Do or die
Посол Зюзин/Зузин, представший перед королем Джеймсом, был фигурой достаточно серьезной, имел опыт службы воеводой в довольно проблемных местах, имел дело и со своими вечно поперечными боярами, и с литовцами, и с поляками, и со шведами. В дипломатии у него был свой стиль: договор в одной руке и оружие в другой, но в данном случае что-то сразу пошло не так, и в такой странной манере, что даже видавший виды Алексей Иванович несколько растерялся.
Так выглядела делегация московских послов в Англии через полвека, в 1662 году
читать дальшеКороль принял московского посла как дорогого друга, в присутствии и королевы, и наследного принца, но практически с отсутствием формальностей, без головного убора даже. Джеймс живо говорил о том, что он прекрасно в курсе всего происходившего за последнее десятилетие в России, и что царь Михаил в его глазах стоит выше прочих, и что никаких дел, кроме совершенно необходимых, ни с поляками, ни со шведами он иметь не собирается, да и вообще не одобряет ни Карла IX, ни Сигизмунда. Но дело в том, что немногим ранее он, через того же Мейрика, который выступал сейчас переводчиком, вполне определенно обещал деньги, о чем теперь не упомянул ни словом.
Денег же было велено привезти не менее 50 000 рублей, а лучше 100 000. Мейрик позже тактично скажет послу, что в Англии на этот момент с казной не очень, и даже не покривит душой - год назад золотой ангел подорожал на два шиллинга, и в Англии вовсю набирал обороты колониальный бум, что имело не только приятные последствия, но и требовало больших затрат на содержание военного флота. Обострение же религиозных разногласий привело к тому, что многие далеко не худшие люди, наделенные предприимчивостью, смелостью и устойчивостью к невзгодам, оставили Англию, и без того не очень богатую рабочей силой.
Было и ещё кое-что. Идея о помощи России со стороны Англии в Смутное время (возможно даже в виде протектората) была сольным проектом Мейрика, о котором король был всего лишь в курсе. И Мейрик разговаривал на эту тему с князем Пожарским, который был на тот момент единственной реальной силой в регионе, к тому же силой, верной скорее Отечеству, чем конкретному ставленнику какой-то партии, которых хватало, вплоть до тех же шведов. Будучи умным и чутким к человеческим настроениям человеком, Мейрик вынес из той беседы стойкое убеждение, что на вмешательство иностранцев в свои внутренние дела у русских развилась устойчивая аллергия. Соответственно, у Англии, как государства, особо больших интересов в русских делах на тот момент не было. Как частное лицо Мейрик смог только предложить Пожарскому где-то полторы сотни солдат, которых он мог предоставить лично или от лица Московской Компании. Князь, тем не менее, предложение отклонил, сказав честно, что решающего военного профита от такой мелочи ему не будет, а вот урон для репутации может быть - России был нужен царь, которого будет нельзя считать чьим-то ставленником, и только это может прекратить смуту, которая была, по большей части, именно внутренней.
Судя по тому, что Зюзин сидел в Лондоне с октября 1613 по август 1614, деньги для него Джеймс всё-таки нашел, просто не сразу. Да и задействовал свои ресурсы в переговорах России и Швеции, что было вполне в его интересах. И, простите меня за подозрительность, именно этим объясняется пристальный интерес посла к судьбе когда-то, десятилетие назад, отправленных в Англию студентов. За делами посольскими следило много глаз, а прения в Королевском совете по поводу тоски разделенных с детьми родителей придавали пребыванию посла достоверности. Некоторое время ушло на то, чтобы убедиться, что Кожухов и Казарин живы-здоровы, но служат в частной кампании на другом конце света, и, судя по их отчетам в Компанию, ни малейших намерений вскоре вернуться в Англию не имеют. Костомаров служил в Ирландии, и обещал прибыть в посольство в феврале. С Никифором Олферьевым, который теперь был официально Мекефор Алфери, у посла разговор состоялся сразу, как только были обговорены более серьезные вещи с королем, в феврале 1614 года.
Разговор вышел долгим, дня три говорили. Дело в том, что за 10 лет кто-то из отправленных царем Борисом за границу умер, кто-то недоучился, кто-то доучился, но выжившие построили себе на чужбине новую жизнь. Они же были молоды, а это значило, что друзья и любовь привязали их на новом месте. Большинство послы даже не нашли, хотя было известно, что они живы. А вот Олферьев не просто обосновался на новом месте, но и сменил веру, и даже хотел стать священником этой веры. Зюзин изначально заподозрил, что парень оказался в сложных обстоятельствах, и принял веру по принуждению, но тот детально и аргументированно три дня защищал свои убеждения, так что из посольства он вышел свободным жить так, как его душа пожелает, и Олферьев вернулся к своей учебе на магистра искусств. Приезжал ли Костомаров в Лондон - кто его знает, он был действительно очень занят, действуя в качестве королевского секретаря.
В 1615 году в Лондон снова наведался русский посол, Иван Кириллович Грязев. Был он рангом пониже Зюзина - подьячий Разрядного приказа, и в Лондон был послан как "гонец", то есть посыльный по какому-то конкретному вопросу. Этот тоже сидел в Англии долго, и по возвращении стал дьяком Челобитного приказа. Главным качеством Грязева была дотошность, плюс про него пишут, что он освободил в целом около 15 000 русских пленников. Ну вот он прицепился и к Олферьеву, упорно пытаясь уличить земляка в том, что тот действовал не по своей воле. Олферьев к тому моменту уже выпустился и был рукоположен как священник, но был всё ещё молод, да и темперамент русский никуда не делся, так что цивилизованного диспута, как с Зюзиным, с Грязевым не вышло, и Олферьев выпалил сгоряча многое, что обычно вслух не говорится - и о том, что каждый день молится за англичан, начавших торговлю с Россией, за то, что вывезли его из тьмы и узости отсталой религии, тюрьмы для разума, к свету истинной веры, и о том, что никто из тех, кто сюда приехал, обратно ни за что не вернется (в чем был, кстати, прав - вернулись двое из примерно 18). Грязев был искренне потрясен. Настолько, что быстро оборвал разговор, да ещё и потом послал своего помощника спросить, правильно ли он всё понял - что Олферьев теперь ещё и англиканский священник? Подтвердилось что правильно.
Впрочем, вот просто так Грязев это дело оставлять не собирался, а уже в Москве обвинил англичан, что те отравили умы "почти детей", как он выразился. Ведь английская молодежь, обучающаяся в России, почему-то возвращается домой, и возвращается в своей религии! Внезапно вопрос о невозвращенцах приобрел почти государственные масштабы. Следующие послы в 1617 году снова поставили перед Королевским советом вопрос о четырех студентах, и снова получили тот же ответ: двое не собираются даже возвращаться в обозримом будущем, один окончательно осел в Ирландии и женился там же, а с преподобным Мекефором Алфери и говорить не о чем - он, как свободный человек, всё решил для себя сам.
С точки зрения послов, ничего Никифор Олферьев за себя решать права не имел - он был подданным царя, посланным на временную учебу, и теперь время обучения закончилось. Не случись Смутных времен, оно бы и раньше закончилось. Более того, в задачу студентов входило учиться на благо государства, чтобы потом принести пользу государству, а вовсе не искать какие-то свои пути и свой смысл жизни. Соответственно, Олферьев и прочие должны быть высланы на Родину, хотят они того или нет. Да вообще не имеет значения, чего они там хотят!
Лорды Королевского совета скучно ответили, что по их законам насильно репатриируют лишь осужденных преступников и прочих нарушителей, но для уважаемого человека и, тем более, джентльмена, подобное немыслимо. Уважаемый человек снова престал перед послами, и снова повторил, что возвращаться не собирается, и вообще это последний раз, когда он повторят то, что было очевидно уже послу Зюзину.
Дело в том, что Мекефер уезжал в Кембриджшир, чтобы стать священником в маленькой церкви св. Марии в деревне Вулли. Известно, что место это он получил через Беделлов, просто потому, что они владели манором, на котором была церковь. Это была общая практика, ещё со времен роспуска монастырей, против которой особенно горячо протестовали пуритане. Вулли не была золотым дном, но рядом был манор друзей, а всего в 8 километрах - Хантингдон, так что молодой ректор церкви даже не задумался о том, не стоит ли подождать чего-то лучшего. Возможно, свою роль сыграла и настырность двух последних послов. Им, конечно, были даны инструкции действовать деликатно, но что-то деликатности они как раз и не проявили. Было безопаснее затеряться в английской глуши. Впрочем Вулли была приходом, и Мекефор стал приходским священником, а не назначающимся каждые несколько лет в новое место викарием, обреченным жить с семьей в служебном доме, где жили и остальные работники церкви, а также, не так уж редко, располагались канцелярия или что-то в этом роде.
Церковь была снесена в 1962 году, когда деревня уже полностью опустела, остались лишь развалины по периметру
Что касается семьи, то была там одна такая Джоанна Беттс, дочь фермера из Пидли, поселка в 12 милях от Вулли... Скорее всего, молодые люди встретились в период между окончанием обучения и получением должности Мекефером, если тот коротал ожидание, преподавая в приходской школе или подменяя местного священника, потому что уж больно мгновенно они поженились. К 1622 году Микефер Алфери был отцом сыновей Микефера и Роберта, и Джоанна ожидала третьего ребенка, как в Вулли прибыл гонец из Лондона от сэра Джона Мейрика: он только что сопроводил в столицу очередного русского посла, и, увы, тот тоже твердо намерен вернуть домой заблудших студентов.
На этот раз посол был авторизирован Боярской думой и вооружен письмом царя, требующего возвращения четырех молодых людей, "удерживаемых против их воли" за границей. Бояре даже не поверили сообщению Мейрика, что Казарин и Кожухов к тому моменту уже погибли, и даже многозначительно задали вопрос, не в слишком ли правильный момент те "погибли", и тут переполнилась чаша терпения даже у этого дипломата - он коротко заявил, что не желает больше иметь с думой никаких дел, и покинул зал собрания. В результате Исаак Семенович Погожев прибыл в Лондон со следующим заданием: 1) объявить о том, что бывший из Англии в июле 1620 года посол Джон Мерик не подтвердил присягой договора о союзе России с Англией; 2) жаловаться и даже требовать смертной казни Артуру Астону, который, прибыв на русскую службу из Англии, сносился с врагами России и изменниками её, а когда был отпущен из Москвы, то уже явно мстил московскому правительству (Астон/Эстон был наемником, собственно, к тому же католиком, так что перешел на службу к Сигизмунду после того, как закончился найм в России); 3) выяснить причины, почему нельзя допустить свободный, беспошлинный пропуск через Россию в Персию, а также 4) снова домогаться, чтобы высланы были из Лондона те четверо детей боярских, которые в 1603 году при царе Борисе Годунове были посланы в Англию для изучения наук, но, как известно, ни один из них не возвратился в Москву.
Олферьев в Лондон поехал, и с послом встретился, но когда ему в очередной раз начали говорить о том, что царь на него не сильно гневается, и может простить, если он вернется, у Олферьева снова включился внутренний проповедник, так что следующий час несчастный посол слушал жаркую проповедь о превосходстве англиканской веры над всеми остальными. Но Погожев даже к королю пробился со своими требованиями ("как только в ушах перестало звенеть", - по его словам). Его величество продолжал стоять на своем: преподобный Мекефер Алфери имеет право верить, во что верит, и жить там, где может жить в своей вере. После этого Олферьева больше не беспокоили. Триумфально вернувшись домой, он зажил спокойной жизнью, и всё было хорошо довольно долго, до самого начала Гражданской войны.
Так выглядела делегация московских послов в Англии через полвека, в 1662 году
читать дальшеКороль принял московского посла как дорогого друга, в присутствии и королевы, и наследного принца, но практически с отсутствием формальностей, без головного убора даже. Джеймс живо говорил о том, что он прекрасно в курсе всего происходившего за последнее десятилетие в России, и что царь Михаил в его глазах стоит выше прочих, и что никаких дел, кроме совершенно необходимых, ни с поляками, ни со шведами он иметь не собирается, да и вообще не одобряет ни Карла IX, ни Сигизмунда. Но дело в том, что немногим ранее он, через того же Мейрика, который выступал сейчас переводчиком, вполне определенно обещал деньги, о чем теперь не упомянул ни словом.
Денег же было велено привезти не менее 50 000 рублей, а лучше 100 000. Мейрик позже тактично скажет послу, что в Англии на этот момент с казной не очень, и даже не покривит душой - год назад золотой ангел подорожал на два шиллинга, и в Англии вовсю набирал обороты колониальный бум, что имело не только приятные последствия, но и требовало больших затрат на содержание военного флота. Обострение же религиозных разногласий привело к тому, что многие далеко не худшие люди, наделенные предприимчивостью, смелостью и устойчивостью к невзгодам, оставили Англию, и без того не очень богатую рабочей силой.
Было и ещё кое-что. Идея о помощи России со стороны Англии в Смутное время (возможно даже в виде протектората) была сольным проектом Мейрика, о котором король был всего лишь в курсе. И Мейрик разговаривал на эту тему с князем Пожарским, который был на тот момент единственной реальной силой в регионе, к тому же силой, верной скорее Отечеству, чем конкретному ставленнику какой-то партии, которых хватало, вплоть до тех же шведов. Будучи умным и чутким к человеческим настроениям человеком, Мейрик вынес из той беседы стойкое убеждение, что на вмешательство иностранцев в свои внутренние дела у русских развилась устойчивая аллергия. Соответственно, у Англии, как государства, особо больших интересов в русских делах на тот момент не было. Как частное лицо Мейрик смог только предложить Пожарскому где-то полторы сотни солдат, которых он мог предоставить лично или от лица Московской Компании. Князь, тем не менее, предложение отклонил, сказав честно, что решающего военного профита от такой мелочи ему не будет, а вот урон для репутации может быть - России был нужен царь, которого будет нельзя считать чьим-то ставленником, и только это может прекратить смуту, которая была, по большей части, именно внутренней.
Судя по тому, что Зюзин сидел в Лондоне с октября 1613 по август 1614, деньги для него Джеймс всё-таки нашел, просто не сразу. Да и задействовал свои ресурсы в переговорах России и Швеции, что было вполне в его интересах. И, простите меня за подозрительность, именно этим объясняется пристальный интерес посла к судьбе когда-то, десятилетие назад, отправленных в Англию студентов. За делами посольскими следило много глаз, а прения в Королевском совете по поводу тоски разделенных с детьми родителей придавали пребыванию посла достоверности. Некоторое время ушло на то, чтобы убедиться, что Кожухов и Казарин живы-здоровы, но служат в частной кампании на другом конце света, и, судя по их отчетам в Компанию, ни малейших намерений вскоре вернуться в Англию не имеют. Костомаров служил в Ирландии, и обещал прибыть в посольство в феврале. С Никифором Олферьевым, который теперь был официально Мекефор Алфери, у посла разговор состоялся сразу, как только были обговорены более серьезные вещи с королем, в феврале 1614 года.
Разговор вышел долгим, дня три говорили. Дело в том, что за 10 лет кто-то из отправленных царем Борисом за границу умер, кто-то недоучился, кто-то доучился, но выжившие построили себе на чужбине новую жизнь. Они же были молоды, а это значило, что друзья и любовь привязали их на новом месте. Большинство послы даже не нашли, хотя было известно, что они живы. А вот Олферьев не просто обосновался на новом месте, но и сменил веру, и даже хотел стать священником этой веры. Зюзин изначально заподозрил, что парень оказался в сложных обстоятельствах, и принял веру по принуждению, но тот детально и аргументированно три дня защищал свои убеждения, так что из посольства он вышел свободным жить так, как его душа пожелает, и Олферьев вернулся к своей учебе на магистра искусств. Приезжал ли Костомаров в Лондон - кто его знает, он был действительно очень занят, действуя в качестве королевского секретаря.
В 1615 году в Лондон снова наведался русский посол, Иван Кириллович Грязев. Был он рангом пониже Зюзина - подьячий Разрядного приказа, и в Лондон был послан как "гонец", то есть посыльный по какому-то конкретному вопросу. Этот тоже сидел в Англии долго, и по возвращении стал дьяком Челобитного приказа. Главным качеством Грязева была дотошность, плюс про него пишут, что он освободил в целом около 15 000 русских пленников. Ну вот он прицепился и к Олферьеву, упорно пытаясь уличить земляка в том, что тот действовал не по своей воле. Олферьев к тому моменту уже выпустился и был рукоположен как священник, но был всё ещё молод, да и темперамент русский никуда не делся, так что цивилизованного диспута, как с Зюзиным, с Грязевым не вышло, и Олферьев выпалил сгоряча многое, что обычно вслух не говорится - и о том, что каждый день молится за англичан, начавших торговлю с Россией, за то, что вывезли его из тьмы и узости отсталой религии, тюрьмы для разума, к свету истинной веры, и о том, что никто из тех, кто сюда приехал, обратно ни за что не вернется (в чем был, кстати, прав - вернулись двое из примерно 18). Грязев был искренне потрясен. Настолько, что быстро оборвал разговор, да ещё и потом послал своего помощника спросить, правильно ли он всё понял - что Олферьев теперь ещё и англиканский священник? Подтвердилось что правильно.
Впрочем, вот просто так Грязев это дело оставлять не собирался, а уже в Москве обвинил англичан, что те отравили умы "почти детей", как он выразился. Ведь английская молодежь, обучающаяся в России, почему-то возвращается домой, и возвращается в своей религии! Внезапно вопрос о невозвращенцах приобрел почти государственные масштабы. Следующие послы в 1617 году снова поставили перед Королевским советом вопрос о четырех студентах, и снова получили тот же ответ: двое не собираются даже возвращаться в обозримом будущем, один окончательно осел в Ирландии и женился там же, а с преподобным Мекефором Алфери и говорить не о чем - он, как свободный человек, всё решил для себя сам.
С точки зрения послов, ничего Никифор Олферьев за себя решать права не имел - он был подданным царя, посланным на временную учебу, и теперь время обучения закончилось. Не случись Смутных времен, оно бы и раньше закончилось. Более того, в задачу студентов входило учиться на благо государства, чтобы потом принести пользу государству, а вовсе не искать какие-то свои пути и свой смысл жизни. Соответственно, Олферьев и прочие должны быть высланы на Родину, хотят они того или нет. Да вообще не имеет значения, чего они там хотят!
Лорды Королевского совета скучно ответили, что по их законам насильно репатриируют лишь осужденных преступников и прочих нарушителей, но для уважаемого человека и, тем более, джентльмена, подобное немыслимо. Уважаемый человек снова престал перед послами, и снова повторил, что возвращаться не собирается, и вообще это последний раз, когда он повторят то, что было очевидно уже послу Зюзину.
Дело в том, что Мекефер уезжал в Кембриджшир, чтобы стать священником в маленькой церкви св. Марии в деревне Вулли. Известно, что место это он получил через Беделлов, просто потому, что они владели манором, на котором была церковь. Это была общая практика, ещё со времен роспуска монастырей, против которой особенно горячо протестовали пуритане. Вулли не была золотым дном, но рядом был манор друзей, а всего в 8 километрах - Хантингдон, так что молодой ректор церкви даже не задумался о том, не стоит ли подождать чего-то лучшего. Возможно, свою роль сыграла и настырность двух последних послов. Им, конечно, были даны инструкции действовать деликатно, но что-то деликатности они как раз и не проявили. Было безопаснее затеряться в английской глуши. Впрочем Вулли была приходом, и Мекефор стал приходским священником, а не назначающимся каждые несколько лет в новое место викарием, обреченным жить с семьей в служебном доме, где жили и остальные работники церкви, а также, не так уж редко, располагались канцелярия или что-то в этом роде.
Церковь была снесена в 1962 году, когда деревня уже полностью опустела, остались лишь развалины по периметру
Что касается семьи, то была там одна такая Джоанна Беттс, дочь фермера из Пидли, поселка в 12 милях от Вулли... Скорее всего, молодые люди встретились в период между окончанием обучения и получением должности Мекефером, если тот коротал ожидание, преподавая в приходской школе или подменяя местного священника, потому что уж больно мгновенно они поженились. К 1622 году Микефер Алфери был отцом сыновей Микефера и Роберта, и Джоанна ожидала третьего ребенка, как в Вулли прибыл гонец из Лондона от сэра Джона Мейрика: он только что сопроводил в столицу очередного русского посла, и, увы, тот тоже твердо намерен вернуть домой заблудших студентов.
На этот раз посол был авторизирован Боярской думой и вооружен письмом царя, требующего возвращения четырех молодых людей, "удерживаемых против их воли" за границей. Бояре даже не поверили сообщению Мейрика, что Казарин и Кожухов к тому моменту уже погибли, и даже многозначительно задали вопрос, не в слишком ли правильный момент те "погибли", и тут переполнилась чаша терпения даже у этого дипломата - он коротко заявил, что не желает больше иметь с думой никаких дел, и покинул зал собрания. В результате Исаак Семенович Погожев прибыл в Лондон со следующим заданием: 1) объявить о том, что бывший из Англии в июле 1620 года посол Джон Мерик не подтвердил присягой договора о союзе России с Англией; 2) жаловаться и даже требовать смертной казни Артуру Астону, который, прибыв на русскую службу из Англии, сносился с врагами России и изменниками её, а когда был отпущен из Москвы, то уже явно мстил московскому правительству (Астон/Эстон был наемником, собственно, к тому же католиком, так что перешел на службу к Сигизмунду после того, как закончился найм в России); 3) выяснить причины, почему нельзя допустить свободный, беспошлинный пропуск через Россию в Персию, а также 4) снова домогаться, чтобы высланы были из Лондона те четверо детей боярских, которые в 1603 году при царе Борисе Годунове были посланы в Англию для изучения наук, но, как известно, ни один из них не возвратился в Москву.
Олферьев в Лондон поехал, и с послом встретился, но когда ему в очередной раз начали говорить о том, что царь на него не сильно гневается, и может простить, если он вернется, у Олферьева снова включился внутренний проповедник, так что следующий час несчастный посол слушал жаркую проповедь о превосходстве англиканской веры над всеми остальными. Но Погожев даже к королю пробился со своими требованиями ("как только в ушах перестало звенеть", - по его словам). Его величество продолжал стоять на своем: преподобный Мекефер Алфери имеет право верить, во что верит, и жить там, где может жить в своей вере. После этого Олферьева больше не беспокоили. Триумфально вернувшись домой, он зажил спокойной жизнью, и всё было хорошо довольно долго, до самого начала Гражданской войны.
@темы: судьба играет с человеком
Здравствуй, деградация? Ведь отказываться от этого приятного времяпровождения я не собираюсь. По какой-то причине именно так полностью отрываешься от будней обычной жизни. Так вот откуда ноги растут у "режется в танчики":-D
