Про мытье рук нам напоминать не устают (господи, неужели их раньше тотально не мыли???), но, по-моему, только японцы понастряпали кучу "руки мой"-клипов с популярными шоуменами. Где несколько минут повторяется только мантра "мой руки!"))
Тот, о котором шла речь в mirrinminttu.diary.ru/p219720328_f-mobnoe-plate... Оказывается, перед нами не чудо сохранности, а чудо реставрации. Текст - чистая копипаста + гуглоперевод с французского, потому что я полный профан в текстилях и не знаю французский. Так что за исправление неточностей и неправильностей в терминологии буду благодарна.
Ах, да, Матильду же сначала надо запостить!
Материалы
Этот тип ткани называется «испано-мавританский», он был изготовлен маврами, и был изучен благодаря открытиям гробниц знати в цистерцианском аббатстве Лас-Уэльгас, недалеко от Бургоса (Испания). Одежда из этих гробниц похожа на группу полушелковых тканей (шелковая ширма и льняная нить), датируется XIII веком, и такой тип ткани был широко распространен в Северной Европе благодаря паломничеству к мощам святого Жака де Компостеллы.
читать дальшеПоявление льна в этой категории текстиля, изначально всего шелкового, имело несколько причин. Хотя мусульмане стали заниматься шелководством сразу по прибытии на Пиренейский полуостров, шелк все еще оставался редким и ценным товаром. Лен, обычно невидимый под шелковыми узорами, позволил ощутимо выиграть в стоимости, да ещё и получить выгодную драпировку (эквивалентную той, какая получается у самита из пяти или шести латов, требующего в три раза больше шелка) при более низкой цене. Таким образом, достигнутая экономия позволила удовлетворить постоянно растущий спрос на этот материал. Ткань далматика была, например, изготовлена всего в два лата, то есть в ее изготовлении попеременно участвуют два утка различной функции: фиолетовый лат представляет собой декоративные эффекты (орлы, цветочки), а желтый лат - фон.
Красители, используемые для окрашивания шелкового утка, анализировали с помощью высокоэффективной жидкостной хроматографии (метод анализа и разделения компонентов смеси; их идентификация производится путем сравнения с эталонными продуктами, причем каждый компонент характеризуется своим спектром, который дает взаимосвязь между его длиной волны и интенсивностью поглощения. Метод отличается от обычной жидкостной хроматографии большей разделительной способностью различных компонентов, которые способствуют образованию цвета). В далматике, это Kermès (фиолетовый), gaude (желтый), gaude и индиго (зеленый) и бразильское дерево (бежевый).
Некоторым красителям приписывают терапевтическую и профилактическую роль. Так обстоит дело с кермесом, который, по словам доктора-христианина IX века Яхья ибн Масаваих, имел репутацию лекарства от заболеваний крови. Его сила распространялась на окрашенный шелк.
Рукавная манжета
Металлические нити, первоначально позолоченные и имеющие сероватый вид, являются так называемым "баллоном" (металлические нити средневековых тканей могут быть изготовлены двумя способами: нить может быть изготовлено из металлической ленты или тонкой золоченой белковой полоски на одной стороне. Эта последняя техника происходит из Византии, и использовалась в Европе с 12-го века. Белковая пластинка может быть изготовлена из дермы, кожи, пергамента, или висцеральной слизистой оболочки, которая и называется баллоном). Эта техника была импортирована в Европу из Средиземноморского бассейна (Кипр и Византия) с 11-го века, и особенно развита в 13-м веке. Она была рентабельна, позволяя сделать золотые и серебряные нити из небольшого количеством драгоценного металла: очень тонкий слой металла помещают на лист слизистой оболочки внутренних органов овец или коров; таким образом, он непосредственно приклеивается к влажному субстрату и остается на нем. Недостатком была недостаточная прочность такой нити, что привело к отказу от метода в 15-м веке. Мы можем видеть это явление на ткани далматика, где на манжетных полосках осталось только незначительное количество позолоты.
Резка
Для того, чтобы изготовить далматик, его нужно было буквально собрать из отрезков ткани. Во-первых, в те годы ткань производилась в виде довольно узких лент, длина и ширина которых строго регулировалась цеховыми правилами каждого производственного центра. Это объясняет, почему дошедшие до нас из того времени одеяния, несмотря на использование роскошного сырья, сделаны из нескольких частей ткани, а не выкроены из одного полотна. Во-вторых, определенный орнамент одеяния и его форма буквально собирались из имеющихся полос материала, при этом каждая панель пришивалась к основе грубой льняной нитью синего цвета.
Декольте далматика после реставрации декорировано старой оплеткой из слитых друг с другом фрагментов шириной восемь миллиметров, приподнятых с помощью клея на голубую хлопковую основу, напоминающем первоначальную синюю подкладку. Украшение этой "косы", очень распространенное в Средние века, состоит из трёх рядов красных и желтых шевронов на золотом основании. Хотя оно не не выполнено методом "баллона", а методом намотки металлической нити на основу из желтого шелка, и в этом случае золотая намотка практически исчезла.
Ничего не известно об оригинальном подкладе. Возможно, он был сделан из льна цвета индиго, как, кажется, указывает опора воротника, швейные нитки и петли, которые остаются на современной подкладке, но функция которых не понятны.
Поскольку перерыв между этой записью и поледней по данной теме составил почти три года, хочу снова напомнить, что отчетов о битве при Босуорте мало. Собственно, у нас есть испанские источники, которые фрагментарны, парочка баллад, которые не отражают реальности, будучи написанными более чем через 100 лет после сбытий, хроники поэта Жана Молине, который никогда не бывал в Англии, Кроулендские хроники, написанные в этой части неизвестно кем и непонятно когда, и работа Полидора Виргила, написанная для своего покровителя, короля Генри VII. У Виргила был доступ, теоретически, ко всему – и к документальным источникам, и к интервью, но он писал заказную работу, выбрав определенную линию и уничтожив все свидетельства, ей противоречащие.
Stained glass window in Sutton Cheney Church showing King Richard III and King Henry VII
читать дальшеЯ допускаю, что военные стратеги, специализирующиеся на изучении средневековых методов ведения войны, даже по неполным и искаженным описаниям смогли бы составить достаточно ясное предтавление о том, что описано правдиво, а что – нет. К сожалению, исторические исследования пишут отнюдь не военные стратеги, а кабинетные ученые, и я не уверена, что они хотя бы консультируются у стратегов-историков (если те и существуют в природе). Так что работаем с тем, что у нас есть.
Виргил пишет, что бегство из армии Ричарда III началось ещё до того, как началась битва, и что многие из тех, к кому он обращался, не ответили никак, ограничившись наблюдением за тем, кто победит. Естественно, он утверждает, что такая реакция была следствием ненависти к королю Ричарду, хотя я бы сказала, что эта реакция была результатом печального опыта, преобретенного в процессе Войн Роз, но давайте попробуем разобраться объективно.
Кроулендские хроники пишут, что короля предали «many northerners, in whom, especially, King Richard placed so much trust». То есть, в первую очередь, граф Нортумберленд, возглавлявший левое крыло так эффективно, что оно вообще не сдвинулось с места. Скидмор рассматривает возможность оправдания графа, чьи формирования находились за болотистой местностью, сложной для пересечения, но приходит, все-таки, к выводу, что решение не вмешиваться в битву было сделано графом совершенно сознательно. Молине пишет, что между Нортумберлендом и Ричмондом было секретное «взаимопонимание», как и между Ричмондом и «многими другими» потенциальными и реальными участниками битвы.
Скидмор предполагает, что мотивы, движущие Нортумберлендом, были сложнее простого «взаимопонимания». Отчет, написанный Диего де Валера 1 марта 1486 года, содержит информацию, что граф «in spite of the assistance rendered him during the battle . . . had not really intended this Henry to be king, but had rather arranged for a son of the Duke of Clarence to become king and to marry a daughter of his». То есть, Нортумберленд мог хотеть поражения короля Ричарда, но это не значит, что он был за короля Генри. Тем не менее, он вовсе не собирался оставаться в стороне от битвы, о чем сидетельствует тщательно составленное перед битвой завещание. В том же отчете де Валера утверждает, что граф, вообще-то, сражался – против авангарда Говарда, когда тот побежал: «left his position and passed in front of the King’s vanguard with ten thousand men, then, turning his back on Earl Henry, he began to fight fiercely against the King’s van, and so did all the others who had plighted their faith to Earl Henry».
С этим заявлением созвучно свидетельство шотландского хрониста Роберта Линдсея в его The Historie and Chronicles of Scotland, 1436–1565. Конечно, и в этом случае мы сталкиваемся со знакомой проблемой: хроники были написаны около 1570-х, то есть, просто не могли содержать даже рассказов свидетелей событий 1485 года. Против кредибильности хроник говорит также то, что Линдсей совершенно не осмысливал, насколько правдивы те нарративные истории о событиях прошлых лет, которые ему удавалось собрать. Но в этом, одновременно, заключается и сила этих свидетельств – Линдсей просто записывал, ничего от себя не добавляя и не интерпретируя собранное, не оформляя историю в чью-то пользу. Он, собственно, записал, что силы Нортумберленда, которые должны были сражаться с армией Ричмода, не пошевелили и пальцем, чтобы этой армии помешать, но «themselves turned around and faced King Richard as if they had been his enemies». Правда, есть ещё одна возможность как-то оправдать поведение армии Нортумберленда, как замечает Скидмор: в хаосе бегущих с поля боя сил Говарда и преследующих их сил де Вера, в лучах солнца, бьющего прямо в глаза, отряды, из которых состояла армия Нортумберленда, атаковали людей Говарда по ошибке, полагая, что на них напали люди де Вера.
Гербы де Вера и Джона Говарда
Насколько это возможно? Ведь, как минимум, военный контингент любого аристократического дома имел нашитые эмблемы своего патрона. В принципе – возможно. И герб 13-го графа Оксфорда, и герб герцога Норфолка содержали красный, желтый и белый цвета. В обоих была по косой белая линия. Ливрейным цветом у Джона Говарда был красный, у Джона де Вера – оранжевый и/или оранжево-коричневый. В суматохе боя, при неблагоприятном освещении люди Нортумберленда действительно могли увидеть то, что ожидали увидеть – лезущих на них людей де Вера. Это был бы не первый случай.
Заметил ли Ричард, что у него творится на левом крыле? Поэт Молине пишет, что «found himself alone on the field he thought to run after the others». Виргил пишет, что люди, окружавшие короля, стали настаивать, что «Richard could (as they say) have found safety for himself in flight. For when those who were round him saw the troops wielding their arms languidly and lazily, and others secretly leaving the battle, they suspected treachery and urged him to flee». Испанские заметки подтверждают, что Хуан де Салазар, сражавшийся на стороне короля, тоже заметил, что на поле боя часть армии Ричарда пытается просто дезертировать, а некоторые отряды и вовсе повернулись против короля, и стал умолять Ричарда: «Sire, take steps to put your person in safety, without expecting to have the victory in today’s battle, owing to the manifest treason of your following». Но Ричард просто ответил: «Салазар, сегодня я или одержу сегодня победу, или умру как король». То же самое пишет и Виргил: «and is said to have replied that on that day he would make an end either of wars or of his life, such was the great boldness and great force of spirit in him». Правда, Виргил относит эту храбрость к пониманию, что ситуация с бегущей и предающей его армией открыла Ричарду глаза на то, насколько он непопулярен.
Тем не менее, ситуация, как я полагаю, мало отличалась от типичной ситуации в средневековом сражении, в котором отсутствовало централизированное командование, и в котором, под шумок, где-то на переферии решались местечковые феодальные дрязги. Вспомните хотя бы битву при Азенкуре и заварушку вокруг пленных французских рыцарей. Ричард же видел только, что авангард дерется, кто-то дерется с авангардом, и кто-то дерется между собой. И, поскольку он был на поле боя главным, он в этот момент надел на шлем коронет. И перестал быть только Ричардом Плантагенетом, человеком, которому можно было и предложить бросить всё к чертям и спасать себя. Он превратился в короля Ричарда III, который уже не был просто человеком, а был звеном, связующим нацию и Бога. По совпадению, именно в этот момент ему сообщили о том, что замечен штандарт Ричмонда, и что вокруг того – только «несколько вооруженных человек». Думаю, Ричард воспринял это как знак свыше. Во всяком случае, это полностью объясняет, почему он предпринял свою безумную атаку, даже не оглянувшись, последуют ли за ним.
На этом моменте нужно вздохнуть, выдохнуть, и напомнить себе, что в целом рикардианцы восприняли книгу Скидмора скептически, что я никогда и нигде до него не читала ни о том, что отряды Нортумберленда напали на отступающий авангард Говарда, ни о том, что люди из армии Ричарда дезертировали с поля боя, и, тем более, не встречала объединения предложения Ричарду покинуть поле боя, момента с коронетом и объявления скаутов о том, что Ричмонд в данный момент практически беззащитен.
Эшдаун-Хилл вообще не описывает никакого хаоса на поле боя. Напротив, собственно. Он пишет, что Говард и де Вер медленно маневрировали вокруг друг друга не менее часа. И пишет также, что Ричард сам заметил штандарт Ричмонда, и спонтанно кинулся на врага – то ли из бравады, то ли из-за температуры (профессор считает, что Ричард испытывал тем утром ненормальную жажду, так что, возможно, заболевал той же лихорадкой, которой, возможно, действительно переболел Стэнли). Хэммонд четко пишет, что ни в одном источнике о битве при Босуорте Нортумберленд не упоминается вообще (сейчас можно встретить утверждения, что его там и не было), а де Валера пишет о каком-то lord Tamorlant, подразумевая, возможно, Нортумберленда, но он также пишет, что авангардом командовал Great Chamberlain, но Норфолк им никогда не был, а вот Нортумберленд как раз был, так что де Валера путает командующих, и считать его источником, заслуживающим доверия, затруднительно. Никто из этих корифеев не упоминает хроники Линдсея вообще, я о них и не слышала до этого момента. Гриффинс тоже упоминает топографию, из-за которой, скорее всего, крыло Нортумберленда не принимало участия в сражении, и тоже пишет, что решение Ричарда атаковать врага было принято спонтанно.
Кому верить? Точку зрения Скидмора непрямо подтверждает осторожный перфекционист Хэммонд, оставляя себе, тем не менее, путь к отступлению. Эшдаун-Хилл и Гриффинс задевают саму битву лишь оскользом, явно не желая вдаваться в анализ того, в чем не являются экспертами. Так что, думаю, находки Скидмора следует принять во внимание.
Случайно наткнулась на информацию, которая может быть интересной и нужной - на ливрейные цвета, в которые одевали своих людей бравые английские сэры и пэры. Чтобы видеть, кто тебя атакует, и где свои, а где чужие, не вглядываясь в детали нашитых эмблем и гербов. К сожалению, многие цвета слишком близки друг к другу, что иногда приводило к трагедиям.
читать дальшеEdward Neville, Lord Abergavenny [d.1476] – green and white
William Fitzalan, Earl of Arundel [d.1487] – red and white
John Touchet, Lord Audley [d.1490] – yellow and red
John, Viscount Beaumont [d.1460] – white
William, 7th Lord Berkeley [active until at least 1483] – red
John Bouchier, Lord Berners [d.1474] – yellow and green
Humphrey Stafford, Duke of Buckingham [d.1460] – black and red (also Henry Stafford d. of Buckingham, d.1483).
Sir Thomas Burgh/Borough of Gainsborough [d.1496] – blue
George, Duke of Clarence [d.1478] – murrey and blue
Thomas, Lord Clifford [d.1455] – white
Brooke, Lord Cobham [Edward d. 1464, John d. 1515] – black and red
Sir Marmaduke Constable [d. 1518] – red
Sir John Conyers [d.1490?] – white
Sir Richard Croft [d.1509] – white and blue
Randolf/Ranulph Lord Dacre of Gilsland [d.1461] – four stripes barry yellow and blue
Sir Richard Fiennes, Lord Dacre of the South [d.1483] – white
Thomas Courtney, Earl of Devon [1st, d.1458, 2nd d.1461] – red
Digby family – blue
Thomas Grey, Marquis of Dorset [d.1501] – white and dark red [murrey] (also known as 3rd Lord Grey, 8th Lord Ferrers, Earl of Huntingdon in 1471, Marquis of Dorset in 1475)
Edward, Earl of March/Edward IV [d.1483] – murrey and blue
Edward, Prince of Wales [d.1471] – red and black
Henry Bouchier, Earl of Essex [1st d.1483, 2nd d.1529] – black and green
Henry Holland, Duke of Exeter [d.1475] – white and red
William Neville, Lord Fauconberg, Earl of Kent [d.1463] – white and blue
Walter Devereaux, 7th Baron Ferrers [d.1485] – white and red Sir Edward Grey, 2nd Lord Grey, 7th Lord Ferrers of Groby [d.1461] – green
Sir John Radcliffe, Lord Fitzwalter [d.1461] – blue
William Bourchier, Lord Fitzwaurin or Fitz-Warine [still active 1469] – white and red [?]
Henry Lord Grey of Codnor [d.1496] – red and green
Edmund, Lord Grey of Ruthin and Earl of Kent in 1465 [d.1490] – red
Sir James Harrington [d.after 1497] – black [?]
William, Lord Hastings [d.1483] – dark red [or purple] and blue
Henry VI [d.1471] – white and blue
Henry VII – white and green
William Herbert, Earl of Pembroke [d.1469] – blue and red
John Howard, Duke of Norfolk [d.1485] – red Thomas Howard [d.1524] – red and white
Thomas Talbot, Viscount Lisle or L’Isle [d.1470] – blue
Robert, 3rd Lord Hungerford and Lord Molynes [d.1464] – red and green
Francis, Viscount Lovell [died after 1487?] – blue and yellow
Thomas Fitzalan, Lord Maltravers, 12th Earl of Arundel in 1487 [d.1524] – black
John Neville, Lord Montague, earl of Northumberland 1464-1470 [d.1471] – red and black
Walter Blount, Lord Mountjoy – blue John Neville 2nd Earl of Westmoreland [d.1461] – black and red
John Mowbray, Duke of Norfolk [Ist d.1461, 2nd d.1476] – blue and red
Henry Percy, Earl of Northumberland [2nd earl d.1455, 3rd earl d.1461, 4th earl d.1489] – red and black
John De Vere, Earl of Oxford [Ist d. 1462, 2nd d. 1512] – orange or orange tawney
John Paston [d.1479] – red
Jasper Tudor, Earl of Pembroke [d.1495] – white and green
Edward Poynings [active in 1485] – red
Richard of Gloucester/Richard III [d.1485] – murrey and blue
Anthony Woodville, Earl Rivers and Lord Scales [d.1483] – green [but noted as blue and tawney at a tournament of 1478]
Richard Woodville, Earl Rivers [d.1491] – green
Thomas, Lord Roos [d.1464] – blue and yellow
Edmund, Earl of Rutland [d.1460] – murrey and blue
Richard Neville, Earl of Salisbury, 2nd Earl of Westmoreland, [d.1460] – red and black
John, Lord Scrope of Bolton [d. 1498] – white
John Talbot, 2nd Earl of Shrewsbury [1st d. 1460, 2nd d. 1473] – red and black
Henry Beaufort, Duke of Somerset [d.1464] – white and blue
Thomas, Lord Stanley later Earl of Derby [d.1504] – orange tawney and green
William Stanley [d.1495] – red
John De La Pole, Duke of Suffolk [d.1491] – blue and yellow
Humphrey Talbot [active until at least 1483] – black and white
Rhys Ap Thomas ‘The Raven’ [active until at least 1485] – white
Richard Tunstall [d.1491] – black and white [?]
Richard Neville, Earl of Warwick [d.1471] – red
Lionel, 6th Lord Welles [d.1461] – black and red?
John, Lord Wenlock [d.1471] – white
Henry Willoughby – blue
Robert, Lord Willoughby [d.1501] – red and white
Richard, Duke of York [d.1460]- blue and white
John, Lord Zouche [d.1526] – black and murrey [murrey and purple were often confused]
Это я для себя открыла вдруг тайванские дорамы. Там, помимо прочего, серий мало. В этой вот - всего 6. А вот качество отличное.
читать дальшеСуть в том, что семья главгероини переживает не лучшие времена. И вдруг их приглашают на праздник в дом людей, стоящих на лестнице благосостояние неизмеримо выше. Хотя с кузеном детей этого дома главгероиня выросла, и даже была в него влюблена в подростковом возрасте. Оказалось, что и кузен уже месяц назад с учебы заграничной вернулся, и для приглашения главгероини у матери богатого семейства была причина: она хотела, чтобы девушка вышла замуж за её внезапно умершего сына. В ночном кошмаре женишок невесте является, и ей удается заключить с ним сделку: она попытается выяснить за 10 дней, с чего это он так внезапно умер. Тогда ей не придется выходить за него.
Женишок, к слову, у нас демон. А по дому его семьи рыскает очень своеобразный Страж Света, который, параллельно с главгероиней, чего-то там ищет. Кажется, источник сверхсилы умершего. Почему тот в загробном мире ведет жизнь настоящего принца? Кто в доме этому помогает?
В рамках ф-моба "с кем ты у меня ассоциируешься" у Кэналлийский Воронёнок, я получила императрицу Матильду (за что???!). Поскольку скудно-стандартные её картинки мне выкладывать скучновато, я начну с таинственной истории одежины, которую с ней связывают. Вот это в интернете зачастую показывают, как "платье (gown) императрицы Матильды":
Тем не менее, это не платье, разумеется. Это далматик (одежда диаконов при совершении мессы), принадлежавшая св. Этьенну Мюрейскому, основавшему, в свое время, орден грандмонтинов. Также этот далматик мог действительно быть подарен св. Этьенну императрицей Матильдой в 1121 году, или этот дар может быть легендой ордена. Потому что единственным достаточно точным в биографии Св. Этьенна Мюрейского можно считать то, что он умер в 1124 году. Сама-то биография существует, конечно. Но не современная Этьенну Мюрейскому, который считал, что сохранения для будущих поколений заслуживает только один текст: Евангелие (в его ордене не велись ни архивные, ни учетные записи). Поэтому биография основателя была написала кем-то когда-то в двенадцатом веке, и ни один факт там не возможен хронологически.
По этой биографии, он, со своим отцом-виконтом, отправился в 12-летнем возрасте в Италию, в Бари, поклониться мощам св. Николая, и был оставлен при дворе архиепископа Мило в архиепархии Беневенто, где обучался всяким премудростям 12 лет. Случайно, известен точный год рождения Этьенна Мюрейского - 1045. То есть, на момент путешествия в Италию на дворе стоял 1057 год. Но мощи св. Николая вообще были украдены и нелегально привезены в Бар только 9 мая 1087 года, а уж посвященную святому базилику вообще освятили в 1089 году. Что касается архиепископа Мило, он стал архиепископом только в 1074 году, и был им не 12 лет, а 2 года. Также булла папы Григория VII, дозволяющая основание нового ордена, была, как теперь выяснилось, подделкой. Орден, тем не менее, существовал, и даже был одно время (около 1170 года) чрезвычайно популярен, имея около 149 монастырей (сначала - в основном, в Анжу, Нормандии и Аквитании, а потом по всей Франции, и даже три таких монастыря были в Англии) и объединяя более 1200 монахов.
Учитывая, что правила в этих монастырях были приближены к жизни отшельников, популярность Грандмонтинского ордена была довольно удивительной. Их обитатели жили в аскетичных, неотапливаемых приоратах, не носили обуви, не разговаривали, постоянно молились и работали. Им было категорически запрещено даже просить милостыню, кроме случаев, когда в монастыре совсем не было еды, и то сначала нужно было известить о беде епископа. Монахам-грандмонтинцам было запрещено иметь имущество, монастырям не разрешалось владеть землей, скотом и недвижимостью. Они, эти монастыри, были самыми простыми, без всяких украшательств внутри, и все построены по одному типу.
Cloister of the Saint-Michel de Grandmont Priory in Saint-Privat
Естественно, выжить в таких условиях было затруднительно, так что после смерти св. Этьенна и его преемника, была найдена возможность обойти строгости устава. Дела монастырей стали вести братья-миряне. В общем, много там вокруг этого устава и противоречий между ним и деятельностью братьев-мирян было сломано копий, не говоря о том, что вскоре братья-миряне вообще стали бельмом в глазу церковной организации, но это уже другая история.
Cloister of the Saint-Michel de Grandmont Priory in Saint-Privat
А в этой истории, я хочу вернуться к далматику императрицы. Мне сомнительно, что Этьенн Мюрейский принял бы такой подарок. Всё-таки, если ты исповедуешь аскетизм и отшельничество, то брать себе шитый золотом далматик как-то не очень, по-моему. С другой стороны, Этьенн и его орден явно было связаны и с графами Анжу, и с герцогами Нормандии самым тесным образом. Вот этот момент всей истории ордена нужно будет в будущем поискать подробнее, там должно быть много интересного.
В Дайрибесте с утра баянчик "Как избежать ограблений", под которым - достаточно вялый обмен мнениями. Так вот, Дайрибест вдруг делает эту запись подзамочной Уж лучше этого покойничка не реанимировать, чем закрывать под замок записи от юзеров, по-моему.
Начала выходить третья часть. Увы, и здесь "всё тлен" - золотой жизнерадостный мальчик превратился в сорокота-неудачника, сидящего без денег и умирающего от фиброза легких, его накачанный, но туповатый друг-спутник остался только туповатым, таинственный и молчаливый супер, чья кровь отпугивает флору и фауну, охраняющую гробницы, остался юным, но это уже другой актер. Сценаристы уже забыли, какой зловещей была сделана фигура Третьего дяди к концу "Гнева моря", и теперь любящий племянник снова ищет ясноглазого археолога.
А вот события разворачиваются по знакомой канве. Обнаруживается уникальная гробница, герой четко артикулирует, что никому из нее ничего и сообщаем археологам, потом все расползаются по углам, и кто-то делает нечто совершенно тупо-идиотское, чего, по идее, не должен бы делать, если ухитрился дожить до таких лет. Трах-бах-бах, и всё начинает величественно рушиться и расползаться, вместе со всей уникальностью. Мне кажется, этого защитника достояния республики надо законом держать от раритетов подальше.
Оказывается, главгерой из "Янь Ши Фань", красавец Чон Лимин (Huang Zi Tao), ещё и поёт там OST, в который я влюбилась. А ещё я нашла целый его концерт. Хочется, надеяться, что это не его звали Sugar в те годы, но подозреваю, что его. Вообще он лось ростом 183 см, но вот весит при этом 68 кг, что несколько умаляет впечатление. Впрочем, он в сериале так разряжен, что худоба в глаза не бросается. Забавно, что я прозвала его для себя "павлин", а он оказался рожденным в год Петуха Ему 27.
И Yi Yang Qian Xi (то есть, А И из сериала) - тоже не только актер, но и певец. Хотя, и танцор тоже. Этот-то Дракон, без сомнения. Ему всего 19, и рост-вес в профиле не обозначены, чтобы народ не пугать - он реально тощенький мальчик. Пока одежда маскирует, но в форме он, наверное, вообще ребенком будет выглядеть.
В декабре 1743, в журнале The Parallel, вышла новая версия рассказа Фрэнсиса Пека, и вскоре была переиздана в начале января 1744 года. В ней история иствеллского принца-каменщика была изложена в форме повести, дополненная хронологическими гармонизациями событий, известных из письма Бретта, с реальными историческими событиями, и с заполненными фантазией автора смысловыми разрывами в истории. К ней было также написано длинное вступление с описаниями характера Ричарда III и утверждением, что Ричард Плантагенет появился на белый свет в конце 1469 года. Вроде, после этого он был сдан на руки кормилице, которая его и вырастила. Когда мальчику исполнилось 7 лет, его передали на обучение учителю латыни. Само же его существование было скрыто в связи с событиями в политике и жизни Ричарда Глостерского.
Коттедж Плантагенета, Иствелл
читать дальшеХэммонд отмечает, что всё сплетено воедино достаточно логично, кроме пассажа о том, что юный Ричард Иствеллский уже в школе влюбился в сочинения Горация, которые стали его любимым чтением на всю жизнь. Дело в том, что любить Горация и обращаться к нему «в часы меланхолии» было модно в восемнадцатом веке, а не в пятнадцатом. Конечно, первая печатная версия поэм Горация появилась в Милане в 1474 году, но вряд ли эта книга попала бы тут же в Англию, да ещё к сельскому учителю латинского языка. В пятнадцатом веке, наиболее часто встречающейся во всех школьных библиотеках того времени книгой был, извините, Часослов, или какое-либо другое религиозное сочинение. Версия Пека была опубликована в The Literary Magazine ещё раз в 1757 году, и перепечатана оттуда в The London Chronicle два дня спустя, и затем наступила полная тишина, продлившаяся десять лет.
Вторая волна интереса к Ричарду Иствеллскому началась в июле 1767 года, когда письмо Бретта была напечатано в Gentleman’s Magazine и тут же перепечатано двумя ежедневными газетами. Затем была публикация в St James Chronicle, сопровождаемая письмом за подписью RT, где автор с возмущением писал, что вся эта история полностью выдумана кем-то, о чем было прекрасно известно ещё во времена публикации Фрэнсиса Пека. После чего некто за подписью ‘Verus’ энергично возразил, что история хорошо известна в Истевелле, и все там считают её правдивой, что было подтверждено человеком, подписавшимся T. Row, что, как известно, было псевдонимом д-ра Сэмюэля Пегга. Пегг также добавил, что лично был знаком в д-ром Бреттом, который был джентльменом самым серьезным, и к фальсификациям не склонным. Потом посыпались письма от других читателей, часть которых утверждала невозможность событий изложенных в письме Бретта, кто-то был уверен, что речь шла, на самом деле, о Джоне Глостерском, которого Бретт по необразованности назвал Ричардом Иствеллским, а кто-то бранил невеждами авторов предыдущих писем. То есть, развернулся классический холивар, только в более медленном темпе чем теперь, во времена интернета. Всё закончилось в марте 1768 года.
В 1774 году драматург, актер и поэт Томас Халл напечатал поэму Richard Plantagenet, a Legendary Tale, в которой в весьма сносных (по мнению Хэммонда) стихах изложил историю Бретта, снабдив, почему-то, эту поэму таинственным предисловием, что материал, послеживший основой для поэмы, попал в руки автора при обстоятельствах, не подлежащих разглашению. Учитывая, что к тому моменту письмо Бретта было известно уже добрых 40 лет, утверждение было странным, но оно сработало. Поэма была популярна настолько, что её и через 18 лет включили в постановку шекспировского Richard III, написав добавочную сцену в шатре короля, накануне битвы. Желающие могут ознакомиться с поэмой здесь: quod.lib.umich.edu/e/ecco/004899768.0001.000/1:..., и, на мой вкус, она ужасна в своей напыщенности.
«The dancing Plumage o'er his Front wav'd high, Thick-studded Ribs of Gold adorn'd his Vest, In splendid Folds his purple Robe did ply, And royal Emblems glitter'd on his Breast»
В 1778 году в печати появляется любопытный памфлет Tell Tale, включающий в себя всё, что было ранее написано о Ричарде Плантегенете. На этот раз утверждалось, что материалом являются «Мемуары Плантагенетов», найденные замурованными в стене старого дома сэра Эдварда Деринга, во время ремонта. Деринги были плеядой членов парламента от Кента из поколения в поколение, и их дом был недалеко от Эшфорда. Сами «Мемуары» потом искали, но, конечно, не нашли. А в памфлете молодого Ричарда учил уже не просто какой-то учитель латыни, а «лучшие мастера во всех науках», и король перед битвой обещает не просто признать этого сына в случае победы, но и сделать его принцем Уэльским. Что больше говорит об изменении представлений о возможностях аристократических бастардов в конце весемнадцатого века, чем о знаниях реалий пятнадцатого века.
В общем-то, эта версия была явно заказной, потому что в ней благодетелем принца-каменщика был не какой-то Мойл, а Деринг. Который, естественно, с первого взгляда разглядел в каменщике наиблагороднейшего аристократа, построил ему дом в своих владениях, и там этот Ричард Плантагенет жил много лет, поражая окружающих своей ученостью, набожностью и скромностью, и написал перед смертью свою биографию, передав её на сохранение Дерингу. Эта версия приключений Ричарда Плантагенета, надо сказать, никого не вдохновила, потому что в дальнейшем о ней упомянули всего дважды: в 1793 году некий ‘L.E.’ выразил в Gentleman’s Magazine сомнение, что Мемуары когда-либо существовали, и в 1870, когда Эдвард Тью из Сассекса спрашивал, знает ли кто о судьбе Мемуаров. Ответа на его вопрос не последовало.
Что касается историков восемнадцатого и девятнадцатого века, то они воспринимали легенду о Ричарде Плантагенете с изрядным скептицизмом. А вот читающая публика, похоже, время от времени «открывала» для себя это персонаж заново. Самой интересной выглядит история, напечатанная в 1899 году в Cheshire Observer. Почему там? Разумеется потому, что местная традиция утверждает, что Ричард Плантагенет был принцем Уэльским, поскольку его мать, леди благородного местного рода, была так же «обручена» (то есть, замужем) с Ричардом Плантагенетом до его брака с Анной Невилл, как Элеанор Тальбот была «обручена» с королем Эдвардом. Правда, эта история была опубликована 1 апреля и не содержала никаких ссылок на документы, так что была она, похоже, изящной первоапрельской шуткой.
Возвращаясь к иствеллскому Ричарду Плантагенету. В Иствелле действительно и Колодец Плантагенета, и Коттедж Плантагенета. Из письма Бретта понятно, что к его времени коттеджа уже не существовало, но он был потом отстроен заново. К слову, Коттедж Ричарда Плантагенета существует до сих пор и сдается в аренду, но ничего общего даже с версией 1920 года он уже не имеет.
Ну и, конечно, захоронение. Церковь тех времен сейчас находится в руинах. Её миновало лихо правления Генри VIII и бомбежки Второй мировой, но вот влажность от искусственного озера, сформированного в 1841 году, со временем так размыла известковые плиты, что в 1951 году церковь просто обвалилась. Большинство монументов, представляющих историческую и культурную ценность, были перенесены в музей Виктории и Альберта в 1960-х, но вот в северной части алтаря осталась гробница, в которой, говорят, похоронен Ричард Плантагенет. В 2013 году местные энтузиасты даже хотели заманить для раскопок команду из Лестерского университета, чтобы определить, кто там похоронен, но из проекта ничего не вышло. Дело в том, что на территории захоронено более 2000 человек, а именно под тем надгробьем, к боку которого привинчена табличка, что здесь захоронен Ричард Плантагенет, он просто не может быть захоронен.
Возможно, здесь имеет быть случай честного самообмана, но надгробье фотографируют почти исключительно сбоку, со стороны таблички, не просто так. Дело в том, что на крышке явно видны следы от рельефного изображения мужчины и женщины, причем стиль головного убора женщины явно указывает на 1480-1490-е годы. Так что надгробье это принадлежит, практически наверняка, сэру Уолтеру Мойлу (умер в 1480 году) и его жене Маргарет, умершей в 1493 году.
Таким образом, в истории Ричарда Плантагенета единственным несомненным фактом остается только то, что некто с таким именем жил и был похоронен в Иствелле. Но был ли он сыном Ричарда III – мы не знаем. Самым уязвимым моментом трогательной истории является полное отсутствие каких-либо упоминаний этого персонажа между 1550 годом и 1735 годом, когда граф Винчелси рассказывает его историю д-ру Бретту. Как история передавалась из поколения в поколение почти 200 лет? Тут мне хочется заметить от себя, что история могла передаваться и письменно, записанная сэром Томасом Мойлом, просто его потомки никогда не видели необходимости как-то доказывать правдивость наличия таких записок. Никто, собственно, до сих пор понятия не имеет, что именно хранится или хранилось в частных семейных архивах.
Хэммонд пишет, что мы не можем доказать ни того, что история Ричарда Плантагенета правдива, ни того, что это не так. Он предполагает, что какое-то зерно истины в ней есть, но какое – мы можем узнать только в будущем.
Для начала - две рабочие, летняя (к которой прилагаются туфли того же цвета), и зимняя (черная). С ними я живу большую часть моей жизни. Критерий один - много отделений, чтобы все нужности были на своем месте. Ах нет, есть и второй критерий: сумка должна быть максимально легкой.
читать дальшеСледующая наиболее часто используемая сумка - "магазинная". Туда помещается кошелек, телефон и ключи от машины. Опять же, критерий минимального веса.
Ну и самая дорогая сумка, подарок мужа. И я её практически не использую, потому что она для меня слишком тяжелая. Но я езжу с ней в Англию, потому что она и приличная, и неприлично вместительная. Причина моей одержимости легкими сумками известна, наверное? Да, спина.
Самая любимая сумка, с которой этим летом не вышла ни разу - не то состояние, не та физическая форма.
А остальные - просто под разную одежду и разную погоду. И тоже отдыхают этим летом. Надеюсь, следующее лето будет для меня уже другим, подвижным.
Слухи о том, что у Ричарда III был внебрачный ребенок по имени Ричард из Иствелла, базируются на одной-единственной записи в приходской книге Иствелла, небольшого поселка в трех милях от Эшфорда в Кенте: «Rychard Plantagenet was buryed the xxij daye of Desember, Anno ut supra». Запись датируется 1550-м годом. Впрочем, первоначальная приходская книга не сохранилась, сохранилась её копия, сделанная в 1598 году ректором церкви, Джошуа Николлсоном, согласно выпущенному в том году указу скопировать все существующие приходские записи в единую книгу. Более того, существует ещё одна копия, епископская, которая делалась с 1562 по 1598 гг и полность соответствует копии Джошуа Николлсона за этот период, то есть можно с основательной степенью уверенности заявить, что и более ранние записи были скопированы столь же аккуратно.
Eastwell Manor Spa Hotel near Ashford
читать дальшеВторым сомнением может быть: а существовал ли вообще умерший в Иствелле Ричард Плантагенет, или очень серьезные пуритане Ричард Стайлс и Джошуа Николлсон вдруг решили «создать» в записях фиктивное захоронение. Но нет, даже если отмахнуться от утверждения, что пуритане тех времен отличались почти болезненной честностью, то останется ещё факт, что ни в 1550, ни в 1598 годах, отмеченных серьезной политической нестабильностью, никто рискнул бы упомянуть всуе имя Плантагенетов.
Высказывалось даже мнение, что имя «Ричард Плантагенет» было просто педантичным переводом с латыни более обыденного имени «Ричард Брум», но суть-то в том, что и запись, и копия (и епископский экземплир это подтверждает) были сделаны на английском, а не на латыни. На самом деле, мы не можем даже знать, считал ли Ричард Иствеллский сам себя Плантагенетом, или так считал тогдашний владелец Иствелла, сэр Томас Мойл, или они оба так считали. Но сэр Томас точно знал, что в 1550-м году обитатель Иствелла был захоронен под этим именем.
А вот разговоры о том, что в церковно-приходской книге напротив записи о захоронении Ричарда Плантагенета имеется какой-то специальный знак, которым отмечали захоронения аристократов, датируются уже 1767 годом, когда ректором Иствеллской церкви был Филипп Парсонс, который написал в «Gentleman’s Magazine” (vol 37, 1767): «It is also remarkable that in the same register [as the death notice] whenever any of noble family was buried, this √ mark is prefixed to the name; and the same mark is put to that of Richard Plantagenet». Действительно, отметка есть. Как есть и другие отметки напротив других имен, не всегда имеющих что-то общее с именами аристократии. Хэммонд предполагает, что эти отметки были сделаны кем-то из потомков сэра Томаса Мойла, кем-то из Финчей (дочь сэра Томаса вышла за Финча), и просто представляют собой пометки записей, интересных этому Финчу, которые он для себя скопировал. Эту догадку высказал в 1884 году Джордж Гвинн, который был ректором Иствеллской церкви в те годы.
В 1735 году, Фрэнсис Пек, антиквар и священник, выпустил свой двухтомник «Desiderata Curiosa», в которой содержится следующая история Ричарда Плантагенета. Эта история написана в виде письма президенту Тринити Холла Уильяму Варрену, датированного сентябрем 1733 года, и содержащего беседу между д-ром Томасом Бреттом и 5-м графом Винчилси, Хенейджем Финчем, который рассказал Бретту одну семейную историю. История описывает, что когда сэр Уолтер Мойл строил Иствелл Плейс, он заметил, что его главный каменщик всегда в свободную минутку уединяется в какое-нибудь тихое место с книгой, явно не желая, чтобы его за чтением видели. Однажды, любопытный сэр Уолтер подкараулил момент, когда каменщик заснул, и подкрался подсмотреть, что за книгу тот читает. Книга оказалась на латыни, что удивило сэра Уолтера даже сильнее чем факт, что на него работает каменщик-книголюб. Естественно, сэр Уолтер устроил каменщику целый экзамен по поводу знания латыни, и был вынужден признать, что тот владеет языком в совершенстве.
На вопросы работодателя, где каменщик так изучил латынь, тот рассказал, что он жил у учителя латыни, не зная, кто его родители, до 16 или 17 лет. К ним иногда приходил какой-то джентльмен (не родственник), который оплачивал мастеру проживание мальчика и заботился, чтобы тот ни в чем не знал нужды. Однажды джентльмен отвез мальчика в роскошный дом, где было много красивых комнат, и оставил его в одной из них, велев ждать. Потом туда пришел раскошно одетый мужчина «со звездой и подвязкой», и стал дружелюбно расспрашивать мальчика о его жизни, и дал ему денег. После этого, знакомый ему джентльмен отвез мальчика обратно туда, где тот жил. Так он появлялся ещу несколько раз, а потом привел лошадь с необходимым снаряжением, и сказал, что они должны отправиться в путешествие по стране. Они отправились в Лестершир, и там – на Босуорт Филд, где мальчика привели в шатер Ричарда III. Король обнял его, и сказал, что он – его отец. «Но, дитя, - сказал он, - завтра я должен сражаться за свою корону. И будь уверен, что я потеряю её только потеряв жизнь, но я надеюсь сохранить и то, и то. Стой здесь (и указал ему определенное место), откуда ты в безопасности будешь видеть сражение. Если я одержу победу, подойди ко мне, и я объявлю тебя своим сыном и позабочусь о тебе. Если же я буду так несчастлив, что проиграю, спрячься и позаботься о том, чтобы никто и никогда не узнал, что я – твой отец, потому что не будет милости никому, кто в родстве со мной». После этого король дал ему кошель с золотом, и отпустил.
Увидев, что король битву проиграл, парень отправился в Лондон, где продал лошадь, красивую одежду, и принял обличие каменщика, в котором и пребывал всю жизнь. Сэр Уолтер заметил каменщику, что тот уже практически в возрасте, когда ему нужно отдохнуть, и предложил перейти к нему на должность управляющего кухней. Каменщик возразил, что он привык жить уединенно и в тиши, а потому, если сэр Уолтер разрешит ему построить на своей земле дом, где он сможет жить до конца своих дней, выполняя для сэра Уолтера любую посильную работу, он будет вполне счастлив. Так они и порешили. Бретт предполагает (хотя об этом разговор не заходил), что принц-каменщик питался с семьей сэра Уолтера, а потом уединялся в своем коттедже. Тогда вокруг Иствелл Плейс не было парка, но когда его разбили, то коттедж был на его территории, пока, во времена деда 5-го графа, домик не снесли.
Отстроенный в наше время Коттедж Ричарда Плантагенета
Письмо Бретта содержит дополнения «из других источников» (не указано, из каких, но написано, что не из таких верных как предыдущия история). В частности, уточняется количество денег, данных мальчику джентльменом «со звездой и подвязкой» - десять золотых крон, каждая из которых стоила 10 шиллингов. И что парнишку не отводили к королю, а некто отвел его в сторонку и расспрашивал, что он знает о текущей ситуации. Мальчик ответил, что в школе они слышали, что высадился граф Ричмонд, и что у них с королем Ричардом будет сражение. Потом расспрашивающий сказал, что он – друг короля Ричарда, что если король победит, парень должен явиться ко двору, где о нем позаботятся. А если будет король будет побежден, то пусть парень позаботится о себе сам. И дал 12 сотен золотых крон. Малый увидел, как король был убит, и как его тело привезли в Лестер.
По мнению Хэммонда, эти добавки так сильно отдают восемнадцатым веком, что портят всю историю. Во-первых, указанная сумма денег была равна годовому доходу богатого аристократа, и никто не шлялся по периметру поля будущей битвы с такими деньжищами, имеющими, к тому же, приличный вес. Не говоря о том, что собрать такую сумму золотом в принципе было бы равносильно чуду. Люди, которые писали эту историю, явно имели очень приблизительное представление о реалиях жизни в пятнадцатом столетии. А вот относильно истории д-ра Бретта Хэммонд имеет мнение, что она действительно содержит историю, которую рассказывали в семье Мойлов-Финчей. Тем не менее, он находит странным, что с 1550 до 1733 года о Ричарде Плантагенете нет ни одного письменного источника. Хотя д-р Сэмюэль Пегг в 1767 году писал, что эта история Ричарда Плантагенета была хорошо известна по всей области вокруг Иствелла, потому что он её услышал в Годмершеме, где был викарием. Впрочем, это говорит просто о том, что в том регионе были знакомы с книгой г-на Пека, и ни о чем более.
О дочери Ричарда III, Катерине, известно ещё меньше, чем о его сыне Джоне. Она не упоминается совершенно нигде до самого 1484 года, когда Уильям Герберт, граф Хантингдон, обязуется взять в жены «даму Катерину Плантагенет, дочь короля, до Михайлова дня (29 сентября) этого года». Когда она родилась, кто был её матерью – не известно. «Под подозрение» попадает Катерина Хоут, жена кузена королевы Элизабет Вудвилл, но только потому, что в 1470-х Ричард Глостер назначил ей пожизненный пенсион в 100 шиллингов годовых «без всякой причины». Хэммонд также пишет, что имя Катерина не было семейным именем ни у Невиллов, ни у представителей дома Йорков, так что имя дочери может указывать на имя матери. Ну что тут скажешь о нетипичности имени... Шестую дочь короля Эдварда IV звали Катериной. Сестру Кингмейкера звали Катериной. Да что там, родную сестру матушки короля Ричарда, вышедшую за Мовбрея-Норфолка, тоже звали Катериной. Так что Хэммонд не прав, имя Катерина хоть и не было у Невиллов таким типичным как Анна и Маргарет, не было и редким.
Carlo Crivelli, 1476; St Catherine of Alexandria
читать дальшеВообще, с этим моментом определения Катерининой матушки всё как-то очень депрессивно: историки буквально копипастят один и тот же абзац дословно. И если от Алисон Вэйр я многого и не жду, то копипаста в работе Хэммонда меня расстраивает. Естественно, кто-то этих внебрачных детей Ричарду родил, но мне совсем не нравится, что репутация Алисы Бург и Катерины Хоуп так мало значат в глазах предполагающих, что бедняжек ославили женщинами с пониженной социальной ответственностью только потому, что Ричард Глостер назначил им пенсион. Что значит «без всякой причины»? В те времена было принято обращаться к местному лорду при любых затруднениях. Вне всякого сомнения, точно так же к Ричарду обратилась в свое время и вдова Питера Айдли, которую он устроил на работу в свою детскую.
Ightham Mote
Вы можете возразить, что г-жа Анна Айдли была воспитательницей юного Эдварда. Но я могу вас заверить, что в те годы профессиональных женщин-воспитателей не существовало. Как минимум потому, что профессиональная карьера воспитателя требовала образования и опыта. Анна Айдли же была просто вдовой человека, который перевел итальянскую книгу о воспитании. Если это что-то и говорит нам о Ричарде Глостерском, так этим чем-то является сильная склонность помочь и защитить. Не просто же так Алиса Бург вдруг оказывается плотно трудоустроенной в королевской семье! У самого Ричарда вакансии в 1474 году не было, но она должна была вот-вот появиться у Кларенса, и туда Алиса отправилась работать.
Крипта в Айтем Мот
Что мы знаем о Катерине и Джеймсе Хоуте наверняка? Только кое-что о Джеймсе. Как минимум то, что его отец, Уильям, был жестоким и честолюбивым человеком, который лишил наследства свою дочь от первого брака, чтобы жениться на Джоан, сестре Ричарда Вудвилла – это было условием Вудвиллов (дивная семейка!). Мы также знаем, что гнездо Хоутов, Айтем Мот, перешел в 1462 году во владение старшего сына Уильяма, Ричарда Хоута, который ввязался в восстание Бэкингема, за что и лишился поместья. Ричард III отдал это поместье Джеймсу Хоуту, хотя в 1485 году оно снова вернулось к помилованному Ричарду. В конце концов, Ричард вкладывался в благоустройство Айтем Мот двадцать лет, и именно он превратил его в постройку большой ценности, так что всё было сделано по справедливости. Тем не менее, совершенно ясно, что Хоуты не были семейством, в которое можно было сплавить отставную любовницу – или отдать в хорошие руки. Уж скорее я бы предположила, что некая Катерина, из достойной, но бедной семьи, обратилась к герцогу за приданым, чтобы войти в семью Хоутов. Это было бы более в духе семейства, устроившего ловушку trapdoor в напольном перекрытии башни как раз в годы Войн Роз. А в 1870-х, когда рабочие стали исследовать причину, почему комната в башне совершенно не прогревается, в потайной комнатушке за этим камином нашли скелет женщины, сидящей на стуле, которая была там замурована.
Тот самый камин
Но вернемся к дочери Ричарда III. На основании того, что в 1484 году она вышла замуж, не стоит делать выводы о её возрасте – Анну Мовбрей выдали за сына короля в пятилетнем возрасте, например. В данном случае, просто случилось так, что судьбу «дамы Катерины» нужно было устроить, и для этого появились и возможность, и даже необходимость. Дело было в графстве Пемброк, конечно. Один очень своеобразный персонаж по имени «Черный Уильям» Герберт стал при победивших йоркистах 1-м графом Пермброка – а вы помните, кому замок и титул отдал король Генри VI? Да, Джасперу Тюдору, своему брату-бастарду, который довольно хорошо преуспел в отношениях с местным населением. Когда Джаспер убрался за границу, Эдвард IV посадил в Пемброке своего человека. «Черный Уильям» погиб от руки Кингмейкера – он погиб при Эджкот Мур.
Его сын и наследник, тоже Уильям, ещё в январе 1467 года женился на младшей сестре королевы - на Мэри Вудвилл. Жениху было лет 15, невесте лет 11, так что их единственная дочь, Элизабет, родилась только лет через десять. Графство и всю ответственность, лежащую на графе Пемброк Кастл, молодой Уильям Герберт унаследовал от отца слишком рано – в 17 лет. Конечно, для того времени мужчина из высшего эшелона аристократии считался в 17 лет уже совсем взрослым и способным взвалить себе на плечи любую ответственность (как это сделал тот же Ричард Глостерский), но не все семнадцатилетние похожи друг на друга. Уильям Герберт рос в мощной тени, отбрасываемой его энергичным и властным отцом, и для самостоятельной деятельности в Уэльсе явно не был готов. Или просто работал в другой, более мягкой манере, которая не впечатлила короля Эдварда IV. В любом случае, Эдвард счел возможным отобрать в 1479 году у Герберта Пемброк в пользу своего старшего сына, принца Уэльского, и кинуть молодому человеку в утешение косточку, сделав его графом Хантигдона. А через два года умерла и жена Герберта, обрезав своей смертью даже те слабые связи своего мужа с королевской семьей, которые хотя бы теоретически существовали.
В общем, Уильям Герберт нашел себе занятие при дворе герцога Глостерского, став секретарем и камергером его сына, Эдварда Миддлхэмского. К тому же, тюхой этот молодой человек наверняка не был, если после бунта Бэкингема Ричард поставил его на должность главного судьи Южного Уэльса. Собственно, знакомы они с Ричардом были давно – вместе воевали при Барнете, вместе участвовали во французском походе. На коронации Анны Невилл Уильям Герберт нес её скипетр.
Ричард III взял на себя все расходы на свадебные торжества, пообещав также выделить им и их потомкам владения, приносящие 1000 марок в год. В день женитьбы им подарили земли, лордства и прочее на сумму 600 марок. А оставшуюся недвижимость стоимостью в 400 марок они должны были получить... после смерти Томаса Стэнли. Это означает, что приданое «дамы Катерины» состояло из земель, конфискованных у леди Маргарет Бьюфорт за её роль в бунте Бэкингема и прочую подковерную деятельность, относительно которой у короля было неплохое представление. Он наказал леди Маргарет самым наичувствительнешим для этой особы образом, запустив обе руки в её сундуки. Знал ли он, что превращает этим леди Маргарет в своего кровного врага? Несомненно. Но, по-видимому, Ричард считал, что леди Маргарет – его враг в любом случае. Но в некотором смысле «пострадал» и супруг леди, лорд Стэнли. Он мог пожизненно владеть отданными ему королем землями супруги, но был обязан выплачивать Уильяму Герберту 400 марок годовых с лордств Ньюпорт, Брекнок и Хэй. А 1 марта 1484 года, король повелел бейлифам и чиновникам его замка и лордства в Хантингдоне и Уэльсе выплачивать все поступающие доходы Герберту, их лорду.
Король также заказал тканей и нарядов к свадьбе "materials for the lord of Warwick, the lady his sister, the lady Katherine, the lord of Huntingdon and other ladies and gentlemen" на баснословную сумму £204 8s 7d – парчу, бархат, атлас. Из чего следует, что в хозяйстве Ричарда жил не только его племянник, сын Кларенса, но и племянница. Свадьба состоялась, скорее всего, в конце мая 1484 года, потому что выданная в мае дарственная на земли именует дочь короля уже не «дамой Катериной», а женой графа. Праздновали свадьбу, очевидно, в Йорке, где Ричард был в начале и в конце мая. Последняя дарственная от короля его дочери и её мужу датирована 7 марта 1485 года, и после этого Катерина Плантагенет исчезает навсегда. Были ли у них с Гербертом дети – не известно. Когда Катерина умерла – тоже не известно. Во всяком случае, Уильям Герберт на коронации Элизабет Йоркской 25 ноября 1487 года уже значился как вдовец.
Одно время поговаривали, что Герберт при Тюдорах ставшую неудобной жену бросил. Скорее всего, это мнение базируется на том, что он похоронен рядом со свой первой женой, Мэри Вудвилл-Герберт. Но это пожелание он выразил в своем завещании ещё до женитьбы, в июле 1483 года. За то, что Катерина не была отвергнута, а просто умерла, говорит то, что она похоронена под титулом графини Хантингдон. Просто очень долго место её захоронения не было известно, ведь аристократов хоронили, в основном, в аббатствах. Но д-р Кристиан Стир нашел манускрипт захоронений в скромной приходской лондонской церкви St James Garlickhythe. Более того, там же были захоронены ещё несколько представителей аристократии (Стэнли), городской дом которых даже не был в пределах этого прихода, хотя и не так далеко от него. Оказалось, что в пятнадцатом веке Сен-Джеймс Гарликит была чрезвычайно богатой церковью, потому что она находилась в чрезвычайно богатом приходе, населенном зажиточными коммерсантами. То, что мы видим теперь – это новострой, собственно, после пожара 1666 года, перестройки, и бомбежек Второй мировой. Тем не менее, вышеупомянутый манускрипт начала шестнадцатого века говорит, что там, помимо прочих, захоронена «the countesse of huntyngdon ladie Herbert without a stone». Поскольку других графинь Хантингдом, являющимися одновременно леди Герберт, не было, можно с абсолютной уверенностью сказать, что речь идет о Катерине Плантагенет. И да – муж не поставил для своей леди саркофаг или хотя бы памятную плиту. Скорее всего, не до того было. Смена династии и вернувшийся вместе с Ричмондом Джаспер Тюдор обнулили все планы Герберта относительно Пемброка. К его счастью, он не участвовал в битве при Босуорте, так что новый режим его не притеснял, ему было выдано помилование за всё разом, что он успел совершить до 2 августа 1486 года, и его титул графа Хантигдона был подтвержден 17 мая 1488 года. В конце концов, Генри VII, который рос в их доме, в Пемброк Кастл, чужим Уильяму Герберту не был. Умер Герберт 16 июля 1491 года.
Вы ж только посмотрите, какие в этом магазине ночнушки, пижамки и пеньюары! Это просто праздник какой-то После того, как многие годы видела в местных магазинах только страшенные трикотажные хламиды, прослезиться хочется))
Как и большинство событий в жизни Ричарда III, даты рождения его признанных внебрачных детей, Джона и Катерины, не известны. Только по некоторым событиям, которые точно происходили в их жизни, можно сделать предположение, что прижиты они были в период, когда сам Ричард Глостерский был холостяком. Совершенно открытым остается вопрос о Ричарде из Иствелла, можно только сказать, что некто по имени Ричард Плантагенет жил в Иствелле в XV веке. Иногда, как дочь короля, упоминают некую Энни Хоппер, но не похоже, чтобы женщина с таким именем в принципе существовала. Так или иначе, Хэммонд, в своем предисловии к части «Внебрачные дети», делает одно очень важное замечание. Нельзя наделять Ричарда III чертами моральной непоколебимости и пуританства только для того, чтобы противопоставить его распущенности Эдварда IV, нажившего за годы брака пять бастардов, которых можно проследить, и не признав ни одного.
Pulpit at Fotheringhay Church. Edward IV's Arms between symbol of Clarence, black bull, and Gloucester, white boar
читать дальше Далее Хэммонд, правда, пускается в рассуждения, почему Ричард своих бастардов признал. У него получилось, что Ричард подхватил эту идею в Бургундии, где бастарды герцогской линии рассматривались как существенный ресурс для укрепления трона. Не понимаю, как он мог забыть о бастардах в доме Плантагенетов. Уже Генри II имел активно участвовавших в политике бастардов – Жоффруа, архиепископа Йоркского, и Вильгельма, 3-го графа Солсбери. У Ричарда I был Филипп де Фальконбридж, 1-й граф де Коньяк. У Джона были Ричард Фиц-Рой/Дуврский, довольно знаменитый военный, и несравненная Джоан Уэльская, супруга Гвинеда Лливелина ап Иорверта. У Эдварда II был Адам Фиц-Рой, воевавший вместе с отцом в шотландской кампании. У Генри IV был собственный бастард Эдмунд ле Бурде, и узаконенные добрым Ричардом II бастарды-Бьюфорты пылкого Джона Гонта (плюс Бланка Мориус от какой-то придворной дамы) в сводных братьях и сестрах. Даже высокоморальный Генри VI хоть своих бастардов и не имел, охотно признал бастардов своей матушки, и довольно настойчиво привил их в группу придворной аристократии. Проще сказать, кто из английских королей бастардов не имел (и такая же ситуация была в семьях графов и герцогов по всему королевству), так что в Бургундию за примером ходить точно было не надо.
Единственным сыном-бастардом Ричарда Глостерского, чье сущствование не вызывает сомнений, был Джон Глостерский, время и место рождения которого не известны. Не известно также имя его матери, хотя в последнее время считается, что ею была Алиса Бург. Во всяком случае, 1 марта 1474 года Ричард назначил ей выплату 20 марок годовых пожизненно, будучи в Понтефракте, и его сын Джон как минимум в одной из записей именуется Джоном Понтефрактским. Сама Алиса именуется в дарственной как «beloved gentlewoman», возлюбленная леди (но это не выражение пылких чувств, а просто оборот, означающий теплую привязанность – как Beloved Cousin в адрес Джона Говарда). Как ни странно, той же Алисе была назначена та же сумма годовых и Эдвардом IV на время несовершеннолетия графа Уорвика (сын Кларенса, рожденный в 1475 году). Что бы это ни значило, Алиса Бург была, похоже, и на службе в хозяйстве Джорджа Кларенса. Не совсем понятно, правда, почему выплаты ей назначил король, а не сам Кларенс. И ещё менее понятно, почему именно эту женщину Майкл Хикс назначил на роль любовницы Ричарда Глостерского.
Детали о жизни Джона Глостерского историки, к сожалению, черпают из не слишком-то чистого источника, а именно – из сочинения Джорджа Бака The History of King Richard the Third, которую он закончил аж в 1619 году! И история эта существовала даже не в виде книги, а в виде необработанного черновика, который, к тому же, сильно обгорел при пожаре библиотеки Коттона в 1731 году. Но ещё до этого, черновик претерпел варварское обращение внучатого племянника Джорджа Бака и полного его тезки. Предприимчивый племянник искромсал работу своего родственника, чтобы выдать её за свою. Соответственно, из работы оказались вымаранными и имена современников первого Бака, на изыскания и мнения которых тот ссылался, и использованные для работы первоисточники. В 1646 году внучатый племянничек опубликовал книгу, которая по объему оказалась вполовину меньше первоначального сочинения. Более или менее в первоначальном виде работа первого Бака была опубликована только в 1979 году Артуром Кинкейдом, но, конечно, это издание не было идеальным.
В общем, получается, что о посвящении Джона Глостерского в рыцари во время торжеств в Йорке летом 1483 года, и о том, что после этого Джон стал капитаном Кале, писал именно Бак. Из известных первоисточников имеется поручение от 9 марта 1485 года доставить «unto the lord Bastard two dublettes of silk oon jaket of silke oone gowne of cloth two shirtes ans two bonetes». Но о каком именно лорде-бастарде идет речь? О Джоне, или, все-таки, о старшем сыне Эдварда IV? Аргументация в пользу последнего заключается в том, что Джон никогда не был лордом, а вот «Эдвард V» был, сохранив титул графа Марча. Хэммонд возражает против этой трактовки на основании того, что все титулы сына Эдварда IV вернулись короне с тот момент, как тот стал королем Эдвардом V. А я возражу, в свою очередь, что этот Эдвард V никогда не был ни признан парламентом 1483 года, ни коронован, так что как минимум титул графа Марча за ним могли сохранить. Другое дело, был ли парень жив в марте 1485 года. Как справедливо заметил Эшдаун-Хилл, его имя никогда не использовалось в будущей борьбе дома Йорков с новой династией Тюдоров. То есть, его судьба должна была быть в определенных кругах хорошо известна, и, по-видимому, он скончался от болезни ещё при жизни короля Ричарда III.
В любом случае, патент, выпущенный 11 марта 1485 года в Вестминстере Ричардом Джону на должность капитана Кале, имеет обращение «our dear bastard son John of Gloucester». А выписка о назначении выглядит так: «John de Pountfreit Bastard thoffice of Capteyne and lieutenaunt of Calais and the marches there and of the towre of Risebank of Guysnes and Hammes during his lif with almanere Wages fees and rightes and honors etc». То есть, никакого лорда-бастарда, ни в одном случае. Поскольку патент давал Джону все права, кроме права назначения офицеров, которое он бы получил в 21 год, можно с уверенностью сказать, что в марте 1485 года он был моложе этого возраста. И все же, Джон, очевидно, находился в Кале уже в 1484 году, потому что в записях городского совета Кентербери есть пометка о выплате в ноябре 1484 года за вино и хлеб «for the Lord Bastard riding to Calais», и за копья и вино для «Master Brakynbury Constable of the Tower of London», который возвращался «from the Lord Bastard». Да, здесь-то лордом-бастардом именуется точно Джон.
И уж совсем интересна пометка в расходных книгах Генри VII, сделанная где-то после 1486 года, о деньгах, выплаченных когда-то и по какому-то случаю «to the said late Kyng Richard and John of Gloucestre his sone Capteyne of the seid towne and the souldres of the same». Особенность этой записи в том, что Ричард просто именуется здесь королем, а не «Kyng in deed and not of right», как обычно в тюдоровских документах. Возможно, Генри VII просто не нуждался в официальной трескотне в своих личных бумагах. Да и не было у него в тот момент ничего особенного против покойного Ричарда или его сына. Он и заменить-то Джона собрался только 1 марта 1486 года, и только для того, чтобы отдать должность одному из своих верных сторонников. А Джону было назначено довольно щедрое содержание и выделены владения: «John de Gloucester, bastard, of an annual rent of 20 l. during the King’s pleasure, issuing out of the revenues of the lordship or manor of Kyngestonlacy, parcel of the duchy of Lancaster, in co. Dorset».
О том, что было дальше, известно только из сочинений Бака: «about the time these unhappie gentlemen suffered (i.e. at the time of the deaths of Perkin Warbeck and the Earl of Warwick in 1499) there was a base sone of King Richard III made away, and secretly, having been kept long before in prison». Стоит ли доверять Баку, или поверим помилованию короля Генри VII, выданному в 1505 году Джону Глостеру, торговцу в Кале? Хэммонд против этой идеи возражает, считая, что, по-первых, имя было не таким уж редким, и, во-вторых, торговцем Джон не был. Но мне хочется заметить, что годы, отмеченные странными приключениями Ламберта Симнелла, который, скорее всего, был сыном Джорджа Кларенса, и Перкина Варбека, который, вполне возможно, действительно был Ричардом Шрюсбери, сыном Эдварда IV, были настолько странными и непредсказуемыми в своих последствиях, что повзрослевший и поумневший Джон решил поменять судьбу сына-бастарда Ричарда III на более предсказуемую жизнь торговца в Кале. Жест, который Генри VII оценил адекватно.
В марте 1484 года, Ричард III и королева Анна снова отправились на север. Они были в Кембридже 9 марта, и пробыли там два дня. Хэммонд не может согласиться с мнением, что Эдвард Миддлхэмский присоединился там к свом родителям. Основанием для этого мнения считается запись о выплатах «слугам лорда Принца», которые там были сделаны. Хэммонд пишет, что для Эдварда не было никакого резона путешествовать из Миддлхэма и обратно восемь дней только для того, чтобы пробыть в Кембридже два дня. Тем более, что Ричард и Анна так и так двигались к Миддлхэму. Да, выплаты слугам были сделаны, но это не означает, что принц был там же, где были его слуги. Я могу возразить, что Эдвард все-таки мог быть на парламентской сессии начала года (это было бы логично в свете сбора подписей под клятвой верности принцу), и что в Кембридж он он мог прибыть не из Миддлхэма, а из Лондона, вместе с королем и королевой, и оттуда отправиться в Миддлхэм со своими слугами. Но никаких доказательств ни в пользу этого мнения, ни против него, нет.
Бакден Манор
читать дальшеИз Кембриджа королевская чета проследовала в Бакден Манор, и потом – в Ноттингем, где они были 17 марта. Насколько известно, лето 1484 года Ричард собирался провести именно на севере, чтобы быть в центре происходящего, если сбежавшие после подавления бунта Бэкингема недовольные, сбившиеся вокруг графа Ричмонда, решат предпринять высадку. И именно там короля и королеву нашло известие о внезапной смерти их единственного сына. Кроулендские хроники отмечают, что «For in the following month of April on a day very near the anniversary (of the death) of King Edward, his only son in whom were centred all the hopes of the royal succession, fortified with so many oaths, died after a short illness in the Castle of Middleham in the year 1484». Роус, правда, в своей хронике, пишет, что принц умер на Пасху (18.04.1484), но надо признать очевидное: мы не знаем ни даты рождения, ни даты смерти Эдварда Миддлхэмского.
Удар был силен тем более, что он был нанесен неожиданно. И Ричард, и Анна, были в таком состоянии, что впоследствии король называл Ноттингем не иначе как Castle of Care, замком тревог. Поскольку они покинули Ноттингем 27 апреля, Хэммонд предполагает, что Эдвард умер в период между 20 и 22 апреля. Он также предостерегает против предположения, что Ричард и Анна отправились на похороны сына. Королевский протокол однозначно запрещал монархам и их супругам присутствовать на похоронах предшественников или мужей/жен. Известно, что Элизабет Вудвилл не присутствовала на похоронах Эдварда IV, и что Генри VII с Элизабет Йоркской не были на похоронах принца Артура. То есть, запрет мог распространяться и на похороны детей. Честно говоря, я давно и безуспешно ищу текст этого королевского протокола, потому что ссылок на него много, а вот конкретики мало. Во всяком случае, Эдвард I сопровождал, насколько я знаю, тело своей супруги, Элеаноры Кастильской. И я встречала утверждение, что протокол для Тюдоров писался матерью Генри VII, леди Маргарет Бьюфорт. То есть, правила менялись, и они продолжают меняться.
Как бы там ни было, Анна и Ричард из Ноттингема отправились вовсе не в Миддлхэм, а в Йорк, куда они и прибыли 1 мая. Хэммонд и предполагает, собственно, что единственным правильным местом для захоронения принца был Йорк Минстер. Но, опять же, в записях кафедрала об этом нет ни слова. Из Йорка, как минимум Ричард съездил в Миддлхэм на пару дней, 6 и 7 мая, и никогда больше туда не возвращался. А вот в Йорк продолжал наведываться всё лето, через определенные интервалы. Был ли Эдвард Миддлхэмский захоронен действительно в Йорке? Сведений нет. Более того, сведений вообще нет, что сын Ричарда III умер тогда-то и захоронен там-то. Сведений нет ни в английских, ни в зарубежных архивах, хотя смерть и похороны принца Уэльского просто не могли не быть изысканно-церемониальными.
В Harleian Register для даров есть, впрочем, распоряжение выплатить Джону Дауни, который был казначеем у Эдварда Миддлхэмского, «the summe of Cxxxix li. Xs due to him for diverse provicions and Emposicions by him made for the expence of our most dere sone whom god pardone». Распоряжение выдано за печатью герцогства Ланкастер, 22 июля 1484 года. Другое распоряжение выдано 23 июля того же года в Ноттингеме, тому же Джону Дауни. К сожалению, нет никаких указаний относительно того, на что были предназначены эти деньги. Возможно, оплата похорон. Возможно, как я лично думаю – оплата долгов покойного.
Николас фон Поппелау встречался с Ричардом в Йорке 3 мая, где, после праздничной мессы в Йорк Минстер, обедал с королем. Он отметил чудеснейшую музыку, равной которой он нигде не слышал. Но нет, это не была литургия по умершему Эдварду, это было празднование Обретения Святого Креста. Так что о причинах смерти, о дате смерти, и о месте захоронения Эдварда Миддлхэмского фактических данных нет вообще.
Идея о том, что принц захоронен в Шериф Хаттон, была впервые высказана в 1864 году, Джорджем Хардкастлом. По его мнению, именно там Ричард собирался основать Северный совет. С чего Хардкастл так решил, и на какие факты он в этом решении опирался, не совсем ясно, но с тех пор стало как-то подразумеваться, что да, Эдвард Миддлхэмский захоронен в Шериф Хаттон. Хотя Совет-то принялся за работу в Сандал Кастл, и нигде не найдено ни малейшего намека, что его планировали открыть в другом месте.
По мнению Хэммонда, в пользу теории о том, что Эдвард Миддлхэмский был захоронен именно в Йорк Минстер, говорит то, что в августе 1484 года король Ричард распорядился основать там часовню с алтарем на 100 священников «sing there in the worship of god, oure lady, seint George and seint Nynyan». Не смотря на то, что Ричард и раньше основывал часовни (в том же Миддлхэме, например), такой размах был более чем нетипичным. За следующие полгода король сделал ещё четыре вклада в проект. Также началось строительство дома для священников часовни, но этот дом был разрушен вскоре после гибели короля.
Я почему-то не могу слишком долго смотреть исторически-фэнтезийные дорамы, мне нужно выныривать из них в воды повседневности. И вот наткнулась на тайванскую короткую дораму о парне, который видит призраков. Причем, сам он полагает, что призраки ему стали мерещиться из-за пулевого ранения в голову (бандитом был наш герой, и папа его был бандитом, пока не открыл похоронное бюро).
читать дальшеНа самом же деле, видел он их и в детстве. Иногда. Причем, он призраков не только видит, но и слышит. И случись так, что участковый детектив - друг его отца, и довольно бесцеремонно привлекает парня к хождениям по местам преступлений. Под предлогом, что надо же о покойниках позаботиться, но, по-моему, что-то он об особенностях этого молодого человека знает. Ну или просто не хочет, чтобы тот вернулся в банду.
Вообще, это - история о подведении итогов под прошлым, попытка вспомнить, понять, разобраться.
Сюжет сводит героя с патологоанатомом, серьезной и нелюбезной девицей, у которой с семьей тоже как-то так себе. Она в потусторонние силы не верит вообще, и этим, кажется, герою нравится. Потому что призраков видеть он очень не хочет. Зато работающая в похоронном бюро толстушка увидеть призраков мечтает, и постоянно ищет в интернете рецепты, как этого добиться (ни один не работает).
Чем мне эта дорама нравится, так это своей обыденностью. Как-то в ней нет суровых проницательных полицейских и душераздирающих драм, которые привели к преступлениям, разбираемых при помощи нашего героя. То есть, драмы-то есть, но они убийственно обыкновенны по сути. И главгерой обыкновенен, при всей своей необыкновенности. Ему в тягость семейный бизнес, ему в тягость способность видеть призраков, ему в тягость бывать на местах преступлений. Он хочет понять, как жить дальше, и каким человеком жить дальше. А в роли психотерапевта у него выступает предсказательница судьбы, которая когда-то, в детстве героя, дала ему свою визитку, и чей бизнес совершенно захирел.