Do or die
В апреле 1223 года папа Гонориус снова выслал свои требования по поводу совершеннолетия Генри III Хью де Бургу, юстициарию (или управляющему делами королевства), Пьеру де Рошу, епископу Винчестерскому, и судье Уильяму Брюеру, который был судьей ещё при Ричарде I. По мнению папы, его подопечного нельзя больше держать в стороне от государственных дел, и особенно от дел, из которых складывается престиж короля: создание костяка верных ему приближенных при помощи дарственных на королевские земли и замки. В качестве компромисса папа предложил сделать ограничение до более зрелых лет короля для пожизненных дарственных и дарственных с правом передавать подаренное по наследству. В письме Ранульфу Честерскому папа буквально распорядился использовать королевскую печать, с момента получения письма, исключительно по распоряжению короля и никого другого.
Картинка с молодым Генри III, как его нарисовала нейросеть Prodia. Анимешно, но миленько
читать дальшеСудя по всему, юный король взялся за дело с большим энтузиазмом, и первым делом распорядился передать замки в Глостере и Херефорде Хью де Бургу. То ли он доверял «сиволапому» юстициарию, выдвинутому ещё его отцом, больше, чем постоянно менявшим свои политические симпатии баронам, то ли дело было в нормальном подростковом бунте против опеки. Казалось бы, мудрые бароны королевского совета должны были дать пареньку попробовать силы, и отнестись к этому действительно не слишком мудрому решению снисходительно. Увы, мудрыми эти бароны не были, так что Генри III ожидал сущий адище с истерящими Ранульфом Честерским, Гильбертом де Клером (графом Глостерским), Уильямом Форсом (графом Омальским), а такжы прочими сэрами и пэрами – Фолксом де Брюте, Робертом де Вайпонтом, Джоном де Лэси, Пьером де Моли, Филлипом Марком, Энгелардом де Жизоном, Уильямом Кантелупским и многими другими. Большинство из них не пострадало от решения короля напрямую, но они были несчастны уже потому, что был счастлив Хью де Бург, чья и без того немалая власть росла с каждым новым замком под его контролем.
Хотя отдадим юстициарию должное. Он увез молодого короля от греха подальше в Глостерский замок, пока взбешенные бароны безуспешно атаковали Тауэр в Лондоне – неизвестно, с какой целью, конечно, но у юного короля симпатий к ним от таких действий не прибавилось. Не прибавилось этих симпатий и на заседании ненавидящих друг друга сторон, когда Генри и Хью вернулись с несколько вынужденной экскурсии в столицу в конце ноября. Пьер де Рош, как самый нервный из присутствующих, всласть проорался на Хью, и выскочил из зала заседаний, причем за ним последовала вся партия Ранульфа. Конечно, Хью на выпады уважаемого епископа не молчал, и, подозреваю, умел отвечать так, что его оппонент только что не лопнул от бешенства. А вскоре выяснилось, что Хью действительно не зря носил титул юстициария – в Лондон пришло очередное папское послание, которое, как выяснилось, было ответом на письмо, которое юный король послал ему из Глостера (явно по совету де Бурга), и в котором уточнял, может ли он немедленно изъять замки у тех. кому не верит, и оставить тем, кому доверяет.
Папа Гонориус, получив то письмо, понял, что такое прямолинейное подростковое мышление, и понял, что в условиях Англии такая прямолинейность может привести только к очередной гражданской войне. Поэтому ему пришлось несколько смягчить свои тезисы, изложенные в предыдущем послании. Он посоветовал королю ограничиться проверкой отчетов тех, кому были доверены от его имени королевские замки, и отбирать замки только в случае проявления явного непослушания. Некоторые бароны, кстати, действительно явились к королю требовать отставки де Бурга, но получили в ответ четко озвученное «нет» от теперь 16-летнего уже короля. Так что Рождество 1223 года Генри III праздновал в Нортхемптоне, вместе с архиепископом и несколькими епископами, а бароны – в Лестере.
И снова церковь поддержала короля. Архиепископ опубликовал папскую буллу, в которой отлучением от церкви угрожали всем, кто потревожит спокойствие в королевстве, и к баронам были посланы вестники с предупреждением, что если они осмелятся бунтовать, и на следующий же день не передадут королю затребованные тем замки, они будут отлучены от церкви. Король, впрочем, обещал, что все, кто управлял замками хорошо, получат их назад, но теперь уже из рук короля, а не опекунов или совета. На этот раз бароны подчинились, и король тоже был верен слову. Хью де Бург добровольно выразил желание тоже сдать замки королю, но и это не спасло его в дальнейшем от обвинений в злоупотреблении властью, хотя и в меньших масштабах, чем могло бы быть – всего два барона выразили явно надуманные претензии, что «де Бург получил свои замки назад, а другие кастелланы не получили».
Тем не менее, имея Лэнгтона в архиепископах, Генри III никогда не мог чувствовать себя свободным от стремлений этого прелата ограничить королевскую власть – именно он в свое время стоял за первой Магна Карта. И теперь, когда король освободил своего юстициария от обязанности заверять правительственные документы и стал заверять их сам, Лэнгтон стал требовать переиздания хартии, так как дворянству страны это обещали. Судья Брюер заметил архиепископу, что «свободы, о которых ты говоришь, вообще не должны иметь силы, потому что были получены насильственно», припоминая условия, в которых король Джон заверил первую хартию. «Если ты любишь короля, Уильям, то не становись на пути мира в этом королевстве», - отпарировал архиепископ. «Мы все клялись в отношении этих свобод, и клятва будет соблюдена», - успокоил король присутствующих.
Второй момент небольшой конфронтации с церковью был связан с Пьером де Рошем, епископом Винчестерским. Де Рош был человеком с амбициями и не склонным к кротости, причем у него действительно были основания чувствовать себя обиженным на невнимание короля к его персоне. В общем, он пожаловался на поведение короля папе, и Гонориус немедленно отчитал Генри III за неблагодарность епископу, чей вклад в дело короля и его отца был неоценим в минуту самой крайней необходимости. Письмо закончилось полу-угрозой, что в случае небрежения по отношению к епископу Винчестерскому и его церкви Святейший престол будет оскорблен. Впрочем, если верить слухам, то Генри III запретил Пьеру де Рошу на глаза ему показываться, а это уже действительно переходило границу нормы.
Впрочем, все эти мелкие наступления и отступления вполне вписывались в общую картину взросления монарха, которого долгое время держали вдалеке от государственных дел – сначала из лучших побуждений, а затем потому, что так было проще и привычнее. Настоящие проблемы, с которыми Генри теперь надо было разбираться, приходили извне. Ранней весной 1224 году были беспорядки в Ирландии, в которых роль тамошнего юстициария, Уолтера де Лэси, была непонятна. То ли он что-то там проглядел, то ли даже был вовлечен. Сам Лэси охотно посыпал голову пеплом и клялся впредь быть бдительным, и за свою ошибку сдал королю на два году два своих собственных замка, один в Ирландии, а другой в Ладлоу. Впрочем, в Ирландию всё-таки отправился младший Маршалл, недавно женившийся на 9-летней сестре короля, Элеанор. Брак был, разумеется, чисто статусным и символическим, хотя приданое Элеанор, принесенное в этот брак, было вполне реально.
Серьезной неприятностью было и то, что в апреле закончился мир между Англией и Францией. Король Луи оставил без внимания письма папы Гонориуса, в которых тот требовал продления мира, и ударил по Гаскони так хорошо, что завоевал её большую часть в мгновение ока. Излишне говорить, что помогал Луи в этом деле всё тот же Хью де Лузиньян. Похоже, что Генри III был вполне готов к войне, по крайне мере по его собственному мнению, так что 15 мая он отозвал все патенты о мире с Францией. Но тут, как это неоднократно случалось и с отцом Генри, от великих дел за морем его отвлекла очередная свара дома. На этот раз против Фолкса де Брюте было поднято около 30 дел по поводу незаконного присвоения чужой земельной собственности. Практически несомненно, что за этим стоял Хью де Бург, с которым буйный норманн сначала дружил, а потом рассорился из-за возвышения де Бурга. Тем не менее, конкретно дела поднял судья из Данстабла Генри де Брейбрук.
С Фолксом как силой хотели покончить довольно многие, потому что эта сила была абсолютно непредсказуема и хаотична, а потому опасна. Фолкс, надо сказать, был достаточно верен королю Джону, и был готов быть верным его сыну, но для него это не означало подчинения личных планов королевскому совету. И никто не мог сказать, как Фолкс среагирует в каждом отдельном случае. Второй причиной растущей среди баронов неприязни к Фолксу была инаковость этого норманна, о котором никто толком ничего не знал, но о котором ходило много слухов, и ни один из них не делал ему чести.
Так что Брейбрук подставился очень сильно, затеяв судебное дело против человека, не имеющего сдерживающих начал. И Фолкс повел себя именно с грацией слона в фарфоровой лавке – Брейбрука и ещё двоих, стоявших за обвинениями, он просто-напросто украл, кинул в подземелья Бедфорд Кастл, который был мощно укреплен ещё королем Джоном, и закрылся в замке сам, объявив королевской администрации, что они могут забрать его оттуда – если смогут.
Генри III пришлось отвлечься от подготовки к войне с Францией, и бросить силы, собравшиеся к 20 июня в Нортхемптоне, на осаду Бедфорд Кастл, который как раз был укреплен против такого типа осад его отцом. Похоже, ирония ситуации изрядно раздражала молодого короля, собиравшегося героически отвоевывать империю Ангевинов во Франции, и угодившего осаждать своего подданного, так что он поклялся душой короля Джона, что повесит каждого, кто воспротивится сдаче замка. Несомненно, Джон оценил бы эту клятву, если бы мог её слышать.
Фолкс, кстати, оценил, и бежал из замка в Уэльс где-то около 14 августа. Почему-то гарнизон после этого всё-таки не сдался, так что замок был взят при помощи подкопа под донжон, который через этот подкоп и подожгли. Огонь и дым сделали свое дело, и гарнизон сдался. И был полностью повешен, как и поклялся король. Брутально? Да. Но тогда верили в то, что милосердное отношение к бунтовщикам провоцирует последующие бунты.
Вообще-то в ходе осады и в обращении с пленниками до где-то периода Войн Роз действовал «код военной галантности», дающий осажденным и пленникам довольно много прав, но только в том случае, если и они действуют согласно этому коду. Например, гарнизон мог получить, сдав замок без сопротивления, право покинуть его с оружием и всем скарбом. Или сдаться после сопротивления, и покинуть замок под гарантию неприкосновенности, или даже обратиться к своему лорду с просьбой о помощи, и отложить этим военные действия на определенное количество дней. Последняя опция была невозможна из-за того, что лорд гарнизона бежал. Первая – потому что военные действия уже были начаты. Но почему гарнизон не сдался после бегства Фолкса? Скорее всего потому, что боялись своего лорда больше, чем своего короля, что, возможно, добавило Генри III решимости применить столь брутальное наказание.
Судья Брейбрук, к слову, выжил, и стал одним из тех, кому Генри III велел уничтожить Бедфорд Кастл как укрепление. Вообще-то Брейбрук действовал против Фолкса не только из праведных соображений. В свое время он был главным шерифом Бедфордшира, и был лишен этой должности королем Джоном за измену: Брейбрук поддержал принца Луи против короля Джона, и продолжал поддерживать принца до самой битвы при Линкольне. В результате Брейбрук, в процессе противостояния, был лишен многих земель, как и Уильям де Бичем/де Бошан Бедфордский, чьим вассалом он был. И должности главного шерифа он тоже лишился, разумеется. Так что к делам о незаконно отторгнутой собственности Брейбрук относился очень персонально. А поскольку замок, ранее принадлежавший Бичему, был заграбастан Фолксом, то дела против него Брейбрук вел с особой страстью. В данном случае он в некотором смысле даже победил, хотя должность главного шерифа ему так никогда и не вернули.
Картинка с молодым Генри III, как его нарисовала нейросеть Prodia. Анимешно, но миленько
читать дальшеСудя по всему, юный король взялся за дело с большим энтузиазмом, и первым делом распорядился передать замки в Глостере и Херефорде Хью де Бургу. То ли он доверял «сиволапому» юстициарию, выдвинутому ещё его отцом, больше, чем постоянно менявшим свои политические симпатии баронам, то ли дело было в нормальном подростковом бунте против опеки. Казалось бы, мудрые бароны королевского совета должны были дать пареньку попробовать силы, и отнестись к этому действительно не слишком мудрому решению снисходительно. Увы, мудрыми эти бароны не были, так что Генри III ожидал сущий адище с истерящими Ранульфом Честерским, Гильбертом де Клером (графом Глостерским), Уильямом Форсом (графом Омальским), а такжы прочими сэрами и пэрами – Фолксом де Брюте, Робертом де Вайпонтом, Джоном де Лэси, Пьером де Моли, Филлипом Марком, Энгелардом де Жизоном, Уильямом Кантелупским и многими другими. Большинство из них не пострадало от решения короля напрямую, но они были несчастны уже потому, что был счастлив Хью де Бург, чья и без того немалая власть росла с каждым новым замком под его контролем.
Хотя отдадим юстициарию должное. Он увез молодого короля от греха подальше в Глостерский замок, пока взбешенные бароны безуспешно атаковали Тауэр в Лондоне – неизвестно, с какой целью, конечно, но у юного короля симпатий к ним от таких действий не прибавилось. Не прибавилось этих симпатий и на заседании ненавидящих друг друга сторон, когда Генри и Хью вернулись с несколько вынужденной экскурсии в столицу в конце ноября. Пьер де Рош, как самый нервный из присутствующих, всласть проорался на Хью, и выскочил из зала заседаний, причем за ним последовала вся партия Ранульфа. Конечно, Хью на выпады уважаемого епископа не молчал, и, подозреваю, умел отвечать так, что его оппонент только что не лопнул от бешенства. А вскоре выяснилось, что Хью действительно не зря носил титул юстициария – в Лондон пришло очередное папское послание, которое, как выяснилось, было ответом на письмо, которое юный король послал ему из Глостера (явно по совету де Бурга), и в котором уточнял, может ли он немедленно изъять замки у тех. кому не верит, и оставить тем, кому доверяет.
Папа Гонориус, получив то письмо, понял, что такое прямолинейное подростковое мышление, и понял, что в условиях Англии такая прямолинейность может привести только к очередной гражданской войне. Поэтому ему пришлось несколько смягчить свои тезисы, изложенные в предыдущем послании. Он посоветовал королю ограничиться проверкой отчетов тех, кому были доверены от его имени королевские замки, и отбирать замки только в случае проявления явного непослушания. Некоторые бароны, кстати, действительно явились к королю требовать отставки де Бурга, но получили в ответ четко озвученное «нет» от теперь 16-летнего уже короля. Так что Рождество 1223 года Генри III праздновал в Нортхемптоне, вместе с архиепископом и несколькими епископами, а бароны – в Лестере.
И снова церковь поддержала короля. Архиепископ опубликовал папскую буллу, в которой отлучением от церкви угрожали всем, кто потревожит спокойствие в королевстве, и к баронам были посланы вестники с предупреждением, что если они осмелятся бунтовать, и на следующий же день не передадут королю затребованные тем замки, они будут отлучены от церкви. Король, впрочем, обещал, что все, кто управлял замками хорошо, получат их назад, но теперь уже из рук короля, а не опекунов или совета. На этот раз бароны подчинились, и король тоже был верен слову. Хью де Бург добровольно выразил желание тоже сдать замки королю, но и это не спасло его в дальнейшем от обвинений в злоупотреблении властью, хотя и в меньших масштабах, чем могло бы быть – всего два барона выразили явно надуманные претензии, что «де Бург получил свои замки назад, а другие кастелланы не получили».
Тем не менее, имея Лэнгтона в архиепископах, Генри III никогда не мог чувствовать себя свободным от стремлений этого прелата ограничить королевскую власть – именно он в свое время стоял за первой Магна Карта. И теперь, когда король освободил своего юстициария от обязанности заверять правительственные документы и стал заверять их сам, Лэнгтон стал требовать переиздания хартии, так как дворянству страны это обещали. Судья Брюер заметил архиепископу, что «свободы, о которых ты говоришь, вообще не должны иметь силы, потому что были получены насильственно», припоминая условия, в которых король Джон заверил первую хартию. «Если ты любишь короля, Уильям, то не становись на пути мира в этом королевстве», - отпарировал архиепископ. «Мы все клялись в отношении этих свобод, и клятва будет соблюдена», - успокоил король присутствующих.
Второй момент небольшой конфронтации с церковью был связан с Пьером де Рошем, епископом Винчестерским. Де Рош был человеком с амбициями и не склонным к кротости, причем у него действительно были основания чувствовать себя обиженным на невнимание короля к его персоне. В общем, он пожаловался на поведение короля папе, и Гонориус немедленно отчитал Генри III за неблагодарность епископу, чей вклад в дело короля и его отца был неоценим в минуту самой крайней необходимости. Письмо закончилось полу-угрозой, что в случае небрежения по отношению к епископу Винчестерскому и его церкви Святейший престол будет оскорблен. Впрочем, если верить слухам, то Генри III запретил Пьеру де Рошу на глаза ему показываться, а это уже действительно переходило границу нормы.
Впрочем, все эти мелкие наступления и отступления вполне вписывались в общую картину взросления монарха, которого долгое время держали вдалеке от государственных дел – сначала из лучших побуждений, а затем потому, что так было проще и привычнее. Настоящие проблемы, с которыми Генри теперь надо было разбираться, приходили извне. Ранней весной 1224 году были беспорядки в Ирландии, в которых роль тамошнего юстициария, Уолтера де Лэси, была непонятна. То ли он что-то там проглядел, то ли даже был вовлечен. Сам Лэси охотно посыпал голову пеплом и клялся впредь быть бдительным, и за свою ошибку сдал королю на два году два своих собственных замка, один в Ирландии, а другой в Ладлоу. Впрочем, в Ирландию всё-таки отправился младший Маршалл, недавно женившийся на 9-летней сестре короля, Элеанор. Брак был, разумеется, чисто статусным и символическим, хотя приданое Элеанор, принесенное в этот брак, было вполне реально.
Серьезной неприятностью было и то, что в апреле закончился мир между Англией и Францией. Король Луи оставил без внимания письма папы Гонориуса, в которых тот требовал продления мира, и ударил по Гаскони так хорошо, что завоевал её большую часть в мгновение ока. Излишне говорить, что помогал Луи в этом деле всё тот же Хью де Лузиньян. Похоже, что Генри III был вполне готов к войне, по крайне мере по его собственному мнению, так что 15 мая он отозвал все патенты о мире с Францией. Но тут, как это неоднократно случалось и с отцом Генри, от великих дел за морем его отвлекла очередная свара дома. На этот раз против Фолкса де Брюте было поднято около 30 дел по поводу незаконного присвоения чужой земельной собственности. Практически несомненно, что за этим стоял Хью де Бург, с которым буйный норманн сначала дружил, а потом рассорился из-за возвышения де Бурга. Тем не менее, конкретно дела поднял судья из Данстабла Генри де Брейбрук.
С Фолксом как силой хотели покончить довольно многие, потому что эта сила была абсолютно непредсказуема и хаотична, а потому опасна. Фолкс, надо сказать, был достаточно верен королю Джону, и был готов быть верным его сыну, но для него это не означало подчинения личных планов королевскому совету. И никто не мог сказать, как Фолкс среагирует в каждом отдельном случае. Второй причиной растущей среди баронов неприязни к Фолксу была инаковость этого норманна, о котором никто толком ничего не знал, но о котором ходило много слухов, и ни один из них не делал ему чести.
Так что Брейбрук подставился очень сильно, затеяв судебное дело против человека, не имеющего сдерживающих начал. И Фолкс повел себя именно с грацией слона в фарфоровой лавке – Брейбрука и ещё двоих, стоявших за обвинениями, он просто-напросто украл, кинул в подземелья Бедфорд Кастл, который был мощно укреплен ещё королем Джоном, и закрылся в замке сам, объявив королевской администрации, что они могут забрать его оттуда – если смогут.
Генри III пришлось отвлечься от подготовки к войне с Францией, и бросить силы, собравшиеся к 20 июня в Нортхемптоне, на осаду Бедфорд Кастл, который как раз был укреплен против такого типа осад его отцом. Похоже, ирония ситуации изрядно раздражала молодого короля, собиравшегося героически отвоевывать империю Ангевинов во Франции, и угодившего осаждать своего подданного, так что он поклялся душой короля Джона, что повесит каждого, кто воспротивится сдаче замка. Несомненно, Джон оценил бы эту клятву, если бы мог её слышать.
Фолкс, кстати, оценил, и бежал из замка в Уэльс где-то около 14 августа. Почему-то гарнизон после этого всё-таки не сдался, так что замок был взят при помощи подкопа под донжон, который через этот подкоп и подожгли. Огонь и дым сделали свое дело, и гарнизон сдался. И был полностью повешен, как и поклялся король. Брутально? Да. Но тогда верили в то, что милосердное отношение к бунтовщикам провоцирует последующие бунты.
Вообще-то в ходе осады и в обращении с пленниками до где-то периода Войн Роз действовал «код военной галантности», дающий осажденным и пленникам довольно много прав, но только в том случае, если и они действуют согласно этому коду. Например, гарнизон мог получить, сдав замок без сопротивления, право покинуть его с оружием и всем скарбом. Или сдаться после сопротивления, и покинуть замок под гарантию неприкосновенности, или даже обратиться к своему лорду с просьбой о помощи, и отложить этим военные действия на определенное количество дней. Последняя опция была невозможна из-за того, что лорд гарнизона бежал. Первая – потому что военные действия уже были начаты. Но почему гарнизон не сдался после бегства Фолкса? Скорее всего потому, что боялись своего лорда больше, чем своего короля, что, возможно, добавило Генри III решимости применить столь брутальное наказание.
Судья Брейбрук, к слову, выжил, и стал одним из тех, кому Генри III велел уничтожить Бедфорд Кастл как укрепление. Вообще-то Брейбрук действовал против Фолкса не только из праведных соображений. В свое время он был главным шерифом Бедфордшира, и был лишен этой должности королем Джоном за измену: Брейбрук поддержал принца Луи против короля Джона, и продолжал поддерживать принца до самой битвы при Линкольне. В результате Брейбрук, в процессе противостояния, был лишен многих земель, как и Уильям де Бичем/де Бошан Бедфордский, чьим вассалом он был. И должности главного шерифа он тоже лишился, разумеется. Так что к делам о незаконно отторгнутой собственности Брейбрук относился очень персонально. А поскольку замок, ранее принадлежавший Бичему, был заграбастан Фолксом, то дела против него Брейбрук вел с особой страстью. В данном случае он в некотором смысле даже победил, хотя должность главного шерифа ему так никогда и не вернули.
@темы: Henry III
