Средневековые котлеты

На заметку: sharikowa.livejournal.com/99678.html

@темы: Еда

---

Вильгельм Руфус - о том, как Ансельм стал архиепископом

Ранней весной, около 2 марта 1093 года, Вильгельм Руфус остановился в маноре Альвестон, Глостершир, намереваясь оттуда отправиться на границу с Уэльсом. Что именно случилось – совершенно неизвестно, но король заболел так серьезно, что сам предположил самое худшее, и даже известие о его смерти быстро распространилось по всей стране. Но Руфус не был бы Руфусом, если бы согласился умереть в каком-то поместье на 38 хозяйств, так что он, вдрызг больной, подхватился в Глостер, находящийся в 35 милях. Там был королевский дворец Кингхольм, куда собирали советы ещё Эдвард Исповедник и, позднее, Завоеватель. Во-первых, дворец позволял разместить не только эскорт короля, но и всех магнатов страны, которых срочно туда вызвали. Во-вторых, рядом были медики из Глостерского аббатства.

Ансельм кокетливо отмахивается от архиепископского посоха, который ему протягивает, очевидно, Вильгельм Руфус


Вообще-то королевским врачом тогда был некий Балдуин, аббат из Бери-Сент-Эдмундс, но он был, по-видимому, весьма и весьма не молод, потому что лечил ещё короля Эдварда и Завоевателя, и ожидать, что он быстро появится чуть ли не на другом краю королевства было бы беспечностью. А Руфус беспечным королем не был. Как полагается в подобных случаях, король торжественно поклялся, что если он выживет, то будет жить праведнее, не будет облагать церкви налогом, не будет эксплуатировать церковные должности, а также аннулирует несправедливые и установит справедливые законы.

Эксплуатация церковных должностей была любимым занятием английских королей и до, и после правления Вильгельма Руфуса. Это проявлялось в том, кто должности епископов оставались годами вакантными, и доходы от епископатов шли в королевскую казну. Собственно, именно при Руфусе большинство вакантных епископатов успешнейшим образом управлялись неукротимым Фламбардом, который провел серьезные реорганизации в их управлении во имя эффективности и экономии, и просто сократил «лишних» церковников с административных должностей. Но вот место главного духовного пастыря страны, архиепископа Кентерберийского, действительно пустовало необыкновенно долго. Ланфранк умер ещё в 1089 году, и на его место духовные лорды упорно проталкивали аббата Ансельма из Бека, но Руфус упорно не желал этого Ансельма утверждать.

Возможно, именно в данном случае дело было даже не в личности Ансельма и не в стабильном притоке доходов от архиепископата в королевскую казну, а просто в скорби по по своему учителю и наставнику Ланфранку. Руфус сказал, что пока он жив, на место архиепископа Кентербери он не назначит никого.

Но весной 1093 года Вильгельм Руфус был уверен, что он умирает. Поэтому он вызвал в Глостер Ансельма, который должен был стать его исповедником, распорядителем по завещанию, и архиепископом Кентерберийским. В конце концов, Ансельм был выдвиженцем самого Ланфранка, когда тот, уезжая в Англию, назначил молодого ещё человека аббатом Ле-Бека. То есть, своим преемником.

Говоря об Ансельме, надо иметь в виду три его особенности. Во-первых, он был ученым с репутацией. Во-вторых, он умел пользоваться этой репутаций, отстаивая независимоть подвластных ему церковных сообществ и перед светскими, и перед духовными властями. То есть, он явно хотел быть и был своего рода королем в своем королевстве. В-третьих, его манипулявные способности сделали бы его своим человеком в гораздо более поздние времена иезуитства и инквизиции. Ещё в молодые годы он смог подавить опозиционеров его назначению аббатом, просто выделив самого авторитетного (или самого горластого) врага, молодого монаха Осборна, восхвалениями уникальных достоинств этого человека и всяческими выражениями привязанности. А потом, когда тот расслабился и стал предметом зависти и недоброжелательства прежних сторонников, резко лишил этого Осборна всякой поддержки, и превратился из вчерашнего друга в строгого аббата, требующего строжайшего иерархического подчинения. Позднее, в составе церковного суда, он участвовал в осуждении какого-то другого аббата, которого «избивали день и ночь», но тот не признавал вины. Ансельм как-то ухитрился сломать сопротивление бедолаги, и тот вину признал.

В принципе, в Англию Ансельма вызвал Хью Честерский, в 1092 году. Несомненно, с благими намерениями, потому что отсутствие архиепископа на престоле Кентербери наверняка всерьез беспокоило многих. Во всяком случае, чуть раньше епископы испросили королевского разрешения объявить, чтобы все церкви во всем королевстве молились Господу за то, чтобы тот вдохновил короля назначить в Кентербери архиепископа. «Да молитесь себе», - ответил Руфус. «Только я все равно поступлю так, как сочту нужным».

Хью собирался заменить светских администраторов в основанном им монастыре св. Вербурги на монахов, и попросил у Ансельма, который уже не раз бывал в Англии, помощи. Ведь на континенте такие изменения уже шли полным ходом. Ансельм действительно занимался делами монастыря около четырёх-пяти месяцев, а потом осел у своего бывшего ученика, аббата Вестминстера, в ожидании чего-то. Известно, что он встретился с Вильгельмом Руфусом по поводу налогообложения владений аббатства Ле-Бек, и добился снижения этих налогов, но, по слухам (вернее, записям Уильяма из Малмсбери, который, по понятным причинам, на этой беседе не присутствовал), счел возможным призвать короля раскаяться в беспутной жизни. На что Руфус, с приятной улыбкой, попросил Ансельма не разочаровывать его в своей репутации умного человека, и не выслушивать сплетни. Вообще-то такой разговор мог состояться. Ответ довольно подходит к манере Руфуса, и Ансельм был хорошо знаком с родителями короля, которые безмерно его уважали, и считали практически святым, то есть с Руфусом они наверняка были знакомы ещё по Нормандии. Но Ансельм не был человеком, которого можно безнаказанно щелкать по носу, и Руфусу ещё предстояло в этом убедиться.

Главная проблема, которая делала Ансельма непривлекательной заменой Ланфранку, была полная невосприимчивость святого отца к таким понятиям как уместность, дипломатичность и гибкость. Он умел добиваться своего, это да. Но не имел желания рассматривать свои действия в политическом контексте. И это делало его гарантированно неэффективным администратором. В данном случае, несомненная ученость Ансельма была скорее минусом, чем плюсом. Он знал, что умён и образован, уважаем и почитаем, и поэтому никогда не подвергал сомнению свою правоту. И никогда не прощал тех, кто вставал у него на пути. Особенно тех, кто кристально ясно высказал своё о нём впечатление прилюдно, как это сделал король на совете, когда ему снова начали рекомендовать Ансельма в архиепископы.

Когда кто-то из лоббирующих эту кандидатуру сказал, что Ансельм – единственный известный ему человек, не жаждущий должности и власти, даже власти архиепископа, Руфус искренне развеселился. «Да он побежит к власти, аплодируя на бегу руками и ногами», - хмыкнул король. «Клянусь ликом Лукки, и Ансельм, и все прочие кандидаты настолько уступают мне, что я лучше побуду сам себе архиепископом». Это не было богохульством, к слову сказать. Набожность и ученость, по понятиям Руфуса, не были исключительными характеристиками для архиепископа, они были нормой, критерием, одним из многих. Должность архиепископа в королевстве была должностью администратора, автономного во многом, но полностью подчиняющаяся линии короля, и именно поэтому Ансельм для этой должности не подходил.

В этом плане невольно приходит в голову, что приезд Ансельма в Англию подозрительно совпадает с неожиданной болезнью Вильгельма Руфуса. Эта теория, насколько мне известно, никогда не обсуждалась. Просто мне кажется очень подозрительным, что ни один из хронистов не описал хотя бы общих симптомов болезни. Не менее подозрительно и то, что болезнь отступила немедленно после назначения Ансельма архиепископом. Возможно, Руфус что-то даже подозревал, потому что он сделал беспрецедентный поступок, и отказался от своей власти назначить архиепископа, приказав собравшимся епископам решать между собой, кого они хотят на престол Кентербери. Если верить биографии Ансельма (а сильно ей верить не стоит), то будущий архиепископ упирался абсолютно по протоколу, предписывающему целовеку церкви скромность и самоуничижение. Ему силой всунули в руки архиепископский посох, и силой не дали этот посох отбросить.

Около 17 апреля 1093 года болезнь отступила, и король снова занял полагающееся ему место, но отныне у него был враг там, где раньше был друг – в самом ближайшем окружении.

@темы: William II

---

Вильгельм Руфус - Карлайл

По вполне понятным причинам, Вильгельм Руфус не был доволен тем, как разрешилась ситуация на северной границе осенью 1091 года. Во-первых, король Малькольм был не тем человеком, перед которым стоило демонстрировать миролюбие. Да и не был заключенный довор признаком миролюбия, все это понимали. Фактом было то, что Англия оказалась слабее Шотландии, и это было опасным сигналом для всех, кто жил в непосредственной близости от границы.



Вторым моментом, требующим прояснения, было странное поведение пограничных баронов, скрывших серьезность ситуации от короля. Руфус мог не наказать того же Робурта де Мовбрея за участие в бунте 1088 года, но вряд ли он считал этого племянника епископа Кутанса достойным полного доверия. Просто, на тот момент, ему нужен был человек, который в состоянии справиться с делами в Нортумбрии, а такого человека взять было решительно неоткуда. Ведь до Мовбрея должность графа Нортумбрии пустовала шесть лет! Именно поэтому король предпочел простить де Мовбрея. Тем более, что в политике граф Нортумбрии был явно туповат и склонен присоединяться, а не лидировать, но воевать он умел.

Руфус прекрасно понимал, что, помимо изумительно мерзкой и нетипичной для осени погоды, фиаско 1091 года он был обязан растянутым линиям коммуникации. На погоду он повлиять не мог, но вот перестроить систему укрепления севера – вполне.

Естественным местом для организации базового узла был Карлайл, важность которого поняли ещё римляне и англосаксы. Проблемой было то, что викинги, тоже понимавшие стратегическое значение этой крепости, сравняли её с землей за 200 лет до правления Руфуса, и с тех пор ни у кого не доходили руки построить на месте разрушенного нечто более мощное.

В 1092 году местность населяли бретонцы, англичане и северные галлы, а руководил этим пестрым сообществом, живущим более или менее по принципам викингов двухсотлетней давности, некто, кого хроники называют Дольфин из Карлайла, который мог быть сыном графа Нортумбрии Госпатрика, кузена Малькольма III, а мог и не быть. Территория могла быть неформально под властью Шотландии, а могла и не быть, если слухи о том, что двенадцать городов, которые хотел себе Малькольм по договору 1091 года, находились именно в Кумбрии. Хотя есть предположение, что инициатива о двенадцати городах исходила не от Малькольма, а от самого Руфуса, который в те мрачные дни уже планировал реванш. Предложив эти города Малькольму, он гарантировал отсутствие реакции со стороны шотландцев в момент, когда он появится в Кумбрии. Те будут думать, что появление английского короля у них под боком объясняется подготовкой передачи территорий.

Вильгельм Руфус не стал разбираться в генеалогических сложностях и возможных политических принадлежностях Дольфина Карлайльского, а просто вежливо попросил его убраться из Кумбрии. Куда именно – история умалчивает, но, по видимому, в Шотландию.

Руфус укрепил те участки стены вокруг Карлайла, которые оставались ещё от римлян, и достроил новые. В результате получился мощный замок Карлайл, степень солидности которого можно оценить и сегодня. Кое-что к нему достроил следующий король, но вообще основание нового Карлайла – проект Вильгельма Руфуса. Который не просто построил крепость и посадил туда гарнизон, но и смотивировал довольно солидную часть своих подданных перебраться жить под защитой этих стен.

Мотивация была довольно простой. В более южных регионах стабильное правление норманнов и их отказ от системы рабства привели к тому, что население стало расти. А рост населения означал, что хозяйствам теперь нужно было больше земли. Насколько известно, большая часть переселенцев состояла из потомков рабов. Потому что отмена системы рабства вовсе не означала объявления, что с такого-то числа такого-то года все рабы становились свободными людьми. Свобода – это возможность содержать себя, в первую очередь. Даже перевод рабов в категорию арендаторов не был простым и быстрым процессом. Во-первых, рабы, в отличие от арендаторов, не имели земли. Во-вторых, они не были обучены управлять арендованным хозяйством, когда земля освобождалась. Это приводило к тому, что они слишком легко брали взаймы, и не могли потом рассчитаться с долгами. Что, в свою очередь, приводило к тому, что позавчерашние рабы и вчерашние неумелые арендаторы становились сегодня снова рабами – долговыми рабами. Это вносило беспокойство в социум, и это было совершенно не выгодно правительству. Также было совсем не просто изменить отношение к потомкам рабов среди потомственно свободного населения, которое гордилось этим статусом. Так что переселение на новые земли, с освобождением от груза прошлого и, несомненно, какой-то суммой на обзаведение хозяйством, перевесило опасность жизни вблизи от границы.

Другим моментом за решением населить окрестности новой крепости выходцами из южных регионов была практическая политика. Мультинациональное население, которое враз оказалось в положении меньшинства, вполне естественно встретило пришельцев прохладно. Это означало отсутствие опасности возникновения какой-либо единой идеологической группировки, чья лояльность принадлежала бы шотландцам. Переселенцы полностью зависели от помощи центрального правительства – сначала при акклиматизации привычных приемов земледелия к местным условиям, и в дальнейшем – от возможности продавать излишки продукции на рынках Карлайла. Более того, в лице переселенцев местные варлорды получили людей, которых можно было выучить для самообороны. Благо, большинство норманнов уже имели в этом деле опыт ещё на родине. К слову сказать, базовая мощная крепость в Карлайле означала ещё и создание цепи укрепленных маноров по всей Кумбрии.

Лордом Карлайла Руфус поставил Ранульфа ле Мешена, племянника Хью Честерского, который имел нужный опыт, полученный на границе с Уэльсом. Парню было всего года 23, поэтому он окружил себя более опытными родственниками – братом Уильямом и мужем сестры Робертом, которые получили в управление несколько областей Кумбрии. Вестморленд Руфус доверил Иво Тайбуа, который стал шерифом Ланкашира ещё при Завоевателе.

Тем не менее, существовала ещё одна тонкость. Над вновь образованными поселениями должна была существовать власть не только светская, но и духовная. Епископы Глазго ещё в тринадцатом веке продолжали предъявлять свои духовные права на области Кумберленда, но Руфус ограничился тем, что просто скинул задачу на руки принца-епископа Дарема, поскольку епископат Дарема был «потомком» древнего епископата Линдисфарна. Правда, он блокировал возможность бесконечных дрязг с потрясанием церковными грамотами, написанными непонятно кем неизвестно когда, заявив, что все протесты против епископа и архидьякона Дарема будут выслушиваться не на церковных соборах, а на придворном совете, который соберется в Лондоне на Пасху.

Но весна 1093 года чуть было не стала для Вильгельма Руфуса последней.

@темы: William II

---

Вильгельм Руфус - приключения в Нортумбрии

Когда Генри убедился, что братья его крови вовсе не жаждут, он принял единственное правильное решение – убраться из-под удара куда подальше. Он предложил сдать Мон-Сен-Мишель, но только по протоколу почетной сдачи. Старшие братья охотно согласились, но уточнили, что речь идет не только о сдаче Мон-Сен-Мишеля, речь идет о сдаче всех замков вообще. А так – пожалуйста, удаляйся куда хочешь, с кем хочешь, и с чем хочешь. Особого выбора у Генри не было, и он обосновался во Франции в качестве сильно обедневшего аристократа. Изгнание продолжалось два года или чуть меньше, так что не спешите жалеть бедняжку.



Роберт Нормандский, он же Куртгёз

Генри оставался вполне себе Генри, и был вполне способен напоминать о себе по приватным каналам, так что когда Домфрон в Нижней Нормандии против герцога Роберта и пригласил Генри в качестве своего лорда, Генри довольно охотно к мятежникам примкнул, хотя и не в той роли, в которой они надеялись его увидеть. На той стадии единственной целью Генри было пополнение казны. Так что за идею сражаться он предоставил храбрым горожанам и буржуа, а сам сосредоточился на грабежах и похищениях с целью получения выкупа. И деньги потекли в его сундуки. А чем больше денег, тем больше возможностей для рекрутирования наемников. А чем больше наемников, тем выше репутация среди прочих аристократов. А чем выше репутация среди аристократов, тем больше шансов оказаться в нужном месте в нужное время. Так что Генри присутствия духа не потерял.

А вот Вильгельму Руфусу его приятная интервенция в дела Нормандии аукнулась неприятностями в Англии. Дело в том, что при дворе герцога Роберта обретался Эдгар Этелинг, которому пришлось это место покинуть, когда там появился Руфус. У Эдгара были вообще несколько запутанные отношения с семьей Завоевателя. В сущности, Завоеватель отнесся к подростку-Эдгару хорошо, потому что подросток без связей и репутации никак ему не угрожал. Но подростки имеют тенденцию превращаться в юношей и мужчин, и матушка Эдгара предпочла убраться из Англии в Шотландию – вместе с детьми, а уж предприимчивый королевский дом Шотландии быстренько добавил эту ветвь к своему древу через брак.

И после этого жизнь Эдгара Этелинга стала «спазматичной», как определяет её Мэйсон: он то появлялся при английском дворе, то ударялся куда-то в бега с последующим участием в каком-нибудь дурацком восстании, то снова мирился и начинал всё по новому кругу. С Робертом Нормандским они почти дружили, так что совершенно непонятно, с чего Эдгар вдруг рванул прочь из Нормандии в 1091 году. Возможно, Эдгар как-то был связан с попыткой Роберта подмять Англию, но, честно говоря, верится с трудом. Рядом с дядюшкой Одо и могущественными баронами, сделавшими ставку на того из братьев, кем они могли бы управлять, фигура Эдгара как-то теряется.

Из Нормандии Эдгар Этелинг подорвался, на этот раз, в Шотландию – там, как-никак, его сестра была королевой. Малькольм, муж сестренки и король Шотландии, удовлетворено усмехнулся в бороду: он как раз решил снова попытаться отщипнуть у Англии её северную часть, и в этом деле дорогой родственничек, чье имя подразумевало хотя бы теоретическое право на английский престол, был очень кстати.

Вообще, отношения между шотландцами и норманнами были далеки от простых, они все были хищниками, и всегда были готовы пограбить друг друга. Особенную тревогу Малькольму доставило полунебрежное обещание, которое Руфус дал оставленному им без наказания де Мовбрею в 1088 году – что скоро тот получит свой шанс расширить зону влияния. Малькольм подозревал, что влияние норманны будут расширять за счет земель, находящихся за рекой Риббл, где они ещё не понастроили, за редким исключением, крепостей. Если бы крепости построили, они могли бы стать норманнам базой для нападения на Шотландию. Когда-то Малькольм принес вассальную присягу Завоевателю, но на практике она никого не связывала – у норманнов не было на тот момент методов воздействия в виде крепостей и гарнизонов на севере Англии. С другой стороны, любое движение в этом направлении Малькольм мог объявить нарушением договора, и посчитать себя свободным от присяги.

Но Руфус развлекался в Нормандии, поэтому на границе не происходило решительно ничего, что Малькольм мог бы обратить себе на пользу. Прибытие Эдгара Этелинга давало ему шанс.

Со своей стороны, Руфус даже не попытался проследить, куда же направился беспокойный Эдгар из Нормандии. В прошлые разы, он имел привычку ездить во Фландрию, чего от него ожидали и на этот раз. Да и вообще этот парень вырос в личность, от которой скорее ожидали, что он примкнет к Варяжской дружине в Константинополе, или поедет драться с маврами. Проще говоря, Эдгар Этелинг вырос настоящим авантюристом, не углубляющимся в политику. Вполне возможно, что его выбор, Шотландия, не имел никакого отношения к политике и на этот раз, и он просто решил проведать сестру. С одинаковой вероятностью может быть, что он отправился не к Маргарет, а именно к Малькольму, в надежде получить существенную награду за привезенную информацию о том, что Вильгельм Руфус с удовольствием проводит время в Нормандии, и в Англию пока не собирается.

В мае 1091 года, Малькольм собрал армию, двинулся в Нортумбрию, и осадил Дарем. Самое печальное, что местные лорды скрыли от Руфуса размер бедствия, не желая, чтобы король «лишил их славы», так что Вильгельм оставался в Нормандии до самого августа. И неизвестно, как далеко бы зашло дело в Нортумбрии, и к каким последствиям оно могло бы привести, если бы внезапно превратившая в братскую встречу высадка Руфуса в Нормандию не вернула принца-епископа Дарема, Вильгельма де Сен-Кале, домой, да ещё и с полной реставрацией всех владений. Де Сен-Кале возвращался так же основательно, как и уезжал – послав впереди все свои ценности. Именно он сообщил Вильгельму Руфусу о том, что и в каких масштабах творится в Нортумбрии. В конце концов, больше он никуда уезжать не собирался, и какие-то шотландцы под стенами его замков были де Сен-Кале совершенно не нужны.

Руфус притащил с собой в Англию и Роберта. В конце концов, теперь была его очередь познакомиться с королевством, в котором он оказался наследником престола. Руфус решил наступать на шотландцев на суше и на море, но – английская погода, знаете ли. В очередном сентябрьском шторме почти весь флот Руфуса оказался побитым, а почти все экипажи – на дне морском. Как видно, какие-то природные катаклизмы имели место быть и на суше, потому что Уильям из Малмсбери записал, что от холода и непогоды пострадала даже конница Руфуса. Очевидно, он не преувеличивает, потому что когда королевские войска уже были готовы к битве с шотландцами, герцог Роберт счел за лучшее вынуть откуда-то из глубин шотландского лагеря Эдгара Этелинга, и заставить его договориться с шотландцами о перемирии. Роберт мог быть некудышним правителем (или казаться таким), но воевать-то он умел. Так что его решение мириться было очень показательным, как и согласие Руфуса на его действия.

Договор получился ровно настолько пристойным, насколько было возможно при сложившихся обстоятельствах. Малькольм признавал себя вассалом Руфуса на тех же условиях, на которых он приносил вассальную клятву его отцу – с передачей ему 12 городов, которые он держал при Завоевателе. Неприятной деталью было то, что Руфус пообещал Малькольму, что будет ему платить 20 марок золотом каждый год. Цена для королевства практически символическая, в двенадцатом веке это будет ценой 2,6 качественных кольчуг, но этот символизм был не в пользу англичан в данном случае. С другой стороны, это были приблизительно те же деньги, которыми Вильгельм Руфус перекупал себе сторонников в Нормандии перед высадкой. Так что вполне вероятно, что особо огорчен он не был. Тем более, что он точно знал, что мир с Малькольмом может закончиться ещё до того, как придет день первой выплаты.

Знал это и Малькольм. Ещё до подписания договора, он пригласил герцога Роберта в свой лагерь, где развлекал его несколько дней. Не без того, чтобы продемонстрировать и мощь той армии, в расположении которой они были, и второй, которая расположилась чуть поодаль. Малькольм также попытался вбить клин между братьями, утверждая, что он уважает Завоеваетеля и его, Роберта, как перворожденного сына Завоевателя, но с какой стати он должен уважать какого-то Руфуса?! На это Роберт только кротко заметил, что времена несколько изменились, пришло новое поколение, так что оммаж Малькольму все-таки придется давать Вильгельму Руфусу.

Роберт выполнил свою работу хорошо, и они с братом отправились на юг, прихватив с собой помирившегося с ними в очередной раз Эдгара Этелинга. Но погода продолжала быть ужасной, переход получался тяжелым, да и братья провели вместе больше времени, чем за всю предыдущую жизнь. В общем, они стали переругиваться, и около 23 декабря 1091 года Роберт отплыл в Нормандию, прихватив с собой Эдгара. Вернее, к выводу о том, что братья поцапались, пришли историки по косвенным признакам.

Например, Вильгельм так и не помог Роберту с отвоеванием Мана. Но, как мы видим, войска Вильгельма сильно пострадали, причина может быть в этом. Или в том, что он вовсе не собирался оставить Малькольма Шотландского безнаказанным. Во-вторых, настораживает факт, что Роберт отправился домой чуть ли не в канун Рождества, и не провел праздники с братом. Тем не менее, точная дата отплытия Роберта не известна, известно только, что это был конец года. Вдобавок ко всему, Роберт-то и сам был правителем, которому надлежало устроить для своих подданных прием. Думаю, он отправился домой ближе к 20 декабря, чем к 23. В общем, об отношениях братьев в период между началом октября и концом декабря 1091 года историки судят по событиям, которые произошли через два-три года, но хроники периода не отмечают абсолютно ничего интересного.

@темы: William II

---

"Пламя и ветер"

Он же "Китайский детектив". Вы видите то же, что и я?))

@темы: Дорамы

---

С днем порхающих сердец!

krasota-gif.com - Валентинки

А вот вам на погадать про любовь))


А какая Любовь ждет Вас?

@темы: "праздники"

---

Абсолютно кавайная дорама

"Звериный отдел" называется: doranime.net/3483-otdel-policii-zabotyaschiysya...

И не спрашивайте, почему смотрю, там же зверики!

@темы: Дорамы

---

О разговорном дзюдо

Это так громко была заявлена лекция, на которую нас волевым решением записала начальница. Сопротивляться не стала - читала ж местная знаменитость. Полицейский, специалист по переговорам, книжки писал, да ещё много чего, его прямо-таки супер-коп звали.



Теперь он подвизается в качестве специалиста по вопросам безопасности - в Гонконге)) А здесь проводит "тренировочные программы" для всех, кто имеет дело с агрессивными гражданами. Ну что сказать...


Во-первых, резанули ухо самовосхваления и самодовольство. Во-вторых, он до сих пор явно не оправился от своего рода травмы, роли мужа при жене-знаменитости (Танья Карпела, которая из мисски пробилась в члены парламента и министры, и даже смогла обручиться с нынешним президентом, но он вовремя опомнился и разорвал помолвку), и постоянно подчеркивает, что уже 18 лет женат. На другой (не знаменитости), но это знают здесь все. Правда, он озаботился тем, чтобы исчерпывающей информации в сети о нем не было.

В-третьих, он говорил настолько прописные истины, что я конкретно не понимаю, кто готов платить за их выслушивание. Ну, вы знаете - как не обострять конфликтные ситуации, и как не заводить диалог в тупик. Тем не менее, 90% моих коллег были в диком восторге от лекции (двумя группами уже на него ходили, я в третьей была). Не очень красиво сейчас прозвучит, но одно дело - когда у тебя училище вишенкой на торте из двух академических, и сооооовсем другое, когда училище - единственное образование. Я просто избалована блестящими лекторами и блестящими возможностями, которые дают дайри и жж в плане обсуждений. Я не зря читаю обсуждения, не зря. Проецирование разных мировоззрений через комментарии - бесценно. Куда там этому лектору до жж-шных топовиков, умеющих растормошить народ самыми тупенькими темами.

То единственное, что меня бы заинтересовало - поиск контакта с закрытыми наглухо в своём Альцгаймере пациентами, которые от всего отказываются - не прозвучало. Все его примеры из мира работы полицейского. А сравнить авторитет двухметрового копа, при дубинке и оружии, с авторитетом неведомо кого, то ли медика, то ли прислуги, при живущем дома больном - невозможно.

В принципе, все эти разговоры о том, говоришь с противной стороной ты или твоё эго - это не для нас. О каком эго можно говорить, если перед тобуй быкует личность в психозе или деменции?)) Ну или дурак обыкновенный. Эго в ситуациях с этими людьми просто не может пострадать, если психика в порядке. Вот если вдруг задевает, то это уже сигнальчик.

А что такое разговорное дзюдо? Да просто умение изменять траекторию полёта разговора, не более того. Если кто-то агрессивно на тебя прет, не ставь барьер. Используй запал противника, направляя его туда, куда тебе нужно. Вернее, ему нужно, но он об этом не знает. Это когда при исполнении, как говорится. Да и в быту многим бы не повредило. Глядишь, и разводов было бы меньше. А то ведь нынешние сердцеведы сетевые всё больше советуют бежать, теряя тапки, или посылать подальше, если обстоятельства позволяют.

@темы: Всячина внетеговая

---

Вильгельм Руфус - кое-что о пользе зычного голоса

Королевский флот готовился к отплытию из Дувра. Крепость тогда была намного более примитивной, так что собравшиеся верноподданные были вынуждены искать пристанища по всему городу. Явка, к слову сказать, была чуть ли не стопроцентной, даже Хью Честерский смог вернуться под знамена короля. Руфус, похоже, понимал мотивы Хью, когда тот вынужденно выступил за графа Генри, потому что очередной манор он ему подарил именно где-то в районе 1088-1089 годов, когда Честерский увяз в Нормандии. В конце концов, Хью тоже был семьей (его матерью была Эмма, сводная сестра Завоевателя), и выстроил оборонительную линию на границе с Уэльсом в рекордно кратчайшие сроки. Причем, обороной не ограничивался, а постепенно продвигался в сам Уэльс, в тандеме с двоюродным братом.



Мон-Сен-Мишель

Интересна деталь, что Руфус, хорошо знакомый с армейской жизнью, обеспечил целый ряд спортивных состязаний для собравшихся, чтобы занять их делом.

Поскольку дела по управлению государством следуют за королем и в походе, Руфусу пришлось выпустить несколько указов и разобраться во многих петициях и в Дувре. А на таких документах всегда были печати свидетелей. И вот здесь одна из печатей оказалась принадлежащей... Вульфноту Годвинсону. Тому самому заложнику с детских лет, которого Руфус прихватил из Нормандии в Винчестер, где Вульфнот жил, как предполагается, взаперти в аббатстве, в котором и умер. Тем не менее, присутствие его в Дувре в 1092 году, и выступление в качестве свидетеля при выпуске королевских указов предполагает более активное участие Вульфнота в делах Руфуса, чем принято считать.

Собственно, со стороны короля взять с собой Вульфнота в Дувр было логичным решением, ведь Дувр с окрестностями когда-то принадлежали Годвинсонам. Хотя указ, где Вульфнот выступил свидетелем, относится к делам духовным – утверждение изменений в капитуле Солсбери, которые сделал епископ Осмунд. Известно, что Вульфнот бывал в Солсбери, и, возможно, именно в тот момент, когда проводилась реорганизация. Так что он мог быть и в свите Осмунда. Но он выступил свидетелем и в некоторых других указах, так что можно с уверенностью сделать один вывод: Вульфнот Годвинсон вовсе не был несчастным заключенным «в тюрьме», как пытается нас убедить хотя бы русскоязычная статья в Википедии: «Он скончался в цепях в 1094 г. в Сольсбери, в возрасте пятидесяти четырёх лет, сорок два из которых провёл в заключении». К слову сказать, из документов следует, что Вульфнот носил титул графа. А если был титул, то он подразумевал, что за ним существуют вполне конкретные владения, графом которых человек является. В общем, очень интересный момент, и, вдобавок, не известно, отбыл ли Вульфнот с Руфусом в Нормандию. Вполне мог.

В конце января или в самые первые дни февраля 1092 года, Вильгельм Руфус со своим войском высадился в Нормандии. Высадка была мирной, потому что окрестные территории давно уже были под контролем дружественных баронов. Как ни странно, герцог Роберт как-то пропустил информационный момент о том, что его брат собирается пожаловать в Нормандию, хотя решение было принято уже во время рождественских праздников 1091 года. Кажется, никто не счел своим долгом предупредить его о грядущих неприятностях. Ожидал ли он их? Возможно. Это объяснило бы бессмысленную вялую осаду замка Курси, принадлежавшего лояльному ему барону. Роберт просто хотел иметь под рукой небольшую боеготовную армию.

А в лагере Руфуса было весело. Во всяком случае, туда разлетелись многие нормандские магнаты с подарками, а также капитаны фландрских, бретонских и французских наемников, которые вскоре стали толпами стекаться под знамена английского короля, потому что обещанная им оплата превысила щедростью все другие предложения.
Но Роберт с братом воевать не стал. То ли чувствовал за собой вину – первым же полез к Вильгельму, то ли здраво оценил свои возможности в сложившейся ситуации, то ли тогда уже был нацелен на крестовый поход (потому что идея уже горячо обсуждалась в рыцарских кругах), и не хотел связывать себя затяжной войной в герцогстве, от которой выиграли бы только выжившие наемники. Братья собрались в Руане, и без всяких проблем пришли к соглашению, что Роберт передает Вильгельму графство Э, Шербург, и весь комплекс Фекан, включая герцогский дворец и аббатство. Гарнизоны Руфуса должны были остаться в крепостях переданных владений.

Как понимаю, этим требованием Вильгельм Руфус убил сразу двух зайцев – во-первых, обеспечил защиту владений своих вассалов (а также их верность), и, во-вторых, обеспечил себе базу в Нормандии. Ну и заодно осыпал Роберта подарками, что он вообще обожал делать. Правда, хронист Роберт де Ториньи, аббат Мон-Сен-Мишель, утверждает, что встречу братьев подготовил король Франции. Вполне может быть – ведь детали такой встречи надо было обговорить серьезно, и Филипп хорошо знал как Руфуса, так и Роберта.. Но де Ториньи писал в третьей четверти XII века, даже после Виталиса Ордерика, так что откуда он брал детали, и насколько ему можно верить – открытый вопрос.

Взамен Руфус предложил брату повоевать вместе. Например, снова захватить власть в графстве Ман, которое когда-то завоевал и отдал Роберту их отец, но которое в 1090-м году выскользнуло из-под контроля семьи. Причем, Вильгельм не претендовал ни на что в Мане. Он также пообещал вернуть земельные владения тем, кто выступал в Англии за дело герцога Роберта в 1088-м году. А Роберт поклялся не притеснять своих «англичан», которые были и вассалами Вильгельма. На волне этого договора в Англию отправился Вильгельм де Сен-Кале, но что-то не слышно, чтобы Руфус когда-либо санкционировал возвращение английских владений епископу Одо из Байо.

Более того, оба брата обязались наследовать друг другу, в случае смерти до появления наследников. Всё это очень эффективно оставляло с ничем третьего брата – Генри, которого оба не слишком-то любили за «змеиный язык». Если младшенький и превосходил в чем-то старших братьев, так это именно в умении заговорить кого угодно вусмерть. Хотя ситуации, в общем и целом, была очень интересной. Все три брата были не женаты. У всех троих были бастарды. Во времена не столь отдаленные, бастарды, в отсутствие законных наследников, были бы вполне годной заменой, но в этом отношении мир изменился. Почему братья не женились? Потому, что женитьбы правителей всегда были вопросом взаимной выгоды в политических альянсах, а братья ещё не решили, в каком направлении им эти альянсы заключать. Да и, в общем-то, ситуация не была критической – братья не были перестарками, и если бы умер один, его место просто занял бы другой. Баронов в статусе магнатов, имевших владения по обе стороны пролива, такое решение вполне устраивало.

Тот же Роберт де Ториньи оценил договор братьев как постыдный для Роберта, который, по его мнению, окончательно потерял лицо перед своими баронами. Тем не менее, стоит подумать о том, скольких бед удалось избежать благодаря этому договору. Не говоря о том, что уступить Вильгельму то, что он, по сути, уже купил у местных баронов, было мужеством признать очевидное и отнести потери к штрафу за неудачное вмешательство в дела Англии. Конечно, Фекан был знаменит своим скрипторием, то есть был своего рода PR-центром в Нормандии того времени, но ведь Руфус его уже отжал в любом случае. Перекупил, можно сказать, Робертовых вассалов с потрохами. Тем не менее, братья были достаточно в курсе возможных разговоров о «потере лица», чтобы Роберт поставил своё имя выше имени Вильгельма.

Передача Шербурга Вильгельму означала плохие новости для Генри. Это полностью подрывало его власть над Контентином. Поэтому он срочно укрепил Авранш и Контенанс, а также другие города полуострова. Хотя многие бароны, которых он, в своё время, вынудил выступить на своей стороне, теперь с облегчением перешли (со своими замками) под знамена Вильгельма Руфуса. И как-то вышло, что в марте 1091 года Руфус и Кутргёз уже осаждали Мон-Сен-Мишель, где засел Генри. И там Руфус чуть было не погиб в совершенно бессмысленной ситуации, которая блестяще подтверждает то, что с братцем Робертом, имевшим склонность к экстравагантым выходкам, они были очень похожи. Обычно Вильгельма спасала выученная в походов с отцом рассудительность, но когда думать было некогда, инстинкт гнал его в опасные ситуации.

Однажды утром он вышел из палатки, зевнул, потянулся – и увидел скачущий куда-то отряд людей Генри. Не долго думая, он вскочил в седло, и кинулся за ними. Одному из рыцарей Генри удалось серьезно ранить лошадь Руфуса, которая сбросила седока и потащила за собой – нога Вильгельма застряла в стремени. В тот момент он не погиб только благодаря тому, что уже был в доспехе. Но вот когда удачливый рыцарь устремился к поверженному сопернику с мечом наперевес, гибель была совсем близка. И тогда Руфус рявкнул во всю глотку: «Стой, идиот! Я – король Англии!». Это сработало. Рыцарь и его подоспевшие соратники помогли Руфусу подняться, дали другую лошадь, и застыли в поклоне. «Кто меня сбил!?», - громыхнул Руфус. Все молчали, но один рыцарь признался, что это был он, который не понял, что перед ним король, и думал, что имеет дело с рыцарем. «Клянусь ликом Лукки, ты должен служить мне», - отреагировал внезапно успокоившийся Руфус. – «Я включу тебя в списки, и ты будешь награжден за отличную службу».

Эту историю рассказывает всё тот же Уильям из Малмсбери, и даже если это просто одна из циркулирующих военных историй, которые сочиняют о королях и полководцах, то представление о том, каким окружающие видели Руфуса, она дает.

Другая история этого хрониста не менее интересна. Он пишет, что Генри, осажденный в Мон-Сен-Мишель, отправил вестника к Роберту со словом о том, что у них заканчивается вода, и он считает несправедливым, что его лишают жидкости, необходимой для любого смертного. Роберт велел своим людям не замечать, когда люди брата будут выходить за водой и припасами. Руфус же разозлился, указав Роберту, что тот затягивает войну такой политикой. «Силы небесные!», - отреагировал герцог, - «Ты же не хочешь, чтобы он умер от жажды?! Где мы другого такого найдём-то?!». Тут уже захохотал и король, потому что их младшенький и вправду был уникальным типом. Да и практически единственным человеком на свете, против которого Роберт и Вильгельм могли дружить.

@темы: William II

---

Ночь, снег...

В пяти километрах от дома у нас как бы деревня - ближайший магазин и хорошее освещение. Естественно, вокруг ни души, я себе еду, а навстречу мне, по обочине, чешет здоровенная лиса в добротной шубе. Очень куда-то спешила. Глянула эдак оценивающе на бегу, но даже не притормозила. Кажется, она там где-то неподалеку и живет, я её однажды днем видела недалеко от дороги в поле - мышей ловила.

Чья-то лиса

А вчера, в центре местной цивилизации, видела кошку, перебегавшую дорогу строго по переходу. И это не единственная, я раньше видела котяру, который вообще дожидался зеленого света. Жить захочешь - и по переходам ходить научишься.

@темы: "зверята"

---

Да не в форме дело...

Ну да, как на мой взгляд, так стильно выглядел только парень из Тонги:





У остальных - жуть. У финнов, например, вот такое:



Или у Бермуд:



Так что могло быть и хуже, чем элегантное сочетание серого и белого.



Кажется, все остальные этой формой оскорблены практически до кровавых мальчиков в глазах, но меня поразило другое. О чем написали финны но чего я не нашла в комментриях про участие России в корейской олимпиаде. Публика сказала российской команде "бууу". Финны пишут, что это - впервые в истории олимпийских игр, когда какую-то страну так встречают на открытии. В процессе-то всякое бывает - бразильцы вон собственной команде сказали "бууу" в матче с ЮАР. Но на открытии? Что это вообще было? Какая-то отдельная группа или выражение международного мнения? В любом случае, такая реакция сама по себе показывает, что истории о допинг-программе в государственном масштабе обыватель поверил.

Надо ли было олимпиаду бойкотировать? По-моему - да. Но это эмоциональный ответ, а не рациональный. Президент выбрал нейтральную линию, предоставив право решения самим спортсменам, и так оно и должно быть. И очень большая группа спортсменов решила, что их спортивная карьера - это их личное дело, а всякая там политика и прочий патриотизм их не интересует. Некоторые же вспомнили корейского бегуна Sohn Kee-chung, который выиграл марафон в 1936 году - под флагом окупанта, Японии:



Так что сколько людей, столько и мнений. Но олимпиада-то закончится довольно скоро, а вот демонизирование России будет продолжаться. И что с этим делать? Политика дружбы не срабатывает, принцип "боятся - значит уважают" тоже не срабатывает. Потому что объективно очень даже боятся. Но тех, кого уважают - боятся унизить, а Россию на олимпиаде 2018 именно целенаправленно и провокативно унизили. Ну, провокация не сработала, но унижение осталось.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Автомобильное

Воссоединение с Фриландером получилось трудным. Но где-то забавным.



В общем, генератор мне поставили. Но SRS продолжает гореть. Мастер неопределенно сказал, что могла какая-то пружина в айрбеге ослабнуть, потому что компьютер показывает какую-то проблему с левой дверью. Я не смогла донести до товарища, что проблема с левой дверью в том, что сначала она перестала открываться электрическим ключом, потом машина стала пищать, когда я её открываю, а теперь машина взвизгивает, когда я её закрываю. Но вчера вечером она устроила полноценный концерт. Вернее, ночью. В 23:30. Подъехала к дому, выбралась из машины, закрыла дверь, повернула ключ - и она завыла сиреной. Открыла дверь - воет все равно. Завела - выть перестала. И так раза три. Проснулись ВСЕ собаки в округе. УиУиУи-гав-гав-перегав! Сегодня опять только взвизгивает. На работе закрывала, затаив дыхание. Если она взвоет поздним вечером во дворе дома для престарелых - туда скоро начнут съезжаться неотложки.

А ещё после ремонта я обнаружила пропажу антенны. Оказывается, они так хорошо снег с крыши счистили, что аж с антенной, которая обломалась так, что теперь надо менять всё гнездо, потому что её оттуда не выковырять. И руками развели - знать ничего не знаем, "такибуло". О, Господи... Кстати, большинство радиостанций и без антенны ловятся, но не Радио Рок, которое и с антенной-тоне очень. Впрочем, я там уже все блоки наизусть знаю.

Осталась последняя мастерская на примете, при станции техконтроля. В понедельник поеду спрашивать. Если признаются, что специалистов нет, придется ехать сдаваться в Хельсинки.

@темы: Досье

---

Очередное незабываемое из жж

Я вас уже познакомила с одним "пророком с внутренним оком" (artemdragunov.livejournal.com/profile), ловите следующего. Очень полезно в качестве мимической гимнастики, потому что нижняя челюсть будет отвисать медленно, но стабильно: rivka381.livejournal.com/578978.html
Слог такой, что я сначала приняла это за стёб, но человек, увы, пишет всерьез.

Из комментариев, с сохранением орфографии:

что за прелесть эти люди

"у нас начали продавать бельё, одеяла и подущки из конопли, местного производства, но есть индийские - и одежда в том числе - они дешевле.
Носки и кеды нашла из конопли в Киеве нашла магазин производителя. Вообще раньше из конопли одежду и постельное бельё делали- сильные противораковые свойства, антимикробное и всё такое. Масло растительное - раньше было основным в обиходе, мука и крупа опять же, советуют даже в официальной медицине после операций и другого страшного издевательства над организмом. Раньше из конопли делали паруса - ткань не гниёт и не разлагается, даже в воде больше 100 лет. Ну и коноплю вроде бы не генномодифицировали. С ней боролись и потому, что очень многое, что из неё делали, стали делать из производных нефтепродуктов. У Форда в первой машине много деталей было из продуктов конопли, и топливо тоже"

@темы: "веселая бредь"

---

Вильгельм Руфус - кое-что о средневековой риторике

Год 1088 выдался в Англии довольно странным. Во-первых, весна запоздала настолько, что урожай убирали уже в ноябре. Во-вторых, утром 11 августа по всему острову прокатилась волна крупного землетрясения. В-третьих, заговор и бунт в пользу герцога Роберта Нормандского задел гораздо большее количество людей, чем было вовлечено именно в сами события. Когда хронист пишет о разоренных баронами городах и подожженнных полях, это означает, что в результате военных действий пострадали те люди, на плечах которых и лежало благосостояние королевства. То есть, нужен был очень сильный резон для того, чтобы в данных условиях финансировать расходы на военные действия в Нормандии.


This photo of Cathedrale Notre-Dame de Rouen is courtesy of TripAdvisor

Вильгельм Руфус, таким образом, угодил в ситуацию, в которой ему надо было облечь в социально одобряемые выражения мысль о том, что после того, как старший братец напал на него в его собственной песочнице, он обязан напасть на песочницу братца. С тех пор решительно ничего не изменилось, так что механизм знаком нам всем. Сначала находится какая-то группа населения, судьба которой гарантированно обречена тронуть сердца если и не широких масс, то достаточно голосистой группы поддержки. В одиннадцатом веке, подобной гарантированной темой были притеснения по отношению к церкви.

И вот на совете в Вестминстере король напомнил о недавних событиях, чтобы освежить в памяти советников беспомощность герцога Роберта в качестве лидера, и объявил, что получил многочисленные жалобы от церквей в Нормандии, которые страдали от нападений бандитов, а их собственный герцог не мог с проблемой справиться. Руфус напомнил присутствующим, что многие разоренные монастыри и церкви были основаны предками присутствующих, и великий Завоеватель был способен обеспечить их безопасность, а нынешний герцог оказался слабаком. Поскольку он, Вильгельм Руфус, носит корону своего отца, он готов и должен взять на себя ответственность по защите всего того святого и страдающего, что есть в земле нормандской, если уж его брату такая ноша не по плечу. Так что если совет даст ему свое благословение, он готов не только отомстить герцогу Роберту за неспровоцированное нападение, но и защитить страдающих вдов, сирот и мирных служителей церкви в Нормандии. Естественно, совет полностью поддержал такие намерения. Если кто-то и задумался о том, во что такой поход обойдется и чем он может обернуться, поднять голос против благородной задачи по защите сирых и убогих было совершенно невозможно.

Насколько можно доверять Ордерику, отнюдь не фанатеющему по Руфусу, его величество совершенно не солгал, говоря о проблемах монастырей, аббатств и церквей в Нормандии. Петиции действительно были. Как минимум, от монастырей, которым покровительствовал персонально Вильгельм Завоеватель. Герцог Роберт действительно не был хорошим правителем, способным решительно уничтожить банды мародеров и разбойников. И последствия этой слабости были даже не в судьбах отдельных пострадавших. Они были куда как более глобальны, чем может показаться. Монастыри и аббатства основывали местные бароны. В свою очередь, эти основанные монастыри и аббатства символизировали власть основавших их баронов на местах. А власть – это, в первую очередь, земельные владения и финансовое управление.

Не бывает такой политической системы, при которой население радостно платило бы налоги и отрабатывало долги во имя какого-то общего блага. Практически единственным, что рядовой обыватель нормандской (или любой другой) деревни хотел и был способен понять, была его, обывателя, конкретная защита от напастей, которую он покупал у государства, отрывая от себя конкретного поросенка и выплачивая долги своими продуктами, работой или монетой. Когда государство не способно защитить своих налогоплательщиков, те начинают вести себя непредсказуемо. Никто не любит отдавать, ничего не получая взамен. Более того, население всегда с радостью наблюдает, когда кто-то притесняет «притеснителей», то есть элементы власти. Отсюда такая масса баллад о благородных разбойниках. И если власть не может уничтожить тех, кто наносит ей вред, то обыватель начинает быстро задумывать о том, что такой власти он ничего не должен. То есть, локальные неприятности с местными представителями государственной власти довольно быстро и эффективно могут парализовать всю деятельность государства в целом.

Поскольку все присутствующие прекрасно понимали механизмы управления, а также имели что защищать по обе стороны пролива, убеждать их было не нужно. Так что вводная часть заседания совета осталась подходяще впечатляющей, но короткой, и начались практические обсуждения. Это выглядело так, что бароны, имеющие крепости и замки в стратегических местах Нормандии, предоставляли их в распоряжение Руфуса. У Вальтера Сен-Валери был прибрежный замок на севере Нормандии, а Одо Омальский, Роберт граф Э, Ральф Мортимер и Вальтер Жиффар владели замками по пути возможного направления вторжения. То есть, в данном случае, участие в походе самого Руфуса было формальным присутствием лидера на удалении, и супостатов он лично мечом не крушил. Фактически «вторжение» 1089 года в Нормандию проводилось по той же схеме, как и вторжение в 1088 года в Англию – местные бароны начинали действовать против центрального правительства.

И снова Роберт блестяще подтвердил свою репутацию слабого правителя. То ли он не умел что-то противопоставить происходящему, то ли вообще не заметил, что что-то там на севере Нормандии происходит, то ли не мог ничего поделать. Что ещё хуже, ситуация усугубилась тем, что младший из братьев, граф Генри, которому Роберт так неосторожно дал грант на целый полуостров Котантен (в обмен на заем 3 000 фунтов серебром, который дал ему Генри), решил сделать собственный ход. Грант сделал братца Генри оверлордом всего нормандского феода Хью Честерского. Хью был верен Вильгельму Руфусу в Англии, но он просто не мог пожертвовать своим феодом в Нормандии, потому что Хью Честерский был норманном до мозга костей, и его родиной, душой и честью была та часть Нормандии, которой теперь управлял младший сын Завоевателя. Так что Хью встал под знамена Генри, а за ним – и прочие бароны Контантена. Это не было союзом по любви, тем не менее. Генри просто вынудил баронов присоединиться к нему, разоряя их земли и притесняя тех, кто от баронов зависел и за кого они отвечали.

Роберту Нормандскому, оказавшемуся зажатым между Вильгельмом на севере и Генри за западе, не осталось ничего другого, как обратиться за помощью к Филиппу I Французскому (сыну Анны Ярославны, кстати), и помощь эту он получил. Вдвоем они осадили Ла-Ферте-эн-Брей. Но Вильгельм Руфус просто послал к Филиппу своих представителей, и те убедили его убраться обратно во Францию – за значительную сумму серебром. Более того, от Роберта отвернулся даже Руан, его собственная столица. Счастьем в несчастье стало то, что Генри именно в этот момент протянул руку помощи брату. Не потому, что вспомнил о братских узах, а просто потому, что полная победа Руфуса в Нормандии означала значительные потери для него самого (бароны Контантена никогда не простили бы ему методов, которыми он вынудил их присоединиться к своей армии), а вот помощь Роберту в нужный момент могла принести приличный профит.

В общем, ситуация в Руане обернулать трагическим фарсом. Пока Роберт и Генри торговались в замке, в городе пошли друг на друга две фракции горожан – те, кто был за Вильгельма, и те, кто был за Роберта. Приближенные убедили Роберта тихонько покинуть город, пока кто-нибудь не проломил ему случайно голову в уличной потасовке, что было бы уж совсем глупым финалом истории. Итак, Роберт поджидал рапорта о результатах потасовки в тихом приорате пригорода Руана, пока горожане крушили друг друга при помощи братца Генри, который не пожелал пассивно сидеть во дворце. Вполне возможно, что именно вмешательство его вооруженных сил помогло лоялистам победить.

Интересно, что поведение Генри в завоеванном Руане было поведением скорее захватчика и карателя, нежели поведением подданного герцога, делом которого было минимизировать ущерб людям и городу. Он собственноручно выбросил предводителя мятежников (связанного) из окна башни, и это стало стало сигналом для лоялистов убивать и грабить. Поскольку жертвами были не рядовые горожане, а главные коммерсанты города, Руан оказался на долгое время парализованным и не способным выполнять свои функции главной финансовой артерии герцогства. Действовал ли Генри в порыве бешенства на торговцев, осмелившихся вмешаться в политику, которая была второй по популярности (после охоты) забавой знати, или хладнокровно решив поосновательнее подорвать основы власти Роберта – кто знает.

Всё это время Руфус оставался в Англии. Вместо него, операцией в Нормандии руководил Реджинальд Варенн. Как бы ни хотелось королю присоединиться к боевым действиям (если хотелось), его присутствие в Англии было совершенно необходимо. Если уж Хью Честерский был вынужден участвовать в происходящем не под знаменами Вильгельма, то логичным следующим шагом со стороны Роберта или Генри было бы разжигание беспорядков в английских владениях покорных им баронов. Поэтому Вильгельм Руфус занялся обработкой данных описи всех владений всех жителей его королевства, известной как Domesdei. Сбор данных был закончен ещё в 1086 году, но смерть Завоевателя, коронация Руфуса и заговор 1088 года отложили обработку данных. Тем не менее, она была невероятно важна для успешного управления королевством, потому что детально проясняла, как связаны между собой жители Англии через земельные владения, и где на острове сосредоточены области процветания, а где жители перебиваются кое-как.

К 1092 году, когда анализ Domesdei был завершен, а герцог Роберт полностью увяз в вялых феодальных войнушках, не имеющих ни смысла, ни резона (например, он зачем-то осадил замок всегда бывшего ему верным барона, но не препятствовал не очень-то тайной доставке продовольствия осажденным, и не слишком возмутился, когда тем удалось пробраться в его же лагерь и поджечь осадную машину), Вильгельм Руфус был готов к высадке на континент.

@темы: William II

---

Вильгельм Руфус - кое-что об искусстве быть лидером

Гардероб короля – штука дорогостоящая, именно поэтому шитые золотом и драгоценными камнями робы были не личным имуществом короля, а собственностью королевства, как и различные украшения, у которых меняли оправы и огранки согласно веяниям моды, но которые хранились не в шкатулках королей, а в том же казначействе. Так что на эти предметы для создания престижного облика короля действительно тратились деньги из казны. Тем не менее, главной статьей расхода был не королевский гардероб, а масса мелких и крупных расходов на функционирование самой государственной системы, и средства эти обеспечивали налоги.



Мадам Арифметика инструктирует Пифагора и Боэция (1503)

В Англии того времени уже начали использовать знаменитый абак – разграфленную счетную доску, известную ещё с античных времен, но начавшую входить в употребление в Англии незадолго до Завоевания, около 1050-го года. Именно тогда Роберт Херефордский (Лотарингский) появился при английском дворе, хотя епископом он стал только в 1075-м, по ходатайству Вульфстана, хорошо знакомого с его математическими талантами. Говорят, что отгроханная им часовня в Херефорде, невиданная по форме в Англии, а в Европе считавшаяся уровнем, позволенным только архиепископам и императорам, была знаком осознания Робертом той ценности, которую он представлял своими уникальными таланами для королевства. Ведь именно он умел очень точно рассчитать стоимость любого проекта, будь то строительство крепости или военная операция.


Впрочем, Роберт Херефордский умел делать не только математические расчеты. Благодаря любви хрониста Уильяма из Малмсбери к «вкусным» деталям жизни королевства, сохранилась одна история об астрологических талантах епископа Роберта. А именно – о предсказании дня смерти епископа Линкольна Ремигиуса де Фекома.

Ремигиус был немалой величиной, потому что этот епископ приходился родней Вальтеру д’Энкуру, который, возможно, был женат на Матильде, дочери Завоевателя. Так это или не так, спорят рьяно, но на памятной таблице Ремигиуса Линкольнского значится, что он был родственником и Завоевателю, и Руфусу. А д’Энкуры, к слову, стали предками Ричарда Уорвика-Кингмейкера, что и его делает родичем Завоевателя и Руфуса. Но это к слову.

Вернемся к епископам. Ремигиус был инициатором переноса епископского престола из Дорчестера в Линкольн, но главной его головной болью было утверждение архиепископа Йоркского, Томаса из Байё, что вся область Линдси, включая Дорчестер и Линкольн, принадлежит архиепископу Йоркскому. Ну, пока суд да дело, Ремигиус выстроил в Линкольне кафедрал, и, как утверждают сразу три современных ему хрониста, заплатил Руфусу, чтобы тот приказал всем епископам явиться на освящение этого кафедрала, потому что такая полная явка эффективно утерла бы нос архиепископу Томасу. Только вот Роберт Херефордский в Линкольн не поехал. Вроде, звезды ему сказали, что епископ Ремигиус до церемонии не доживет. Ремигиус действительно не дотянул, и умер за два дня до освящения, которое по этой причине не состоялось.

Уильям из Малмсбери ехидно добавляет, что, вообще-то, состояние здоровья Ремигиуса предполагало, что епископ не дотянет до дня своего триумфа, но репутация Роберта Херефордского при дворе вознеслась до небес благодаря этому эффектному поступку. Впоследствии, преемник Ремигиуса заплатил Вильгельму Руфусу 3000 фунтов (Генри Хантингдонский утверждает, что 5000, а он знал нового епископа лично) для того, чтобы распря с архиепископом Томасом была решена в пользу Линкольна. Взятка? С точки зрения проигравшей стороны – несомненно. Но не с точки зрения королей, вмешивающихся в долгоиграющие диспуты по принципу «кто больше заплатит – тот и прав». Английская монархия была в этом смысле совсем не уникальна. Да и деньги, собственно, шли не в карман королям, а в казну королевства.

А деньги казне были нужны. Потому что магнаты королевства, одержимые идеей одной короны для Нормандии и Англии стали давить на Руфуса. Роберт, на которого они возлагали столько надежд, не справился. Он не смог стать лидером бунта против брата, не смог стать вождем нации. Зато вождем показал себя Вильгельм Руфус. Нужна ли ему была герцогская корона Нормандии? Нет. Но Роберт, вмешавшись в дела его королевства, не оставил Руфусу выбора. На такое вмешательство совершенно невозможно было отреагировать просто парой бранных слов. И королю пришлось заняться подготовкой вторжения в Нормандию. Деньги были нужны на наемников и на подкуп местных магнатов и прочих значительных людей. Впрочем, опять же, подобная практика тогда не считалась бесчестной. Напротив. Великий вождь должен был обладать глубоким карманом, безукоризненным послужным списком военных удач, и должен был выглядеть королем – быть великолепным и блестящим.

О том, что Руфус воевать умел и любил, в Нормандии и в Англии знали. Мало того, он был хорошим командиром для своих солдат, умевшим подставить в особо горячих местах под удар не своих, а наемников, на оплату риска которым никогда не скупился, умевшим найти для каждого слово поддержки, умевшего быть щедрым, экстравагантным, внушающим уверенность одним своим видом. При всем при этом он не был сорвиголовой, что говорит о том, что Руфус умел видеть весь проект целиком за каждым отдельным своим действитем.

Тем не менее, репутация лидера не является чем-то, завоеванным однажды и навсегда. Лидер должен уметь постоянно вести своих людей к новым целям, причем сулящим не просто славу, но и выгоду. Но задача ещё сложнее – это соблюдать баланс между своими отрядами и местным населением в дни мира. Чем занимаются праздные солдаты, которым, кроме тренировок, больше нечего делать? Не только пьянством и развратом, к сожалению, хотя и ими тоже. Хуже были грабежи, причем грабили военные не просто из любви к искусству, а ради конкретной прибыли. Всё, что им было не нужно, они просто продавали. Закрутить гайки? Но тогда начнется массовое перемещение отрядов в более благодатные в плане климата и комфорта страны, под руку более снисходительных лидеров. Позволить делать солдатам всё, что им заблагорассудится? Но тогда начнется возмущение среди местного населения.

Руфусу, каким-то образом, на протяжение всего царствования, удавалось поддерживать определенный баланс между крайностями. Иногда даже путем распространения невнятных слухов о скором походе в Ирландию или даже Францию. Но это было уже позже. А пока всё подталкивало его в сторону Нормандии.

Армия Руфуса была сравнительно небольшой, состоящей, по большей части, из кавалерии, оперирующей малыми отрядами. Ядром этой армии была familia regis, личная армия короля, состоящая из высокомобильных, в высшей степени тренированных представителей дворянства. Одни даже не нуждались в карманных деньгах – источником их благополучия были земли, данные им королём. Другие служили за договоренное вознаграждение. Третьи служили в надежде выбиться в высшую категорию, или обратить на себя внимание короля или кого-то из высокопоставленной знати, чтобы решить какие-либо спорные моменты в получении наследства, или вернуть потерянную по какой-то причине честь семьи.
Наиболее интересна вторая группа – те, кто служил за плату, «стипендиарии». Как правило, они были людьми из захудалых дворянчиков, у которых не было ничего своего, кроме экипировки рыцаря, и обучение которых качеством сильно уступало обучению, которое получили их более знатные или более богатые коллеги. Не все из них даже были рыцарями, а составляли отряды vavassors, лёгкой кавалерии.

В добавок к членам familia regis, король вербовал напрямую представителей «плебейской» прослойки – лучников (пеших и конных) и арбалетчиков. В мирные дни, эти люди занимались выполнением многочисленных административных работ. Теоретически - тех, которые можно было внести в категорию «потенциально опасных», но по тем временам, в эту категорию входило практически всё.

При необходимости, король нанимал перед крупными походами «солдат фортуны» - отряды наемников, как правило из Фландрии и Бретани, и, как правило, в непосредственной близости к месту готовящихся сражений. Потому что это было разумнее с точки зрения логистики, да и общего спокойствия – наемники всегда имели отвратительную репутацию среди мирного населения, стычки с которым приводили к потерям с обеих сторон, а какому королю такое понравится.

Помимо боевой армии, королю приходилось содержать армию подсобную – повара, плотники, минеры, кузнецы разных квалификаций, обозники, инженеры, немалое количество клерков и распорядителей всех мастей. Последние были особенно необходимы, чтобы приглядывать за проститутками, жонглерами и мародерами, сопровождающими любую армию. Вокруг армии также постоянно вилась туча жалобщиков и ходатаев, вдов и сирот, а также представителей различных монашеских орденов и поставщиков, действующих и потенциальных.

И все эти люди рассчитывали хоть на краткий, но личный контакт с королем, когда тот появлялся в расположении армии. И решительно никого нельзя было оттолкнуть.

@темы: William II

---

Evil Minds

Хотела написать, что ещё один сериал в коллекцию странных, но не уверена, есть ли у китайцев не странные детективы.

В общем, здесь, в 24-х сериях, попытались визуально показать, как случается и проявляется посттравматическое расстройство психики, и как выглядит восстановление. Вот буквально. Абсолютно каждый персонаж, каждое событие - нужный кусочек паззла. Да, придется не раздражаться от косяков то ли перевода, то ли сценария. Порфирию назовут вампиризмом, а описание амнезии будет описанием деменции. Но поскольку обе эти истории очень важны, то, возможно, болезням прилепили просто какое-то название, особо не парясь. Затянутости есть. И много говорят. Особенно главгерой, через монологи которого и идет рассуждение о добре и зле, тьме и свете, памяти и забвении. Зато серии 10-13 - это нечто по накалу. Да нет, там вообще не скучно смотреть, но в этих сериях есть кусочки совершенно чумовой постановки "Короля Лира". Хмм... Иногда я понимаю, когда Шекспира называют гением.

Ах, да. Главгерой у нас - гениальный профайлер. И второй сезон имеется, начала смотреть.

@темы: Дорамы

---

В рамках одного ф-моба

Вот здесь: pogladkota.diary.ru/p214761726.htm

Я думала, что у меня не так много кошкостей в доме, но оказалось...

компстол

кусочек полки

каминная часть печки

лучший друг человека

кровать

тайные котосвятилища

главный календарь

На самом деле, есть больше всякого, но это - основное. Выкладывайтесь, у кого что есть? Котики спасут мир!

@темы: "зверята"

---

Двенадцать месяцев

Январь

Январь. Наконец-то закончился. Почему-то тянулся и тянулся, хотя время у мня обычно летит.

Главное событие месяца - начало работы по компенсированной схеме. То есть, график обычный, но именно с клиентами-пациентами работа не должна превышать 2 часов 15 минут. С завидной регулярностью превышает, но все-таки не 4,5-5 часов, как раньше. Пациенты и мимонаблюдающие в фойе бабки сказали, что я снова стала самой собой в плане жизнерадостности. Возможно. Когда в голове не тикает секундомер, можно сосредоточиться на человеке, который перед тобой. Физически же ничего не изменилось к лучшему. Даже хуже стало, хотя казалось бы, что некуда. Передвижение происходит от стула до стула, и когда не надо играть на публику, периодически накатывает такой ужас, что хочется то ли громко завыть, то ли умереть. Безнадежность, бессилие, бесперспективность, если считать за перспективы изменения к лучшему. Самое смешное, что некоторые особо одаренные мне завидуют из-за снижения нагрузки. Хотя, с моего разрешения, всем было направлено на почту сообщение о причине - потеря трудоспособности на 2/5. На самом деле больше, но тогда уже стоял бы вопрос о частичной пенсии по нетрудоспособности, а к такой потере денег я как-то не готова.

Позитив месяца - Вильгельм Руфус, приятно было начать знакомство. Ну и в принципе бытовая сторона жизни. "Дома всё хорошо", как говориться, а это уже много. Ну и то, что продержалась без больничных. А продержалась потому, что мне одинаково больно и дома, и на работе.

Негатив месяца - новогодние поздравления, как ни смешно. Вернее, их отсутствие. Исключая Свету, с которой мы уже годы друг друга поздравляем, никто мне из тех, кому я отправляла открытки, не ответил тем же. Даже поблагодарил за открытку майлом только один человек. Чувство тем более неприятное, что я тут уже привыкла к обязательному обмену рождественскими открытками со всеми, с кем когда-то по какой-то причине обменялся адресами. Можно годами не видеться и не общаться, но рождественская открытка - это святое, "пока смерть не разлучит". Ну, на следующий сезон буду умнее. Тем приятнее было получить вчера от [J]Poglad Kota[/J] милый календарь с котом Саймоном и распечатанную открытку с моим котом

Странность месяца - оживление в жж по сравнению с дайри. Вот уж что воистину странно.

Февраль

Февраль. Вот этот месяц был и долгим, и коротким одновременно. Как-то невероятно много в него вместилось, но он таки быстро закончился. Главное воспоминание - давно забытый уже февральский холод. Бывали и более низкие температуры, до -28, но давно не было так, чтобы морозы разной степени тяжести стояли весь месяц.

Здоровье. Неожиданно - гораздо лучше. Болеть болит, но не так, чтобы головой об стенку колотиться хотелось. Сразу перешла на одну Бурану 400 в сутки. Хватает достаточно. Взяла привычку носить компрессионные гольфы ежедневно, и это могло сыграть свою роль, облегчив жизнь ахилловых сухожилий. В некотором минусе то, что компрессионные штучки приучают тело к тому, что его в разных местах подерживают, и без этой поддержки потом плохо. Но пока выхода нет, я не в состоянии ещё начать заниматься тренировками мышц.

Проект Года, о котором я не буду оповещать в деталях, продвинулся на две ступеньки. Следующая - в самом конце апреля. Это может быть лестница на персональную Голгофу, конечно, но в данном случае я выбираю между двумя Голгофами, на одной из которых я уже нахожусь, и мне здесь не нравится.

Депрессия. Кажется, не было никакой депрессии. Вообще. Было хроническое переутомление. Как только я перестала засыпать в любой момент и в любом положении, когда могла находиться в покое больше 5 минут, всё начало меняться. Внутренний настрой постоянно оптимистический, солнечный, мне свойственный. Иммунитет вернулся туда, куда ему и положено, на высоту Эвереста. Начало робко просыпаться желание что-то делать и вне рабочего времени. Теперь главное не кидаться на эти дела как оглашенной, я только начинаю оживать.

Работа. Из позитива - неожиданно хорошо сложившаяся работа с персоналом Саги, по оценке общего состояния наших пациентов, для ухода за которыми город купил услуги этого "отеля для престарелых". Подобные сводные оценки надо делать раз в полгода. Каждая медсестра - на своих пяток "подответственных". Проблема в том, что это надо делать помимо прочей работы, которой всегда слишком много. А там ещё и персонал постоянно меняется, не знаю причины. А каждая оценка - это 20 страниц с критериями. Тем не менее, они разобрались за месяц. Качество - разное. Иногда, и даже часто, видно неумение сопоставить диагнозы, лекарственные назначения и оценочные критерии. Ну не может человек с диагностированным Альцгаймером не иметь проблем в ближней и процедуральной памяти, и обладать независимым пониманием причинно-следственных связей. В идиота не всякий превратится, и большинство будут долго достаточно автономными в быту, но это уже другие критерии. Но у меня под рукой есть и больничные записи, и список препаратов, и, главное, время. Так что я могу дать более объективную картину на основании того, что у меня есть. И тыкать девочек в их ошибки я не буду, я им конфет куплю в знак благодарности)) В конце концов, главный негативный фактор нашей работы - это именно отсутствие позитивного фидбека. Все только претензии предъявлять помнят, но благодарить и хвалить забывают.

Что касается рутины, то здесь всё неоднозначно. Главное, что я ценю в новой начальнице - это её отсутствие в нашей жизни Раз в неделю мы собирается на заседание, где она вяло демонстрирует нам какие-то маловразумительные графики о том, как мы себя чувствуем на работе, но это можно пережить. И ещё у нее есть приятная привычка делать графики дежурств далеко вперед, что облегчает планирование жизни. Меня она пока оставила в покое, я её тоже не тереблю, потому что уменьшенная физическая нагрузка дает мне возможность отработать 5 дней, один день отдохнуть, и потом оттрубить ещё шестидневку. И не чувствовать себя после работы трупом не первой свежести.

Кстати, выяснилось, что я - дура, всё-таки. Очень хотелось помогать коллегам, пока мне наши распределители работ не сказали открытым текстом, что сознательность в моем положении неуместна. Если я буду добровольно пахать больше, чем мне положено, меня могу лишить компенсационной модели. Такие случаи периодически случаются (да, я не единственная сознательная дура). Но теперь я могу на просьбы взять несколько дополнительных обходов честно отвечать, что никак. Не то чтобы у меня объективно были силы работать "в поле" больше 3 часов.

И тут выходит на первый план проблема будущего. Объективно говоря, для меня эта работа всегда была слишком тяжелой физически. Мой оптимум - это 3,5 часа запланированной контактной работы. Что на практике означает около 4 часов обычно. Теоретически, я имею право продлять компенсационную модель. Но иметь право - это не значит получить согласие работодателя. В общем, до летних отпусков надо мне переговорить с начальницей всего нашего района. Может, она знает, куда меня можно воткнуть на более щадящий режим.

Дома. Всё хорошо. Ну, Фриландер, конечно - это Фриландер. Вдруг вывесил оранжевую картинку мотора. Мотор работает прекрасно. Но если вывесил - надо отвезти проверять. Может, он так на холод среагировал, а может и правда что-то там. Короче, если я пройду в мае техосмотр, надо будет серьезно думать о замене. А тут, помимо безрассудной любви к этому кабыздоху, есть ещё и финансовый момент. Но это - задача на май.

март

Март. В памяти не осталось ничего кроме лихорадочной работы с системой оценки общего состояния нашего подопечного контингента. Около сотни историй болезней и прочего. Закрыла почти все. Хотелось бы сказать, что через полгода с этой же бодягой будет легче, но не будет - больные умирают, переходят в отделения с уходом 24/7, приходят новые, состояние старых ухудшается. Вообще-то, я должна была проработать только больных, находящихся на контракте, состояние остальных должны оценивать их ответственные медсестры. Опять же, хотелось бы сказать, что у них не было времени. Но время было. Девочки много отсиживают, перегоняя воздух возмущениями несправедливостью графиков и нагрузки, и занимаются только уходом, не бюрократией. То есть, я делала чужую работу. Мне не сложно, но это неправильно. Они говорят, что не могут сосредоточиться, не могут мгновенно переключаться. Может быть. Я могу, я привыкла.

С начальницей картина прояснилась. Она таки дура, хотя бы в управленческом плане. Началась феерия с летними отпусками, которые она решила решать сама, и именно 3.04. Коллега из-за этого бзика может потерять 300 евро на разнице в стоимости авиабилета. Была хорошая скидка, но полная неясность, одобрит ли Инночка её отпуск. Блин... Мы не менее 6 лет составляли графики отпусков практически самостоятельно, научились решать сами и согласовывать друг с другом, без драм, проблем и ссор, а тут эта новая дурная метла.

Ещё были дикие морозы и открытое, по-летнему сухое шоссе. Плюс.

Усиливающееся ощущение тупика во всем. Инстинкт самосохранения орет до захлеба, а я не понимаю, что я могу сделать, чтобы остановить это движение. Убегаю в виртуал, в сериалы, старась не думать, жить от утра до ночи и как-то переживать 5-6 часов сна. Перетереть бы мысли и чувства с кем-то, выплакаться, напиться в дрезину, и осениться планом действий - но уже не с кем. Нет, со своим отражением в зеркале это не сработает, тут нужен живой человек, с несколько другим видением мира. И нет, муж, у которого видение мира реально другое, для такой цели тоже не подойдет. Друзья в реале остались в прошлом, виртуальные исчезли с горизонта, ибо там своя жизнь и свои проблемы. Скорее бы 25 апреля, в этот день многое решится. Или ничто не решится, что тоже может случиться.

Устала я от всего этого. Не знаю, как жить дальше, есть ли даже смысл жить дальше. Поняла, что люди убивают себя не от горя или проблем, а находясь в точке, когда умереть проще, чем вытаскивать себя из прижизненного вязкого лимбо. Слишком много для этого нужно усилий, а ресурса энергии нет. Потому что его сжирает неопределенное состояние отчаяния, которое поражает весь организм. Есть ли выход? Если найду - расскажу.

апрель

Апрель. Забегая вперед - ничего-то не решилось 25 апреля. Вообще ничего и нигде не решилось. Чем весь месяц занималась - без понятия. Наверное, смотрела бесконечные сериалы, писала и вкалывала. Всё. В начале апреля приложила новая причуда - дикое головокружение. Помощи не получила. Обследования не назначили. Диагнозом поставили "доброкачественное головокружение". Ох, "б**ди, сэр", чего там. Сидят с серьезными минами, что-то строчат в истории болезни, а на выхлопе кпд 0/0.

Подсуетилось, как всегда, Дорогое МРЗД, подсунув статейку о том, где болит, если куда-то отдает. Короче, всё оказалось очень просто. По совету, полученному в Ортоне, я ношу компрессионный пояс, поддерживающий спину. Разумеется, при этом сжимается и диафрагма. А если сжимается диафрагма, начинаются проблемы с дыханием. А от этого напрягаются мыщцы шеи, которые сдавливают сосуды. От чего, в свою очередь, случаются обмороки. Помните викторианских барышень, вечно грохающихся в обмороки? Это корсеты. Здесь то же самое. Только благодаря тому, что ношу я не корсет, а только эластичный пояс, проблема проявилась не сразу, а через полтора года.

Самое интересное, что информация и ощущения встретились во сне. Сплю очень мало, поэтому иногда отключаюсь днём. Ну вот, упала спать в дневной одежде, и пережила во сне всю палитру падения в обморок. Бесконечного, потому что стена, по которой я оседала, вообще не заканчивалась. А потом я проснулась, и всё встало на место.

Работа. Тетеря наша, которая боссиха, уходит в декрет. У нас будет четвертая начальница в течение года. Значит, снова всё объяснять, снова бороться за удобные дежурства. На фоне увеличения бригады на 5 человек и проблемной бригады, которую расформировывают. Эх, была бы в лучшем физическом состоянии - ушла бы работать в "Сагу". Там бассейн. Но там зарплаты меньше. Может, вообще поискать что-то другое? Лень. Но в этой работе уже почти достигнут предел терпения. За ним я пойду вразнос, с моим-то характером. Хотя есть ещё один вариант из этой же темы, но пока я не хочу о нем думать. Ну и всегда остается опция маневрирования.

После дискуссии на тему семейных ценностей на дайри почувствовала себя инопланетянкой. На трех страницах дискуссий - три комментатора, с которыми я на одной волне, остальные - как из параллельной вселенной. Постепенно стала почти молча читать ленту, и просто писать свое. Собственно, мои посты про Руфуса комментирует ровно один человек, так что если их и читают остальные, то тоже молча. Десять лет дайри были для меня домом, но и это закончилось. Или почти закончилось.

май

Май. Три недели отпуска. Лучше бы три месяца, конечно. Или три года. Чтобы именно оплачиваемых.

Главная тема месяца - жара. Я, всё-таки, не человек. Или не совсем человек. Бестия же. Все знакомые обвесились отеками, а вот мои куда-то испарились. Вообще, чувствую себя неплохо, но очень заметно, что после выходных я в первый рабочий день бодра и весела, а на второй уже обвал с болями и скованностью движений. Да и пофиг. Но такое чувство, что за первый же рабочий день вся польза трех недель отпуска испарилась.

Когда я попыталась ответить для себя на вопрос "от чего меня спасает болезнь" (этот анализ входил в тему перехода психосоматики в соматику), то ответ был ясен - от упахивания, болезнь оправдывает то, что я облегчаю свою физическую ношу.

Интересно то, что я с детства считала, что на мне пахать можно. Тогда мне это даже нравилось - роль взрослой и заботящейся при раздражительной и конфликтной матери. Кстати, хорошо, что работа отца предполагала его нахождение дома только пару месяцев в году, потому что с ним, как понимаю, конфликты могли начаться серьезные. Он уже по роду работы привык выносить решения, и не переносил противоречий. Маменька просто вовремя загнала его под каблук, и потом умело оттуда не выпускала. Как я теперь понимаю, личность моя бесила отца здорово уже тогда, когда я была в классе четвертом. Просто он, в отличие от маменьки, умел держать себя в руках. Ну и вообще, когда родитель присутствует в твоей жизни только изредка, он автоматически превращается в родителя-праздника. Особенно когда прибывает домой с мешком подарков. Но момент с ящиком Кока-Колы, из которого мне выделили только одну бутылку (всё остальное было для мамы, ей ведь корвалол запивать надо), я запомнила навсегда. И - возненавидела Кока-Колу. Нет, я тогда хорошо всё поняла о себе и родителях, и эпизод с этим ящиком был мелочью, деталью, но Кока-Колу я воспринимала потом только в виде "водка-кола", когда не видела бутылки.

В общем, в детстве мне никто не успел объяснить, что и у моих возможностей и сил есть границы. Ну и хорошо, я почти всю жизнь прожила в твердом убеждении, что могу абсолютно всё, и если не стала Властелином Вселенной, то только потому, что мне это не интересно. Ну и потом, объективно, я всегда очень быстро регенеровала после физических и душевных травм, и привыкла считать себя несокрушимой. А оказалось, что физически мои силы очень даже ограничены, и к тяжелым физическим нагрузкам моё тело не приспособлено. Я думала, что на этой работе окрепну. А в результате всё стало намного хуже.

Я тут помониторила себя, и пришла к выводу, что меня раздражает не нынешняя моя работа, а в принципе жизнь человека, находящегося на работе. С одной стороны, я стала относиться ко всем безумным инициативам ближнего и дальнего начальства через ха-ха и по методу итальянской забастовки, то есть молчаливым игнором. С другой стороны, эти инициативы затрахали меня морально. Ну, это когда начальством имитируется бурная деятельность, а на практике или ничего не происходит, или становится хуже. На время, конечно, потому что скоро все забудут и эту инициативу. А мне хочется реальных перемен. Но много шума из ничего я воспринимаю именно как дополнительную шумовую нагрузку, которая меня утомляет.

Если сравнить мое отношение к работе года четыре назад и сейчас, но изменения просто пугающие. На самом же деле, они закономерные. Поначалу у меня, под грузом ответственности конкретно, в буквальном смысле слова, за жизнь реальных людей сформировалась своего рода корона спасителя. Только не от сознания собственной важности, а от гиперответственности. Понадобилось время, чтобы убедить себя в том, что без меня никто не умрет, а если и умрет, то моя категория пациентов в любом случае находится в предмогильной стадии. Понадобилось время, чтобы убедить себя в том, что большая часть моих коллег тоже хочет пациентам добра, даже если их методы работы сильно отличаются от моих. Я научилась делегировать то, что делегировать надо.

Но в общем и целом, если я не получу на следующий год благословения той же модели работы, как в этом году, мне надо сворачивать свою рабочую деятельность, и переходить или на частичную, или на полную инвалидную пенсию. Следующий, 2019 год, мне тактически выгоднее ещё быть на работе 100%, потому что может так случиться, что мне понадобится изрядное количество больничных, но в 2020-м пора сворачиваться. Доходы-то упадут, но и расходы тоже.

июнь

Июнь. Прошла половина 2018 года. Кажется, ничего примечательного. Жара, потом немного дождей, переход в июль - в холодище.

Дайри опустели почти окончательно. Летом здесь всегда была тусовка где-то по углам, в своих мирах, но что-то мне кажется, что осенний кризис мы, на самом деле, не пережили. Очень травматично потерять связь с людьми, которых считала если и не друзьями, то хорошими знакомыми. А ведь меня предупреждали, что сетевая дружба - штука полностью иллюзорная.

Получила новый фотоаппарат. Выглядит сложно, придется разбираться всерьез. Инструкция приложена, но, вестимо, на японском. Забавно, что этот заказ совпал с проектом введения таможенных пошлин в России. В связи с этим какой-то чудак на жж пытался мне доказать, что из Евросоюза "китайское говно" никто не заказывает. Хотя мой комментарий был о том, что дорогие вещи есть смысл заказывать и с пошлиной, все равно останешься в плюсе. И успокоился только после того, как я вывалила на него статистику по странам Евросоюза, которые на Али пасутся ещё так.

Я приобрела привычку совершенно разваливаться в первый выходной. Чуть ли не по стеночке ползаю. Вроде же и не с чего. Раздражает, потому что много чего нужно сделать, а я не могу. Вообще. Тем более, что летом, где-то до середины августа, что-то делать просто проблемно, вечно впивается какая-нибудь кусучая дрянь во дворе. Поспела первая клубника (в открытом грунте). Очень сладкие и очень маленькие ягодки, сушь же была.

Что ещё? Настроение сегодня паршивейшее, хотя, на самом деле, в последнее время я обычно в настроении приподнятом. Похоже, полностью погодозависимость мне побороть так и не удалось.

июль-сентябрь

Июль, август и сентябрь прошли как бесконечное путешествие по Домам Боли, как у какого-то героя Желязны (Джека-из-Тени?). Надеюсь, хоть что-то я этим искупила.

Как ни странно, от всех этих встрясок я проснулась, наконец, и начала больше походить на живого человека. Исполнилось даже то, что я так много лет обещала себе на Новый год - начать уделять себе внимание, заботиться о себе настоящей. Да, большая часть моей жизни проходит в сети и даже не в моей эпохе, но у меня есть тело, и у меня есть дом. И я должна о них позаботиться. А из этого последовало неожиданное для меня решение. Я так много ещё хочу, мне так много ещё надо, что прикручивать горелку жизни на минимум мне ещё рано. Стало быть, надо работать и зарабатывать ещё долго-долго. Стало быть, я беру курс на свою полную реабилитацию физически. Я смогу. Я бросила курить, сильно похудела и буду худеть дальше, стала мазаться кремами и влюбилась во все те прелести, которые вижу на Алиэкспрессе. Шопинг действительно вытряхивает даже из такой депрессии, которая стала практически нормальным состоянием. В общем, я молодец!

@темы: Досье

---

Вильгельм Руфус - кое-что о "раздаче слонов"

Принц-епископ Дарема Вильгельм де Сен-Кале мог быть сутягой, но в своей епархии он, всё-таки, кое-что делал. Например, усердно заменял в церковной администрации мирян на монахов. Поэтому высылка принца-епископа в Нормандию всерьез обеспокоила монашеское сообщество Дарема. А приором монастыря тогда был некий Торгот – как можно судить уже по имени, человек не самой обычной судьбы. В принципе, на ход событий в королевстве этот Торгот никакого влияния не оказал, но представления следующих поколений о периоде правления Вильгельма Руфуса сложились, во многом, согласно оценкам этого человека.



епископ Вульфстан

Он был родом из королевства Линдси, которое во времена нашествий викингов служило им оплотом, и входило в область Данелага. В 1066 году, Линкольншир послал к Завоевателю заложников своей кооперации с норманнами, и Торгот был в их числе. Но каким-то образом он ухитрился из-под стражи сбежать (очевидно, просто подкупил стражников), и договориться с норвежскими торговцами, чтобы они вывезли его в Норвегию. А в Норвегии Торгот сразу же появился при дворе короля Олафа. Всё это говорит о том, что происхождение Торгота было достаточно высоким, и что языкового барьера с норвежцами у него не было. Более того, торговцы хорошо постарались, чтобы Торгота не нашли во время обыска корабля, замаскировав его под члена команды.

Тем не менее, через несколько лет он в Англию вернулся, хотя непонятно, в качестве кого, под каким именем, и с какой целью. Но корабль, на котором он был, был разбит морским штормом, и Торгот оказался в ситуации, в которой монашеская карьера показалась ему единственным выходом. Уже к моменту, когда его послали заложником, Торгот имел какое-то отношение к церкви, хотя монахом и не был, так что местную церковную «кухню» он, несомненно, знал. И лет эдак за десять прошел путь от простого монаха до приора. Современники Торгота характеризовали его как «смекалистого человека», способного хорошо распоряжаться имеющимися под рукой средствами, чтобы добиться желаемого результата.

О Торготе больше известно как об исповеднике супруги Генри I и биографе её матери, а вот встреча с Вильгельмом Руфусом почему-то везде замалчивается, хотя она была любопытной. Любопытной в том смысле, что Руфус встал, когда Торгот прибыл его повидать и поговорить о судьбе Дарема. Более того, король щедро одарил именно этот монастырь, и пообещал защиту епархии в отсутствии принца-епископа. К слову, де Сен-Кале отсутствовал в Дареме следующие три года, так что можно предположить, что его права и обязанности были переданы Торготу, и именно поэтому новый епископ не был назначен Руфусом.

Остался ли приор благодарен за прием и защиту? Кажется, нет, потому что есть мнение, что именно он писал под именем Симеона Даремского. То есть, отчет под названием «Несправедливый харрасмент епископа Вильгельма» был написан именно им. И вряд ли по причиме личной неприязни. Просто «смекалистый человек» всегда знает, для чего он берет в руки перо. Ну а мы всегда должны помнить, что любой средневековый хронист брал в руки перо не просто так.

Что касается награждения верных, которое ожидается от короля после победы над бунтом или заговором, то они осуществились из владений короны. Вильгельм де Варренн стал графом Сюррея, получил четыре крупных манора, ранее принадлежавших королеве Эдит, и большой королевский манор в Вэйкфилде. Хью Авраншский, граф Честера, был награжден землями из числа конфискованных (в данном случае, это были земли короля Гаральда Годвинсона). Для Генри Бьюмонта создали графство Уорвик, состоявшее, по большей части, из земель брата Генри, Роберта де Мёлана, которого король «убедил» эти земли сдать короне в обмен на другие владения, расположенные менее компактно. Старый Роджер де Бьюмонт активно участвовал в переговорах, так что можно предположить, что Роберт, которому, как старшему сыну, должны были отойти наследственные земли в Нормандии, материально обижен не был. Только, похоже, всё-таки был, потому что в дальнейшем он сыграл свою роль в злополучнои «охотничьем инциденте», приведшем к смерти Руфуса.

Что касается дел семейных, то известно, что герцог Роберт (Куртгёз) должен был высадиться с армией 7 июля 1088 года, но взятие Певенси изменило ход его намерений. А младшенький, Генри, приехал сразу после взятия Рочестера, и заявил Руфусу, что он, как младший брат, имеет права на земли их матери. Ордерик пишет, что Руфус эти земли брату отдал (обычай наследования младшим сыном земельного имущества матери действительно существовал, хотя обычно это имущество передавалось по женской линии), но стоило Генри вернуться в Нормандию, как он был арестован там старшим братом, Робертом, за принесение вассальной присяги Вильгельму Руфусу. А сам Руфус, обозрев проблему, просто отдал эти земли Роберту Фиц-Хэмону (Фиц-Хаймо), сыну шерифа Кента.

Эмма Мэйсон видит проблему этого утверждения Ордерика в том, что нет никаких документальных подтверждений, что Генри вобще когда-то получил из рук брата земли их матери. Она пишет о том, что поведение братца Генри явно показало Руфусу, что тому совершенно всё равно, кто будет сидеть на троне Англии, а за это не награждают. Возможно. Но если посмотреть на карту Англии, то нельзя не обратить внимание, что Глостершир, где располагались земли Матильды Фландрской, находится на границе с Уэльсом, как и Чешир (в те времена это было графство Частер). То есть, там по определению нужен был владелец, уже доказавший свои способности по обороне страны, и безусловно преданный Руфусу. Фиц-Хэмон был тем, кто помешал норманнам высадиться на побережье в помощь заговорщикам, это именно он занимался организацией охраны пролива.

Так что у братца Генри не было шансов именно на Глостершир и именно в тот период. Тем не менее, перераспределение земель Бьюмонтов показывает, что компромисс был возможен. Вряд ли братцу Генри было важно, с каких именно земель к нему стекаются деньги. Так что весь этот эпизод выглядит странно. Уж не были ли завещанные Генри отцом золотые как раз компенсацией его материнского наследства? А может быть и так, что Руфус просто на дух не переносил младшего брата, и не хотел видеть его самодовольную физиономию в непосредственной близости. Только вот незаконное лишение наследства совсем не укладывается в его обычную схему поведения.

На место высланного в Нормандию де Сен-Кале как-то сам по себе выдвинулся великолепный Ранульф Фламбард. Собственно, ещё в предыдущее царствование Фламбард смело брал на себя ответственность по сбору налогов и военных податей для короля, став человеком которого все любили ненавидеть, как выражаются хронисты. Это Фламбард собрал команду, состоявшую из шерифа Кента Хэмона, его сына Роберта Фиц-Хэмона, шерифа Вустершира Юрса де Абертота, Роджера Бигода, магната из Восточной Англии, и сенешаля Эдо Дапифера, которую потом назовут первым английским казначейством. Это были проверенные люди, которые в будущем будут управлять королевством в периоды отсутствия Руфуса в Англии. Разве что фигура Бигода выглядит в этой группе странно, ведь он участвовал в заговоре против Руфуса. Тем не менее, они с королем помирились ещё в процессе наведения Руфусом порядка, что подтверждает правильность некровожадной политики короля к участникам восстания.

К слову сказать, именно Фламбарда и его группу хронисты потом обвинят в том, что они ввели в моду экстравагантные и дорогие одеяния, которые остались в памяти потомков как особый знак правления Руфуса. Надо сказать, что англосаксы, представленные во времена правления Руфуса престарелым Вульфстаном Вустерским, одевались настолько без апломба, что однажды епископ Кутанса даже попытался пристыдить коллегу. Вульфстан отшутился, но история осталась жить в летописях. Уильям из Малмсбери даже приводит анекдот типа тех, которые ходили в 1990-х про «новых русских». Вроде, однажды король спросил у своего пажа, сколько стоят туфли, которые он ему подает, и паж ответил, что три шиллинга. Король его обругал, и послал купить туфли стоимостью не менее марки серебром. Паж ухватил первое, что попалось, а попались ему более дешевые туфли чем первые, и подал их королю, на что король отреагировал словами, что «вот эти туфли королю подходят».

Анекдот анекдотом, но Руфусу действительно было свойственно выбирать самое лучшее, будь то наемники или строительные проекты. Разумеется, того же принципа он придерживался и в отношении своих нарядов, и вряд ли его можно было одурачить в вопросах качества.

@темы: William II

---

Вильгельм Руфус - "клянусь ликом Лукки!"

Разгадка некровожадности короля по отношению к участникам заговора и восстания 1088 года в том, что Руфус совершенно искренне любил своего отца и восхищался им. И восхищался его соратниками, которые совершили грандиозное. Большинство соратников отца стали впоследствии и его соратниками тоже, когда он стал воевать в битвах Завоевателя. Он абсолютно точно понимал причины, по которым очень многие присоединились к заговору и бунту. Показательно, что Вильгельм Руфус никогда даже не поднимал в этой истории такой принципиальный момент, как regicide – убийство коронованного короля, которое было целью заговора. Как показала жизнь – напрасно, но для него было важнее выиграть лояльность, чем покарать за дерзость. И вот в этом Руфус не ошибся, практически все помилованные впоследствии служили ему верно.



изображение Вильгельма де Сен-Кале

Во-вторых, уже во время осады Рочестера высокопоставленные бунтовщики вне крепости стали каяться, с готовностью выражая желание заплатить за свой проступок любой штраф. Здесь выгода была даже двойной: и деньги, и выражение покорности. С деньгами, впрочем, Руфус не мелочился. Де Клеру и Бигоду из Тонбриджа он, например, велел направить средства в Рочестерский кафедрал. Для себя он выгоды не искал, а вот как-то выправить последствия восстания за счет самих восставших посчитал только справедливым.

Тех, кто не стал Руфусу служить, или в чьей лояльности у него были большие сомнения, он просто выпнул вместе с Одо в Нормандию. Большая же часть бывших заговорщиков просто потихонечку и без шума вернулась на те позиции, с которых начала бузить, и король сделал вид, что всё идет как надо.

Единственным человеком, которому Руфус ничего не собирался прощать, был де Сен-Кале, бывший друг семьи и бывший советник, принц-епископ Дарема и человек то ли не наделенный чувством умеренности, то ли не менее наглый, чем епископ Одо. Представьте, что он накатал королю жалобу на шерифа Йоркшира, который стал выполнять приказ короля и приватизировать епископовы недвижимости. Потому что формального осуждения в адрес де Сен-Кале вынесено не было, было только распоряжение короля. Епископ также утверждал, что он не предавал короля и никак не раскрывал никому государственных секретов, но, напротив, информировал суверена обо всех опасностях письмами и через посредников. Этим он пытался оправдать свою деятельность по грабежам в Нортумберленде, выставляя их так, что они-де были направлены против Мовбрея, хотя, на самом деле, грабежи и разорение местного населения были просто грабежами и разорением. А насчет писем прелат врал. Письма-то были, и в количестве, но в них де Сен-Кале писал только о том, что он ничего плохого не сделал.

Вообще, де Сен-Кале изначально пытался протестовать против суда над своей персоной, ссылаясь на то, что епископ королю не подсуден, но Руфус ответил, что он и не судит епископа. Он судит главного советника своего королевства, оставившего свой пост и бежавшего в самый опасный момент. Вся процедура суда, начавшегося 2 ноября 1088 года, была достаточно шумной. Де Сен-Кале всё время пытался вывернуть любое обвинение в свой адрес на «я вам не подсуден», а оба архиепископа упорно пытались вернуть обсуждение в его русло, пресекая дебаты по вопросу, должен ли дело епископа разбирать канонический или светский суд. Бароны, присутствующие при разбирательстве, периодически теряли терпение и начинали выкрикивать всякие неприятные вещи в адрес епископа.

Убедившись в том, что никакие выверты ему не помогут, де Сен-Кале выложил свою козырную карту: он обращается с жалобой на короля к папе. Неплохая попытка превратиться из обвиняемого в обвиняющего. И вот тогда Руфус произнес знаменитую фразу: «By the Face of Lucca, you will never get out of my hands until I have your castle!». Я видела утверждения, что Руфус сказал не Лукка, а Локи, но, учитывая обстоятельства, при которых фраза была произнесена (куча епископов, два архиепископа и враждебный принц-епископ, собирающийся обвинить короля перед папой), придется от этой красивой легенды о короле-язычнике отказаться. Жаль, конечно, но в фактический контекст упоминание Локи просто не укладывается. Хотя откуда у этой легенды растут ноги – понятно. Из применения угрозы Nithing.

Здесь необходимо сделать маленькое отступление, чтобы пояснить, о чьем таком лице идет речь, что им можно клясться. На самом деле, Holy Face of Lucca – это не лицо, это деревянный крузификс (распятие), о котором есть много легенд (en.wikipedia.org/wiki/Holy_Face_of_Lucca). И как раз появление этого крузификса в кафедрале Лукки связывают с епископом Ансельмо ди Бажжио, освятившего кафедрал в 1070 году. Это было большим событием, и логично предположить, что выражение «клянусь святым ликом Лукки» стало ходовым и модным несколько позже этого. А лик крузификса, по легенде, вырезал сам ангел, пока резчик спал. Отсюда «святой лик». Не имеющий никакого отношения к Локи.





На самом деле, Руфус вовсе не потерял самообладание, он подал знак и задал направление обсуждению. Ланфранк намек понял, и заявил, что отказ де Сен-Кале передать королю крепость отнимает у него те права на неприкосновеность, которые дает охранная грамота короля. Тут уже заволновались те, кто вел с епископом переговоры об условиях выдачи охранной грамоты – Алан Ричмондский, Одо Шампанский и Роджер из Пуату. В конце концов, это они выступали гарантами в изначальных переговорах с де Сен-Кале. И если бы король отозвал охранную грамоту, пострадала бы их честь и весомость их обещаний. Ланфранк возразил, что их честь не пострадает, ибо сам король отменит охранную грамоту из-за скандального поведения епископа, не только не желающего признать свою вину, но и нагло вызывающего короля в качестве ответчика перед папой.

В качестве компромисса, де Сен-Кале было предложено отправиться в изгнание в Нормандию, но он должен был гарантировать, что герцог Роберт не наложит лапу на корабли и сопровождение епископа. Руфус снова помянул лик Лукки, и уверенно сказал, что епископ не отправится никуда, пока не передаст ему Дарем и не гарантирует возврат кораблей. Де Сен-Кале был вынужден, в конце концов, согласиться, но потребовал, чтобы в договоре было отмечено, что он соглашается под давлением, что, собственно, делало весь договор недействительным. Тем не менее, Дарем был передан короне 14 ноября 1088 года, и король пообещал выдать охранную грамоту за своей печатью, что епископ и его люди могут отправиться из королевства прочь без преследований. Тем не менее, эту грамоту он получил бы только после того, как ответил бы за все прегрешения своих людей, которые те натворили в его отсутствие. Только публичные мольбы трёх вышеупомянутых графов помогли епископу не свести близкое знакомство с какой-нибудь местной каталжкой в Солсбери, где проходил суд, а благополучно убраться из Англии.

Конечно же Руфус прекрасно понимал, что его бывший советник и друг не был заговорщиком в прямом смысле слова. Этот советник и друг просто оказался предателем короля и королевства, кинувшись расширять под шумок восстания свои владения. Да, если бы он остался при короле, его земли подверглись бы нападениям де Мовбрея, а у него были обязанности перед теми, кто на этих землях жил. Но в таком случае было бы достаточно отдать распоряжения гарнизону крепости, а не трусливо сбегать со своего поста.

Более того, простое раскаяние в этом недостойном поступке помогло бы де Сен-Кале сохранить лицо и остаться более или менее там, где он и был – в Дареме, хотя роль главного советника короля он и потерял бы. Но епископ предпочел показать не лучшие свои качества, переводя стрелки то на администраторов королевства, то вообще на самого короля. И самым некрасивым поступком было то, что он своим поведением вынудил поручителей защищать его, защищая свою честь. Допустим, графы просто не могла предугадать, на какие выверты способен тренированный ум де Сен-Кале, но они прекрасно поняли, что их подставили.

Неожиданным последствием поведения де Сен-Кале оказалось то, что оно очень усилило тенденцию в сторону независимости английской церкви, которые уже раньше были в агенде Ланфранка. Дело в том, что высланный епископ всё-таки отправил письмо папе. И Урбан II написал королю Вильгельму Руфусу письмо с просьбой восстановить де Сен-Кале в его правах. Но любая уступка в этом вопросе выглядела бы проигрышем королевского авторитета, и никто в Англии не желал, чтобы римская курия была у них большим королем, чем сам король.

Англосаксонские хроники называют де Сен-Кале просто-напросто Иудой. А вот загадочный церковный манускрипт, описывающий перепетии суда, носит многоговорящее название De iniusta uexacione Willelmi episcopi primi (The unjust harassment of the first Bishop William). Не вполне понятно, относится ли это манускрипт к первой части двенадцатого столетия или ко второй, пусть об этом спорят профессиональные историки, часть которых «чувствует», что к первой, а часть – что ко второй, плюс вступление и заключение написаны не тем человеком, который писал сам текст. В любом случае, название говорит за себя, и написан этот манускрипт был не ранее 1109 года. Скорее всего – Симеоном Даремским, у которого были свои причины обозвать этот детальный отчет «Несправедливым харрасментом епископа Вильгельма».

Ещё один камень в фундаменте сооружения паршивой репутации Вильгельма Руфуса. Кто там полез бы углубляться в дебри монашеской латыни – заголовка вполне хватило для создания мнения.

@темы: William II