Do or die
Принц Гарри, теперь некоронованный пока король Генри VIII, за короткий срок между похоронами отца и своей коронацией прошел через молниеносную трансформацию характера. Настолько молниеносную, что она заставляет задуматься, насколько этот юноша на самом деле владел собой, покорно держась в тени отца, темперамент которого был совершенно отличен от его собственного. Молодой Гарри, первым делом, заявил, что после коронации он немедленно отправится воевать во Францию. Во-вторых, он был явно не намерен просто сидеть на сокровищах, как это делал его отец в последние годы своей жизни. Утратив вкус к роскоши и не видя в ней больше смысла, Генри VII распределил свои сокровища на хранение между Тауэром, Вестминстером, Кале и прочими «тайными местами», о каждом из которых знали редкие избранные, а обо всех – вообще никто, кроме самого короля. Начало же нового царствования буквально пролилось золотым дождем на всех, близких к Гарри.
Вообще-то Генри VIII было на момент коронации всего 18 лет, и он был вовсе не дюжим бородатым мужиком, изображенным на этой картине, а хорошеньким, стройным и бойким юношей, но миниатюрист, очевидно, "так видел"
читать дальшеНортумберленд и Бэкингем ожидали блестящих должностей и возвращения конфискованных владений. Любящая бабушка, леди Маргарет, получила назад свой милый Уокинг, отжатый у нее без особых церемоний любимым сыном. Торговцы и священники надеялись на то, что свирепые указы предыдущего царствования о привилегиях и свободах будут забыты. Воспрянули все те, чьи имена были занесены в расчетные книги предыдущего короля – они надеялись на амнистию по невыплаченным долгам.
Гарри действительно наградил многих. И в первую очередь – советников своего отца, от графа Оксфорда до Ричарда Вестона, который стал комендантом Ханворта. Ожидаемо много получили приятели Гарри по ристалищу – Эдвард Говард, Томас Найвет, Чарльз Брэндон. Ожидаемо – потому что их изначально приблизили к персоне принца, чтобы в будущем они заняли ключевые посты в новой администрации. Сэра Генри Марни Гарри сделал капитаном гвардии/шефом службы безопасности, и вице-камергером королевства, а также отдал под его управление герцогство Ланкастер, и уверенно провел Марни в кавалеры Ордена Подвязки 18 мая. На церемонии Гарри впервые появился в украшении, известном как Collar of SS, или, как его предпочитают называть после Второй Мировой, Collar of Esses. Объяснений смысла соединенных в цепь букв S хватает, но в данном случае Гарри возложил на себя эту цепь в качестве ассоциации со своим идолом – ланкастерианским королем Генри V, во времена которого такая цепь, вместе с подвеской в форме белого лебедя, была символом дома Ланкастеров.
Пожалуй, самым быстрым был, все-таки, взлет Уильяма Комптона. Он занял должность «камергера стула» (того самого, туалетного), что звучит для нас довольно комично. Тем не менее, интимным гигиеническим уходом за коронованной личностью занимался, конечно, не камергер. Камергер стула был самым персонально близким к царственной особе придворным, и, в числе многого, занимался персональными финансами короля, что в случае именно этого короля означало суммы огромные.
Если подумать, то главное отличие будущего короля от предыдущего было именно в том, что у молодого Гарри были друзья. Дэнни, предшественник Комптона, при короле Генри VII был именно служащим, которому оказывалось определенное, строго дозированное доверие, и которому была дана определенная власть. Но никаких личных отношений с королем у Дэнни не было и быть не могло. Комптон же и Брэндон были до конца своих дней связаны с Генри VIII отношениями дружбы такого уровня, который даже предполагал возможность ссор и разногласий без трагических последствий.
В общем, Англия перестала оглядываться через плечо на тени прошлого, и сосредоточилась на радости по поводу солнечного настоящего. Лорд Монтжой просто захлебывался от восторга в письмах Эразму: «Небеса улыбаются, и земля радуется».
Надо сказать, что Монтжой фонтанировал оптимизмом не просто так. К Эразму Роттердамскому можно было относиться по-разному, потому что человеком он был неоднозначным, но никто не мог отрицать, что этот философ являлся самым блестящим мыслителем своего времени. И, поскольку Генри VIII очень гордился своей академической образованностью, ему страшно хотелось заполучить Эразма раз и навсегда в личную собственность. Во-первых, это было бы явной победой перед прочими венценосцами, а побеждать Генри VIII любил. Во-вторых, новый король действительно понимал важность просвещения и то, что национальный интеллектуальный капитал всегда взращивается на родной почве.
Все, кто хорошо знал Эразма, знали и то, что характер он имел склочный и порывистый, но был алчен к деньгам, как любой нищий философ. Поэтому архиепископ Кентерберийский обратился к нему с интересным предложением: 150 золотых ноблей в качестве дара лично от него, архиепископа, и профессура с достойным окладом пожизненно. Чтобы всё это получить, Эразму было бы достаточно остаться в Англии до конца своих дней (с правом проводить отпуск за границей). В 1509 году возраст философа едва перевалил за 40 лет, так что понятие «до конца жизни» было для него штукой довольно абстрактной – и он согласился, хотя и имел свои сомнения относительно характера бойкого юноши, с которым когда-то был слегка знаком.
Ну и, конечно, для Катарины Арагонской у судьбы тоже, наконец, нашлась ласковая улыбка. Надо сказать, что перед смертью Генри VII её положение при дворе стало насколько незавидным, что банк Гримальди перевел последнюю часть приданого успевшей овдоветь принцессы в Брюгге, а не в казну его величества. Его же величество до самой смерти твердил наследнику, что тот волен жениться на ком угодно, не отягощенном сложностью статуса вдовы его брата. Да, Генри VII предвидел, что этот статус аукнется в будущем – он был образованным и осторожным правителем. Что же касается Гарри, то его природный ум бежал в панике под натиском гормонов и воинственного настроения молодого короля.
Вообще, это было довольно комично. Посол Фуэнсалида был вызван в Гринвич пред ясные очи нового королевского совета, который на тот момент ничем не отличался от старого, и явился туда со старыми оправданиями (лживыми) факта невыплаты последней части приданого Катарины. Посреди этого знакомого всем до зубного скрежета монолога, в зал неожиданно вошел, через боковую дверь, секретарь молодого короля, Томас Рузелл, и сказал, что его величество Генри VIII не заинтересован обсуждать такую скучную мелочь как какое-то приданое, которое, он уверен, когда-нибудь будет выплачено. В чем он заинтересован, так это в обсуждении военного союза против Франции и немедленной свадьбе с его возлюбленной невестой, Катариной Арагонской. За боковой дверью находился сам король.
В кои-то веки, Фуэнсалида онемел, да и не он один. Первым нашелся Ричард Фокс, который важно прокомментировал остолбеневшему послу, что король – это вам не принц, король имеет право на собственное мнение и волю, и эту волю посол только что услышал. Чуть позже Фокс, уже в приватной беседе с продолжавшем находиться в ступоре послом, настоятельно посоветовал ему набрать максимальную скорость в осуществлении брака здесь и сейчас, и не ожидать, пока кто-нибудь решится поговорить с молодым королем о том, почему его батюшка так упирался в этом вопросе. Вообще, поскольку старый король имел привычку беседовать со своим сыном наедине, без посторонних ушей, никто не мог пожать плечами, когда Генри VIII дал понять, что женясь на Катарине он исполняет волю своего родителя, а вовсе не поддался атмосфере своего окружения, для которого отношения с женщинами были любимой темой для обсуждений.
Тем не менее, брак монарха всегда обсуждается инстанциями, волю монарха исполняющими, но согласно своим правилам. Сначала нетерпеливому Гарри пришлось ждать, пока испанский посол известит короля Фердинанда о тотальной смене английского курса. Фердинанд, надо сказать, тоже не видел на тот момент никаких препятствий выступить вместе с англичанами против французов и немедленно заплатить эту клятую порцию приданого, из-за которой они судились и рядились с Генри VII добрых шесть лет. И заплатил, к слову сказать. Написал Фердинанд и дочери, почти прямо велев ей обуздать свой характер и быть милой с Фуэнсалидой и Гримальди – от их действий зависит её будущее.
Переговоры с испанцами вел канцлер Фокс, который ухитрился выжать договор с Фердинандом, написанный нормальным человеческим языком и не оставлявший возможностей для двусмысленного увиливания, уже к середине мая. Известно, что он прямо и настоятельно посоветовал Фуэнсалиде засунуть свою спесь в шляпу, и просто затыкать наиболее несговорчивых бюрократов деньгами. Так что уже 11 июня архиепископ Кентерберийский благословил брак Генри VIII и Катарины Арагонской в приватной церемонии, проведенной в скромных апартаментах Катарины Арагонской в Гринвиче. Король получил вожделенную жену и статус взрослого мужчины, а Катарина – самого богатого среди европейских монархов в качестве мужа, и будущее, которое тогда казалось ей прекрасным и безоблачным.
Коронация супружеской пары прошла 24 июня (о том, как она прошла, см. www.tudornation.com/king-henry-viii-coronation/). А 29 июня леди Маргарет Бьюфорт, без которой правления дома Тюдоров никогда бы не случилось, позволила себе умереть. Говорят, что она переела на коронационном банкете, что было не так сложно для сухонькой, субтильной женщины, привыкшей к вечным постам. Но скорее всего струна её бытия была так туго натянута все эти последние годы после смерти Артура, что не выдержала кульминации – вида любимого внука на королевском престоле. На самом же деле, под маской взрослого коронованного и женатого мужчины прятался всё тот же импульсивный мальчик, который мог скинуть на празднике тяжелый кафтан и пуститься в пляс, и которому бабушка и Артур Плантагенет (из лучших побуждений) задурили голову рыцарскими идеалами века, уже канувшего в Лету. О том, каким окажется разочарование короля в этих идеалах, и насколько это изменит его характер, леди Маргарет не было суждено узнать - к счастью.
Забавно в некотором роде, что Томас Мор, автор «черной легенды» о Ричарде III, оказался и автором «черной легенды» о Генри VII, обозвав предыдущий режим в торжественной поэме по случаю коронации Генри VIII, временем рабства и временем печали. «Один король боялся своих подданных», - писал Мор, - «а другой любит их». Превознося «восстановление естественного порядка вещей» и «прав дворянства», а также благоволение нового короля к ученым мужам, Мор (да и другие борзописцы) тем самым утверждал, что всё это игнорировалось в предыдущем правлении, что было, естественно, самой настоящей ложью, кроме сознательных усилий Генри VII обуздать это самое дворянство, и не допустить новой гражданской войны. Впрочем, в те времена поэты и авторы панегириков зачастую восхваляли какие-то действия определенного короля задолго до того, как он в реале что-то предпринимал в эту сторону – если предпринимал.
Также Мор и Скелтон хором провозгласили началом единства Белой и Алой Роз… 1509 год. Весь период царствования Генри VII оказался пришпиленным к времени хаоса и братоубийственных распрей, вся его методичная работа по недопущению хаоса и распрей была проигнорирована усилиями тех, чьи письменные работы остались в истории и дошли до потомков. Хотя написанное просто-напросто являлось панегириком придворных, надеющихся на получение должностей и грантов. Отвратительно? Да. Но именно так пишется история.
А что Гарри? Он вряд ли читал все эти славословия. Поэма Скелтона, во всяком случае, нашлась в бухгалтерских архивах. Поэту заплатили, но если он ожидал, что его панегирик разлетится по всему Лондону, как разлеталось когда-то всё, что он писал, то напрасно. По чьему-то решению Скелтон остался за бортом золотой лодки, в которой находилась избранная культурная элита. Очевидно, в какой-то степени сыграла свою роль его скандальная репутация, или он просто-напросто устарел.
Вообще-то Генри VIII было на момент коронации всего 18 лет, и он был вовсе не дюжим бородатым мужиком, изображенным на этой картине, а хорошеньким, стройным и бойким юношей, но миниатюрист, очевидно, "так видел"
читать дальшеНортумберленд и Бэкингем ожидали блестящих должностей и возвращения конфискованных владений. Любящая бабушка, леди Маргарет, получила назад свой милый Уокинг, отжатый у нее без особых церемоний любимым сыном. Торговцы и священники надеялись на то, что свирепые указы предыдущего царствования о привилегиях и свободах будут забыты. Воспрянули все те, чьи имена были занесены в расчетные книги предыдущего короля – они надеялись на амнистию по невыплаченным долгам.
Гарри действительно наградил многих. И в первую очередь – советников своего отца, от графа Оксфорда до Ричарда Вестона, который стал комендантом Ханворта. Ожидаемо много получили приятели Гарри по ристалищу – Эдвард Говард, Томас Найвет, Чарльз Брэндон. Ожидаемо – потому что их изначально приблизили к персоне принца, чтобы в будущем они заняли ключевые посты в новой администрации. Сэра Генри Марни Гарри сделал капитаном гвардии/шефом службы безопасности, и вице-камергером королевства, а также отдал под его управление герцогство Ланкастер, и уверенно провел Марни в кавалеры Ордена Подвязки 18 мая. На церемонии Гарри впервые появился в украшении, известном как Collar of SS, или, как его предпочитают называть после Второй Мировой, Collar of Esses. Объяснений смысла соединенных в цепь букв S хватает, но в данном случае Гарри возложил на себя эту цепь в качестве ассоциации со своим идолом – ланкастерианским королем Генри V, во времена которого такая цепь, вместе с подвеской в форме белого лебедя, была символом дома Ланкастеров.
Пожалуй, самым быстрым был, все-таки, взлет Уильяма Комптона. Он занял должность «камергера стула» (того самого, туалетного), что звучит для нас довольно комично. Тем не менее, интимным гигиеническим уходом за коронованной личностью занимался, конечно, не камергер. Камергер стула был самым персонально близким к царственной особе придворным, и, в числе многого, занимался персональными финансами короля, что в случае именно этого короля означало суммы огромные.
Если подумать, то главное отличие будущего короля от предыдущего было именно в том, что у молодого Гарри были друзья. Дэнни, предшественник Комптона, при короле Генри VII был именно служащим, которому оказывалось определенное, строго дозированное доверие, и которому была дана определенная власть. Но никаких личных отношений с королем у Дэнни не было и быть не могло. Комптон же и Брэндон были до конца своих дней связаны с Генри VIII отношениями дружбы такого уровня, который даже предполагал возможность ссор и разногласий без трагических последствий.
В общем, Англия перестала оглядываться через плечо на тени прошлого, и сосредоточилась на радости по поводу солнечного настоящего. Лорд Монтжой просто захлебывался от восторга в письмах Эразму: «Небеса улыбаются, и земля радуется».
Надо сказать, что Монтжой фонтанировал оптимизмом не просто так. К Эразму Роттердамскому можно было относиться по-разному, потому что человеком он был неоднозначным, но никто не мог отрицать, что этот философ являлся самым блестящим мыслителем своего времени. И, поскольку Генри VIII очень гордился своей академической образованностью, ему страшно хотелось заполучить Эразма раз и навсегда в личную собственность. Во-первых, это было бы явной победой перед прочими венценосцами, а побеждать Генри VIII любил. Во-вторых, новый король действительно понимал важность просвещения и то, что национальный интеллектуальный капитал всегда взращивается на родной почве.
Все, кто хорошо знал Эразма, знали и то, что характер он имел склочный и порывистый, но был алчен к деньгам, как любой нищий философ. Поэтому архиепископ Кентерберийский обратился к нему с интересным предложением: 150 золотых ноблей в качестве дара лично от него, архиепископа, и профессура с достойным окладом пожизненно. Чтобы всё это получить, Эразму было бы достаточно остаться в Англии до конца своих дней (с правом проводить отпуск за границей). В 1509 году возраст философа едва перевалил за 40 лет, так что понятие «до конца жизни» было для него штукой довольно абстрактной – и он согласился, хотя и имел свои сомнения относительно характера бойкого юноши, с которым когда-то был слегка знаком.
Ну и, конечно, для Катарины Арагонской у судьбы тоже, наконец, нашлась ласковая улыбка. Надо сказать, что перед смертью Генри VII её положение при дворе стало насколько незавидным, что банк Гримальди перевел последнюю часть приданого успевшей овдоветь принцессы в Брюгге, а не в казну его величества. Его же величество до самой смерти твердил наследнику, что тот волен жениться на ком угодно, не отягощенном сложностью статуса вдовы его брата. Да, Генри VII предвидел, что этот статус аукнется в будущем – он был образованным и осторожным правителем. Что же касается Гарри, то его природный ум бежал в панике под натиском гормонов и воинственного настроения молодого короля.
Вообще, это было довольно комично. Посол Фуэнсалида был вызван в Гринвич пред ясные очи нового королевского совета, который на тот момент ничем не отличался от старого, и явился туда со старыми оправданиями (лживыми) факта невыплаты последней части приданого Катарины. Посреди этого знакомого всем до зубного скрежета монолога, в зал неожиданно вошел, через боковую дверь, секретарь молодого короля, Томас Рузелл, и сказал, что его величество Генри VIII не заинтересован обсуждать такую скучную мелочь как какое-то приданое, которое, он уверен, когда-нибудь будет выплачено. В чем он заинтересован, так это в обсуждении военного союза против Франции и немедленной свадьбе с его возлюбленной невестой, Катариной Арагонской. За боковой дверью находился сам король.
В кои-то веки, Фуэнсалида онемел, да и не он один. Первым нашелся Ричард Фокс, который важно прокомментировал остолбеневшему послу, что король – это вам не принц, король имеет право на собственное мнение и волю, и эту волю посол только что услышал. Чуть позже Фокс, уже в приватной беседе с продолжавшем находиться в ступоре послом, настоятельно посоветовал ему набрать максимальную скорость в осуществлении брака здесь и сейчас, и не ожидать, пока кто-нибудь решится поговорить с молодым королем о том, почему его батюшка так упирался в этом вопросе. Вообще, поскольку старый король имел привычку беседовать со своим сыном наедине, без посторонних ушей, никто не мог пожать плечами, когда Генри VIII дал понять, что женясь на Катарине он исполняет волю своего родителя, а вовсе не поддался атмосфере своего окружения, для которого отношения с женщинами были любимой темой для обсуждений.
Тем не менее, брак монарха всегда обсуждается инстанциями, волю монарха исполняющими, но согласно своим правилам. Сначала нетерпеливому Гарри пришлось ждать, пока испанский посол известит короля Фердинанда о тотальной смене английского курса. Фердинанд, надо сказать, тоже не видел на тот момент никаких препятствий выступить вместе с англичанами против французов и немедленно заплатить эту клятую порцию приданого, из-за которой они судились и рядились с Генри VII добрых шесть лет. И заплатил, к слову сказать. Написал Фердинанд и дочери, почти прямо велев ей обуздать свой характер и быть милой с Фуэнсалидой и Гримальди – от их действий зависит её будущее.
Переговоры с испанцами вел канцлер Фокс, который ухитрился выжать договор с Фердинандом, написанный нормальным человеческим языком и не оставлявший возможностей для двусмысленного увиливания, уже к середине мая. Известно, что он прямо и настоятельно посоветовал Фуэнсалиде засунуть свою спесь в шляпу, и просто затыкать наиболее несговорчивых бюрократов деньгами. Так что уже 11 июня архиепископ Кентерберийский благословил брак Генри VIII и Катарины Арагонской в приватной церемонии, проведенной в скромных апартаментах Катарины Арагонской в Гринвиче. Король получил вожделенную жену и статус взрослого мужчины, а Катарина – самого богатого среди европейских монархов в качестве мужа, и будущее, которое тогда казалось ей прекрасным и безоблачным.
Коронация супружеской пары прошла 24 июня (о том, как она прошла, см. www.tudornation.com/king-henry-viii-coronation/). А 29 июня леди Маргарет Бьюфорт, без которой правления дома Тюдоров никогда бы не случилось, позволила себе умереть. Говорят, что она переела на коронационном банкете, что было не так сложно для сухонькой, субтильной женщины, привыкшей к вечным постам. Но скорее всего струна её бытия была так туго натянута все эти последние годы после смерти Артура, что не выдержала кульминации – вида любимого внука на королевском престоле. На самом же деле, под маской взрослого коронованного и женатого мужчины прятался всё тот же импульсивный мальчик, который мог скинуть на празднике тяжелый кафтан и пуститься в пляс, и которому бабушка и Артур Плантагенет (из лучших побуждений) задурили голову рыцарскими идеалами века, уже канувшего в Лету. О том, каким окажется разочарование короля в этих идеалах, и насколько это изменит его характер, леди Маргарет не было суждено узнать - к счастью.
Забавно в некотором роде, что Томас Мор, автор «черной легенды» о Ричарде III, оказался и автором «черной легенды» о Генри VII, обозвав предыдущий режим в торжественной поэме по случаю коронации Генри VIII, временем рабства и временем печали. «Один король боялся своих подданных», - писал Мор, - «а другой любит их». Превознося «восстановление естественного порядка вещей» и «прав дворянства», а также благоволение нового короля к ученым мужам, Мор (да и другие борзописцы) тем самым утверждал, что всё это игнорировалось в предыдущем правлении, что было, естественно, самой настоящей ложью, кроме сознательных усилий Генри VII обуздать это самое дворянство, и не допустить новой гражданской войны. Впрочем, в те времена поэты и авторы панегириков зачастую восхваляли какие-то действия определенного короля задолго до того, как он в реале что-то предпринимал в эту сторону – если предпринимал.
Также Мор и Скелтон хором провозгласили началом единства Белой и Алой Роз… 1509 год. Весь период царствования Генри VII оказался пришпиленным к времени хаоса и братоубийственных распрей, вся его методичная работа по недопущению хаоса и распрей была проигнорирована усилиями тех, чьи письменные работы остались в истории и дошли до потомков. Хотя написанное просто-напросто являлось панегириком придворных, надеющихся на получение должностей и грантов. Отвратительно? Да. Но именно так пишется история.
А что Гарри? Он вряд ли читал все эти славословия. Поэма Скелтона, во всяком случае, нашлась в бухгалтерских архивах. Поэту заплатили, но если он ожидал, что его панегирик разлетится по всему Лондону, как разлеталось когда-то всё, что он писал, то напрасно. По чьему-то решению Скелтон остался за бортом золотой лодки, в которой находилась избранная культурная элита. Очевидно, в какой-то степени сыграла свою роль его скандальная репутация, или он просто-напросто устарел.
@темы: Henry VII
Назовем это достижением года, или подарком года, не знаю. Спасибо, дорогое МРЗД, сделаю всё, чтобы не пробакланить данные возможности. В доказательство своей благодарности, я возьмусь за себя. Это будет моим единственным обещанием на 2022: я возьмусь за себя. И не дам себе спуска, пока жива. От лени надо избавляться. 
