Роберт Куртгёз - особенности правления

О том, как шла в Нормандии жизнь при Роберте в качестве герцога, есть один любопытный документ, сохранившийся в женском аббатстве св. Троицы в Кане. Аббатство было не абы каким, а основанным самой Матильдой Фландрской, которая была готова пойти против любимого мужа, чтобы обеспечить максимальный комфорт самому любимому своему сыну, Роберту. Казалось бы, сын должен быть взять под особое покровительство аббатство, построенное его самоотверженной матерью. Но нет, судя по документам, имущество монахинь отжимал у них практически любой из лордов Нормандии, кто не испытывал угрызений совести, притесняя женщин, работой которых были молитвы и за их лордские души.



Первым был д’Эврё, отобравший у аббатства семь арпанов (десятин) виноградников, соляные котлы в Экрамвиле, наложивший лапу на 20 ливров годовых, которые аббатство получало из Гасе и Бавана, и не побрезговавший даже двадцатью су в монетах Руана и двумя лошадьми. Какой-то «Ричард, сын Эрлуина» забрал у аббатства два манора, Тассийи и Монтбуен. Эрлуин был мужем матери Завоевателя и отцом епископа Одо и графа Роберта, но я не знаю, откуда там Ричард взялся. Конечно, в герцогстве мог быть и не один высокопоставленный Эрлуин. Камердинер герцога, Вильгельм де Чандос, не постеснялся забрать себе церковную десятину, которую платил аббатству Энувиль. Вильгельм Бивель угнал из поместья аббатства в Обервиле двадцать быков, а Робер де Бонбу это поместье разграбил. В общем числе, в жалобе аббатства перечислены тридцать носителей самых звонких имен Нормандии, включая Роберта де Мовбрея, Ричарда де Курси, Вильгельма Бертрана, и даже графа Генри, который аннексировал у аббатства рабочих, и заставил их работать на укреплениях замков Котантена.

Что характерно, никто из грабителей не был наказан, и никого даже не заставили вернуть награбленное или выплатить какую-то компенсацию. И это неудивительно, потому что при Роберте суды в Нормандии, похоже, не функционировали вообще. Сохранилось буквально несколько упоминаний герцогской канцелярии, что то и сё требовало бы заседания герцогского суда, но ни одного решения ни по одному заявлению просто нет. Так что нельзя сказать, что документы просто не дошли до наших дней, уж очень систематично петиции оставались без ответа. Да и сама канцелярия, похоже, при Роберте существовать существовала, но не работала – все распоряжения того периода изданы локальными органами управления, а не канцелярией герцога. Система была реанимирована только Вильгельмом Руфусом, когда Роберт сдал тому Нормандию под управление.

И, тем не менее, именно Вильгельм Руфус и Фламбард остались в церковных анналах притеснителями церкви и страшными тиранами, но не Роберт, в чье правление церкви систематически грабили. Угадайте, почему? Как писал в начале XX века историк Дэвис, грехи Роберта перед церковью были грехами слабости, а не умысла, тогда как Руфус и его казначейство систематически ревизионировали церковные должности, направляя доходы от освободившихся бенефиций в королевскую казну. И, опять же, посмели посягнуть на пресловутые реликварии. А вот Роберт всегда имел с духовными лордами герцогства самые сердечные отношения. Он всегда соглашался с выбором, который делали в плане епископских назначений церковники, и те видели своего герцога человеком честным и справедливым.

Всё это невольно заставляет признать, что люди, всё-таки, ни на йоту не изменились за последние 900 лет. Каждый хочет справедливости для себя, и каждый вскидывается против системы, обеспечивающей какой-то уровень справедливости для всех. И один жест доброй воли, вовремя сделанный во время кризиса, может полностью заставить забыть все те несправедливости, которые к этому кризису и привели.

Например, когда Роберту понадобилась помощь Филиппа Французского, он отдал королю Франции манор Жизор, принадлежавший аббатству св. Марии в Руане. Архиепископ Руана, Вильгельм Бон Ам, обозлился, и наложил интердикт на всю провинцию. Монахи Фекана пожаловались на своеволие архиепископа в Рим, и папа лишил архиепископа паллиума за превышение власти. И тогда в ситуацию вмешивается Роберт, своей властью возвращающий паллиум архиепископу «хотя бы временно», о чем пишет папе, уверяя, что сделал то, что сделал не из неуважения к решению Его Святейшества, а только используя власть, доставшуюся ему от предков, во имя государственного блага. Аплодисменты.

Когда Роберт вернулся в декабре 1091 года в Нормандию, он, по словам Дэвиса, свято соблюдал договор, заключенный с братом. Но Дэвис приводит единственное доказательство этого блюдения – то, что Роберт согласился расстаться с аббатом Бека Ансельмом, которого Хью Честерский вытащил в Англию на должность архиепископа Кентерберийского. Не смотря на всю ту боль, которое это решение причинило герцогу. Откуда известно про терзания Роберта по поводу потери Ансельма? Из письма самого Ансельма приору Бека: «By the grace of God, our lord the prince of the Normans has sent me a most kindly letter asking pardon if his love of me and his sorrow at my loss have caused him to think or say of me anything unseemly because of my election to the archiepiscopate. In the same letter he has graciously sought my counsel concerning the appointment of an abbot for you, and has promised to accept it gladly not only in this matter but in other things as well». Всё таки надо признать, что пусть управление Роберта и сводилось только к умению говорить приятные вещи тем, кто хотел их услышать, делал он это качественно.

Почему именно Роберт решил снова рассориться с братом, есть только очень неясный пассаж Генри Хантингдонского о том, что Роберт был очень зол на Руфуса за нарушение какого-то договора: «and there came messengers to him out of Normandy, from his brother Robert, and they said that his brother renounced all peace and compact if the king would not perform all that they had stipulated in the treaty; moreover they called him perjured and faithless unless he would perform the conditions, or would go to the place where the treaty had been concluded and sworn to, and there clear himself».

Дэвис считает, что речь идет о договоре между Вильгельмом и Робертом. Я же уверена, что камнем преткновения стал довор с шотландцами, которого добился лично Роберт, а Вильгельм не собирался его соблюдать. О действиях обеих сторон в течение 1093-1095гг я тоже уже писала подробно, так что детали опускаю. Интересно, в основном, только то, что братья явно избегали прямой конфронтации. Даже Генри, которому для того, чтобы примкнуть к Вильгельму, надо было пробиться через расположение Роберта. Генри предпочел отплыть в Англию.

@темы: Robert Curthose

---

Другие тесты и гадания от Шувани

@темы: "нетягостная бредь"

---

Роберт Куртгёз - правитель

Поскольку о шотландской кампании 1091 года я писала достаточно, повторяться не буду. Добавлю только, что Генри Хантингдонский намекает, что герцог Роберт покинул Англию в декабре этого года в состоянии крайне недовольном. Он считал, что Вильгельм Руфус должен был отправиться с ним в Нормандию, чтобы продолжить там начатое - укрепление авторитета Роберта в его домене. Но у Руфуса на уме было быстрое укрепление севера и подготовка к следующему витку враждебности с Шотландией, так как соблюдать условия договора, который Роберт заключил с Малькольмом, он, конечно, не собирался, как не ожидал приличного поведения и от Малькольма.



Довольно легко представить, как доминировал над местностью Брионнский замок во времена своей силы


В этом эпизоде, пожалуй, хорошо заметна разница менталитета братьев. Роберт излишне доверял торжественному формализму. В его мире то, что было договорено между благородными рыцарями, и подписано рядом со знаком креста, должно быть и выполнено дословно и буквально. Руфус, в свою очередь, прагматично руководствовался интересами королевства, и видел ситуацию более панорамно. Он знал, что человеческая натура и стиль руководства не меняются. Если Малькольм годами разорял север Англии, не смотря на многократные договоры и клятвы, то несколько переданных ему городов эту привычку не только не изменят, но даже дадут базу для ещё более агрессивной политики.

Соответственно, никаких уступок по договору, заключенному в критических условиях, он делать не собирался. Интересно, знал ли о планах Руфуса Роберт уже на момент своего отъезда. Или Вильгельм и здесь принял во внимание особенности старшего брата, и не стал утомлять его уроками практичности.

В любом случае, Роберт вернулся в Нормандию, где законодательные предпосылки для укрепления его власти уже существовали, но для того, чтобы они заработали, нужно было совершить некоторые практические действия. Только вот за четыре года правления он привык (и приучил этим к такой манере правления своих советников) плыть по течению.

Никакого плана развития герцогства у него явно не было, ведь понадобилось вмешательство брата, чтобы он хотя бы на уровне теории вспомнил о том, что укреплять герцогскую власть среди подданных нужно. Пожалуй, единственное, что в политическом плане вызывало у него эмоции, было поведение графства Мэн, которое формально принадлежало ему, а практически бунтовало против норманнов с самого начала, и тянулось к анжуйцам. У Роберта де Ториньи есть довольно неясный пассаж, который можно истрактовать так, что Роберт в первый год правления ходил на Мэн для подавления восстания, последовавшего за смертью Завоевателя. Но дальнейший текст хроник открывает, что в 1090-м Мэн Роберту не подчинялся вообще, так что если герцог и пытался что-то там сделать, то совершенно безуспешно.

Известно, что в 1088 году, вернувшийся из Англии епископ Одо потащил племянника в Ле-Манс принимать оммаж, хотя военной экспедицией это назвать нельзя. Под твердой рукой епископа Хёля, верного друга Завоевателя, именно Ле-Манс был Роберту верен.

Вообще, борьба за графскую корону Мэна сама по себе заслуживает хотя бы перечисления вовлеченных в нее лиц. Именно в интересующий нас период, там мутило воду семейство д’Эсте. Граф Луниджаны и Милана, синьор Ровиго, Альберто Аццо II, был женат вторым браком на дочке графа Мэна Герберта I. От неё у Альберто Аццо было два сына, Уго и Фульк. В 1077 году, д’Эсте испросил и получил у императора Священной Римской империи Генриха IV подтверждение этим сыновьям права на наследственное владение, то есть графство Мэн (помимо прочего).

Со своей стороны, другая дочь Герберта I была замужем за сыном Завоевателя, Робертом. Везде говорят, что обручена, чтобы не пугать современного читателя детскими браками, но замужество это было, и не что иное. Единственное отличие детского замужества от взрослого было в том, что по достижению совершеннолетия стороны подтверждали, что готовы идти по брачному пути и дальше. Здравый шаг, потому что иногда обнаруживалось, что либо слишком расторопные родители ухитрялись отдать руку дочери нескольким претендентам, или дочка сама, в тайне от всех, брала свою судьбу в свои руки, и тайно выходила замуж за кого-то, ей приглянувшегося. Ведь не подтвержденный физической близостью брак был браком формальным, который расторгнуть было можно при определенных условиях.

Таким образом, на графскую корону Мэна претендовали Уго сын Альберто Аццо, и Роберт, сын Завоевателя. Опять же, формально, Уго был сыном старшей из сестер. Зато родной сын Герберта I, законный наследник, вынужденный из графства бежить, признал себя вассалом Завоевателя, которого и назначил свои преемником. Зато Роберт и его малолетняя супруга свой брак подтвердить, похоже, не успели. Короче говоря, ситуация сложилась классическая: прав тот, за кого выступят сильные графства. А сильные графства были душой и сердцем за Фулька IV Анжуйского, который и подсунул им этого Уго с его правами.

Правда, тут было два «но». Во-первых, сам Уго, который элиту графства не впечатлил. Основным его капиталом была родословная, да жена Эрия, дочь самого герцога Апулии, Калабрии и Сицилии, великого Робера Жискара. Увы и ах, очень похоже, что Жискар просто очень хотел пристроить шесть своих дочерей в хорошие руки, потому что Уго был человеком мягким и домашним (на языке того времени – глупым и немужественным), а Эрия, как и прочие дочери Жискара, обладала характером деловым и огненным. Только вот добрые жители Мэна этой огненности не оценили, и сделали вывод, что их призванный граф просто не может держать свою женушку в границах. Фактически, Уго просто был неконфликтным человеком, и сбагрил впоследствии все свои права на турбулентное графство кузену.

Во-вторых епископ Ле-Манса продолжал настойчиво продавливать права герцогов Нормандии. Эли де Божанси, приходившийся Уго кузеном, подумал, что проблему можно решить, изолировав епископа в заключение (причем, стражники присутствовали в камере постоянно), но тут уж встала на дыбы церковь. Не допустить к епископу священника Эли не мог, так что он выбрал из предложенных самого, по его мнению, убогого и безграмотного, чтобы он не мог говорить на латыни, которой не знали стражи. Тем не менее, очень похоже, что Эли просто обманули, и двум священникам не нужно было говорить на латыни (или вообще говорить вслух), чтобы епископ смог передать на волю приказ. В результате, все церкви графства плотно закрыли двери, а колокола перестали звонить. Тут уже возмутились жители графства. Епископа пришлось выпустить. Хёль немедленно поехал в Руан, но не встретил там понимания. Роберту, которого с одной стороны донимал де Варренн и вассалы-перебежчики, а с другой – восстание в самом Руане, было не до графства Мэн.

И тогда Хёль обратился к Руфусу. Собственно, он вернулся на свое место только тогда, когда Руфус вытащил Роберта в Ле-Манс, и стал наводить там порядок. Потому что чисто физически возвращаться было некуда – предприимчивый Эли де Божанси разместил своего кузена Уго в епископском дворце. Так что в Ле-Манс Хёль вернулся только вместе с сыновьями Завоевателя.
Но до этого счастливого момента, случилось нечто, хорошо характеризующее герцога Роберта как человека и правителя. Вот представьте – вам (герцогу) уже годы систематически отравляет жизнь некий тип (Фульк Анжуйский), отнимая у вас вашу собственность (графство Мэн), и этим её портя (дела там с этой правительственной чехардой пришли в упадок). И вот этот тип является к вам, и предлагает сделку. Он признается, что до полусмерти влюблен в одну деву (Бертраду де Монфор), но деву сторожит опекун, который является вашим вассалом (д’Эврё). И вот если вы сможете уговорить своего вассала отдать опекаемую в лапы многократно женатого прохиндея, то он, прохиндей, клянется в знак благодарности хранить ваше графство для вас в образцовом порядке. Как бы вы ответили? Я знаю, как ответила бы я – крепким пинком. Но герцог Роберт кинулся договариваться с д’Эврё, который не согласился передать Бертраду Фульку до тех пор, пока Роберт не насыпал ему богатых концессий. За свой герцогский счет, заметьте.

Результат был ожидаемым. Около года всё было действительно спокойно, но вскоре Фульк вернулся к прежним козням, а Роберт получил свое графство из рук младшего братика, который явился в Нормандию как бы Роберта наказывать за вмешательство в английские дела. А угодил на роль помощника, советника, воеводы и наставника. В этой истории утешает только то, что Бертрада наставила Фульку рога перед всем христианским миром, и стала французской королевой. Дело житейское, конечно, но Фульк-то был славен тем, что это он бросал жен, а не жены его. Ну, Бертрада славно отомстила за всех. Что характерно, Робертовы злоключения вовсе не говорят о том, что он был глуп. Просто он был хорошим рыцарем, но никаким герцогом. Бывает.

Там, где нужно было показать храбрость и щедрость, Роберт блистал. Он взял сильно укрепленный замок Бриенн наскоком, буквально между тремя часами дня и закатом – и тут же подарил его Роджеру де Бьюмонту, потому что перед этим он отдал замок Иври, где де Бьюмонт был комендантом, Вильгельму де Бретейлю. При этом, Роберт был вполне способен прервать военную кампанию, если та лишала его возможность «спать под крышей», то есть с удобствами. Ему просто очень быстро надоедало бить в одну точку, даже в своих интересах. Мальчик-праздник упорно оставался мальчиком-праздником и в сороковник. Потому что это была та роль, которой его основательно научил папочка, не допускающий наследника до трудных, нудных и потных будней повседневного управления. Очевидно, из любви к сыну.

Ордерик считает основной причиной проблем правления Роберта то, что тот отпустил де Беллема в 1089 году на свободу. Но де Беллем был слишком мощной личностью, в которой блестящие таланты сочетались с чисто сатанинским изуверством, и всё это было приправлено изощренным коварством и оформлено в приятную упаковку. К тому же, отношение де Беллема к Роберту нельзя было назвать враждебным. Да, он своего герцога в грош не ставил, но всё-таки в критические моменты выступал на его стороне, как, например, в Руане. И в результате, Роберт зачастую выступал союзником де Беллема в феодальных войнах де Беллема, которые его совершенно не касались, не замечая, что выступает при этом в роли вассала у своего вассала. В то же время, он и пальцем не пошевелил в пользу де Бретейля, которому, в результате, помог король Франции. И в конфликт д’Эврё с лордом Конша он не вмешался ни словом, ни делом. Хотя и в одном, и в другом случае решительное вмешательство правителя было обязанностью правителя.

@темы: Robert Curthose

---

Возможно, шанс для спинострадальцев

Как ни странно, никогда в жизни об этом приспособлении не слышала, вчера впервые прочла здесь: melon-panda.livejournal.com/724709.html

Это вообще потрясающе информативный блог, у хозяйки которого которого есть ещё и интернет-магазин. Я там заказывала на пробу крем, пришел быстро, и цены вменяемые.

Перепосты теперь в жж, кажется, невозможны, так что я для затравки помещу цитату и одну картинку, а в самомй статье по ссылке материала гораздо больше, переходите туда читать.

Суть в следующем: "...по мнению японцев, попа отвечает в женском организме практически за все. И желательно держать ее в узде. Таз - по-японски "коцубан" - тонкий, извините за каламбур, инструмент, к тому же у женщин подверженный нежелательным изменениям из-за сидячей работы, изменения центра тяжести в результате беременности, смещения при родах. Если он пошел погулять и не вернулся вовремя в правильное положение - жди разнообразных проблем: от отеков, внезапного исчезновения талии и отложения жира на поясе до нарушения былой симметрии на всем теле и даже на лице".

@темы: Дамский вопрос, истории о медицине

---

Роберт Куртгёз - союзник

Чрезвычайно интересно в истории ответного «визита» Вильгельма Руфуса в Нормандию то, как вел себя Филипп Французский, которой был оверлордом Нормандии. Этот факт никогда не останавливал герцогов Нормандии от враждебных действий в сторону Франции, и у Роберта тоже были какие-то стычки с французами в районе апреля 1089 года, в Верноне. Но это не помешело ему попросить и получить у Филиппа помощь в конце года, когда они вместе осадили замок Ла-Ферте-ан-Бре. А Филиппу его оверлордство над Нормандией не помешало принять деньги от Руфуса, и удалиться из-под осажденного замка. А потом у Роберта рвануло в Руане.



Филипп I Французский с Бертой, Луи и Констанс

О сути проблемы и о ходе событий я уже писала, упомяну здесь только имена тех, кто, кроме братца Генри, пришел на помощь герцогу. Ими снова были Роберт де Беллем, Вильгельм де Бретейль, Вильгельм д’Эврё и Жильбер Л’Эгль. Самому герцогу Роберта покрасоваться военными доблестями не дали – просто вывезли его, от греха, подальше за город. Кстати, очень разумный ход. Герцог не должен был участвовать в истреблении собственных подданных, причем речь ведь шла не о какой-то бесправной мелочи, а о самых богатых торговцах герцогства. К слову, зря на Руфуса пытались повесить ответственность за это восстание, по-моему.

Ведь в Руане бузили торговцы и горожане, пытаясь на своем уровне решить, хотят ли они единой Нормандии под рукой победоносного Руфуса, или, всё-таки, будут поддерживать своего герцога. Для торговцев и горожан, персона того или иного правителя имела значение только в том смысле, помогает или препятствует его политика развитию торговли. Очевидно, на тот момент многим показалось, что под правлением Руфуса их рынки расширятся, тогда как вялая реакция их собственного герцога обещала только поборы и внутренние беспорядки.

Относительные внутренних беспорядков добрые горожане Руана были правы. Конечно, искать какой-то смысл и честь в сварах феодалов в принципе не стоит – через пару месяцев после Руана д’Эврё уже напал на де Конша, а де Варренн, действующий в Нормандии от лица Руфуса, поддержал де Конша, послав ему на помощь Стефана Омальского (того самого, в чью пользу через пять лет будут строить заговор уже против Руфуса), и Жерара де Гурне, чей замок осаждали раньше герцог Роберт и король Франции. А сам герцог Роберт почему-то счел момент подходящим, чтобы осадить один из замков своего союзника, Роберта де Беллема. В результате, без всяких показательно-массовых вторжений, в 1090-м году Руфус контролировал весь левый берег Сены, что не могло не обеспокоить Филиппа Французского.

Именно поэтому Филипп охотно откликнулся на просьбу Роберта выступить посредником в мирных переговорах. Вообще-то, положение Роберта было совершенно безнадежным. Те из его баронов, кто не побежал к Руфусу, просто закрылись в собственных замках и притихли. Уж чем можно было объяснить их поведение – я не знаю. Оба брата были хорошими воинами. Роберт, судя по всему, имел куда как менее своенравный характер, чем Вильгельм, то есть с ним было поладить куда как проще. И все же, лорды Роберта помчались к Руфусу, хотя тот их, в общем-то, и не звал, он уже обеспечил себе свободный проход по Нормандии. Принимать принимал, конечно, и подарки дорогие делал, но как-то мобилизовать против брата не пытался. В общем, если бы Руфус имел фантазию короновать себя и герцогской короной, в тот момент он смог бы это сделать легко. Только он этой короны не хотел.

Дело в том, что Вильгельм Руфус был по натуре прагматиком. Из всех сыновей Завоевателя, он больше других имел возможность изучить на практике искусство управления. А эффективно управлять, не понимая причинно-следственных связей, невозможно. Столкнувшись с маштабным заговором баронов в первый год своего правления, Руфус наверняка задумался о причинах, и понял их. Поэтому он и не стал карать заговорщиков, хотя они и планировали его убийство. Главной причиной вылившейся в заговор паники баронов была система двойного управления их владениями. В Нормандии, они подчинялись Роберту. В Англии – Вильгельму. Причем, получалось так, что принося вассальную клятву одному, они как бы предавали другого, давая этим повод к конфискации своих владений обойденным их верностью правителем.

Мирный договор, заключенный между братьями в Нормандии, положил этому конец. Явно тяготеющие к Вильгельму бароны теперь официально подчинялись ему и в нормандских владениях. И все, участвовавшие на обеих сторонах в конфликте, получили амнистию. Также был решен второй критический вопрос – о наследственности власти. Не говоря о том, что сам факт договора и последовавшая за ним военная прогулка Роберта и Вильгельма подрезали крылья всем подковерным интригам феодалов, которым была бы на руку вражда между правителями, которая дала бы им больше автономии от центральной власти.

И да, не последнюю роль сыграло то, что договор был заключен с позиции силы Вильгельма в Нормандии. Во-первых, именно силу тогда бароны уважали. Во-вторых, Вильгельм отлично продемонстрировал, что на Францию с её оверлордством у Нормандии надежды нет – он несколько раз феерически перекупал поддержку Филлиппа в самые критические для Роберта моменты. В третьих, ни для кого не осталось непонятным, что если бы Руфус захотел свергнуть Роберта в 1090-91гг, он бы это сделал не запыхавшись. Но поскольку он этого не сделал, то и интриговать в эту сторону с обозримом будущем было бесполезно. Если бы братья просто подписали договор и разъехались по своим углам, можно было бы предположить, что договор не стоит той бумаги, на которой он написан. Но Руфус показательно остался помогать Роберту в Нормандии, и затем, не менее показательно, продолжил дружбу уже на английской территории. Не без того, конечно, что при постоянном присутствии Руфуса возле Роберта, наиболее вредоносные советники герцога Нормандии были вынуждены убраться со сцены.

Что касается остальных, то Роберт и Вильгельм очень четко ограничили для вассалов Роберта, что им можно, а что нельзя делать. Братья собрали 18 июля 1091 года большой совет в Кане, на котором присутствовали все епископы и светские бароны. На этом совете было категорически запрещено стоительство укрепленных замков-«бастардов» (adulterine castles), то есть без ведома и разрешения герцога. Были также подтверждены права герцога держить свои гарнизоны в замках вассалов, и брать заложников их хорошего поведения. И в довершение ко всему, баронам наложили жесткие ограничения на ведение столь любимых ими приватных войн друг с другом. Как видите, братья решили извлечь урок из ситуации, случившейся после смерти Завоевателя. И можно даже не сомневаться, что стоял за наведением порядка именно Вильгельм Руфус.

Увы, в этой идеальной схеме третий брат, Генри, оказался тем, против кого Роберт и Вильгельм в первую очередь продемонстрировали свой союз. Не то чтобы они хотели сжить его со свету. Если бы хотели, то смогли бы без всяких проблем. Просто здесь сыграла свою роль логика того времени – сильный съедает владения слабого. А тут ещё и по возрасту, и по воспитанию Генри был очень далек от старших братьев, и не был с ними в дружеских отношениях. От Вильгельма он требовал земель, принадлежавших его матери, которые давно уже были отданы Фиц-Хаймо, с которого в том регионе толку было больше. Роберту он дал денег только за земли. Кстати, тут ещё вопрос, были эти земли залогом, или Роберт действительно их продал. Потому что «продал» часто употребляется и по отношению к самой Нормандии, которую Роберт передал Вильгельму, когда собрался в крестовый поход. Предполагаю, что они просто были даны в управление Генри, чтобы доходы с них компенсировали сумму займа, иначе становится непонятно, почему Роберт вдруг стал их отбирать. Не исключено также, что осада Генри была средством добавить этого стоявшего особняком брата к новому союзу, ведь он действительно присоединился к Вильгельму и Роберту в их походе против Малькольма Шотландского.

Я пока могу только догадываться, почему Вильгельм Завоеватель оставил младшему сыну только деньги, но не землю, которую тот смог бы назвать своей. То ли он действительно считал, что ученый младшенький поступит на административную службу к одному из братьев, и через службу будет пожалован землями. То ли было решено, что Генри женится на дочери короля Малькольма, которая воспитывалась в Англии, и получит через этот брак земли в Шотландии. В этом мы попробуем разобраться, изучая биографию Генри. А пока сыновья Завоевателя отправились в осеннюю Англию, чтобы сразиться с разрезвившимся Малькольмом.

@темы: Robert Curthose

---

Смеялась всю дорогу с работы

Известия о смерти "Бабетты"-Бабченко оказались преждевременными. Оказывается, доблестные службы украинской безопасности предотвратили убийство Бабетты, объявив его убитым. Вроде, заплатили за убийство этого клоуна аж 40 000 евро какому-то несознательному гражданину. Дальше не читала.

Первая мысль - "даже помереть пристойно не смог", ведь его многие со скрипом, но пожалели. Шестерых детей вспомнили. Вторая мысль - "да хорошо, что жив". Потому что этот фарс свел на нет всю возможную кампанию против России - а ведь уже завели после 13 часов волынку "хайлилайкли". Теперь не получится, трагедия обернулась фарсом.

Первая и, хайлилайкли, последняя положительная эмоция, связанная с Бабченко "Спасибо, что живой", блин

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Злободневность

Вот вместо эпитафии, если кому захочется слезу уронить "на смерть активиста":

---

Роберт Куртгёз - герцог

При вступлении в права наследства, Роберт не встретил никакой оппозиции. И первым делом он занялся тем, что любил больше всего: причинением добра, а именно раздачей многочисленных даров церквям и монастырям, и амнистированием заключенных. Конечно, пока он просто выполнял распоряжение отца, но это не уменьшало чувства удовлетворения от происходящего. Ну и не без того, что корона герцога Нормандии смотрелась на челе 34-х летнего (если не больше) первенца Завоевателя гораздо более уместно, чем шлем странствующего рыцаря. Тем более, что и графство Мэн, наконец, не могло протестовать против его власти.



Что касается лордов Нормандии, то их поведение после смерти Вильгельма Завоевателя было гораздо красноречивее их клятв верности этому герцогу и королю. Когда Роберт де Беллем получил известие о болезни короля, он поспешил ко двору, но известие о смерти Вильгельма застало его в Брионне. Тогда он развернул коня и кинулся в Алансон, где застал врасплох королевский гарнизон, выкинул его прочь из крепости, и поставил туда своих людей. Такой же финт он учудил в Беллеме и других своих замках. У Завоевателя была привычка держать баронов под контролем, располагая в их крепостях королевские гарнизоны, подчиняющиеся только ему, но теперь многие увидели шанс получить гораздо большую независимость от центральной власти. Вильгельм де Бретейль, Вильгельм д’Эврё, Ральф де Тёни, лорд Конша, и многие другие сделали то же самое – изгнали королевские гарнизоны из своих владений. Ну а потом сосредоточились на том, что бароны всей Европы любили больше всего – на отбирании земель у более слабых соседей. В общем, в Нормандии начались смутные времена, хотя Роберт об этом ещё не подозревал.

А не подозревал потому, что вместо того, чтобы энергично заняться подтверждением своей власти, Роберт сосредоточился на привычной для него церемониальной составляющей. И его бароны прекрасно предвидели, что так и будет, ведь они знали Роберта чуть больше, чем просто хорошо. Надо, правда, признать, что лордами Нормандии двигали не только жадность и стремление к максимальной независимости от герцогской администрации. Ими двигала ещё и неуверенность.

Да, Завоеватель держал их в кулаке, но это было достаточно привычной ситуацией. В конце концов, своим лордам он дал многое – как то обширные владения в завоеванной Англии. Но вот ситуация, когда часть их земель попала под юрисдикцию короля Англии, а другая – герцога Нормандии, была для них новой и неудобной. Тем более, что юрисдикция была реально разной.

В Англии, Завоеватель выбрал политику интеграции культуры и обычаев норманнов в уже существующую и работающую систему англосаксонской культуры и администрации. С постепенной модернизацией особо одиозных для одиннадцатого века приемов англосаксонского управления под руководством норманнов, но достаточно осторожно. Он понимал, что 7 тысяч норманнов физически не смогут перестроить под себя целый остров, населенный потенциально враждебным им населением. К слову сказать, в будущем Генри V попробовал ту же политику в тогда уже французской Нормандии. Вплоть до плана переселия туда некоторого количества англичан. Но времени у него не хватило.
Вильгельм Руфус был, очевидно, чрезвычайно похож по менталитету на своего отца, и разделял его взгляды на перспективы Англии как уникального сплава двух культур и систем. В конце концов, те долгие годы, которые Роберт потерял на фрондирование, Руфус провел вместе с отцом, наблюдая и усваивая, как тот действует, и почему он действует именно так.

Но для крупных лордов, имеющих очень большие владения по обе стороны канала, ситуация с двумя системами и двумя такими разными правителями оказалась слишком сложной. Как показало развитие событий, ничего невозможного в этом не было, но людям свойственно искать простые решения для сложных ситуаций. И решением баронов было вернуть Англию и Нормандию под единое руководство, но с той существенной разницей, что Англия стала бы просто завоеванной колонией норманнов.
Естественно, этим единым руководством должен был стать, по их мнению, Роберт. Во-первых, потому, что Роберт совершенно не имел опыта управления, нигде. То есть, его управление могло функционировать только в полной зависимости от решений совета, и именно так, как того требовали интересы ведущих лордов его герцогства. Во-вторых, Роберт был старшим сыном Завоевателя. Ну и в-третьих, по своему характеру он был человеком любезным, любящим делать приятное, и воспринимающим свое окружение скорее товарищами по оружию, чем подчиненными.

Для Руфуса, практически копии своего папеньки по авторитарности, хватке и эффективности, в этой схеме места просто не было. Поэтому возник заговор, имеющий целью перевернуть всё с ног на голову в Англии, и убить английского короля.
Собственно, у Руфуса не получилось бы стать королем с такой убийственной для оппозиционеров скоростью и эффективностью, если бы не прозорливость Завоевателя. Вполне очевидно, что он в Нормандии и Ланфранк в Англии не просто наблюдали за деятельностью баронов из окружения Роберта, но и прекрасно понимали суть проблемы. Именно поэтому Завоеватель отправил Руфуса в Англию сразу, как только понял, что болезнь его смертельна, и счет идет на дни. Хаос, последовавший в Нормандии за смертью Вильгельма Завоевателя, говорит, в свою очередь, о том, что от публики состояние короля тщательно скрывалось. Всё это дало необходимую Вильгельму Руфусу фору для успешной коронации без всякой оппозиции.

О том, как именно проходило востание баронов в Англии, я писала уже подробно. Поэтому сейчас мне хотелось бы сосредоточиться именно на действиях Роберта, в чьих интересах бароны, по их словам, действовали, но который отреагировал на эти действия удивительно вяло, что нанесло непоправимый ущерб его репутации лидера.

Для начала, реакция Роберта на известие о том, что его брат короновался в Англии по распоряжению отца, не известна. Гильом Жюмьежский, хронист из Нормандии, писал, что Роберт поклялся всеми ангелами Бога, что Англия должна была ждать его, хоть он и находился в далекой Александрии («Per angelos Dei, si ego essem in Alexandria, expectarent me Angli, nee ante adventum meum regem sibi facere auderent»). Этот монолог, конечно, вымышлен, но посыл понятен. Тем не менее, в реальности Роберт не отреагировал на коронацию Вильгельма Руфуса решительно никак. До такой степени, что Одо поставил его перед фактом существования заговора, когда бунт баронов в Англии уже начался. И тогда он, по своему обыкновению, просто одобрил проект.

Тем не менее, именно на долю Роберта выпала подготовка флота и армии «для второго завоевания Англии», как мятежные бароны назвали свой проект. И тут новоиспеченный герцог Нормандский вдруг обнаружил, что доставшиеся ему от отца ресурсы вовсе не бездонны. Шокированный этим открытием, он обратился к младшему брату, Генри, который, не имея земельных владений, занимался приумножение полученного от отца наследства в звонкой монете. Только вот Генри, который, в отличие от Роберта, прекрасно разбирался в финансовых делах, не согласился ни дать, ни занять деньги. Но дал понять, что может купить у герцога Нормандии земельных владений на сумму 3000 ливров. Обрадованный Роберт согласился продать Котантен, Авранш, Мон-Сен-Мишель, а заодно и все нормандские владения Хью Честерского.

К большому удивлению мятежных баронов, Вильгельм Руфус обошел их по всем фронтам. Во-первых, он просто-напросто обратился к англосаксонскому населению своего королевства, и его обращение услышали. Ведь речь шла вовсе не о защите какого-то там короля-норманна. Речь шла об их собственной независимости, и это было понятно всем англосаксам. Во-вторых, баронов почему-то застало врасплох абсолютно логичное решение Руфуса послать в пролив патрульные корабли. Таким образом, авангард герцогского флота был перехвачен и утоплен, а наземные силы мятежных баронов – частично уничтожены, а по большей части локализированы и обезврежены. И тут наступило в-третьих. Руфус почему-то не поторопился нажить себе смертельных врагов, физически истребив попавших к нему в плен бунтовщиков или хотя бы отобрав у них земли. Кажется, от человека его темперамента ожидали именно этого. Но темперамент темпераментом, а ума Руфусу было не занимать. Тем более, с такими менторами как Ланфранк и сам Завоеватель. Так что он просто деликатно настучал заговорщикам по головам, и отпустил с напутствием идти и больше не грешить против него. А самых непутевых отправил через пролив к брату.

Можно только вообразить, какие мучения испытал братец Генри, узнав, что поставил не на того родственничка. Роберта и его окружение он знал достаточно, чтобы понять: он только что лишился и 3000 ливров, и пожалованных ему земель. И, по всей видимости, подорвался к Руфусу, где у него действительно было право на земли, находившиеся во владении их матери. По всей видимости – это потому, что Уильям из Малмсбери этот визит отрицает, а Ордерик утверждает, что Генри наверняка был в Англии после подавления баронского заговора, потому что выступил свидетелем в королевском распоряжении в пользу церкви Сент-Эндрю, которая пострадала во время осады Рочестера.
В любом случае, осенью граф Генри совершенно точно был помещен Робертом в заключение. Ордерик пишет, что Генри сторожил епископ Одо в Байё, а Уильям Малмсберийский и Роберт де Ториньи – что где-то в Руане. Весной, через полгода, Генри был отпущен восвояси. Ордерик также упоминает, что из Англии Генри вернулся в компании Роберта де Беллема, и именно поэтому его брат-герцог запаниковал. Учитывая репутацию де Беллема (быть верным только собственной выгоде), у герцога Роберта были все основания полагать, что тот заключил военный союз с Руфусом.

Но вообще-то вскоре у Роберта появилось ещё больше оснований для разочарования в «товарищах по оружию». То, что Руфус явится в Нормандию с ответным военным «визитом», сомнению не подлежало, этого требовал кодекс чести правителя, на которого было совершено нападение. Короля играет свита – в том смысле, что ни Вильгельм, ни Роберт не могли вести себя совершенно независимо, махнув рукой на претензии и чаяния окружающих их баронов. Роберт не мог показать кукиш дядюшке Одо, который объявил ему, что «мы тут делаем тебя королем Англии, пришли-ка войско». Руфус не мог не ответить вторжением на вторжение, потому что в противном случае его бароны потеряли бы все свои владения в Нормандии, и угадайте, сколько часов бы он прожил после принятия неправильного решения. Не говоря уж о принятом коде поведения оскорбленного правителя.

В случае с Вильгельмом Руфусом и Робертом Нормандским, приправой к обычным дипломатическим маневрам было то, что они были братьями, не питавшими друг к другу неприязни. И то, что самые крупные подданные одного были зачастую подданными и другого. Всё, что Руфус мог сделать – это обеспечить себе бескровное продвижение в Нормандии, купив лояльность тамошних владельцев замков. Всё, что мог сделать Роберт – это обставить предстоящую процедуру братания с подобающим герцогу достоинством. Вполне возможно, для Роберта стало шоком, насколько приветливо его бароны распахивали свои замки навстречу королю Англии. Скорее всего – стало. Но он неплохо справился, собственно.

@темы: Robert Curthose

---

Интересная реклама

Радио я слушаю только по дороге на работу и с работы. "Радио рок", но реклама и там есть. И вот несколько недель уже там рекламируют интересную штуку: куда можно обратиться желающим завести детей без всяких там предварительных стадий с поиском партнера, любовей, женитьб и создания классической семьи.

Это что, следующей стадией будет выращивание детей в искусственных условиях? Логично, и по затратам эффективно. Ведь создают же для чего-то так активно биобанки.

@темы: "Этот мир придуман не мной"

---

Хрень какая-то. Дцать раз пытаюсь опубликовать очередное про Куртгёза - фиг, ошибка#51. Будет прелестно, если в какой-то момент всё это вывалится на страницу. Кому интересно, в жж он есть mirrinminttu.livejournal.com/297048.html

---

Роберт Куртгёз - странствующий рыцарь

После официального возвращения блудного Роберта в семью, он довольно активно принимал участие в деловых процедурах отца, выступая свидетелем королевских указов с конца апреля 1080-го года по июль 1083-го. Похоже на то, что Вильгельм Завоеватель на тот момент проникся, что старшего сына пора припрягать к управленческому возу, чтобы меньше времени на глупости оставалось. Тем более, что пока Роберт занимал своего отца на континенте, Малькольм Шотландский воспользовался этим на севере Англии. Вот Завоеватель и решил использовать воинственность сына на благо королевства.

о чем-то подобном мог мечтать и Роберт

Осенью 1080 года отец и сын пересекли канал, собрали значительное войско, во главе которого Завоеватель поставил Роберта, приставив к нему, для дипломатических целей, аббата Аделельма из Абингдона. Битва должна была состояться при Экклсе, но воевать Малькольм настроен не был. Если верить Абингдонским хроникам, то на переговорах Малькольм признал английского короля своим сюзереном, и дал заложников своего примерного поведения.

Только вот Симеон Даремский ядовито написал, что экспедиция Роберта закончилась ничем. Тут, возможно, имеют место две противоположные пристрастности. Абингдонское аббатство подчеркивает значительность переговоров, потому что для этих переговоров их аббат и примкнул к армии. А вот пострадавший от набегов Малькольма север хотел бы существенного наказания разбойникам. В любом случае, Завоеватель был результатом переговоров вполне доволен.

Но теперь уже на континенте сложилась ситуация «кот из дома – мыши в пляс». В Мэне снова заполыхало. За все прошедшие годы, жители этого графства как-то не прониклись к норманнам, и продолжали тяготеть к анжуйцам. А Фульк Анжуйский ещё и был заклятым врагом Жана де ла Флеше, который был женат на дочке Герберта I, и, таким образом, претендовал на роль первого из равных в Мэне. Так что пока Завоеватель занимался разборками с сыном у Жерберуа, Фульк напал на Жана в Мэне. В тот раз он нарвался на такой отпор, что был всерьез ранен. Но к концу 1081 года раны зажили, а отсутствие Завоевателя и Роберта в Нормандии придало Фульку решимости снова вмешаться в дела Мэна. На этот рез он напал на замок Ла Флеше удачно, и сжег его.

Вильгельм Завоеватель и Роберт подходили к Ла-Флеше с огромной армией в 60 000 человек, когда несколько монахов и аббатов, а также Вильгельм д’Эврё и Роджер Монтгомери, предложили свое посредничество в мирных переговорах, чтобы предотвратить серьезное кровопролитие. В результате, в Ла-Брюэре был подписан мирный договор, по которому Фульк Анжуйский отказывался от своих претензий на Мэн и признавал права Роберта Куртгеза на это графство. А Роберт, в свою очередь, признал Фулька свои оверлордом, и принес ему оммаж. Также была объявлена амнистия по обе стороны границы. Прощение от Фулька получили те, кто сражался против него за норманнов, а от Роберта – те, кто сражался в Мэне за анжуйцев. Интересно, что в заложники к Фульку были отданы единоутробный брат Завоевателя, Роберт де Мортен, и сын этого Роберта.

Не то чтобы после заключения мирного договора между анжуйцами и норманнами в Мэне настал Золотой век, но вражда, по большей части, проходила на уровне подковерной возни, как в случае назначения епископа Ла-Манса, утверждение которого на должности заняло три с половиной года! Не говоря о том, что в самом Мэне недовольные результатами договора демонстративно засели в крепости Сен-Сюзан лет на пять, если не на шесть, и никакие попытки выкурить их оттуда не увенчались успехом.

Увы и ах, истина о том, что история никого ничему не учит, вполне применима и к отношениям между Завоевателем и его старшим сыном. Казалось бы, после того, как Роберт выступил в важной роли в переговорах у Ла-Брюэр, ему должно было быть доверено и полное управление делами графства Мэн. Но не тут-то было. Стоило отцу и сыну помириться, как Завоеватель вернулся к своей привычной практике решать всё за всех.

Это не было ни властностью, ни глупостью, ни вредностью. Есть категория людей, которые привыкли полагаться только на себя, и вовлечение в процесс любого второго, будь тот хоть семи пядей во лбу, не будет для них нормальной и естественной ситуацией. Вот Завоеватель был именно из таких личностей, и сын его Руфус – тоже. А вот Роберт был противоположной им крайностью. Он-то, как раз, привык даже слишком прислушиваться к мнению других, и авторитарность отца казалась ему оскорбительно ненормальной.

Когда именно Роберт снова рассорился с отцом, точно установить невозможно. В смысле, можно сказать, что он полностью пропадает из политической жизни Нормандии и Англии после июля 1083 года, и появляется только после смерти Завоевателя в 1087 году. Но всегда остается возможность, что какие-то документы до нашего времени не дожили, так что можно только предположить, что Роберт покинул семейный домен в 1083 году.

Есть дарственный документ, который Ордерик относит к 1084 году, но историк Чарльз Венделл Дэвид обращает внимание, что среди свидетелей указывается не только «граф Роберт», но и епископ Одо, которого Завоеватель уже законопатил к тому времени в заключение. Так что данный документ к 1084 году относиться никак не может. Дэвид почему-то сам относит эту дарственную к 1091 году, хотя признает, что оборот «Генри, сын короля» в листе свидетелей выглядит странно. На мой взгляд, ещё более странно выглядит оборот «граф Роберт», потому что в 1091 году Роберт Куртгёз уже имел титул герцога Нормандии.

К слову сказать, 2 ноября 1083 года умерла королева Матильда. Вполне возможно, что Роберт уехал из Нормандии после смерти матери.

Есть информация, что странствия Роберта завели его в Италию, где он искал руки самой Матильды Тосканской, но даме-воительнице на тот момент было совсем не до замужества, так что Роберт, в конечном итоге, вернулся во Францию. Правда, пишет об этом Уильям из Малмсбери, завзятый сплетник, и непонятно, откуда у него такая информация.

А Ордерик рассказывает историю о том, как во время этих странствий Роберт зачал как минимум пару бастардов (я писала о них раньше). Собственно, сам Роберт решительно не узнал мать своих предполагаемых сыновей, когда она к нему их впоследствии привезла, но признал мальчиков своими. Наверное, просто на основании того, что сожительнице какого-то приходского священника никто не разрешил бы назвать сыновей именами герцогов Нормандии, если бы не было точной уверенности, что они действительно сыновья представителя династии.

Где-то с того периода была у Роберта и незаконная дочь, которую он впоследствии выдал (около 1090 – 1091гг) за Эли де Сен-Санса, с хорошим приданым. В общем и целом выглядит так, что во время своих скитаний в роли странствующего рыцаря, Роберт не принимал никакого участия в делишках французского короля против Завоевателя.

Можно порассуждать, по какой причине Завоеватель не сделал Роберта своим единственным наследником. Это могла быть месть, это могло быть разочарование. Но лично я практически уверена, что разделение Завоевателем своих владений на два независимых домена было решением политическим, а не эмоциональным. Во всяком случае, умирающий Вильгельм озаботился послать во Францию гонца со своим прощением сыну, и подтверждением его прав на Нормандию и Мэн. Говорят, что Роберт успел на церковные похороны отца.
_______________
Бонусом – рецепт знаменитых эклсских слоек с начинкой из черной смородины: www.thekitchn.com/traditional-british-recipe-ec...

Изготовление теста выглядит настолько нудно, что лично я собираюсь купить готовое масляное тесто в магазине.

@темы: Robert Curthose

---

Жизнь кончилась, началась работа

бу-бу-будни

И нифига за 3 недели там не изменилось)) Кроме как выдали нам всем расписание "развивающих собеседований" с начальницей, их раз в год проводят. Надо ещё и письменно ответить предварительно на вопросы типа "что вас мотивирует". Наверное, это будет хамством, но меня так и подначивает ответить честно: деньги.

Клиентура встретила практически слезами восторга. Это хорошо.

Летние сандалии, где подошва улучшена всяческими гелиевыми подушечками - счастье. Наконец-то пяток ничто не касается, и я могу ходит нормально, и даже в нормальном для меня темпе, а не как пингвин.

На улице светло, ездить - сплошная радость. Машина, кстати, техосмотр прошла совершенно благополучно, и пока даже SRS не загорается. Я в прошлом году думала, что если пройду техосмотр - продам нафиг этот кабыздох. Но нет же, я к нему привязана, мне в нем удобно и уютно. Вот просто моя машина.

В общем-то за отпуск сделала всё, что собиралась. Но валялась таки много. Почему бы и нет, в конце концов. Теперь вот пахать мне до октября. А потом - Глостер и окрестности.

@темы: Досье

---

Роберт Куртгёз - первый конфликт с отцом

В 1077 году Роберту было около 23-24 лет. Он вырос в жизнерадостного невысокого крепыша, научился воевать, и был в этом деле не без талантов, но как-то получилось при этом, что ни родители, ни он сам не заметили, что старшенький-то вырос. В каком-то смысле, Роберт оставался мальчиком-праздником – безрассудно щедрым, не любящим отказывать, но при этом не оценивающим веса своих обещаний и их возможных последствий. То ли ему не озаботились преподавать науку управления, то ли, что более вероятно, Роберт сам не считал практичность и дальновидность добродетелями. Дело в том, что он как-то ухитрился сформировать для себя некие рыцарские идеалы, которые вошли в моду гораздо позже. Ордерик отмечает, что в этом смысле наследник герцогства сильно опередил своё время. Ну а привилегированное положение объявленного наследника давало ему возможность оставаться жить в этом иллюзорном мире. В общем, критическое мышление у этого парня отсутствовало как таковое.




И откуда бы этому критическому мышлению было взяться, если Завоеватель решил дать наследнику блистать, а практическим управлением занимался исключительно сам. Вот и создалась в семье странная ситуация, когда у молодого человека, вокруг которого, естественно, собралась беспокойная и амбициозная аристократическая молодежь, и которому лорды и бароны дважды уже приносили оммаж, не было не то что реальной власти, но даже собственного дохода. Да, это была ошибка Завоевателя, детство и юность которого были совершенно другими. Но при таком раскладе, было только вопросом времени, когда в счастливом семействе рванет изнутри.

Оно и рвануло, когда младшие братья решили так глупо над старшим подшутить. Тем не менее, мне трудно поверить Гийому Жюмьежскому (или Ордерику, который продолжал и дополнял его заметки), что Роберт ввалился к отцу с требованием передать себе в единоличное управление не только Мэн, но и всю Нормандию. Даже если об этом писал монах монастыря Жюмьеж Гийом, современник событий, он сам не присутствовал при дебатах отца и сына, то есть их диалог – это полная фикция, хотя и обычный для того периода литературный прием.

По этим записям получается, что Роберт потребовал у отца всего и сразу, а Завоеватель аргументировал, что Нормандия – это его наследство, а всё остальное принадлежит ему по праву меча, так что управлять своими владениями для него и право, и обязанность. И что Роберт, разумеется, всё это получит в свое время, а пока не угодно ли ему меньше слушать собравшихся вокруг молодых бездельников? Роберту было не угодно, и этот его визит к отцу закончился феерической ссорой. Роберт заявил, что отныне не собирается служить кому бы то ни было в качестве подчиненного.

Кстати, есть версия (принадлежащая тому же Ордерику), что ссор было две. И описанная выше произошла до инцидента с младшими братьями. И что после первой ссоры Роберт хоть и мог быть обижен, но не предпринял ничего. А вот поведение младших братьев, спровоцировавшее окончательный разрыв, было именно реакцией на те требования Роберта, которые тот выдвинул отцу во время первой ссоры. Логично. Только вот младшенькие не приняли во внимание то, что их выходка произошла в присутствии посторонних, и что такого оскорбления Роберт просто не мог снести без того, чтобы не потерять лица совершенно бесповоротно. То есть, семейное дело быть таковым перестало.

Впрочем, было ли оно семейным и после первой ссоры? Рейд Роберта на Руан после второй ссоры с отцом настолько абсурден, что неволько возникает вопрос, не случился ли он просто-напросто несколько преждевременно из-за инцидента с братьями? Потому что создается сильное впечатление, что в каком-то смысле разделение баронов на верных Вильгельму и верных Роберту уже произошло, и тайные переговоры уже велись. Когда кастеллан Руана, Роджер Иври, успешно отбил нападение, а Завоеватель велел арестовать всех его участников, Роберт с соратниками кинулись к границе, где им открыл ворота Шатонефа, Сореля и Ремалара Ги де Шатонеф-ан-Тимере. Впрочем, у этого Ги была серьезная причина нагадить Завоевателю, потому что году эдак в 1058, Вильгельм захватил замок Тимере и посадил там своего управляющего. В ответ на что Филлипп Французский тоже захватил захваченный норманнами замок, и снёс его ко всем чертям. Замок пришлось строить заново – сплошные расходы. Этот замок и назвали Шатонеф, новый замок.

Теперь у Роберта была хорошая база для набегов на земли отца, и к нему стали стягиваться единомышленники. Как ни странно – Роберт де Беллем в первых рядах, причем его сестра была замужем за Ги де Шатонефом, что объясняет, почему Ги встрял в конфликт. К восставшим присоединились Ральф де Тёни, лорд Конша, Иво и Альберик де Гранмеснили, и Аймерик де Виллере. Возможно, в той же компании были также Вильгельм де Бретейль, Роберт де Мовбрей, Роджер де Бьенфет (он же Фиц-Ричард, из де Клеров), Вильгельм де Мюлён, Вильгельм де Рупьер. Знакомые все лица, сказала бы. Или почти все. И ситуация встретила оживленное сочувствие в Мэне, Анжу, Бретани, и вообще повсюду, где у Завоевателя были враги, а врагов у него было немало. В общем, Вильгельму нужно было действовать быстро и безжалостно, иначе его владения оказались бы охвачены цепью восстаний, поддерживающихся извне.

Он тут же конфисковал владения бунтовщиков, сдал их в аренду, и на вырученные деньги нанял наемников. Детали той кампании не известны в деталях, за исключением двух моментов. Во-первых, Завоеватель осадил Ремалар, и в процессе военных действий был убит Аймерик де Виллере, что напугало его сына до такой степени, что он немедленно помирился с Вильгельмом, и впредь оставался всегда верным его приказам. То ли де Виллере погиб каким-то исключительно ужасным путем, то ли юноше до того момента просто не приходило в голову, что они начали войну, на которой могут погибнуть. Во-вторых, известно, что какой-то «стольник» французского короля сновал между замками. Вряд ли это удивило Завоевателя. Формально они с Филиппом Французским не враждовали, но Вильгельм стал для Филиппа слишком могущественным соседом, и тот не мог не воспользоваться любым случаем для того, чтобы ослабить Завоевателя.

Ожидаемо, французский король взял Роберта Куртгеза под свое покровительство до конца 1078 года, и пожаловал ему крепость Жерберуа. Но вот что было с Робертом между осадой Ремалара и этим событием – трудно сказать наверняка. Англо-саксонские Хроники говорят, что Роберт побывал у графа Фландрии, а Ордерик пишет, что тот объехал Гасконь, Германию, Лотарингию и Аквитанию, щедро занимая деньги и щедро их разбрасывая. Но Ордерик, возможно, путает два разных периода, которые Роберт проводил в бегах. Потому что он упоминает о проблемах Завоевателя с женой именно в контексте первого бунта Роберта против отца, хотя эти проблемы, скорее всего, случились позже.

В принципе, ситуация с Вильгельмом, Матильдой и Робертом удивительно напоминает ситуацию, которая сложится у Генри II с его объявленным наследником Генри-Молодым Королем и Алиенорой Аквитанской. В обоих случаях, жены пошли против мужей, поддержав взбунтовавшихся сыновей. И если в случае Алиеноры можно подумать о многих поводах для такого поведения, то относительно союза Матильды и Вильгельма никто никогда не выражал никаких сомнений. Собственно, сама реакция Вильгельма подтверждает, что они были любящей парой. Он был зол, безумно зол, до такой степени, что был готов ослепить гонца королевы, сорвав эту злость на нём (гонца благополучно спрятали в монастыре), но позволил жене действовать так, как она считала правильным.

Так не слишком ли строго я осудила Алиенору за её «подрывную деятельность»...

Где бы Роберт ни провёл свое время до того, как обосновался в Жерберуа, провел он его с толком. Его эксцентричный стиль жизни привлек иностранных добровольцев, которые посчитали его богатым, и с которыми он расплачивался обещаниями. Но куда как более опасным было то, что под крыло Роберта потихоньку собирались оппортунисты из Нормандии. В принципе, без этого раздражающего спокойствие фактора, они жили бы с Вильгельмом Завоевателем в мире и дружбе, и просто перемывали бы ему кости, сидя в своих манорах с друзьями и единомышлениками за выпивкой. Но Роберт предлагал некую альтернативу своим бунтом, и всё большее число молодежи прибивалось к нему в надежде, что он, став герцогом и королем, даст им больше, чем они имели при Завоевателе.

Расплачивались за все эти прожекты подданные Вильгельма – те самые крестьяне и землевладельцы, на земли которых его взбунтовавшийся сынок со товарищи совершали рейды с французской стороны. «Я это осиное гнездо выжгу!», - рявкнул Завоеватель, и осадил Жерберуа прямо на Рождество 1078 года. Осада продолжалась три недели, и постепенно осажденным стало ясно, что хотя Вильгельм и нарушил границы, французы их спасать не придут. И тогда они вышли на битву.

Отчеты по этой битве существуют в разных версиях. Но в одном все они сходятся: отец и сын встретились в бою, и сын был настолько искусснее отца, что смог ранить того в руку (и, возможно, убить под ним коня). То, что сын сражался с соперником, которого он хотел убить, а отец не хотел и не мог нанести сыну серьезную рану, не говоря уж о смертельной, никому из хронистов в голову не пришло, конечно – ведь они были бесемейными монахами. Разумеется, и для моих утверждений нет решительно никакой базы, кроме предположений о характерах вовлеченных. Просто, на мой взгляд, победа Роберта при Жерберуа не может быть объяснена какими-то воинскими талантами молодого человека, какими бы выдающимися они ни были.

Силы Вильгельма просто-напросто настолько превосходили силы осажденных, и их позиция в целом была настолько лучше, что объяснение отступлению королевской армии от Жерберуа может быть только одно. Завоеватель запретил своим воинам убивать сторонников Роберта. Во-первых, Матильда никогда не простила бы мужу, если бы с её любимым сыном что-то случилось. А она не была из категории молча страдающих женщин, так что последствия её гнева были бы очень тяжелыми для всей семьи. Во-вторых, соратниками Роберта были сыновья и родственники соратников Вильгельма по завоеванию Англии. Будучи королем, он просто не мог себе позволить восстановить их всех против себя.

Впрочем, поговаривали, что Вильгельм проклял в тот день своего безрассудного сына (так писал Генри Хантингдонский). И хотя он потом снял проклятие, судьба Роберта сложилась так, как сложилась, именно из-за него.

В любом случае, ситуация сложилась патовая. И помощь пришла с несколько неожиданной стороны. Сохранился договор между Завоевателем и Филлиппом Французским, подписанный в церкви Сен-Квентин в Бове, о каких-то совместных дарах этой церкви. Договор датируется 1079-м годом, и свидетельствует о том, что оба короля осадили в тот момент Жерберуа. Да, Филлипп осадил свой собственный замок, который сам и дал Роберту в знак поддержки его дела. То ли в качестве оверлорда Нормандии, то ли просто по просьбе Завоевателя. Хотя Ордерик пишет, что именно французский король отправил посланников к Вильгельму, с предложением помощи в переговорах. Строго говоря, это была его обязанность как оверлорда.

Началось обычное представление, сопутствующее заключению мира. Роберт вдруг был готов мириться, оскорбленный отец сидел насупившись, и демонстрировал смертельную обиду. Тогда к нему потянулись его друзья и соратники, чьи родичи сидели в Жерберуа, и стали умолять о милосердии. Вильгельм только громыхал в ответ, что молодой осел поднял против него оружие, привел на его земли иностранную армию, отвратил от отца сердца молодых аристократов, и был готов проднять против отца всю Нормандию, если бы это было в его власти. Не может он такое простить. Теперь была очередь духовных лиц, королевы и посланников соседей умолять Завоевателя о милосердии.

Дав всем им время себя поуговаривать, Вильгельм, наконец, согласился простить Роберта. Тем не менее, он потребовал письменного договора о том, что Роберт унаследует Нормандию только после его, Вильгельма, смерти. На мой взгляд, это очень интересный договор, потому что в нем говорится только о Нормандии, но не о завоеванной Англии, которую, похоже, Завоеватель уже в 1079 году решил сделать отдельным королевством, и посадить туда Вильгельма Руфуса.

К слову сказать, вся эта котовасия с переговорами тянулась почти год. Во всяком случае, папа Григорий VII прислал Завоевателю письмо с поздравлениями по поводу победы здравого смысла только 8 мая 1080 года. В этом же письме содержалось наставление Роберту никогда не возвращаться на старый курс вражды с отцом.

@темы: Robert Curthose

---

Природное: эвакуация ос и ловушки для муравьев

Никогда ещё такой весны не было, чтобы осы активно в дом лезли. Каждый день по 2-3 приходилось ловить в банку и эвакуировать на улицу. Они, кстати, довольно неуклюжие создания. Ну, позакрывала вентили на крышу в душевой, думаю, что они оттуда ползут. Видимо, из любопытства. Или холодно им ночью. Посмотрю, будет ли завтра очередная сидеть на оконном стекле с несчастным видом. Если нет - я права, лезут через вентиль.

А с муравьями я в этом году справилась играючи. Просто набодяжила в высокие крышки от банок смесь воды, дрожжей и меда, расставила там, где они снуют, и муравьи дружно отправились в эти крышки топиться. Куда как лучше, чем отравой брызгать. Следующее нашествие где-то в начале августа будет. А может, когда-нибудь они все поперетопятся. Это не те, которые на улице в земле, совсем другая порода.

---

Умер Джон Эшдаун-Хилл

Умер ещё 18 мая. Хотя в это и не хочется верить. Информация пока есть только в твиттере twitter.com/rsociety_iii/status/997525503354515...



Конечно же, это было ожидаемо с того самого момента, когда было объявлено о его болезни, и о том, что он потерял возможность говорить. Но работал он до конца. Интересно, как далеко зашли его иследования для биографии Сесили Невилл и для мифологии "принцев из Башни", выйдут ли они когда-нибудь.

А я запомнила Джона таким, каким он был 22 августа 2013 года в Лестерском кафедрале, где я впервые его встретила: mirrinminttu.diary.ru/p191013885.htm

@темы: Англия, Richard III

---

Роберт Куртгёз - детство, отрочество, юность

Старший сын Вильгельма Завоевателя - это всё, что можно наверняка сказать о детстве Роберта Куртгёза. Дата его рождения точно не известна, и не потому, что никого из летописцев не интересовали даты рождения герцогских и королевских детей, а потому, что в те времена летописцы зачастую датировали свои писания не годом «от рождества Христова», а годом царствования какого-нибудь короля. Например, французского (в лучшем случае). И часто делали при этом описки. Не говоря о том, что даты начала царствования этих самых королей тоже точно не были известны, потому что в разных летописях они были разными, и только некоторые летописи дожили до относительной для нас современности. Например, некоторые известные нам летописи отсчитывают правление французского Анри I не от коронации, а от объявления его наследником престола. А некоторые – именно от коронации.



Опереться на дату брака Вильгельма и Матильды? Тоже не получится, потому что и она не известна. В 1846 году Томас Стэплтон называет 1053 год, ссылаясь на Турские Хроники. Но фактически, в этих Хрониках называется 1056-й год, просто Стэплтон решил, что пленение папы Лео IX норманнами в 1053 году, имеет какое-то отношение к объявлению брака Вильгельма и Матильды незаконным из-за близкой степени родства. Тем не менее, в 1053 году Матильда уже выступает свидетелем в распоряжениях своего супруга, то есть, брак их был явно заключен до 1053-го.

Таким образом, когда, отталкиваясь от даты заключения брака родителями, пытаются определить дату рождения Роберта, то у многих получается 1054 год. Опять же, по волевому решению Степлтона. Действительно, вряд ли позже, но почти наверняка - раньше.

Та же неопределенность имеется и относительно образования Роберта. В бумагах Завоевателя упоминаются "Raherius consiliarius infantis", "Tetboldus gramaticus" и "Hilgerius pedagogus Roberti filii comitis", но плана обучения Роберта не найдено. В будущем, современники отмечали исключительные ораторские способности герцога Нормандского, а в последние годы жизни, находясь в заключении, он и вовсе написал довольно большую поэму на валлийском, так что можно заключить, что образование Роберт получил достаточно хорошее для того, чтобы иметь тренированный ум.

Вот относительно того, что Роберт с ранних лет стал участником политических интриг своего отца, известно хорошо. В конце марта 1051 года, в графстве Мэн умер его правитель Юг IV, оставив вдовой свою супругу из дома графов де Блуа, и сиротами – сына Герберта и дочь Маргарет. Поскольку на это графство давно уже нацелился матерый волчище по имени Жоффруа II Анжуйский, он же Жоффруа Мартель, и добрые жители Ле-Мана сдали столицу графства этому Жоффруа сразу после смерти графа Юга, Герберту и Маргарет пришлось искать, где укрыться, и убежище им любезно предоставил Вильгельм Нормандский. Нет, в оборот он сироток взял не сразу, но в период между 1058-1060 Герберт подписал с Вильгельмом договор, в котором признавал себя вассалом Нормандии. А Маргарет была объявлена невестой Роберта, хоть и была старше жениха лет на восемь. Хотя есть указания и на то, что невестой Роберта девочка стала только после смерти брата, который, при помощи Вильгельма Нормандского, смог отвоевать хотя бы часть своего графства у анжуйцев.

В любом случае, для Вильгельма в графстве Мэн что-то сильно пошло не так после смерти Герберта – пусть и непопулярного у подданных, но законного графа. Почему-то графство не хотело «под иго норманнов». Во всяком случае, самые голосистые не хотели. И призвали к себе Вальтера Мантского (он же Готье III де Вексен), жене которого почивший Герберт приходился племянником. Эти претенденты обратились за военной помощью к ещё одному анжуйцу, Жоффруа ле Барбу, сменившем бездетного Мартеля на посту графа Анжу, и пошло веселье...

По всей логике военной науки, Вильгельм должен был стукнуть кулаком по столу и отказаться от Мэна, но вместо этого он напал, да так энергично, что захватил и самого конкурента, и его жену, и заключил их в замок Фалез, где они и умерли в течение года. Как говорят, от яда, но могли и от какой-нибудь желудочной хвори.

И теперь у Вильгельма было уже два договора относительно графства Мэн – с Гербертом, чьим законным наследником он теперь был, и через брак графини Маргарет с его сыном Робертом. Насколько известно, в делах графства он использовал оба права. Ну а параллельно крепла связь между домами будущего Завоевателя и де Беллемов, которые опекали детей Юга IV через епископа Жерве де Беллема, и ненавидели анжуйцев, от которых этому епископу крепко досталось. К слову сказать, я согласна, что в арсенал Завоевателя не входил яд, и что он не травил Готье де Вексена и его супругу. Но вот в арсенал де Беллемов яд точно и доказуемо входил, как о том свидетельствуют подвиги жены Роберта де Беллема.

Одним из приятных качеств Вильгельма Завоевателя было его умение вовремя расставить приоритеты. На дворе был 1063 год, и он уже нацелился на Англию, а война на несколько фронтов была для него не то что проблемой, но уж точно нежеланной перспективой. Ле-Ман он взял без труда, но не стал воевать с ле Барбу до победного конца, а просто заключил союз. Оба остались там, где были, а Роберт со своей невестой отправились в Алансон, и принесли вассальную клятву за графство Мэн дому Анжу и ле Барбу в частности. В статусе графа Мэна Роберт Куртгёз был ещё в 1076 году. Хотя управлял графством его отец, конечно.

На завоевание Англии Вильгельм отправлялся основательно, и, как человек основательный, привел свои дела в герцогстве в порядок. Роберт был назван его наследником и преемником герцогской короны, и все бароны герцогства принесли ему оммаж. По свидетельствам Флоренса Вустерского и Англосаксонских Хроник, Филипп Французский, патрон герцога Нормандского на тот момент, при церемонии тоже присутствовал. Регентом в этот раз оставалась,тем не менее, Матильда и советники. Когда Завоеватель отбыл в Англию в 1067 году, регентом в Нормандии остался уже Роберт с Матильдой, а когда Матильда поехала в Англию на коронацию, Роберт стал сольным регентом Нормандии.

Только вот Мэн он потерял. Не имея авторитета отца, и с военными силами, занятыми в Англии, Роберт и ахнуть не упел, как Мэн стал в 1069 году независимым от Нормандии. Маргарет была к тому моменту уже мертва – она умерла вскоре после того, как съездила с Робертом в Алансон, а столь тяготеющие к анжуйцам жители Мэна Роберта своим графом не считали. Неизвестно, насколько разочарован был Завоеватель такой феерической неудачей сына, но, как только у него появилось время (в 1073-м), он сразу оправился в Мэн, быстро покорил по пути Френе, Бомон, Силли, и осадил Ле-Ман. К 25 августа 1076 года, Роберт снова был графом Мэна и правил Ле-Маном.

Когда Завоеватель опасно заболел, он немедленно собрал в Бонневилль лордов и баронов, и снова принял их клятву верности его наследнику, Роберту. То есть, на тот момент Роберт Куртгёз должен был унаследовать все владения своего отца. И действительно, за период между 1063 и 1077 годами Роберт заверял акты, выпускаемые его отцом, так же часто, как и королева, и чаще, чем его братья. Так что даже если какие-то мелкие несогласия между членами семьи и имели место до осени 1077 года, они не были серьезными, и не отражены ни в одной хронике.

@темы: Robert Curthose

---

Подарочный гороскоп

Наверное, правда. Мне лучше вообще никакого подарка, чем какую-нибудь ерунду. А поскольку "не ерунда" для меня или что-то очень нужное-специфичное, или реально дорогое, то предпочитаю переговоры, чтобы не было разочарований. И нет, муляж Шапки Мономаха я бы не оценила. Реплику - возможно.

Лев (23.07-23.08)

Подарки для Львов могут быть разными, но в них всегда должно проявляться уважение. Этим харизматичным и гордым людям просто необходимо одобрение и восхищение окружающих. Так что отойдите в сторонку с вашим помятым букетом! Дело даже не в цене подарка (хотя Львы любят то, что подороже), а в том, что выбранный наспех и плохо упакованный подарок роняет Льва в его собственных глазах. Еще хуже, если вы плохо слушали Льва и пропустили мимо ушей информацию о его вкусах и пристрастиях. Никто так не нравится Львам, как внимательный, заинтересованный слушатель, а значит, никто так не бесит его, как… слушатель равнодушный и рассеянный. Ведь говорил же он вам, что курит только пенковые трубки, а вы ему несете кубинские сигары…

Истинные Львицы будут приветствовать все, что оттеняет их природную красоту – духи, цветы, ювелирные украшения… Но не откажутся и от самодельного плаката «Счастливого Нового года первой красавице курса!» Потому что уважение свиты придает Львам и Львицам сил и наполняет их оптимизмом.

Подарки-шутки и подарки-розыгрыши не должны умалять величия Львов и выставлять их в смешном свете. Шутите над кем-нибудь другим! Если вы подарите истинному Льву трусы в розовый цветочек или Львице – набор тряпок для вытирания пыли, вычеркните себя из числа приятных для них людей. А вот муляж шапки Мономаха или резной стул, напоминающий трон, будет в самый раз. Речь идет не о недостатках характера Львов, просто они интуитивно (и часто по праву) занимают доминирующие позиции в жизни, и могут очень страдать, если их попытаются согнать с этого места. Преподнося подарок людям этого знака зодиака, постарайтесь сделать это красиво, изящно, создайте романтический или торжественный настрой, подарите вместе с подарком праздник. Ведь одно другого не заменяет, правда?

Лев, дарящий подарки, так же великолепен, как Лев, их принимающий. Львы - весьма щедрые, часто неразумно щедрые люди. Они азартные игроки, подбор подарка их может увлечь не меньше, чем преферанс. Некоторые из них способны просадить на подарки последние деньги, даже займут еще, чтобы одарить вас по-королевски. Поэтому будьте осторожны, рассказывая Льву о своих мечтах и желаниях. Вдруг он все исполнит? В любом случае примите подарок Льва или Львицы с должной благодарностью, разверните при нем (так следует поступать со всеми, но со Львами – особенно), выразите свой восторг и похвалите выбор. Как правило, выбор действительно бывает хорош!

Получить свой гороскоп

@темы: "нетягостная бредь"

---

Ага, щаззз...

Получить предсказание

@темы: "нетягостная бредь"

---

Пересматривая старое

Есть такой сериал "Тайны следствия". Смотрела я его очень давно, несколько сезонов, и тогда больше возмущалась тем, что сериал вообще не похож на книги, чем оценивала именно сериал. А он интересный, в общем-то. Очень спокойный. Подходит для просмотра в режиме "поваляться и отдохнуть". Вот валялась я и размышляла, нравится мне Швецова или нет.

Умна, трудоголик, дотошна и аккуратна, но не узколоба, очень красива. Должна нравиться. С другой стороны, она легко может оскорбить любого человека из своего окружения. Просто потому, что у неё плохое настроение. Причем, на попытки окружающих сгладить её злые выпады реагирует повышением уровня агрессии. Для неё, по сути, есть только она, её работа и её переживания, окружающие ей постольку поскольку. То есть, личность-то неприятная.

Кажется, такими людьми лучше восхищаться на расстоянии. И сдается мне, что и второй её муж рядом с ней не выдержит, потому что всему есть предел, а она не задумываясь лупит его по болевым точкам, постоянно напоминая, что дети, с которыми занимается именно он, и обеспечивает тоже он - это не его дети. Интересно, когда ему всё это надоест.

Интересно, почему по сериалу Швецова совершенно неотразима для всех окружающих мужчин? Штабелями валятся коллеги, подследственные, начальство, и вообще любой мужик, попадающий в её орбиту. Вплоть до зубного врача. Сочетание ума, красоты, и эмоциональной холодности?

@темы: кино на радость нам дано

---

Вильгельм Руфус - смерть короля/4

Давайте рассмотрим вероятность того, что смерть Вильгельма Руфуса на охоте была результатом несчастного случая. Из тех редких авторов, которые занимались этим вопросом, Холлистер («The Strange Death of William Rufus», 1973 и 1986) и Барлоу («William Rufus», 1983) считали, что так оно и было – охота была и остается опасным спортом, где несчастные случаи происходили и происходят. Эмма Мэйсон, в свою очередь, напоминает, что под несчастные случаи на охоте было замаскировано немало политических убийств.




В Италии, король Ламберт Сполетский, удачно погиб в 898 году на охоте, ударившись головой о ветвь дерева. В Византии, Василий I тоже погиб на охоте в нужный его противникам момент в 886 году, причем затейливо – якобы олень зацепил рогом пояс императора, и долго тащил его по лесу. Иоанн II Комнин в 1143 году вообще ухитрился сам себя ткнуть отравленной стрелой, если верить официальным источникам. Тем не менее, все эти «несчастные случаи» рассматривались ещё современниками как убийства. Смерть Фулька Иерусалимского в том же 1143 году тоже была слишком на руку многим (и его супруге в первую очередь), чтобы её можно было легкой рукой списать на чистой воды несчастный случай на охоте.

Во Франции, Хлотарь I, убив в 561 году своего сына Храмна вместе с семьей (их сожгли, загнав в какую-то хижину), отправился почти немедленно на охоту, где очень удачно подцепил пневмонию и умер. Его племянник Теодеберт тоже умер в результате несчастного случая на охоте, и тоже в не самой простой политической обстановке. Хильперик, сын того же Хлотаря, тоже погиб на охоте, но тут никто не озаботился даже замаскировать смерть под несчастный случай – в него дважды всадили кинжал, потому как заказчик убийства (жена, предположительно) очень торопился.

Что касается смерти Ричарда, сына Завоевателя, в том же лесу, то есть историческая сплетня, что Завоеваетель велел арестовать по поводу предполагаемого инцидента своего старшего сына, Роберта. Не говоря о том, что смерть племянника Руфуса в мае 1100-го года, в том же лесу и во время охоты, была, скорее всего, репетицией того, что случилось в августе с самим Руфусом.

И всё вышеперечисленное – это только верхушка айсберга. В случае с Вильгельмом Руфусом, больше всего выгоды от его смерти получил младший брат, граф Генри. Поручения от его имени на убийство Руфуса не существует, разумеется. Так что в этом случае можно только прибегнуть к анализу характера молодого человека. То есть к тому, как он привык действовать и действовал в дальнейшем. Он перехватил корону Англии у Роберта Нормандского, отобрал у Роберта Нормандию, посадил брата, прославленного участника Первого крестового, в пожизненное заключение, и затравил до смерти его единственного наследника. То есть, с этим братом он поступил как со смертельным врагом. Такой человек, в общем-то, вполне способен и на убийство, не так ли?

Я также думаю, что слишком большой была вероятность, что вернувшийся из похода Роберт и нацеленный на Францию Вильгельм станут союзниками. И это оставит самого Генри, строившего свою стратегию на разногласиях членов семейства, окончательно ни с чем. К тому же, Роберт уже вез с собой молодую жену, и Руфус, вероятно, вскоре последовал бы примеру брату, то есть старшие были на пороге основания собственных династий, что совершенно не подходило амбициям младшего. Вот и пришлось решать проблему радикальным образом.

По Мэйсон, такой ход имел смысл только в одном случае – за графом Генри должны были стоять довольно влиятельные круги английской аристократии, иначе он ни в коем случае не смог бы короноваться уже через три дня после смерти Руфуса, и не где-нибудь, а в Вестминстере. Непрямое указание на то, что заговор существовал, является публикация «Коронационной Хартии Вольностей», в которой Генри обещает исправить все несправедливые решения своего брата. Генри также арестовывает самого Фламбарда, ведущего придворного при Руфусе, и заключает его в Тауэр, где Фламбард стал первым политическим заключенным, и единственным, кому удалось из Тауэра бежать – явно не без посторонней помощи (при всем уважении к личным качествам Фламбарда, без помощи ему бежать бы не удалось).

То есть, оппозиция финансовой политике Вильгельма Руфуса явно существовала. От себя добавлю, что подобные оппозиции существуют всегда, при любом режиме и любом короле, потому что всегда найдется группа, чьи интересы как минимум не продвинутся, если вообще не пострадают, в результате принимаемых решений. Другое дело, что в отсутствие сильного лидера эта оппозиция останется на уровне тайных разговоров и подковерной возни. Именно поэтому любой разумный правитель старается сделать всё возможное, чтобы такой сильный лидер не появился на политическом горизонте.

Как Генри удалось стать лидирующей фигурой тайной оппозиции? Благодаря тому факту, что он был единственным сыном Завоевателя, родившимся после того, как тот стал королем. То есть, по этой логике, он был единственным законным наследником королевства Завоевателя, а Руфус и Куртгёз – просто узурпаторами. Впоследствии, именно этот момент особенно педалировался летописцами его времени – Ордерик прямо писал, что «принц Генри родился в пурпуре». Довольно неожиданный аргумент для меня, потому что Генри, всё-таки, был младшим братом, и ведь существовало завещание Завоевателя. Но, по-видимому, в процессе создания имиджа лидера все средства хороши.

Теперь вернемся к Тиреллу, который таким драматическим способом удалился с политической арены Англии.

Что характерно, ни сразу после смерти Руфуса, ни в течение всего царствования Генри, Тирелла никогда не обвиняли в убийстве короля. Писалось только о несчастном случае, причем давалось понять, что жертва заслужила свою судьбу, что имело место своего рода божественное возмездие жестокому попирателю имущественных прав церкви. Но разговоры явно ходили, потому что должна же была существовать какая-то причина, по которой английский король Генри I выпустил помилование Тиреллу, проживающему во Франции.

Тем не менее, было бы наивно оправдывать на основании официального помилования единственного человека, который пустился в бегство в тот момент, когда тело Вильгельма Руфуса коснулось земли.

Перечисляя возможных заказчиков убийства, Мэйсон сразу отвергает Фулька Анжуйского, потому что у того, грубо говоря, были руки коротки для такого заговора. Другое дело – король Франции. Как позже писал аббат Сугер, король Франции прекрасно понимал дисбалланс между своими силами и силами «великого короля Англии», подкрепленные, к тому же, практически неограниченной возможностью Руфуса перекупать лояльность французских рыцарей. Одним из тех, чья лояльность, по мнению Мэйсон, была куплена, был Вальтер Тирелл. Собственно, в Англии Тирелл владел только одним манором в Эссексе. По какой же причине он был среди гостей самого короля? Как родственник де Клеров через брак?

По мнению Мэйсон – как сеньор де Пуа в Пикардии, владелец земель в Нормандии, и, главное, кастеллан замка Понтуаз, ключа к Вексену.

А дальше профессор Мэйсон пускается в довольно нестройные, на мой взгляд, рассуждения. Собственно, полное неумение уважаемого профессора логически систематизировать вываливаемую ею информацию – яркая особенность её книги о Вильгельме Руфусе. Но что поделать, сочинения Барлоу у меня во-прежнему нет.

С одной стороны, Мэйсон повторяет, что имя Тирелла как человека, случайно или намеренно выпустившего роковую стрелу, появилось только в написанных гораздо позже сочинениях.

С другой стороны, она рассуждает, что подчеркнуто уважительное отношение Вильгельма Руфуса к Вальтеру Тиреллу не могло не вызвать среди придворных кругов недоброжелательства к Тиреллу, поэтому он был подходящим козлом отпущения, усугубив всё своим бегством с места происшествия. Она также не исключает возможность, что вина за выстрел была возложена на Тирелла просто потому, что он был значительной личностью, а вот любой его подчиненный, которому он мог поручить дело, для придворных кругов интересен не был.

Тем не менее, Джеральд Уэльский в 1193 году называет стрелком рыцаря по имени Ranulf de Aquis, имея в виду, похоже, Ranulf (Raoul) d’Equesnes. Этот Ранульф – вполне историческое лицо, он был арендатором у Вальтера Тирелла. То есть, когда Тирелл клялся во Франции аббату Сугеру, что он не только не стрелял в короля, но и вовсе был в другой части леса, он мог, технически, говорить чистую правду. Он действительно не стрелял собстренноручно.

Доказательством вины Тирелла Мэйсон считает то, что во Франции у него не возникло никаких трений с французским королем. Он, перешедший на сторону Руфуса, оставался кастелланом Понтуаза, где около 1102 года принимал принца Луи. Он также основал в Пуа приорат, посвятив его св. Дионисию, покровителю Франции, что доказывает, что он был истинным патриотом Франции, по мнению Мэйсон.

Мне лично кажется, что эти доказательства слишком притянуты за уши. Во-первых, переход баронов от одной политической силы к другой были в тот период достаточно обычны. Руфус скупал их оптом и в розницу, и то же самое делали прочие короли. Тот же Руфус помиловал всех участников заговора 1088 года, кроме епископа Одо, и почти все потом служили ему верно, за исключением де Мовбрея. Да и то, заговор де Мовбрея произошел в совершенно другой политической ситуации, не имевшей отношения к агенде 1088 года («Роберт или Вильгельм»). Во-вторых, своим бегством из Англии Тирелл поставил себя в положение полной зависимости от благорасположения французского короля. В этих обстоятельствах, можно было обоснованно ожидать, что он рисковать этим благорасположением не будет. Так зачем убирать его из Понтуаза, где он сидел годами, и наверняка имел большое число преданных лично ему людей? Ну а посвящение аббатства святому-покровителю Франции – и вовсе не аргумент в пользу именно патриотичности. Уж скорее это можно рассматривать как уверение в лояльности.

Продолжая искать доказательства тому, что Вальтер Тирелл был французскам шпионом, Мэйсон обращается снова к Гаймару. Тот действительно приводит разговор между Руфусом и Тиреллом, в котором Тирелл спрашивает о планах грядущей военной кампании. Это именно тот пассаж, когда король ответил, что рождественские праздники будут проведены в Пуату. Мэйсон считает, что Гаймар указывает на то, что Тирелл был двойным агентом. Опять же, на это можно возразить контр-аргументом, что если уж на Тирелла возлагалась ключевая роль в грядущей кампании, как указывает эпизод со стрелами и слова Руфуса, которые тот несомненно во время этого эпизода произнес, его интерес к стратегическим планам короля очень обоснован.

Мэйсон сама признает, что даже если среди королевских приближенных и были люди, которые могли знать или чувствовать, что какая-то возня вокруг Руфуса начинается, и что присутствие Тирелла рядом с королем выглядит подозрительно, самому Руфусу параноидальность мышления была совершенно чужда. Говорить с ним о возможности заговора не имело смысла, он отмахнулся бы от этих намеков так же, как от просьбы Фиц-Хаймо отказаться от охоты из-за дурных предзнаменований.

Для французов, убийство Вильгельма Руфуса означало отсрочку конфликта с Англией. Неизвестно, вели ли они переговоры с графом Генри до 2 августа 1100-го года, но Ордерик пишет, что сам принц Луи присутствовал на придворных празднествах Генри уже на Рождество 1100-го года. В тот момент, несомненно, причиной визита было обсуждение общих действий против герцога Роберта Нормандского, и, как минимум, этот визит наследника французской короны подтверждает, что общие интересы с Генри у него были. То есть, смерть Вильгельма Руфуса была очень приятным событием для французов.

К слову, сам Генри мог быть достаточно осторожным, чтобы никак не ввязаться в заговор, имеющий целью убийство Руфуса, но он, судя по всему, как минимум о нем знал – уж больно молниеносными были его действия в отношении казны и коронации. Но напомню, что так же быстро действовал в 1087 году и сам Руфус. Да, по воле отца, и расстояние было более внушительным, но скорость та же. То есть, никто из стоящих в очереди на престолонаследование не расслаблялся никогда в принципе. Не вижу причин отмахиваться от свидетельства Васа, что Генри только приближался к лесу, как из него выскочила толпа сквайров, причем тремя группами, и все они вопили о смерти короля. Генри мог подорваться в Винчестер прямехонько оттуда. А что касается переговоров с французами, то, как показывают исторические события, у Генри были свои планы на материковые территории, но первым необходимым шагом было уничтожение герцога Роберта Нормандского. Как минимум для того, чтобы тот не заявил своих прав на Англию (согласно договору с Вильгельмом), и не призвал бы младшенького, которого всегда считал изрядной сволочью, к ответу.

В общем, получается, что с версиями относительно обстоятельств смерти Вильгельма Руфуса как-то не густо.
1. Несчастный случай
2. Убит Тиреллом, который был агентом французского короля
3. Убит человеком Тирелла по его приказу
4. Убит человеком Тирелла по поручению графа Генри
5. Убит кем-то по поручению графа Генри
6. Убит кем-то другим по поручению кого-то из магнатов
7. Убит, но не понятно, в результате чьих махинаций

Вот лично я проголосовала бы за пункт №7. Знаете ли, самого Генри в качестве заказчика убийства брата можно, по-моему, исключить. Во всяком случае, на основании имеющихся данных. Да, он был достаточной сволочью, чтобы собственноручно пристрелить брата, но он был слишком хитрой сволочью, чтобы дать на себя компромат, наняв для этой цели кого-то. А ни о каких подозрительных смертях в рядах присутствовавших ни охоте нигде не упоминается.

Про Тирелла я уже написала выше. Похоже, что его обвиняют по принципу "нет дыма без огня", хотя доказательств нет. Тиреллу было бы куда как проще устроить несчастный случай королю во время военных действий во Франции, куда они направлялись. Можно, конечно, представить себе, что Тирелла как-то ангажировал граф Генри (допустим, угрожая жизни кого-то близкого Тиреллу), который торопился, боясь, что Роберт Нормандский успеет вернуться и помешает ему перехватить корону. Французам-то было бы всё равно, где сгинет Руфус, лишь бы сгинул.

Магнаты? Вполне возможно, но совершенно нет данных. Да и зачем им было бы убивать Руфуса, когда для них открывались блестящие перспективы захвата французских земель, если Руфус и впрямь нацелился на трон короля Франции. Если только исключить возможность, что Руфусу стало известно о каких-то их действиях, которые были потенциально летальны. Опять же, нет данных.

Ансельм, а то и сам папа? Нет данных. Да, Генри позвал Ансельма назад, когда стал королем. Но эта теория никогда даже не рассматривалась, я её только что придумала.

Опять же, мы решительно ничего не знаем о личной жизни Руфуса. Там тоже могло быть что-то, спровоцировавшее убийство.

В общем и целом, кавалерийским наскоком этот вопрос не решить. Думаю, что кое-какие ответы получить можно, если отказаться от канонического следования записям летописцев и биографов того времени, а хорошенько порыться в биографиях и родословных аристократических семейств Англии и Франции того времени. В общем, для меня вопрос со странной смертью Вильгельма Руфуса остается открытым.

@темы: William II