Иногда очень умные люди оказываются в ситуации, в которой они долго и мучительно ломают свои натренированные на тонких интригах мозги над какой-то проблемой, не имеющей, с их точки зрения, никакого логического объяснения. Именно это случилось с королевой, Элеанорой Прованской, и ее савоярами в попытке понять, с чего это принц Эдвард так неожиданно взъелся на родителей. Совсем недавно они, любящая семья, прощались в Бордо, а через несколько месяцев в Англию ввалился не их золотой мальчик, а какой-то нахальный подменыш, который, к тому же, становился всё агрессивнее и враждебнее. Как и большинство родителей, Элеанор с мужем и советниками не смогли понять, что курс, взятый принцем Эдвардом, является прямым следствием их уверенности в том, что они смогут держать паренька на коротком поводке, управляя его личной жизнью и финансами. Что касается личной жизни, Эдвард взял ее под контроль уже через полгода. С финансами было сложнее, конечно.
Кармартен, замок и город. Эдвард послал туда Клиффорда ещё в ноябре 1257 года, экипировать замок для состояния войны с Лливелином
читать дальшеВесной 1258 года Элеанор с ужасом узнала, что ее сын заложил несколько своих английских поместий Уильяму де Валенсу, то бишь Жилю де Лузиньяну. Имея земли в Южном Уэльсе, де Валенс был одним из богатейших лордов Уэльской марки, потому что Генри III для братьев денег не жалел. Как лорд Пемброка, де Валенс был в страшных контрах с Симоном де Монфором, с которым они исправно гадили друг другу при каждом удобном случае. Вторым кредитором принца стал другой его дядюшка-Лузиньян, Эмер де Валенс, выборный епископ Винчестера. Поскольку Лузиньяны были первыми врагами партии королевы, Элеанор запаниковала. Надо сказать, что духовный сан не мешал и ему прибирать у ближних не только всё то, что плохо лежит, но и многое другое. Лузиньяны совершенно явно выиграли на свою сторону короля, а теперь королева теряла и контроль над принцем. В довершение ко всему, Эмер де Валенс продемонстрировал полное неуважение к королеве, и 1 апреля 1258 года послал банду своих людей атаковать собственность одного из советников Элеанор, причем при этом среди подвергнувшихся нападению были жертвы. А до этого он же изводил своими вылазками дядю королевы, Бонифаса.
Элеанора Прованская была не тем человеком, чтобы сдаться без боя, и этот бой савояры запланировали дать на парламентском заседании. Для успешного нападения партия королевы решила укрепить свои ряды и другими лордами, недовольными Лузиньянами. Долго таких искать, как понимаете, не пришлось - наглые, задиристые и крикливые французы имели среди английской знати очень мало друзей. К тому же они были настолько уверены в расположении своего брата-короля, что даже не пытались наладить хотя бы нейтральные отношения с окружающими, они вечно лезли на рожон. Например, на этом заседании Жиль де Лузиньян публично обозвал окружающих растяпами, неспособными найти достаточно энергии, чтобы загнать валлийцев в их болота, и обвинил достойных сэров и пэров в содействии врагу. Врагу участвовашие в уэльской кампании не содействовали, конечно, да и неудача в Уэльсе не была следствием их робости, но тайный союз среди них действительно существовал - альянс, поставивший целью выпнуть Лузиньянов из страны.
Но всё упиралось в короля. Его привязанность к братьям была совершенно непоколебима, что бы те ни делали, и даже апелляцию по поводу убийства он отложил в сторону, отшутившись в своем едком стиле, что собрал парламент всего лишь с целью обсудить случившееся в Уэльсе и вытянуть побольше денег для сицилийского проекта. Обсуждать в очередной раз действия своих братьев Генри III не собирался. Как король мог игнорировать те беспорядки и напряжение в стране, которые он вызывал своими действиями - загадка. Всю свою сознательную жизнь он был погружен в различные проекты, видя перед глазами лишь конечный величественный результат. Мелочи вроде того, откуда на такой результат возьмутся деньги, его совершенно искренне не беспокоили. Он ставил задачи своим подчиненным, и это их делом было использовать любые доступные методы, чтобы поставленные задачи выполнить.
Как я неоднократно подчеркивала, все эти фавориты королевской семьи, будь то савояры или Лузиньяны, вполне получаемые милости заслуживали. В свой час сыграют свою роль и Лузиньяны. Но пока что практичные савояры королевы (во главе с ней самой) решили осадить короля, стиль правления которого просто напрашивался на серьезные неприятности не только с сэрами и пэрами парламента, но и с теми шерифами, судьями и лесничими, на плечи которых, в конечном итоге, легла задача обобрать людей, которыми они должны были управлять.
В общем, результатом стал именно тот парламентский бунт, который описывался в истории царствования Генри III. Тот самый, где лорды, собирающиеся помогать своему королю править, не были в состоянии придти к конценсусу в самых простейших вопросах. Чтобы добавить оскорбление к поражению, его величество включил в число своих представителей братьев, которых все остальные хотели бы видеть по ту сторону пролива.
Марк Моррис, ссылаясь на Мэтью Парижского, подчеркивает, что активность принца в Эдварда в тот период вообще нигде не отмечена, но именно его неудовольствие по поводу идеи ограничить королевскую власть по сути сорвало весь замысел. Роджер Бигод, граф Норфолкский, Ричард де Клер, граф Глостерский, и Симон де Монфор, граф Лестерский, были, конечно, огромной силой с их финансовыми возможностями и военной репутацией, но раскола с савоярами и они позволить себе не могли. А савояры решили отступить. Гражданская война в их планы не входила, и Эдвард, в конце концов, был ИХ принцем. Тем не менее, ни королева Элеанор, ни ее мудрые дядюшки не подумали о том, что любая комбинация в реальной жизни имеет свое продолжение, и не заканчивается чистой шахматной доской, с которой фигуры убраны до следующей игры.
Пересмотр королевского режима, запущенный партией королевы, уже вышел из-под контроля их родственной фракции и спровоцировал чуть ли не всеобщую мобилизацию по всей стране. Благо, собирались войска как бы для войны в Уэльсе. Что ж, аншлаг на том парламенте был полный, явились и вызванные, и те, кого не звали, и все с вооруженными отрядами. В результате заседания родились те Оксфордские Уложения, которые ещё называют Провизиями, вокруг которых будет ещё поломано немало копий - в буквальном смысле. Уложения предполагали гигантский скачок общества от махровейшего феодализма прямиком в относительно ограниченную монархию парламентарного толка, и это само по себе делало ситуацию взрывоопасной своей фантастичностью. Но ещё опаснее было то, что они открыли путь самопровозглашенным вождям, которых не связывало с государственными обязанностями вообще ничто.
Когда де Монфор заявил Жилю де Лузиньяну, что "или ты сдашь мне свои замки, или я заберу твою голову", он абсолютно точно определил ситуацию: вся так называемая парламентарная революция сведется к анархии под лозунгом "грабь награбленное", в водовороте которой исчезнет и парламентаризм, и сама государственность как таковая. И тогда Эдвард решился на провокацию, сделав в сторону баронов неприличный жест - назначил дядюшек на ответственные должности в своих французских владениях. Ги де Лузиньяна он назначил хранителем о-ва Олерон у берегов Гаскони, а Жоффрей де Лузиньян стал хранителем всей Гаскони. Более чем очевидно, что вместе с назначениями к Лузиньянам ушло подробное описание того, что творилось в Англии, а уж у тех была полная возможность оповестить об Оксфордских Уложениях короля Франции.
Когда бароны об этом узнали, Эдвард с английскими Лузиньянами были уже далеко от Оксфорда. Разумеется, они могли бежать на континент, но у наследного принца были свои планы. Они заперлись в епископальной резиденции Винчестера, и вслед за ними ожидаемо помчались все графы со своими отрядами - просто из страха, что принц и Лузиньяны приведут из-за моря наемников. Начались переговоры, в результате которых Жиль и Эмер Лузиньяны милостиво согласились покинуть Англию. Водоворота на случилось, вся муть ненависти, властолюбия и жадности организованно вытекла в ходе переговоров. Ну а Эдвард начал с интересом изучать тонкости ситуации, в которую их ввергло беспокойство его матушки относительно благополучия ее родственников - изнутри, так сказать, потому в данный момент он мало что мог предпринять. Во всяком случае, открыто. В том, что очень скоро бароны перегрызутся между собой, сомнений у него не было. Ну а чтобы ожидание не стало слишком скучным, он решил кое-что предпринять.
Пока Генри III оттягивал на себя внимание, отправившись в долгий и благочестивый тур по святыням севера, его наследник направился к графу Глостеру. Де Клеры отличались, конечно, чувством собственного величия, но близость к Уэльсу отточила у семейства чувство реализма. А реалии состояли в том, что заключенный с Лливелином по весне мир обернулся осенью очередным обострением отношений. Учитывая дружбу принца Эдварда с варлордами Уэльской марки, которые вольно или невольно были заслоном между Англией и Уэльсом, а также тот неоспоримый факт, что по психотипу и менталитету Ричард де Клер был английским слепком французов Лузиньянов, он был именно тем, с кем Эдварду было возможно договориться о том, что он сможет получить назад свои замки и владения при первой же необходимости.
И после этого началось самое интересное. Под лозунгом "иду на Уэльс" Эдвард начинает мотаться от одного турнира к другому, причем один из них проходил во Франции. На это ушли весна и лето 1259 года. Официальной целью было знакомство со свободной и воинственной молодежью, которая обычно на подобные турниры и собиралась, чтобы выбрать себе подходящего лидера на будущее. Ну а по факту турнирная активность давала Эдварду свободу встречаться и вести переговоры с самыми разными людьми, не привлекая к этому ненужного внимания. Во время турнира в Уорвике, в августе 1259 года, он уже писал своему управляющему в Честере о вещих, от фанфар далеких - о принципах справедливого управления, которых отныне надо было придерживаться, "чтобы не восстановить против себя Бога и людей", и не потерять в их глазах своей кредибильности как лорд и лидер.
Можно сказать, что за весну и лето 1259 года Эдвард понял причины прошлогодней парламентарной революции, услышал, чего от него ожидают, и стал усердно работать над исправлением своего имиджа. Оскорбленное самолюбие не помешало ему понять, что кроме военной силы за теми событиями была искренняя воля подданных иметь достаточно справедливое, а не деспотическое правление. Лузиньяны были повержены не потому, что их враги были более высокоморальны и менее жадны, а просто потому, что посчитали себя выше закона страны. К счастью для Эдварда, его очень лузиньянское поведение окружающие справедливо списали на свойственное юности бездумное подражание самому дерзкому, а не самому разумному.
К осени 1259 года принц Эдвард был вполне готов участвовать в дальнейших событиях, не позволяя им управлять его целями.
Гадство, старость - не радость. Будучи близорукой, я не страдаю от дальнозоркости, то есть очки для чтения мне не нужны. Но я не могу читать в очках издающиеся нынче книги и журналы, напечатанные мелким шрифтом! Мне надо каждый раз очки снимать! Не проблема, когда я читаю для своего удовольствия, непрерывно. Но писать, сверяясь с печатным материалом - это сущее мучение, особенно при повернувшей на зимнию слабой интенсивности дневного света (а электрический отсвечивает от страниц). Придется, кажется, покупать цепочку для очков, холера ясна. Проблемы не решит, но хоть одним движением меньше - очки можно будет не снимать и укладывать, а ронять.
Мало кому пришлось умереть дважды и быть казненным после смерти. Кромвелю это удалось, как удалось и многое другое, противоречащее здравому смыслу. В конфликте парламентаристов и роялистов, приведшем Англию к состоянию гражданской войны в 1640-х, фаворитов у меня нет. Обе стороны внесли в него свою неприятную лепту, и ни одна не была в своих действиях высокоморальна (впрочем, мораль и гражданская война фатально далеки друг от друга). Но тот, кто мог визуально увидеть тот разор и уничтожение национальной культуры, который был осуществлен под руководством и с одобрения Оливера Кромвеля, поймет, почему я ненавижу его страстно. Тем не менее, для общей эрудиции попробую кратко разобраться, как этот человек, считавший себя честным и праведным, дошел до такого вандализма, что его современник прокомментировал пышнейшие и шумнейшие похороны Лорда-Протектора словами: "Самые веселые из похорон, которые я видел. На них не плакал никто, кроме собак".
читать дальшеВообще-то Кромвель в Англии занимает очень странное место в пантеоне "столпов отечества". Официально он считается чуть ли не отцом английской демократии, и уж точно тем, кто подарил англичанам свободу слова. В реальной жизни я не встречала ни одного англичанина, корый не кривился бы при упоминании этого деятеля в частности и действией "круглоголовых" в целом. Возможно, конечно, причина тут в том, что "с кем поведешься" - в Англии я имела дело с историками, по большей части. И историки-то знали всё о той "свободе слова" и "демократии", которые "подарил" острову человек, упразднивший парламент в 1653 году, чтобы стать "Лордом-Протектором Англии, Шотландии и Ирландии", и только что не коронованным лидером созданной им армии, то есть попросту диктатором. Документы он стал подписывать "Oliver P" как Protector (по подобию R как Rex), и вскоре к нему стали обращаться "Ваше Высочество".
Кромвель не снисходил до дебатов с правительством, он держал правительство в строгости и страхе. Он требовал национальной дисциплины и официальной государственной церкви, признанной законом. Разумеется, такой церкви, которая соответствовала его воззрениям, которых большинство вообще не понимало, а тех, кто понимал, эти воззрения не приводили в восторг. И он сеял покруг хаос, разруху и жестокость. Даже театры были закрыты с 1642 года, и театральные представления запрещены, чтобы не отвлекать мирян от мыслей о Боге. Кромвель отлично понимал, что оболванить нацию можно только растоптав ее культуру и подменив смысл того, что останется.
Джон Бьюкен, баронТвидсмур и 15-й генерал-губернатор Канады, который написал одну из лучших биографий Кромвеля, охарактеризовал его так: "сторонник закона, он часто был вынужден творить беззакония; штатский человек до мозга костей, он сотворил себя при помощи меча; имея страсть к созиданию, он, по большей части, разрушал; человек чрезвычайно щепетильный, он был вынужден топтать эту щепитильность в себе и других; будучи человеком милым и ласковым, он подавлял себя, ожесточая сердце; в наибольшей степени англичанин среди прочих великих, он провел свою жизнь в оппозиции к большинству англичан; будучи реалистом, он был приговорен строить то, что не могло выстоять". Красиво (недаром Бьюкен был известным новеллистом), но при этом более верным остается мнение, что Кромвель прошелся сапогами по истории своего времени.
А ведь "ничто не предвещало", как говорится. Фамилию свою Кромвели получили через племянника Томаса Кромвеля, графа Эссекса, некогда всесильного и талантливого исполнителя королевских планов при Генри VIII. После казни сэра Томаса фамилию Кромвель взял сын его сестры, и так она переходила-передавалась между ответвлениями потомков из поколения в поколение. Потому что давала определенный вес в обществе, разумеется - сэр Томас, сын мясника, ставший графом Эссексом и прочее, и прочее, оставил родне такой потенциальный политический капитал, что его не удалось вычерпать до дна до самой смерти Оливера Кромвеля, после чего это имя стало скорее политической обузой.
Роберт Кромвель
Будь отец Оливера Кромвеля, Роберт, второй сын владельца блестящего поместья и первого человека в округе, унаследовавший от состояния блестящих предков сущие крохи (приносившие ему, тем не менее 2000 фунтов годовых), просто честным католиком, или его супруга, мать Оливера, менее фертильной, судьба тысяч и тысяч людей и нескольких стран могла бы сложиться совершенно по-другому. Оливер выучился бы в своем Кембридже, гонял бы мяч по полю (что у него получалось намного лучше учебы), исправно молился, выучился бы на законника, и спокойно осел на земле, оставшейся от предков, став, возможно, когда-нибудь даже мировым судьей. Но в июне 1617 года на руки Кромвелю свалилась обязанность поддерживать финансово свою овдовевшую мать (пережившую мужа на 37 лет, кстати) и шестерых незамужних сестер. Плюс себя, конечно. По завещанию Роберта Кромвеля, кстати, 2/3 годового дохода были отписаны именно матери семейства на 21 год.
Элизабет Кромвель, урожденная Стюард (нет, не Стюарт, и не родня королевской семье)
Тем не менее, у матушки Оливера Кромвеля было ещё нечто более ценное, чем способность одарить семейство выводком девиц, каждой из которых следовало подыскать подходящего мужа. У нее был брат по имени Томас, довольно обеспеченный сборщик церковной десятины, произведенный в рыцари ещё королем Джеймсом. В будущем он сыграет в жизни племянника очень важную роль.
Оливер Кромвель зажил жизнью скромного помещика-арендатора, и попытался параллельно учиться в Лондоне закону, года два. Считается, что в Линколнс Инн, но в списках он там не значится, и сейчас есть мнение, что то обучение, которое Кромвель проходил, был чем-то вроде нынешних открытых университетов. Вырос он в очень обычного малого, умевшего обращаться с конем и оружием, и намного хуже - с пером, что видно из его писем. Никакого особенного интеллекта там не было, те же письма "блистают" отсутствием цитирования из умных книг, что было в те времена практически необходимой приправой к описаниям более тривиальных вещей. Но вот Библию молодой Кромвель цитировал уже тогда.
А потом он встретил Элизабет Буршье, дочь богатого лондонского меховщика, и женился, очевидно, вполне по любви, если судить по письмам к жене, написанным даже после 30 лет брака: "ты дороже мне всех на свете". Отец супруги стал для Кромвеля человеком, открывшим двери к знакомствам с влиятельными буржуа и к влиянию на множество арендаторов его обширных поместий в Эссексе. Финансово, впрочем, Кромвель от этого брака не выиграл - приданое было хорошим, но его семейство исправно и быстро росло, а ведь были ещё мать и сестры. Все Кромвели жили в одном доме, и жили совершенно типичной для провинции жизнью, и Оливер Кромвель в те годы был типичным помещиком - добрым партнером в застолье и за игорным столом, вспыльчивым по пьяни, отходчивым и любящим грубоватые шутки. Огорчали лишь упавшие цены на сельхозпродукты, что значительно уменьшало доходы семьи.
Элизабет Буршье (не родственница аристократам Буршье), которой досталось от королевской пропаганды даже больше, чем ее супругу
Хантингдон, как ни странно, будучи городом глубоко провинциальным, был связан лично и с королем Джеймсом, и с его сыном, нынешним королем Чарльзом, и связан через дядю Оливера Кромвеля, в поместье которого бывали и старый король, и юный принц, и будущий смертельный. Короля Джеймса в Хантингдоне не одобряли, считая, что в любом его лакее достоинства больше, чем в самом короле. Проще говоря, король Джеймс был с местными джентри слишком запанибрата, а им хотелось слегка трепетать от близости к помазаному величеству. Что касается Чарльза, то его помнили совсем юным, субтильным подростком, хотя он был уже тогда довольно холоден, но умел растопить лед, искуссно пуская в ход шотландский акцент, которым он владел виртуозно. Увы, в королевы себе этот мальчик выбрал не просто католичку, а католичку, принадлежавшую по материнской линии к дому Медичи, которых в Англии с давних времен опасались. И уж конечно эта католичка-королева привезла с собой целый обоз католических священников, и и слушала мессу каждое утро.
В 1628 году доходы Кромвеля, которые некоторое время только чуть держали его на нижней грани принадлежности к классу джентри-землевладельцев, выросли, потому что цены на сельхозпродукцию поднялись. К тому времени Оливер Кромвель прошел через какой-то религиозный кризис, о причинах которого сложно судить. Конечно, есть его письма... Тем не менее, истовые покаяния в былых грехах, которые в них содержатся - это практически неотъмлемая часть в корреспонденции серьезного пуританина того времени. По рождению и воспитанию Кромвель принадлежал к пуританам-кальвинистам, а брак ещё и свел его с радикальными пуританами Генри Ричем (графом Холландом) и Робертом Ричем (графом Уорвиком). Похоже, скудость ресурсов поуменьшила возможность проводить время приятно, и Кромвель углубился в изучение Библии. Хотя одинаково возможно, что он устал и приуныл, и даже впал в депрессию, и от этого стал искать забвения в религии. Возможен и ещё один вариант - Кромвелю надоело его мирное существование, и он стал готовить свой внешний имидж для политической карьеры, взяв на вооружение всё ту же безотказную Библию.
При помощи бывшего сокурсника по Сидни Сассекс, Джеймса Монтегю, третьего сына графа Манчестера, Оливер Кромвель стал представителем в палате общин парламента 1628 года. Надо сказать, что к тому времени палата общин стала, спасибо Тюдорам, местом силы и таланта. В частности на сессию 1628 года появились все наиболее блестящие политики своего времени: сэр Эдвард Кок, самый блестящий судья двух предыдущих царствований; сэр Джон Гланвилл, барристер и секретарь Лорда-Адмирала, который в будущем станет опорой роялистов, пострадает от парламентариев, но будет вознагражден потом за верность и стойкость; сэр Уильям Мэйнард, дипломат и политик; сэр Дензил Холлис, который на следующий год устроит настоящую революцию в парламенте, не позволив спикеру закрыть сессию и закрыв двери от короля, чтобы тот не вмешался в ход событий (за что и был на следующий день арестован); сэр Ральф Хоптон, офицер и политик, будущий роялист, и многие другие звезды политики тех дней.
Но тогда Кромвель впечатления в парламенте не произвел. Парламент бодался с королем за деньги на продолжение войны, а потом был убит главнокомандующий, блестящий герцог Бэкингем, каким-то ничтожным бывшим офицером Джоном Фелтоном, который не получил ожидаемого им повышения. Летали громы и молнии по поводу взымаемых королем таможенных налогов (на что тот имел, собственно, право), а Кромвель вылез с какой-то историей против епископа Ричарда Нила, который был "арминианцем", то есть практически смертельным врагом кальвинистов, выступающих за двойное предопределение, тогда как арминианцы его отрицали. Составлять речи Кромвель тогда не умел, голос его не был натренирован на дебаты... В общем, взлета тогда не случилось
Парламент распустили (не его ли прозвали Бесполезным парламентом?), после чего его величество не собирал парламент целых 11 лет, что, наверное, недемократично, но вполне понятно. Так или иначе, подышав столичным воздухом, Кромвель вернулся в Хантингдон, где решил, видимо, продолжить заниматься политикой, но ухитрился разругаться с человеком, с которым ругаться не стоило, по поводу нового городского устава. Дело в том, что Хантингдон всё ещё жил по средневековой хартии, согласно которой он управлялся двумя бейлифами и ежегодно выбирающимся советом. Но в 1630 году была выпущена новая хартия, по которой город должен был в будущем управляться мэром и двенадцатью олдерменами, выбранными на должности пожизненно.
У Кромвеля изменения волнения не вызвали, и он принял должность мирового судьи. Тем не менее, он выяснил, что часть буржуа были обеспокоены своими правами на общие земли по новой конституции, и решил, что страхи вполне обоснованы, по поводу чего как-то незаметно поругался с новым мэром, барристером Барнардом, в своей обычной манере, то есть ором. Если местные знали, что Кромвель всегда орет в споре, то новый мэр этого так оставить не захотел, и в результате всем вовлеченным пришлось предстать перед графом Манчестером, который жалобщикам помог, но и Кромвеля оштрафовал за манеру собачиться там, где надо аргументировать.
Выучил свой урок Оливер Кромвель или нет, но принять случившееся за веху в судьбе он решил. Переговорив с матерью и ее стряпчими, Кромвель продал свою часть земли за 1500 фунтов, перестал быть, таким образом, помещиком, и переехал в Сент-Ивс в 8 км от Хантингдона, где арендовал пастбище. Не сказать, чтобы его жизнь от такого решения существенно улучшилась, скорее наоборот. Видимо, несдержанность с Барнардом и обида на графа сыграли свою роль в переменах к худшему. Попытка Кромвеля эмигрировать в Америку в 1634 году может быть правдой или легендой - кто знает. На те годы действительно падает волна отъезда политиков-пуритан за океан: в Массачусетс, Коннектикут, а то и вовсе на Багамы. И такой же легендой (или правдой) может быть стойкий слух о том, что Кромвель, получивший наследство за свои дядюшкой, Томасом Стюардом, пытался объвить его ранее сумасшедшим ("лунатиком") и недееспособным.
По иронии судьбы, посещение принцем Эдвардом отписанных ему отцом кантревов в Уэльсе стало той самой искрой, из которой разгорелось серьезное пламя беспорядков и военных конфликтов. С точки зрения главного сенешаля-англичанина, Уэльс был в его кулаке, хотя с точки зрения местных жителей англичане были на их землях захватчиками и узурпаторами, причем захватчиками наглыми и глупыми. Некоторая надежда была на нового лорда, но когда местные увидели высокомерного принца и развязную банду его сопровождения, то из реальных альтернатив им осталась только одна - восстать.
Swansea Castle
читать дальшеДля любого восстания был, разумеется, нужен лидер, и жители Четырёх Кантревов сделали ставку на Лливелина ап Грифида, второго сына старшего (но незаконного) сына Лливелина Великого. Сама по себе незаконность происхождения не препятствовала Грифиду наследовать за отцом. Препятствие было в том, что сам Лливелин Великий хотел оставить всё, чего он достиг, в одних руках, выбрав для задачи старшего из законных сыновей, Дэвида. Но Дэвид, которого англичане обошли по всем фронтам, был вынужден сдать всё завоеванное Лливелином Великим, кроме исконно своего Гвинеда, королю Генри III в 1241 году, причем Генри прихватил тогда в Англию Грифида с его старшим сыном Овайном, которых Дэвид предусмотрительно держал в заключении. Грифид с Овайном считались заложниками, но все понимали, что что король Англии вмиг сможет продвинуть эти пешки в короли, и старались не давать для этого повода. Потом ситуация стала меняться, но неизменной оставалась безнадега Четырех Кантревов, которые могли только ждать и молчать. Вот именно эту вынужденную тишину выжидания сенешаль ле Зух ошибочно принял за покорность.
Всё шаткое равновесие развалилось в один миг, в 1244 году, когда Грифид, которому роль пешки совершенно не нравилась, решил бежать из верхних апартаментов Тауэра, где его держали под стражей, через окно, но свалился и разбился. Руки Дэвида были развязаны, чем он тут же воспользовался, начав в 1245 году полномасштабную войну с Англией. Лливелин ап-Грифид, который уже успел за это время сходить с Ричардом Корнуэльским в крестовый поход, сражался на стороне Дэвида. В надежде начать в Уэльсе традиционные соревнования за наследство Грифида, Генри III выпустил Овайна, но тот благоразумно остановился в Честере, никак в войну не вмешиваясь.
Вообще-то начало кампании было многообещающим. Дэвиду удалось захватить как минимум один королевский замок, и, возможно, Дасеф, и также разбить войска Генри III в августе 1245 года. Короля это не смутило, он отступил аж до реки Конвей и укрепился в Деганнви. Более того, ему удалось убедить папу Иннокентия IV отменить буллу о признании Дэвида правителем Северного Уэльса. Учитывая, что припасы и в целом возможности англичан на успех стали ощутимо таять к концу 1246 года, всё у Дэвида начало складываться распрекрасно, как он вдруг умер в феврале 1246 года. Вдруг - потому что ему не было и 40.
Вышло так, что законных детей у него не было. Видимо, выкрученный Лливелином Великим у плененного Вильгельма де Браоза брак сына с Изабеллой де Браоз был далек от сердечности. Впрочем, Ллевелин Великий успел, наверное, проклясть свою предприимчивость уже тогда, когда де Браоз приехал к нему с родственным визитом и соблазнил любимую жену Лливелина, причем так, что тот парочку в разгар приключения застал самолично. Глупо, конечно, если де Браоз всё это спланировал, потому что жену-то Ллевелин простил, а вот де Браоза повесил, и брак Изабель с его сыном всё-таки состоялся в 1230 году. С другой стороны... Изабель тогда было 8 лет. Дэвиду - где-то 15-18. Вряд ли они часто пересекались. Смерть мужа оставил ее богатой вдовой, причем владелицей замка-крепости, перешедшим к ней по материнской (Маршаллов) линии, но и она умерла уже в 1248 году, и тоже молодой. А у Дэвида вроде бы остался внебрачный малолетний сын, но никакого значения для англичан это не имело, потому что предусмотрительный король Джон заключил в свое время с Лливелином Великим договор, что титул Лливелина будет передаваться только по законной линии.
В общем, дальше последовало обычное. Изначально братья Лливелин и Овайн просто решили разобраться с делами в Уэльсе после смерти короля Дэвида, и подписали договор в Вудстоке, который урезал их Гвинед на те самые четыре кантрева. Но вскоре свершеннолетним стал их третий брат, Дэвид, который, в свою очередь, принес английскому королю оммаж, в ответ на что тот решил оттяпать ещё один кусок Гвинеда для него. Забегая вперед: четвертый брат, Родри, просто исключил сам себя из линии наследования в дальнейшем, не видя никакого смысла биться с братом. Дэвид же был намерен получить у братьев то, что ему причиталось, чему Ллевелин ап-Грифид воспротивился. Не из жадности, а потому, что хотел не дробить, а отвоевать у англичан свое королевство и почему бы не весь Уэльс. Овайн же младшего поддержал, сформировал с ним союз, и потом чуть ли не десяток лет валлийцы занимались исключительно внутренними проблемами, что было вполне на руку англичанам. Тем не менее, в 1255 году Лливелин братьев в битве разбил, и Гвинед стал принадлежать ему целиком. За исключением Четырёх кантревов.
Это событие наложилось на разочарование принцем Эдвардом, и кантревы восстали в пользу Лливелина ап-Грифида. И тот пришел в конце ноября 1256 года, пройдя рейдом по всей территории, населеной англичанами, не покорились только замки Дасеф и Деганнви. Все четыре кантрева присягнули ему через несколько дней. Генри III написал Лливелину из Виндзора, выразив свое огорчение и неодобрение, и, кое-что зная о валлийских зимах, решил этим пока и ограничиться. Принц Эдвард же рвал и метал так, что искры летели, желая немедленно отправиться воевать с супостатом, но и он дураком не был. А зима в том году выдалась штормовой, что сделало Уэльс недосягаемым. А ещё проблемой стали деньги. Своих у Эдварда не было, дядюшка Ричард дал ему 4 000 марок, но те сгинули в жерле долгов и обязательств, а больше Ричард племяннику не дал, преподав урок того, что важность выплат надо уметь приоритизировать. Родители же как раз занимались добычей сицилийской короны для брата Эдмунда и сами сидели не мели. На все призывы старшенького его величество лишь напомнил, что вообще-то проблемы в Уэльсе его не касаются: он отдал эти владения своему наследнику, и тому пора бы обратить свою энергию на их решение, а не на свары с отцом. Заодно и имя бы себе сделал.
Лливелен же в Уэльсе именно решением своих проблем и занимался. Северный Уэльс он освободил, вернув изгнанным англичанами валлийским лордам их земли, "оставив себе лишь честь побед", как красиво выразился летописец. В декабре и январе он двинул силы на два других древних королевства Уэльса - Повис и Дехейбарт, и в феврале 1257 года уже обрушился на англичан по всему южному побережью Уэльса. В Гауэре и в Кидвелли валлийцы загнали иностранцев в оборонные сооружения, а замок в Свонси и вовсе сожгли. Хотя, на самом деле, этот замок де Браозов, который им подарил король Джон, мог в то время так и так быть в запущенном состоянии с 1212 года, и уж точно не мог бы защитить ни гарнизон, ни жителей. Пойми этих валлийцев: одни утверждают, что Рис Григ тогда этот замок сжег, а другие - что осаждал без успеха. Тем не менее, его отстроили в камне до 1284 года, и нет никаких упоминаний того, что работы пострадали в 1257 году, то есть начались они позже, из чего следует, что замок Свонси не был звездочкой в достижениях Лливелина ап-Грифида. Так что сжег он именно город, чего уж там приукрашивать.
Так или иначе, но теперь от принца Эдварда требовался ответный удар. Нет, он не помчался его возглавлять, он был в Вестминстере, когда его войска выступили из Кармартена... и сразу же угодили под атаку валлийцев. В июне 1257 обе стороны сошлись в открытой битве, в которой английская сторона была буквально истреблена. Катастрофа таких масштабов уже требовала вмешательства короля, и Генри III вмешался. На этот раз Эдвард отправился в Уэльс собственной персоной, потому что туда отправился и король. В августе они были в Честере, а через месяц вся территория Четырёх Кантревов была освобождена, с замков снята осада, но... Когда отец велел принцу Эдварду ехать из Гаскони прямо в Ирландию, у него были на то веские основания: только из Ирландии можно было доставлять припасы королевской армии в Уэльсе, это был единственный реальный способ. Но принц в Ирландию не поехал, потому что его разлучили с женой. Результатом стало то, что в принципе победная для англичан летняя военная кампания в Уэльсе в 1257 году закончилась ничем - войскам пришлось отступить на территорию Англии, разоряя всё на своем пути и отбиваясь от атак валлийцев.
Прямым результатом этого похода англичан оказалось единение валлийских лордов из пострадавших территорий вокруг Лливелина ап-Грифида. До этого момента многие пассивно принимали его поползновения без особой симпатии, но теперь вырисовывалась ситуация, в которой он оказался единственной реальной силой в регионе, который без сильной руки впал бы в полный хаос. В общем, где-то в марте 1258 года Лливелин установил на всех подвластных территориях административное управление, и стал пользоваться титулом принца Уэльса.
Для принца Эдварда всё случившееся стало, возможно, первым серьезным шоком в его жизни. Переживал он этот шок весьма традиционно: обвинив во всем маму. Это мама со своим кругом савояров выстраивала всю его жизнь с самого рождения, это ее ставленники учили его жизни и управляли его владениями в Уэльсе. И вот в решающий момент, когда ее золотому мальчику понадобилась серьезная финансовая помощь, мама развела руками - у нее был и второй сын, чье будущее она хотела устроить с максимальным блеском и пользой для королевского дома Англии. Это был момент того, что мы назваем сепарацией ребенка от родителей, хотя ребеночек был уже почти двухметрового роста.
В антураже принца уже появились люди, которых он привлек туда сам. Теперь он поспешил присоединить к своему ближнему окружению ещё одну группу - приграничных лордов Валлийской марки, что в те времена означало ряд практически автономных баронских владений, отвоеванных баронами-норманнами у Уэльса самостоятельно на волне Завоевания, без помощи королевской армии, после завоевания Англии. "В Марке королевские указы не в ходу", - посмеивались местные лорда. И это было правдой. По сути, эти владения даже не были частью Англии. Местные лорды держали мечи острыми и замки укрепленными, и вот в этот автономный, своеобразный мир попытался теперь вгрызться Лливелин ап-Грифид, и эта попытка сделала врагов Лливелина друзьями лордов Марки.
Это очуменная эпопея, в которой есть всё - интриги, расследования, хитрые комбинации, межведомственная грызня, политические тонкости, и, главное, симпатичные герои. Очень красивые начало и конец каждой серии. Всё зрелищно красиво, но не чрезмерно. Смотреть очень интересно. Это экранизация романа, так что режиссеру в процессе не надо выдумывать трюки, чтобы растянуть время.
Там, правда, надо сначала пережить момент, пока один из детективов активно строит из себя придурка вначале. Но, разумеется, в течение первого же часа дуркование заканчивается. Дух не захватывает, но для спокойного просмотра очень хорошо.
...пьянящ в буквальном смысле слова. Просмотрела 4 серии, и там. в основном, вино льют прямо в глотку (и прямо льют, струей). Никого не узнаю, конечно, но всё красиво, ярко, и местами даже забавно.
Одна незадача - "ослепительные красавицы" по-прежнему весьма страшненькие, и оооочень сильно уступают внешностью "героям". Тоже закон жанра или просто фансервис? Впрочем, яркость и нарядность происходящего всё скрашивает.
Котеночек даже в сгруппированном виде вымахал почти на длину спинки кресла. Причем, не какого-то мелкогабаритного, а добротно-икеевского. Интересно, это уже предел, или ещё подрастет? Три года сейчас ему
читать дальшеСтал поспокойнее, перестал бегать прятаться каждый раз, как открывается дверь. Может не открыть глаза, если спит, и кто-то из нас заходит в ту же комнату или на балкон. Пылесоса не любит. Поскольку слушает он его 2,5 года каждый день, плюс ему выпало сначала слушать ремонт дома напротив, потом ремонт школы сбоку, а потом и вовсе грохот отбойных молотков в нашем доме, вряд ли котика смущает шум. Просто - не любит, убегает подальше и зорко следит. Когда не спит, караулит нас и валится под ноги на погладить, причем именно на почесание и поглажение брюшка. Странные у него предпочтения. И пытается вылизать наши руки в те дни, когда мы приходим из бассейна. Хлора косматику не хватает?
Ремонт в доме переходит потихоньку в стадию доведения до ума и завершения. Сейчас заканчивают последний подъезд. По поводу новой сантехники имею сказать, что по ней отчетливо видно, что такое т.н. "зеленый переход" к экологическому образу жизни.
Гидравлика - штука простая и неумолимая. Чтобы дерьмо с домашних унитазов смывалось в канализацию, нужен определенный напор воды. Если его нет - однажды смытое снова поднимается в родной унитаз. Вот это мы и пронаблюдали первыми, потому что наш подъез ремонтировали первым. В полном опофигее позвонила прорабу ремонтников, и он сказал, что вся установленная техника - это техника новых стандартов в Евросоюзе. Прощай, крутой напор воды в душе - это неэкологично, хватит и спокойного. Хотя краны санузлов и предусматривают усиление напора, оно очень ограничено, а на кухне и того нет. Апатично вытекает струя размером с устье крана. Чайник за секунду не заполнишь. То есть, смывать надо дважды, мыться дольше, и запасаться терпением для кухонных дел. Расход воды, вестимо, увеличивается. Но нам поставили в каждую квартиру индивидуальные счетчики воды. То есть, горводоканал потирает ручки.
Смысла экономить воду в стране тысячи озер нет. Её тут хоть залейся, да и люди привыкли как-то попусту краны открытыми не оставлять. И пока напор воды был нормальным, все даже радовались, что нынче унитаз имеет две кнопки. Зато сейчас сантехники разводят руками и рекомендуют держать кнопку нажатой, пока из бачка не выльется вся имеющаяся вода. При доле удачи, второй раз тогда смывать не придется. В общем, нынешняя сантехника воду не экономит, она увеличивает ее расход. Так что я оценила, почему большинство бабусь, которые ходят в спортзал и бассейн, парятся и моются именно там. Экономия экономией, но под тугими струями мыться намного приятнее - бодрит.
И представьте, какая армия разработчиков участвовала в создании этой так называемой эко-сантехники, и какая армия чиновников делала законодательную работу по внедрению в пользование именно этой сантехники. И сколько это могло стоить. У меня не хватает фантазии представить, но уверена, что расходы на эту хрень прекрасно спасли бы задыхающееся от нехватки ресурсов здравоохранение. Впрочем, то, что однажды созданная бюрократическая система начинает в какой-то момент работать на себя - это закон. Все это знают, ноникто не придумал, как процесс остановить и взять под контроль. Даже в Китае, где коррупция - расстрельная статья, она процветает и живет отлично. А у нас же демокрааатия.
Лето продолжается, и это справедливо. Судя по моим фото, подснежники у нас цвели в середине мая, так что месяц весны у нас природа заняла под продолжение зимы. Пусть теперь осенью отдает.
А ещё дорогие отцы народа нас на 1 сентября порадовали увеличением НДС до 25,5% с начала месяца, и постепенной отменой льготных секторов НДС, как то культура (книги, например) и базовые услуги (здравоохранение - снова повысят цену приема у муниципального врача, хотя она уже и сейчас не то 26 евро, не то уже и больше, причем туда ещё прорваться надо; поднимут сильно НДС на услуги парикмахеров, терапевтов по обработке ног, которые, кстати, снизили процент образования ран на ногах престарелых практически до нуля, ну и лекарства подорожают). Честно говоря, я не понимаю, как всё это, вместе с урезанием соцпомощи, поможет экономике страны зацвести пышным цветом, и что они собираются делать с ситуацией, в которой работающим людям негде жить, потому что жилье им не по карману. Ну, ближайшее будущее покажет.
Ещё проходит необходимые инстанции закон, запрещающий гражданам РФ владеть недвижимостью и покупать ее в Финляндии. Закон не касается лиц с двойным гражданством и с визой на постоянное проживание. Тут все несколько удивлены, что минобороны проталкивает этот закон, потому что чисто граждан РФ в стране где-то 5600 человек, и непонятно, у скольких из них именно постоянное проживание, но скорее всего у большинства. То есть по другим визам живет тут мизер. Плюс, с давних уже времен есть масса населенных пунктов, где вообще запрещена продажа недвижимости лицам, не являющихся гражданами Евросоюза. Только на прошедшей неделе, по открытым данным, минобороны зарубило процесс купли-продажи у граждан России, Швейцарии и Украины в количестве 6. На кой при этом новый закон о том же? Подозреваю, что из-за оставшейся с лучших времен недвижимости граждан России. У нас практически в центре столицы торчит уже третий год арена, которой никто не может пользоваться, потому что владеют ею то ли Розенберги, то ли ещё кто под санкциями. Ну и заодно избушки-дачи в приграничных зонах окажутся не имуществом тех, кто их в лучшие времена покупал, полагая, что хорошие времена и свобода передвижения по всему миру наступили навсегда. Не наступили. Границу с Россией финны, судя по всему, открывать даже не планируют в любом случае и при любом раскладе. Насколько знаю, в приграничной зоне России есть некоторое количество дач финнов. Интересно, что будет с ними, и как в принципе будет осуществляться миграция хотя бы родственников между Россией и Финляндией? Пока ездят через Эстонию, но это очень трудно, причем все боятся, что и Эстония закроет границу.
Жду начала осенне-зимнего сезона "светской" жизни А то все выставки уже смотрены-пересмотрены, и меняться начнут в сентябре. Ну, скоро начнутся осенние ярмарки. Надеюсь, не под дождем, хотя дождем нас не запугать! Бассейн - отрада моя. Не знаю, что бы со мной без него и гидромассажа было. А поскольку и другой бассейн, рядышком, отремонтировали, школоту гоняют туда, и в нашем бассейне непривычно тихо. А вот спорзал подходящий придется искать. Тот, на который я надеялась, подходит по всем статьям, но там реально нет даже в среднем возрасте никого, одна молодежь в любое время дня. Ну, посмотрим.
Понимаю, что тема странная, но поскольку дыбрю я редко... В общем, у нас в центральной газете есть страничка-две для писем от читателей. Обычно люди стараются о чем-то глобально-высоком умное писать, но тут вдруг опубликовали анонимное письмо (а там анонимные письма публикуют крайне редко) от брошенных родителей. Пошел их выросший из школы деть на психотерапию, и после положенного количества сессий (обычно 10 по направлению) с родителями порвал. Вообще. Не звонит, не пишет, не отвечает. Известил, правда, о своем решении, но не о причинах.
читать дальшеРодители, естественно, заподозрили, что деть принял решение по совету психотерапевта. Потому что он не скрывал, что оно принято по результатам психотерапии. Они же до того момента считали, что были самыми обычными в мире родителями - не абьюзерили, не гнобили, всегда поддерживали, обували-одевали-защищали-помогали. Деть, похоже, ответил через газету, тоже анонимно. Сам, дескать, осознал, как родители невыносимо на его свободную личность давили самим фактом своего существования, и решил скинуть оковы родства. А психотерапевту советы давать нельзя, и никаких советов получено не было. Всё сам, всё сам.
Почему психотерапии вошли в моду, так сказать. Не вошли, их ввели в моду. Когда человек возраста "в расцвете сил" не может работать по причине "просто не могу", врач обязан направить его на психотерапию. Потому что если человек нетрудоспособен по причине "просто не могу" - это, с точки зрения государства, человек-убыток. И тенденция роста выхода на пенсию по инвалидности в этой группе очень неприятно выглядит: в 2023 году из 17 700 человек, эту пенсию получивших, 32% получили ее по причине психических заболеваний и поведенческих нарушений. Столько же, сколько по причине изменений и повреждений в опорно-двигательной системе. Остальные группы (рак, неврология, сердечно-сосудисты заболевания и т.п.) составляют каждая около 5-10%.
С 2017 года кривая психических нарушений, приводящих к инвалидности, показывает их резкий рост (вообще рост наблюдается с 2013 года, но с 2017 кривая просто круто взлетает). Количество этих нарушений наиболее велико именно среди молодежи (77% нетрудоспособных - в возрастной группе до 35 лет), причем 2/3 из них - женщины. В целом же в стране сейчас 134 000 пенсионеров по нетрудоспособности (добавлю, что диагностированных и эту пенсию получивших - по мнению специалистов, занимающихся трудоустройством, из их клиентуры не менее трети являются безработными по нетрудоспособности, просто не были в состоянии выходить себе соответствующую пенсию).
Вот и причина, по которой проблемы стараются купировать в максимально молодом возрасте. Наиболее широко в спектре психических заболеваний и поведенческих нарушений представлена депрессия. Начинается это ещё в школе, потом чем дальше в жизнь, тем меньше жизни. В целом обходятся подобные "выпаданцы" государству дорого, даже если не принимать во внимание недополученный трудовой вклад от слишком рано сломавшегося человека. Инвалидность - это пенсия, данным человеком не заработанная, а ведь есть и какие-никакие права и льготы, которые тоже существуют за счет тех, кто работает и платит положенные отчисления. Поэтому всё больше молодых людей марширует в кабинет психотерапевта. Кто-то сам, кого-то ведут (редко, тут считается, что "спасение утопающего - дело рук самого утопающего"), за кого-то берется социальная служба, а то и психиатр в заведении, где периодически "выпаданцы" оказываются.
Возвращаясь к письмам. Все, написанные порвавшими отношения с родителями, написаны как под копирку. Не формой, конечно, а содержанием: имею право порвать с доминирующими и нарциссическими личностями, под тенью которых чах и задыхался, и которые не видели настоящего меня и не слышали. Они и детей своих потом оберегают от бабушек-дедушек. Некоторые и не знают, что эти бабушки-дедушки у них вообще есть.
Как хотите, а такое создается впечатление, что все эти обиженные какую-то блиц-психотерапию прошли. Государство оплачивает только 10 сессий, и большинство пытаются уложиться в них. Дорого же потом из своего кармана, лишних денег ни у кого нет. То есть их быстренько настроили на сепарацию от родителей и поиск самостоятельности, и это прямо-таки вернуло их к жизни (и к работе!). Нашлось кого обвинить в своих косяках и неудачах, ура.
Интересно, они когда-нибудь дотумкают до понимания, почему родители говорили и делали то, что говорили и делали? Нет, прощать не обязательно, если есть что прощать, но хотя бы ответить себе на вопрос - "почему"? К тому же, если учесть, что вышеупомянутые "токсичность" и "нарциссизм" чаще всего существуют только в воображении разобидевшихся. На самом деле они бунтуют против авторитета родителей как явления, и к этому примешивается естественная неприязнь к тем, что запрещил, направлял и ограничивал в образе жизни (все эти установленные часы возвращения домой, ограничения во взаимодействиях с гаджетами, контроль за посещением школы и всё такое).
Есть, конечно, родители, с которыми дистанцию держать надо - хронические алконавты, наркоманы, фрики. Совсем оборвать знакомство, так сказать, или просто душой дистанционироваться - каждому по размеру выдержки и по обстоятельствам. Довольно редко, но встречаются среди родителей и настоящие ядовитейшие грымзы, и реальные манипулятивные психопаты, и требующие воскурений и коленопреклонений нарциссы. Но если человек реально повзрослел и в ладу с собой, то не вижу причин, почему бы с ними и не общаться. Для конфликта нужны как минимум две стороны, и подкусить взрослого, самодостаточного детя уже не получится. Можно даже использовать такие пересечения как своего рода производственную практику. А заодно и подумать, что сделало этих людей такими, какие они есть. Понимание триггеров вообще-то пригодится в будущем.
А большинство тех несчастных родителей, которых бросили без объявления причины, были самыми обычными людьми. Детей рожали жданных и любимых, агукали над ними и сопли вытирали как положено, социализировали и воспитывали как умели. Потом дети выросли и пошли в жизнь. Родители, конечно, продолжали беспокоиться. Как-то трудно им было относиться с полным доверием, как к отдельной личности, к тем, кого они приучали к горшку. И вот тут-то приходило время того, что называют сепарацией от родителей, хотя на самом деле это просто выход на новый уровень отношений. На отношения между родными друг для друга взрослыми. Но редко у кого это сразу получается, хотя бывает. Тем не менее, с опытом приходит понимание людей вообще и своих родителей в частности, и начинается у кого дружба, а у кого - просто поддерживание отношений. Некоторые взрослые дети и вовсе продолжают общаться с родителями в подростковом духе, огрызаясь на каждое слово и заводясь на каждое замечание. Тоже тип отношений.
Но есть вот эта несчастная прослойка, которая заботливо помнит каждое резкое слово, каждое прямолинейное объяснение решения. Одна тетка 57 лет не простила, что мать, выбирая с ней-подростком блузку в магазине, сказала про одну, что "ты доска, она тебе не подойдет". Матери, возможно, и в живых нет, а дочь обиду помнит, хотя мать-то просто хотела подобрать дочке блузку, которая ее украсит. Другая, 63 лет, помнит, как тётушка и на смертном одре заметила ей, что "до чего же у тебя жидкие волосы, и всегда такие были, а волосы - корона женщины и ее красота". Третья (хорошо, что со смешком) вспоминает, что когда мать уже была в глубокой деменции и почти не говорила, то увидев ее всегда начинала кричать: "худей! худей!". Вес у женщины, по ее словам, нормальный и всегда был нормальным, но для матери она всегда была слишком толстой. Обиды? По-моему (и, уверена, для большинства) - повод посмеяться, вспоминая, но уж никак не считать обидой века.
К чему я это все накатала? Наверное, в качестве трибьюта своим родителям, отношения которых со мной были очень сложными. Но были, и не прекращались до их смерти. Я сама человек из категории непрощающих. Нет во мне этого умения, или качества, и меня это вполне устраивает. Я всегда так полагала, что если уж дело дошло до действий, которые надо прощать, то надо от их источника дистанционироваться. Просто с годами пришла к выводу, что надо разграничивать человека в целом и его какой-то отдельный непростительный поступок. И очень, очень редкий родитель настолько ненавидит своего ребенка, чтобы прицельно желать его уничтожить как личность. Большинство просто действуют из лучших побуждений и исходя из своего понимания, и винить их в этом как-то странно. Так что сепарироваться, дистанционироваться от родителей - это не отказаться от их существования. Это просто стать взрослым самому.
Перед Первой битвой при Ньюбери, 20 сентября 1643 года, сэр Люциус Кэри, виконт Фолкленд, велел принести ему новую рубашку, чтобы если его найдут мертвым, на нем не было бы несвежего белья. Сэр Люциус в той битве действительно погиб, и когда его нашли, на нем не было никакой рубашки (о большой вероятности чего он, несомненно, знал - мародеры и жители окрестных населенных пунктов всегда начинали грабить трупы даже прежде, чем сражение заканчивалось), но опрятная и красивая одежда была его последним бастионом в войне, в которой он даже не симпатизировал ни одной из сторон, что не помешало ему из чувства долга сражаться за короля. Фолкленда убила сама война - если бы он не погиб, то умер бы от полного истощения жизненных сил (он уже не мог спать), но без битвы за свое достоинство виконт не сдался.
читать дальшеТаким же последним бастионом одежда стала и для короля Чарльза I, когда он одевался перед своим последним путешествием - к месту казни. Утро 30 января 1649 года было очень холодным, и он распорядился одеть себя в нижнюю рубашку из толстого шелка, и две рубашки поверх нее, заметив, что не желает дрожать от холода, потому что это может быть понято как дрожь от страха. Когда человек не может перебороть мощь потока событий, он хочет хотя бы психологически поставить между собой и ими нечто, что он ещё может контролировать.
В гражданской войне 1640-х мода имела более серьезное значение, чем это можно предположить. Вообще-то она всегда имеет гораздо большее значение, чем это готовы признать те, кто решает, как нам жить и одеваться. Просто официальная пуританская пропаганда тех времен растиражировала некий шаблонный образ коротко остриженного протестанта в камзоле скромного цвета и Библией под мышкой, в полном соответствии с желанием самого Кромвеля видеть в рядах своих офицеров "командиров в простых бурых камзолах, которые знают, за что сражаются, и которым нравится то, о чем они знают". Как обычно, реальность, которую создают живые люди, вносила свои коррективы в идеологию.
Пуританская пропаганда, в которой легко опознать роялистов с пуделем в качестве бойцового пса. Причем, это не просто какой-то пудель, а вполне конкретный - белый пудель принца Руперта по кличке Бой
С роялистами, которых ещё называли кавалерами/шевалье, стереотипы были более или менее справедливы. Бархат камзолов, кружево рубашек, тщательно завитые длинные волосы и обманчиво нежные, изящные руки (обладавшие, на самом деле, железной хваткой) были типичными внешними признаками верности королю Чарльзу, а "визитной карточкой" партии роялистов как раз и был принц Руперт Рейнский, племянник короля.
Это великолепное создание без малого двухметрового роста было сыном старшей сестры короля Чарльза от Фридриха V, курфюрста Пфальца и короля Богемии. Сам же принц Руперт носил ещё и титул герцога Кумберленда. Принц командовал кавалерией короля Чарльза, потому что, не взирая на крайнюю молодость (ему было 24 года в 1643 году), принц Руперт был опытным воякой. Начал он сражаться на стороне голландцев против Габсбургов в Восьмидесятилетней войне, потом продожил карьеру в Тридцатилетней войне против Императора Священной Римской империи, а потом примчался подсобить дядюшке. Забегая вперед скажу, что когда пал Бристоль, принц сдался парламентаристам, был выслан из Англии, поступил на службу королю Франции, потом был королевским приватиром в Карибии, после Реставрации вернулся в Англию, где привел в порядок флот, воевал там в двух войнах с голландцами, а на старости лет его и вовсе закинуло в Канаду, где он стал губернатором Хадсон Бэй. Как ни странно, умер принц Руперт в 62 года и в собственной постели, как говорится, решив, что постель эта будет в Англии. Человек-легенда.
В плену принц Руперт тоже успел побывать - ещё в Германии, после битвы при Флото, и именно тогда ему подарили щенка редкого белого пуделя, которого он называл... Пудель, а иногда - Бой. Поскольку принц был личностью практически культовой в обоих лагерях, как роялистов, так и парламентаристов, то легендой стал и его пёс, который, кстати, стал первым официальным армейским псом, но вообще широко считалось, что Бой - это волшебник-оборотень, умеющий предсказывать будущее, находить спрятанные сокровища, говорить на всех языках, делать себя и своего хозяина неуязвимыми для пуль, делать себя невидимым, превращаться в людей, причинять смерть или ранение своим обидчикам, и дурить людям головы. Так что вышеприведенная пуританская карикатура была определенным проявлением храбрости, чтоб вы знали.
Так вот о пропаганде и о том, что протестанты соответствовали мечтаниям Кромвеля о бурых камзолах. Принц Руперт был, вообще-то, протестантом, причем воспитанным как кальвинист. Вышеупомянутый виконт Фолкленд вообще был увлечен смыслом религии, но не понимал ее разделения на конфессии. Сам король Чарльз I тоже был протестантом! И при этом все они были роскошными кавалерами, в кудрях, кружевах и бархате.
В лагере парламентаристов религия и мода не уживались так полюбовно. Ниемайя Вортон (Nehemiah Wharton), бывший подмастерье а нынче сержант под знаменами графа Эссекса, Роберта Деверё, был пуританином, как и многие в армии парламентаристов, но сражался в камзоле алого цвета, расшитом серебряным и золотым кружевом. Как он сам говорил, он молится, чтобы его одежды не коснулась бы никакая грязь, кроме крови кавалера. Благодаря этому Вортону, кстати, и известно много подробностей из рядов протестантов - тот часто и подробно писал своему мастеру на Голден Лейн обо всем происходящем. Например, следующее: Every day our soildiers by stealth doe visit papists' houses and constraine from them both meate and money. They give them whole greate loves and chesses, which they triumphantly carry away upon the points of their swords (Каждый день наши солдаты тайно ходят в дома папистов отбирать у них мясо и деньги. Те дают им большие хлеба и сыры, которые наши победно уносят на остриях мечей) Мы также знаем из его писем, что на битву при Эджхилле парламентаристские войска действительно благославлял на битву пастор-пуританин с Библией в одной руке и пистолетом в другой.
Полковник парламентаристской армии Джон Хатчинсон, в свою очередь, носил роскошные завитые кудри, что вызывало кипение желчи у его подчиненных-пуритан до степени, когда они открыто заявили, что полковник не имеет права считаться протестантом, если выглядит как кавалер. По мнению супруги полковника Хатчинсона, написавшей впоследствии его биографию, подобные выпады говорят о слабости умов обвинителей, неспособных мыслить логически. С каких это пор о мужчине судят по прическе, а не по его храбрости? Честно говоря, относительно убеждений полковника Хатчинсона сложно судить. Судя по всему, пуритан он действительно не переносил, да и семья его была наполовину роялистской. Тем не менее, он выступил в гражданской войне на стороне парламентаристской армии, и даже был одним из подписавших смертный приговор Чарльзу I, однако факт, что он использовал свое положение для того, чтобы подешевке скупить самые лучшие картины из коллекции короля, чтобы через несколько лет продать их со значительной выгодой, говорит о том, что в ряды парламентаристов его привел рассудок, но не сердце.
Хатчинсону удалось пережить Реставрацию за счет заступничества его роялистской родни, но вместо радости это принесло ему муки совести. Полковника позже арестовали в 1663 году в связи с заговором Фарнли Вуд. Заговор был настолько серьезным, что 26 его участников были казнены как государственные изменники. Хатчинсон, похоже, никакого отношения к загопору не имел, потому что ему предложили освобождение, если он напишет прошение о помиловании, но Хатчинсон отказался это сделать, потому что чувствовал раскаяние за предыдущее прошение. Помытарившись неполный год сначала в Тауэре, а затем Сандаун Кастл, он подхватил лихорадку и умер. Как бы там ни было, такой уход из жизни был всё-таки лучше, чем публичное четвертование.
Тема инспирирована небольшой статьей Мэри МакВикер в журнале Historic UK
Интересно, почему как только о пещерах, так обязательно рядом с героями будет ошиваться бестолковый толстяк, который будет что-то тянуть или толкать в самый неподходящий момент и с самыми разрушительными последствиями, будет аномально болтливым или аномально трусливым? Двигатель сюжета, понимаю, но до чего же эти двигатели бесючие, сил нет
а купила кастрюлю. Ну разве можно было ее не купить? Невозможно было не купить.
обоснуйПравда, кастрюля у меня только одна есть. Есть ковшики, есть разные сковородки, две чугунные латки и куча форм для запеканок, из разных материалов. А кастрюля одна. Как раз сегодня думала, что некоторые супы мне надо дорабатывать под свой вкус в другой посуде, потому что супруг не переносит отклонений в привычных вкусах. И не притрагивается в ресторанах к новому. Понятия не имею, как это он нормально ест всё в китайских ресторанах, но вот когда мы пошли в малайский, он накидал себе травы и... картофельных чипсов/французский картофель, с капелькой тушеного мяса сверху. Лосось не опознал, креветки с гриля ему не нравятся в принципе, от супа категорически отказалался (хотя в той кухне супы - это нечто волшебно прекрасное). А инициатива попробовать малайскую кухню исходила, к слову, от него. Не понимаю я такого "пробования". А я вот люблю экзотические вкусы. И хлебать обычный картофельный суп мне скучно. Это он ещё не знает, что в приправах к мясу у меня используется обычно корица Вкус она дает, а вот запах прячется за другими приправами. Я его чувствую, супруг нет
А горшок купила в реале, в шведском JYSK. Тоже, наверное, в Китае изготовлен, но просто сил не было рыться на Али или в Тему, и вдохновения.
Зачем Эдварда понесло тогда, в 1256, в Шотландию, остается неясным по сей день. Поскольку этот визит не был ни деловым, ни дипломатическим, ни хотя бы по приглашению, остается предположить, что наследник английского престола просто захотел представить сестре и ее мужу свою жену. В конце концов, Маргарет, Александр и Эдвард были почти одного возраста - Маргарет на год моложе брата, а Александр на год моложе Маргарет. Элеанор хорошо вписалась в эту компанию. Из записей в шотландских хрониках осталась пометка, что родичи вместе съездили поклониться гробнице св. Ниниана в Витхорне.
Толком об этом святом не известно ничего (наиболее складно всё собрано добровольцем, разумеется: stninians.org.au/sermons/ninian-the-shadowy-sai...), но в Средние века он был чрезвычайно уважаем. В общем-то считалось, что он излечивает болезни и творит чудеса
читать дальшеВполне возможно, что Эдвард, женившись, захотел увидеться по-родственному с сестрой и ее мужем, на свадьбе которых он в свое время красовался буквально закованным в золото, дабы произвести на шотландскую сторону неизгладимое впечатление. Причем, скорее всего, он всё-таки шотландскую сторону о своем визите известил как минимум после турнира, просто, разумеется, "с частным визитом", как теперь выражаются, то есть без громоздких официальных церемоний. Рискну также предположить, что какая-то определенная цель у Эдварда всё-таки была, просто не вполне очевидная. В любом случае, навестив сестру, он отправился в Честер. Разумеется, с Элеанор. Эта часть путешествия в комментариях не нуждается - волей отца Эдвард был лордом Честера. Затем они поехали в Уэльс, где Эдварду тоже были пожалованы владения, и это была наиболее интересная часть своеобразного свадебного путешествия молодой пары, потому что Уэльс был местом уникальным.
Для начала, на валлийском там говорили все, от крестьян до правителей и чиновников. Это, разумеется, сильно уравнивало население в культурном и социальном аспектах. Во-вторых, в отличие от большей части Европы, наследование в Уэльсе определялось лишь гендерно, то есть все сыновья покойного, его братья, дяди и племянники имели право на свою часть. Но при этом порции наследства никак не определялись. Результатом были практически не прекращающиеся интриги и войны каждого против всех за то, чтобы заграбастать себе побольше. Причем, когда победитель в этих наследственных играх умирал сам, всё начиналось сначала. Такой вот национальный спорт, можно сказать. Никаких трёх королевств в Уэльсе не было, кроме как в мечтах новеллистов и поэтов. Была мешанина. Зато не было никакого политического главенствования, основанного на личном состоянии. Можно сказать, что когда в Уэльсе внезапно образовывался безусловный лидер, он был фигурой недюжинной. Но когда и ему приходило время умереть... ну вы понимаете - всё начиналось сначала.
В какой-то степени всё это затрудняло любую дипломатию в сторону Уэльса. Во всяком случае, традиционную, официальную дипломатию. С другой стороны, упрощало. Достаточно было быть самым сильным самому и поддерживать своей силой нужных игроков на валлийском поле. Англии это вполне удавалось. Так что легко себе представить панику англичан, когда Лливелин Великий внезапно внезапно смог расширить границы своего патриархального Гвинеда чуть ли не на всю страну. Так что когда Лливелин умер в 1240 году, Генри III правдами и неправдами вернул Гвинед в его состояние традиционного состязания по разделу наследств (правильный термин - partibility), и он быстренько сжался до первоначальных размеров. Более того, король сам принял участие в дележке. Конечно не напрямую, но всё больше мелких валлийских землевладельцев вдруг признавали своим оверлордом английского короля, который не стеснялся конфисковать и присваивать всё, что плохо лежало.
Например земли (их знали как Четыре Кантрева) между реками Ди (она же А́вон-Ди́врдуй по-валлийски) и Конвей (Авон-Конви). Земли эти считались спорными, пока Генри III не решил, что вообще-то они английские, и всегда были английскими, а чтобы всякие там валлийцы на его земли больше не посягали, он построит два замка на них, Дасеф и Деганнви. Управлялись они, кстати, именно из Честера. Ну а что касается Уэльса, то главный сенешаль замков продемонстрировал своему новому лорду увесистый кулак со словами "вот где они у меня". Забегая вперед: сешаль фатально ошибся.
Деганнви выглядел так. Не колосс, но и не кот чихнул
В конце августа Эдвард с Элеанор уже были в Лондоне, куда вернулись после летней поездки по стране и король, и все великие лорды королевства. На банкете 29 августа 1256 года присутствовали и королева Шотландии Маргарет, вместе с мужем. Так что да, Эдвард ездил в Шотландию не просто так. Внешне всё выглядело очень душевно, как того и требовал социальный статус присутствующих, но под этой гладкой поверхностью резвились крокодилы самолюбия, фрустрации, жажды власти и жажды независимости. Золотой мальчик короля Генри действительно вырос, и чем сильнее его ограничивал во власти отец, тем энергичнее Эдвард действовал за его спиной. Собственно, всего-то за полторы недели до банкета принц отправил в Бордо гонца,поддержав одну из соперничавших там двух семей, хотя король стремился остаться нейтральным, чтобы не разжигать конфликт, и даже носился с идеей примирить соперников через брак, сделав их родственниками. Скандал в королевском семействе разгорелся потом нешуточный, но со временем стало ясно, что Эдвард поддержал именно правильного человека и правильно, что поддержал, так что конфликт был исчерпан.
Понять принца можно. Как любой молодой человек в 17 лет он считал, что уже всё знает, всё умеет, и вполне способен разбираться в своей жизни сам. Как любой молодой человек, он также слегка презирал дипломатию старшего поколения, считая ее трусостью, и обостренно чувствовал дискомфорт от поводьев, в которых его держал родитель. Как упоминалось выше, Генри III отписал сыну, по поводу женитьбы последнего, массу владений, которые выглядели великолепно на бумаге, но в действительности являлись спорными владениями, разбросанными по приграничью, в которых власть Англии и короля вовсе не были бесспорны. Соответственно, 10 000 фунтов годового дохода, которые вся эта роскошь должна была приносить принцу, тоже существовали только в теории. Например, отписанные отцом Эдварду Грантем и Стамфорд были уже отписаны королем Джоном де Варенну, и в результате их статус был совсем непонятен. Бристоль был частью отписанного Джоном же приданого своей первой жене, Изабель Глостерской, когда та выходила замуж за графа Эссекса. Что касается честерских владений, то они были выкуплены королем у наследниц последнего графа Честера, и королем же были получены права на титул графа Честера в 1242 году. Так что честерские владения были частными владениями короля, а не частью владений короны, хотя в какой-то момент и должны были к ней перейти. Соответственно, Эдвард, став лордом Честера, не мог чувствовать во владениях отца себя хозяином.
Что касается Уэльса, то англичане правили в откушенных у валлийцев землях так, как правили во всех колонизированных землях до и после - грубой силой, полностью игнорируя местные законы или, в лучшем случае, используя их себе во благо. Главным судьей Честера в 1251 году был назначен Алан ла Зух, заплативший королю за эту должность 1200 фунтов. Естественно, вложенные деньги этот ставленник тамплиеров начал отбивать столь усердно, что на него посыпались жалобы. Король назначил комиссию из двух англичан и двух валлийцев, чтобы жалобы расследовать, но в целом вышло так, что ла Зуха просто перевели в Ирландию, назначив на его место Джжеффри де Лэнгли, человека королевы, который был таким же стяжателем. На претензии, высказанные отцу, Эдвард получил очень исчерпывающий ответ "а при чем тут я? это твои владения", хотя в тот самый момент именно Генри III вел в Честере переговоры с очередным Лливелином и братом его Овэйном (и правильно делал, потому что именно он был среди валлийцев в авторитете), именно он постоянно вел переговоры с валлийцами, прибывавшими от Лливелина, и именно он со своими ставленниками работал над политикой "англизации" валлийских законов и управления в Четырех Кантревах с целью максимально плотной привязки их к администрации в Честере (с катастрофическим результатом). Впрочем, ла Зух был стойким лоялистом королевской фракции, так что в сухом остатке его величество и их высочество в целом выиграли.
В Ирландии власть Эдварда была ощутимо ограничена уже тем, что завоевание острова, начатое ещё Генри II, отнюдь не было завершено. Лордства Дублина, Лейнстера и Мита были колонизированы, но на остальной территории англичане если и имели влияние, то очень слабое. Доверив сыну Лимерик, Дублин и Атлон, король оставил за собой права делать церковные назначения и де-юро остался властелином Ирландии. Например, в мае 1256 года Генри III отменил эдикт сына, хотя к тому времени печать принца Эдварда на документах официально заменила печать короля. Причиной стала неправильная форма эдикта, отличавшаяся от одобренной законом. Щелчек по носу? Несомненно, хотя ошибку допустила канцелярия принца. Впрочем, Ирландия всегда интересовала Эдварда лишь в качестве кладовой, в которую можно запустить руки, не более того. Хотя они все-таки успели схлеснуться с отцом по поводу какого-то надела, дающего 500 фунтов годовых, который хотел бы себе король Фелим О' Коннор, но который король решил отдать кому-то из Лузиньянов, громыхнув, что "неправильно и несправедливо, чтобы ситуация брата короля была хуже, чем у кого-то, она должна быть лучше!" (видимо, по поводу резона, что ирландские земли в Ирландии должны были получать, в первую очередь, ирландцы, а не французы).
Но вот Гасконь для Эдварда была важна, и он даже проводил там довольно много времени. Проблема была в том, что Гасконь, как осколок ещё недавно столь величественной империи Ангевинов, была дорога и его отцу. Так что все их столкновения по Гаскони были из серии "король я или не король?!" со стороны отца, который потом, без всякого шума, делал распоряжения более или менее в ту сторону, которую требовал сын. Были у Эдварда, конечно, заскоки, типа с требованием разрушить церковь, но в целом он действительно старался быть для гасконцев (и, пожалуй, только для них) хорошим лордом. Увы, с теоретическими доходами это было нелегко - у наследного принца и лорда многих владений было много обязанностей, каждая из которых стоила много денег. Так что жить и работать приходилось в долг. Сохранился всего лишь один годовой бухгалтерский отчет за тот период, между Михайловыми днями 1255 и 1256 годов. Модель Денхольма-Янга, построенная на основании этого отчета, предполагает, что реальный доход Эдварда был всего около 6 000 фунтов в год, чего было совершенно недостаточно для того, чтобы справляться с обязательными для его статуса (и, соответственно, обязанностей) расходами.
С моделью, правда, есть одна проблема. Средневековая бухгалтерия в середине тринадцатого века не была сконструирована для подсчетов расходов, доходов и прибыли. Она всего лишь проясняла, не воруют ли чиновники у своего лорда слишком много. И, пожалуй, единственное, что по доступному нам отчету можно сказать наверняка - это то, что Эдвард был суровым господином. Это понятно из того, насколько доходы из определенных поместий превышали суммы, полученные от продажи зерна, а превышали они зачастую вдвое. Можно также с точностью сказать, что на нужды управления манорами оставалась сущая мелочь. Например, из Грантема было получено 148 фунтов, а местному коннетаблю досталось из них на всё про всё жалкие 5 фунтов, остальное ушло в Тикхилл. Куда вообще шли деньги? Например, 229 фунтов ушли в казну Бристоля, 133 фунта - коннетаблю Честера, целых 590 - коннетаблю Абергаванни, потому что ситуация в Уэльсе внезапно изменилась к худшему для англичан. На одежду всему хозяйству принца ушли скромные 80 фунтов (что соответствует 97 000 фунтов на 2023 год, то есть не в обносках ходили, но "на всё хозяйство" включало реально одежды на всё хозяйство, от ливрей гвардии до нарядов супруги. Надо сказать, что вот это "на наши деньги" весьма относительно, потому данная дата соответствует реальной стоимости, а вот как доход это будет уже 3 322 000 фунтов, так что смотрите сами www.measuringworth.com/calculators/ukcompare/re...).
И последнее, что можно сказать о юности принца Эдварда - это отсутствие каких-либо надежд на то, что из него вырастет путный король. До 1258 года его явно сдерживало ближайшее окружение, как савояры, так и так и англичане, которое выбрали ему родители. Но в 1258 Эдвард резко сошелся с Лузиньянами, что сильно сказалось на его поведении - появились ничем не спровоцированные нападения на случайно подвернувшихся по пути молодых дворян, дикие дебоши в монастырях, откуда предварительно выгоняли монахов (отнюдь не просто словом), грабеж в лавках торговцев и кладовых горожан. Гвардия принца стремительно превращалась в банду. Тем не менее именно в тот период он начинает потихоньку брать себе на службу людей, которые были преданы ему лично, и в которых он лично видел потенциал будущих соратников - пограничных лордов Роджера Клиффорда и Хамо Лестренджа, графа Варенна (будущего лорда-хранителя королевства) и Джона де Во (будущего сенешаля Гаскони и королевского судьи), а также Роберта Бурнелла, который станет в будущем блестящим лордом-канцлером.
Отсмотрено в режиме "лёжа", поэтому с удовольствием и без нервов. Хотя жанр этот я просто не могу принимать всерьез, его терапевтическое воздействие совершенно очевидно. Дело в том, что там зло - это зло, а добро - это добро, и злодеев всегда побеждают хорошие парни.
И ещё там всё страшно красиво отснято, и все эти "дзынь-пыщь" просто мёдом по сердцу Правда, в городских съемках непонятно, как тот город ещё стоит на месте, если от каждого взмаха руки каждого участника в каждой драке там то улочка, то переулочек взрываются.
читать дальшеАнонс писал кто-то, не отсмотревший и первой серии до конца. На самом деле гроб тут вообще не при чем, собственно, у нас тут борьба за императорский престол, в основном, а всё происходящее - побочки этой борьбы. Исход там был понятен с первой серии, единственная жертва тоже с первого появления в кадре носила трагическое выражение на лице, так смотреть можно было не напрягаясь нервами. Единственное негативное, что можно сказать - это про отношения парочек. Не искрит. И если огненный мечник хотя бы прилежно отыграл стеснительного мальчика, то условную главпару чрезвычайно трудно заподозрить в любовных симпатиях друг к другу. Ну и ладно, это не портит сериал совершенно, потому что в центре - летающие одушевленные мечи, таинственные злодеи, эксцентричные герои, и всё такое. Рекомендую с целью смотреть с отключенным мозгом, на положенных местах смеяться, на положенных - пускать слезу, и будет всем счастье.
Тот странный случай, когда герои дорамы не обладают эффектной внешностью (ну кроме огненного мечника), а актеры, их игравшие, на фотографиях ну сплошь красавицы и красавцы. Обычно необорот.
В буквальном смысле. Можно, конечно, сказать, что я бесповоротно и навсегда влюбилась в Алена Делона в шестом классе, раз десять посмотрев "Черный тюльпан". Ну ладно, не десять, но три-то точно.
Но слово "любовь" как-то не вполне характеризует остолбенение, в котором ты готов смотреть на что-то вечно, замирая от восхищения. Ну вот как на кота любимого. Таращишься на него, и всё в нем восхитительно и совершенно, и Завершено. По сути, любуешься на что-то идеальное и само в себе, на что тебе любоваться позволили. Вот и Делон был таким же - абсолютно восхитительным созданием, пребывающем в каком-то своем завершенном совершенстве, куда никому, кроме него, хода нет. Как и в случае с котом.
Не сказать, чтобы я бегала на все его фильмы. Пожалуй, смотрела только "Смерть негодяя" ещё. Но периодически читала то и се о его жизни. Да, я правильное впечатление о нем получила, хотя не могу охарактеризовать его одним словом. Тут суть в том, что этот запредельно красивый человек всю свою жизнь был самодостаточным собой. Естественно, к нему липли женщины. Естественно, он им не отказывал. У них рождались дети, которыми он даже иногда занимался, как кот иногда играет с мягкой игрушкой, быстро теряя к ней интерес.
Ален Делон родился буржуа, и всю свою жизнь был буржуа, и вот это было для него главным - деньги и такая жизнь, какую он для себя хотел. Женщины и дети маячили в ней даже не на втором фоне, а в другом измерении. Пока они изнывали от любви и ревности, он делал деньги в любой паршивой рекламе, и заботливо строил себе финансовый достаток. Причем вкалывать он умел, с детства, и никакой труд не считал недостойным себя. Разве что зачастую неподходящим характеру. Но если уж что подходило, как работа в кинематографе, то Делон впитывал в себя все наставления режиссера и учился на ходу всему, чему надо было учиться - правильно говорить, улыбаться, ходить, носить костюмы.
Он прожил хорошую жизнь. Участвуя в ней активно, но при этом будучи сам по себе. Я видела его мельком в начале 2000-х, в каком-то из двух полицейских сериалов, в которых он сыграл, и которые имели приличный успех. Естественно, Делон не снизошел до создания псевдомолодости при помощи хирургии. Возможность была, но потребности не было. На него всё так же приятно было смотреть, на эту удивительную для такого красавца естественность. Да, возраст брал свое, и все же...
Пожалуй, последних лет жизни могло бы не быть. Всё-таки, болезнь и лезущие в его жизнь родственнички - это не то, чего в старости любому из нас хочется. Но все когда-то заканчивается, и сегодня для Алена Делона эта жизнь закончилась. Прощай, Черный Тюльпан. Твоей внезапной кривой улыбочке я все-таки тогда, в шестом классе, научилась))
Почти одновременно с отплытием Элеаноры Кастильской из Гаскони, в сентябре 1255 года, туда прибыл Пьер Савойский, назначенный королевской четой управлять провинцией, пока Эдвард будет знакомиться с Ирландией, а Элеанора взрослеть в Англии. Пожалуй, из всех людей высокого ранга, окружавших принца, Пьер Савойский знал его лучше других, организовывая все мелочи быта Эдварда с его младенчества. Но увидев своего 16-летнего подопечного он понял, что ребенок вырос. К тому времени принц, скорее всего, уже почти достиг своих 188 см, возвышаясь на толпой более чем на голову. Длинноногий, широкоплечий, широкобровый, Эдвард был очень красив - и знал об этом. Из толпы он выделялся не только статью, но и одеждой. Значительно отличаясь ростом и сложением от среднестатистического представителя своего класса, он стал одеваться на свой лад сразу, как только более или менее вышел из-под опеки родителей - как воин, а не как придворный.
читать дальшеПередав дела преемнику, Эдвард не поторопился в Ирландию, рассудив, видимо, что если остров столетиями как-то жил и управлялся до того, как он стал его лордом, то может подождать, пока он, Эдвард, не покажет всем причастным, кто хозяин в его доме. Он отправился на север, пересек Францию, и оттуда направился в Англию. Через шесть недель после того, как его жена ступила на английскую землю, принц обрадовал ее и родителей своим появлением. Рождество получилось гораздо более оживленым, чем его планировал король - все торжества украшали его перворожденный и красавица-невестка. Впрочем, красавица или не очень - судить по изображениям того времени совершенно невозможно.
Какой-то добрый летописец-современник изобразил Эдварда и Элеанор вот так
Главным достоинством этой женщины в любом случае была не красота, а то, что в лице жены Эдвард получил компаньона, живо интересующегося (и понимающего) военное дело, политику, финансы, литературу, и прочие гуманитарные науки - уж в такой среде она выросла, а потом они с Эдвардом взрослели вместе, сформировав довольно редко встречающийся тандем единомыслия и взаимопомощи. Здесь мне придется сделать солидного размера вбоквелл относительно определения возраста в Средние века в частности, ну и о продолжительности жизни в целом. Я знаю, что это не сотрет усвоенного представления о том, что во времена Средневековья люди жили в темноте и антисанитарии и умирали к 30 годам, но внесет некоторую информацию к размышлениям о том, знаем ли мы реальные даты рождения многих исторических фигурантов.
Дело в том, что в Средние века чрезвычайно важными были именины, а не день рождения, ведь именно святой, в день которого человек родился, будет его покровителем. Что касается года, то более или менее можно доверять только годам рождения королей, потому что вся их жизнь, от рождения до смерти, документировалась если не ежедневно, то по каждому назначению, передвижению, при каждом получении значительного подарка и прочее. А вот с остальными принцами и принцессами, кроме наследников, было так себе, не говоря о дворянах и простолюдинах. В быту возраст, как правило, округлялся к ближайшему десятилетию, то есть 63-летний был известен как 60-летний, а 55-летний мог считаться либо 50, либо 60 лет от роду. Прибавим к этому тот факт, что биографы в своем датировании даты рождения и смерти опирались на летописи, а то и вовсе на логические подсчеты, когда мог родиться тот или иной персонаж, исходя из обстоятельств жизни его родителей (которые они не могли знать в деталях).
Практическое значение для восприятия человека во времена Средневековья имел не точный возраст, а фаза его жизни. Определений фаз было, впрочем, много. Деление жизни на эти фазы было довольно типично для того времени, и отражалось как в литературе научной, медицинской, дидактической и гомилетической, так и в искусстве, определяя вехи, по которым человек взрослел и должен был демонстрировать определенные навыки. Собственно, как и в наше время. Большинство этих систем даже не принадлежали именно Средневековью, а брали начало из трудов античных Греции и Рима, а также из мусульманских трактовок античных знаний. Клинических исследований и опробываний античных теорий к тому времени, как понимаете, уже поднакопилось, и новые работы их анализировали. В тринадцатом веке научные работы начали писаться на национальных языках, и, таким образом, даже люди, не знающие латынь (её знание подразумевало, как правило, университетское образование), получили доступ к различным ученым теориям и представлениям.
Наиболее популярными были деления человеческой жизни на три, четыре, шесть и семь стадий, реже – на пять и двенадцать. В данном контексте интерес представляют те, которые четко называют границы каждой стадии, потому что очень много учений подробно каждую стадию жизни описывает, не ставя при этом четких возрастных границ. Деление жизни на три стадии базировалось на биологии Аристотеля. Деление на четыре стадии – на физиологии, и на семь стадий – на теории Птолемея о том, что за каждую стадию человеческой жизни «отвечает» определенное небесное тело, наделяя ее своими характеристиками. Но бывали и другие вариации, как то деление жизни на четыре стадии по временам года, и на семь – по семи каноническим добродетелям и пр., и пр.
Как видите, всё сложно с определением средневекового возраста. Так что об истинном возрасте той же Элеаноры Кастильской можно только сказать, что родилась она около 1240 года, и вполне могла быть ровесницей Эдварда, или на год его моложе. Вряд ли ей было меньше 14 на момент брака. В любом случае, у них будет 36 лет совместной жизни, в которой они, вопреки всем устоявшимся традициям, будут разлучаться крайне редко. И начало нарушения традиций было положено именно на Рождество 1255 года. Королева, Элеанора Прованская не уступала невестке умом и ученостью, так что сделала со своей стороны всё возможное, чтобы Генри III не вошел в пике "мое слово - закон".
Но Эдварду этого успеха было мало. Он прекрасно понял, что "приданое", которым наделил его отец, по большей части состояло из земель у черта на рогах, где власть и влияние англичан были минимальными. Отца и мать он любил, но достоинство феодального лорда, принца-наследника и будущего короля состояло из множества фрагментов реальности, которые в будущем составят портрет правителя в умах подданных намного раньше, чем он взойдет на престол. Одним из фрагментов было право самостоятельности в семейной жизни, то есть право быть хозяином в своем доме. Вторым - право быть хозяином своего слова. Когда Генри III сделал сына лордом Гаскони, он не только обеспечил ему доход и статус, он наложил на него обязанности. В данном случае, Эдвард был твердо настроен разобраться с отцом относительно таможенных сборов, которые превратились в поборы. Гасконские купцы пожаловались Эдварду, своему лорду, что королевские таможенники запускают лапы в их товары, не платя за нахапанное. Королевские таможенники, в свою очередь, кинулись к своему лорду - к королю, напрочь отрицая справедливость обвинений, и сопроводили всё это тёплым напоминанием о том, что "в королевстве есть только один король, имеющий право судить".
Вместо делового обсуждения вопроса Эдвард увидел театральные сетования своего батюшки на горькую судьбу Ангевинов, сыновья которых восстают против отцов своих со времен его дедушки, Генри II. Его величество даже уронил несколько скупых слезинок. Конечно, вполне может быть, что уронил отчасти искренне - его маленький принц вырос в здоровенного молодца, беззастенчиво качающего права перед отцом. Но поскольку Эдвард совершенно не собирался против отца восставать, дело закончилось просто семейным ором и семейным же примирением. Тем не менее отец понял, что сыну пора дать больше прав и ответственности, а сын - что ему пора и выглядеть более весомо. Этот вопрос он решил, увеличив личную свиту до 200 конников. По сути, это была уже армия, находящаяся в его личном командовании.
Что касается Элеанор, то теперь пришла ее очередь почувствовать на себе всё "гостеприимство" лондонцев. Толпа смеялась над одеждами ее сопровождения. Толпа смеялась над тем, что Элеанор привезла с собой ворох ковров и гобеленов, которыми потом были украшены ее покои. Не пройдет много времени, и лондонская элита будет следовать всему, исходящему от супруги Эдварда, но пока она могла рассчитывать лишь на сочувствие свекрови, которая уживалась с ненавистью подданных уже 20 лет как. И это при том, что по всем законам человеческим и традиционным она не сделала ничего неправильного и плохого, педалируя интересы своей родни перед мужем-королем. В конечном итоге, ее дядюшки отнюдь не были для Англии ни политическим, ни финансовым балластом. Надо сказать, что мрачные ожидания лондонцев, ожидавших тучи слетающихся на их остров испанцев, не оправдались - то ли испанцы не сочли их королевство пригодным для жизни местом, то ли Элеанора Кастильская написала брату обо всем, что услышала от свекрови, и тот предотвратил инвазию бедных родственников в жизнь своей сестренки. Тем не менее, англичане никогда не полюбят и эту чужестранку. Они будут жадно подражать ей, понимая ценность всего, что она внесет в культурную жизнь королевства - и стойко презирать за то, что она не родилась в Англии.
Политическим балластом для Англии не были и Лузиньяны - в будущих проблемах королевской семьи они покажут себя мощными союзниками на континенте. Но король, надо сказать, любил своих единоутробных братьев не за возможную пользу, которую они могли принести. Он их просто любил. Слепо и бескорыстно, потому что для него они были семьей. Для Эдварда сводные дядюшки семьей не были, ему и маминых савояров хватало. Агрессивные, жадные, и совершенно неуправляемые Лузиньяны вполне справедливо воспринимались им проблемой, но он не мог не заметить, что именно эти воинственность и агрессивность, густо замешанные на военном гламуре, делали его родственничков в чем-то удивительно привлекательными.
В общем, на свое 17-летие Эдвард выкрутил у отца разрешение на рыцарский турнир. Генри III, выросший на войне, турниры терпеть не мог и никогда их не устраивал, но в данном случае признал, что сыну где-то надо не просто продемострировать свою красу и удаль, но и опробовать на практике всё то, чему научился в тренировках. В конце концов, вероятность того, что от этого в какой-то момент быдет зависеть его жизнь, возрастала с каждым годом. Надо сказать, что в те времена турниры ещё не были призваны развлекать публику, как в более поздние века. И турнир 1256 года был именно тем, чем был и раньше - реальной стычкой двух сражающихся групп. То есть проводили они турнир не на сравнительно небольшом ристалище, а на довольно большом поле, позволяющем производит маневры. И целью турнира было не столько сбить и покалечить противника, сколько окружить его и поставить в условия, когда он будет вынужден сдаться. Как и в реальных стычках, к слову говоря, поэтому исход битвы при Ившеме и станет в будущем для многих огромным шоком. Оружие на турнире было турнирным, то есть тупым, но сила участников оставалась реальной, так что и на этом турнире были и погибшие в процессе, и тяжело раненые, некоторые из которых не выжили. Для Эдварда же, победно прошедшего через весь турнир, это была первая рыцарская заслуга.
Прямо после турнира, прошедшего в Ноттингемшире, принц со своим сопровождением отправился на север, к шотландской границе.
Однако... Полезла в старые записи в поисках одной нужности, и обнаружила, что их нет. Страница не найдена, код 404. Счастье, конечно, что зеркалила всё важное в жж с начала 2010, но именно дневниковое я туда никогда не писала. Интернетные рукописи не горят, но исчезают.
Вопреки популярному в наши времена мифу о том, что в Средние века люди считали землю плоской, в 1200-х землю считали сферической, хотя, надо признать, европейцев занимала исключительно европейская полусфера, хотя и о существовании Азии и Африки была, разумеется, масса практических знаний. Пожалуй, в те времена экватор действительно представлялся чем-то непересекаемым, но это не точно. В любом случае, Иерусалим считался (как минимум идеологически) центром мира. Святая земля, Святой город, и более 100 лет борьбы за освобождение Гроба Господня из-по власти неверных. Соответственно тема крестовых походов и крестоносцев среди английской детворы была популярна невероятно, и особенно там, где в семьях были свои, родные участники этих благородных и святых войн. В семье принца Эдварда был Ричард I, слава которого успела уже приобрести размеры национальной героической саги, а его малоприглядные поступки успели забыться. Но Ричард, дядя отца, был для принца бесконечно давно, а вот свой дядя, Ричард Корнуэльский, ушел в крестовый поход всего лишь в 1240 году.
читать дальшеБолее того, Ричард смог принять участие в этом походе именно благодаря появлению Эдварда на свет - до этого он был привязан к роли престолонаследника брата, если с тем что-то случится. Самое интересное, что Ричард, вернувшийся домой общепризнанным героем, вообще-то не принимал участия в военных действиях Баронского крестового похода (1239-1241). Он был, конечно, храбр и владел военными премудростями не хуже прочих, но его талант был в его интеллекте и практическом уме. В каком-то смысле они были с Генри III очень похожи, будучи любителями книг и наук, но если Генри не мог удержаться от слива фрустрации от своей роли короля через бесконечное тонкое шпыняние окружающих, Ричард, имеющий больше свободы действий вокруг себя, обратил свой интеллект в искусство дипломатического посредничества и извлечения прибыли на каждом повороте. Так что слава его в Европе была как бы ещё и не громче славы тех, кто реально сражался с сарацинами. Во всяком случае, его умение договариваться было отмечено всеми. Как видите, и в те воинственные времена любой, даже заведомо недолгосрочный, мир был предпочтительнее, чем война, и умелые дипломаты были на вес золота - почти в буквальном смысле слова.
В любом случае, домой Ричард вернулся, полный воодушевления от удач, и с рассказами о чудесах Востока - о слонах и музыкантах, и, конечно, о сарацинских девушках, изящно танцующих на огромных катящихся шарах... Его слушали все, от Мэтью Парижского и племянника до брата, который вполне уже созрел бежать хоть в Святую землю, хоть на край света от осточертевших ему баронов. Правда, желание это было, как помните, почти чисто теоретическим, так что прошло немало лет, прежде чем в 1250 году король Генри III принял крест и стал собираться в крестовый поход. Как мы знаем, так и не собрался, и по вполне объективным причинам. Всё-таки, король - это не только подставка для короны, а вполне функционирующий политик и, в те времена, генератор идей, в какую сторону эту политику двигать. И если голова (король) находится в постоянной оппозиции к рукам и ногам (баронам и прочим функционерам), о каком походе на край света или к гробу Господню может идти речь?
В этой задорной милитаристской атмосфере и сформировался потихоньку характер юного принца Эдварда, которому в 1349 году отец ожидаемо пожаловал Гасконь. Увы и ах, Гасконь уже не процветающую и не радующуюся своей привязке к наследству Ангевинов. Спасибо Симону де Монфору и его катастрофическому управлению этой провинцией. Кстати, Марк Моррис в своей биографии Эдварда I утверждает, со ссылкой на биографию Симона де Монфора от историка Джона Роберта Мэддикотта (books.google.fi/books?id=qgQ8C10Ut4QC&pg=PA17&h...), что за этим назначением стояла Элеанора Прованская, которой его рекомендовали как человека высоких качеств характера и деловой хватки. Что ж, хватка у де Монфора бесспорно была, но такая же, как у каждого барона Гаскони, который сам себе де Монфор, так что при их столкновении результат мог быть только один - веер искр, из которых возгорелось пламя жалоб королю Англии. Де Монфора вызвали в Лондон и публично отлаяли при всем честном придворном народе. В общем, в 1252 году всех находящихся в Англии гасконцев вызвали принести присягу принцу Эдварду как своему лорду, а тот в ответ одарил их щедрыми подарками. И впервые толком появился на страницах хроники Мэтью Парижского.
Вообще-то предполагалось, что Эдвард отправится в Гасконь году эдак в 1256, но человек располагает, а жизнь на месте не стоит. В результате прихода к власти в Кастилии Альфонсо X, твердо намеренного оставить след (а то и целую дорогу) в истории, Кастилия перестала быть быть миролюбивым соседом Гаскони.Королю пришлось отправиться туда, а поскольку сыну ещё и 14 не было, ему пришлось остаться дома с мамой, регентом королевства. Несносный Мэттью Парижский оставил в своих хрониках довольно издевательское замечание, что "мальчик стоял, плача и всхлипывая, на берегу, не желая уходить, покуда на горизонте были видны расправленные паруса флотилии". Да, принцы тоже плачут, особенно маленькие принцы. Но за все свои терзания по поводу несостоявшихся геройств на гасконской земле, Эдвард все-таки получил награду - жену, единокровную сестру короля Альфонсо Х, Элеанору Кастильскую. Все остальные свои награды, достаточно для него (и не только для него) неожиданные, он получил летом 1254 года именно через этот брак.
Альфонсо Х был довольно интересной личностью, причем явно пошел в породу матери, Элизабет Швабской, приходившейся кузиной по отцовской линии императору Фредерику II. Инициатива брака Элеанор и Эдварда исходила от него, причем Генри III вполне этого ожидал и был согласен. Неожиданными для него стали три требования будущего родственника. Во-первых, Эдвард должен быть пожалован землями, приносящими 10000 фунтов в год. Генри округлил глаза, но враз отписал наследнику престола все королевские земли в Ирландии и Уэльсе, графство Честер, Бристольский замок, и несколько богатых маноров в центральной Англии. Во-вторых, Эдвард сам должен был прибыть за невестой, и, в третьих, в рыцари его посвятит сам Альфонсо. Что ж, король Кастилии был, пожалуй, действительно лучшей кандидатурой для посвящения Эдварда - в отличие от короля Англии, он уже в 16 вовсю махал мечом на полях сражений. Так что не прошло и двух лет после отплытия эскадры отца, как английский принц сам ступил на палубу парусника. Правда, снова с мамой, которая решила сопровождать своего старшенького в Бордо, да заодно и повеселиться там с супругом вдали от домашних докук.
Провожать в Кастилию Эдварда родители не стали. Парню исполнилось 15 лет, и он вступил на дорогу взрослой жизни. Собственно, после нескольких недель воссоединения семьи, родители отбыли в Англию - дела не ждали. А Эдвард, с группой сопровождения, отправился в Испанию. В Бургос они прибыли на день св. Эдварда Исповедника, причем в час, когда для всех запланированных праздников было уже поздно, в чем угадывается рука Генри III, который обычно не изводил близких своим благочестием, но только не в этот день. А после этого наступает тишина. С Эдвардом летописцев не было, испанские источники то ли реально не отметили такое событие как свадьба сестры короля ни одним словом, то ли позднее упоминания были в какой-то момент истории изъяты, то ли просто затерялись. Понятно, что всё прошло как полагается, но, похоже, чем-то Альфонсо остался недоволен, иначе хоть какие-то почетные свадебные подарки, заслуживающие упоминания в его летописях, он бы сделал.
В общем, свадебные торжества для молодой пары начались только в Гаскони, где Эдвард, как лорд провинции, начал свою взрослую жизнь. Естественно, король держал сына на коротком поводке, нравилось это тому или не нравилось. И был уже там такой случай, что в Ла-Реоле мятежники засели в местной церкви, и по такому случаю принц Эдвард повелел сравнять эту церковь с землей. Генри III это решение отменил и передал двум епископам, которые, разумеется, решили церковь сохранить. Далее, его величество не отказался ни от одного своего титула в землях, пожалованных сыну. На практике это означало, что наследный принц был там не на положении владельца, а на положении лейтенанта (наместника) своего отца. Возможно, именно этот момент и вызвал неудовольствие короля Альфонсо, который просто не учел, что передача титулов и пожалование земель - это не одно и то же, и не включил этот момент в договор с английским королем. Его просто обхитрили.
В августе 1255 года король велел сыну переместиться в Ирландию, и начать строить связи и наводить порядок там. В Гасконь же отправился наместником Пьер Савойский, мамин дядюшка. Видимо, вместе с письмом Эдвард получил устное послание, что в Ирландию надо ехать одному, а Элеанор пора отправить в Англию, где уже вовсю велась подготовка к ее приезду. Одной из причин такого решения со стороны родителей Эдварда была сама Ирландия - страна, на тот момент, весьма опасная, если не дикая, так сказать (то есть без каких-то правил управления, которым бы следовало население). Возможно, термин "анархичная" подошел бы больше, но в тринадцатом веке он ещё не использовался. Второй же причиной стал факт выкидыша у Элеанор в конце мая, из чего стало понятно, что молодая пара не сообразила, что готовность к интимной близости не тождественна возможности выносить ребенка в возрасте 13,5 лет. Элеанор нужно было повзрослеть вдали от пылкого супруга, пока она не стала инвалидом, не способным к деторождению вообще.
Влюбленным пришлось расстаться, как им и было велено. Но только вот дальше всё пошло не совсем по плану папы и мамы.