Знаете, а фильмы для кошек и правда интересны кошкам! Сейчас рыжуля забыл всю осторожность, сел рядом на стол компьютерный, и с волнением взирал на птичек минут 10. То, что птички присутствуют только на экране, котик понял сразу, но интерес от этого не ослабел. Увы, телефон был, естественно, как раз на зарядке. Но теперь котик выглядит так:
Теперь поговорим о репутации королевы Элизабет Вудвилл и о том, как она сложилась.
читать дальшеВторая часть правления Эдварда IV была уже намного более эффективной чем первая, причем в нем выкристаллизовался свойственный ему и раньше талант добиваться своего, стравливая людей и умело провоцируя их на неосторожное поведение. Самой большой проблемой для короля был его брат Джордж, который мало того, что был парнем вспыльчивым и вечно куда-то встревающим (фамильная черта Плантагенетов), но и являлся официальным наследником престола со стороны Ланкастеров – назначенным самими Ланкастерами в момент реставрации Генри VI, к слову сказать.
Более того, это назначение даже было легитимным, будучи подтверждено парламентом, собранным Кингмейкером, и отчего Эдвард его не аннулировал, знал только сам Эдвард. Причем, братец Джордж вполне мог знать о проблемах с законностью брака его величества, и раздражать его не следовало, потому что комической фигурой этот несдержанный холерик отнюдь не был. Во всяком случае, в 1476 году король Эдвард насторожился, когда отношения между Джорджем Кларенсом и Ричардом Глостером, довольно долго остававшиеся холодными после брака Ричарда и Анны Невилл, внезапно потеплели настолько, что братья, женатые на сестрах Невилл, стали общаться, и Кларенс даже назвал новорожденного сына Ричардом. Скорее в честь отца или тестя, чем в честь брата, но все же – сближение младших братьев между собой в планы короля не входило. Может и напрасно, но Джордж никогда не скрывал, что рассматривает себя более приличной кандидатурой на роль короля чем старший брат, и что-то там бормотал о бастардах. И кого он имел в виду, кто его знает. Лично я всегда полагала, что выродком он именовал братца Эдварда за определенные качества его характера, а не в силу сомнений в законнорожденности, но будучи двоеженцем с кучей детей-бастардов поневоле начнешь реагировать на это слово нервно. В общем, с Кларенсом надо было разделаться, и король провел данную операцию жестко и эффективно, спрятав концы то ли в пресловутую бочку, то ли и вовсе в воду.
Тем не менее, в убийстве Кларенса была обвинена Элизабет Вудвилл. Её вообще во многом обвиняли, и кое в чем не без причины, но если присмотреться, то мы увидим просто не слишком искушенную в государственных делах (она даже никогда не назначалась регентом на время отсутствия мужа!) и не слишком даже умную женщину, которая многих выбешивала тем, что явно оставалась любимой женщиной короля, несмотря на его отвлечения. Впрочем, что касается отвлечений, то так утверждали современники Стрикленд, которая совершенно по-человечески не выносила Элизабет Вудвилл, подозревая её в использовании сексуального шарма для влияния на его величество, что для сестер Стрикленд было, разумеется, признаком недопустимой распущенности и недостойного поведения королевы-выскочки.
Честно говоря, у Элизабет Вудвил было бы вполне человеческое право желать Джорджу Кларенсу провалиться в тартарары – Джордж поносил королеву за недостаточно благородное происхождение на каждом повороте, да ещё и прозрачно намекал, что поведение королевской четы обычным и подобающим христианам назвать нельзя, и что королева «этого ублюдка», его брата, не иначе как околдовала. Прелесть ситуации здесь в том, что Джордж вряд ли видел невестку кроме как на нескольких официальных придворных церемониях – дамы ранга её величества по дворцовым галереям отнюдь не бегали, как это показывают в современных сериалах. Так что именно прямых впечатлений об этой женщине у него быть не могло. Самое близкое, что связывало с королевой Кларенса и Глостера, был обязательный обмен новогодними подарками, да и то он не происходил из рук в руки. Тем не менее, все, конечно, помнили феерический процесс, связанный с обвинениями в колдовстве Жакетты Люксембургской, матери королевы. Конечно, тогда леди камня на камне от обвинения не оставила, и громкий процесс выиграла, потому что, скорее всего, была благодарна возможности отвлечься от мыслей о страшной смерти мужа и сына.
Не то чтобы обвинители и вправду верили, что Жакетта и её дочь были ведьмами – на дворе стоял просвещенный пятнадцатый век, и народ ещё не отупел под апокалиптическими бреднями проповедников Реформации. Все прекрасно знали, что колдовство просто зависло в законодательстве как преступление с каких-то тёмных времен, потому что его было ужасно удобно применять для уничтожения политических противников. Все ещё неплохо помнили, как могущественный дядюшка предыдущего короля, Хэмфри Глостерский, потерял все козыри в своей войне с кардиналом Бьюфортом, потому что его жена, глупая баба, решила поиграть в магические игры.
Против Вудвиллов же накипело… Времена, когда истинное могущество стало проявлять себя любезностью с нижестоящими, ещё не наступили. Высокое положение у трона не только было видно и слышно, окружающие не простили бы, если бы его не было видно! Так что родня королевы вела себя нагло по своему новому статусу, но дело-то в том, что Вудвиллы не принадлежали к старой аристократии, и это портило всё. То, что было позволено, скажем, Плантагенетам и Невиллам, не было позволено свежеиспеченным пэрам. Со своей стороны, Жакетта, естественно, вовсю эксплуатировала миф о фее Мелузине в своей родословной, чтобы компенсировать этот недовес, так что процесс против нее и сплетни о её дочери были частично из-за длинного языка самой леди.
Верил ли Кларенс, что его жену и младенца-сына извели колдовством? Кто знает. Его поведение после смерти Изабель было таким отчаянным, что он, с одинаковым успехом, мог или поехать психикой, или осознанно попытаться поставить брата в невозможное положение, обвинив его в колдовстве. Ведь Кларенс знал, по какой причине брат хочет его уничтожить. Кстати, вообще-то в колдовстве Кларенс обвинял именно брата, а отнюдь не его жену. Вернее, он говорил, что король был повинен в «некромансии и тёмных искусствах, при помощи которых он травил своих подданных, как ему заблагорассудится» — это можно прочесть в обвинительном акте против герцога Кларенса, утвержденном парламентом. Речь идет о вполне реальном знакомстве короля Эдварда IV с алхимиками Джорджем Рипли, Томасом Далтоном и Томасом Нортоном («некромансерами» тогда называли учёных, соединяющих знание богословия, философии, астрономии и астрологии, в соединении с медицинскими знаниями зачастую). Да, этот король всерьез занимался алхимией и поисками философского камня, как и большинство серьезных политиков своего времени.
И ещё одно обвинение против Элизабет Вудвилл выдвигалось в связи с казнью графа Десмонда, Томаса Фиц-Джеральда, случившейся в 1468 году, когда завертелась вся эта катавасия с обострением отношений между Эдвардом IV с одной стороны, и Кларенса с Кингмейкером с другой. Как известно, в результате этого обострения Эдвард лишился трона и угодил в изгнание. То есть, для событий такого масштаба было как-то маловато нескольких грубых замечаний Фиц-Джеральда в адрес родословной королевы, если они вообще прозвучали. Фиц-Джеральд был наместником Кларенса в Ирландии, и они, вместе с Кларенсом, противостояли новой политике Англии в Ирландии, в которой ирландцам, который представляли публике примитивными дикарями, собственно, и места-то не оставалось. К тому же, ирландские лорды относились к своим лордам-лейтенантам из Йорков с большим пиететом, помня о Ричарде Йорке.
Но об отце помнил и король Эдвард, и ему совсем не хотелось, чтобы братец Джордж обрел в Ирландии такую же платформу. Поэтому туда был послан «палач Англии», Типтофт, чтобы сменить Десмонда на должности наместника Кларенса. Оправдывая свое прозвище, Типтофт казнил Десмонда по какому-то наспех сляпанному обвинению, и в результате Ирландия чуть было не стала самостоятельным королевством, потому что «джеральдины», то есть Фиц-Джеральды, были на острове многочисленны и могущественны с незапамятных времен Генри II, и они не стали смотреть со стороны, как убили одного из них. Эдвард спохватился, Типтофта отозвали, но помирились ирландцы с Йорками по-настоящему только при Ричарде III. То есть, невозможно даже помыслить, чтобы такие глобальные события начались бы с «милый, а граф Десмонд меня выскочкой обозвал».
Итак, можно считать установленным, что частично репутация Элизабет Вудвилл сложилась именно при её жизни, и что основана она была на том, что Плантагенеты и прочие аристократы были для англичан, всегда отличавшихся редкостной ксенофобией, «своими», тогда как наполовину иностранные и «не по чину» заедавшиеся Вудвиллы не были. Но откуда взялась историческая традиция представлять эту королеву холодной и расчетливой интриганкой у историков, работающих с документальными материалами? Из книги Лэйнсмит понятно, что и эта традиция тоже отчасти прижизненная, а отчасти создана вскоре после смерти леди в 1492 году. А авторами её являются небезызвестные нам Доменико Манчини и Томас Мор.
Вообще, хочу сказать, что опус Манчини De Occupatione Regni Anglie per Riccardum Tercium имеет интересную судьбу. Его одновременно считают и не считают заслуживающим доверия документом. Описывая приход к власти Ричарда III архипископу Вьенна, который был одним из советников Луи XI Французского и – сюрприз! – астрологом, который, разумеется, не мог не быть знаком с собратьями, окружавшими Эдварда IV, которые, к слову, не одобрили короля Ричарда на троне из-за чисто астрологических тонкостей. Уж не знаю, задавался ли кто-либо вопросом , чего это не знающий английского Манчини, посвятивший себя вере латинист, поэт, писатель и моралист, потащился в Англию незадолго до достаточно неожиданной смерти Эдварда IV, и потом настолько потерял интерес к происходящему, что уехал восвояси ещё до коронации Ричарда III, написав своему покровителю-архиепископу занимательный опус, в котором были собраны все слухи и сплетни того периода, циркулирующие при дворе? (вообще-то не задавался, все уперлись в "не знал английского", почему-то).
Предполагается, что единственный языковый коридор в чужой стране проходил для Манчини через физиатра Джона Арджентайна, говорившего на итальянском. Этот Арджентайн был то ли плохим врачом, к слову, то ли ему фатально не везло. Два его «звездных» пациента, Эдвард V и принц Артур (Тюдор), умерли. Вообще говоря, незнание Манчини английского языка совершенно не являлось препятствием к общению. Он был латинистом, а в придворных кругах того времени латынью владели плюс-минус все – это был международный язык Европы. Арджентайн был, скорее всего, представлен в распоряжение гостя английскими друзьями архиепископа Вьенна. Джон Арджентайн, будучи придворным, астрологом и физиатром, который составлял гороскопы для Эдварда IV и Эдварда V, мог быть интересным собеседником, конечно. И источником бесчисленного количества сплетен, собранием которых De Occupatione Regni Anglie per Riccardum Tercium и является.
В общем, совершенно понятно, что политическим наблюдателем Манчини не был. Более того, он ясно дает понять, что его опус и вовсе не был бы написан, если бы не желание архиепископа, которому надо было показать что-то документальное при дворе, чтобы продвинуть свои политические интересы, в которые не входило присутствие Ричарда III на троне. Входил ли архиепископ Виенна Анжело Като в неформальный, но влиятельный союз «некромансеров» тех времен и всех народов? Кто знает, но почему бы и нет. Во всяком случае, Джордж Невилл, архиепископ Йоркский, входил. Особенно близкий к Эдварду IV Джордж Рипли был канонником-августинцем, как и Доминико Манчини. Если предположить логически возможное, что Манчини прибыл пообщаться с Невиллом и Рипли, и угодил на похороны Эдварда и последующие события, то это делает отчет Манчини куда как более достоверным, не так ли? Да, там перечислены слухи и сплетни, но если учесть, что «некромансеры» были почти в каждом аристократическом семействе (у Ричарда Глостера, кстати, не было), то уровень достоверности у них всяко больше, чем если бы они происходили от малограмотной челяди.
Так что большинство теорий, в которых сейчас копаются историки, пытаясь каждый раз сложить пазл из фактов по-разному, чтобы получить новую картинку, были перечислены именно Манчини, человеком чужим в Англии и не имеющим причин интерпретировать на свой лад то, что ему рассказывали о Вудвиллах.
Что касается Мора, то о нем не зря говорят, что «Мор никогда не давал правде встать на пути хорошей истории». Он родился в 1478 году, так что о драматических событиях 1483 года знал только по рассказам окружающих. В год смерти Элизабет Вудвилл он как раз заканчивал свою службу в качестве пажа у Джона Мортона, который, как раз, не только хорошо знал всех участников драмы, но и был архитектором второй её части, случившейся в 1485 году. Так что вполне может быть, что в его доме много говорилось об умершей королеве, и то, что Мор тогда услышал, добавило капельку правдивости, когда он писал об умении Элизабет Вудвилл разжигать страсть в своем муже. Что, разумеется, в свете официальной морали тех, кто оценивал истории Мора, говорило о том, что такая женщина способна на всё. «Женщины по своей природе, а не по умыслу, ненавидят тех, кого любят их мужья», - написал он, повторяя сплетни, изложенные Манчини, о роли королевы в судьбе герцога Кларенса. И Мору поверили.
В наше время, естественно, репутация Элизабет Вудвилл пересматривается, и отнюдь не только романистами. Ещё в 1937 году Катарин Дэвис горячо писала о том, чего, в общем-то, нельзя в Элизабет отрицать – «она была хорошей женой и матерью, любящей дочерью и сестрой, женщиной бесспорно добродетельной, о которой даже враги не могли сказать ничего порочащего» («The First Queen Elizabeth» by Katharine Davies). К этой точке зрения примыкают и Анн Саттон с Ливией Виссер-Фьющ («A Most Benevolent Queen» by Anne Sutton and Livia Visser-Fuch), и Дэвид Балдуин («Elizabeth Woodville: Mother of the Princes in the Tower» by David Baldwin), и Энтони Джеймс Поллард («Late Medieval England» by A.J. Pollard)
читать дальшеПозвонили по результатам КТ - поставили в очередь на срочную операцию, на следующей недели из оперирующей клиники позвонят. Это оказалось именно то, что я и думала, потому что ошибиться было невозможно. Но можно было не слушать пациента и цедить через губу "вы что, врааач?". Надо было прооперировать ещё в декабре 2020, как и хотел врач, принявший меня тогда в отделение, но тогда утром следующего дня была уже другая врач, которая сказала "надо понаблюдать". Никто, конечно, не наблюдал в условиях ковида, потому что врачи до таких мелочей, как организация наблюдения, не снизошли. Ну и за год получили что получили. Ничего серьезного, операция даже не открытая.
Правда, источник инфекции в организме дал мне по зубам - неожиданно разболелось пол-пасти. Опять же, как я и подозревала, без причины. То есть, никакого там кариеса или нерва - просто воспалилось и всё. Но к стоматологу съездила, получила курс антибиотиков, которые на некоторое время снимут возможность неприятных осложнений. Кстати, ездила по старому адресу)) Забавно, но хороших зубных здесь мало, а там врачи реально хорошие. Частная клиника, естественно.
Сегодня была у окулиста. Вот здесь без сюрпризов. Зрение не просело, за семь лет изменилось лишь чуть. Глазное давление, глазное дно в порядке. Наверное, смешно было идти, если ничего не беспокоило, но я насмотрелась на такое количество проблем с глазами, которые легко было купировать на начальной стадии, что решила периодически проверять и глаза тоже.
Погода мерзкая. Зато коты прелестны, с ними очень весело. Рыжик очень много времени около меня проводит, мы с ним играем. Теперь лазер даже очень интересует обоих! Если я свешу руку и начинаю шевелить пальцами, он ловит пальцы лапкой. Но гладить себя не дает. Недавно упаковался между створками открытого для проветривания окна. Я этому даже рада - супруг своими глазами убедился, в какое пространство может втиснуться кот при желании. В данном случае, рыжая шкурка была в безопасности - тут рамы окон для проветривания такой конструкции, что даже щель не образуется наружу, когда окно открыто, и они на жесткой фиксации. Впрочем, сетка мелкая тоже есть, от комаров. Когда коты хотят есть, садятся по обе стороны кухонной двери как львиные статуи.
Про Элизабет получилось много, поэтому разделю на две части.
Элизабет Вудвилл, супруга короля Эдварда IV, ничуть не более любима историками и любителями истории чем её предшественница, но имеет репутацию не фурии, а выскочки. Даже выскочки в квадрате, потому что её величество была дочерью человека, который женился на женщине, стоящей неизмеримо выше его на социальной лестнице. Причем, его брак был по обоюдной любви, что делало ситуацию и вовсе непростительной. Будь вдова герцога Бедфорда старой и уродливой, гордые аристократы по обе стороны канала просто обменивались бы непристойными шуточками вслед предприимчивому молодому человеку, не ненавидя его. Но Жакетта де Сент-Поль была молода, прекрасна, богата, фертильна, и вхожа повсюду, где хотела появляться. Да что там вхожа, королевская чета задолжала ей немалые деньги, а Жакетта была достаточно тактична и богата, чтобы просто бывать в компании ее величества, не закатывая истерик по поводу трудностей содержания огромной семьи. Кстати, Ричард Вудвилл тоже голодранцем не был, да и семья его была старинная и почтенная, но не из пэров королевства, конечно.
читать дальшеВпрочем, Элизабет, его старшенькая, была выдана тихо и скромно «всего лишь» за сына и наследника лорда Феррерса из Гроуби. Причем из Феррерсов была супруга лорда Гроуби, а сам он был из Греев из пограничья Уэллса. И, со своей стороны, род Греев был известен с XI века, и герб их радовал глаз своей простотой (чем более старым и влиятельным по прямой линии был род, тем из меньшего количества частей состоял герб).
Arms of Grey on a barbed quatrefoil, illumination in the De Grey Hours, probably written for the De Grey family of Ruthyn circa 1390. National Library of Wales
Отец сэра Эдварда с 1400 года именовался лордом Греем из Вексфорда, Гастингса и Ратина, и получил сложными путями брачного родства привилегию Гастингсов нести золотые шпоры короля во время коронации. Младшую ветвь Гастингсов (из Элсинга) в этом деле потеснили, и данный момент имеет смысл запомнить (они судились за свои права, но в результате истец угодил в тюрьму на долгие годы, будучи не в силах выплатить, как проигравший тяжбу, судебные издержки Греям). Проще говоря, дочь «свежего» лорда Риверса (рыцарь Ричард Вудвилл стал лордом в 1449 году) выдали в семью рафинированной старой аристократии. Явно благодаря влиянию леди Жакетты при дворе, не иначе.
И прожила бы дама Элизабет Грей малозаметную жизнь хозяйки аристократического семейства, если бы её молодой муж не погиб во 2-й битве при Сент-Олбанс, оставив Лиз с двумя малолетними детьми и свекровью, которая, в свою очередь овдовев, вышла замуж за влиятельного Джона Бурше. Поскольку титул баронов Феррерсов и поместье Гроуби принадлежали именно вдове, они перешли к её новому мужу, оставив сыновей Элизабет Грей/Вудвилл ни с чем. Да ещё за год до смерти Джона Грея, семья обменяла три поместья на 100 марок годового дохода пятнадцати ленникам. Этот доход предназначался именно Джону Грею, Элизабет и их сыновьям. Всего за год от пятнадцати ленников в живых осталось всего трое, и теперь и Элизабет Грей, и её свекровь хотели вернуть поместья – но каждая считала их своими. Более того, леди Феррерс не постеснялась заявить, что Риверс должен ей 125 марок приданого за Элизабет, хотя приданое было давным-давно заплачено покойному ныне мужу леди. Просто Риверс, хорошо знавший Эдварда Феррерса, не взял расписку о том, что приданое выплачено. И леди Феррерс знала, что расписки нет. Обе стороны подали формальные жалобы в канцелярию короля.
Чего Элизабет боялась, так это практической потери её старшим сыном титула и состояния Феррерсов. Если леди Феррерс заграбастает все земли себе, то её новый муж, который был гораздо моложе леди, будет потом пользоваться ими пожизненно, даже если, со смертью жены, потеряет право на титул.
Так что Элизабет Грей обратилась к максимально доступной для неё высшей инстанции, к новоиспечённому лорду Гастингсу, который был, собственно, наместником короля в регионе, где она жила. Это было совершенно стандартное обращение. И Гастингс откликнулся. Он пообещал Элизабет, что поддержит её, но не без условий.
Во-первых, она разделит с ним пополам все доходы от доли Томаса, её старшего сына, пока мальчику не исполнится 12 лет. Из этого соглашения исключались те три поместья, вокруг которых и разгорелась свара, их получила бы в своё пользование Элизабет. Во-вторых, Томас должен был жениться на ещё не родившейся у Гастингса дочери, а если дочери не будет, то на дочери брата Гастингса. Если Томас умрёт до женитьбы, то его место займёт его младший брат. За это Элизабет получила бы 500 марок, но если за 6 лет или оба её сына умрут, или ни у Гастингса, ни у его брата не появится дочерей, то Элизабет вернёт 250 марок назад.
Кстати, договор весьма и весьма стандартный, и если он чем-то интересен, так только фактом, что Элизабет, с Вудвиллами-Риверсами и Греями-Феррерсами в родне, очень даже подходила в родню пэру Англии. Пусть даже и такому свежему и жадному, как Гастингс. К тому же, у Гастингса был резон даже желать родства с Греями (см. выше, почему)
Договор был подписан 13 апреля 1464 года. А 30 апреля, согласно легенде, король Эдвард проезжал через Стоуни Стратфорд, и тогда произошла знаменитая сцена под дубом. Кстати говоря, рассказ о том, что вдова посмела защищать свою честь от самого короля при помощи кинжала, появился ещё при жизни Элизабет – изумлённым европейским аристократам нужно было как-то объяснить неожиданный брак короля.
Но только вот незачем было Элизабет Грей ждать короля под дубом. У неё было письменное соглашение с Гастингсом на руках, так что её дело было практически выиграно. Опять же, имея отца, сидящего в королевском совете, ей вовсе не нужно было искать короля на пыльной дороге, она могла получить аудиенцию и во дворце. К тому же, Эдвард провёл вторую половину лета 1464 года в Пенли, своём поместье между Лондоном и Графтоном, где теперь жила Элизабет. Они могли встретиться именно тогда, в более спокойной обстановке, потому что у Эдварда появилась хорошая причина навещать Графтон, и неоднократно.
К тому моменту он уже решил, в какую сторону будет строить свою внешнюю политику, и его решение не включало слишком близкие отношения с Францией. Причин на это было много – и экономических, и политических, и, возможно, чисто эмоциональных. В конце концов, Эдвард родился в Нормандии, и провёл во Франции немало времени, причём он рос среди людей, досконально знавших и тех, кто делал политику во Франции, и тех, кто в своё время завоевал Францию. Более чем возможно и то, что он не желал связываться с женой-француженкой после того, как предыдущая королева из Франции подняла на пики головы его отца и брата.
Эдварду, готовящемуся вести королевство достаточно анти-французским курсом, нужны были союзники в Европе, и никто не мог быть лучшим союзником, чем довольно могущественная Бургундия. Да, к 1464 году бургундский двор осторожно выразил интерес к тому, чтобы породниться с новым королём Англии, но кого они могли предложить Эдварду? Мэри Бургундской было всего шесть лет, и других девушек непосредственно при бургундском дворе не было. Конечно, нашёлся бы с десяток родственниц, но это было бы не совсем то. Ждать десяток лет, пока Мэри вырастет, Эдвард просто не мог себе позволить, свежей династии нужен был преемник престола, и быстро, потому что на данный момент этим преемником был Кларенс, брат Эдварда, уже продемонстрировавший несколько пугающе пылкие амбиции и скверный характер.
То есть, попасть в союз с бургундцами с парадного входа как-то не вырисовывалось, но задняя-то калитка уже использовалась в начале 1461 года (для получения наемников из Бургундии), и располагалась эта калитка в Графтоне.
Никто и никогда не узнает, что было у Эдварда на уме. Возможно, он просто хотел наладить через родню Жакетты тайный политический альянс. Возможно, он уже решил породниться с Вудвиллами, потому что численно эта семья очень подходила для его политики ставить на ключевые посты новых, зависящих от него людей. Да, своих «вице-королей» Эдвард назначил уже к концу 1461 года, но ему нужен был некий контроль и над этими вице-королями. А может быть он просто хотел получше проконсультироваться относительно особенностей и тонкостей политики бургундского двора с Жакеттой, у которой это знание было.
Несомненно только одно: его влечение к вернувшейся в Графтон Элизабет оказалось полной неожиданностью для всех вовлечённых – и для Жакетты, и для самой Элизабет, и для всех Риверсов-Вудвиллов. Пожалуй, меньше всех беспокоился сам Эдвард, у которого уже был готов план: тайный брак. И в сентябре 1464 года его величество обрадовал своих советников и подданных известием, что он ещё в мае женился и остепенился. О том, остепенился ли, историки активно спорят до сих пор, но в сухом остатке жизнь Элизабет Вудвилл в качестве королевы совершенно не выглядит интересной при жизни Эдварда IV. Правда, Стрикленд утверждает, что королева всегда, от первого дня и до последнего, имела огромное личное влияние на своего супруга, и употребляла его полностью для возвышения своей родни и для принижения родни мужа, но вообще-то на хитрого Эдварда можно было влиять только в том направление, куда он и сам смотрел.
Первым и основным обвинением в адрес Элизабет Вудвилл с самого начала было продвижение её сиблингов в первые ряды английской аристократии, на что аристократия, имевшая манеру заключать браки исключительно в пределах своего круга, была неимоверно зла. В конце концов, каждый доставшийся Вудвиллам жених или перспективная невеста не достались кому-то другому. И всё же, давайте разберемся, насколько справедливы эти упреки именно королеве. Да, дела брачные обычно решались при дворе королевы. Но родичи королевы-англичанки вступили в браки с людьми, о браках которых принимал решение король, в интересах своих и королевства. А в интересы данного короля входило создание зависящей от него и его благоволения аристократии (так, собственно, действовал каждый здравомыслящий король, и отступления от этого правила королю обходились дорого, см. пример Генри III).
Анна Вудвилл была выдана за сына и наследника графа Эссекса, и второй раз, овдовев – за сына и наследника графа Кента. Энтони Вудвилл женился на вдове второго сына графа Кента, и получил её титул баронства Скейлз, став лордом.
Мэри Вудвилл выдали замуж за наследника графа Пемброка, когда девочке хорошо если 11 лет было, так сильно хотел король застолбить будущего графа (а пока балбеса 15 лет от роду, который так и не стал опорой дома Йорков в Уэльсе, будучи человеком мягким и довольно праздным по натуре) в свой личный ближний круг.
Жакетта Вудвилл, названная в честь матери, была выдана за 8-го барона Ле Стрэйнджа из Нокина, насколько понимаю, задолго до всей истории с возвышением старшей сестры, и тоже очень рано, в пятилетнем возрасте, в 1450 году. Её мужу было на год больше. Так что Ле Стрэйнджи несколько выпадают из числа полезной для Йорков родни, тем более что дочь Жакетты и Джона, Джоан, вышла за сына Томаса Стэнли, который был так себе верноподданный.
Зато брак Джона Вудвилла наделал в свое время много шума. Он стал мужем вдовой герцогини Норфолк, Катерины Невилл – тётушки Кингмейкера. Для счастливой новобрачной 65 лет от роду это был уже четвертый брак, для её 19-летнего мужа – первый и последний, так как Кингмейкер при первой же возможности своего «дядюшку» казнил. Вообще, этот брак был продуман плохо, и вообще для Эдварда IV и, в особенности, его супруги передача титула Норфолков своим людям стала роковой.
Кстати и брак Маргарет Вудвилл с Томасом Фиц-Аланом (наследником графа Арунделла) стал для царствующей четы менее полезным, чем планировалось. Мало того, что Фиц-Алан унаследовал титул только в далеком 1488 году, он был надежной рабочей лошадкой, служащей короне, а не людям, её носящим. После смерти короля Эдварда он перешел на службу к королю Ричарду, а после гибели Ричарда – к новой династии, где успел ещё поработать и на Генри VIII.
Наиболее странным был брак Катерины Вудвилл со 2-м герцогом Бэкингемом. С одной стороны, герцог на каждом углу проклинал судьбу, повесившую ему на шею дочь выскочки Вудвилла. С другой стороны, дети у этой парочки рождались с завидной регулярностью. Впрочем, после казни скандального супруга Катерина выходила замуж ещё дважды – за Джаспера Тюдора и за Ричарда Вингфилда, так что будем надеяться, что хоть в одном из этих браков она была счастлива.
В общем, если всмотреться, то не так уж и блестяще, да? Тем не менее ещё в 1469 году посол Милана указал в письме своему герцогу, что королева в Англии возвышает своих и не заботится ни о чем другом, зато граф Уорвик – герой дня. На самом деле, послы повторяли то, о чем говорили им их источники при дворе, так что даже если дипломатическая корреспонденция того времени и имеет хлипкую фактическую основу, она отражает настроения при дворе. Заметим, что к тому времени как раз заканчивалась первая часть правления Эдварда IV, за которой последовало его изгнание из Англии. И, к слову сказать, не такое уж незаслуженное, ибо его величество правил в упомянутую половину чуть более чем бездарно, так что и настроения придворных были соответствующими. Тем не менее, на репутацию Элизабет Вудвилл повлиял тот же феномен, который во многом сформировал отношение к Маргарет Анжуйской: обеих винили в том, причиной чего были их мужья.
читать дальшеОжидаемо начинаются перегруппировки френдов, потому что реакции у людей на события ожидаемо разные. Большинство реагируют без трансляций, но сегодня одна особа у меня просто завалила ф-ленту в жж совершенно дурацкими перепостами, бурно радуясь происходящему. Уж не помню, когда и по какому поводу зафрендились, общения не было никакого уже давным-давно. Чему она радуется, малоимущая пенсионерка, старающаяся выжить на крошечную пенсию с целым табуном подобранных когда-то собак? Не понимаю. Если, конечно, она этими перепостами не зарабатывает, что хоть как-то могло бы их оправдать. В любом случае, я в своей ленте видеть этот идиотизм не желаю. Отписалась. Не за мнение, отличное от моего, а за дикую злобность и свирепость высказываний.
Лично я в шоке и очень разочарована всей этой воинственной почесухой в высших эшелонах повсеместно. И ничего хорошего ни для кого из нас, где бы он ни находился, я в происходящем не вижу.
Позволю себе дать ещё немного вводной информации, напоминающей об основных моментах в жизни четырех королев от 1445 до 1503 гг. Просто потому, что отнюдь не все бережно хранят в памяти биографии этих дам. К тому же две из них уже при жизни имели весьма скандальную репутацию, а две были настолько незаметны, что не имели репутации вообще. Или, по крайней мере, до наших дней мнение общественности о них не дошло.
Начнем в хронологическом порядке, с Маргарет Анжуйской.
читать дальшеЗамуж за Генри VI она вышла в возрасте 14 лет, по прокси, и прибыла в Англию в апреле 1445 года, 15-летней девушкой. Её супругу-королю было чуть больше, 22 года, но, как мы все знаем, человеком он был своеобразным. Хотя о том, в какую сторону своеобразным, мнения значительно расходятся.
По мнению Кеннета Мак-Фарлена, этот король просто никогда не стал взрослым – сначала его держали в роли ребенка энергичные и авторитарные дядья, потом – наставник, а потом – авторитарная жена. Бертрам Вольф убежден, что Генри VI был типом капризным и мстительным, причем окруженным исключительно бездарными советниками, и что на голову его жены пало слишком много проклятий, которые надо бы было адресовать её супругу. Ральф Гриффитс перекладывает ответственность на советников, считая, что сам-то король хотел как лучше, просто получалось как всегда. Джон Ваттс оценивает характер короля аналогично Мак-Фарлену, но ещё и добавляет к инфантильности бестолковость и пассивность. Так или эдак, подобные особенности характера мужа вообще не обещают благополучного для молодой жены брака, а уж если муж ещё и король…
Тем не менее, первые лет 10 Маргарет просидела в королевах тихо. Ну, это по оценке Лэйнсмит, с которой можно не вполне согласиться. Мрачная история с герцогом Глостером, которого то ли отравили, то ли довели до инсульта, случилась уже в 1447 году, и королева играла в ней очень заметную роль, взяв сторону кардинала Бьюфорта и его племянника, красавчика Эдмунда, которого кардинал активно продвигал в первые ряды знати, чему Глостер не менее активно противился. Маргарет также была чрезвычайно близка с графом Саффолком, что привело её к открытому конфликту с герцогом Йорком, которого ей удалось пнуть с первых ролей во Франции аж в Ирландию, которая вполне справедливо считалась тогда могилой для любой политической карьеры. Кто же мог знать, что Йорк не только не утонет в болоте ирландской политики, но и обустроит там для себя отличный плацдарм на будущее!
Саффолка провели в герцоги, что было весьма удобно для его довольно грубого вмешательства в экспорт шерсти, причем королева была в этом деле с ним на паях. Саффолка потом обвиняли в том, что он «сдал» графства Анжу и Мэн в ходе переговоров о браке Генри VI и Маргарет Анжуйской, но нынче это утверждение называют сплетней, повторяемой летописцами, хотя что-то там всё-таки было, за этими утверждениями.
В результате всего этого, к 1453 году Англия потеряла все свои немалые владения во Франции, королем которой формально был, кстати, всё тот же Генри VI. Можно ли этого было не допустить? Возможно. Во всяком случае, когда в 1452 году герцог Йорк вмешался в происходящее, проблемы на время отступили. А затем королева снова выдвинула Сомерсета в ущерб Йорку, и снова всё пошло прахом. Так что вряд ли всё вот это можно охарактеризовать выражением «сидела тихо». Впрочем, пока Генри VI отказывался разговаривать и реагировать на внешние раздражители (август 1453 – Рождество 1454), Йорку как-то удавалось отражать нападки королевы и её партии, но когда Генри VI решил, что намолчался достаточно, и включился (к сожалению) в политику, всё полетело в тартарары окончательно, и начались Войны Роз, как в викторианскую эпоху назвали эту серию военных конфликтов и безжалостной политической резни.
После того как Эдвард Ланкастер, сын Маргарет Анжуйской, был в 1454 году признан королем как его сын, королева вступила в политику уже не укрываясь за спинами мужчин-союзников, а как королева-мать наследника престола, и быстро стала лидером ланкастерианской партии. То, что парламент в 1460 году признал преемником короля герцога Йорка, а не Эдварда Ланкастера, добавило конфликту оборотов, хотя этот выбор в пользу Йорка говорил, скорее всего, не о том, что происхождение принца вызывало сомнение (признание короля в любом случае делало его законным), а о том, что Англия не хотела правления королевы-француженки до далёкого совершеннолетия Эдварда. В том, что Генри VI способен занимать королевский престол, но не способен править, ни у кого сомнений к тому моменту уже не было.
О дальнейших событиях знают все: Маргарет становится кровным врагом Йорков через убийство герцога Йорка и его сына Эдмунда; Эдвард, сын герцога Йорка, наголову разбивает ланкастерианцев и становится Эдвардом IV; Генри VI погибает в Тауэре; Эдвард Ланкастер погибает в битве при Тьюксбери; сама королева Маргарет попадает в плен, и высылается во Францию через пять лет, когда король Франции выплачивает за нее выкуп.
Ужасная судьба, но не более ужасная, чем многие судьбы других леди того периода. Тем не менее, Маргарет Анжуйская была королевой, поэтому её судьба не могла не привлечь пристальное внимание историков. И первым историком этой королевы стала Элизабет Стрикленд, принявшая участие в написании исследования Lives of the Queens of England (12 vols., 1840–1848). Исследование вышло под именем Агнес Стрикленд, но большинство исследований делала именно Элизабет, категорически не желавшая, чтобы её имя упоминалось публично. С точки зрения Стрикленд, Маргарет была трагической героиней, сражавшейся за законные права своего супруга-короля и ведомая любовью к сыну. Стрикленд признает, что эти страсти сделали королеву свирепой, но одновременно прекрасной и величественной, и оправдывает её как патрона наук и королеву, исполнявшую свой долг.
Этот вывод довольно долго формировал отношение историков и к Маргарет Анжуйской, и к царствованию Генри VI, тем более что это отношение было отчасти высказано и Полидором Вергилом. Отчасти, потому что он, как ни странно, не смог не критиковать её действий, хоть и признавал их героизм. Впрочем, нет, ничего странного – Вергил писал во времена, когда ветераны Войн Роз ещё были вполне живы, и никто из них не сказал бы ни одного доброго слова об этой королеве, потому что не менее половины придворных Генри VII были унаследованы им от двух предыдущих йоркистских королей.
В общем и целом, Маргарет Анжуйскую если и критиковали за что-то по обе стороны канала, так это за её неспособность договориться с главными своими оппонентами. Писатель Джок Хасвелл (офицер-контрразведчик, писавший под именем Джордж Фостер) в своей The Ardent Queen: Margaret of Anjou and the Lancastrian Heritage (1976) договорился аж до того, что королева могла бы и использовать свои женские чары, чтобы победить лидеров йоркистов, но обычно о ней писали, всё-таки, в более уважительном тоне. Хотя вот Алек Майерс исследовал расходные книги Маргарет Анжуйской ещё в 1957 году, и, по его словам, они подтвердили представление о ней, как о женщине, жаждавшей власти, всегда и во всем ищущей выгоду, и старающейся заграбастать как можно больше богатств. Более того, её расходы, как выяснилось, значительно превышали расходы следующей королевы, а это о многом говорит – двор Эдварда IV и его королевы содержались в блеске и великолепии.
Что касается нашего времени, то популярное суждение о жизни Маргарет Анжуйской можно свести к хлесткой фразе архивиста Анн Крофорд: урок, как не надо себя вести, будучи королевой-консортом. Тем не менее, многое зависит, всё-таки, от того, на чью сторону ставит себя историк, который пишет о Войнах Роз, и даже от того, какие представления о подходящем поведении королевы-консорта имеются у пишущего. Поэтому мы имеем как суждения о ней, как о злой и агрессивной особе, так и предположения, что на самом деле она не представляла из себя ничего, а просто являлась фигурой, управляемой определенными фракциями двора.
От себя признаюсь, что понимая побуждения Маргарет Анжуйской, я всё-таки испытываю к ней острую неприязнь. И вовсе не за то, что боролась эта дама отнюдь не за процветание той страны, королевой которой она стала, а исключительно в интересах величия себя самой и своего семейства (что, собственно, вполне по-человечески понятно). Я не люблю эту даму просто потому, что я за Йорков.
бессвязноеНа физическое восстановление из состояния крайней усталости мне нужна неделя. Сегодня явно почувствовала, что безделье стало тяготить, а вчера ещё с упоением ленилась. Неделя была конкретным ничегонеделанием. Дважды ужин приготовила, и всё. Рада, тем не менее, что на работу только 2 марта. Будущая неделя посвящается тщательной уборке и приведению себя в порядок. Помою окна, если будет лёгкий плюс хотя бы.
Чавкание кошек, занятых поглощением ланча (кошачий суп, маленькие пакетики), почему-то умиляет. Если бы чавкали два человека, вряд ли это было бы бальзамом для души
Ночью был абсолютно ураганный ветер, такое впечатление, что окна могло вынести. Говорят, что на одном участке трассы, в центре Финляндии, стоят фуры - просто не решаются двигаться, там зеркальный лёд под колесами. У нас тут и лёд, и лужи одновременно. Очень странный февраль, полностью похожий на стандартный март. Интересно, что будет в марте, лето придет?
ТТ сделали во вторник, до этого сдавала кровь, почечные анализы. Результат пограничный - ещё в пределах нормы, но явное снижение нормальной деятельности. Интересно, что даст ТТ. Через неделю пойду к окулисту, просто проверить глаза и, по возможности, получить новый рецепт на очки. Предыдущий-то от 2015 года)) Для действий, требующих высокой точности, мне приходится снимать очки сейчас (у меня же близорукость). Сердце на очереди. Не забыть попросить рецепт на Вентолин. Но сначала - что скажет ТТ, это главное. Забавно, но у меня стабильно становится всё ниже температура. Сейчас обычная ниже 35,5. Но всегда выше 35. Остываю...
Лето, если не загремлю в больницу, посвящу финским достопримечательностям. Не хочу никуда ехать, пока практики передвижения по Европе не придут к общему пост-ковидному знаменателю и не станут менее бестолковыми. Да и не решила ещё, куда мне направиться. В Англию тянет, это как домой (почему-то), до ностальгии. Но активный период жизни подходит к концу, а я не была во Франции, и, в основном, из-за незнания языка. Жутко хочется в Китай, или в Корею. Даже в Японию! И kurufin_the_crafty так пишет про испанские соборы, что захотелось и там побывать. Эх... Не говорю уже о том, что тянет в Питер, и не отказалась бы в Сочи съездить, я там себя когда-то сказочно прекрасно чувствовала. Да проще сказать, куда никогда не хотелось и не хочется. Хотя... и этот список получился бы длинным.
Смертельно захотелось пересмотреть нормальный игровой сериал, где императрица У Цзэтянь - умная и адекватная, хоть и жесткая тетка, и где Ди - не страдающий по красотке парнишка, и где интрига, может, и менее заковыристая, но приближенная к тому, что могло случиться в реале. Кстати, для такой старой дорамы поединки очень красивы сняты.
Коты проснулись, пожрали, готовятся к вечерне-ночным тыгыдыкам
Госпоже, кажется, никто не сказал, что рэгдоллы - милые, любящие и мирные кошечки. Потому что эта ходит с мрачной мордой всегда, и рычит на рыжего разгильдяя, словно она овчарка, а не рэгдолл. Я иногда пытаюсь, впрочем, донести до ее величества, что она - здоровенная лошадь, и негоже гонять это рыжее несчастье по квартире, но потом рыжее радостно прыгает из укрытия красавице на голову, и всё начинается по очередному кругу.
Строгие нравы викторианской эпохи в Англии и даже в чуть более свободной от условностей Америке просто не могли не привести людей к острому желанию слегка развести светско-социальный мёд официальных взаимоотношений с противоположным полом капелькой уксуса. А что может быть приторнее официальных "валентинок" с градом сердечек? Особенно если они приходят от человека, которые глаза бы твои не видели! А отказать амурным авансам в лицо неприятному ухажеру или строящей куры влюбленной девице так сложно! К счастью, в 1840 годах в продажу поступили так называемые "комические валентинки", которые отправлялись нежеланным ухажерам анонимно, и могли быть как нейтральными по тону, так и резко указывающими на недостатки.
В этой "анти-валентинке" девушка просто сообщает кавалеру, что не стоит путаться у нее под ногами, у него нет шансов:
Но вот тут привлекательность потенциального жениха приравнивают к змеиной, и эта открытка из 1870-х уже далеко не нейтральна!
читать дальшеВпрочем, ядовитые "валентинки" посылались и джентльменами! Естественной мишенью для них в день св. Валентина были суфражетки. Ну не любили мужчины испокон веков женщин, говорящих о своих правах!
Но свои "валентинки" имели и суфражетки, заявляя, что "не будет голоса - не будет поцелуев!"
Да и вообще, самодовольных джентльменов, считающих, что весь мир принадлежит им, высмеивать было чрезвычайно легко и приятно. Впрочем, высмеивать людей вообще легко - и приятно, если это делается анонимно! Особенно если публично приходится улыбаться всем до боли в щеках. Престарелые ловеласы, старые девы, скупцы, пьяницы, глупцы, "синие чулки"... - всем доставалось уксуса в равных пропорциях.
Впрочем, иногда оскорбления попадали настолько в болевую точку, что в день Святого Валентина отмечался даже всплеск самоубийств! Наиболее жестоко ранили открытки, выглядевшие настоящими с обложки, но содержавшие оскорбления внутри.
Так что тролли отнюдь не в эпоху интернета появились, как видите!
В общем и целом, выглядит так, что Высокое Средневековье принесло с собой некоторые перемены в менталитете английского общества по всем вопросам, касающимся роли влиятельной женщины. Разумеется, не случайно. Влияние на общество осуществлялось через институт церкви, и церковь мягко заменила предыдущий идеал женщины, героической королевы Персии (Эстер/Эсфирь), которая использовала всё свое женское влияние на супруга, персидского царя Артаксеркса, чтобы расстроить козни злобного министра, замыслившего погубить её народ, на мягкую духовность девы Марии, взывающей к лучшим человеческим чувствам через образование и осознание своего жертвенного долга. Что поделать, времена изменились и использование женщиной своих прелестей для достижения политических целей вышло из моды.
читать дальшеНе то чтобы женщины свои прелести использовать для достижения целей вдруг враз перестали – нет, конечно. Джеффри Чосер и Ричард Мэйдстоун достаточно ясно показали, что самой королевой и через нее влияние на короля может оказываться. Изменился лишь стиль. Вместо дерзкого требования с альтернативой «или - или» (а то и вовсе в столь любимом Меровингами стиле «нет человека – нет проблемы») королева стала публично выступать посредником и просителем за кого-то, что позволяло королю менять мнение без ущерба для своей репутации: публично поддаться женским чарам любимой жены было бы неприлично, но выказать милосердие, о котором она публично молит – вполне достойно и по-христиански. Но, естественно, это подразумевало интерес и уважение короля к своей королеве, без которых голос королевы не был бы услышан. Впрочем, почти всем Плантагенетам на жен везло.
Кстати, Мэйдстоун сейчас основательно забыт, а напрасно. Потому что входил он, вместе с Чосером, в ближайший круг Джона Гонта, и, будучи фриаром-кармелитом, был ещё и исповедником Гонта. И, по зову души, поэтом. Не буду судить, хорошим или так себе, потому что писал он свою Конкордию в политических целях, всё-таки. История, зассказанная в поэме, касается завершения конфликта между Лондоном и Ричардом II, и Анна Богемская в ней выступает как заступница за город перед мужем:
A woman soothes a man by love: God gave him her. O gentle Anne, let your sweet love be aimed at this! These happy people now desire to see your face, For in it all their well-being and hope reside. Behold, they offer you a horse, and though the gift Is less than fair, it's given with a happy heart. It's of a type to gently bear your tender limbs; It ambles and it never stumbles in its gear. This horse is covered with a cloth of double hue Of white and purple - so were all the others too. Now, may your ladyship accept this gift (though small): Our company together begs you earnestly." She takes the gift, and thanks them for it gratefully, And pledges to them all the help that she can give. Although her words were in a woman's voice and soft, Her pleasing face, however, was the city's friend.
Второй возможностью королевы влиять на ход событий осталось использование медии своего времени, так сказать. А именно – покровительство искусствам и литературе. По сложившейся традиции, подобное покровительство осуществлялось через основание стипендий в университетах, крупные пожертвования в монастыри, имеющие в своем распоряжении штат переписчиков, и прямой заказ на написание чьей-то биографии, которая затем переживет и заказчика, и составителя, и останется в истории. Ещё более прямолинейным был заказ витража в кафедральном соборе или знаменитой церкви, модной у паломников – ведь к каждому изображению на витраже прикладывалась своя история происходящего, которая и оставалась у людей в памяти, передаваясь, опять же, от поколения к поколению.
Именно поэтому мне сложно согласиться с МакНамарой и Вэмпл, говорящих о «неважных» делах, оставшихся на долю королев. Вкладываясь в искусство и литературу, королевы не только создавали репутации, которые остальным потом приходилось опровергать или соответствовать им, но и формировали мнения в необозримо далеком для человеческой жизни будущем.
Тем не менее, публичным имиджем королевы к середине XV века стали неземная чистота и кротость, в первую очередь, и своего рода подчеркнутое отсутствие в активной внутренней и внешней политике, да и в коммерции тоже. Поэтому вполне естественно, что личности Маргарет Анжуйской и Элизабет Вудвилл вызывали резкую критику уже при их жизни. Первой пришлось выполнять функции короля, потому что Генри VI понимал их как-то своеобразно, и заняться весьма прямолинейными придворными интригами, нарушая этим привычный баланс сил в политике и все неписанные правила этикета поведения королевы, а вторая угодила в странную ситуацию между долгом перед семьей и долгом перед мужем (как это видели окружающие, хотя на самом деле, причиной женитьбы Эдварда IV на английской вдове рыцаря как раз и была обширность её семейства). Ну, одной из причин. Второй был выход на связи в Бургундии через матушку Элизабет, Жакетту Люксембургскую. К личности этих королев равнодушным остаться трудно – их либо ненавидят, либо восхваляют. Но именно благодаря тому, что обе не остались в тени своих супругов, мы знаем о них так много.
С другой стороны, у нас есть в королевах Анна Невилл и Элизабет Йоркская, которые никак не нарушали ожидаемого от них имиджа, и в результате о них известно настолько мало, что даже немногие посвященные им статьи и биографии являются либо художественной литературой, строго говоря, либо описывают не столько их, сколько времена, в которые они жили. Могу предположить, что методичное уничтожение документов, относящихся к Ричарду III, отразилось и на документации жизни его королевы. Сейчас информацию ищут в провинциальных и зарубежных архивах, где она могла сохраниться, и даже кое-что находят, но эти поиски – проект на десятилетия. Плюс, ситуацию осложняет правило английских архивов не освобождать информацию, которая может нанести ущерб живущим ныне потомкам действующих лиц, или вызвать нежелательные реакции в обществе.
И уж совсем уникальное молчание окружает королеву Генри VII. Учитывая, как хорошо задокументировано это правление в целом, и сколько желающих написать о короле крутилось при его богатом дворе, лично мне не может не прийти в голову, что Элизабет Йоркская держалась в тени совершенно сознательно. Максимум, о чем могли писать по её поводу послы в своих рапортах – это роскошные наряды королевы. Тем большее впечатление производит спонтанный выплеск эмоций короля и королевы, произошедший у всех на глазах и касающийся смерти их сына Артура.
А что, если причиной, по которой Элизабет Йоркская старалась держаться подальше от треволнений политики, был именно потенциальный диссонанс между её обязанностями? Как у выходца из дома Йорков, у нее были обязанности по отношению к своей семье и к людям, связанным с её семьей. Став женой человека, занявшего трон, на котором ранее сидели Плантегенеты-Йорки, по праву победителя, Элизабет попала в очень сложное положение, единственным выходом из которого был именно тот, который она выбрала. Вряд ли самостоятельно, по моему мнению, потому что ничто в этой девушке не предполагало мудрых и взвешенных решений. Скорее всего, архитектором имиджа королевы была всё та же леди Маргарет Бьюфорт.
И более чем вероятно, что у баллад типа The Most Pleasant Song of Lady Bessy, The Eldest Daughter of King Edward The Fourth; And How She Married King Henry The Seventh of The House of Lancaster «ноги растут» именно из этого имиджа: освободить Элизабет Йоркскую от обязанностей по отношению к её семье можно было только изобразив её дядю-короля монстром, недостойным уважением, и её братьев – покойными жертвами Ричарда III. Ничего личного, обычная политика.
Вышеупомянутая баллада (полный текст найдется здесь: archive.org/stream/mostpleasantsong00londrich/m...) – продукт времен веселого короля Чарли II, и другая баллада, «О жизни и смерти короля Ричарда III» - от первой половины XVIII века, но если сопоставить эти тексты с загадочной невидимостью Элизабет Йоркской в повседневной политике, то «черная легенда» Ричарда III становится менее возмутительной, что ли. Во всяком случае, за ней обнаруживается рациональная идея – обелить королеву и оправдать её безразличие к судьбе кровных родственников, особенно если Варбек действительно был её братом, а Симнелл – первым кузеном. Впрочем, даже если её кузеном был граф Уорвик, казненный вместе с Варбеком, поведение королевы нуждалось в оправдании, ибо она не вступилась за ближайшего родича, который, к тому же, был явно не в состоянии отвечать за свои поступки, то есть являлся идеальным объектом для проявления милосердия.
_____________
Рекомендованная литература:
P. Stafford, ”The King`s Wife in the Early Middle Ages” L. O. Fradenburg (ed) ”Women and Sovereignty” J. C. Parsons ”Medieval Queenship” J. C. Parsons ”Ritual and Symbol in the English Medieval Queenship to 1500” J. C. Parsons ”The Queen´s Intercession in Thirteenth-Century England” J. C. Parsons ”Of Queens, Courts and Books: Reflections on the Literary Patronage of Thirteenth-Century Plantagenet Queens” J. C. Parsons "Mothers, Daughters, Marriage, Power" A. J. Duggan (ed) ”Queens and Queenship in Medieval Europe” A. Crawford ”Letters of the Queens of England” J. Coakley ”Female Sanctity as a Male Concern Among Thirteenth-Century Friars” C. A. Leeds (ed) ”Medieval Masculinities: Regarding Men in the Middle Ages” M. Facinger "Medieval Queenship" P. A. Lee "Reflections of Power: Margaret of Anjou and the Dark Side of Queenship" D. Dunn "Monster Queen or Dutiful Wife?"
Мне очень интересные слова попались! Но довольно много было и совершенно незнакомых. Или было такое чувство, что где-то на слово натыкалась, но не помню контекст, а поэтому не знаю значения.
Ваш пассивный словарный запас — 102000 слов. Ваш индекс внимательности — 90%. Вы выбрали неправильные значения у следующих проверочных слов: петроглиф. Интересно сравнить с результатами других?
Начнем с распределения результатов всех, кто прошел тест. Чем выше кривая — тем больше людей имеют соответствующий словарный запас. Площадь закрашенной области пропорциональна доле респондентов, словарный запас которых меньше, чем у вас, незакрашенной — доле тех, у кого словарный запас больше вашего. Ваш результат лучше, чем у 99% опрошенных. Если сравнивать только с респондентами вашего возраста, ваш результат лучше, чем у 94% опрошенных.
Пару дней назад заполнила молчание в жж оооочень старой и короткой статейкой о том, кто считался старым в Средние века. Новое пишу, но медленно, очень уж устала, поэтому тиснула в жж старое, чтобы оно было легко читаемое, да и паре френдов в перепост. Результат: рекомендация ЖЖ, около 6000 просмотров, куча комментариев, часть из которых от троллей. Да, и внезапно отписалась старейшая френдесса из Канады, которая постит картинки из старинных журналов, интересные. Лайкать я их не забывала. Вообще-то статейка - набросок, если честно, писалась для дальнейших углублений, которые и были сделаны в 2013 году в книжке. Тем непонятнее ажиотаж. Но повеселилась, когда меня стали заваливать цитатами о возрасте няни Тани Лариной и прочих персонажей худлита. Я как-то раньше не задумывалась, как у нас перемешаны в голове реальные и книжные персонажи, не говоря про эпохи.
Коты недотрожные по-прежнему, но рыжий ведет себя как положено. Повсюду лазит и прыгает, и сегодня утром, когда я вышла из кухни на минутку, он слизал сметану с моего блина. Чего-то мне кажется, что ему меньше чем год, и по общей шклявости, и по уровню шилопопости. По ночам тыгыдыкают оба-двое. Кошка, кстати, только спит больше днем, все-таки возраст, но вообще носится с малым на пару с упоением. Я после работы сплю так, что не слышу ничего, конечно, просто вижу утром последствия: сбитый ковер в прихожей и оборванные шторы в зале (кое-кто мнит себя пушинкой). Иногда они приходят ко мне в комнату поиграть, когда я уже лежу, но ещё не сплю, а читаю. Пришел сегодня "кошачий дворец", супруг его быстренько собрал, пока коты спали, и проснувшись они увидели...
Всё ещё невозможно подойти ближе чем на 3 м. Хотя чувствуют себя эти котоморды вполне и вполне. Особенно парень, ведущий себя типично возрасту: гоняется за своим хвостом, гремит всем, до чего может дотянуться и пытается пить из лейки для поливки цветов. По ночам тыгыдыкает с "тётушкой", которая для рэгдолла и своих 8 лет весьма подвижна. Красивая. Правда, не понимаю, как я могу ухаживать за её шубой и штанами, если к ней не подойти? Сама она умывается, конечно. Снимала очень издали.
Парень совсем мелкий. Вообще, мордочка у него при более близком рассмотрении симпатичная, но на фото несколько неказист.
Поскольку Джоанна Лэйнсмит работает с первоисточниками, искать «должностную инструкцию» для королев она отправилась в хранилище средневековых документов, исходя из логики, что если подобные инструкции для королей существуют (Mirrors for Princes – серия многочисленных инструкций по управлению, которые кто только не писал, от философов до самих правителей), то должны быть инструкции и для королев. Не тут-то было! До самого начала XV века королевам приходилось полагаться только на свой собственный здравый смысл и полученное воспитание.
Кристина Пизанская вручает свою "Книгу Трех Добродетелей" юной Маргарет Неверской
читать дальшеНаиболее популярный в Англии XV века «Secreta Secretorum», приписываемый Аристотелю, абсолютно не упоминает королев, но предупреждает королей против карнальных связей с женщинами. На самом деле, этот «Secreta Secretorum» был, похоже, написан в X веке, и мог иметь или не иметь какое-либо отношение к взглядам Аристотеля – тогда было просто модно ссылаться на античных философов как на источник собственной мудрости, даже не будучи знакомым с их трудами, просто для солидности (и с тех пор мало что в этом плане изменилось). Лично я склонна считать, что сочинение, имевшее только в одной Англии девять разных версий, было продуктом ума писавших.
Впрочем, живший в XIII веке Эгидий Римский (он же Эджидио Колонна, он же Жиль Римский) в «De Regimine Principum» о королевах всё-таки хоть что-то пишет. По его мнению, все жены, и королевы в особенности, должны быть благородными, красивыми, добродетельными, сдержанными, непорочными, и не склонными к лени. Он также подчеркивает, что к мнению и советам женщин прислушиваться, как правило, не стоит, потому что те обладают детской логикой. Что и говорить, любой ученый муж судил о женском роде с высоты своего насеста, и уж совсем интересно, если этот насест имеет высоту монастыря с раннего возраста, и затем карьеры ученого-теолога, имеющего весьма ограниченный круг знакомых женщин.
А Кэкстон в 1475 году опубликовал и посвятил нашему хорошему знакомому, герцогу Кларенсу, Джорджу Плантагенету, книгу «The Game and Playe of Chesse», «по мотивам» работы Якопо да Чессоле, написанной в конце XIII века по работам Иоанна Солсберийского от XII века. Что и говорить, путь этого бестселлера к читателям оказался длинным, но там содержится непосредственное соображение по поводу королев: «Королева должна быть непорочна, мудра, из хорошей семьи, обладать хорошими манерами и не пренебрегать воспитанием своих детей. Её ум должен вмещать не только вещи обыденные, но и разумность и сдержанность, и она не должна быть болтлива о вещах, для чужих ушей не предназначенных. И превыше всего она должна быть благородной и стыдливой».
Положа руку на сердце, сентенции ученых монахов о женщинах не могут не найти отклика у любого благоразумного человека. Никто, обладающий здравым смыслом, не заявит, что мечтой мужа и примером для подражания может быть вульгарная, глупая и развратная баба с ограниченным умом и длинным языком. Беда этих сочинений в том, что они дают королеве место обычной жены из аристократической среды, хотя к тому времени установившимся порядком для любой хозяйки дома уже были и планирование бюджета, и взаимодействие с многочисленной сетью родственников и свойственников, покровителей и объектами благотворительности, сглаживание конфликтов, управление слугами, и неустанная работа во благо репутации семейства, включающая тонкий пиар через покровительство и дары монастырям, имевшим своих квалифицированных переписчиков. Хозяйка была также посредником между своим мужем и теми, кто искал покровительства или хотел компромиссного решения конфликтной ситуации. Для королевы, масштабы вышеперечисленных задач были воистину гигантскими, и включали ещё больше навыков эффективного руководства, дипломатии и психологии.
Так что высокие моральные качества – это прекрасно, но неплохо было бы и более практические советы получить.
Жоффрей де Шарни, Сеньор де Лире, де Пьер-Пертюи, де Маро, де Савуази и пр. монахом не был. Он был одним из самых известных рыцарей своего времени. Поскольку де Шарни и происходил от могущественного рода, и сам был в королевстве лицом не последним, его «The III Consideracions Right Necesserye to the Good Governaunce of a Prince» коснулись аспекта весьма важного: королева должна была «рассуждать и разбираться в вопросах, касающихся профита и чести её супруга и её самой. И она не должна вмешиваться в важные дела иначе как по поручению или с разрешения своего супруга, к которому она всегда должна проявлять и чувствовать уважение». Супругу же давался совет не посвящать жену в вопросы, имеющие серьезное значение для государства, и править самостоятельно, а не по разумению жены.
Звучит на современный слух довольно замшело и мизогинично, но не стоит вырывать слова из контекста. Смысл этих поучений раскрывается через уклад жизни начала XIV века. Король и королева крайне редко проводили свою жизнь рука об руку. Чаще всего, двор короля и королевы находились в совершенно разных местах или, даже находясь под одной крышей, практически не пересекались в своем функционировании. Разумеется полная координация усилий в важных делах была жизненно необходима, и разумеется необходимо было принимать во внимание вполне реальную возможность конфликта интересов или постороннего влияния в делах государственной важности. Лэйнсмит упрекает де Шарни разве что в том, что подобная инструкция касалась любой аристократки, и не заточена на обучение именно королевы её работе.
Правительницы получили свою «должностную инструкцию» только в 1405 году, из рук Кристины Пизанской. Она написала «Le Livre du trésor de la cité des dames», известную также как «Книга Трех Добродетелей», и посвятила её Маргарет Неверской/Бургундской. Тогда речь шла о браке Маргарет с дофином Луи Гиеньским, и будущее показало, что труды Кристины не пропали даром: хотя брак и оказался для Маргарет абсолютно провальным, она почти 20 лет, до самой смерти Луи, стоически оставалась хорошей женой плохого мужа, который, говорят, под конец сильно раскаивался в своем поведении. Ну а во втором браке, с Артуром Бретонским, Маргарет развернулась вовсю, став правой рукой своего супруга. На английский эту книгу тогда не переводили, но известно, что и матушка королевы Элизабет Вудвилл, Жакетта Люксембургская, и её свекровь, леди Сесили Невилл, в своих библиотеках её французскую версию имели.
Любопытно, но после этого и аж до середины XX века никто не рассматривал понятие «королева» как наименование должности. Как личностей королев изучали, но как-то получилось так, что всё сводилось к способности или неспособности данной дамы иметь детей и обеспечивать своё королевство наследниками мужского пола. То есть, в фокусе работ был король, а королеве отводилось место репродуктивного автомата во благо государства. Только несколько королев оставили за собой такое историческое наследие, что историкам его было просто невозможно проигнорировать – Алиенора Аквитанская, Изабелла «Французская Волчица» и Маргарет Анжуйская. Правда это достижение рассматривалось с частицей «не», потому что все три, действуя согласно собственным интересам (против чего как раз и предупреждал де Шарни), оставили за собой широкий кровавый след в английской истории.
А вот структура управления двором королев изучалась с первых десятилетий XX века, и это – серьезные работы, которыми пользуются и в наши дни: H. Johnstone, «The Queen's Household»; A. R. Myers «Crown, Household and Parliament in Fifteenth Century England»; F. D. Blackley and G. Hermansen «The Household Book of Queen Isabella of England». А потом 60-е принесли в науку веяния феминизма, что выразилось в выделении исследовательских стипендий, и в результате появились очень интересные работы, рассматривающие «королевствование» как серьезный общественный институт.
Первой из этой серии стала книга «A Study of Medieval Queenship» by M. Facinger. Эта книга сфокусирована на Франции Капетингов 987-1237 гг. У нее получилось, что роль королев росла до первой четверти XII столетия, после чего пошла на убыль, и к началу следующего столетия от нее отвалились все функции кроме декоративных и символических. По мнению автора, пока королевский двор был небольшим, и жизнь каждого его члена проходила, фактически, на глазах всех остальных, королеве было легко разделять жизнь этого двора, буквально физически присутствуя при всем происходящем. Чем больше рос двор, тем более сложными становились ритуалы власти, и тем меньше возможностей действовать напрямую с центром власти. Поэтому королевам пришлось потесниться, и взять на себя роль патронов искусства и литературы, и продолжать участвовать в управлении королевством чисто ритуально, не имея уже другой власти.
Через пять лет два других историка, Джо Энн МакНамара и Сюзанна Вэмпл расширили эти выводы на всю Западную Европу в книге «The Power of Women Through the Family in Medieval Europe, 500-1100». По их мнению, прогресс размыл роль семьи в обществе, и вместе с этими изменениями уменьшилась возможность женщин влиять на ход серьезных дел, сведя их обязанности к неважным хозяйственным делам.
В 1983 году вышла книга Паулины Стаффорд «Queens, Concubines and Dowagers», в которой она отошла от концепта династической истории, и вернулась к рассмотрению своих персонажей на разных стадиях их жизни. Настоящий же взрыв интереса к институту «королевствования» наступил только у 1990-х, когда были опубликованы многие интереснейшие и зрелые работы по предмету, как биографические, так и обзорные.
Дама первым делом заглянула в переноску парня, и потом исчезла с радаров. Парень обошел новые владения по периметру, и потом исчез с радаров. Судя по состоянию подстилки в переноске, парень вообще не шевелился всю дорогу. И оба не издали не звука, вот к такому я не привыкла. Тихарятся где-то, бедолаги. Парень в ванной, вообще-то, между унитазом и трубопроводом. Даму и искать не стали, хотя она может быть только в двух местах. Но пусть очухаются слегка, не хочется теребить вусмерть перепуганных.
Еду я, все-таки, заказала в ресторане. Кажется, будем неделю есть, таким количеством целую китайскую деревню накормить можно! Рис на столе - это где-то всего четверть от того, что в ресторане упаковали. Как ни странно, в прошлом году, делая блюда самостоятельно, я была счастливее с праздничным столом.