Do or die

Кале в дни былой славы
В предыдущей части истории короля Генри VII, мы оставили его испытывать дискомфорт от необходимости терпеть в качестве первых лордов королевства молодых наглецов, чьи отцы были, в основном, знамениты лишь своей колеблющейся лояльностью по отношению к суверену, причем любому. Но были рядом с ним люди, которых он приблизил к важной административной деятельности сам, хотя не всем из них он доверял.
читать дальшеВажное место сэра Реджинальда Брэя в качестве начальника внутренней и внешней безопасности королевства занял сэр Джон Вилшер, который, можно сказать, уже одним своим заурядным именем делает поиски себя почти невозможными (его дочь, Бриджит, хотя бы осталась в истории как близкая подружка Анны Болейн, чью переписку с проштрафившейся королевой использовали во время судебного процесса). Насколько я смогла проследить, откуда этот сэр Джон взялся, он был главным шерифом Кента. А вообще, семья старинная, жившая в замке с «затейливым» названием Каменный Замок, где-то с времен Завоевателя.
Укреплять безопасность Кале и окрестностей его величество почему-то направил тьютора своего ныне единственного сына и наследника. Впрочем, «ботаном» лорд Монтжой (сэр Уилья Блаунт) не был, хотя учеником Эразмуса был. Будучи ещё молодым человеком, он участвовал в подавлении бунтовских шевелений, связанных с Варбеком, и очень хорошо знал европейскую интеллектуальную элиту в том углу Европы. А о том, что именно ученые мужи имели слабость к передачам самых сочных сплетен момента в своей переписке, знают все.
Так что назначение, вырвавшее сэра Уильяма из комфорта Элтэма и объятий молодой жены, было в некоторой степени оправданным. Тем не менее, сам лорд Монтжой не знал, что и думать о новой работе. С одной стороны, должность капитана пограничного форта Хамса всегда была одной из карьерно выгоднейших в королевстве, да и не подразумевала реального высиживания следующего назначения непосредственно на месте. С другой стороны, именно после эксцесса с Саффолками и Тиреллом, не говоря о подозрительном Керзоне, Кале с окрестностями стали горячим и ураганным местом для любого карьериста. К тому же, король, от щедрот душевных, навесил на Монтжоя бондов лояльности аж на беспрецедентную сумму 10 000 фунтов, поручителями которых должны были выступить друзья и родственники бедняги Блаунта. А посколько Блаунт был отнюдь не герцогом, а всего лишь бароном, то нервно сглатывающим от выпавшей чести поручителям удалось наскрести только где-то половину.
Да, это было новое состояние Генри VII, которое было бы вполне уместно в качестве мотто его последних лет правления: «здравствуй, паранойя». Собственно, понять его можно. С самого начала он прощал врагов своих, как велит Библия, и слишком часто видел в ответ только черную неблагодарность и предательство – чего (с его точки зрения) стоила одна только история с Варбеком! Хотя в отношении Кале и окрестностей его величество не ошибался – там под ногами людей короля буквально горела земля. Главный командующий фортов, лорд Дюбени, отсутствовал на месте, потому что должность главного камергера королевства требовала его постоянного присутствия при дворе. В Кале его обязанности исполнял сэр Ричард Нанфан. После истории с Саффолком, новым казначеем Кале стал сэр Хью Конвей, который, можно сказать, почувствовал измену в воздухе, только ступив на мостовую крепости.
Сэр Хью, имея дело с королем и деньгами последние 20 лет, был находкой ещё тех времен, когда леди Маргарет, матушка короля, отправила его к сыну с большой суммой денег в 1483 году. Об интигах и изменах он знал всё, причем не в теории. Не прошло много времени, как он пришел к выводу, что имеет дело с заговором, имеющим целью убийство Ричарда Нанфана, и что гарнизон Кале, состоящий, по большей части, из людей, нанятых лично лордам Дюбени, не имел никакой лояльности к начальству крепости. На совещании в конце сентября 1504 года, Конвей выпалил в лицо Нанфану, Сампсону Нортону, сыну Нанфана и его зятю, присутствующим на месте, что проблема не столько в том, что они находятся в смертельной опасности, сколько в том, что лорд Дюбени окружил своими людьми и короля. По мнению Конвея, умри король – и Кале окажется не на стороне принца Гарри. И внутренние палаты короля – тоже.
«Король – слабый, больной человек, которому недолго осталось жить», - выпалил сэр Хью слова, за которые его могли бы казнить как изменника. Впрочем, почти всем присутствующим, подвергающим в данный момент сомнению лояльность правой руки короля, человека, который был с Генри Ричмондом ещё в Бретани, было не до тонкостей. И не до опасений за свою карьеру и жизнь, что о многом говорит.
Нанфана убеждать в колеблющейся лояльности лорда Дюбени и не нужно было – человек военный, он ещё в 1497 году считал, что только ленивые действия лорда-камергера позволили бунтовщикам из Корнуолла приблизиться к Лондону. Как он, так и Конвей были убеждены, на основании своих наблюдений, что очень многие приближенные Генри VII были лояльны персонально ему, и не предали бы его до самой смерти, но лояльности к режиму у них не было. А в том, что его величеству недолго осталось, Конвей не сомневался – помимо того, что король выглядел откровенно больным, его скорую смерть предсказывали и звезды, положение которых ничего хорошему нынешнему режиму не обещали, это сам Конвей высмотрел в одной своей астрологической книге.
Тем не менее, все эти речи не убедили Сампсона Нортона. Будучи человеком, твердо стоящим на земле и не парящим в эфирах предположений и предсказаний, он посоветовал Конвею не паниковать, и сжечь глупые книги, от которых честному человеку больше вреда, чем пользы. Но сэр Нортон не питал иллюзий и по поводу человечества, склонного больше интересоваться собственной выгодой, нежели высокими материями безоговорочной лояльности. В конечном итоге, сэр Энтони Браун, комендант крепости Кале, даже не скрывал, что принял меры к тому, чтобы не пострадать, сложись события в будущем как угодно. А в супругах у сэра Энтони, не будем забывать, была леди Люси Невилл, которая короля не переносила на дух. Причем, это была дама такого сорта, что существовала реальная опасность, что она захватит власть в Кале и будет держать крепость для своего кузена Саффолка, случись что с королем. Да и сам Конвей, по мнению Нортона, был больше напуган перспективой быть втихаря убитым в Кале, нежели крушением династии.
Тем не менее, у Конвея были фактические аргументы по Кенту, где лояльность сэра Ричарда Гилфорда и сэра Эдварда Пойнингса, занявшего практически место стареющего графа Оксфорда в руководстве армией, была направлена на персону короля, а не на династию. И у обоих были сильные связи с Кале через родственников, занимавших ключевые посты. Впечатленный Нортон буркнул Ковею, что тот должен «или заткнуться, или действовать» - то есть, донести до короля то, что он донес до них. Но Конвей только руками развел – король был нынче в таком состоянии ума, что не только бы ему не поверил, а заподозрил бы в злом умысле его самого. Собственно, печальный опыт у Конвея в прошлом уже был, когда, если бы не присутствие и поддержка Реджинальда Брэя, Генри VII вполне мог собственноручно убить того, кто принес ему дурные вести. И хотя не убил, никогда толком не простил.
Нанфан и Нортон были вынуждены признать, что так оно и есть, да и всегда было. Когда они отрапортовали королю о делах между Саффолком и Тиреллом, то получили от короля такую смесь скептицизма и подозрения, что Нанфан всерьез опасался закончить свои дни на виселице. И хотя они оказались правы, а король – нет, отношения между подданными, желавшими служить верно, и королем, не желавшим слышать, что его приближенные не так уж и лояльны делу его жизни, были испорчены. В общем, не известно, чем бы закончились эти посиделки и обмен опасениями, если бы зять Нанфана не написал о разговоре, свидетелем которому стал, самому королю, добавив и приватную беседу с Конвеем, в которой тот выразил мечту о наличии близкого к королю источника информации.
Дело в том, что Фламанк ненавидел тестя как чуму, потому что тот был всем тем, чем Фламанк не был – авторитетным, уважаемым и компетентным офицером. И зять очень надеялся, что наградой за передачу сплетен ему будет нынешний пост тестя, когда те, кто не уважает его сейчас за отсутствие определенных качеств, будут вынуждены уважать пост, который он займет. Ну и можно также предположить, что письмо Джона Фламанка носило отчасти упреждающий характер. Ведь его брат Томас был одним из лидеров Корнуольского восстания, казненных перед всем честным народом. Джон вполне обоснованно мог испугаться, что он стал свидетелем более чем смелых речей Конвея, и не посмел о них не донести. Впрочем, своим письмом он ничего не выиграл. Нанфан занимал свой пост до самой смерти в 1507 году, и Фламанк сидел в его тени тихо и ровно. Слегка помог Фламанку с карьерой только кардинал Волси, который, к слову сказать, начал свою духовную карьеру именно как капеллан Нанфанка, который и представил его королю.
@темы: Henry VII