Кентербери, Стигант, был в слишком двусмысленном положении для того, чтобы как-то приглядывать за своими епископами. Для Святого Престола Стигант вообще не был законным архиепископом, потому что пост этот (вместе со столой!) он перехватил у Робера Жюмьежского, когда тот был вынужден спасаться от эрла Годвина. И Завоеватель это не забыл, к слову. Он никогда не сделал ни одного жеста против Стиганта, но хоть тот и присутствовал и при коронации Вильгельма, и при коронации Матильды, церемонии проводил другой архиепископ. Завоеватель также буквально не спускал со Стиганта глаз, и даже забрал его с собой в Нормандию в 1067 году. Он знал, что это только дело времени для Святого Престола - послать своих легатов в Англию для низложения незаконного архиепископа. И беглый незаконный архиепископ был ему совершенно ни к чему.

На Пасху 1070 года легаты добрались, наконец, до Англии, и Стигант был смещен. А утвержденный на его место Ланфранк засучил рукава и начал в своей епархии генеральную уборку. Для начала, он разобрался с архиепископом Йоркским, Томасом из Байё, которые приблизительно в то же время сменил на этом посту короновавшего Завоевателя и его королеву Элдреда. Томас был креатурой епископа Одо, целиком и полностью. Это Одо послал их с братом учиться, помогал им деньгами, сделал Томаса своим секретарем и казначеем сокровищницы кафедрала Байё. Томас также стал, после завоевания Англии, королевским клерком, что помогло не нарушить законы Англии, когда Завоеватель выдвинул его на должность архиепископа Йоркского.

Но Ланфранк учился с этим Томасом – в Нормандии, Германии и Испании, и Ланфранк очень хорошо знал епископа Одо. Поэтому он потребовал от Томаса письменного признания главенствующей роли архиепископа Кентерберийского по отношению к архиепископу Йоркскому. Как и следовало ожидать, Томас и его покровитель вспылили, что требование совершенно беспрецедентно, но Ланфранк только криво улыбнулся и напомнил, что в Англии единственным человеком, который мог посвятить Томаса из Байё в сан архиепископа, был он, Ланфранк. Альтернативой был бы визит к папе, а ситуация с папами и анти-папами предполагала, что в этом случае велик риск непризнания посвящения частью прихожан. Да и Завоеватель настаивал на четкой иерархии. Так что пришлось Томасу из Байё признать старшинство Ланфранка. Но не письменно, в стиле «борьбы престолов», а устно.

Впрочем, когда оба прелата явились к папе Александру II для получения паллиумов, Томас попытался сделать ход конем и попросил того признать обоих архиепископов равными. И дело было вовсе не в личных амбициях. Равенство между двумя архиепископами разделило бы страну на две независимых друг от друга части, и дало бы право архиепископу Йорка короновать кого угодно, что, возможно, изначально было целью Одо. Поэтому папа дипломатично столкнул тяжесть принятия решения на прелатов Англии. Совет епископов, который собрался в Виндзоре в 1072 году, тоже понимал опасность равенства архиепископских престолов, и единогдасно решил подчинить архиепископа Йоркского архиепископу Кентерберийскому. Что интересно, на том совете Ланфранк выиграл не только власть, но и самого Томаса, который, возможно, впервые задумался о причинах, которые толкали его покровителя, епископа Одо, к продвижению независимости Йоркского архиепископского престола. С тех пор Томас сосредоточился на своих обязанностях, и остался в памяти прихожан как щедрый, элегантный, харизматичный и благонравный прелат.

Следующим делом Ланфранка было приведение в порядок дел внутри церкви. Он, собственно, был первым, кто начал продвигать независимость английской церкви от Святого Престола, что было сильно облегчено ситуацией с каруселью пап и анти-пап. Он также смог убедить короля, что церковные дела лучше решать силами церковного синода, а не королевского совета. Проводя это решение, он, несомненно, уже нацелился на епископа Одо. Но для Одо час пробил только в 1075 году, зато какой час!

Не менее года Ланфранк собирал письменные и заверенные свидетельства ото всех, пострадавших от самоуправства Одо, и потихоньку договаривался с людьми, которых он хотел собрать для суда над епископом. Интересно, насколько сам Завоеватель был в курсе планов Ланфранка, но скорее всего был, иначе трудно объяснить, почему сведения о готовящемся не просочились к самому Одо. Впрочем, Одо был достаточно высокомерен, чтобы верить в свою неподсудность, даже если кто-то и пытался его предостеречь.

Суд над Одо интересен тем, что на него были собраны специалисты по англо-саксонскому праву. Целью было выкрутить у проблемного епископа земли в Кенте, которые принадлежали семье эрла Годвина, и которыми Одо «правил» как разбойник захваченной добычей. В результате, эти земли были переданы архиепископату Кентербери. Что касается тех земель и недвижимости, которые Одо раздарил своим соратникам, Ланфранку удалось очень прямолинейно свести эти дарения к грабежу на большой дороге, которым они, собственно и являлись. Эта собственность была возвращена законным владельцам.

Но, пожалуй, самым важным результата трехдневного суда в Пененден Хит было то, что Одо, защищавший себя сам, сказал больше чем стоило, и за ним стали приглядывать.
Это было тем более легко, что представлявший корону Жоффруа де Монбрей, епископ Кутанса, был таким же епископом-варлордом как Одо, и участвовал вместе с ним в военных операциях. Поэтому, когда Одо начал в 1082 году готовить военный поход в Италию, его просто арестовали и посадили под арест. Что именно Одо намеревался в Италии делать – никто точно не знает. То ли епископ решил воспользоваться смутными временами и просто-напросто завоевать себе папский престол, то ли завоевать себе королевство. Кто-то предполагал, что Одо просто хотел помочь папе Григорию против Священной Римской империи, но как-то особенности менталититета этого епископа несколько противоречат данной версии. В любом случае, собирать войска независимо от короля было преступлением, и Одо удалось на некоторое время удалить от политики.

И вот с этим-то человеком, которого Завоевателю пришлось амнистировать, теперь надо было иметь дело Вильгельму Руфусу. К 1087 году стало очевидным, что далеко не все лидирующие бароны Завоевателя хотели разделения наследства между братьями. Например, тот же Жоффруа де Монбрей не хотел. Скорее всего, для многих политика Завоевателя, отказавшегося от «норманнизации» Англии, стала сюрпризом. В логику вояк-захватчиков просто не вписывалось какое-то там уважение к законодательству побежденных, которое во многом выглядело для них странным. Для других проблемой стало наличие земельной собственности не только в Англии, но и в Нормандии. Служить двум господам, сильно не любящим друг друга, было проблематично. Для третьих сам факт раздробления владений между двумя братьями выглядел нарушением обычаев и законов, которое, к тому же, противоречило здравому смыслу – ведь понятно же, что братья будут бороться за власть.

И действительно, пока Вильгельм Руфус занимался насущными делами вступления в роль короля в Англии, в Нормандии бароны собрались, чтобы убедить нового герцога, Роберта, объединить обе части владений Завоевателя под своей рукой. Для них это было не только правом старшего сына Вильгельма Завоевателя, но и его обязанностью.

@темы: William II