Do or die
Оливер Кромвель по поводу грядущих событий не испытывал никаких терзаний. Напротив, собственно. По словам других парламентариев, ему с большим трудом удавалось оставаться спокойным во время обычных протокольных процедур, обуздывая природную вспыльчивость. Дело в том, что он был абсолютно убежден, что нижняя палата парламента является единственным рупором простых людей, и все эти расшаркивания в сторону якобы демократических дебатов практически преступны. Позже, уже будучи некоронованным королем Англии, он скажет, в чем видит задачи парламента. Главное - "our business is to speak Things" (наше дело - говорить по делу). По поводу двух других своих убеждений он высказался так: "I can tell you, sir, what I would not have, though I cannot, what I would" (я могу сказать вам, сэр, чего я не желаю, хотя не смогу сказать, чего хочу).
читать дальшеИз своих медитаций над богословскими и философскими работами, через которые он продирался в полном одиночестве несколько лет, и из нескольких лет заседаний в парламенте, где половина блестящих теоретических аргументов и контраргументов были ему непонятны и не интересны, Кромвель вынес для себя несколько довольно простых постулатов: епископов быть не должно, ибо они своим словоблудием прячут слово Божие от жаждущей паствы, и так заигрывают с Римом; королю доверять нельзя, поэтому его надо лишить возможности творить зло, а единственным способом для этого является война; если парламент не уничтожит короля, король уничтожит парламент.
Получив отмашку от парламента, Кромвель развил бешеную деятельность: закупил на свои кровные 100 фунтов оружие и отвез его в Кембриджшир, получил разрешение на организацию двух дружин волонтеров, и организовал их, поставив во главе ближайшую родню: Валентайна Воутона (мужа сестры Маргарет) и Джона Дисброу (который каким-то чудом в дальнейшем превратился в Джона Десборо), мужа сестры Джейн. С этими силами он конфисковал столовое серебро и прочие ценности, которые университет Кембриджа пытался отправить королю, на сумму 20 000 фунтов, и с дружинниками же ворвался прямиком на заседания церковного совета в Или, на котором решался вопрос о сборе денег для короля, арестовал всех присутствующих, и отправил прямиком в лондонскую тюрьму. Наведался в Или он и повторно, в конце августа - для конфискации 60 лошадей для легкой конницы графа Эссекса.
Оливер Кромвель несомненно нашел к 43 годам свое призвание в этой жизни, чего нельзя сказать об остальной Англии. На тот момент рядовые англичане восприняли происходящее угрюмо, но апатично. Всё, чего они хотели, это остаться в стороне от беспорядков. Кто-то из обывателей чуть больше был за парламент, кто-то - чуть больше за короля, но в целом понять, с чего это вдруг англичане должны воевать друг против друга, никто не мог. Это не была классовая война, потому что она разделила все классы общества, и это не была религиозная война, потому что по обе стороны были протестанты. Небольшое противостояние было между большими городами, где симпатии жителей были скорее за парламент, и провинцией, которая была скорее за короля. Особенно сильна была власть парламента в Лондоне, а там на 1642 год проживала треть горожан всего королевства. И даже в роялистском в целом Ланкашире Манчестер был за парламент. В целом можно, обобщая, сказать, что изначально север и запад были за короля, а богатые юг и восток - за парламент.
Корнуолл и Уэльс, где население привыкло следовать за королем, были по сути своей роялистскими, конечно. Тем не менее в других регионах Англии именно местные лидеры решали во многом, за кем пойдут остальные. Относительно Кромвеля и его харизматически-мрачного влияния понятно: восточные графства. А в Ланкашире лидером был, несомненно, 7-й граф Дерби, Джеймс Стэнли. Этот потомок сестры Генри VIII, Мэри Роуз, и ее второго мужа, Чарльза Брэндона, через их дочь Мэри, вышедшей замуж за одного из Стэнли, был человеком от двора далеким, как ни странно, и ещё дальше он был от парламента. Король его не любил (возможно из-за королевского происхождения Дерби, который был ещё и феодальным лордом острова Мэн, где его звали Великий Стэнли, причем не так давно этот титул звучал как король Мэна), но для человека с родословной Стэнли было немыслимо сражаться за кого-то, кроме короля (хотя военный из него был, прямо скажем, никакой). Вообще-то первой реакцией Дерби было собрать немедленно войска, чтобы обезопасить графство, но тут его величества Чарльз I сказал свое веское "нет". В этом "нет" не было ни малейшего смысла и масса грядущих неприятностей, но в этой реакции был весь Чарльз. И все-таки влияние Джеймса Стэнли в Ланкашире (за исключением Манчестера) обеспечило королю поддержку местных джентри.
Надо заметить, что регулярной армии в Англии не было. Было что-то вроде гвардии, и были отдельные отряды, составляющие при необходимости ядро экспедиционного корпуса, но состояли они из наемников, набранных в принудительном порядке несчастных, да из городского отребья, которое было ближе к преступному миру чем к армейской дисциплине. Так что вклад крупных магнатов, предоставивших королю свои отряды, которые они ещё и содержали, был просто бесценен. Английские католики также решили встать на сторону короля, разумеется, а в их рядах старого дворянства культивировался традиционный боевой дух. В распоряжении короля также была армия, с которой он ходил на скоттов в 1639-1640 годах, но, как сказал сэр Эдмунд Верни, "осмелюсь сказать, что никогда не видел армию до такой степени неумелую, непрофессиональную, и не желающую воевать". Теоретически ещё в начале царствования Элизабет I все англичане должны были уметь владеть оружием в той степени, чтобы не быть совсем уж от сохи в случае необходимости оборонять остров, но практически времена Тюдоров были мирными, и с острова высылались на материк только экспедиционные корпусы. Так что с обучением сил самообороны было никак, все отлынивали.
Тем не менее на обеих сторонах в командовании были люди, которые воевать и умели, и желали. Графы Уорвик (Роберт Рич), Эссекс (Роберт Деверё), отвоевавший к тому моменту уже 18 лет Филипп Скиппон, сэр Уильям Уоллер (профессиональный военный, служивший на континенте до 1639 года), и шотландцы - сэр Уильям Бэлфор из Питколо, граф Кроуфорд (Джон Линдси), и сэр Джеймс Рамзи/Рамсей были на стороне Парламента. Большинство из них были умеренными пресвитерианцами, и некоторые позже всерьез столкнутся с простыми как таран представлениями Кромвеля - с негативными для себя последствиями. Но не берусь сказать, что, кроме недовольства королем, заставило их участвовать в развитии гражданской войны изначально.
На стороне роялистов был непосредственно Чарльз I, его племянники Руперт и Мориц. У короля был чудесный 63-летний лорд Джейкоб Астли из Рединга, который начал воевать ещё при королеве Элизабет, и воевал практически до конца своих дней, пока не угодил в тюрьму парламента в 1650 году. Он знал дело и нравился людям, и был хорош как на поле боя, так и в дипломатии. Сэра Джейкоба запомнили по его молитве перед каждым боем: "Господи, ты знаешь, как я буду сегодня занят. Если я забуду о тебе, ты не забудь обо мне", и тут же бросал клич: "Вперед, ребята!". У Чарльза он командовал инфантерией. Кавалерией командовал его ученик, принц Руперт.
Сдавался он практически последним в последней битве гражданской войны, при Стоу-он-Уолд, с пророческими словами: "Вы отлично поработали детки, теперь можете идти играть - если не перессоритесь друг с другом". А ведь перессорились!
У короля был Ральф Хоптон, который в 1620 году помог королеве Богемии, Элизабет Стюарт, бежать из Праги. Хоптон был своеобразной личностью. Похоже, он одинаково не переносил и католиков, и пуритан, следуя за англиканской церковью, и не очень-то следовал за своей фракцией в парламенте, голосуя исключительно по своему собственному разумению. Пути Хоптона с Парламентом окончательно разошлись после ареста архиепископа Лода и изгнания епископов из палаты лордов. Ну а после того, как парламентаристы посадили его за инакомыслие в Тауэр на пару недель, Хоптон решил встать на сторону роялистов.
Граф Норидж (Джордж Горинг) тоже был с королем, как и оба его сына, Джордж и Чарльз, но он сопровождал королеву во Францию, и был там занят переговорами о финансировании роялистов через кардинала Мазарини. О том, где он находится и чем занимается узнал парламент, занимающийся систематической проверкой всей корреспонденции по своему усмотрению. Причем информация была из письма... адресованного королеве (интересно, чьим было это послание, уж не от самого ли короля, который писал супруге часто, не думая, что какие-то письма могут быть перехвачены).
Граф Норидж, Джордж Горинг-старший
Граф, узнав, что его тайна раскрыта и он заочно осужден за государственную измену, всю Первую гражданскую войну просидел во Франции, но в 1648 присоединился, наконец, к королю. После поражения роялистов кто-то упорно бился за его жизнь, настолько, что голосование о его смертной казни было остановлено буквально одним голосом. И печально-показательно то, что граф попытался вытащить из мясорубки своего наследника, Джорджа Горинга-младшего. И вытащил-таки во Францию, под предлогом слабого здоровья молодого человека. Вполне возможно, что здоровье лорда Горинга и впрямь было подорвано, но это не помешало быть на военной службе в Испании.
Скорее всего выручать наследника графу пришлось из-за исключительно скверного характера лорда Джорджа, который оставлял о себе недобрую память повсюду, где появлялся. По натуре лорд был честолюбив, высокомерен, жаден до денег и почестей, и чрезвычайно строптив. Он был тем, кто выдал дурацкий Армейский заговор, рассказав об этом Монтжою Блаунту, который был сводным братом одного графа-парламентария (Уорвика) и кузеном другого (графа Эссекса). Монтжой Блаунт тут же передал инфу родстенникам, а те - Джону Пиму. И дело было не в том, что юноша случайно проболтался приятелю, который тоже был на стороне роялистов, а в том, что он сделал это после того, как его предложения маршировать на Лондон было отвергнуто другими заговорщиками. Будучи обласкан парламентом, он стал губернатором Портсмута, где тут же объявил себя роялистом, только для того чтобы тут же сдать Портсмут парламентаристам, сбежать в Нидерланды, завербоваться там в роялистский отряд и вернуться в Англию. Ну и более или менее в том же духе продолжал вплоть до ноября 1645 года, когда граф устроил ему отъезд во Францию, и работу в Испании, где тот и умер через 12 лет, успев стать католиком-иезуитом. Причем, бездарностью лорд Горинг ни в коем случае не являлся.
Mountjoy Blount, 1st Earl of Newport; George Goring, Baron Goring by Sir Anthony Van Dyck
читать дальшеИз своих медитаций над богословскими и философскими работами, через которые он продирался в полном одиночестве несколько лет, и из нескольких лет заседаний в парламенте, где половина блестящих теоретических аргументов и контраргументов были ему непонятны и не интересны, Кромвель вынес для себя несколько довольно простых постулатов: епископов быть не должно, ибо они своим словоблудием прячут слово Божие от жаждущей паствы, и так заигрывают с Римом; королю доверять нельзя, поэтому его надо лишить возможности творить зло, а единственным способом для этого является война; если парламент не уничтожит короля, король уничтожит парламент.
Получив отмашку от парламента, Кромвель развил бешеную деятельность: закупил на свои кровные 100 фунтов оружие и отвез его в Кембриджшир, получил разрешение на организацию двух дружин волонтеров, и организовал их, поставив во главе ближайшую родню: Валентайна Воутона (мужа сестры Маргарет) и Джона Дисброу (который каким-то чудом в дальнейшем превратился в Джона Десборо), мужа сестры Джейн. С этими силами он конфисковал столовое серебро и прочие ценности, которые университет Кембриджа пытался отправить королю, на сумму 20 000 фунтов, и с дружинниками же ворвался прямиком на заседания церковного совета в Или, на котором решался вопрос о сборе денег для короля, арестовал всех присутствующих, и отправил прямиком в лондонскую тюрьму. Наведался в Или он и повторно, в конце августа - для конфискации 60 лошадей для легкой конницы графа Эссекса.
Оливер Кромвель несомненно нашел к 43 годам свое призвание в этой жизни, чего нельзя сказать об остальной Англии. На тот момент рядовые англичане восприняли происходящее угрюмо, но апатично. Всё, чего они хотели, это остаться в стороне от беспорядков. Кто-то из обывателей чуть больше был за парламент, кто-то - чуть больше за короля, но в целом понять, с чего это вдруг англичане должны воевать друг против друга, никто не мог. Это не была классовая война, потому что она разделила все классы общества, и это не была религиозная война, потому что по обе стороны были протестанты. Небольшое противостояние было между большими городами, где симпатии жителей были скорее за парламент, и провинцией, которая была скорее за короля. Особенно сильна была власть парламента в Лондоне, а там на 1642 год проживала треть горожан всего королевства. И даже в роялистском в целом Ланкашире Манчестер был за парламент. В целом можно, обобщая, сказать, что изначально север и запад были за короля, а богатые юг и восток - за парламент.
Корнуолл и Уэльс, где население привыкло следовать за королем, были по сути своей роялистскими, конечно. Тем не менее в других регионах Англии именно местные лидеры решали во многом, за кем пойдут остальные. Относительно Кромвеля и его харизматически-мрачного влияния понятно: восточные графства. А в Ланкашире лидером был, несомненно, 7-й граф Дерби, Джеймс Стэнли. Этот потомок сестры Генри VIII, Мэри Роуз, и ее второго мужа, Чарльза Брэндона, через их дочь Мэри, вышедшей замуж за одного из Стэнли, был человеком от двора далеким, как ни странно, и ещё дальше он был от парламента. Король его не любил (возможно из-за королевского происхождения Дерби, который был ещё и феодальным лордом острова Мэн, где его звали Великий Стэнли, причем не так давно этот титул звучал как король Мэна), но для человека с родословной Стэнли было немыслимо сражаться за кого-то, кроме короля (хотя военный из него был, прямо скажем, никакой). Вообще-то первой реакцией Дерби было собрать немедленно войска, чтобы обезопасить графство, но тут его величества Чарльз I сказал свое веское "нет". В этом "нет" не было ни малейшего смысла и масса грядущих неприятностей, но в этой реакции был весь Чарльз. И все-таки влияние Джеймса Стэнли в Ланкашире (за исключением Манчестера) обеспечило королю поддержку местных джентри.
Надо заметить, что регулярной армии в Англии не было. Было что-то вроде гвардии, и были отдельные отряды, составляющие при необходимости ядро экспедиционного корпуса, но состояли они из наемников, набранных в принудительном порядке несчастных, да из городского отребья, которое было ближе к преступному миру чем к армейской дисциплине. Так что вклад крупных магнатов, предоставивших королю свои отряды, которые они ещё и содержали, был просто бесценен. Английские католики также решили встать на сторону короля, разумеется, а в их рядах старого дворянства культивировался традиционный боевой дух. В распоряжении короля также была армия, с которой он ходил на скоттов в 1639-1640 годах, но, как сказал сэр Эдмунд Верни, "осмелюсь сказать, что никогда не видел армию до такой степени неумелую, непрофессиональную, и не желающую воевать". Теоретически ещё в начале царствования Элизабет I все англичане должны были уметь владеть оружием в той степени, чтобы не быть совсем уж от сохи в случае необходимости оборонять остров, но практически времена Тюдоров были мирными, и с острова высылались на материк только экспедиционные корпусы. Так что с обучением сил самообороны было никак, все отлынивали.
Тем не менее на обеих сторонах в командовании были люди, которые воевать и умели, и желали. Графы Уорвик (Роберт Рич), Эссекс (Роберт Деверё), отвоевавший к тому моменту уже 18 лет Филипп Скиппон, сэр Уильям Уоллер (профессиональный военный, служивший на континенте до 1639 года), и шотландцы - сэр Уильям Бэлфор из Питколо, граф Кроуфорд (Джон Линдси), и сэр Джеймс Рамзи/Рамсей были на стороне Парламента. Большинство из них были умеренными пресвитерианцами, и некоторые позже всерьез столкнутся с простыми как таран представлениями Кромвеля - с негативными для себя последствиями. Но не берусь сказать, что, кроме недовольства королем, заставило их участвовать в развитии гражданской войны изначально.
На стороне роялистов был непосредственно Чарльз I, его племянники Руперт и Мориц. У короля был чудесный 63-летний лорд Джейкоб Астли из Рединга, который начал воевать ещё при королеве Элизабет, и воевал практически до конца своих дней, пока не угодил в тюрьму парламента в 1650 году. Он знал дело и нравился людям, и был хорош как на поле боя, так и в дипломатии. Сэра Джейкоба запомнили по его молитве перед каждым боем: "Господи, ты знаешь, как я буду сегодня занят. Если я забуду о тебе, ты не забудь обо мне", и тут же бросал клич: "Вперед, ребята!". У Чарльза он командовал инфантерией. Кавалерией командовал его ученик, принц Руперт.
Сдавался он практически последним в последней битве гражданской войны, при Стоу-он-Уолд, с пророческими словами: "Вы отлично поработали детки, теперь можете идти играть - если не перессоритесь друг с другом". А ведь перессорились!
У короля был Ральф Хоптон, который в 1620 году помог королеве Богемии, Элизабет Стюарт, бежать из Праги. Хоптон был своеобразной личностью. Похоже, он одинаково не переносил и католиков, и пуритан, следуя за англиканской церковью, и не очень-то следовал за своей фракцией в парламенте, голосуя исключительно по своему собственному разумению. Пути Хоптона с Парламентом окончательно разошлись после ареста архиепископа Лода и изгнания епископов из палаты лордов. Ну а после того, как парламентаристы посадили его за инакомыслие в Тауэр на пару недель, Хоптон решил встать на сторону роялистов.
Граф Норидж (Джордж Горинг) тоже был с королем, как и оба его сына, Джордж и Чарльз, но он сопровождал королеву во Францию, и был там занят переговорами о финансировании роялистов через кардинала Мазарини. О том, где он находится и чем занимается узнал парламент, занимающийся систематической проверкой всей корреспонденции по своему усмотрению. Причем информация была из письма... адресованного королеве (интересно, чьим было это послание, уж не от самого ли короля, который писал супруге часто, не думая, что какие-то письма могут быть перехвачены).
Граф Норидж, Джордж Горинг-старший
Граф, узнав, что его тайна раскрыта и он заочно осужден за государственную измену, всю Первую гражданскую войну просидел во Франции, но в 1648 присоединился, наконец, к королю. После поражения роялистов кто-то упорно бился за его жизнь, настолько, что голосование о его смертной казни было остановлено буквально одним голосом. И печально-показательно то, что граф попытался вытащить из мясорубки своего наследника, Джорджа Горинга-младшего. И вытащил-таки во Францию, под предлогом слабого здоровья молодого человека. Вполне возможно, что здоровье лорда Горинга и впрямь было подорвано, но это не помешало быть на военной службе в Испании.
Скорее всего выручать наследника графу пришлось из-за исключительно скверного характера лорда Джорджа, который оставлял о себе недобрую память повсюду, где появлялся. По натуре лорд был честолюбив, высокомерен, жаден до денег и почестей, и чрезвычайно строптив. Он был тем, кто выдал дурацкий Армейский заговор, рассказав об этом Монтжою Блаунту, который был сводным братом одного графа-парламентария (Уорвика) и кузеном другого (графа Эссекса). Монтжой Блаунт тут же передал инфу родстенникам, а те - Джону Пиму. И дело было не в том, что юноша случайно проболтался приятелю, который тоже был на стороне роялистов, а в том, что он сделал это после того, как его предложения маршировать на Лондон было отвергнуто другими заговорщиками. Будучи обласкан парламентом, он стал губернатором Портсмута, где тут же объявил себя роялистом, только для того чтобы тут же сдать Портсмут парламентаристам, сбежать в Нидерланды, завербоваться там в роялистский отряд и вернуться в Англию. Ну и более или менее в том же духе продолжал вплоть до ноября 1645 года, когда граф устроил ему отъезд во Францию, и работу в Испании, где тот и умер через 12 лет, успев стать католиком-иезуитом. Причем, бездарностью лорд Горинг ни в коем случае не являлся.
Mountjoy Blount, 1st Earl of Newport; George Goring, Baron Goring by Sir Anthony Van Dyck
@темы: Oliver Cromwell
Мы выпендрились тем, что открыли безалкогольное игристое, купленное супругом на осенней ярмарке. И это было прекрасно - освежающая ягодная шипучка, но не лимонад.
Без них и Новый год - не Новый год.
