Пятый день рождения принцесса Элизабет встретила в убежище при Вестминстерском аббатстве. Её отец так и не смог взять управление страной в свои руки в той мере, в какой от него ожидалось, предал все свои обещания исправиться, и доинтриговался до точки, когда ему пришлось из страны бежать. Королева Элизабет Вудвилл, снова беременная, была напугана ситуаций настолько, что сочла за лучшее укрыться в аббатстве, и кто её осудит? Её родню в стране ненавидели, родня мужа никогда не была ей близка. Правда, то самое прославленное во многих сериалах убежище никогда не было подвалом, где несчастная женщина с малютками ютились среди гробов. Это была небольшая крепость, собственно. Или укрепленный особняк, как хотите – большое двухэтажное здание, спроектированное так, чтобы выстоять и вооруженные атаки, имеющее очень толстые стены и всего одну входную дверь из крепкого дуба. Внутри здания было несколько жилых комнат, кухня и подвал.
читать дальшеТут стоит немного рассказать о принципах церковного убежища вообще. Институт это был старейший, и в Англии существовал ещё в англо-саксонские времена. Именно это убежище, при Вестминстерском аббатстве, заложил ещё Эдвард Исповедник, и просуществовало оно благополучно через всё Средневековье до более варварских времен Джеймса I, пережив благополучно даже роспуск монастырей при Генри VIII. Право церковного убежища не распространялось на евреев и прочих «неверных», и на лиц, повинных в преступлениях против церкви (кража церковного имущества, осквернение святынь, богохульство и профанация). В принципе, не распространялось оно и на лиц, повинных в государственной измене, но возможность убежища была дана и им, просто не повсеместная.
Общее право на убежище предоставляло его лицам, совершившим серьезное преступление, караемое смертной казнью – убийство, обычно. Вступая под защиту церкви, виновный должен был вслух признать свою вину, рассказать о совершенном преступлении, и объявить, что пришел для спасения своей жизни. В подобных случаях закон давал права убежища любой приходской церкви и даже распространял их на церковные дворы. Ищущий убежища обязывался в течение 40 дней предстать перед коронером, будучи одетым в рубище, сделать полное признание вины, и поклясться покинуть страну навсегда, или пока король не выпустит лицензию на возвращение.
После признания вины подобный преступник имел 40 дней на подготовку, после чего коронер доставлял его в выбранный порт, где преступник, неся в руках крест, должен был немедленно взойти на борт. Если преступник нарушал свою клятву в любой её части, то, будучи пойманным, он оказывался уже предварительно приговоренным к повешению, если только его не защищала от казни принадлежность к церковному сословию (что на практике чаще всего означало умение прочесть на латыни хотя бы одну молитву).
Как было отмечено выше, общее право на убежище не распространялось на государственных изменников, но были, все-таки, несколько аббатств, которым королевской хартией даровалась привилегия защиты и тех, кто обвинялся в измене. Если обвиненному или подозреваемому в измене удавалось добраться до такого убежища, он мог оставаться там хоть на всю жизнь, и никто не имел права беспокоить его. Альтернативой было, опять же, покинуть королевство без права возвращения. Тем не менее, если обвиненный в измене оказывался бежавшим уже из офиса шерифа, куда он доставлялся для осуществления казни, права убежища у него уже не было.
Живущим в убежище позволялось брать в руки нож только во время еды, и они были обязаны носить на одежде знак убежища. Им также запрещалось покидать территорию убежища между закатом и рассветом без специального разрешения.
В случае Элизабет Вудвилл, её детей и матери, таким образом, имеет смысл говорить, что они были гостями аббатства и под его защитой, а не просто искателями убежища. Жили они, разумеется, в жилых комнатах отдельного укрепленного здания санктуария, в полной уверенности, что в случае необходимости их будут защищать отнюдь не только молитвами и увещеваниями. Насколько известно, беглецов принял сам аббат Вестминстера, Томас Майлинг, который предложил королевской семье разместиться в лучших комнатах его дома, находящегося на территории аббатства, но Элизабет Вудвилл предпочла крепкие стены убежища. Какие-то слуги при ней были, плюс, как минимум, акушерка Марджери Кобб и, возможно, врач Доменико де Сериго. И, разумеется, главная опора королевы – её мать.
Надо сказать, что есть также мнение, что королева всё-таки останавливалась в доме аббата, так что я дам вам ссылку на статью, которая, в свою очередь, содержит ссылки на документы, поддерживающие теорию: murreyandblue.wordpress.com/2015/05/06/cheyneyg.... На мой взгляд, большого значения, где именно королева переживала ожидание развития событий, не имеет. Достаточно просто с уверенностью утверждать, что не в жалких условиях на каменном полу, слегка прикрытом соломой, как писали потом викторианцы.
Была ли реальная необходимость для королевы искать безопасного укрытия? Скорее всего. До прибытия Маргарет Анжуйской вряд ли что-то угрожало её жизни, но вот если бы всё случилось так, как было задумано, и свирепая королева вернулась бы в Англию? Впрочем, ордер на арест Энтони Вудвилла был выпущен уже 19 октября – охота на Вудвиллов продолжалась. К счастью, Энтони был вместе с королем в Бургундии на тот момент, и королева могла быть спокойна хотя бы за него.
Впрочем, граф Уорвик планировал захват Бургундии, разумеется, но явно не немедленно. Надо сказать, что лондонские торговцы не горели желанием воевать с Фландрией, скупающей английскую шерсть, но поскольку воевать они и с Уорвиком не хотели, в апартаменты Вестминстера, которые недавно занимали Эдвард IV с семейством, въехал новый (вернее, старый) их обитатель – Генри VI.
Немедленно после реставрации Генри VI, граф Уорвик выпустил отдельный эдикт, что любая попытка нарушить покой убежища Элизабет Вудвилл будет караться немедленной смертью, и правительство обязалось платить леди Скроп за то, что она составит компанию королеве, но ужас, пережитый в 1469 году, когда отец королевы и её брат были казнены с подачи Уорвика и Кларенса, несколько подрывал в её глазах доверие к любому жесту графа.
Во-первых, совещания. Всё в Тимсе, учиться приходится методом втыка. Причем, ай-ти поддержка в семье - это я. Ну, с боем одолели, муж же в домоуправление почти сразу выбрали, а они регулярно заседают. Сидит теперь счастливый, заседает.
Во-вторых, меня вгоняют в шок периодически человеческие реакции. К примеру, обсуждают тот несчастный танец мальчиков в Екатеринбурге. Только что расстрелять не требуют, а остальное да. Женщина одна кричит готическим шрифтом, можно сказать, что её сын-кадет учится полезным навыкам метания ножа и бросания гранаты, тогда как эти недомальчики занимаются запрещенной пропагандой! Боже мой, даже с учетом, что в том журнале почти все мы в возрасте "стоканеживут", не в маразмах же пользователи, если своих выходок в 16 лет не помнят?
Боже, хорошо быть котиком... Пообкусал соцветья роз, и сидит себе в засаде.
В центре - это судья Бао в данном сериале. Сериал миленький, почти трогательный в своей безобидности. Нет, здесь есть условный злодей в маске, и за героями гоняются таинственные убивцы, но в целом это такая сказка для взрослых, где все герои влюблены друг в друга, и каждому, в результате, достанется пара (да, я заглянула в конец). Бои сняты ужасно, если что, и вообще всё бедненько, но чистенько))
Элизабет Йоркская родилась 11 февраля 1466 года. Первый ребенок молодого короля из дома Йорков, женившегося, вопреки обычаю страны и ожиданиям ближайших придворных, на вдовствующей женщине из семьи аристократической только наполовину. Скорее всего именно поэтому Эдвард IV отметил рождение дочери великолепнейшей церемонией крещения и баснословно дорогим подарком жене, стоимостью в £125 (около 60 000 фунтов в переводе на современную стоимость). Ведь любой король хочет и ожидает получить, в первую очередь, наследника, а уж если и женитьба была встречена бурными изъявлениями недоумения подданных и семьи, то желание всем показать и доказать свою правоту было сильнее обычного, так что пришлось позолотить разочарование внешним великолепием. Как нарочно, королева, имевшая от первого брака двух сыновей, рожала второму супругу исключительно девочек: за Элизабет последовали Мэри в 1467 году и Сесилия в 1469.
читать дальшеВоцерковление Элизабет Вудвилл после рождения первой дочери было грандиозным мероприятием. Её сопровождали в церковь около 60 лордов и леди королевства! Вечером по поводу события пировали 400 гостей, тогда как сама королева праздновала более церемонно – сидя в золотом кресле, в своих роскошных апартаментах, в присутствии самых близких и избранных. Что же касается младенца, то принцесса была вверена целой армии нянек и мамок, и вскоре перевезена в Гринвич, под начало и присмотр леди Маргарет Бернерс. Вряд ли она часто видела (если вообще видела) свою мать, до самого лета 1469 года, когда пришедшая в себя после рождения третьей дочери (и пятого ребенка!) королева отправились в точку рандеву со своим мужем, который находился в делах и хлопотах летнего прогресса по северу страны. Встретиться супруги должны были в замке Фозерингей.
Что такое было в 1469 году путешествовать за 86 миль с тремя малыми детьми, да ещё будучи королевой? Во-первых, продвижение со скоростью не более 10 миль в день, либо в носилках, закрепленных между лошадьми, либо в крытой телеге. Никаких удобств. Скверные возможности для соблюдения хоть какой-то гигиены. Определенный уровень опасности. Будь Элизабет женой рыцаря, она могла бы хотя бы часть пути проделать верхом, особо не чинясь относительно одежды и особых седел. Но от кортежа королевы ожидался определенный уровень внешнего блеска, потому как территории, по которым он двигался, отнюдь не были необитаемыми.
В Фозерингей супруги встретились на неделю, а затем Эдвард снова умчался по своим делам (у него как раз шли серьезнейшие осложнения с Уорвиком и не только), а Элизабет с детьми продолжили дело поддержания блестящих кулис королевской власти. Проехав через все большие года по пути от Фозерингей до Норича, королева с принцессами прибыли во второй по величине город королевства 18 июля. Мэр Норича, Джон Обри, расстарался встретить гостей по высшему разряду, согласно достоинству как их, так и города, который должен был показать себя с лучшей стороны. Так что живые статуи невнятной символики и яркие ткани на помостах создавали праздничный антураж, а хор гильдии св. Луки пел беспощадно долго. К счастью для умученных дорогой женщин, через несколько часов церемонии хлынул ливень, и они, наконец, попали в цивилизованные условия приготовленных для высоких гостей помещений, где смогли отмыться с дороги и переодеться.
Именно в Нориче Элизабет Вудвилл нашли вести о беде в семье: война Роз возобновилась, её отец и старший брат были казнены по приказу графа Уорвика, которого поддерживал деверь королевы – герцог Джордж Кларенс. Что касается её мужа-короля, тот был жив и здоров, но в странном статусе то ли гостя поневоле, то ли пленника в замке Кингмейкера.
О причинах такой пертурбации я уже писала не раз, так что напомню только очень кратко. Ситуация с арестом короля, не выполнившего обещаний залечить раны войны в экономике и социуме, стала суммой многих слагаемых.
Не последнее место занимало раздражение высшей аристократии страны против клана «выскочек»-Вудвиллов. Пожалуй, мы никогда не сможем понять глубину этого сословного раздражения против людей, мать которых была европейской принцессой и английской герцогиней, а отец хоть и не аристократом, но дворянином из старинного рода.
Второй проблемой была убежденность Эдварда относительно необходимости альянса с Бургундией, а не с Францией, тогда как здравый смысл и политические реалии, как считал Уорвик, были за союз с Францией. Надо сказать, что Бургундия, со своей стороны, отнюдь не рвалась слиться в родственных объятиях с новой династией на троне Англии, что добавляло отдельного напряжения в раздрай политических мировоззрений. А уж сумма приданого сестры короля, 200 000 золотых марок, и вовсе была дикой, причем королю было трудно набрать даже 50000 на первую выплату.
Ходили также сплетни о том, что король Эдвард не является сыном герцога Йорка, а бастардом от связи герцогини и какого-то складного лучника, и, к сожалению, почти наверняка источником этих слухов стала необдуманная угроза самой герцогини объявить Эдварда бастардом, если тот не выкинет из головы дурь с идеей женитьбы на простой английской вдове, а не принцессе.
Со своей стороны, Эдвард наотрез отказался санкционировать идею брака своего брата Джорджа и дочери Уорвика, Изабель. Уорвик, в результате, был зол на короля, потому что для его дочерей не осталось в Англии подходящих по статусу женихов. Кларенс был зол на брата, потому что он был влюблен в Изабель, и действительно хотел жениться на этой подходящей ему по всем параметрам барышне.
С расстояния в несколько столетий, мы можем рассуждать о событиях того времени с академической холодной отстраненностью, и признавать, что Эдвард был не лучшим королем в первую часть своего царствования, и что если бы он не вылетел из королевства в результате энергичного пинка Уорвика, то не процарствовал бы благополучно и сравнительно плодотворно следующие 10 лет. Мы можем рассуждать, что Вудвиллы своей жадностью и напористостью сами навлекли на себя всенародную ненависть, которая привела, в конечном итоге, к крушению династии. Но в рамках своего времени, Вудвиллы действовали именно так, как действовал бы на их месте любой допущенный к власти клан. Благородные Деспенсеры при Эдварде II тоже не скромничали, и тоже были люто ненавидимы, и тоже поплатились, в результате. Так что если попытаться хотя бы представить, что чувствовала королева, узнавшая о смерти родных и бывшая вне себя от страха и беспокойства за жизнь мужа и свое будущее в то лето, то придется признать обоснованность её будущих действий в отношении как дочерей Уорвика, так и Джорджа Кларенса.
Королева с принцессами вернулась в Лондон 16 августа, и этот въезд отнюдь не был торжественным. Напротив, никто даже не знал, где они, собственно, находятся – в одном из лондонских домов, или в Вестминстерском дворце. Известно было только одно: Жакетта Люксембургская, герцогиня Бедфорд, находилась вместе с дочерью. Потому что летом 1469 года герцогиня, потерявшая мужа и сына, была обвинена в колдовстве.
Вообще, подвергнуться прямому насилию, как это случилось с герцогиней Йоркской после взятия Ладлоу войском Маргарет Анжуйской, для леди-аристократки было практически немыслимо. Жакетту в Лондоне не любили, но никому не пришло бы в голову предъявить ей уголовные или политические обвинения и бросить в тюрьму. Практически единственным способом избавиться от неугодной дамы (или навредить через нее неугодному супругу) было обвинение в непристойном поведении или в колдовстве.
О том, насколько люди того времени действительно верили в магию, можно только предполагать. Моё личное мнение – не больше и не меньше, чем в наши дни. Но вот использование обвинений в колдовстве в политических целях в наше время прошло бы разве что в Африке, да и то вызвало бы и там насмешливые реплики. А вот в Европе пятнадцатого века оно вполне прошло на ура с подачи первого мужа Жакетты, в случае с Жанной д'Арк. На английской территории, совсем не так давно в колдовстве обвинили мачеху Генри V и супругу Хэмфри Глостера, которые были повинны разве что в глупом бабском интересе к сверхъестественному, явно не видя при этом большой разницы между магией и чудесами. Конечно, сам Генри V явно не верил в то, что Жанна Наваррская пытается убить его при помощи магии, но в определенный момент он попытался воздействовать таким образом на детей Жанны от первого брака в процессе борьбы за власть во Франции. И все знали, что Элеанор Кобхэм просто не обременена большим умом, и атаки на нее были, на самом деле, направлены на её мужа.
С Жакеттой Люксембургской, герцогиней Бедфорд, дело обстояло таким образом, что обвиняя её, граф Уорвик пытался обелить Эдварда IV и одновременно покончить с властью клана Вудвиллов. Интересно, что явно с молчаливого согласия короля, который, похоже, ни на секунду не сомневался в талантах тёщи отстоять честь свою и семейства, но прикинул, что сам факт публичного процесса отвлечет подданных от сосредоточенной ненависти к Вудвиллам. Более того, несправедливо обвиненных всё-таки жалели, а тут ещё под обвинение попала женщина, только что самым варварским образом потерявшая мужа и сына.
Обвинение было весьма неуклюжим – то ли невольно (мало кому хотелось выставлять себя публично дураком), то ли специально. Некий Томас Вэйк заявил, что им было найдено свинцовое изображение человеческой фигуры, сломанной посередине и связанной ниткой. Вэйк не детализировал, откуда он данное изображение получил, но как-то дал понять, что его сделала Жакетта Люксембургская, и заявил, что у него есть аналогичные изображения короля и королевы, найденные там же. Очень интересный момент попытки обвинить непопулярную герцогиню в манипуляциях и королевой тоже, в чем явно видна чья-то рука, то ли Уорвика, то ли самого Эдварда. Скорее Эдварда, которому с королевой было ещё жить и править.
Жакетта обратилась к мэру Лондона и олдерменам, с формальной просьбой расследовать заявление Вэйка. Она также написала мэру Лондона письмо с напоминанием о том, что в 1461 именно она уберегла город от разграбления, убедив Маргарет Анжуйскую увести шотландцев из-под стен Лондона. На допросе Вэйк показал, что изображение было им найдено в приорате Свидсли, в Нортхемптоншире, и даже назвала свидетеля, некоего Джона Данжера, который, впрочем, неожиданно для всех предпочел сделать невинные глаза и заявить, что впервые о таком слышит. Надо сказать, что в 1469 у Лондона случился быть именно тот мэр, который был и в 1461 году (Ричард Ли), и он действительно был благодарен герцогине. Собственно, всё дело можно бы было закрыть в октябре 1469 года, когда король неожиданно для многих вернулся в Лондоне, причем пребывая в лучших отношениях с Уорвиком и братцем Джорджем. Но Жакетта не собиралась спускать обвинение против себя на тормозах.
Она явилась 19 января 1470 года на заседание королевского совета, где публично обвинила Томаса Вэйка во враждебных действиях против её персоны, направленных не только против её имени и репутации, но и против её жизни. Поскольку свидетель Вэйка не поддержал обвинение, королевский совет 10 февраля согласился с тем, что заявление Вэйка была оговором. Жакетта же, будучи женщиной не только умной, но чрезвычайно грамотной в репутационных хитросплетениях, настояла на том, чтобы решение совета было записано в официальный документ, и чтобы там же было зафиксировано, что она всегда верила в Бога согласно учению святой Церкви, как и подобает христианской женщине.
Что касается героини рассказа, то в январе 1470 года почти четырёхлетняя Элизабет Йоркская, старшая дочь короля Эдварда IV, была обручена в первый раз – с трёхлетним Джорджем Невиллом, сыном графа Нортумберленда. Это было детским обручением, тем самым, которое требовало подтверждения или отказа со стороны вовлеченных – в 12 лет от девочек, и в 14 от мальчиков. Вряд ли в данном случае обручение было чем-то иным, как попыткой вбить клин между Невиллами, потому что никаких записей о торжестве или церемонии нет. Для сравнения, когда обручали в будущем брата принцессы с Анной де Мовбрей, это было настоящим свадебным торжеством.
Впрочем, недолгим был и мир между королем и Невиллами. Уже в июле 1470 года младшая дочь графа Уорвика стала женой ланкастерианского принца, а осенью королю Эдварду пришлось бежать во Фландрию.
Оказывается, в "Легенде о юном судье Бао", "Легенде Кайфына" и "Куске льда в нефритовом горшке" идет речь о вполне конкретном историческом персонаже, судье Бао Чжэне!
После смерти Бао Чжэн был обожествлён как Бао-гун («князь Бао» или «владыка Бао») и приравнен к Гуань Юю. При проведении особо сложных расследований его духу приносились жертвы, также ему молятся с целью вынесения благоприятного приговора. Изображается с чёрным лицом (этот цвет считается символом неподкупности) и в некоторых легендах даже упоминается его чудесное рождение, связанное с черноликим духом Куй-сином.
Впоследствии появились предания о его сошествиях в подземное царство (Диюй) для расследования преступлений, совершённых на земле, и он стал почитаем и как один из судей загробного мира, наказывающий там духов. Несколько городов Китая объявили Бао Чжэна своим городским богом-покровителем.
Главный мемориальный храм Бао Чжэна находится на его родине, в центре города Хэфэй.
Так что нет, не "мальчик со шрамом", а действительно символика.
Сразу скажу, что переведено всего 7 серий, и ансаба нет. Или я его не нашла. Но просто лопну, если не выскажусь.
читать дальшеНе знаю, как это называется, но в центре типичного дворцового гадюшника у нас умный-гениальный следователь, который, почему-то таращит глаза и ходит, словно его из полена вырезали. Причем не всегда, а когда не надо. Да, и он родился тёмнолицым. И в детстве был туповат, пока не попал в колодец, не ушиб голову, и луна со значением его рассеченный лоб не осветила. Вот после этого и стал гением.
Я также не знаю, как они ухитрились сделать сериал интересным, имея на руках набор клише. Императора там придавить хочется с первых кадров. Самодур и неблагодарный, ревнивый идиот. Гарем - классический рассадник интриг. У особо приближенных на мордах написано, что сволочи. Особенно "спаситель империи" хорош. Но тем не менее, сериал жутко интересный. И иногда даже заметно, что актеры входят во вкус сценки какой-нибудь, и у них аж пластика меняется. Очень надеюсь, что лет за пару переведут, там серий страшное количество.
читать дальшеНедавно случайно увидела кусочек какой-то программы про Монако, где представляли какой-то супер-пупер отель, ночь в котором стоит каких-то совершенно непристойных денег, ну и всё остальное - тоже. Я не очень могла слушать, дело было у пациентки, и надо было с ней общаться. Но одна мысль возникла: зачем? Зачем всё это в мире, где большая часть населения уродуется, чтобы заработать хотя бы так, чтобы не считать гроши до получки, а немалая часть населения и вовсе откровенно голодает?
Или вот сегодня увидела рейтинг Форбса в ленте. Люди, там у каких-то перцев состояние вообще в биллион баксов. Причем, сам чувак ничего не делает, только идеями фонтанирует, куда-то что-то вкладывает и ты ды. Или только пакеты акций, понимаете ли... То есть, я ещё понимаю, что бизнес должен быть прибыльным. Мне не понятно, почему эта прибыль должна ещё и расти бесконечно, иначе проект убьют. На кой хрен человеку в принципе такие бесконечно растущие деньги, если у савана нет карманов?
Нет, я всё знаю про их налоги и программы благотворительности, речь не о том. Меня мучает вопрос - зачем в принципе кому-то нужно невообразимое количество денег? Ну можно ещё реально представить, куда всадить миллионов сто. Но зачем кому-то нужен миллиард???
Вскоре после коронации, Ричард III и Анна Невилл 19 июля 1483 года отправились в летний королевский прогресс по стране – показать себя, посмотреть на то, как обстоят дела в разных частях страны, и, главное, привлечь симпатии людей, показав себя милостивыми и справедливыми правителями. Как обычно, прогресс начался с выезда короля и королевы и их сопровождений из Лондона в Виндзор. Там они посетили ещё не до конца построенную церковь Сен-Джордж, помолились в часовне, где был захоронен Эдвард IV, и затем расстались на пару недель, чтобы встретиться в Уорвик Кастл. Ричард отправился туда через Оксфорд, Вудсток, Тьюксбери, Глостер и Вустер, а Анна – напрямую из Виндзора. Вместе с ней путешествовал её племянник, сын Изабель и Джорджа Кларенса, носящий титул графа Уорвика.
читать дальшеХикс со вкусом проехался по факту, что первый муж Анны Невилл был захоронен в Тьюксбери, но она не сопровождала в аббатство второго мужа, чтобы помолиться за душу первого. Ричард, тем не менее, ездил в Тьюксбери не только из-за того, что там были захоронены его брат с женой (тогда – под роскошным монументом, который ныне утерян), но и из-за того, что казнь Джорджа с конфискацией имущества и по обвинению в государственном преступлении означала остановку всех платежей герцога, в том числе и платежа за вышеупомянутый монумент – около 300 марок, что было отнюдь не малой суммой. Ричард выплатил Тьюксбери эти деньги. Можно также не сомневаться, что он заказал положенное количество месс во спасение душ всех родственников своих и жены – это было нормальным, рутинным действием в то время. Ведь Эдвард Вестминстерский (он же Эдвард Ланкастер) был одним из его многочисленных дальних кузенов.
Королевская чета остановилась в Уорвик Кастл, и где-то именно в тот период антиквар Роус презентовал новой королеве свои хроники, известные как Rous Roll и Warwick Roll (www.bl.uk/manuscripts/FullDisplay.aspx?ref=Add_...). В принципе, к хроникам Роуса рикардианцы относятся кисловато, и не только потому, что для Генри Ричмонда он свою писанину относительно Ричарда III до абсурда модифицировал. Роус модифицировал хроники и для Анны – изначально они предназначались для её сестры. В повествовательной части жизнеописание Изабель и идет впереди жизнеописания Анны, потому что первая была старшей сестрой. Но в родословной Анна помещена выше из-за её королевского статуса. Проблема хроник в том, что они полны легенд, представленных как реальные события, и обтекаемы в описаниях реальных событий 1397, 1371 и 1478 годов – участие 12-го графа в заговоре Арундела против Ричарда II, смерть отца Анны, и казнь мужа Изабель. Ну и поскольку хроники содержат воображаемые автором портреты людей, о которых Роус писал, то понятно, что частично документ таковым не является.
Был за Роусом ещё один грешок. Похоже, не понравилось ему то, что наследство Бьючампов/Бьючемов уплыло в руки чужаков. Графиню Анну (жену Кингмейкера) он в своих хрониках описал, и детей её тоже. Описал он также места и даты рождения детей Изабель. Но самого Кингмейкера он называет просто консортом графини, и явно считает, что именно графиня Анна, дочь Ричарда Бьючампа, и является его истинной леди и хозяйкой. И да, в латинскоязычной версии хроник, которую Роус писал для себя, он считает именно Анну Невилл повинной в том, что её мать оказалась юридически покойной и полностью зависящей от щедрот Анны и её мужа. Позже, при Генри VII, виновным будет назван уже Ричард III.
Из Уорвик Кастл король и королева проследовали в Понтефракт через Ковентри, Лестер и Ноттингем, и 29 августа прибыли в Йорк. Это был их город, который знал их, и который был центром социальной сети Анны Невилл. В Йорк привезли и их с Ричардом сына, который был должен быть произведен в достоинство принца Уэльского именно там. Закончился прогресс несколько неожиданно в Линкольне, 11 октября 1483 года, где королевскую чету встретили известия о восстании герцога Бэкингема. Анна немедленно отправилась в Лондон, а Ричард – воевать. Политический медовый месяц закончился.
Правление Ричарда III оказалось коротким, правление Анны как королевы – ещё короче. Была ли она хорошей королевой? Хикс считает, что так себе, потому что она не обеспечила супруга нужным количеством принцев и принцесс. Другого применения для королевы, кроме как продолжение рода и роль социального компаньона для мужа, он не видит вообще. Возможно, Анна была патроном для искусств. Возможно, она была заступницей за обиженных перед мужем – мы не знаем. Главное, что мы знаем, состоит в том, что у нее не было своей фракции при дворе, что после такой королевы, как Элизабет Вудвилл, было явлением одобряемым и желанным.
Хикс также считает, что Ричард слишком вольно распоряжался наследством Анны, закрепляя его части за теми линиями потомков Невиллов и Деспенсеров, которые устраивали лично его. С точки зрения циника Хикса, это говорит о том, что для короля Ричарда наследство Невиллов (и значение Анны вместе с ним) перестали быть центром его интересов. У него была корона, и именно корону он хотел передать сыну. После смерти же наследника, неспособность Анны продолжить линию сделала её обузой во всех смыслах.
Вообще, это очень пристрастный взгляд, не учитывающий никаких человеческих чувств и эмоций. Или хотя бы той вероятности, что Ричард раздавал наследство Анны не чужим, а тем, кто многие годы безусловно справедливо на него претендовали. Теперь он мог себе позволить восстановить справедливость. И дать той же графине Анне, его тёще, возможность обзавестись своим собственным домом и штатом. Что касается Анны Невилл, то её отнюдь не оставили этими распоряжениями голодной и босой – к ней, как к королеве, перешли традиционные владения английских королев, и её новые обязанности подразумевали, что доходов с этих владений будет хватать на содержание хозяйства и штата королевы, и на её церемониальные обязанности.
Тем не менее Хикс делает очень интересное напоминание, которое он, тем не менее, не смог развить: наследство Невиллов, отданное королем Эдвардом IV за Анной, было дано Ричарду только в пожизненное пользование, а не в наследственное. Замечание Хикс отпускает в подтверждение своего мнения, что Ричарду стало на это наследство начхать, когда он сам стал королем – не свое-де раздавал. Хотя более логично было бы предположить, что, раздавая земли будущим наследникам предварительно, он просто лишил их необходимости нетерпеливо ожидать его, Ричарда, смерти, и сделал своими союзниками.
В апреле 1484 года худший кошмар коронованных родителей, имеющих единственного сына, всё-таки воплотился в реальности: единственный сын и наследник Анны и Ричарда совершенно неожиданно заболел и умер. Несомненно, его смерть остается нераскрытой загадкой по сей день – мальчик имел хорошее здоровье, никакой несчастный случай нигде не упомянут, и, насколько можно судить по записям тех времен, никаких инфекционных поветрий в районе Миддлхема в то время не было зарегистрировано. Впрочем, для истории имеет значение не причина, а факт: король Ричард III остался без наследника и при жене, которая, по какой-то причине, больше не смогла иметь детей. Хикс, разумеется, потоптался на факте бесплодия Анны очень лихо. Не по персональной злобе, хотя симпатии у него ни Ричард, ни Анна явно не вызывают, а просто обосновывая мнение более поздних поколений, что Анна была отвергнута и отравлена мужем, чтобы освободить дорогу молодой и фертильной принцессе.
Тем не менее, уникальной для английской истории ситуация вовсе не была, хотя и имела свои потенциальные опасности. У Ричарда были племянники, причем сына Джорджа он всегда держал достаточно близко к себе, чтобы могло создаться мнение о юном графе Уорвике как о будущем наследнике престола. Но потом Ричард внезапно для многих приблизил к себе другого племянника – графа Линкольна. Хикс, разумеется, и здесь усматривает у Ричарда нехорошие мысли. Граф Уорвик был сыном Джорджа Кларенса, который был бы наследником трона, если бы его не казнили за измену. Да, в принципе дети такого отца вряд ли могли автоматически рассматриваться претендентами на трон, но доказать неправедность обвинения Джорджа было технически легко. В общем, Хикс прямо говорит, у сына Кларенса были лучшие права на престол, чем у самого Ричарда, и поэтому тот не стал его продвигать.
Тем не менее, прецедент, о котором я упомянула выше, носил имя Ричарда II, который определил в наследники графа Марша, ребенка. В результате, трон узурпировал Генри Болингброк, хотя на момент своего возвращения в Англию из изгнания тот не пользовался ни большим авторитетом, ни уважением. Но он был взрослым и независимым мужчиной. Сыновья Эдварда IV тоже не устроили королевский совет и парламент именно из-за своего возраста - технически, провести решение папы о том, что Элизабет Вудвилл верила в то, что является законной женой, что делело её законной женой, тоже было бы возможно. Но воспоминания о катастрофическом правлении Генри VI были слишком свежими, чтобы малолетние правители вызвали широкий энтузиазм.
Ну и остается ещё момент с идентификацией сына Кларенса. В обвинительном акте герцогу ставилось в вину, что после смерти жены и младшего сына он пытался спрятать старшего сына, вывезя его из Англии. Действительно, тогда герцог внезапно сорвался в Ирландию, и только после этого, вернувшись, наказал виновных. На суде говорилось, что Кларенс приказал аббатту Тьюксбери Джону Тэптону и сквайру Роджеру Хейрвеллу привезти в Уорвик Кастл постороннего ребёнка, который был предназначен играть роль его сына и наследника, чтобы отправить своего сына в Ирландию или Фландрию, но те отказались в этом участвовать. Разумеется, они и должны были сказать на суде, что отказались, но это не обязательно было правдой. Так что эта история с подменами очень подрывала кредибильность сына Кларенса в будущем, если бы встал вопрос о его коронации.
А вот история графа Линкольна была открытой и простой. Джону де ла Полю было около 24 лет, кое-что в жизни он уже повидал, многое умел, и имел неплохую репутацию и устоявшиеся социальные связи. Его можно было быстро обучить кое-каким тонкостям и управленческим навыкам, что Ричард и начал делать, отправив его заседать в совет Севера и вникать в дела Ирландии, которая была важна для дома Йорков. В общем, для Ричарда, по всей видимости, трагедия со смертью сына осталась именно трагедией личной (и не забудем, что у него был другой, внебрачный сын, и дочь в придачу). «Избавляться» от Анны у него не было ни одной причины в мире, что бы там ни утверждал Хикс. По-моему, его выбор следующей жены полностью доказывает, что Ричард был вполне готов к возможной бездетности королевы.
В общем, уже в 1484 году королева Анна Невилл умирала. Она всегда была слаба здоровьем, но стресс и напряжение, пришедшие вместе с короной, и, главное, смерть сына подкосили ее окончательно. Легкое покашливание, то исчезавшее, то возвращающееся, перешло в приступы кашля. Лорд Джон Норфолк, сам потерявший первую жену при сходных обстоятельствах, рекомендовал королеве обычные для лечения дыхательных путей средства: медовые сладости, пряное и сдобренное медом вино. Но силы женщины уже таяли, и ничто не могло ее спасти. Будучи особой с сильной волей, она смогла принять участие в празднествах Рождества, потому что это были важные дни для подданных ее величества. Не в последнюю очередь потому, что в этих празднествах приняли, наконец, участие Элизабет Вудвилл и её дочери. Анна Невилл с Элизабет Йоркской были подчеркнуто неразлучны, танцевали без устали и меняли наряды, блистали и наделяли подарками.
А когда пляски и пиры закончились, королева слегла окончательно. У нее полностью пропал аппетит, который и раньше оставлял желать лучшего, голос стал хриплым, и она часто задыхалась. Врачи королевы запретили королю спать в постели своей супруги, как между Ричардом и Анной было всегда заведено, потому что симптомы туберкулеза были бесспорны, и о том, что туберкулез заразен, было известно. В церемониях пасхального периода Анна Невилл принять участие уже не смогла. Она умерла 16 марта 1585 года, и обстоятельства, сопровождающие смерть этой тихой, но мужественной женщины, были более чем драматичны: почти полное солнечное затмение, продолжавшееся почти пять минут.
Анна еще была жива, когда были начаты переговоры о следующем браке короля, о чем знало некоторое количество людей. В этом не было ничего неуважительного к умирающей: скорбь скорбью, а долг долгом. Долгом короля было обеспечить спокойствие в королевстве и привнести стабильность и ясность в будущей политике через брак. Наилучшей кандидатурой в английские королевы была признана инфанта Жуана Португальская. Достойная девица, имеющая ланкастерианских предков, чрезвычайно набожная, на год старше короля, и уже успевшая ответить отказом некоторому числу женихов. В общем-то, посольство Ричарда имело у принцессы достаточный успех, и можно с уверенностью утверждать, что не погибни Ричард при Босуорте, она стала бы его женой. И, как я выше сказала, особой надежды на то, что 34-летняя девица сможет стать матерью выводка принцев и принцесс, в те времена не было. Что, с моей точки зрения, доказывает отсутствие давления относительно наследника в политике Ричарда III. Видимо, всё уже было оговорено и решено.
Если пуститься в совсем уж спекуляции относительно наследника престола, то невозмутимость короля можно объяснить и тем, что ему было известно местонахождение племянника Ричарда, сына Эдварда IV, и он мог намереваться тем или иным способом усадить в будущем на престол именно его, а граф Линкольн играл роль тьютора и защитника при мальчике. Кто знает?
Второй кандидатурой в жены была испанская инфанта, Изабель Кастильская и Арагонская. Да, самая старшая дочь Изабеллы и Фердинанда, старшая сестра Катарины Арагонской… Странные зигзаги иногда делает история. Впрочем, посольство Ричарда во главе с крещеным евреем, португальцем сэром Эдвардом Брамптоном, помахало испанским вариантом перед носом португальцев с одной целью: взять быстрый старт в вопросе о замужестве инфанты Жуаны. Успешно.
Что касается Анны Невилл, то после похорон о ней просто забыли на долгие столетия. Помнить было некому – сын умер, муж погиб, династия сменилась, а для обширного семейства Невиллов наступили не лучшие времена.
читать дальшеСейчас скотику всё меньше места остается на столе с цветами. И потом я туда, где на фото его попа разместилась, посадила чрезвычайно колючего соломенного зайца. Судя по тому, что уже 2 дня цветы не ломают и не выкапывают, близкое знакомство состоялось, и встреча прошла не в пользу кота. Или просто на балконе для него слишком холодно. Так что спит он у меня.
Гладить теперь себя дает, хоть и не всегда, и словно в тайне от кого-то - тоже поддается искушению, видимо. На кухне обязательно (его территория, самопровозглашенная), ну мужу иногда в зале (территория мужа). От меня оглаживаний требуют строго по вечерам, только на кухне, и когда супруг уже удалимшись спать. Шерстка мягкая))
Анна Невилл стала третьей королевой в истории Англии, которая уже была замужем за будущим королем на момент их совместной коронации. Первой парой были Эдвард I и его обожаемая Элеанора Кастильская, а второй были бы Генри IV и Мэри де Бохун, но Мэри успела умереть к моменту коронации супруга, так что Генри Болингброк, сын неизбежного по причине чрезвычайной плодовитости Джона Гонта и Бланки Ланкастерской, короновался будучи вдовцом.
читать дальшеОбычно же короли женились уже как короли, и норовили через брак с иноземными принцессами получить политические бонусы. Были, конечно, ещё своеобразные прецеденты короля Джона и короля Эдварда IV. Первый развелся с первой женой перед коронацией, а второй женился непонятно на ком после коронации. Впрочем, Изабель Глостерская всегда была Джону скорее другом чем женой, а Элизабет Вудвилл была дочерью принцессы, но суть в том, что они не соответствовали критериям, по которым подбирались будущие королевы: обе не были королевского происхождения (у Изабель, впрочем, в постели прабабки побывал любвеобильный Генри I), а Элизабет Вудвилл, мать двоих сыновей, явно не была девственницей.
Что касается Анны Невилл, то тут всё было интересно. Конечно, королевская кровь там была на уровне пра-предков. И по женской, и по мужской линии. Но вот девственность её всегда была под вопросом. Выходя замуж за Ричарда Глостера, Анна Невилл юридически была вдовой. К счастью, в её время прецеденты женитьбы короля на вдове в Англии уже были – помимо ближайшего примера с Эдвардом IV, были Черный Принц и Генри IV. Тем не менее, на всех миниатюрах Анну изобразили с распущенными по-девичьи косами. На солнечной стороне этого брака (если его рассматривать критически) было то, что Анна уже выполнила династический долг, родив Ричарду наследника. На теневой – то, что наследник был только один, что всегда рассматривалось как династический риск.
Как бы там ни было, к коронации Ричарда III и Анны Невилл Англия готовилась с изрядным энтузиазмом. Во-первых, это была первая двойная коронация с 1308 года, а во-вторых, она компенсировала не отгулянную коронацию Эдварда V. К счастью, зазор между этими двумя событиями был всего в две недели – можно было подождать в предвкушении.
Всегда практичный, Ричард Глостер (то есть, уже Ричард III) решил оставить украшения улиц и дворца такими, какими их сделали для коронации его племянника, но вот одежда всем была заказана другая. Не из склонности к мотовству, а потому, что предыдущий сет был сделан для коронации малолетнего короля. Да-да, книга Liber Regalis (www.westminster-abbey.org/learning/christianity...) включала правила на каждый случай!
Король и королева обменялись коронационными подарками 3 июля: Ричард подарил Анне 4 ярда пурпурной парчи и ещё 20 ярдов такой же парчи, расшитой знаками Ордена Подвязки, а также 7 ярдов пурпурного бархата (1 ярд = 0,9 метра). Анна подарила Ричарду 20 ярдов пурпурного бархата, расшитого знаками Ордена Подвязки и розами. Королевская пара переехала в Тауэр 4 июля – именно из Тауэра всегда начинались праздничные шествия. На следующий день, в субботу, Ричард посвятил 49 человек в рыцари Ордена Бани, а те во второй половине дня устроили королевской чете праздничный рыбный обед в Вестминстере. Сначала туда проследовала процессия короля, а затем – королевы.
Процессию Анны возглавляли два её церемониймейстера - Уильям Джозеф, символически представляющий Аквитанию, и Джон Вавесау/Вавасур, представляющий Нормандию (Аквитания и Нормандия считались герцогствами королевы). Кстати о разнице между придворными и членами бюрократического аппарата королевства, время от времени исполняющими церемониальные придворные обязанности: сэр Джон Вавесау был, например, юристом, и с 1478 года – в первых рядах иерархии, сначала как барристер высшей категории, а с 1483 года – как королевский барристер, причем, впоследствии, смена династии никак не отразилась на его карьере. Его церемониальные обязанности не были регулярными и не оплачивались, поэтому он не мог считаться придворным, хотя и работал на короля.
За церемониймейстерами шел гофмейстер королевы и сама королева в традиционном наряде – свободно ниспадающие на плечи волосы и золотой коронет, украшенный жемчугом и драгоценными камнями. Одежда королевы была из золотой парчи, а плащ с длинным шлейфом был оторочен горностаем и украшен позументом, золотым шнуром и кисточками. Естественно, королева не шла в том смысле, что шагала пешком – она ехала, сидя на чрезвычайно неудобно выглядящих носилках из белого дамаска, украшенных белым же дамаском, шитым золотом и золотыми колокольчиками. Белым же дамаском были украшены два иноходца, которые и несли носилки. Иноходцев вел лорд Грей из Повиса. За носилками шли пять оруженосцев королевы, а за ними вел её верховую лошадь Уильям Даниэлл. В четырех каретах следом за ним ехали 12 леди из высшей аристократии и 7 придворных дам королевы. Кортеж ненадолго остановился у кафедрала св. Павла, чтобы королева могла получить подарок от Лондона – 500 марок.
По прибытии в Вестминстерских дворец, королева освежилась лёгкой закуской и отдыхала до вечера, когда и состоялся ужин. Хочется верить, что освежиться и отдохнуть смогли и её сопровождающие.
А 6 июля случился самый знаменательный день в жизни Анны Невилл. День, о котором она могла мечтать, когда выходила замуж за принца Эдварда Вестминстерского. Много чего случилось за эти годы в жизни 27-летней Анны. Была ли она счастлива в день своей коронации? Торжествовала ли она, полагая. что Господь всё-таки хотел видеть её королевой? Скорее всего, хотя ритуал подготовки к коронации и сама церемония требовали от будущей королевы недюжинной выносливости, ведь процессия началась уже в 7 утра.
К этому моменту Анна уже была одета и украшена – на льняную рубашку надели юбку с 70 (!) орнаментами под королевским сюрко и мантией. На ней был шлейф из багряного бархата, украшенный шелком и золотом. В аббатство Анна шла босиком, как и её супруг впереди – таков был обычай, хотя босиком они шли не по пыли, конечно, а по аналогу современной «красной дорожки». Шлейф несла за королевой не кто иная как Маргарет Бьюфорт, графиня Ричмонд. За ней шла сестра короля, герцогиня Саффолк, за ней – герцогиня Норфолк, и за ними ещё 20 леди, за которыми следовали рыцари, пажи и прочие менее важные персоны. Волосы Анны были снова распущены по плечам и украшены золотым коронетом, усыпанным драгоценными камнями.
Кортеж остановился перед возвышением, где уже стояли два трона – трон св. Эдварда Исповедника для короля, и трон пониже для королевы. Анна сидела, пока её муж не был помазан на царство, и усажен на трон. Потом пришла её очередь. Сопровождаемая двумя епископами, Анна опустилась на колени на бархатные подушечки и склонила голову. Её коронет был заменен на корону, и она тоже была помазана на царство. Когда Анну усадили на трон, в правую руку ей дали скипетр, а в левую – державу с голубем мира. Теперь Ричард III и его королева, Анна Невилл, стали истинными королем и королевой: решения мирских учреждений или унаследование трона никого королем и королевой в полном смысле не делали. Только помазанные на царство (и получившие, таким образом, церемониальный божественный «мандат» на правление), короли становились королями, получая все права и принимая все обязанности этой должности.
Завтракала королевская чета в святилище Эдварда Исповедника. На Анне был уже новый наряд, на который ушло 56 ярдов драгоценных тканей – юбка, сюрко без рукавов, мантия и шлейф, отороченный горностаем. На праздничный банкет, который начался в четыре часа пополудни, король и королева сидели на королевской скамье за мраморным столом, и им прислуживала знать королевства.
Одна особенность этой коронации была отмечена историком XIX века Каролиной Халстед - отсутствие на празднике сына Анны и Ричарда. Халстед считает, что Ричард проявил деликатность, не включив в торжества ребенка после того, когда его племянник лишился возможности стать королем, потому что был ребенком. Когда я писала об этом в 2010 году, то предположила, что дело было не столько в деликатности, сколько в стратегии - Ричарду было невыгодно напоминать празднующему люду, сэрам и пэрам о мальчике Эдварде Бастарде, бывшем Эдварде V, потому что они не хотели о нем помнить. После того, как парламент решил посадить на трон Ричарда Глостера, о парнишке никто не вспоминал вообще. Ричард, правда, написал распоряжение "for the payment of 52L. and 20d, resting due to divers persons for their services done to his dearest brother the late king, and to Edward bastard, late called Edward Y".
Высказывалось как-то предположение позднее, что сам "Эдвард Бастард" принимал участие в коронационных торжествах дядюшки, потому что в заказе нарядов на коронацию значится и материал для "принца Эдварда". Тем не менее, мне кажется теперь, что всё-таки правы скептики - речь шла о нарядах для сына Ричарда в честь коронации отца, хоть сам он и не присутствовал в Лондоне. Впрочем, кто знает? Мальчик мог быть и в Лондоне, даже если не участвовал в толчее праздника. Но если серьезно, то надо сопоставить графики передвижения всех, кто мог сопровождать сына Ричарда и Анны - где они были? Хотя уже сам здравый смысл диктует, что рисковать единственным ребенком ради нескольких дней торжества Ричард Глостер не стал бы.
Я не смотрела полуфиналы, муж смотрел. Сказал, что интересный номер у Сербии, и абсолютно потрясающий у Швеции, которая выиграет точно, если не вмешается политика (а она всегда вмешивается). Ну а меня удивило то, что финская "Иезавель" прошла в финал. Группа уже в возрасте ветеранов, голоса жидкие, выглядят так, что хочется дождик им послать, чтобы вымылись.
Недавно прочла обнаруженные при переезде два тома из серии Советский Детектив. Эти книги безумно интересны тем, что они были написаны буквально во время Великой Отечественной войны, и содержат массу злободневной на тот момент информации, и суждения героев этих детективных повестей основаны на фактах того времени. Интересно также то, что с тех пор, как оказалось, ничегошеньки не изменилось. Как там говорится, через два поколения всё забывается? Похоже, что так.
читать дальшеЛев Овалов начал писать свою "Медную пуговицу" в Риге 1941 года, и сюжет завязан на действиях английской разведки в Латвии предвоенного времени и времени самого начала войны. Пожалуй, самое интересное - это очень трепетное отношение высшего эшелона гестапо и немецкой разведки к английским разведчикам и американским бонзам в Риге, которых, конечно, знали - в Риге до войны был такой же шпионский центр, как в Стокгольме во время войны.
"Кукла госпожи Барк" Мугуева написана, видимо, сразу после войны, а сам автор достаточное количество лет побыл разведчиком и военкором, чтобы знать, о чем пишет, и рисует довольно интересную картину того, как действовали американские военные власти и английская же разведка в Иране. И если про американцев автор пишет не "чохом", а показывая некоторый разнобой между управленческими и полевыми структурами, то англичане фигурируют однозначно как враги. Немного натужно в сюжет вплетена романтическая история главгероя и прислуги г-жи Барк, польки Зоси. Но вплетена для того, чтобы поднять вопрос с генералом Андерсом и настороженностью поляков в сторону СССР ("советов" у себя они и тогда не хотели, и освободителям не доверяли более чем). В общем, информативная книга ещё и в плане того, что у СССР были более чем налаженные отношения в Иране, о чем я понятия не имела, как и о Персидском фронте гражданской войны.
Роман Ким в "Кобре под подушкой" тоже в качестве главных негодяев изображает английскую разведку, причем году эдак в 1943. Хотя делает различие между мобилизованными разведчиками и кадровыми, и пишет про участие профессиональных историков в разработке операций по дезинформации противника. Ким, надо сказать, тоже кадровый разведчик, хотя проходила его карьера... интересно, мягко говоря.
Отсутствие герцогини Анны в Лондоне, где 4 мая должна была состояться коронация Эдварда V, заслуженно замечено Хиксом. В самом деле, коронация нового монарха всегда собирала всю знать страны в столицу, причем подготовка нарядов и распоряжения на время отсутствия сэров и пэров с семьями в своих поместьях начинались даже прежде похорон монарха предыдущего. Так почему же Анна не сдвинулась с места? Она прибыла в Лондон только 5 июня, когда её супруг был утвержден королевским советом в роли Лорда-Протектора королевства, а вдовая королева с семейством укрылись в Вестминстерском убежище. Почему? Знала ли Анна, что никакой коронации 5 мая не будет?
читать дальшеДумаю, что знала, как и намекает Хикс. Тем не менее, не вижу в неторопливости герцогини ничего зловещего. Достаточно вспомнить кое-какие детали происходящего, о которых анти-рикардианцы предпочитают не говорить в связи с событиями тех месяцев. А именно то, что кланом Вудвиллов была предпринята попытка изменить прецедент протектората на регентство королевы-матери, причем в условиях, когда в королевском совете сидели люди, прекрасно уживающиеся с Вудвиллами. Тем не менее, Англия была чуть ли не наиболее консервативным королевством Европы, в котором настоящее и будущее подчинялись прецендентам прошлого. И поскольку прецедента протектората королевы-матери в Англии не было, а Вудвиллы занимали не только ключевые посты в королевстве, но и плотной стеной окружали персону будущего короля, то можно было ожидать настоящего государственного переворота, так что наплыва гостей, научившихся за годы войн неплохо разбираться в политике, на коронацию в столицу не было. Атмосфера Лондона в те дни была особенно опасна не только для здоровья, но и для жизни.
Впрочем, что-то всё-таки случилось в Лондоне именно сразу после прибытия Анны, между 5 и 10 июня, потому что 10 июня, когда она уже была в Лондоне, герцог Глостер пишет свою знаменитую записку в Йорк и туманного содержания приватное письмо Джорджу Невиллу, имеющему частную армию. Похоже, что Анна о чем-то узнала по дороге. Возможно – о готовящейся попытке выкрасть принца Ричарда или одну из дочерей короля Эдварда IV. Не этим ли объясняется сговорчивость Элизабет Вудвилл при передаче младшего сына герцогу Глостеру? Или она не имела юридического права возразить Глостеру, который (в отличие от нее) по факту имел на тот момент высшую исполнительную власть в королевстве?
Впрочем, на 13 июня приходится интересный инцидент с лордом Гастингсом, о котором, благодаря опусу Мора, ходит много странных слухов. Факт же известен только один: Ричард Глостер, в качестве главного коннетабля королевства, арестовал заговорщиков, принёсших оружие на заседание королевского совета – что отнюдь не было принято нигде, кроме пьес Шекспира. Один из заговорщиков был казнён по обвинению в государственной измене - Гастингс. В этом случае Ричард Глостер воспользовался уже утвердившим себя прецедентом суммарного суда высшего коннетабля королевства, утвержденного при Эдварде IV. В качестве ответа на вопрос «почему Гастингс?» можно вспомнить второй факт: у Гастингса была самая большая частная армия в Англии, и, в должности капитана Кале, он имел в распоряжении единственную профессиональную армию королевства. Так что последствия каких-то сольных действий Гастингса могли быть очень серьезными, но мы действительно не знаем, какая проблема стала вопросом жизни и смерти между ним и Ричардом Глостером, и имело ли это отношение к планам украсть за границу одного или нескольких детей Эдварда IV.
Аннетт Карсон в своей книге об институте суда высшего коннетабля Richard Duke of Gloucester as Lord Protector and High Constable of England отмечает, что одна странность относительно смерти Гастингса бросается в глаза. Вся тюдоровская и пост-тюдоровская историческая литература единогласна в том, что Гастингс был казнён за государственную измену. При том, что не осталось никаких сведений относительно того, являлось ли нападение на Лорда-Протектора преступлением, попадающим под закон о государственной измене, или оно было преступлением, попадающим под юрисдикцию уголовного закона?
Обратимся к прецедентам. В 1454 году, когда Генри Холланд, герцог Экзетер, взбунтовался против протектората Ричарда Йорка, его доверенное лицо, Роберт Молеврё, был осуждён за призывы не подчиняться Лорду-Протектору и убивать комиссионеров протектората, которые были разосланы по всей стране с целью восстановления закона и правосудия. Молеврё также подбивал лордов убить и самого Ричарда Йорка. За всё это он был осуждён по статье о государственной измене. Тогда же было признано, что планирование убийства государственных деятелей, действующих под защитой Большой Печати короля, однозначно планированию убийства самого короля или членов его семейства, находящихся под защитой закона о государственной измене.
Правда, именно в тот момент с Большой Печатью была некая заминка. Томас де Ротерем, епископ Рочестера и Линкольна и архиеписоп Йоркский, передал эту печать Элизабет Вудвилл, когда та уже укрылась в Вестминстере. Это было более чем серьёзным преступлением, потому что любой указ, заверенный большой печатью короля, имел приказную особенность, и теперь печать находилась не в тех руках, в которые определял её закон. Вроде, потом тот же прелат эту печать забрал назад, и передал королевскому совету, но когда именно это случилось? Довольно важный момент. С другой стороны, Ричард Глостер был не просто Лордом-Протектором и так далее. Он был ещё и наследником престола, имеющим официальный порядковый номер наследования. Так что никто не отрицает, что Гастингс был повинен в государственной измене. Но трогательное единогласие царит и в том, что никакого суда над Гастингсом не было. На самом же деле, у нас просто нет документации на этот счёт, как нет её и в случаях с Солсбери в 1460 году, с Бонвиллем, Кириеллом и Говером в 1461 году, и Типтофтом в 1470 году. Вопрос: какова вероятность того, что Ричард Глостер, чью склонность к буквальному следованию букве закона никто не отрицает (см. случай с Джейн Шор), вдруг решил не использовать в случае с Гастингсом свои права главного коннетабля, и не провёл суд-трибунал?
К слову, дата казни Гастингса не так уж бесспорна, потому что в определении её наблюдается явное жонглирование фактами. Имеется, письмо Саймона Сталворта к сэру Уильяму Стонору от субботы, 21 июня 1483 года: «в прошлую пятницу, вскоре после полудня, лорд камергер был обезглавлен». Обычно это понимается так, что Гастингс был казнён за неделю до отправки письма, 13 июня. То есть, сразу после заседания совета. Клемент Маркем, тем не менее, утверждал, что подобный оборот, «прошлый понедельник» в данном случае, употребляется в том же письме Сталвортом по поводу событий понедельника той же недели, 16 июня. То есть, именно данному автору письма не было свойственно употреблять такие обороты как «позавчера», «вчера», «в понедельник на этой неделе».
Хроники Фабиана содержат ещё более интересный хронологический выверт. Фабиан пишет, что лорда Гастингса казнили в пятницу перед проповедью Ша. Но чтобы выглядело так, что это была пятница 13 июня, Фабиан перемещает дату проповеди на 15 июня, хотя все знают, что Ша говорил перед лондонцами 22 июня 1483 года, это – отлично задокументированная проповедь. Фабиан также передвигает дату принятия Ричардом короны (не коронации!) на 19 июня, хотя все документы административного порядка дают дату 26 июня, и Кроулендские хроники – тоже.
О 19 июня говорит и Мор. Впрочем, Мор даёт и датой смерти Риверса, Вогана и прочих 13 июня, хотя казнены они были 25 июня. Мор также прочувственно пишет, что Ричард приказал казнить Гастингса до своего обеда, хотя Лондонские хроники чётко регистрируют, что 13 июня 1483 года Ричард уже обедал до заседания совета – с Гастингсом, представьте. В общем-то, логика подсказывает, что наиболее вероятной причиной раздора между Гастингсом и Глостером действительно касалась коронации Эдварда V, но впоследствии изображение Глостера монстром потребовало изменить роли. Судя по всему, Ричард Глостер решил продавить коронацию племянника вопреки выступлению Стиллингтона, случившегося на заседании королевского совета 8 или 9 июня. Ричард Стиллингтон, епископ Бата и Уэллса, явился на заседание с заявлением, что является свидетелем тайного брака Эдварда Четвёртого с Элеанор Батлер. Судя по скорости продвижения от Миддлхэма до Стони Стратфорда (и его письму овдовевшей королеве), Ричард Глостер подозревал, что какие-то сложности с коронацией племянника ожидаются, но не желал отступать от плана брата. И приводил к присяге племяннику всех, до кого только мог дотянуться по дороге в Лондон.
Дело в том, что у Ричарда Глостера не было ни одной причины в мире бояться власти Вудвиллов. С королевой он был в отношениях никаких, собственно – они обменивались обязательными подарками на Новый год, причем не слишком дорогими. С мужчинами семьи Ричард пересекался по военной службе, и был в отношениях скорее приятельских. Племянника он не знал, конечно, совершенно, но вполне понятно, что ещё многие годы тот действовал бы так, как ему скажет семья матери. Ричард Глостер не имел интересов при дворе и в регионах, где проходила активная придворная политика. И, наконец, сам тот факт, что Эдвард IV доверил ему высшую в королевстве исполнительную власть, говорит о том, что он не допускал и мысли, что Ричард может злоупотребить этой властью. То, что в Стони Стратфорд герцог узнал о происходящей попытке государственного переворота и распорядился арестовать сопровождающих Эдварда V Вудвиллов и распустил собранных Риверсом солдат-валлийцев числом в 2000 человек, совершенно не означало, что он собирается отступить от главной задачи: усадить племянника на трон.
Со своей стороны, у Гастингса с Вудвиллами были серьезные проблемы. Ещё до того, как молодая вдова Элизабет Грей встретилась в поместье матери с грезившим о бургундских союзниках ещё более молодым королем Эдвардом IV, она искала защиту против нового мужа своей свекрови, решившего наложить руку на наследство сыновей Элизабет. Такая защита нашлась в лице лорда Гастингса, но не без условий. Он решил крепко привязать благосостояние молодых Греев к своей семье. Впоследствии этого не забыли ни сама Элизабет, ни её сыновья, ставшие пасынками короля и обнаружившие весьма приличные амбиции в планах, оказавшихся несовместимыми с планами Гастингса. Дело дошло до того, что Гастингс пригрозил Греям на совещании, что удалится в Кале и будь что будет, явно намекая на действия графа Уорвика в свое время. Поставив на Глостера, Гастингс надеялся получить защиту от Вудвиллов. Не слишком бы удивилась, если за внезапным пробуждением совести Стиллингтона стоит именно Гастингс. Узнав же, что Ричард по-прежнему полон решимости короновать своего племянника, Вудвилла до мозга костей, Гастингс вполне мог сделать ставку на второго сына Эдварда IV, решив умыкнуть его до лучших времен в своих целях.
Так или иначе, но даже после того, как Гастингс оказался в заключении и казнен (судя по всему, по решению трибунала), Ричард Глостер предпринял всё возможное, чтобы никто не смог внести в ситуацию больше хаоса, чем уже было внесено, и отправил архиепископа к Элизабет Вудвилл с задачей привезти младшего принца под защиту герцога. Принц Ричард присоединился к брату 16 июня, последний документ за подписью принца Эдварда датируется 17 июня, и 18 июня обоих принцев укрыли до начала коронации в надежных апартаментах Тауэра, как и было положено по обычаю. Дата коронации Эдварда V была назначена на 22 июня. Парламент нового короля был созван Ричардом на 25 июня. Около пятидесяти сквайров и джентльменов были приглашены ещё 5 июня для посвящения в рыцари в честь коронации. Знати были разосланы приглашения. А потом всё-таки случилось то, чего всё время опасался Лорд-Протектор – информация Стиллингтона просочилась в массы.
22 июня доктор Ша произносит проповедь, рассказывая лондонцам о незаконности брака Эдварда IV с Элизабет Вудвилл и о том, что это отнимает право на трон у Эдварда V. 24 июня Бэкингем говорит о коронации Глостера перед мэром и олдерменами Лондона. 25 июня представители Лондона пришли в Кросби Плэйс, где расположились герцог и герцогиня Глостерские, с петицией – поскольку сыновья покойного короля не могли быть коронованы, короноваться должен был следующий по очереди – герцог Ричард Глостерский, младший брат Эдварда IV. Хотя никто, собственно, не сомневался в том, почему была отвергнута кандидатура Эдварда V. Конечно не из-за заковыки с легитимностью брака его родителей. В конечном итоге, всегда можно было аргументировать, что королева знать не знала ни о какой леди Батлер, и верила, что её брак – настоящий и законный. Это сделало бы её в глазах закона законной женой, а её с Эдвардом детей – законными детьми своих родителей. Грех оставался бы единственно на покойном Эдварде IV, а грех и отмолить можно. Нет, проблема была в малолетстве Эдварда V и в страхе людей, что история Войн Роз начнет повторяться.
Ричарду Глостеру понадобились всего сутки на обдумывание проблемы. Он согласился на коронацию 26 июня 1483 года. Таким образом, Анна Невилл всё-таки стала королевой Англии.
Иногда скотик бесит неимоверно - когда начинает носиться как торнадо, сшибая стулья, и когда орет мерзким мявом на кухне, не имея никаких планов на самом деле пожрать, когда дадут. Ррррррр.... Да, и этот гад научился вытаскивать из цветочных горшков спички, которые мешают ему рыться в земле. Я тут когда-то задавала риторический вопрос, сколько времени зверю понадобится, чтобы обнаглеть? Не прошло и полгода.
читать дальшеНе сентиментальный я человек в принципе. Если что-то и было, то последняя моя профессия это окончательно вытравила. Практически единственное, на что я не могу смотреть без слез - это военные хроники. Для меня День Победы не может быть просто днем радости и ликования, потому что этот день ещё и день памяти и благодарности той коллективной жертве, которую принесли все жители Советского Союза, потому что та война коснулась всех, прямо или косвенно.
Они не покорились захватчикам, как это сделала практически вся Европа. Они не сдались тогда, когда сражения шли у самой столицы. И они смогли прогнать врага, и обеспечить моему поколению абсолютно нормальную и достаточно счастливую жизнь. Даже наши родители, которых война задела в раннем детстве, прожили вполне достойную жизнь, хотя они-то мир ценили, и в их лучшие годы не поняли бы выкриков "можем повторить". Ничего повторять им совсем не хотелось, как и тем, кто выжил на войне и вернулся домой. Они потом не уставали говорить при всяких неприятностях "лишь бы войны не было". А мы, когда выросли, раздраженно на эту приговорку фыркали. Напрасно фыркали, как оказалось((
Есть время или работать, или жить, или читать ф-ленты, или писать. Всё вместе - никак. Комбинировать - только с просмотром дорам перед сном по серии. Весна-с. Вчера веранду отмывала, сегодня ездили по цветы, и вторую половину дня трепыхалась с посадками. Не всё ещё готово, конечно, но цепную реакцию запустила - в доме напротив началось мытье и уборка балконов.
читать дальшеНарода в цветочных невероятно много. Ну, в воскресенье день матерей, а почти у всех или матери есть, или свекрови, или они сами матери, так что толчея та ещё. Маски народ, естественно, закинул куда подальше, кроме аллергиков, да и они предпочитают таблетки глотать, а не в масках задыхаться. На самом деле, и число заболеваний было огромным в марте-апреле, и смертность превысила намного времена, когда народ ограничивали во всем, но всем как-то стало резко пофиг. Мы на работе, увы, вынуждены по-прежнему быть даже не просто в масках, а в плотных FFP2 по распоряжению высшего начальства, чтоб ему на том свете вечно в маске котлы в аду чистить.
Скотик у меня из породы копателей, из пола пытается песок добыть, чтобы еду зарыть, а тут такая лафа привалила... Так что придется в следующие свободные дни ехать искать загородки в большие горшки. Цветы-то пусть себе жретЪ, они не ядовитые, но ходить за его пятнисто-полосатым величеством с пылесосом совсем не хочется ещё и днем. Хватит того, что супруг каждое утро пылесосит. При этом, котик не прыгун. Ну хоть что-то...
Не смотря на ёрническое начало, дорама уже в конце первой серии становится нормальной, интересной дорамой с интригами. Впрочем, не зря же серафита её очень хвалила. Мешает мне, собственно, одно: главный герой. Он вполне себе нормальный главный герой, вероятно, но меня бесят его ужимки и внешность кажется препротивнейшей. Он таким, конечно, и должен в первых сериях выглядеть, но самодовольная рожа актера вы-бе-ши-ва-ет. Это я к тому, что сопереживать ему не смогу. Нравится-то мне красавец, появляющийся в самом конце третьей серии - ещё с сериала "Мисс С". Идеал, можно сказать. Хотя роль у него здесь... ну, не душки, прямо скажем. Так что буду сопереживать дедуганам в этом сериале, они обалденные, правда. И уж больно играют хорошо.
Я уже упоминала, что сведения о жизни Анны Невилл очень скудны. Биографическое исследование о ней, которое я бы назвала художественной биографией, написала только Эми Лайсенс, журналистка. Написала с симпатией и энтузиазмом, но фактов там мало, а предположений автора много. Поскольку сейчас я влезла в тему таких забытых королев, как Анна Невилл, то было бы справедливо вспомнить ещё одного автора, написавшего о ней книгу где-то в начале тысячелетия – Майкла Хикса. Этот автор вполне себе историк-профессор, и человек, по моему мнению, профессионально состоятельный, но любящий шокировать читателя своей язвительностью. Книга эта в свое время понимания у рикардианцев не нашла, но может что-то предложить нам, потому что главы про Анну в качестве герцогини и королевы Хикс все-таки написал. Хотя и у него предположений больше, чем фактов, он хотя бы не забывает подчеркнуть те моменты, которые как факты не установлены. Так что продолжим про Анну с его помощью.
A King and Queen. Dated c 1480s – could these paintings be based upon Anne аnd Richard? The Eaton Wall Paintings.
читать дальше«Апостол Павел писал о браке как о способе получать телесное удовлетворение без греха. Секс в браке герцога и герцогини был, несомненно, желаем, и совершенно точно присутствовал. Дети были желательны и даже обязательны. Жены должны были рожать детей, желательно сыновей. Несмотря на крайнюю занятость в деле управления герцогским хозяйством, в чем ей помогала целая армия управляющих и прислуги, и частые разлуки, герцогиня Анна была также компаньоном своему супругу, более равным на практике чем в летописях, и источником его финансового благосостояния и политической власти», - так начинает Хикс главу о начале семейной жизни герцога и герцогини Глостерских. И весьма ядовито продолжает, что в плане обязанностей обеспечить супругу наследника Анна преуспела очень плохо. Единственный их отпрыск родился где-то в марте 1477 года (он впервые включен в список тех, о здравии кого подобает молиться, 10 апреля 1477 года).
Тем не менее, напоминает Хикс, это герцогиня Анна имела единственного сына, у герцога же Ричарда было ещё двое детей, которых он открыто признавал, не прятал от публики, и обеспечил одной мужа-графа, а другому – церемониальный пост капитана Кале, открывающий юноше блестящие служебные перспективы в будущем. Как Анна относилась к присутствию бастардов мужа в своей жизни? Конечно, в Средние века схизма незаконнорожденности ещё отсутствовала, и большинство магнатов, сэров и пэров, находящихся в постоянных разъездах, иногда длительных, бастардов от внебрачных связей имели. Разница в том, что редко кто обеспечивал своих бастардов с такой щедростью как Ричард Глостерский. Отец Анны, Уорвик-Кингмейкер, свою незаконнорожденную дочь пристроил в семью джентри, дав за ней симпатичное приданое. Ричард же выдал дочь за вдового уже графа Хантингдона, Уильяма Герберта.
Тут я хочу напомнить, что были попытки и идентифицировать матерей Ричардовых бастардов как Катерину Хоут и Алис Бург, и даже доказать, что как минимум Джон Понтефрактский был рожден уже после того, как Анна Невилл стала женой Ричарда Глостера, но попытки эти настолько бездоказательны, что даже Хикс сдается и заявляет, что как бы там ни было, Анне в любом случае не оставалось ничего другого кроме как смириться с тем, что для Ричарда отношения с ней не были эксклюзивными, и что эта пара действительно была необычайно близка физически, деля постель, хотя в те времена это не было принято.
Тем не менее, он обратил внимание на один действительно странный факт. В бытность Анны Невилл герцогиней Глостерской, её муж принимал участие во многих публичных церемониях – на приеме бургундца Лодевика ван Грутхусе (Лодевика Брюггского) в Виндзоре и Вестминстере в 1472 году, на торжествах в честь возведения сына королевы в достоинство графа Дорсета в 1475 году, на перезахоронении Ричарда Йоркского в Фозерингее в 1476 году, на бракосочетании второго сына короля в 1478 году. И ни один геральдический отчет об этих церемониях не упоминает о присутствии там герцогини Анны. С одной стороны, геральдов в принципе не интересовали леди, присутствие которых на официальных и семейных церемониях предполагалось, если там были их мужья. С другой стороны, можно ли объяснить систематическое отсутствие упоминания имени Анны Невилл в списках присутствующих только этим?
Хикс рассуждает, что если герцогиня Анна настолько систематически не упоминалась между 1472 и 1483 годами среди важных персон королевства, то не потому ли, что её не считали персоной, заслуживающей упоминания? Ведь титул титулом, но она была дочерью государственного преступника, устроившего заговор против правящего монарха и государственный переворот. Её мать король Эдвард IV объявил юридически мертвой. Анна не владела никакой недвижимостью, и Ричард никогда не закреплял за ней так называемую «вдовью часть». Более того, по договору о разделе земель вдовы Кингмейкера, было отдельно подчеркнуто, что земли, унаследованные Анной Невилл по закону, по факту останутся во владении Ричарда Глостера даже в случае развода (очень интересный пункт, конечно, учитывая, насколько сложно было в то время получить развод). Ричард Глостер и обращался с полученными через брак землями как со своей личной собственностью, обменивая их на другие, лучше примыкающие к его личным владениям. Даже те часовни и коллегии, которые герцог и герцогиня основывали для спасения их душ, носили исключительно имя герцога Глостерского, и никогда – герцогини (вот тут у меня есть смутное чувство, что в подобных случаях упоминались только королевы, а остальные знатные дамы делали работу во спасение души кого-то из родни, или какого-либо святого, или с указанием благотворительной цели, надо смотреть для уточнения биографии Маргарет Бьюфорт и Сесилии Йоркской – обе дамы много чего основали).
И при всём при этом не похоже, чтобы Анна Невилл была несчастна в браке, или что с ней плохо обращались. Напротив. Герцогская чета любила комфортную обстановку, хорошие вина и красивую одежду. В начале декабря 1476 года, когда Ричард и Анна были в Лондоне, Ричард накупил предметов роскоши, шелков, мехов и бархата на сумму в целых 296 фунтов! Для себя и для «возлюбленнейшей супруги милорда герцога». То есть, он оплачивал счета, а вот заказывали супруги себе наряды и те самые предметы роскоши раздельно, каждый – лично для себя. Вот это действительно было роскошным жестом в сторону признания права супруги на личные преференции в эпоху, когда, скажем, король заказывал одежду жене, дочерям и придворным дамам полностью, от чулок и сорочек до накидок, самолично выбирая материал и цвет ( в связи с чем вспоминаю наивные рассуждения американки-романистки относительно того, как Элизабет Йоркская могла относиться к тому, что её муж заказывал столь интимные предметы туалета, как чулки, для леди Гордон, вдовы Варбека – это она ещё не подумала, по всей видимости, о заказах «шелковых штанов» для королевы Элизабет I, которые делал Роберт Дадли, хотя некоторые и из этого сделали свои выводы!).
Хикс высказывает предположение, что отгадка отсутствия имени Анны в списках геральдов проста – ни Ричард Глостер, ни его жена не были придворными. Его имя упоминается в списках геральдов только потому, что Ричард был братом короля и занимал важные государственные должности. И отсутствие формальных ведомостей о личных владениях герцогини вовсе не значит, что за ней не были закреплены имения и доходы с них – наверняка были, потому что у герцогини, как полагается, был свой двор, у которого был свой бюджет. А герцог отнюдь не всегда сидел со своим кошельком дома, как, например, во время французского похода, когда его обязанности, судя по записям города Йорка, выполняла его жена – как и полагается по протоколу. Известно, например, что курсировал Ричард Глостер в основном по северному региону, и есть масса записей о его пребывании в Миддлхеме и Йорке, но ни одной – что он был в Барнард Кастл, хотя он совершенно точно бывал там регулярно, как и в Шериф Хаттон и в Пенрите. Путевые дневники – не слишком надежная база для того, чтобы делать по ним далеко идущие выводы, они фиксируют далеко не все передвижения.
Некоторый свет на жизнь и личность герцогини Глостерской могло бы пролить её отношение с религией, хотя никто из хронистов, мельком упомянувших Анну Невилл, не был с ней знаком настолько, чтобы делать вывод о качестве её веры. Внешне, жизнь средневекового обывателя, от короля до нищего, крутилась вокруг церковного календаря и расписанных по нему праздников и будней, дней святых, пиров и постов. Все аристократы старались основать в своих замках часовни и придать им надлежащий блеск, все занимались благотворительностью и совершали полагающиеся паломничества. Известно, что герцог и герцогиня Глостерские были приняты в 1477 году в гильдию Corpus Christi в Йорке (к слову о качестве записей того времени – какой-то рассеянный клерк записал «the Duke of Gloucester and Lady Elizabeth his wife»).
Помимо этого, на севере всё высшее общество принадлежало к определенным «братствам» и «сестринским общинам», вступление в которые подразумевало, тем не менее, процесс избрания. В 1476 году герцогиня Глостерская стала членом сестринской общины кафедрального приората Дарема. Дарем вообще имел близкое отношение к семье Невиллов, так что вступлением в сестринское общество Анне гарантировались молитвы за её благоденствие при жизни, и спасение её души после смерти.
Некоторые предположения о характере Анны могла бы дать возможно принадлежавшая ей «Книга особой благодати» св. Мехтильды (фон Хакеборн-Виппра) – монахини по призванию души, человека уравновешенного и возвышенного, у которой были религиозные видения, собранные в эту книгу. Св. Мехтильда была также предана учению Святого Сердца Иисуса. К сожалению, нет уверенности, принадлежала книга герцогине Анне Невилл или её матери, тоже Анне. Я могу добавить, что увлечение этим Святым Сердцем Иисуса было модой скорее леди возраста Маргарет Бьюфорт, которая обожала религиозную мистику. Так что скорее всего откровения св. Мехтильды были в стиле старой графини, которая увлекалась и более странными мистическими культами.
Одной из самых жгучих для рикардианцев тем являлось и является поведение Ричарда Глостера в 1483 году, до коронации. В частности, существовал ли заговор Вудвиллов с целью полностью перехватить власть у королевского совета и править единой кликой с несовершеннолетним Эдвардом V? Доказательства этому до самого 2009 года собирались более или менее вокруг запальчивого заявления Дорсета, о котором Гастингс, ненавидевший Дорсета как чуму (с полной взаимностью), тут же проинформировал спешившего в Лондон Ричарда Глостера, что, в свою очередь, запустило ряд шагов со стороны Глостера – в частности, арест Энтони Вудвилла, Грея, и прочих менторов юного Эдварда V.
читать дальшеВ 2009 году Питер Хэнкок, работая с «Историей Королевского Монетного Двора» Крейга, задумался над одним назначением, упомянутым Крейгом как «небольшой, но непонятный инцидент» - лорд Гастингс, занимавший должность Мастера монетного двора с мая 1461 года, был в феврале 1483 года внезапно заменен никому не известным Бартоломью Ридом. Которого, в свою очередь, в мае 1483 года Глостер заменил снова на Гастингса. Правда, в июне того же года Гастингс угодил на плаху, и был заменен на этом посту сэром Робертом Брэкенбери, в 1485 году погибшем при Босуорте. Генри VII тут же снова назначил на освободившуюся должность Рида, хотя и вместе с Жилем Дюбени/Добене/Добени. В 1498 году Рид был уже олдерменом Олдгейта, в 1502 – олдерменом Чипа, откуда в том же году был избран мэром Лондона. Умер он в 1505 году сэром Бартоломью Ридом.
В общем-то, славная карьера для золотых дел мастера, ничем в истории себя не отметившего, кроме, разве что, покупки Кросби Плейс, принадлежавшего ранее Ричарду Глостеру, где тот принял петицию парламентариев и согласился короноваться. Видимо, поэтому ранее никто и не задумался, почему какой-то Рид, никому не известный и совершенно не принадлежавший к близкому окружению короля и никак не связанный с монетным двором Кале, вдруг оказался на такой важной должности?
А ведь назначение это было примечательным с любой точки зрения. Для начала, исключение с монетным двором Кале случилось вообще впервые в XV веке. Далее, Гастингс никоим образом не выпал из обоймы ближайшего окружения Эдварда IV до самой смерти короля, и был настолько доволен своим переназначением на должность в мае 1483 года, что уж точно не увольнялся с нее добровольно. И наверняка не был в восторге от того, что его заменили на неизвестно откуда взявшегося юнца (Риду тогда было около 25 лет), простолюдина, не являвшегося даже членом иерархии Компании Золотых Дел Мастеров, куда его избрали только в 1485 году! И, наконец, так уж повелось, что Мастером Монетного двора всегда назначался человек, принадлежавший ко двору короля, или, по крайней мере, с этим двором тесно связанный.
Что касается Бартоломью Рида, то проследить его происхождение удалось благодаря всё тем же письмам Пастонов – в данном случае, письму, написанному Ричарду Ли, где Пастон Рида упоминает. Из этого письма, часть которого не сохранилась, хотя бы стало понятно, что Рид был родом из семьи муниципального советника в Нориче, и что в семье был ещё один золотых дел мастер, Уильям Рид, работающий на монетнов дворе Тауэра, под началом Хью Брайса, который был депутатом лорда Гастингса на роли Мастера Монетного бвора (то есть, делал всю практическую работу, что-то типа исполнительного директора).
Порывшись в списках советников, удалось выяснить, что советника звали Роджер Рид, в завещании которого действительно упомянут по имени ещё один из его сыновей, Уильям Рид, чье имя нашлось в лицензионных списках гильдии. Благодаря же письму Пастона выяснилось, что Бартоломью Рид был принят на работу в Монетный двор в 1479 году или около того. В 1480 году он стал членом Гильдии. В общем-то, обычный путь обычного молодого человека, который в 14 лет начал работать учеником по договору у мастера выбранной профессии. Решительно ничто в прошлом Бартоломью Рида не объясняет его феноменального карьерного взлета. Семья – «старая», так сказать, норфолкская, не бедная, но и без какого-либо влияния, финансового или общественного.
То есть, для должности Мастера Монетного двора Рид действительно был выдвинут не благодаря его исключительному опыту и семейным связям. Более подходящим был бы, скажем, Эдмунд Ша – и член Гильдии золотых дел мастеров, и мэр Лондона. Или его племянник Джон Ша, член той же гильдии, и, к тому же, уже гравер и чеканщик Монетного двора (и наследник своего дядюшки). Совершенно очевидной кандидатурой был, тем не менее, Хью Брайс, практически выполняющий работу Мастера Монетного двора как депутат Гастингса с самого 1462 года. И шерифом Лондона он был в 1475 году, и олдерменом от Бишопгейт в 1476, и Главным Хранителем опять же Гильдии золотых дел мастеров в 1478 и 1479 годах. По сравнению с перечисленными, Бартоломью Рид был просто никем.
Кирен Моллой, историк-исследователь из Сомерсета, предлагает рассматривать назначение Рида результатом безжалостной придворной грызни между фракцией Гастингса и фракцией Вудвиллов. Помимо естественной ревности к вниманию короля Эдварда IV, эти две фракции разделяла чисто личная ненависть и ревность. С сыном королевы, Томасом Греем, Гастингс соперничал за внимание одной дамы не слишком строгой морали. Энтони Вудвилл не мог простить, что должность капитана Кале уплыла в 1471 году к Гастингсу. Тем не менее, Гастингс был самым близким к королю придворным (если бы речь не шла о короле, можно было бы сказать, что другом) до самой смерти Эдварда IV, так каким же образом он смог вылететь с одной из своих должностей ради полного ничтожества?
Моллой считает, что назначение Рида могло быть компромиссом. Рид был настолько в стороне от придворных фракций и благородных господ, насколько можно вообразить. Эдмунд Ша был финансовой силой за спиной короля, и достаточно близок к королевской персоне, чтобы в его часовне молились за здоровье его величества. Вудвиллы не могли не причислять его к франции Гастингса. Особенно если учесть сложную историю взаимодействия семейства Вудвиллов и Лондона. По той же причине отпадал и племянник и наследник Эдмунда, который хоть в королевских сферах и не вращался, был таки членом семьи Эдмунда Ша. Хью Брайс был членом королевского совета с 1478 года, и тоже доверенным лицом короля, что делало его в глазах Вудвиллов членом фракции Гастингса. В общем, на кандидатуре Бартоломью Рида остановились не благодаря его заслугам, а благодаря полной ничтожности этой кандидатуры.
Следующим шагом является, разумеется поиск контактов, между Вудвиллами и Ридом, потому что хотя бы по имени они должны были его знать. И действительно, связь нашлась – Энтони Вудвилл, который активно искал политическую опору в Норфолке через брак с Элизабет Скэйлз, 8-й баронессой Скэйлз. Элизабет умерла в 1473 году, но титул барона остался за её супругом, который очень хотел получить своего человека из Норфолка в парламент короля, начавшийся 11 января 1483 года. Об этом стало известно из его писем Эндрю Диммоку, доверенному лицу Энтони Вудвилла в Норфолке. Бартоломью Рид был уроженцем Кромера, Норфолк, происходил из уважаемой и старой семьи, и к тому же работал на Монетный двор!
Теперь-то известно, что на самом деле Бартоломью Рид был близок с семьей Ша, причем именно через работу – он работал вместе с Джоном, и чрезвычайно уважал Эдмунда. Во времена Генри VII, когда все они сделали славную карьеру, Джон Ша, Эдмунд Ша и Бартоломью Рид стали друзьями – Рид был исполнителем завещания Джона Ша, и его собственное завещание было практически скопировано с завещания Эдмунда Ша. Но обо всем этом ни Энтони Вудвилл, ни его доверенный Диммок не могли догадываться, и кандидатура Бартоломью Рида стала ставкой Вудвиллов в придворных интригах.
Но зачем? Моллой предлагает смелую версию, что в 1483 году Вудвиллы готовили смену монарха. Доказательства он ищет в действиях членов семейства, хорошо скоординированных. Факт, что Энтони Вудвилл запросил и получил патент перемещать принца Уэльского по своему усмотрению и поднимать войска без предварительного одобрения со стороны Лондона. Факт, что по запросу того же Энтони Вудвилла Томас Грей, маркиз Дорсет, стал исполняющим коннетаблем Тауэра, получив контроль над казной и оружейными складами. Факт, что Эдварда Вудвилла произвели в командующие флота, практически узурпировав этим титул Ричарда Глостера, Лорда Высшего Адмирала флота – уже по представлению Дорсета. И, наконец, очень подходяще, за пять дней до смерти короля, умер его Лорд Казначей. Ричард Коллинс (Richard E Collins, "The Death of Edward IV") ещё в 1996 году утверждал, что неожиданная и загадочная смерть короля была смертью от отравления мышьяком. Доказательств, кстати, нет, просто ход болезни мог, по описанию, объясняться именно мышьяковым отравлением.
К слову, здесь я хочу напомнить о серьезном увлечении короля алхимией и о том, что мышьяк мог быть ему предложен вполне открыто и даже без всякого злого умысла, входящим в какой-либо эликсир. Много загадочных моментов в состоянии физического и психического здоровья европейских правителей конца Средних веков - начала Ренессанса, может быть результатом воздействия мышьяка, ртути и прочей ядовитой дряни, входящей в алхимические эликсиры. Напомню, что в пятнадцатом веке практически в каждом благородном семействе, за редчайшим исключением, химичил в лаборатории свой «некромансер» - врач и алхимик в одном лице. Король Эдвард был не в лучшей форме уже к 1478 году, и его физиатры-алхимики не могли не искать средство, которое помогло бы королю обрести прежние подвижность и лёгкость. Вспомним ещё опоздавшего посланника-алхимика Доминико Манчини, который явно не ради удовольствия и не по своему почину подорвался в Англию, языка и действующих в политике лиц которой он не знал.
Так что при хворающем и экспериментально лечащемся короле какие-то шаги, обеспечивающие плавный переход власти, вполне естественны. С этой стороны, засилье Вудвиллов на ключевых постах меня не удивляет. С другой стороны, такая расстановка родни принца-наследника говорит и о том, что для родни наследного принца по отцовской линии, участие в управлении страной не предусмотрено.
Но какое отношение всё это имеет к Бартоломью Риду, и к свалившейся на него должности Мастера Монетного двора? То, что Мастер был ответственным за чеканку национальной монеты. Вполне логично, завладев контролем над имеющейся казной, получить контроль и над будущим притоком финансов. Во-вторых, имя и символы власти на национальной монете имеют огромное психологическое значение. Судя по многим признакам, королевское семейство уже несколько лет как знало о том, что брак Эдварда IV и Элизабет Вудвилл не имеет легитимной силы, что делает их потомство бастардами. Лучшим способом пресечь разговоры о сомнительном происхождении нового короля Эдварда V был бы немедленный запуск новых монет в оборот. Некоторое количество монет (треть от обычного количества) даже было начеканено. Правда, никто не может с уверенностью сказать, что это было – монеты несут атрибутику Эдварда IV, но на них есть голова вепря, что не было в более ранних выпусках.
Моллой считает, что эти монеты были утверждены на период протектората несовершеннолетнего короля как признание роли Лорда Хранителя (Ричарда Глостера), с чем не могли смириться Вудвиллы, поспешившие сменить Мастера Монетного двора, чтобы прекратить их выпуск. Тем не менее, Моллой признает, что замена Гастингса на Рида всё-таки требовала резолюции короля. Он даже допускает возможность махинации с печатями при помощи тогдашнего канцлера Ротерема, входящего во фракцию Вудвиллов - первое упоминание Рида как Мастера Монетного двора, от 6 февраля 1483 года, содержит пометку «by p.s.», то есть через подтверждение малой государственной печатью, Privy Seal. Вопрос – знал ли сам Рид и знал ли Гастингс о таком переназначении, пока бумаги не оказались перед королем для подписи 12 февраля? Всё зависит от того, в каком состоянии был король, когда подписывал бумаги.
Не секрет, что его величество в значительной степени потерял интерес к государственным схемам в последний год своего правления. На мой взгляд, единственное, что указывает на поддержку версии Моллоя – это зафиксированный в хрониках и записях современников факт, что король пролежал в постели последние 10 дней своей жизни, и приложил много усилий к примирению Гастингса и Дорсета, что он оставил в письменном виде совершенно безобидное завещание, смысл которого сводился только к оплате долгов Эдварда, и что в добавок к этому не сделал ни одного державного, так сказать, распоряжения (кроме выраженных устно), что породило спекуляции о существовании второго завещания, которое содержало бы именно мысли о структуре управления королевством после смерти Эдварда IV. Было оно или не было - кто знает. Пока, во всяком случае, этот документ нигде не всплыл, что само по себе не говорит о том, что его не было - тот же Ричард III не мог не сделать завещания перед битвой при Босуорте, но ведь не нашли.