В декабре 1218 года в Англии сменился папский легат. Гуала, сделавший для победы роялистов не меньше, чем Маршалл, отослал в Рим прошение о своей отставке сразу, как только ситуация стала выглядеть стабильной. В благодарность за славную службу и практическое руководство английской церковью на протяжение трёх лет (архиепископ Лэнгтон, стоявший у истоков бунта баронов при короле Джоне, по приказу папы был вынужден находиться за пределами Англии, покуда положение там не станет стабильным), ему была пожалована бессрочная рента с аббатства св. Андрея в Честертоне, которую он использовал для основания базилики св. Андрея в родном Верчелли на следующий год. И дожил ровнехонько до момента, когда базилика была через 9 лет готова, так что похоронили его именно там. А в Англию приехал легат Пандульф, сотрудничавший ещё с королём Джоном, который, похоже, его искренне уважал, а уважал он не многих.
Базилика св. Андрея в Верчелли
читать дальшеА 2 февраля 1219 года занемог и Маршалл. Всё это не было неожиданностью, конечно. Маршалл знал ещё в осенью 1216 года, что напряжение в качестве регента королевства, находящегося на грани своего независимого существования, сожжет остаток его физического ресурса. Причем, понимание приближения конца его не остановило и не замедлило – он поспешил в Лондон, обосновался с супругой в Тауэре, и обеспечил не только изготовление королевской печати, но и важного ограничения королевской власти до достижения королем совершеннолетия: никакие дарственные, никакие пожалования кому бы то ни было в период регентства не могли считаться окончательными и постоянными. Маршалл был реалистом, и хорошо понимал, что такое ребёнок на троне. Возможно, у него также было представление о характере короля, и он счел необходимым оградить его от воздействия взрослых советников, обладающих большой силой воли.
Естественно, с королем он переговорил тоже, причем отнюдь не тет-а-тет. В присутствии советников он сказал: «мой прекрасный и благородный сир, в присутствии этих баронов я хочу сказать, что, когда умер твой отец и ты был коронован, было решено, что ты будешь под моей ответственностью, и что я буду защищать твою страну, и это не было лёгким делом. Я служил тебе, уверяю, верно и всеми силами, и буду продолжать служить, если Господь мне дозволит, хотя все видят, что Он не хочет, чтобы я продолжал обретаться в этом мире. Поэтому будет правильно, если наши бароны выберут кого-то, кто будет охранять тебя и твоё королевство так, чтобы ему не было зазорно перед Богом и людьми».
И тут же право регентства затребовал для себя Пьер де Рош, епископ Винчестерский, на основании того, что сам же Маршалл и доверил ему роль тьютора при короле. Маршалл был настолько неприятно поражен несвоевременностью требования, что решил пересмотреть кандидатуру де Роша, которого он, скорее всего, действительно планировал на своё место. Слишком откровенное властолюбие епископа обещало проблемы впереди, и Маршалл пришел к выводу, что нелюбовь между де Рошем и де Бургом будет сдерживать поползновения обоих, поскольку они будет тщательно следить за каждым шагом друг друга. Тем не менее, как сам Маршалл сказал своим домашним, «ни в одной стране люди не имеют столько разных мнений, как в Англии, так что, если я назначу регентом одного, другие тут же начнут кипеть завистью». Единственным дипломатичным способом назначить на ключевую роль в правительстве подходящего человека было обращение к папскому легату, благо Пандульф английских баронов знал не хуже самого Маршалла. Да и Маршалла знал и понимал уже давно, если на то пошло.
И вот на следующий день вокруг кровати Маршалла собрались бароны, легат и король. Взяв легата за руку, старый рыцарь сказал: «сэр, я думал долго и тщательно о предмете нашего вчерашнего разговора. И я решил вручить моего господина в руки Господа, в руки Папы, и в ваши». И прежде, чем бароны совета сообразили, что произошло, он ошеломил их ещё раз, обратившись к королю совершенно беспрецедентным образом: «я молю Господа нашего, чтобы, если я совершил в этой жизни хоть что-то, угодное ему, он сделал вас храбрым и хорошим человеком, и не позволил следовать дурным примерам, и ещё я молю Господа, сына Марии, чтобы если вы такому примеру последуете, он не даровал вам долгую жизнь, но жизнь, которая закончится немедленно». И король просто ответил: «да будет так». После чего все посторонние удалились, оставив умирающего с его семьей.
Впрочем, Маршалл всё-таки послал своего сына сопровождать короля, и снова оказался прав. Не успели советники покинуть покои умирающего регента, как Пьер де Рош, положив руку на голову короля, затребовал регентство для себя. «Не твоё, так не трожь», - буркнул Маршалл-младший (вообще-то Гийом де Маришаль, но как-то на английский это легло как Маршалл, а поскольку он был ещё и лордом-маршалом Англии после отца, то в английском постепенно отпала и вторая «л»), которому явно пошли на пользу семь лет, проведенных при дворе короля Джона, где он рос заложником поведения своего отца. Присутствие папского легата удержало де Роша от комментариев.
Старый Маршалл угас 14 мая 1219 года – дома, в собственной кровати, окруженный любимыми и любящими его людьми, и ставший легендой ещё при жизни. Несомненно, это был прекрасный конец для того, кого в детстве собственный отец не считал существом, достойным защиты и заботы. Незадолго до конца, друг Маршалла, Эмери де Сен-Мар, глава тамплиеров Англии, произвёл Маршалла в тамплиеры, благодаря чему Маршалл удостоился захоронения в Темпле – церкви тамплиеров. Считается, что гробницу Маршалла можно по сей день в этой церкви увидеть, но всё не так просто, конечно. Как и абсолютно во всех старых церквях Англии, захоронения в Темпле были и жертвами народного вандализма, и вандализма государственного, и жертвами многочисленных реконструкций, обновлений и перемещений захороненных, так что сказать с точностью, насколько надгробья, которые мы видим сегодня, соответствуют собственно захоронениям – вопрос большой и проблематичный. Можно также вспомнить, что гербы кто-то намалевал на щитах надгробий только в 1576 году, и никто не знает, по какому принципу, ведь записей о проводимых изменениях и захоронениях с 1200-х по 1600-е просто нет.
Впрочем, факт остается фактом: похороны Уильяма Маршалла 20 мая 1219 года были прочувствованными и славными, и три короля, имевших с ним дело (Ричард Львиное Сердце, король Джон и французский Филипп Август) характеризовали его в своё время как самого лояльного человека из всех, им известных. Учитывая противоположность интересов и разницу в темпераментах этих королей, подобная единогласная характеристика Маршалла говорит о том, что тот действительно хорошо научился понимать людей за время своих турнирных скитаний. И не просто понимать, но и уметь производить на них определенное впечатление и добиваться своего. Что не удивительно для турнирного бойца его класса, собственно. Умение стать любимцем публики, приобрести репутацию лучшего из лучших, и не стать врагом побежденных – это великое умение, требующее недюжинных способностей.
К сожалению, одарённые вышеупомянутым умением оставляют после себя слишком большое пространство, оказавшееся вдруг пустым, и никого, способного это освободившееся пространство заполнить. Хотя бы потому, что однотипные с ними люди непроизвольно создают вокруг себя свои пространства где-то в другом месте. Тот же де Блондевиль, который был с Маршаллом приблизительно на равных позициях в 1216 году, ушел в крестовый поход сразу, как только войны против мятежных баронов и принца Луи были выиграны.
Так что оставался только легат Пандульф, который, к счастью, был хорошим игроком хотя бы в политике внешней, хотя тратить силы на сглаживание углов в политике внутренней нужным не считал. Например, он прекрасно учел заинтересованность папы Гонориуса в мире между Англией и Францией, и важность этого мира для Англии, но юстициария Хью де Бурга он уведомил о подписании четырёхлетнего мирного договора между королевствами только практически непосредственно перед подписанием, поставив де Бурга перед фактом. И кто его знает, были ли в Англии в курсе вообще, что папа предотвратил, после смерти Маршалла, аннексию Гаскони и Пуату принцем Луи всего одним письмом легату Бертранду во Франции.
Впрочем, Пандульф, возможно, работал на будущее, прекрасно понимая, что разбалованных чувством собственной важности и отвыкших от авторитарности высшей власти де Бурга и де Роша надо потихоньку приводить в чувства до совершеннолетия короля, который в любом случае будет именно авторитарен, как ему по должности и положено. Это было не так легко, как можно подумать: высшие лорды королевства понимали, что чем стабильнее положение в Англии, тем меньше интерес папы к Англии, и, соответственно, значимость папского легата. Возможно, поэтому Пандульф иногда пересылал де Бургу и де Рошу важную информацию, и интересовался их мнением. Тон же посланий, тем не менее, оставался буквально королевским: «мы считаем», «мы строго приказываем». Также уже в июле 1219 года Пандульф начал копать под установившую к тому времени в Англии политику терпимости к еврейской диаспоре: «мы не можем более переносить постоянные жалобы наших подданных о ростовщической деятельности евреев». В целом, коллекция писем Пандульфа дожила до наших дней (как и коллекция писем Гуалы), и продолжает поражать историков своим тоном.
Хотя прямолинейность в письмах того времени свойственна не только Пандульфу. Джеффри де Невилл, посланный на континент с миссией прекратить нападения Лузиньянов на английские владения в Пуату и Гаскони, писал, что пока Лузиньяны видят, насколько скудны там английские денежные и человеческие ресурсы, их вендетта против английского королевского дома не закончится, а что касается его самого, то ему надоела роль мальчика на побегушках, а любые обвинения в его адрес триумвирату лучше бы обратить на себя, и вообще ему настолько всё и все надоели, что он либо вернется в Англию, либо вообще отправится в Святую Землю и примкнет к крестоносцам. Невилл вернулся в Англию, хотя, возможно, если бы он уехал подальше, ему не пришлось бы возвращаться в осточертевшие Гасконь и Пуату снова и снова. Потому что всё те же Лузиньяны упорно отказывались иметь дело с кем-либо, кроме него. Собственно, уже тогда Англия столкнулась с проблемой невозможности сохранить за собой наследство Ангевинов в силу ограниченности своих ресурсов, но будет продолжать биться лбом об эту проблему ещё столетия.
За что не люблю подобное, так это за непонятную для меня многозначительность. Вот о чем здесь? То ли о том, что всё в тумане, то ли о том, что всё решиться само по себе, то ли и вовсе о том, что наступил вечер жизни, который надо бы провести в покое.
Туман над травами. Без шума и плеска воды бегут - Вечерняя тишина…
С картиной краще, да и понятнее:
читать дальшеБлагоприятные возможности открываются перед вами. Солнце светит вам, и даже если какие-то тревоги одолевают вас, оно дарит надежду на светлое будущее. Внимательно присмотритесь к расположению камней на картине - камни вам подскажут, где и какие препятствия ждут вас. Далеко, близко камни, много ли их? Для вас будет очень важно общение с людьми. Постарайтесь избегать конфликтов. Спокойное море обещает вам спокойствие на душе. Корабли и лодки означают перемены в вашей жизни. Близко перемены, далеко? Значительные или не очень? Вам об этом расскажет картина. Берег - достижение намеченной цели, успех и радость. Посмотрите, какой берег изображен на картине - крутой или пологий, много ли на нем камней? Это подскажет вам, насколько сложно будет выполнить задуманное.
Мне "Бейрут" Поленова достался.
Камни... Голова быка и большая ложка. Моё непрошибаемое упрямство и консервативность, плюс нежелание довольствоваться меньшим, чем сейчас, доходом? Общение с людьми... Вообще-то я - ярчайший интраверт, для которого НовыйГод мечты - это я вся такая красивая, и ёлка. Мне с собой не скучно, и никогда не было скучно. Но с детства осознанно живу жизнью не менее яркого экстраверта, и даже изображаю его настолько достоверно, что однажды меня обругали "гиперсоциальной язвой", что я приняла как самый прекрасный комлимент. Так что вообще-то я хочу на необитаемый остров со всеми удобствами и интернетом. Но, в принципе, не чувствую себя остро несчастной даже на работе, где, пожалуй, больше половины зависит именно от умения живо и естественно общаться с любым человеком на любую тему. Ну, на картине всего два человека, так что это вообще люкс. В конфликтах уже некоторое время совсем не участвую, просто смысла не вижу. Море - да, спокойное. Тихая заводь, собственно. Видавшая виды лодка сохнет, то есть в употреблении. На горизонте маячит маленький парус последнего путешествия. Но как-то он даже не развернут в мою сторону, так что, наверное, делать договор с похоронным бюро ещё не актуально. Вообще, общее впечатление от картины - уютная ветхость заднего двора (весь передний план). А вот публичный фасад хоть и не новый, но белый и крепкий.
Интересным исключением из примиряющей королевскую власть и бунтовавших баронов новой государственной политики стали лица духовные, которые тесно сотрудничали с принцем Луи и баронами-бунтовщиками, и которые попали из-за этого на отлучение их папским легатом от церкви. Вот они прощения не получили, об этом легат Гуала позаботился. Вся церковная атрибутика, которой они пользовались во время незаконных богослужений, была уничтожена, все их ризы сожжены, и всё это было заменено на новое. Провинившиеся также были сняты со всех постов и лишены всех имеющихся доходов. Очень многих из них также выслали из королевства, назначив 22 марта 1218 года крайним сроком для этого.
Шкатулка кардинала Гуалы Биккьери
читать дальшеМагна Карта была перевыпущена тоже. Собственно, очень важных отличий от предыдущих версий в ней было немного, кроме одного: все замки, построенные без надлежащих разрешений властей, будут разрушены. Из наиболее важных было продление срока компенсации реквизиций с 21 дня до 40, и исключение духовных лиц, рыцарей и леди из числа тех, у кого (в случае надобности) власти могут реквизировать зерно и скот. Очень важным моментом было подтверждение за короной права налогообложения в границах «как это было во времена Нашего деда Генриха».
И критически важным для всего населения королевства был закон о лесах, потому что королевские леса располагались во всех углах королевства. С одной стороны, чтобы услаждать королей династии и их гостей охотой на непуганую дичь, но с другой стороны создавая, по сути, и поныне популярные заповедники, предохраняющие лес от неконтролируемой вырубки, и обитателей леса от истребления. Проблема была лишь в том, что вокруг лесов были поселения людей, которые испокон веков с леса жили, и теперь лишились возможности охотиться, собирать топливо и пасти в лесах скот. Разумеется, это порождало браконьерство и бессчетное количество конфликтов между властью и подданными королевства.
Поскольку время уже позолотило память о Генри II и его временах, в новой Хартии о Лесах обращались к его временам, и даже ко временам до него. Не вдаваясь в подробности, можно сказать, что она возвращала людям права кормиться с леса в разумных пределах, и заменяла такие наказания за браконьерство как смерть и легальное нанесение браконьеру увечья, крупным штрафом или тюремным заключением на год и день, после которого провинившийся должен был или выразить раскаяние и быть освобожден, либо не выразить раскаяния и покинуть королевство. Как водится, речь и в этой хартии шла только о свободных людях, которые составляли всего около половины населения Англии на то время.
Печать кардинала Гуалы под Магна Карта 1217 года. Вторая печать, Маршалла, была за прошедшие столетия утеряна
Собственно, ценность Лесной хартии была не только и, возможно, не столько в материальной её составляющей, какой бы ценной для повседневной жизни нации та ни была. Хартия изящно вытолкнула баронов королевства, которые и были за большинством ужесточений неприкосновенности лесов для всех, кроме себя, из общения короля с его народом напрямую: все права, прошения, нарушения – всё отныне шло напрямую в королевскую администрацию. Что ещё уникальнее, прошения дворян и «простого народа» ставились на одну черту перед королевской властью. Во всяком случае, на бумаге. Но и этого было достаточно для того, чтобы Лесная хартия от 1217 оставалась действующим законом в Англии до самого 1971 года. Уж не знаю, говорит ли это о том, что с 1217 года закон действительно аннигилировал сословные различия перед собой, или о том, что сословные различия оставались в Англии беспрецедентно сильными до самого 1971 года.
Генри III вступил в свою столицу 29 октября 1217 года, почти ровно через год после своей первой коронации. Лондонцы встретили его с должным энтузиазмом, и почему бы нет – пока что советники нового короля показали себя людьми, обладающими здравым смыслом, и действительно заботившимися о преодолении последствий хаоса последних лет. Естественно, критически важной для функционирования королевства была нормальная циркуляция доходов и расходов королевской казны, которой на данный момент просто не существовало (принц Луи напоследок ограбил даже аббатство Сент-Эдмундс, так что после него не осталось решительно ничего), да и вообще сокровищница королевства, которую возил за собой король Джон, где-то сгинула, и так и не выплыла, а сбор налогов пробуксовывал в условиях гражданской войны, когда часть шерифов, ответственных за сбор, оставалась верной королю Джону, а другая часть перешла на сторону принца Луи. Надо отдать Маршаллу должное: щедро согласовав с Луи Французским компенсацию, дабы поддержать королевское достоинство нового государя, он заплатил её из своих сундуков, потому что не заплатить, или заплатить когда-нибудь попозже, было бы не по понятиям, принятым в высших кругах рыцарства. Понятно, что Маршаллу потом должны были деньги вернуть, но это уже другая сторона вопроса о королевском достоинстве.
Казначейство решило начать казначейский реестр нового правления с чистого листа, чем сберегло время и нервы всех вовлеченных, потому что никаких бумаг о движении денег в период, когда оно просто-напросто было закрыто, не существовало в принципе. Первым казначейским годом Генри III стал период с 29.09.1217 по 29.09.1218. На том же заседание были приняты решения о реанимации юридической системы, и решения о размерах скутажа, потому что всем без разъяснений было понятно, что хотя гражданская война закончилась, проблемы, с нею связанные, остались. Например, проблема отношений с пограничными государствами.
Александр Шотландский перешел границу, пока английские бароны колошматили друг друга, и захватил Карлайл, причем решительно отказался убраться назад в Шотландию, когда Маршалл в сентябре 1217 года официально посоветовал ему это сделать. За Александром послали в ноябре специальный эскорт, чтобы проводить его на встречу с Генри III в Нортхэмптоне, и только тогда он, после встречи, не только сдал Карлайл, но и принес Генри III оммаж за графство Хантингдон, на которое у короля Шотландии были наследственные права. Рагнвальд Гудрёдссон, король Оркнейских островов и острова Мэн, должен был явиться принести оммаж в январе 1218 года, но тянул до самого сентября 1219 – благо, добираться до него было далеко, и, по большому счету, бессмысленно. Вообще, тот период истории о-ва Мэн настолько плавает в тумане, что совершенно непонятно, что побудило именно Рангвальда в принципе принести оммаж именно двум английским королям – Джону и его сыну, и какой у него был в этом интерес, но факт остается фактом. Возможно, именно в 1218-1219 годах причина была в юстициарии Ирландии, Жоффруа де Марше (де Мариско), с которым у Рангвальда могли возникнуть проблемы, касаемые его интересов в Ирландии (его сестра была замужем за Джоном де Курси, у которого была своя сложная история отношений с английской короной).
Этот Жоффруа был ещё достаточно молодым, но уже чрезвычайно властным чиновником, хотя в юстициарии он попал исключительно благодаря тому, что приходился племянником архиепископу Дублина, Джону Комину. Трудно сказать, каковы были его планы, но как только король Джон умер, де Марше затаился в Ирландии, вообще никак не реагируя на вызовы в Англию, где он должен был и оммаж принести новому королю, и собранные за всё прошедшее время деньги доставить. Дошло до того, что аж в 1220 году он всё ещё вежливо отказывался от визита в Англию по причине болезни своей матушки. В то же время, как известно, он активно хлопотал, чтобы в Ирландию переехала на жительство королева Изабелла, вдова короля Джона, со вторым своим сыном, Ричардом, или хотя бы прислала только Ричарда. Похоже, предприимчивый молодой человек был не прочь попробовать себя в роли кингмейкера, отделив Ирландию от Англии, и посадив на трон принца Ричарда, который был ещё моложе короля Генри III, или совершенно честно не верил в то, что Генри III справится с доставшимся ему беспокойным наследством.
В любом случае, в Ирландию просто послали архиепископа, Генри Лондонского (де Лондреса), который и был, собственно, юстициарием Ирландии, а де Марше просто его заменял на время отсутствия. Оставшись не у дел, Жоффруа принял крест, выразив желание отправиться в паломничество в Святую Землю, и, под защитой статуса крестоносца, отправился договариваться с Генри III и его советом. И договорился. И даже в будущем стал сам юстициарием Ирландии, потому что, похоже, ни в какой «прихватизации» королевских денег повинен не был. А епископ де Лондрес был тем, кто, судя по всему, первым из англичан озаботился понять двоякость огня св. Бриджит (или первым решил вмешаться в служение языческой богине под видом христианской святой), который хранился в Килдэрском Аббатстве – и погасил его. Огонь, впрочем, позднее снова зажег один из епископов Аббатства, и он горел вплоть до самого анти-ирландского террора Элизабет I, которая почти угробила всю Ирландию, и погасила все огни древней земли. Да, у неё были на то причины (безопасность Англии), но отнюдь не все цели оправдывают средства.
Что касается Уэльса, то там молодому королю сильно помогла победа при Линкольне. Самый непримиримый противник короля Джона, Реджинальд де Браоз, был вынужден в 1217 году выразить покорность Генри III взамен на подтверждение прав на свои же земли. Де Браоз не был валлийцем, как и многие норманны, которые участвовали в гражданской войне на стороне валлийцев – дело в том, что они имели в Уэльсе земельные владения и свои отношения с многочисленными валлийскими правителями. Приграничье Англии и Уэльса было исключительно взрывоопасным котлом, в котором кипели несовместимые друг с другом ингредиенты, и в который лезли со своими ложками люди, которые в принципе не могли мирно возле него усидеть. И Лливелин Великий был, собственно, только одним из многих, кто старался усилить свои позиции за счет соседей. Великим его назвали, пожалуй, потому, что он мутил приграничье лет 40, не меньше.
Тем не менее, сразу после битвы при Линкольне в Уэльс отправились епископы Херефорда и Ковентри, потому что предприимчивый легат Гуала наложил, в свое время, на весь Уэльс интердикт, и теперь они снимали его с одного владения за другим, в обмен на присягу верности Генри III. Вообще, была идея привезти всех поклявшихся правителей в Нортхэмптон тогда, когда туда приехал на встречу с королём Александр Шотландский, но не сложилось. Правда, Маршалл отлично разбирался в характере этих людей и знал их (а помогал ему Мортимер, не последняя величина в Приграничье), так что они не зря отсидели в Глостере Рождество 1217 года – в феврале туда таки явился сам Лливелин, который, к слову, был женат на дочери короля Джона и приходился, таким образом, близким родственником королю Генри III, что последний и подчеркнул, вверяя замки Кардигана и Кармартена заботе своего «возлюбленного брата, правителю Северного Уэльса». До конца мая, оммаж принесли все валлийские вожди, кто мог это сделать, не влазя в войну с соседями в Уэльсе.
Ну и был, разумеется, ещё и извечный «еврейский вопрос». Некоторые бароны, в особенности те, кто участвовал в крестовых походах, устраивали в сферах своего влияния такие гонения на евреев, что в марте 1218 года Глостер, Лестер, Оксфорд и Бристоль учредили специальные комиссии из 24 горожан защищать свои еврейские общины. То, что евреев при этом идентифицировали через обязанность носить две белые полосы, нашитые спереди на одежду, некоторые историки считают просто мерой, направленной на облегчение задачи. Учитывая то, что евреи предпочитали жить своими кварталами, и идентифицировать среди прочего населения их было достаточно легко, такой аргумент звучит жидковато, но специально я вопрос не изучала, и ничего по поводу убедительности аргументации сказать не могу. Кроме того, что общеизвестно: отбытие Ранульфа де Блондевиля, Роберта Фиц-Уолтера и Сэйра де Квинси с их роднёй в Пятый крестовый в 1219 году, значительно успокоило ситуацию.
Невозможно также не отметить определенную иронию в том, что Уильяму Маршаллу пришлось, от лица короля, запретить в октябре 1217 года проведение турниров. Старый солдат не стал искать куртуазные выражения, а объяснил доходчиво, что турниры могут быть использованы для сведения счетов и разжигания вражды, что не только не допустимо в условиях с трудом законченной войны, но и далеко от идеалов рыцарства.
Мы 6.01 убрали уже ёлку - у нас был день окончания сезона, эпифания. Скотик ознаменовал событие тем, что в клочья разодрал одну из нарядных, белых с золотом, салфеток на столе. Напрактиковался, гад, с фетровыми за праздники. Пришлось спрятать, и положить плотные, которые фиг откусишь.
Ракурс кормы - наше всё, кот на мой хохот обиделся, и пригрозил отомстить. И мстит, паразит.
читать дальшеМы успели съездить на новогоднюю мессу - народа было много, церковь украшена симпатично.
Почему-то за главным вертепчиком был второй...
Народ массово приезжал и просто побродить и полюбоваться на всякие подсветки.
Скромненько, но "живьем" всё было масштабнее и красивее, да и вообще, с учетом того, что Хельсинки снова "отличился" в новогоднюю ночь, отменив салют (типа, слишком сильный ветер дул, что вообще неправда) - прихожане церкви Эспоо справились с созданием праздничного настроения отлично.
У нас, правда, собственно "световое шоу" на балконе красивее, по-моему.
А вот такой у меня был венок на двери:
Всё, теперь ещё китайский Новый Год 22.01 - и можно успокоиться с украшательством.
Но вот так когда-то могла выглядеть открытка, в которой соединены все или многие символы удачи и благоденствия. Да, и у мухоморов в этом тоже есть своя важная, таинственная роль:
Ну и совсем уж крипи, которые в наше суровое время и в печать-то не пустили бы! Но викторианцы справлялись...
Ёлку поставили в этом году в коридоре, чтобы я могла ею любоваться тоже. А то я редко в зале бываю, честно говоря. Были обоснованные сомнения относительно того, сколько раз кот эту ёлку уронит, она у него первая в жизни. Нет, ни разу не уронил. Любит лупить по украшениям лапой, в тайной надежде, что какой-то шарик свалится - и они изредка сваливаются. И тогда счастливый кот гоняет их по полу всю ночь, на радость соседям снизу, несомненно.
читать дальшеЭто - первая версия, где наряду с гирляндой горят ещё и свечи. Свечи старые, лет 30 назад их покупала. И когда их развешивали, то заметила, что одна уже не горит, что означает, что гирлянде капут приходит. Он и пришел через некоторое время. Я уж хотела записать в планы покупку новой звезды на макушку и новых свечей, но потом поняла, что без них освещение ёлки спокойнее и приятнее. Для меня, во всяком случае.
Эта лед-гирлянда тоже старая, самая первая из появившихся, и тоже так себе. Вот её обновить можно. Надо сказать, я отнюдь не всё развесила, что планировала, просто не хватило сил. Совсем трудно стало и на работу бегать, и ещё праздник устраивать. Супруг-то помочь может, но ему надо говорить, что делать, то есть быстрее сделать самой. Плюс готовка, чтоб её. Причем, чисто потому, что как бы полагается. Праздник же. Сначала рождественское, теперь вот новогоднее, и хвала Мироздаю, что для китайского закажу в ресторане.
Сделала вчера на сегодня оливье, "подшубу", и салат из красной рыбы, риса и авокадо. Вкусноеее... Но! Для меня это уже слишком тяжелая пища, да и для мужа. Съели по паре ложек каждого салата, и не можем уже 3 часа отдышаться
У нас +5, по улице носится детвора, запускают ракеты. Счастливые невозможно. А Хельсинки, вроде, официальный салют отменил. Типа, слишком сильный ветер. Кот на всё это хлопание не реагирует, за салютами следит из кухонного окна с большим интересом. Удивительно невозмутимая скотинка.
Не могу не порекомендовать любителям детективов "под старину". Немножко неуклюже поначалу, но интересный набор расследуемых дел, интересная динамика переплетения интересов, влияний, новых реалий и старых грехов. Где-то начало 20 века. Очень большой минус - это совершенно кошмарный автоперевод, по которому скорее догадываешься, чем понимаешь. Но если смириться с тем, что впопад там только ключевые слова, да и то не всегда, то смотреть стоит. Очень большой плюс - вышел второй сезон в этом году, www1.dramacool.cr/drama-detail/the-case-solver-.... Там, правда, и кривого автосаба нет, но сдается мне, что если справиться с первым сезоном, то второй уже на китайском можно смотреть, разницы не будет
Принц Луи получил известия о полной и решительной победе роялистов под Линкольном только 25 мая, когда к Лондону стали стекаться те его люди, кто смог просочиться или пробиться через территории, населенные враждебно настроенным к ним населением. Роялисты, впрочем, и сами были в шоке, который быстро сменился воодушевленными призывами идти штурмовать Лондон или хотя бы ещё раз сжечь лагерь осаждающих Дувр. Маршалл, тем не менее, решительно отправил всех по домам отдыхать, разбираться с выкупами за пленниками и прочее в том же роде. Это оказалось мудрым решением – за несколько недель к роялистам перешло полторы сотни тех, кто ранее поддерживал Луи Французского. Но на самом деле передышка была нужна роялистам для того, чтобы втайне вступить в контакт с олдерменами Лондона, предложив им вернуться на сторону законного короля и пообещав подтвердить все исконные права горожан королевской печатью. Не то чтобы отцы города отнеслись к идее враждебно, но судьба разграбленного Линкольна, где в процессе сильно пострадало население, оптимизма не внушала.
Битва при Сандвиче
читать дальшеКак водится в таких случаях, о дипломатических поползновениях роялистов кто-то доложил принцу Луи, так что тот намертво запер ворота города и приказал всем лондонцам принести ему новую вассальную клятву. И в этой ситуации в начале июня в Лондон прибыла очень представительная делегация французского духовенства: архиепископ Тира (Ливан), и аббаты Клерво, Понтиньи и Сито. Как ни странно, с целью проповедовать идеи нового крестового похода, но на практике для попытки повлиять на принца. Дело в том, что его отец, многомудрый Филипп Август, понял безнадёжность попытки сына усидеть хотя бы на краешке трона Англии сразу, как только услышал о выступлении Уильяма Маршалла на стороне сына короля Джона. «Мы теперь ничего не добьемся в Англии. Здравый смысл этого храбреца защитит страну, и Луи потеряет всё. Запомните мои слова! Если Маршалл взялся за это дело, с нами покончено», - заявил он. Принц, тем не менее, закусил удила и договор, над которым поработали представители обеих сторон, подписать отказался. Более того, он поручил своей супруге, Бланке Кастильской, от имени которой и претендовал на трон Англии, собрать дополнительные силы в Кале, что она и сделала вполне успешно, хотя английский флот пытался этому помешать.
А роялисты собрали к 15 июля достаточные силы, чтобы разделить их на две армии. Одна, под командованием самого Генри III и папского легата направилась к Лондону, а вторая, под командованием Маршалла и Хью де Бурга, двинулась к Дувру. Маршалл у Дувра велел всем кораблям Пяти Портов и их экипажам собраться в Сандвиче, и хотел лично возглавить флотилию, но руководить морской операцией всё-таки отправили де Бурга, потому что все ужасно боялись, что с Маршаллом может что-то случиться. Это был один из тех редких феноменов в истории, когда одно имя рыцаря, которому уже было, к тому же, под 70, могло спасти Англию или погубить её. Основания для беспокойства у роялистов были – Луи спустил на английский флот своего пирата, Эсташа-Монаха. Тот направился со своим флотом к Дувру 24 августа 1217 года – около десятка больших военных кораблей с лучшими рыцарями Франции на борту, и около 70 более мелких судов, набитых солдатами. На флагманском корабле расположился сам Эсташ, которого для этого случая сделали командующим французской армадой.
У англичан в распоряжении было значительно меньше ресурсов, и их флот не годился армаде пирата и в подметки, так что на многих английских судах началась паника, и часть экипажей устремились на шлюпках к берегу, где их встретил всё ещё рвущийся на палубу Маршалл, которого всё ещё не пускали на эту палубу. Всё что мог сделать старый вояка, это обратиться к беглецам с правильными словами, после чего те, успокоившись после панической атаки, вернулись на корабли. Армада Эсташа-Монаха направлялась к Темзе, так что английскому флоту, устремившемуся в преследование, пришлось двигаться и против ветра, и против прилива. Когда английская эскадра оказалась в пределах видимости французов, флагман с Хью де Бургом внезапно изменил курс. Естественно, остальные корабли повторили маневр флагмана. Для французов, которые высыпали на палубы, это выглядело так, что англичане пытаются их обогнуть и скрыться, что их страшно развеселило. Но англичане поймали своим маневром попутный ветер и выпустили в воздух тучи извести, которые накрыли французские корабли, ослепив находившихся на палубе.
Французский флагман был, таким образом, абсолютно парализован – известь ослепила всех, находившихся на палубе, а там были практически все, включая самого Эсташа-Монаха. Англичане взяли корабль на абордаж со всей командой и роскошным грузом элитного экипажа. Другие корабли английской флотилии тоже вступили в абордажный бой, предварительно засыпав противника стрелами из арбалетов. Французы побежали, пытаясь укрыться в Кале от преследовавших их англичан. В гавань попали только пятнадцать кораблей из восьмидесяти, остальный были или взяты в плены, или потоплены. Эсташа нашли забившимся под палубу и отрубили ему голову, не забыл перед этим довольно торжественно перечислить все грехи пирата перед Богом и людьми, и не менее торжественно отвергнуть его предложение о выкупе за 10 000 марок и переходе на службу к королю Генри III. Голову пирата подняли на пику, чтобы все видели, что он действительно закончил свой грешный земной путь.
Маршалл немедленно взял под контроль распределение пленных и колоссальной добычи между победителями – повторения случившего в Линкольне он не хотел. Поэтому сообщить королю о победе на этот раз отправился Филипп Дюбени. Пленников отправили в Дувр, добычу удалось разделить так, что никто не ушел обиженным. То, что осталось, пошло на основание госпиталя для бедных, получившего в патроны святого, в чей день случилась победа – святого Варфоломея.
Победа роялистов под Линкольном и разгром ими флота, везущего подмогу Луи Французскому, оставила принца без союзников на территории Англии. Все, кто мог рассчитывать быть встреченными хорошо, вернулись под знамена Генри III. Луи оказался запертым в Лондоне, к которому уже подошел папский легат Гуала со своей частью армии. И всё же, Луи, забаррикадировавшийся в Тауэре, не торопился подписывать свою капитуляцию, хотя попытки создать какой-то не слишком оскорбительный для него договор предпринимались в количестве. А потом сработали какие-то свои каналы между военными (которые зачастую выступали и как дипломаты, и как шпионы своих сеньоров), и в лагерь Маршалла в Рочестере отправился один из людей принца, под патент о безопасности за печатью английского короля, чтобы послужить заложником за одного из французов-пленников из расколошмаченной французской армады, который отправился в Лондон.
Маршалл, собственно, считал, что Луи надо выжать из Англии прочь любой ценой и любыми жертвами, потому что только так можно было закончить конфликт англичан с англичанами. Высказываемое некоторыми желание взять Лондон штурмом понимания у него не встретило. Он знал, что взятую штурмом столицу будут грабить, и что никакие усилия командиров не смогут этому помешать. И что кровь, которая прольется при этом, полностью падет на всех участников штурма и на короля, во имя которого он случится. Тем не менее, он решительно продемонстрировал Луи, что того ожидает в том случае, если он не согласится добром: английские корабли блокировали Темзу, соединившиеся армии Маршалла и Гуалы блокировали город. Так что перед принцем встал выбор подписания договора, более или менее не являющегося для него позором, либо поголодать в осажденном городе и подписать позорный договор. Ему пообещали, что если он согласится на представленный проект договора, англичане проследят, чтобы он и желающие покинуть Англию вместе с ним добрались до Франции живыми и здоровыми.
Условия оказались менее жесткими, чем можно было ожидать. Права сторон восстанавливались в состоянии, в котором они находились до прибытия Луи Французского в Англию. Пленники освобождались обеими сторонами без выкупа, но уже собранный выкуп оставался у тех, кому он принадлежал. Все подданные английского короля, желающие принести ему оммаж, освобождались ото всех обвинений в прошлых прегрешениях. Луи вменялось потребовать от братьев Эсташа-Монаха, окопавшихся на островах Ла-Манша, убраться оттуда прочь, а если они не послушаются, то будут рассматриваться исключенными из условий мирного договора. Луи также должен был порекомендовать Ллевелину прекратить беспорядки в Уэльсе. Англичане также обязались выплатить Луи Французскому все долговые обязательства, и обозначили сумму (10 000 марок). Вполне довольный неожиданно мягкими условиями, Луи поспешил договор подписать.
Дружеская встреча высоких сторон состоялась 12 сентября на Темзе возле Кингстона – французы и те, кто решил остаться в их рядах, на одной стороне реки, англичане на другой, а Луи с Бланкой и советниками, король Генри с советниками, Маршалл и легат Гоала расположились на острове в центре. После взаимных подтверждений о том, что пункты договора будут выполнены, Луи ещё в частном порядке пообещал переговорить с отцом, чтобы тот вернул английскому королю его земли во Франции. Впрочем, легат испортил день требованием, чтобы Луи явился перед ним в одеянии кающегося – босым, без рубашки, в одной тунике. Понадобились долгие и душевные уговоры всех собравшихся, чтобы Гоала согласился на рубище, но надетое под принцеву робу.
Покаяние было сделано на следующий же день. Потом последовала финальная усушка и утруска всех практических моментов, касающихся безопасности французов, и вот 28 сентября счастливый до слез Маршалл наблюдал за тем, как французский принц навсегда покидал английскую землю. Война была выиграна вопреки прогнозам и ожиданиям. Теперь нужно было попытаться выиграть мир.
Такая ж прелесть. Известные детективные истории (начинается с "Восточного экспресса"), но в динамике китайских реалий начала 20 века. Ну и детектив не так раздражающе самодоволен, как Пуаро. А Leon Zhang вообще моя слабость, я его обожаю.
Понесло нас сегодня в музей Синебрюхова - у меня на этой неделе зимний отпуск, потом не будет сил выбраться, а 15.01 выставка закончится. Поездка вышла интересной, и не только из-за гравюр. С гравюрами-то всё ясно: конец XVIII- начало XIX века, куртизанки и актёры, все хорошо известны, на 80% - сценки из постановок театра кабуки, которые блестяще пролетают мимо, если не знать пьесу. И понять, где там женский персонаж, а где мужской... В общем, придётся разбираться, чего я там насмотрела и нафотографировала.
Гримёрка
читать дальшеЗато на втором этаже был дом-музей Синебрюховых. О них потом, здесь только покажу немного интерьеров. Например, рождественский стол. Ну очень скромно, без всяких изысков. Хотя, конечно, сам характер праздника к простоте располагает. Это у меня он сплёлся с новогодними
Картин масса, все стены увешаны. Так себе коллекция - пара картин Кранаха, одна - Рембранта, остальное всё неизвестные мне господа и дамы. Несколько икон, вот самая старая:
Св. Николай, около 1400 года
Мне понравилась "Серенада для кошки" неизвестного художника, где-то 1600-е:
Трамвай был на остановке, когда мы из музея вышла, то есть на него мы не успели. А потом трамваи на время перестали ходить, потому что непрекращающийся снегопад засыпал рельсы быстрее, чем их успевали чистить.
Потащила супруга пешком, коварно планируя визит в кафе Ekberg, где я не была несколько десятилетий, потому что не случалось бывать в том углу Хельсинки. Это самое старое кафе в Финляндии, открыто в 1852 году. Надо сказать, там выпечка к кофе и правда уникальная - например, классически правильный Наполеон, мокрую пародию на который в последние годы продают кое в каких маркетах. Кафе было почти полным, и столики заказаны, но нам место нашлось. И только мы сделали заказ, как выяснилась причина, отчего был такой аншлаг аж с заказами столов: сегодня же день св. Лючии, и в кафе зашел с небольшим концертом школьный хор. Вообще, этот район всегда был густо шведскоязычным, так что дети из шведской школы. Пели очень хорошо, надо сказать. Но мало. "Санта Лючия" на латыни, потом что-то шведскоязычное, потом "Ноэль" на французском, и закончили финской про неизбежного воробышка в рождественское утро.
Потом я покупала подарки супругу. Возвращались домой, когда народ поехал с работы. А ездили-то мы из-за паршивой погоды и локации в центре Хельсинки на автобусе. И снова та же ситуация: автобус ушел из-под носа, следующие два не приехали. Потом мы поняли, почему - были в авариях, не так чтобы далеко друг от друга. Толком не рассмотрела, но понятно, что один занесло, а другой долбанулся с собратом, потому что из-за снега проезжая часть сузилась, а уступать никто никому не хочет. Но мы добрались благополучно, хотя в такой толпище отвыкли ездить.
Недавно в процессе угадывания рождественской тематики на букву "В" я предложила ворону, на что мне возразили, что ворона - символ довольно зловещий, так что не вполне подходит. Я точно знала, что видела ворон как минимум на финских рождественских открытках, и полезда искать. Выяснилось, что и у ворон есть праздник в Рождество!