Ещё одна свежайшая дорама. Есть боевой генерал, почти потерявший зрение (молодой и красивый, естественно), к тому же принц. Есть служащая следователем девушка, одетая как парень - она и есть "дева Холмс", так как умеет видеть и делать выводы из того, что видит (естественно, с драматичным прошлым - семья была кем-то истреблена), которая заодно зачитывается романами о славных делах этого принца. Судьба их сводит в расследовании похищения трех сундуков серебра, отправленного правительством в помощь голодающей провинции, только дева не знает, все-таки, что её непрошенный спутник - тот самый принц её мечты. Не знает она и того, что он не просто так около нее колотится, а тоже расследует это дело, по просьбе императора (совсем пацана ещё). Будут, несомненно, дворцовые интриги и продажные чиновники. Есть парочка "два дебила - это сила", жутко предприимчивые в поисках приключений на пятую точку парень и девица, очень симпатичные и неглупые, но страшно наивные.
читать дальшеАктрису эту вижу часто в последнее время:
"Недавно был опубликован список Forbes «China Celebrity 100» на 2020 год, в который вошли самые влиятельные и высокооплачиваемые китайские, гонконгские и тайваньские знаменитости. Возглавил этот список 19-летний певец и актер Джексон И (TFBOYS). Джексон И стал первой знаменитостью, родившейся после 2000 года, которая возглавила этот список".
Чжан Исин ("Загадочная девятка", "Золотые глаза") - на пятом месте, а Ван И Бо ("Неукротимый") - на девятом.
Нелегко понять, что именно в аббатстве Грандмонт так сильно притягивало аристократов, если даже один из приоров ордена описывал его довольно гиблым местом: холодным, исстеганным ветрами, бесплодным, не приносящим радостей ни взору, ни здоровью, так как даже вода там была плохой по качеству. "The place which was chosen by God is a solitude for penitence and religion, and those who dwell there lead a hard life", - заключил свое описание приор, и, возможно, именно это воспламенило воображение Валтера де Лэси. Он был в аббатстве в первые дни апреля 1214 года, вместе с королем Джоном, который хоть и имел свое, критически-насмешливое отношение к религиозным канонам, но долг короля, повелевавший оказывать религии покровительство, соблюдал безукоризненно. Де Лэси, в общем-то, вдохновился тем, что у него была уникальная возможность поместить дочерний приорат ордена в местность, чрезвычайно напоминающую условия, в которые было вписано аббатство Грандмонт - на плато Хэй Блафф, на границе Англии и юго-восточного Уэльса.
Hay Bluff Spring Landscape by Nigel Forster, 2016
читать дальшеДе Лэси был гораздо менее колоритным персонажем, чем его современник Фиц-Уорин, и даже менее колоритной, чем его собственный отец, Хью де Лэси. Тот самый, которому король Генри II пожаловал в Ирландии земли целого королевство, но пожалованные земли Хью сначала предстояло у ирландцев отвоевать, что тот и сделал. И тот самый, который после смерти первой своей супруги, леди Рогезы Монмутской, немедленно женился на Розе Ни Конхобайр, дочери короля Коннахта и верховного короля Ирландии Руайдри Уа Конхобай, введя своей предприимчивостью короля Генри в форменный ступор. К тому же, короля изрядно достали жалобы ирландцев на поведение его человека, так что лорду пришлось срочно явиться перед королем и объясниться. Впрочем, вскоре Генри Хью де Лэси в Ирландию отпустил, но объявил, на всякий случай, его сына от этой ирландской Розы незаконнорожденным, посколько разрешения на брак он де Лэси действительно не давал, и подарить его отпрыску шанс стать королем Ирландии вовсе не собирался.
Тем не менее, когда бравый Хью умер, его останки оказались настолько востребованными в Ирландии, что бедолаге никак не удавалось упокоиться с миром. Сначала его, честь по чести, захоронили в живописнейшем крошечном аббатстве Дарроу.
Через десять лет, епископ Дублина распорядился останки бравого лорда выкопать, и перезахоронить в аббатстве-крепости Бектив, но аббатство св. Томаса в Дублине всё-таки вытребовало себе хотя бы голову де Лэси.
Потом они несколько лет пререкались, где же должно быть погребальное место Хью, и ещё через десять лет, аббатство св. Томаса получило, к уже имеющейся голове лорда, и его тело, захороненное, в конечном итоге, рядышком с супругой. Дело было в карьере его сына, носящего то же имя. Тот в 1205 году как раз стал вице-королем Ирландии и графом Ольстера.
Что же касается героя этой истории, то сэра Валтера угораздило жениться на дочери Вильгельма де Браоза. И то, что в 1203 году выглядело блестящей партией, в 1207 году превратилось в обязанность укрыть беглого тестя от внезапного гнева короля. Хотя, учитывая несдержанность на язык, к которой была склонна тёща, скандал был только вопросом времени. В общем, для того, чтобы наказать братьев де Лэси, король Джон самолично явился в Ирландию. Но надо отдать сэру Валтеру должное: он продолжал невозмутимо служить королю и после конфискации имущества. И, естественно, получил всё назад. Именно в 1120-х годах, Валтер де Лэси жил уже, по большей части, в Англии, был экспертом по ирландским делам, шерифом Херефордшира, и воплощал то, что задумал десять лет назад - строил грандмонтинский приорат на 13 монахов и 3 священников, один из которых выполнял обязанности контролера хозяйства и, по сути, заведовал приоратом. Также в приорате Красволла изначально было предусмотрено место для 10 братьев-мирян, которые не были ни наемной силой, ни эксплуатируемой, а получили сразу равные с монахами права.
В сентябре 1233 года, король Генри III был в тех краях по делам, и ознакомился с аббатством, которое ему чрезвычайно понравилось. Воспользовавшись знакомством, обитатели приората пожаловались королю, что их замучали ростовщики-евреи, которым Уолтер де Лэси задолжал. Король специальным распоряжением запретил ростовщикам донимать монахов долгами лорда де Лэси. В 1242 году ситуация повторилась, и король повторил свое распоряжение. Тем не менее, через три года приорат снова пожаловался королю, и тогда тот разозлился по-настоящему, и выпустил королевский указ о том, что "the brothers of Grandmont and their men shall be quit of tallage, pontage, toll, passage, vinage, fossage, army amercement, and all custom, and of all things and occasions pertaining to the king, with prohibition of any vexation of the brothers or their men".
Уникальным в управлении Красволла стало то, что после назначения брата Реджинальда в 1252 году приором, он получил право делать назначения и увольнения в остальных двух грандмонтиских английских приоратах, и это право оставалось за Красволлом 50 лет. Естественно, в 1341 году и на собственность Красволла был наложен арест, поскольку их начальство находилось во Франции. При Ричарде II арест был наложен снова, и после этого приорат так и остался в руках короны, пока не был подарен королем Генри VI университету в Кембридже. В данном случае, это был щедрый дар - для приората грандмонтинцев, Красволл был учреждением богатым, удобным, и процветающим. Увы, университету были интересны лишь деньги, которые приносили владения приората, а само здание было ни к чему, и оно постепенно разрушилось.
К началу двадцатого века от приората остались только почти неразличимые развалины, требующие раскопок. Первые были предприняты в 1904 году, когда энтузиазма было больше, чем умения, и найденный на большой глубине, под алтарем, каменный саркофаг с отлично сохранившимся дубовым гробом, в котором был не менее отлично сохранившийся скелет высокого мужчины, был бесцеремонно открыт, а гроб со скелетом вытащен наружу, где скелет рассыпался в пыль раньше, чем его даже успели сфотографировать. Предположительно, это было найдено захоронение сына Валтера де Лэси, Гилберта, умершего в 1230 году. Чего ещё можно было ожидать от раскопок местного лендлорда, состоявшего в клубе любителей старины.
Больше повезло другой находке. В свинцовой коробке-реликварии была найдена чья-то часть руки и кисть, которые, как предположил вышеупомянутый чудо-археолог C.J. Lilwall, принадлежали "маленькому мужчине". Этот реликварий мирно провалялся в шкафах сообщества любителей археологии до 1966 года, когда его отправили, наконец, в Лондон на исследование. Выяснилось, что "маленький мужчина" оказался женщиной. Рука была отрублена в районе локтя двумя ударами топора или другого сходного оружия. А ещё в 1942 году стало известно, что Валтер де Лэси запросил у приора грандмонтинского ордена кость-реликвию из останков так называемых 11 000 девственниц св. Урсулы, которых убили гунны у Кёльна году эдак в 400-м. Действительно, в XII веке под Кёльном были найдены захоронения, их которых были извлечены тысячи скелетов! Самое странное, что место их захоронения явилось во сне одной монахине - или не во сне, но так рассказывают. Так вот подтвердилась странная легенда об Урсуле, и выяснилось, чья рука находится в реликварии.
С радостью возвращаюсь на английскую почву. Итак, у грандмонтинцев на этой почве было три приората: Албербери, Красволл и Гросмонт. Самым маленьким из них был приорат Албербери - всего на семь персон, хотя стандартные религиозные сообщества грандмонтинцев обычно состояли из ячеек в 13 человек, в честь 12 апостолов и Иисуса. А обязан своим XS размером приорат тому, что изначально его основатель собирался устроить там приорат арвезианского ордена (Arrouaisian Order - по сути, общежитие отшельников, не являющихся монахами, и просто живущих по более строгой версии канона августинцев). Кстати, таких арвезианских приоратов в Англии было даже больше, чем грандмонтинских - аж целых девять штук (впоследствии они стали аббатствами августинцев), тогда как во Франции их было всего три. А основателем этим был лорд Фульк III Фиц-Уорин, один из прообразов Робин Гуда.
читать дальшеНу как прообразом... Начну я лучше с отличия. Трепетная и храбрая девица Мэрион звалась, в данном случае, Мод ле Вавасур, и была не девицей, а вдовой Теобальда лорда Батлера, и матерью двоих детей. После шести лет брака, овдовевшей Мод пришлось вернуться из Ирландии к отцу, главному шерифу Ланкашира, который купил у короля Джона право на её опекунство, и на то, чтобы выдать свою дочь и наследницу обширных владений по собственному усмотрению. Мод была оценена в 1200 марок и двух быстроходных лошадей. Так что "злым шерифом" робингудовского эпоса был, на самом деле, отец.
Что касается самого Фулька Фиц-Уорина, то его склока с королем Джоном случилась из-за замка Виттингтон. Замок и правда был симпатичным, плюс, обладание собственным замком-крепостью сильно повышало престиж владельца. Соответственно, замки были ходовой валютой для королей, желавших кого-то наградить, и имели, поэтому, замысловатые истории своей принадлежности к какому-то определенному роду.
Whittington Castle
Именно Виттингтон был изначально укреплен до состояния замка во времена Анархии, для сторонника императрицы Матильды, норманна Гийома Пиперелла, который в Англии звался Вильгельмом Певереллом. Поскольку Виттингтон находился практически на границе с Уэльсом, в 1149 году его аннексировал для своего королевства Повис последний принц этого королевства, Мадог ап Маредид, который в этом замке и умер в 1160 году. Через пять лет, король Генри II отдал замок Роджеру де Повису, валлийцу, и дал даже средства на ремонт. Какое отношение замок имеет к Фиц-Уоренам, понять трудно. Кажется, он был когда-то доверен первому Фульку Певереллом. Но право точно было, потому что второй Фульк, бывший в дружеских отношениях с Генри II, этот замок получил, но так и не удосужился заплатить за право держать замок какие-то несчастные 40 марок. Поэтому замок формально так и остался в руках валлийцев. После смерти отца, наш Фульк III предложил 100 фунтов за права на замок, но король Джон предпочел отдать его в 1200 году сыну де Повиса, причем за какие-то 50 фунтов!
Дело могло быть в политике (и, скорее всего, было), но отношений между Джоном и Фульком имели в далеком детском прошлом один эпизод. Тогда, проигравший Фульку в шахматы Джон огрел противника шахматной доской по голове, а тот пнул Джона в живот. Джон, оскорбленный до глубины души (принц он или не принц?!) побежал жаловаться отцу, но тот навалял отпрыску за то, что парень сам не решает свои проблемы. Так это было или нет, но так рассказывает семейная легенда Фиц-Уоренов. Поэтому, когда замок Виттингтон был отдан Джоном Морису де Повису, Фульк воспринял это продолжением той драки (сдается мне, что и ему, в свою очередь, навалял его отец), и поднял против короля полномасштабное восстание. Вместе с ним восстали его братья Вильгельм, Филипп и Джон, и, соответственно, все люди, имеющие подчиненное к этому семейству положение.
Благородный разбойник Фиц-Уорен
Поскольку королю было в 1201 году не до Фиц-Уоренов, он просто послал разобраться с ними Хьюберта (Гая) де Бурга (будущего юстициария и графа Кента) - вот и наш "Гай Гисборн". Тот и разобрался. Фульку пришлось искать убежища в аббатстве Стэнли, откуда он тихенько перебрался во Францию и стал служить королю Филиппу. Впрочем, в 1203 они с Джоном помирились, тот его и его сторонников простил, и Фульк, заплативший 200 марок штрафа за свои приключения, в октябре 1204 года воцарился, наконец-то, в вожделенном замке. Больше они с королем не ссорились до 1215 года. Интересно, что легенда говорит о том, как Мод повсюду следовала за своим супругом, скрываясь вместе с ним в лесах, но на самом деле шериф Роберт де Вавасур отдал её Фульку в жены в октябре 1207 года. Вернув, естественно, те деньги, которые в свое время заплатил королю за это право. Но Фульк, похоже, мог себе позволить такие расходы. Тем более, что жена ему принесла земли в Норфолке и Ланкашире, плюс треть доходов от земель своего покойного мужа в Ирландии. Они прожили вместе 20 лет. Поскольку Фульк III прожил хорошо так за 80 лет, он, через много лет после смерти Мод, женился снова, но пережил и вторую жену.
Таким человеком был основатель приората Албербери. Строить он его начал около 1221 года, и строительство, очевидно, закончилось в 1226 году. Первым приглашенным аббатом, надзиравшим за процессом, был Алан из августинского аббатства Лиллешелл, который кротко мучался с явно недостаточным финансированием, но его сменил менее терпеливый аббат Уильям, который обозрел несоответствие амбиций заказчика и предоставленных в его распоряжение финансов, и объявил, что ему такая ноша не интересна. Вот тогда-то Фиц-Уорин и решил отказаться от идеи арвезианского приората, и вдохновился примером Валтера де Лэси, строившего грандмонтинский приорат в Красволле. Причем, Фиц-Уорин широким жестом подчинил свое детище прямиком аббатству в Гранмонте, а не тому же приорату в Красволле, чем обрек его на массу проблем в будущем. Поскольку приораты грандмонтинцев роскошью убранства не блистали, он дал в пользование приората довольно неплохие угодья. Тут было и право на рыбную ловлю в Северне, и общие права в Албербери и Пекнелле, манор в Ватборо, а также право строить мельницы. Земля, на которой был построен приорат, тоже была отдана в его собственность. Очень даже неплохо для шести монахов и аббата, не так ли?
К сожалению, у Албербери с самого начала были две проблемы. Во-первых, расположение в приграничье с Уэльсом, и, во-вторых, их подчиненность главному приорату, находящемуся за границей. Первая проблема проявлялась в буднях обитателей приората угнанным скотом и укораденным или уничтоженным зерном, а вторая... По сути, обитатели приората не могли и пальцем пошевелить в управлении своим хозяйством без разрешения приора в Гранмонте, но приор в Гранмонте требовал от дочернего приората половину дохода, который должны были приносить их владения. Опять же, административные проблемы Гранмонта во Франции неизбежно отражались на назначениях, которые мог делать только главный приор ордена. А мы помним, что о периодические скандалы в головном приорате обламывали зубы даже привычные ко всему администраторы папы. А потом началась Столетняя война. В 1337 году Эдвард III наложил арест на всё имущество грандмонтинских приоратов в Англии, поскольку их начальник был во Франции. В 1344 году, отчаявшийся приор Албербери официально заявил, что он является подданным английского короля, а не французского, что было официально подтверждено патроном приората, очередным Фиц-Уорином, которому и было дано право взять дела приората в свои руки, и самому назначать в него приоров.
Но, естественно, головной офис, так сказать, сдаваться не собирался, и продолжал назначать своих приоров. И снимать их с должности, как в 1357 году, когда приор Джон из Каблингтона был обвинен в растрате средств, жестоком поведении и убийстве. Король Эдвард III приказал начать расследование, но вмешался аббат Гранмонта, и, в результате, приор был просто смещен. К сожалению, я не нашла никакого материала по этому делу. Аналогичная ситуация случилась в 1364 году, когда приор Ричард из Стреттона был объявлен вне закона по обвинению в убийстве, и бежал из приората на время, нужное для получения королевского пардона. Естественно, на его место был назначен аббатом Грандмонта другой приор, Ричард из Хаттона. По этому случаю можно сказать только то, что Ричард из Стреттона королевского пардона не получил, потому что с 1365 года приором в Альбербери был Ричард из Хаттона. В конце концов, в 1369 году на аббатство был снова наложен арест, как на организацию, управляемую из-за границы. В 1441 году, король Генри VI отдал его колледжу Всех Святых в Оксфорде. В 1550-х годах приорат был перестроен в частный дом. При перестройке были найдены классические скелеты под лестницей, в количестве 5 штук, но никого не заинтересовало, кому они принадлежали.
Под процесс глажения белья, включила "Следователь Тихонов". Это вторая попытка, вообще-то, в первый раз глянула на мятую физию главгероя - и выключила. Это ещё задолго до скандала с актером было. А недавно встретила упоминание сериала в связи с пресонажем Шараповым, и решила потерпеть. Благо, в экран можно было и не пялиться.
Слушать этот сериал, изредка поглядывая на экран, забавно. Почему-то М. Ефремов играет какого-то гопника, а не следователя по особо важным, но это на совести сценариста. Интереснее другое. Периодически Ефремов подпускает в речь раскаты и интонации Жеглова. Но посколько харизмы Высоцкого у него нет, да и год на дворе изображается 1980, а не 1945, то всё равно получается гопник. Не скажу, что этот Ефремов играть не умеет, просто то, что он играет, мне категорически не нравится. Но мне очень понравился Юра с Босхом
Пока не забыла. Не знаю, с чего вдруг - тут наложились книга о китайской цивилизации, пост френдессы о том, что ей некомфортно с собой жить, пост в дайри о "чудовище в твоей комнате", и мельком увиденная вчера в жж-шной ленте бодипозитивная фотография толстушки, упоенно подъедающей конфеты из коробки, и сегодняшняя статейка в газете о том, как строить отношения с любимыми. Ну и, конечно, мое собственное восприятие жизни.
читать дальшеЯ всегда чувствовала большой подвох в популярной идее бодипозитива. С позитивом-то всё нормально, себя надо воспринимать действительно позитивно, но тут произошла, на мой взгляд, подмена понятия. Вот он человек, которому дано тело для того, чтобы своей сложной (и, одновременно, очень простой деятельностью) обеспечить ему возможность думать, чувствовать, познавать мир, и даже немножко его изменять. У тела есть свои, простые потребности. Ему нужна энергия, чтобы функционировать. Ему нужны хорошо и слаженно действующие детали внутреннего механизма, чтобы, опять же, функционировать. Тело также оптимизировано в определенных параметрах, чтобы его функционирование шло четко и слаженно. Это фукционирование не будет идти слаженно, если телу приходится выдерживать двойную нагрузку избыточного веса, если детали его механизма будут окружены жировыми мешками, если жир будет растягивать кожу в складки и образовывать очаги воспаления под этими складками. Соответственно, когда человек раскармливает себя до состояния ожирения, но продолжает уписывать шоколад коробками, это не бодипозитив - это самоуничтожение и самообман.
Но себя обмануть невозможно. Под сладким вкусом шоколада всё равно будет чувствоваться горечь поражения. И тут выходит на сцену психика. Как мы определяем комфорт и дискомфорт, победу и поражение? Моя недовольная собой френдесса написала длинный и детальный список того, что с ней "не так": проблемы со сном, проблемы с питанием (то много, то мало), "синдром самозванца" (неверие в свои достижения?), нормальная бытовая лень (если чего-то дома нет, а в магазин идти лень, то можно и обойтись без того, чего хочется), тревожность, ипохондрия, перепады настроения, склонность избегать общения с неприятными почему-то людьми, общая "тонкокожесть", утомляемость к вечеру, реагирование на погодные явления. Нормальные проблемы нормальной жизни, да? Вполне решаемые. К тому же, дискомфорт в определенных количествах - это вообще часть жизни. Поводья, если хотите, которые направляют в нужную сторону. Руль. Ведь руль - это не "я стою и рулю, куда хочу", это о том, чтобы прибыть туда, куда направляешься. А направляемся мы, по большому счету, к состоянию гармонии. И с собой, и, извиняюсь, с мирозданием, или хотя бы с микрокосмом своей маленькой судьбы. А гармония не статична, она подвержена влияниям того, что происходит в большом макрокосме. То есть, раз и навсегда приплыть в гавань под названием Счастье невозможно. Дискомфорт будет всегда, потому что он должен быть. Не будет дискомфорта - жизнь превратится в плаванье без рули, а так и разбиться можно.
Но как-то получилось, что человек стремится к ложно-бодипозитивному "немедленно сделайте мне хорошо" и здесь. То есть, к состоянию полного комфорта, к определенной статичной точке. Которая по определению невозможна для живого, думающего и чувствующего существа. И начинаются затраты всей жизненной энергии на то, чтобы оставаться в этой неподвижной точке "хорошо". И затраты, превышающие имеющуюся жизненную энергию, потому что невозможно заставить по определению динамичную систему застыть в статичном состоянии гипотетического "хорошо". И вот когда энергия этого измотанного человека переходит в устойчивый минус и уверенно стремится к нулю, начинается совершенно дикий уровень дискомфорта, переходящий во фрустрацию. Да, об этом миф о Сизифе, я думаю. Как только он докатывает камень до вершины горы, тот не застывает на ней, а катится. В случае Сизифа - на исходную позицию. До тех пор, пока бедняга не поймет подтолкнуть его на вершине горы катиться свободно дальше. Ну или в другую сторону хотя бы, а не по одной траектории, черт его побери.
Что делает человек, испытывая зашкаливающий уровень дискомфорта? Обычно орет "аааа!!!" и бежит с этим на публичные сетевые площадки, где всем миром устраивается обсуждение, и довольно часто коллективный разум все-таки находит выход из "ааааа!". Но. Во-первых, не всегда коллектив включает разум, довольно часто он берется за камни, и начинает вопящего ими закидывать. Ну вот так сложился момент. Во-вторых, ум взывающего должен быть открыт достаточно, чтобы услышать, что ж ему предлагают. И поступить, чаще всего, наоборот, но все-таки сдвинуться с места))
Другой путь - поиск мудреца на вершине горы, который всё разложит по полочкам и наметит страдальцу курс движения. Например, к психотерапевту. Но. Откуда столько жалоб на плохих психотерапевтов? Потому что те плохие специалисты? Вовсе нет. Просто потому, что психотерапевты - тоже люди. Вот в древности с такими проблемами шли в храмы, к тем, кто всякими молитвами-медитациями сумел, предположительно, освободиться от своего человеческого, от своей судьбы, и смог беспристрастным взглядом со стороны увидеть и понять, и даже подтолкнуть в нужную сторону. В наше время, с молитвами-медитациями образовался напряг, поэтому их заменили на суррогаты. Но ладно, всё лучше искать единения с космическим разумом в душевой, за неимением водопада, чем вообще не искать. Увы, единение - материя тонкая, но растяжимая, а люди таки упорно стремятся получить рецепт счастья, простой и беспроигрышный. То есть, пойдут к психотерапевту. И хорошо, если нападут на специалиста, идущего схожей судьбой, что ли. Который сможет в общих чертах понять, о чем несвязно бормочет посетитель, но это не так уж часто случается. Дело не в нежелании понять, этого любой специалист желает - хорошо сделать свою работу. Просто психотерапевт - это такой же человек, как и его пациент, то есть, со своими ограничениями, и никакие таблицы-тесты этого не изменят.
Вот поэтому я и думаю, что зачем ходить со своей жизнью к кому-то, кто её всё равно не увидет такой, какая она есть для тебя, а всего лишь через фильтры своего восприятия. Зачем вытаскивать из памяти давно искаженные временем воспоминания, зачем снова и снова погружаться в старые травмы, если все они уже случились, и совсем не с тем человеком, который сидит перед психотерапевтом? "Чудовища в комнате" тоже бы давно уже не было, если бы его не подкармливали изрядно протухшими, старыми тревогами личности, которой в этой комнате уже нет, которая давно, извиняюсь, умерла, а её так и не похоронили. В конце концов, всё довольно просто решается с этими старыми тревогами, проблемами и травмами. Достаточно признать, что очень большая их часть была твоим личным выбором. Многие не были. Сядь, рассортируй, сделай выводы. И если с выбором проблемы будут, и это нормально - главное, сам выбрал, то изменить свой модус операнди, чтобы не врюхиваться в ситуации, где выбор делают за тебя, вполне возможно. А после этого, проветрив свой чердак и выкинув из него старый хлам, можно жить дальше.
А вот как можно домашними средствами соединить макрокосм с личным микрокосмом, я ещё не придумала. Скорее всего, так, как написала выше. Сформулируй претензии к мирозданию - выкинь из них нормальные, направляющие дискомфорты - по оставшимся определи свой модус операнди - измени его - начни менять то, что тебе мешает развиваться - и не жалей ни о чем.
После того, как грандмонтинцы стали уважаемым, почитаемым и активным в политике орденом, на них посыпались, как и следовало ожидать, материальные проявления этого уважения и почитания. И, поскольку правила ордена однозначно запрещали святой братии обременять свою души земными богатствами, был найден выход, который на то время (думаю, где-то с времен уже Пьера де Лиможа) показался гениальным: монахи оставались свободными от оков маммоны, а финансами и имуществом грандмонтинских аббатств стали заправлять братья-миряне. То есть, члены общины, не дававшие монашеского обета. Таким образом, аббатствам удавалось как бы иметь и, одновременно, не иметь собственность, и обрабатывать поля не допотопными средствами, и не изнурять монашескую братию принудительной диетой в добавок к обязательной. Можно было и скот разводить, и даже торговать, и при этом сами монахи могли сосредоточиться на том, для чего они, собственно, в монастырь и ушли - на делах духовных.
читать дальше Эти братья-миряне изначально были просто теми, кто имел тягу к религиозной жизни, но не был достаточно образован, чтобы вступить в орден. Их называли по-разному: fratres conversi, laici barbati, illiterati, а то и idiotæ, представьте. Хотя сам по себе образовательный ценз не был прихотью монашеских орденов - помимо "поститься и молиться", монахам вменялось также пожизненно учиться. Учиться же, то есть изучать и обдумывать труды теологов и философов (и не только на латыни), начиная с античных времен, будучи совершенно неграмотным, было практически невозможно. Разумеется, уровень требований мог быть разным в разных аббатствах, которые в духовной деятельности специализировались каждое на своем, но базовая грамотность была, все-таки, критерием. Институт братьев-мирян появился, предположительно, около 1038 года, с легкой руки св. Джиованни Гуальберто, основателя валломброзианского ордена.
Сам-то св. Джиованни был прекрасно образованным патрицием, но жизнь в обычном бенедиктинском аббатстве показалась ему слишком лёгкой. Во всяком случае, именно так официально объясняется, почему именно он решил основать свой собственный орден с аскетическим образом жизни, что ему и удалось. Но после того, как папа Виктор II подписал, в 1056 году, устав этого ордена, валломброзиане, как впоследствии и грандмонтинцы, стали расширяться, что потребовало, в свою очередь, рабочих и управляющих рук, хотя до этого орден был практически клубом для избранных и тщательно ограничивал свою численность. Впрочем, св. Джиованни всегда мечтал о том, чтобы аскеты-отшельники не превращились в полумистические фигуры, забираясь в дебри, а жили среди людей, показывая пример своим аскетизмом. Правда, не совсем понятно, что именно св. Джиованни понимал под жизнью среди людей, ведь монахам его ордена запрещалось покидать территорию аббатства, какой бы ни была причина. Остается надеяться, что беднягам хотя бы разрешалось принимать гостей. Так или иначе, история братьев-мирян в монашеской общине началась именно с него.
Но время шло, и аббатствам пришлось значительно расширить круг своей деятельности. Пришлось открывать школы, больницы, приюты, участвовать в строительных проектах. Им пришлось обзавестись арендаторами, и управлять финансовыми потоками. Всё это привлекало в общины всё более образованных братьев-мирян. Более того, неизбежные связи с обществом, в котором аббатства действовали, подразумевали, что часть должностей при них стала почетным правом видных ремесленников и горожан. Конечно, многие аббатства с самого начала практиковали разделение братьев-мирян на своего рода касты: безграмотные и бесприютные жили как монахи, не являясь монахами, и за это у них была какая-никакая еда на столе и крыша над головой, а квалифицированную рабочую силу нанимали за деньги. Эта система работала отлично в тех религиозных орденах, которые не были связаны жесткими запретами. Там священники и монахи становились, по сути, членами окружающего социума, наравне с братьями-мирянами.
Но у грандмонтинцев сложилась такая ситуация, что их аббатства функционировали только благодаря братьям-мирянам, которые, благодаря этому, стали частью функционирующего аббатства, тогда как все права были у монахов, которые либо уже были рукоположены в священники, либо готовились к этому. Тут нужно снова сделать небольшой, но важный вбоквелл о том, как разделялись на тот момент церковные должности. Диаконом, священником и епископом можно было стать только через рукоположение. А вот архидьякон, протодьякон, иеромонах, пресвитер, архипресвитер, архимандрит, архиепископ, монсиньор (младший прелат), кардинал, патриарх и папа - это административные должности, рукоположения не требующие. В общем, братья-миряне хотели права избираться на некоторые из перечисленных должностей, которые в те времена были в ходу.
Опять же, была и политика, которая просто не могла, через тех же братьев-мирян, не повлиять на взаимоотношения аббатств в ордене. Большая часть аббатств градмонтинцев была на континенте: в Нормандии, во Франции, в Анжу и в Аквитании. Но и в Англии имелись три аббатства: приорат Албербери в Шропшире, приорат Красволл в Херефордшире, и приорат Гросмонт в северном Йоркшире. Причем, с учетом распределения влияния Англии и Франции на регионы, в которых аббатства находились, орден раскололся, по сути, на две части: проанглийскую и профранцузскую (вернее, про-Плантагенетовскую и профранцузскую). Дело было в 1185 году, и касалось короля Англии, Генри II. Тогда приором монастыря был Гийом де Траиньяк, который в 1170-х годах, ещё в бытность рядовым монахом, написал для короля короткий третиз о том, как нужно наилучшим способом улаживать конфликты со служителями церкви, и довольно прямолинейное письмо сразу после гибели Бекета. Близкие отношения короля с орденом грандмонтинцев сыграли с аббатством, впрочем, злую шутку в 1183 году, когда его старший сын, тёзка и наследник, Молодой король, ограбил аббатство подчистую (и не только его), чтобы раздобыть денег для оплаты наемников, с которыми он воевал против отца. Надо сказать, что возмездие настигло Молодого Короля практически немедленно - он умер от дизентерии (а вовсе не от лихорадки) через несколько дней. И отпевали его именно в аббатстве Грандмонт.
То есть, можно сказать, что именно монахи аббатства были на стороне Плантагенетов, потому что именно аббатство около Лиможа было материнским аббатством для всех остальных, находящихся на территории обширной империи Ангевинов. Но вот братья-миряне аббатства, французы, были на стороне короля Филиппа, у которого к 1185 году окончательно испортились отношения с королем Англии. Дело закончилось тем, что братья-миряне выкинули из аббатства и аббата, и 200 человек его приспешников, и посадили для оставшихся аббатом того, избрали сами.
Ситуация, при этом, затянулась надолго, хотя её пытались безуспешно разрешить несколько пап. В 1219 году, из аббатства вылетел следующий приор, за которым последовали 40 монахов - и тоже с подачи братьев-мирян. Деталей этих дрязг сообщить, к сожалению не могу - об этом ордене существует только одна книга, The Hermit Monks of Grandmont (by Carole Hutchison) в 400 стр., но существует она только в бумаге, и не настолько нужна мне, чтобы я её заказала. Могу только сказать, что для усмирения в орден была отправлена в 1244 году целая папская делегация, которая поставила ультиматум: или грандмонтинцы прекращают позориться, либо их просто объединят с цистерцианцами. Угроза (а также принудительное удаление из аббатства большого количества монахов) помогла, и на время всё успокоилось. Тем не менее, скандалы и смягчение устава в 1224 году привели к тому, что орден потерял свою святую репутацию.
Спасла их тогда от полного распада папская булла "Exigente debito" в 1317 году. Количество религиозных домов было сокращено от 149 до 39, приор ордена стал аббатом, и выбираться он стал голосованием монахов аббатства, а не представителей всех религиозных домов ордена. Смертельный же удар ордену нанесла Столетняя война. Пожалуй, последняя славная глава аббатства была написана в 1604 году, когда в нем попытались обосноваться гугеноты. Аббат Ригуд де Лавур их каким-то образом изгнал. В 1643 годы была предпринята последняя попытка как-то ввести этот орден в мередиан, но и оставшиеся 150 грандмонтинцев продолжали ссориться буквально до самой смерти. В 1787 году из аббатства Грандмонтин ушли последние два монаха - возможно, и они после ссоры.
В Англии было три приората грандмонтинцев, и их история тоже была пестрой, но об этом - в следующий раз.
This gilded relief sculpture of Saint James the Great decorated the high altar of the abbey church at Grandmont until the French Revolution. Dated circa 1231. (Metropolitan Museum of Art collection)
читать дальшеНадо же... Сейчас отмечала в алиэкспрессе полученный серум, и черт меня дернул заглянуть в "мой алиэкспресс". А там - аж 26 непрочитанных известий. Я их просто не видела в системе, как раньше - при входе. Выяснилось, что часть их была нытьем с просьбой дать побольше денег. После того, как отметка об отправке была уже сделана, кстати. Ну а так как я не отреагировала, то благополучно всё получила именно по той цене, по которой товар и был выставлен на продажу. Я не жадная, просто почему выкладывать что-то с бесплатной доставкой, если доставка подорожала? Впрочем, если бы увидела вовремя, то отменила бы эти заказы, конечно. У нас очень прикрутили доставки из Китая, им приходится отправлять черт знает откуда - из Малазии, из Тайпея, а это не бесплатно. Большие магазины практикуют дропшиппинги, но мелким продавцам сейчас тяжко.
А один крупный магазин только сейчас обнаружил, что посылку (один крем для шеи) то ли не выслал, то ли она к ним вернулась весной)) Выслали неделю назад снова. Я-то уже попрощалась с этим заказом мысленно.
Так удачно эти серумы подоспели от OEDO, я как раз недавно последний пузырек открыла. Заказала-то с запасом в разных местах, в надежде, что придут, пока снова границы не перекрыли - у нас ведь практически самые жесткие правила во всей Европе, безопасными условно считаются только Эстония да Венгрия. Из остальных стран прибывающим или рекомендуется карантин, либо обязателен карантин. Финнайр от такой жизни вчера тысячу человек уволил.
Ещё одна дорамочка этого года на развлечься. Серии короткие, по 25 минут, всего 12 шт и субтитры есть на все. Очень миленько, и даже детективно.
Жила-была бедная богатая красавица. В смысле, её отец был очень богат. А бедной она была потому, что была по материнской линии ведьмой, и ей было суждено прожить всего 20 лет. Причем, за каким-то чертом этот ведьминский дар надо было обязательно передать дочери. Соответственно, после 19-го дня рождения девушка стала лихорадочна искать мужа. Чего раньше не подхватилась? Подхватилась, вот только все её женихи умирали до свадьбы, и по городу пошла молва, что она приносит несчастье. И вот в один прекрасный день девушка буквально упала с неба на очень перспективного жениха, в которого сразу же влюбилась, и стала предметом мечтаний не менее перспективного жениха. Только вот в чувствах им плавать некогда, потому что на руках у них труп, и историю того, как труп стал трупом, надо раскрутить за 7 дней. А тут ещё любимого поселили в зловещую усадьбу, где что-то или кто-то водится...
Из Лестера Ричмонд со своей армией отправился в Нортхемптон и Сент-Олбанс, которые, разумеется и не подумали противиться его продвижению, а выказали подходящую случаю радость. Интересный момент: когда сравнительно небольшая армия проходила через небольшие городки и деревни, она, на самом деле, проходила мимо них, и чтобы не вызвать у вояк желания эти поселения пограбить, жители обычно выставляли у дороги ряды столов с едой и выпивкой. Ковентри, впрочем, этим не ограничился, а вручил Ричмонду спешно собранные 100 фунтов деньгами и золотую чашу. Сам граф-«почти король» остановился у мэра, его армию развлекали под стенами города горожане, и обошлось это им в немалую по тем временам сумму. Хлеба было съедено 512 штук (42 шиллинга 8 пенсов = стоимость 9 коров), выпито 110 галлонов красного вина (6 фунтов = стоимость 4 лошадей) и 27 бочонков эля, по 4,5 галлона каждый (41 шиллинг 4 пенни = зарплата квалифицированного работника за 64 дня).
читать дальшеГород Йорк незадолго до сражения посылал к королю Ричарду некоего Джона Спонера, для получения распоряжений. Тогда было известно, что Ричард находится где-то в Ноттингеме. Пока этот Спонер без спешки добрался до Ноттингема, битва при Босуорте уже состоялась, и король Ричард уже погиб. Так что Джон Спонер, на этот раз с гораздо большей скоростью, помчался в Йорк, куда прибыл 23 августа, кинулся прямиком в городской совет, и выпалил там то, что слышал в Ноттингеме: «King Richard late mercifully reigning upon us was through great treason of the Duke of Norfolk and many other that turned against him, with many other lords and nobles of this north parts was piteously slain and murdered».
Отцы города, отойдя от шока, не нашли ничего более практичного, чем написать графу Нортумберленду и спросить, что им теперь делать. Все-таки, Перси были на севере силой. По вполне понятной причине, Нортумберленд им ответить никак не мог, но 24 августа в Йорк прибыл сэр Роберт Котон с прокламацией нового короля. Надо сказать, что сэр Роберт наотрез отказался въезжать в город без существенной охраны, и встретился с представителями городского совета в таверне «Вепрь» на территории крепости. Прокламация в анналах города была зарегистрирована, но в хрониках было написано просто, что «on the 22nd day of August Anno Domini 1485 at Redemore near Leicester there was fought a battle between our Lord King Richard III and others of his nobles on the one part, and Harry Earl of Richmond and others of his followers on the other part». Йорк не признал Генри VII своим королем до 22 октября 1485 года.
Лондон, тем временем, пребывал в состоянии крайней нервозности. Мэр города издал 26 августа прокламацию, в которой мудро повелел всем солдатам и «проходимцам, не имеющим причины дожидаться прибытия хозяина» покинуть город в течение 3 часов с момента ознакомления с прокламацией. С 9 вечера до 5 утра улицы Лондона стали патрулироваться. Городские же власти стали готовиться к триумфальному въезду нового короля. Встречать Генри Ричмонда были 3 сентября 1485 года направлены разодетые по-парадному 435 виднейших лондонцев. Процессия вступила через Шордич и проследовала к Сент-Полю, под рев трумбетов. Любопытные лондонцы глазели на незнакомого им молодого мужчину, который объявил себя их королем, и на телеги, груженые военной добычей. Среди зевак был и слепой поэт Бернард Андрэ, который вскоре примкнет ко двору Генри VII, и которому будет поручено написать биографию нового короля. Андрэ не мог видеть, но мог чувствовать, и общая атмосфера процессии подействовала на него так, что он стал спонтанно (?) декламировать стихи, чем и обратил на себя внимание.
Подойдя к кафедралу, Ричмонд вручил три потрепанных в битве штандарта, чтобы их положили перед алтарем – это был знак, что он отныне имеет божественное право на царствование, право силы. Точно то же сделал, в свое время, и Эдвард IV. После торжественной службы, Ричмонд провел несколько дней во дворце епископа, после чего отправился в Гилфорд, где и оставался до 11 октября. А город праздновал. Не столько от радости, что династия сменилась, сколько от того, что сменилась она без изматывающей и тяжелой гражданской войны.
Что касается ещё не коронованного короля, то он, в основном, входил в курс дел королевства при помощи своей матери, леди Маргарет. В последний раз они виделись в далеком 1470 году, но после этого воссоединения практически не расставались. В королевских покоях всегда был прямой вход в покои матери короля, потому что Генри совершенно точно знал, кому он обязан своим головокружительным возвышением. Собственно, практически первым распоряжением Генри VII было оборудование резиденции в Колдхарбор для леди Маргарет. Именно туда была помещена и привезенная из Шериф Хаттон принцесса Элизабет Йоркская, дочь короля Эдварда. Для этого ему понадобилось выкинуть из дворца Геральдическую палату, которую туда определил его предшественник, но никто и не пикнул.
Вместе с принцессой Элизабет, под надзор леди Маргарет был помещен 10-летний Эдвард Плантагенет, граф Уорвик – или его двойник, по теории профессора Эшдаун-Хилла. В ту же золотую клетку поместили и восьмилетнего наследника герцога Бэкингема, сделав леди Маргарет его официальным опекуном (что приносило ей ежегодно 1000 фунтов). У ребенка, теоретически, тоже были права на корону посильнее, чем у Генри Ричмонда, и леди Маргарет была твердо настроена ничего не пускать на самотек.
Конечно, для того, чтобы войти в курс государственных дел, совсем не обязательно было сидеть в изоляции от столицы больше месяца, но у Генри Ричмонда была веская причина держаться подальше от Лондона. Через несколько недель после встречи нового короля и его войска у Шордича, были мертвы уже два мэра, шесть олдерменов и немало горожан столицы. Все они стали жертвой потовой лихорадки, убивающей свои жертвы в считанные часы. Лондон был в ужасе, и связал страшную болезнь, которая была не менее убийственной и легко распространяющейся чем чума, с военным контингентов французских и бретонских наемников, которые вошли в город вместе со своим хозяином. На самом деле, судя по записям университета в Оксфорде, в их город эпидемия пришла уже в начале августа, в конце июня по Йорку прошла волна какой-то «заразы», да и Томас Стэнли, по его словам, был болен чем-то похожим, когда уезжал в свое поместье от двора короля. Тем не менее, совпадение проявлений эпидемии в столице с появлением Генри Ричмонда в Лондоне было слишком впечатляющим, чтобы эти два события не стали объединять.
Не смотря на здравую осторожность, Ричмонд вовсе не был намерен ждать, пока всё утрясется, потому что полностью утрястись ничто и не могло – болезни приходили и уходили, унося свои жертвы, но жизнь шла своим чередом. Он назначил свою коронацию на 30 октября, и велел разослать 15 сентября вызовы на заседание парламента, которое должно было начаться сразу 7 ноября. А пока, ещё до коронации, новый правитель стал формировать свой административный аппарат, награждая сторонников землей, должностями и годовыми доходами. Из приблизительно 400 человек, составлявших его «двор» в Ванне, перед перемещением во Францию, 74 человека были награждены за то, что присоединились к Ричмоду в изгнании, и ещё 48 – за участие в «победоносном походе» или «за храбрость на поле сражения».
Но больше всего наград досталось тем, без которых Ричмонд никогда не смог бы достичь ничего значительного. Он буквально осыпал манорами и наделами Томаса Стэнли, называя его «right entirely beloved father». Что, в общем-то, соответствовало действительности: как муж матери Ричмонда, лорд Стэнли имел те же права и обязанности по отношению к пасынку, как если бы тот был его биологическим ребенком. Далее, щедро награжден был сэр Рис ап Томас, ставший управляющим всего Южного Уэльса – как он сам и ожидал. Тем не менее, Ричмонд был осторожнее своего предшественника, и не сделал Риса ап Томаса оверлордом, а здорово ограничил его возможное самоуправство, сделав главным судьей Южного Уэльса своего дядюшку Джаспера. Одновременно, Адам ап Джеван ап Дженкин стал королевским прокурором в Кардигане и Кармартене, Оуэна Ллойда посадили коннетаблем в Кардиган Кастл. Управляющим Северным Уэльсом Ричмод сделал родственника Стэнли, Уильяма Гриффита, подсвязав ему руки, поместив самого Уильяма Стэнли под бок Гриффиту в качестве главного судьи Северного Уэльса и коннетабля Карнарвон Кастл.
В следующей группе награжденных оказались самые твердолобые ланкастерианцы. Некий Джон Дентон был назначен хранителем Фрамлингем Кастл за «true and faithful service done unto the king and unto his right dear and most beloved lady and mother». Никто ничего об этом Джоне Дентоне не знает, зато известна его жена, Элизабет Дентон, благодаря тому, что некоторые дамы, пишущие на исторические темы (Филиппа Джонс и Алисон Вэйр), отдают ей место первой любовницы будущего Генри VIII. На основании того, что Гарри, взойдя на трон, назначил ей 50 фунтов годовых (звучит знакомо, не так ли – на тех же шатких основаниях «назначались» любовницы и Ричарду III). Тем не менее, эта Элизабет вышла замуж за Дентона ещё до октября 1473 года. Так что, когда леди Маргарет определила её на должность хозяйки детской своего сына в 1496 году, леди должно было быть не меньше 40 лет.
Награду получил и старый Джон Пилтон, служивший ещё королю Генри VI. Как понимаю, этот Джон Пилтон был приором и монахом в приорате Барнстэпэл, частично основанном на землях Пилтонов, ещё в 1468-1469 годах. Не могу сказать, как именно этот Пилтон был связан с Генри VI, но в 1500-м году он стал главным викарием по представлению леди Маргарет Бьюфорт. Эта леди точно не забывала тех, кто ей служил! Был сделан окружным бейлифом Линкольншира Джон Робинсон, служивший ещё Эдмунду, отцу Генри Ричмонда. Вызов ко двору короля получила Анна Деверё, вдова бывшего опекуна Генри, графа Пемброка. Эндрю Оттерборн, бывший тьютор Генри, получил 20 марок годовых, а сэр Хью Джон – 10 фунтов годовых за службу подростку-Генри. И, наконец, были те, кто начал рисковать своими жизнями ради карьеры Генри Ричмонда, когда Генри Ричмонд ещё понятия не имел об их существовании. Стивен Калмади, на страх и риск переправлявший на материк беглецов из Англии, получил новый корабль с полным оснащением. Кристофер Урсвик, священник-дипломат, шпион и курьер, стал заведовать королевской раздачей милостыни. Льюис Карлеон, физиатр и «некромансер» леди Маргарет, был награжден 40 фунтами годовых. Мрачная и таинственная фигура, неразрывно связанная с судьбой «принцев из Башни». Сэр Джон Ризли, организовавший восстание в Эссексе в 1484 году, был сделан коннетаблем Плишей Кастл и хранителем Данмоу в Эссексе.
Пожалуй, самой интересной является формулировка, с которой начальник гардероба при Ричарде III, Пирс Картис, с лета сидевший в церковном убежище, был переназначен на свой пост за «great heaviness, pain and fear, abiding our coming», и за «great persecution, jeopardies, and pains, robberies and losses of his goods». Я знала, что Картис попался на подтасовках счетов к оплате, связанных с его службой, и был наказал за это конфискацией неправедно нажитого, но я не знала, что он был ещё и человеком леди Маргарет. Кстати, Картис является одной из кандидатур в авторы записей, касающихся правления короля Ричарда, в Кроулендских хрониках.
За предательство был награжден Саймон Дигби, присоединившийся к Ричмонду незадолго до битвы. Его сделали лейтенантом лесов Шервуд и Бесквуд. Дезертир Уолтер Хангерфорд получил несколько маноров. Дважды помилованный королем Ричардом и дважды его предавший Джон Фогге получил мирную должность хранителя свитков при суде общей юрисдикции, вместе с Джоном Хейроном.
Награжденных валлийцев я перечислять не буду, хотя их и не так много – просто у них, собственно, было полное право поддерживать того, кто был для них ближе, или, скорее, выгоднее. Гораздо интереснее обозревать, кто тайно поддерживал интриги в пользу Генри Ричмонда.
Роберт Кромп, обеспечивший вход Ричмонда в Шрюсбери, получил должность церемониймейстера при дворе короля и много материальных благ. Впрочем, и город Шрюсбери был освобожден от выплат 10 марок из ежегодного налога на 50 лет, потому что Ричмонд своими глазами видел «ruin, poverty and decay of their town». Были награждены шерифы Честера, Джон Норис и Хью Харлетон. Джон Сэвидж и его сыновья, Джеймс и Кристофер, получили земли из владений Ловелла и лорда Зуха, за «the repressing of our rebels and traitors» помимо прочего. Вот вам и команда зачистки, как понимаю. Джентри, а сам Джон был племянником Томаса Стэнли по женской линии. Он ещё и кавалером ордена Подвязки стал в 1488 году! В той же команде был и Томас Беверкотс. Этот был представителем стариннейшего рыцарского рода, осевшего на 13 поколений в сельской местности, значительного в своих краях, хотя и угасшего в 1600-х. Что занесло этого сельского рыцаря в ряды Ричмонда – кто знает, но в награду он получил должность парламентского пристава. А вот вустерширскому рыцарю Роджеру Эктону о награде пришлось ходатайствовать.
Ещё одна интересная награда в 20 фунтов годовых досталась шотландскому командиру Александру Брюсу, сопровождавшему Ричмонда из Франции. Ему была выдана персональная лицензия на право находиться в Англии когда ему будет угодно. Лицензия распространялась на 20 человек сопровождения.
Естественно, был награжден де Вер, без которого Ричмонд точно не выжил бы на поле Босуорта. Он занял должность Лорда Великого Камергера, которая, собственно, принадлежала его семье в 1133-1388 годах. Также он стал адмиралом Англии и комендантом Тауэра. В Тауэр Ричмонд, кстати, назначил только вернейших из верных, что не удивительно. Хотя вот оружейника Ричарда III, Винченцио Туртолеца, он переназначил на ту же должность, с весьма приличной зарплатой. Собственно, практически одновременно началась замена артиллерии Тауэра без оглядки на стоимость проекта – снова, несомненно, идея де Вера. Таким же образом, вернейшими из верных, были укомплектованы все важнейшие оборонные посты по всей стране. Этими вернейшими были люди, которых Ричмонд знал персонально, и знал давно, с времен изгнания – Эдвард Вудвилл, Жиль Дюбени, Джеймс Блаунт, Томас Идем, Уильям Фрост, Джон Турбевилл, Джон Спайсер, Дживан Ллойд Воган, Томас Гайвуд. Отряд йоменов короля был укомплектован тоже компаньонами Ричмонда по изгнанию и маршу по Англии – 200 человек, под командованием Чарльза Сомерсета, сына-бастарда Генри, герцога Сомерсета (то бишь, Бьюфорты, и этот Чарльз был ближайшим родственником Ричмонда после дядюшки Джаспера).
Каждое утро, около 10 часов, на терассе раздаются предупреждающие вопли сороки. Я догадывалась, что вопит она на какого-то кота, которого, по её мнению, на подведомственной ей территории быть не должно. Но вчера впервые успела увидеть величественно проплывающий под окном рыжий пушистейший хвост, поднятый как знамя. Понятно - это котяра, живущий через дорогу, приплюсовал наши владения к своим.
Достался от isyo мне паззл. Меня почему-то проассоциировали с Хозяйкой Медной горы, а в антиподы выбрали Флоренс Найтингейл.
читать дальшеВсегда считала эту Хозяйку персонажем сугубо отрицательным: «худому с ней встретиться — горе, и доброму — радости мало». Насмешлива, инфернальна, одинока, и к тому же - нечисть. А поскольку нечисть, то и добро, которое она делает избранным, ничего доброго им не приносит, в конечном итоге.
Чего у меня с этой красоткой общего? Насмешливость. Это я в сети сильно фильтрую свою обычную манеру, потому что мой бытовой юмор люди, хорошо и долго меня знавшие, несколько раз назвали убийственным в буквальном смысле. К счастью, у супруга оказалась та же манера, так что наши домашние диалоги получаются бесспорно интересными.
Кошколюбие. У Хозяйки была Огненная Кошка, я тоже обожаю рыжих, хотя и только виртуально теперь.
Связь с миром мертвых. Вот тут несомненно общая черта - я ж пишу почти исключительно о людях, которые мертвы не менее половины тысячелетия, а то и дольше.
Нелюбовь к начальскому самодурству. Ну, это ещё мягко сказано. Я вообще хреновато воспринимаю попытки заставить меня действовать или думать по чужой указке. По молодости, чаще всего тупо обостряла с начальством отношения. Повзрослев, начала невозмутимо игнорировать все ценные указания, которые начальство всех рангов норовит беспрерывно изливать на тех, кто реально работает работу. В конце концов, их работа - именно это изливание, им за это платят.
Из скромности упущу "преломленный народным сознанием образ богини Венеры" и "сочетание Эроса и Танатоса (с преобладанием последнего)". Что бы это ни значило. ________________
Что касается Флоренс, то она - героиня сугубо положительная. Идеал медработника, собственно. Я, во всяком случаю, этой дамой восхищаюсь.
Тем не менее, во многом она - действительно мой антипод. Вернее, во всем, кроме старания рационализировать медицинскую деятельность в сторону благополучия именно пациентов.
Флоренс была богата, и ей никогда не приходилось заставлять себя что-то делать ради денег - она жила так, как считала нужным.
Флоренс была ужасающе энергична, сведя своей требовательной энергией Сидни Герберта в могилу, потому что грузила и грузила его его требованиями по проведению в жизнь её нужной (действительно нужной!) программы реформ.
Она отвергла Милнса, проморочив ему голову целых 8 лет!
Флоренс была весьма и весьма амбициозна.
И все же, её деятельность трудно переоценить. Как понимаю, тысячи и тысячи были реально обязаны её больничным реформам жизнью, и она была первой, кто посмел энергично внедрить здравоохранение в мир этих кошмарных работных домов, позора Англии.
Учитывая то, что фактические потери среди контингента Ричарда III явно показывают, что север, всё-таки, действительно полностью поддерживал его, и сражался на его стороне, запись в Кроулендских хроних о том, что север на призыв Ричарда не отозвался, не может не вызвать вопросов. Да, та часть хроник, которая описывает правление Ричарда, вообще является загадкой. Кроме нескрываемой враждебности тона, сам стиль сильно отличается от предыдущего. Но могли ли хроники солгать? Пожалуй, нет.
Crowland Abbey
читать дальше«Север» был большой территорией, и изрядная его часть испокон веков была вотчиной дома Перси. А те, в свою очередь, были традиционно лояльны Ланкастерам. В битве при Таутоне, десятки тысяч уроженцев Йоркшира погибли, или были искалечены, или другим образом пострадали от последствий. Отец графа Нортумберленда погиб от полученных ран, сам граф, которому тогда было лет 12, был сначала брошен на три года в Флитскую тюрьму, откуда был переведен в Тауэр, где провел следующие пять лет. Он был лишен всех прав, титула и имущества. Только в 1469 году, король Эдвард IV, решивший избавиться от влияния Невиллов раз и навсегда, вытащил Генри Перси из темницы.
В 1471 году, король, высадившись в Равенспуре, потребовал от молодого человека организовать военную поддержку. Но выяснилось, что молодой граф, чьи права были ему возвращены, но ещё не заверены легально, совершенно не пользовался никаким авторитетом среди своих вассалов, которые на тот момент даже еще не принесли вассальной клятвы именно ему, да и вообще только недавно впервые его увидели. А сами вассалы ещё не забыли Таутона, и поддерживать Эдварда IV вовсе не собирались. Спасибо, что хотя бы не свели с ним счеты. Так что впервые этот граф Нортумберленд невольно не поддержал короля, которому принес клятву верности перед освобождением из Тауэра, в довольно критический момент. Надо отдать должное королю Эдварду, он понял ситуацию совершенно правильно, и всячески Нортумберленда обласкал, как только жизнь вошла в нормальную колею.
Генри Ричмонд, естественно, всей предистории знать не мог, и среди мыслей о том, почему Нортумберленд не выполнил свою роль при Босуорте, ему просто в голову не пришло, что тот, вполне возможно, не двинулся с места потому, что его армия и в этот раз отказалась двигаться, а некоторое отряды даже вступили в схватку с отступающим авангардом Ричарда. Также на позициях сиднем сидели граф Вестморленд, оба лорда Скропа, лорды Грейсток, Дакр, Фицхью, Ламли. Люди, королю Ричарду отнюдь не чужие, и даже связанные с ним узами родства. И с ними Ричмонду тоже пришлось разбираться.
Собственно, вполне возможно, что именно в эти странные дни и месяцы после Босуорта, Ричмонд совершенно самостоятельно пришел к важнейшему для судьбы его династии выводу: у сэров и пэров королевства необходимо отнять даже тень возможности предать своего короля. Но, поскольку этот молодой человек привык своими мыслями ни с кем не делиться, их результат грянет, в свое время, на головы знати как гром среди ясного неба.
Но почему же соратники и родственники Ричарда его предали? Для начала, судьба Ральфа Невилла, графа Вестморленда, была похожа на судьбу Генри Перси, графа Нортумберленда: его отец, Джон, погиб в результате битвы при Таутоне, сражаясь за Ланкастеров, и Ральф был лишен всех прав и имущества в возрасте пяти лет. Восстановили его в правах только через 11 лет, хотя он получил не всё, чем владела его его семья. Тем не менее, молодой человек старался соответствовать своим обязанностям, и стал рыцарем вместе с сыновьями короля Эдварда, в апреле 1475 года. Это ему Ричард Глостер писал из Лондона в июне 1483 года, с просьбой «do me good service as you have always done, and I trust now so to remember you as shall be the making of you and yours».
С точки зрения Ричарда, он наградил Ральфа Невилла (Вестморлендом тот стал только в ноябре 1484 года, после смерти дядюшки, 2-го графа), отдав ему земли Маргарет Бьюфорт в Беркшире и Сомерсете. Но Невилл-то хотел получить наследство своего дяди по материнской линии, Генри Холланда. Король Эдвард отдал его, в свое время, Вудвиллам, у которых король Ричард это наследство забрал. Но не стал никому отдавать, а перевел в собственность короны. Далее, Невилл ожидал стать лордом Западной Марки после самого Ричарда, но тот отдал должность лорду Дакру. Что ещё хуже (с точки зрения Вестморленда), Ричард усадил по соседству с графом своего друга Ричарда Рэтклиффа, невольно ослабив эти влияние Ральфа Невилла. А в июле 1484 года, доходы с Невилла с Раби Кастл были отданы Ричардом в пользование совету (Council of the North).
В общем, обид у Ральфа Невилла накопилось больше, чем Ричард мог себе представить (тем более, что ни чаяния Ральфа Невилла, ни его ожидания наверняка никогда даже не были королю озвучены!), и в результате граф Вестморленд безучастно наблюдал за ходом битвы, не сделав ни жеста. Хотелось бы знать, что он чувствовал, когда король Генри VII связал его бондом гарантии хорошего поведения в 400 фунтов и 400 марок, с выплатой на Рождество 1486 года и на Михайлов день 1487 года. Мало этого, Вестморленду пришлось отдать под опеку новому королю своего единственного сына и наследника.
Что касается остальных, то им было просто все равно. Они встали под знамена Ричарда, потому что чувствовали себя ему обязанными. Но рисковать своими жизнями ради кого-то они были не готовы. Дело было не в правоте Ричарда или Ричмонда, дело было в отношении к самой ситуации: они не желали больше страдать из-за политики. Уильям Беркли, граф Ноттингем, например, послал людей сражаться за Ричарда, но он же послал деньги Ричмонду. Будучи человеком немолодом, он впоследствии открыто признавал, что его позиция была позицией своеобразного нейтралитета, его вполне устраивали в качестве короля и Ричард, и Ричмонд, лишь бы его в покое оставили (он вообще был человеком своеобразным. Женат, например, был трижды, причем с первой женой развелся через год после свадьбы. Все браки были, впрочем, бездетными, и наследовать ему должен был младший брат Морис. Но Мориса он лишил наследства за то, что тот женился на дочери всего лишь олдермена. А чтобы братец точно ничего не получил, сэр Уильям завещал всё... королю Генри VII. Надо сказать, что короля он знал ещё ребёнком, когда тот жил у Гербертов).
Тем не менее, я могу теперь поверить, конечно, что Англия настолько устала от Войн Роз вообще и Плантагенетов в частности, что готова была пожертвовать королем Ричардом ради нового начала под знаменами короля, никак не связанного с травмами последних десятилетий. Нет, в логику это не укладывается, я считаю, но события последних недель явно показали всем, что иногда нация хочет перемен просто ради перемен. Мог ли Мортон предугадать это ещё тогда, когда он стал терпеливо группировать ряды недовольных за никому неизвестным юнцом?
Тем не менее, можно не сомневаться только в одном: пассивность такого количества лордов в решающей битве за корону Англии не могла быть случайной. Им явно разъяснили заранее, что если они не поднимут оружия против графа Ричмонда, тот не станет их преследовать за то, что они встали под знамена Ричарда. Не зря же предупреждали Джона Говарда анонимной запиской: «Jack of Norfolk, be not too bold, For Dickon, thy master, is bought and sold».
В общем и целом, Кроулендские хроники заканчивают эпопею разбора полетов после Босуорта на мажорной ноте: «And since it was not heard nor read nor committed to memory that any others who had withdrawn from the battle had been afterwards cut down by such punishments, but rather that he had shown clemency to all, the new prince began to receive praise from everyone as though he was an angel sent from the kingdom through whom God deigned to visit his people and to free them from the evils which had hitherto afflicted them beyond measure».
Вскоре жителям Англии пришлось убедиться, что скрытный, но быстрый на действия новый король ангелом отнюдь не был, но пока все перевели дух, и с интересом стали наблюдать за его продвижением к Лондону.
Похоже, что "первая волна" - это был развал сложившихся экономических структур, а "вторая волна" - расшатывание структур политических. Не могу сказать, что старые меня сильно восхищали, но пока-то на горизонте не новые, а хаос от развала старых, среди которого придется жить.
Битва при Босуорте заняла, при всей своей драматичности, всего часа два. Еще полу-король, Генри Ричмонд отправился оттуда в Лестер, где дал своей армии возможность «освежиться» перед маршем на Лондон. Жители Лестера благоразумно встретили его с подобающими церемониями, выражающими уважение и радость. Власть переменилась в очередной раз, только и всего. Что касается победителя, который собирался стать королем страны, победа в битве была лишь первым этапом большой работы.
Кадр из сериала "The Shadow of the Tower" (1972)
читать дальшеВо-первых, нужно было разобраться, сколько людей потеряла каждая сторона, и какого ранга были эти люди. Понятно, что обычные Джоны и Джеки (как и набранные с миру по нитке в ряды Ричмонда Жаны и Жаки) никого не интересовали, кроме их родных. Но вот джентри – это были земли, налоги, сельское хозяйство и, по большому счету, ближайшее будущее страны. Что касается аристократии, то она, на тот момент, обеспечивала само существование страны. Тем более, что на стороне Ричмонда выступил только один представитель значимого дворянства – граф Оксфорд, Джон де Вер.
Кстати, Полидор Виргил очень красиво обошел этот момент, написав в хрониках, что только один аристократ, сражавшийся на а стороне графа Ричмонда, погиб в сражении. Ну, Уильям Брэндон действительно был сэром Уильямом, но очень свежим сэром – его отец начинал простым таможенником, сделавшим впоследствие карьеру благодаря тому, что попал в совет при Джоне де Мовбрее, чьим вассалом он был, затем, в войнах Роз, выбрал победившую, в итоге, сторону – йоркистов, и правильно женился на дочери сводной сестры де Мовбрея. В рыцари его произвел король Эдвард IV. В общем, знаменосец графа Ричмонда, убитый в битве лично Ричардом III, к рядам аристократии может быть причислен с большой натяжкой. Не говоря о том, что репутация у него была так себе.
О том, сколько людей погибло в битве, есть свидетельства на любой вкус. Полидор Виргил писал, что со стороны графа Ричмонда погибли сто человек (или около того), и со стороны Ричарда III – около тысячи человек. Жан Молине утверждал, что в целом при Босуорте погибо около 300 человек (но Молине никогда не бывал в Англии, и его источниками были, по всей видимости, испанцы). Логика военных действий говорит за то, что среди погибших большинство сражались именно на стороне Ричарда III – судьба авангарда, под командованием Джока Говарда, герцога Норфолка, это подтверждает. Тело самого Норфолка, после опознания, захоронили в приорате Тетфорда, откуда, во времена роспуска монастырей, перенесли в Фрамлингем. Единственной сохранившейся до наших дней эпитафией остались слова в хрониках Эдварда Халла: «he regarded his oath, his honour and promise made to King Richard; like a gentleman and faithful subject to his prince he absented himself not from his master, but as he faithfully lived under him, so he manfully died with him to his great fame and laud». На момент гибели ему было 60 лет, и 40 из них он провел в битвах.
На поле боя остались сэр Ричард Рэтклиф, близкий соратник короля Ричарда; сэр Роберт Брэкенбери, комендант Тауэра; сэр Джон Кэндал, секретарь короля Ричарда; сэр Джон Перси, контролер хозяйства короля; сэр Уолтер Деверё, лорд Феррерс. Из командиров региональных отрядов, погибли Томас Страдж и Томас Хемпден из Бэкингемшира, Уильям Аллингтон из Кембриджшира, Джон Кок из Эссекса, Джон Кебилл из Лестершира, Ричард Бутон и Хэмфри Бьюфорт из Уорвикшира, сэр Томас Говер и сэр Роберт Перси из Йоркшира. Еще 16 командиров умерли осенью 1485 года, но нельзя сказать с уверенностью, что стало причиной. Судя по тому, что все они умерли без завещаний, оставив наследниками несовершеннолетних детей, их смерть была неожиданной. То есть, по мнению Скидмора, реальных возможностей остается только две: либо они были убиты во время битвы или сразу после нее, либо умерли от потовой лихорадки, первая эпидемия которой как раз пришлась на раннюю осень 1485 года.
Как минимум сорок представителей дворянства и джентри из 16 графств, погибших на стороне короля Ричарда, могут быть отслежены с достаточной точностью. Восемь из них были из южных Кембриджшира, Бэкингемшира и Оксфордшира. Но большую часть составляют, все-таки северяне, причем из разных социальных кругов. Как позднее выразится в своей прокламации Генри VII, «many and diverse persons of the north parts of this our land, knights, esquires, gentlemen and other have done us now of late great displeasure being against us in the field with the adversary of us».
В любом случае, после того, как погибших подсчитали и опознали (или не опознали), задачей будущего короля было обеспечение достойных похорон. Кого-то забрали родные, но очень многие были захоронены в братских могилах у Сен-Джеймса около Дадлингтона. Также собрали и доставили в Лестер выживших раненных. Вообще, в средневековых битвах выживали обычно те раненные, которые могли защитить себя от «шакалов», роящихся обычно вокруг армий, и добивающих раненных с целью ограбить их. В грабеже павших всегда также принимали участие и жители близлежащих поселений. Самые отчаянные грабители даже не дожидались окончания битвы, а кидались на поле боя на любой освободившийся пятак пространства, чтобы собрать самое дорогое. В случае именно битвы при Босуорте, эту предприимчивую публику схватили, очевидно, люди Стэнли – вместе с добычей.
В Лестере раненных лечили, и во время лечения содержали, по приказу Ричмонда (скорее всего, де Вера, но считалось, что приказ исходит от лидера армии). Став королем, Генри VII распорядился выплатить городу 180 фунтов за эти понесенные расходы. Качество лечения было неплохим, судя по тому, что бывшие пациенты впоследствие занимали административные посты, но иногда случались и курьезы. Через двадцать лет после Босуорта, некий джентльмен обратился к опытному врачу с жалобой на боль в щиколотке. Побеседовав со страдальцем, который утверждал, что в последний раз был у врача после сражения, когда был ранен из аркебузы в филейную часть, врач поинтересовался, какой доспех был на пациенте во время битвы. Выяснилось, что кольчужный. Вскрывший болезненное место врач обнаружил там три звена кольчуги, абсолютно чистые, которые, в свое время, остались, видимо, неизвлеченными по невниманию хирурга, и за двадцать лет каким-то образом проделали путь от попы до щиколотки.
И, наконец, была ещё одна группа участников битвы, которые совершенно точно явились по распоряжению Ричарда, но в битве участия не принимали, просто исчезнув с поля боя, или даже накануне, а то и по пути. Среди них были двое из ближайшего круга короля Ричарда: Фрэнсис Ловелл и граф Линкольн, Джон де ла Поль, а также Хэмфри Стаффорд и его брат Томас. Они скакали день и ночь, чтобы укрыться в монастыре при аббатстве Сен-Джон в Колчестере. Аббатство это имело три преимущества в глазах ищущих там укрытия: оно было древним, илиным и богатым, оно было известно йоркисткими симпатиями с 1460-х годов, и оно было недалеко от побережья. Естественно, в свое время новому королю пришлось разбираться с этими, формально говоря, дезертирами с поля боя, но что он мог им на тот момент предъявить? Совсем ничего.
Что касается пленников, то самыми интересными из них было трое: Томас Говард, сын Джока Говарда, граф Нортумберленд, и Уильям Кэтсби, советник короля Ричарда. Томас Говард был определен в Квинборо Кастл на о-ве Шеппи, близ побережья Кента, откуда его в октябре перевели в Тауэр, где он оставался до января 1489 года. Но если Томас Говард был случаем предельно ясным, то с Нортумберлендом всё было сложнее. Ричмонд не вполне понимал, что стояло за странным поведением Нортумберленда в битве. Так что он не поторопился заключать северного пэра в братские объятия, а заключил и его в темницу, где тот просидел до 6 декабря. Кэтсби, как известно, повесили немедленно, посчитав его более опасным для нового режима, чем все вышеперечисленные. Возможно, так оно и было. Во всяком случае, он слишком много знал о махинациях сэров и пэров, чтобы оставлять его в живых.
Были и самосуды, или, скажем прямо, сведения счетов, без которых не обходилась ни одна феодальная война. Под предыдущим текстом мне возразили в комментариях, что «добивание побежденных» - это фантастика. Нет, разумеется, далеко не фантастика, хотя, несомненно, и не практика в массовых масштабах. Просто военный конфликт всегда предоставлял хорошую возможность покончить с неудобным человеком, не привлекая в этому ненужного внимания. В частности, люди лорда Беркли без суда и следствия (и даже без приговора) повесили братьев Брэчеров. Дело в том, что Уильяму Брэчеру, йомену короны, пожаловали в 1484 году два манора, которые когда-то принадлежали сэру Уильяму Беркли. А Джеймс Блаунт, после того, как битва стала хаотичной, нашел и прикончил сквайра Джона Бабингтона из Дезика, предполагая, что улучшит этим свои виды на наследство. Только вот это был не тот Бабингтон. Блаунту, оказывается, по-хорошему был бы нужен Джон Бабингтон из Чивелла. И это только те случаи, которые, в дальнейшем, были обжалованы свидетелями через суд. То есть, в реале их было гораздо больше.
Впрочем, стереть неприятного человека в лунную пыль можно было и не марая рук. Томас Стэнли воспользовался ситуацией, чтобы попросить у пасынка конфискацию имущества его соседа Харрингтона, с которым у Стэнли были давние дрязги по поводу каких-то земельных владений. Стэнли Харрингтона буквально по миру пустил, хотя тот был аполитичен, и против графа Ричмонда не только ничего не предпринимал, но и даже не говорил. Впрочем, по этому поводу позднее тоже будет подана петиция новому королю. И не нужно думать, что побежденная сторона была сплошь белой и пушистой! Тот самый Хэмфри Стаффорд, бежавший под защиту стен аббатства в Колчестере, нашел время оттяпать кусочек владений у сэра Роберта Уиллоуби, занятого в Шериф Хаттоне, куда его немедленно после битвы послал Генри Ричмонд, чтобы оттранспортировать находящихся там родичей короля Ричарда в Лондон.
Еще из Лестера, Ричмонд выпустил свой первый манефест, призывая народ к порядку: «Henry, by the grace of God, King of England and France, prince of Wales and lord of Ireland, strictly chargeth and commandeth, upon pain of death, that no manner of man rob or spoil no manner of commons coming from the field; but suffer them to pass home to their countries and dwelling places, with their horses and harness. And moreover, that no manner of man take upon him to go to no gentleman’s place, neither in the county, nor within cities nor boroughs, nor pick no quarrels for old or new matters; but keep the king’s peace, upon pain of hanging. And moreover, if there be any man offered to be robbed and spoiled of his goods, let him come to master Richard Borrow, the king’s serjeant here, and he shall have a warrant for his body and his goods, until the time the king’s pleasure be known.
And moreover, the king ascertaineth you, that Richard Duke of Gloucester, lately called King Richard, was lately slain at a place called Sandeford, within the shire of Leicester, and there was lain openly, that every man might see and look upon him. And also there was slain upon the same field John, late Duke of Norfolk, John, late Earl of Lincoln, Thomas, late Earl of Surrey, Francis, Viscount Lovel, Sir Walter Devereux, Lord Ferrers, Richard Ratcliffe, knight, Robert Brackenbury, knight, with many other knights, squires, and gentlemen: on whose souls God have mercy».
Странность этого манефеста в том, что граф Линкольн, Фрэнсис Ловелл и Томас Говард числятся в нем среди убитых. Скидмор считает, что целью этого документа и не была аккуратность деталей. Его целью было оповестить, что все важные персоны прошлого режима погибли, и бунтовать нет смысла, потому что вождей для бунта больше нет. Я же склонна уважать прославленное тюдоровское буквоедство, поэтому думаю, что манефест просто-напросто был составлен заранее (и не Ричмондом), когда вышеупомянутых никто не намеревался оставлять в живых. Кто ж знал, что Ловелл и Линкольн участвовать в битве не будут, а Говард окажется человеком спокойным и чрезвычайно живучим.
В любом случае, манефест остался формальностью, потому что Роберт Трокмортон, назначенный после битвы при Босуорте шерифом Лестершира и Уорвикшира, через месяц потребовал от короля для себя официального помилования, потому что вокруг творился такой беспредел, что он был не в силах установить хоть какой-то порядок и исполнять свои шерифские обязанности так, как требуется.