Do or die
В последней четверти XVI в. в вопросах развития военного дела впереди всех оказалась страна, обогнавшая все остальные государства Европы в экономическом развитии точно также, как это сделали итальянцы в начале XV в.
читать дальшеРечь идет о небольшом государстве на севере Европы - Нидерландах. Оказавшиеся под властью Габсбургов в конце XV в., страны нынешнего Бенилюкса, и без того отличавшиеся высоким уровнем экономического развития, будучи включенными в имперскую экономику, использовали представившийся им шанс. К середине XVI в. этот регион, не имевший ни колоний, ни богатых природных ресурсов, не отличавшийся многолюдством, стал едва ли не главным экономическим и финансовым центром северной и центральной Европы.
О размерах экономического потенциала Нидерландов можно судить по таким цифрам - к концу своего правления Карл V извлекал из "Низинных земель" только в качестве прямых налогов 2 млн. гульденов (аналог дуката) в год, и еще столько же уходило на развитие военной инфраструктуры, тогда как собственно Испания приносила в имперскую казну всего лишь 0,6 млн. дукатов. И это при том, что в 1500 г. население Испании составляло около 8 млн. чел., а Нидерландов - 1,9 млн. чел.
По оценкам герцога Альбы, направленного наместником в Нидерланды, в 1570 г. промышленно-ремесленный потенциал Нидерландов составлял 50 млн. гульденов, еще столько же вращалось в аграрном секторе. Объем внутренней торговли в это же время колебался между 17 и 28 млн. гульденов, не говоря уже о размерах импортно-экспортных операций - в середине XVI в. они составляли порядка 36-38 млн. гульденов.
Так что введение предложенной Альбой 10-% налога с оборота (печально знаменитой алькабалы) должно было принести в испанскую казну не меньше 5 млн. гульденов ежегодно - больше, чем ввозилось в это время золота и серебра из Америки.
И это при том, что в Нидерландах не было ни золотых, ни серебряных рудников, и все эти успехи были достигнуты за счет исключительно развития банковского дела, торговли, промышленности и аграрного сектора, т.е. за счет использования преимущественно внутренних ресурсов.
Очевидно, что в этом и заключался секрет того, что маленькие Нидерланды восстали против великой Испанской империи и после 80-летней борьбы сумели одержать верх, получив независимость (правда, не целиком, а лишь частично).
Высокоразвитая по тем временам экономика Нидерландов обеспечила не только создание, но и содержание на протяжении всей войны с Испанией мощной армии и флота, силы которых оказалось достаточно, чтобы заставить испанскую корону в 1648 г. отказаться от намерения восстановить свою власть над Голландией - "Семью провинциями".
Голландский опыт попытался, и не без успеха, заимствовать шведский король Густав-Адольф. И снова Европа была поражена - маленькая Швеция, которую долго никто не воспринимал всерьез, оказалась способной нанести Римской империи ряд серьезнейших ударов и сыграла одну из ведущих ролей в Тридцатилетней войне.
Эта война еще в большей степени, чем войны XVI в. была войной, прежде всего, денежных ресурсов, "золотых солдат". Предпринятые Густавом-Адольфом меры по развитию шведской экономики позволили ему увеличить доходы шведской короны с 600 тыс. талеров в 1613 г. до 3,189 млн. талеров в 1632 г., создать целый ряд крупных мануфактур, обеспечивавших его армию высококачественным оружием и снаряжением.
Вкупе с денежными субсидиями со стороны Франции (640 тыс. талеров ежегодно в начале 30-х гг. XVII в.) и "хлебной" субсидией со стороны России (перепродавая на амстердамской торговой бирже покупаемый в России задешево хлеб, Густав в то же время имел еще столько же талеров ежегодно, а в 1631 г. - даже 1,2 млн. талеров) это позволило "северному льву" провести успешную военную реформу, развернуть мощную армию и вмешаться в Тридцатилетнюю войну, переломив ее ход в пользу антигабсбургской коалиции.
Путь, выбранный голландцами в конце XVI в. и подхваченный в 1-й половине XVII в. шведами, был всемерно развит французами во 2-й половине XVII столетия.
Трудно представить себе, что, например, Людовик XIV, не имевший, в отличие от Филиппа II, богатейших заморских колоний, встал бы на путь внешнеполитической экспансии и достижения французской гегемонии в Европе, если бы не активная деятельность его министра Ж.-Б. Кольбера по развитию французской промышленности и торговли.
Так, если во Франции в XV - XVI вв. возникло ~ 50 мануфактур, то благодаря неустанным трудам Кольбера, в 60-х - нач. 80-х гг. XVII в. их было создано более 300, в том числе 19 производивших оружие и 24, выпускавших корабельные снасти и материалы.
Существенно, ~ на 75-100 % между 1646 и 1686 гг. (по разным данным) вырос тоннаж французского торгового флота. Во любом случае, рост военных расходов, к примеру, с 21,8 млн. ливров в 1662 г. до 46 млн. ливров в 1671 г. и до более чем 100 млн. ливров в 1679 г. был бы невозможен без последовательного осуществления Кольбером политики агрессивного, воинствующего протекционизма, меркантилизма и поощрения развития французской экономики.
В определенном смысле модернизированная Кольбером французская экономика питала войну, а быстрая, победоносная война создавала благоприятные условия для развития экономики (именно быстрая и победоносная война, в противном случае страна становилась на грань экономического и финансового коллапса).
Предложенная Кольбером экономическая политика и тесно связанные с нею политическая и административная реформы, заключавшиеся в дальнейшем усилении королевской власти через завершение процесса централизации власти, сосредоточения всей ее полноты (хотя бы формально, де-юре) в руках короля и его чиновников в конце XVII - начале XVIII вв. в той или иной степени была воспринята ведущими европейским державами.
"L'etat c'est moi" ("Государство - это я!") - эта знаменитая фраза, приписываемая "Королю-Солнце" Людовику XIV и под которой могли подписаться практически все монархи Нового времени (за редким исключением в лице британского и польско-литовского королей), наглядно демонстрирует расширение пределов королевской власти и могущества Государства.
И в итоге, если в 1609 г. в армиях стран Центральной и Западной Европы находилось под ружьем около 300 тыс. солдат, то спустя 100 лет, на завершающем этапе войны за Испанское наследство - уже 860 тыс. Этот резкий рост численности армий был связан с еще одной, чрезвычайно важной чертой военной революции - переходом от временно-контрактных армий к армиям постоянным, взятым целиком и полностью на содержание королевской казны и в основе своей не распускавшихся и в мирное время.
Переход к постоянным армиям имел как свои негативные, так и позитивные последствия.
Сохранение и в мирное время значительных воинских контингентов на королевской службе позволило избежать повторения ужасов войны и в мирное время.
Да, наемные солдаты, набираемые опытными "антрепренерами", были настоящими профессионалами, мастерами своего дела и, что самое главное, всегда готовыми к бою. Дж. Линн приводит такой характерный для того времени пример: французский король Франциск I готовился в 1544 г. отразить вторжение англичан с севера и испанцев с юга, он заключил соглашение с Швейцарской конфедерацией о поставке ему 16 тыс. пехотинцев. Договор был подписан в июле, а в конце августа 16 тыс. швейцарцев, полностью готовых к бою, уже сосредоточились в лагере под Шалоном.
Однако роспуск таких армий в "межсезонье", когда в их услугах не нуждались, неизбежно влек за собой обострение социальной напряженности.
Наемники, как писал Макиавелли, не умели ничего другого, кроме как воевать, и заниматься мирным трудом они не имели никакой склонности. Имея же в руках оружие, они превращались в серьезную опасность для местных властей и населения.
Занимаясь грабежами, убийствами и насилиями, солдаты, временно оставшиеся не у дел, подрывали с таким трудом наведенный властью порядок, спокойствие и внутренний мир.
Печальный опыт такого рода уже имелся. Подобная ситуация, к примеру, сложилась во Франции на рубеже 50-х - 60-х гг. XIV в., а затем в начале 40-х гг. следующего столетия, когда в военных действиях между французским и английским королем наступила пауза и многочисленные наемники, оставшись без работы, занялись грабежами и разбоями. Нечто подобное повторилось спустя полторы сотни лет после завершения Итальянских войн, когда Франция оказалась ввергнута в пучину Религиозных войн.
Как отмечал Дж. Вуд, именно невозможность содержать сильную, многочисленную армию не только в военное, но и в мирное время, обусловила чрезвычайно длительный и разрушительный характер французских религиозных войн конца XVI в.
"Полностью отмобилизованная, королевская армия представляла собой прекрасный инструмент для ведения войны. Но материал и технические средства ведения войны все еще не были полностью монополизированы государством, - отмечал он, - и совмещение ручного огнестрельного оружия и артиллерии с более совершенными системами фортификации делали осады даже плохо укрепленных городов и городков трудным и длительным предприятием.
Более того, финансовый и административный аппарат Французского государства все еще был неспособен обеспечивать растущие вооруженные силы, необходимые для ведения боевых действий в ходе продолжительных кампаний в течение длительного времени. Армия мирного времени была также слишком мала и рассеяна и не могла внушить должного уважения оппозиции для того, чтобы избежать начала или возрождения гражданской войны...".
Создание постоянной армии, находившейся на полном казенном довольствии, позволяло снять еще одну серьезную опасность.
Наемники, для которых война была ремеслом, несмотря на все предпринимаемые меры, сохраняли верность своему слову и своему нанимателю лишь до тех пор, пока получали деньги или же, в крайнем случае, надеялись на их получение. В противном случае их верность была более чем сомнительна, и никто не мог поручиться за то, что не получавшие обещанного жалования или добычи солдаты не взбунтуются и не возьмут того, что им причиталось, силой.
Пример испанской Фландрской армии, пожалуй, в этом плане самый показательный. Несмотря на то, что испанская казна расходовала на ее содержание огромные средства, тем не менее, постоянные задержки с выплатой жалования привели к тому, что армия таяла, как весенний снег, от дезертирства и постоянно сотрясалась бунтами и мятежами солдат.
Так, в ноябре 1576 г. испанская армия в Нидерландах насчитывала реально около 8 тыс. солдат вместо списочных 60 тыс., и большая часть "мертвых душ" дезертировала.
Порой дезертирство достигало огромных размеров - во время осады голландской крепости Берген-оп-Зом с июля по октябрь 1622 г. численность осадной испанской армии сократилась с 20,6 тыс. до 13,2 тыс. солдат - б тыс. из-за дезертирства. Что же касается солдатских мятежей, то между 1572 и 1576 гг. их было 5, а между 1589 и 1607 гг. - 37 (в каждом участвовало не менее 100 солдат).
Особенно страшным был мятеж 1576 г., когда вышедшие из-под контроля своих командиров наемники опустошили южные Нидерланды и устроили погром в Антверпене, где было убито до 8 тыс. мирных горожан.
Мятеж 1576 г. имел для испанского владычества в Нидерландах фатальные последствия - с этого момента все попытки восстановить порядок в восставших провинциях посредством переговоров, поиска некоего компромисса стали невозможны из-за роста антииспанских настроений.
Наемная армия, которая к тому времени давно стала, по словам Дж. Паркера, "государством в государстве с собственными ритмами рождения и смерти, организмом с собственными признаками и мотивациями…", властно вмешалась в расчеты политиков и опрокинула их. Но иначе и быть не могло - многонациональные "банды" наемников объединяло и сплачивало только одно - чувство общности интересов, корпоративность, пресловутый esprit dе corps, привязанность к своим капитанам и лишь в последнюю очередь верность присяге и религии.
читать дальшеРечь идет о небольшом государстве на севере Европы - Нидерландах. Оказавшиеся под властью Габсбургов в конце XV в., страны нынешнего Бенилюкса, и без того отличавшиеся высоким уровнем экономического развития, будучи включенными в имперскую экономику, использовали представившийся им шанс. К середине XVI в. этот регион, не имевший ни колоний, ни богатых природных ресурсов, не отличавшийся многолюдством, стал едва ли не главным экономическим и финансовым центром северной и центральной Европы.
О размерах экономического потенциала Нидерландов можно судить по таким цифрам - к концу своего правления Карл V извлекал из "Низинных земель" только в качестве прямых налогов 2 млн. гульденов (аналог дуката) в год, и еще столько же уходило на развитие военной инфраструктуры, тогда как собственно Испания приносила в имперскую казну всего лишь 0,6 млн. дукатов. И это при том, что в 1500 г. население Испании составляло около 8 млн. чел., а Нидерландов - 1,9 млн. чел.
По оценкам герцога Альбы, направленного наместником в Нидерланды, в 1570 г. промышленно-ремесленный потенциал Нидерландов составлял 50 млн. гульденов, еще столько же вращалось в аграрном секторе. Объем внутренней торговли в это же время колебался между 17 и 28 млн. гульденов, не говоря уже о размерах импортно-экспортных операций - в середине XVI в. они составляли порядка 36-38 млн. гульденов.
Так что введение предложенной Альбой 10-% налога с оборота (печально знаменитой алькабалы) должно было принести в испанскую казну не меньше 5 млн. гульденов ежегодно - больше, чем ввозилось в это время золота и серебра из Америки.
И это при том, что в Нидерландах не было ни золотых, ни серебряных рудников, и все эти успехи были достигнуты за счет исключительно развития банковского дела, торговли, промышленности и аграрного сектора, т.е. за счет использования преимущественно внутренних ресурсов.
Очевидно, что в этом и заключался секрет того, что маленькие Нидерланды восстали против великой Испанской империи и после 80-летней борьбы сумели одержать верх, получив независимость (правда, не целиком, а лишь частично).
Высокоразвитая по тем временам экономика Нидерландов обеспечила не только создание, но и содержание на протяжении всей войны с Испанией мощной армии и флота, силы которых оказалось достаточно, чтобы заставить испанскую корону в 1648 г. отказаться от намерения восстановить свою власть над Голландией - "Семью провинциями".
Голландский опыт попытался, и не без успеха, заимствовать шведский король Густав-Адольф. И снова Европа была поражена - маленькая Швеция, которую долго никто не воспринимал всерьез, оказалась способной нанести Римской империи ряд серьезнейших ударов и сыграла одну из ведущих ролей в Тридцатилетней войне.
Эта война еще в большей степени, чем войны XVI в. была войной, прежде всего, денежных ресурсов, "золотых солдат". Предпринятые Густавом-Адольфом меры по развитию шведской экономики позволили ему увеличить доходы шведской короны с 600 тыс. талеров в 1613 г. до 3,189 млн. талеров в 1632 г., создать целый ряд крупных мануфактур, обеспечивавших его армию высококачественным оружием и снаряжением.
Вкупе с денежными субсидиями со стороны Франции (640 тыс. талеров ежегодно в начале 30-х гг. XVII в.) и "хлебной" субсидией со стороны России (перепродавая на амстердамской торговой бирже покупаемый в России задешево хлеб, Густав в то же время имел еще столько же талеров ежегодно, а в 1631 г. - даже 1,2 млн. талеров) это позволило "северному льву" провести успешную военную реформу, развернуть мощную армию и вмешаться в Тридцатилетнюю войну, переломив ее ход в пользу антигабсбургской коалиции.
Путь, выбранный голландцами в конце XVI в. и подхваченный в 1-й половине XVII в. шведами, был всемерно развит французами во 2-й половине XVII столетия.
Трудно представить себе, что, например, Людовик XIV, не имевший, в отличие от Филиппа II, богатейших заморских колоний, встал бы на путь внешнеполитической экспансии и достижения французской гегемонии в Европе, если бы не активная деятельность его министра Ж.-Б. Кольбера по развитию французской промышленности и торговли.
Так, если во Франции в XV - XVI вв. возникло ~ 50 мануфактур, то благодаря неустанным трудам Кольбера, в 60-х - нач. 80-х гг. XVII в. их было создано более 300, в том числе 19 производивших оружие и 24, выпускавших корабельные снасти и материалы.
Существенно, ~ на 75-100 % между 1646 и 1686 гг. (по разным данным) вырос тоннаж французского торгового флота. Во любом случае, рост военных расходов, к примеру, с 21,8 млн. ливров в 1662 г. до 46 млн. ливров в 1671 г. и до более чем 100 млн. ливров в 1679 г. был бы невозможен без последовательного осуществления Кольбером политики агрессивного, воинствующего протекционизма, меркантилизма и поощрения развития французской экономики.
В определенном смысле модернизированная Кольбером французская экономика питала войну, а быстрая, победоносная война создавала благоприятные условия для развития экономики (именно быстрая и победоносная война, в противном случае страна становилась на грань экономического и финансового коллапса).
Предложенная Кольбером экономическая политика и тесно связанные с нею политическая и административная реформы, заключавшиеся в дальнейшем усилении королевской власти через завершение процесса централизации власти, сосредоточения всей ее полноты (хотя бы формально, де-юре) в руках короля и его чиновников в конце XVII - начале XVIII вв. в той или иной степени была воспринята ведущими европейским державами.
"L'etat c'est moi" ("Государство - это я!") - эта знаменитая фраза, приписываемая "Королю-Солнце" Людовику XIV и под которой могли подписаться практически все монархи Нового времени (за редким исключением в лице британского и польско-литовского королей), наглядно демонстрирует расширение пределов королевской власти и могущества Государства.
И в итоге, если в 1609 г. в армиях стран Центральной и Западной Европы находилось под ружьем около 300 тыс. солдат, то спустя 100 лет, на завершающем этапе войны за Испанское наследство - уже 860 тыс. Этот резкий рост численности армий был связан с еще одной, чрезвычайно важной чертой военной революции - переходом от временно-контрактных армий к армиям постоянным, взятым целиком и полностью на содержание королевской казны и в основе своей не распускавшихся и в мирное время.
Переход к постоянным армиям имел как свои негативные, так и позитивные последствия.
Сохранение и в мирное время значительных воинских контингентов на королевской службе позволило избежать повторения ужасов войны и в мирное время.
Да, наемные солдаты, набираемые опытными "антрепренерами", были настоящими профессионалами, мастерами своего дела и, что самое главное, всегда готовыми к бою. Дж. Линн приводит такой характерный для того времени пример: французский король Франциск I готовился в 1544 г. отразить вторжение англичан с севера и испанцев с юга, он заключил соглашение с Швейцарской конфедерацией о поставке ему 16 тыс. пехотинцев. Договор был подписан в июле, а в конце августа 16 тыс. швейцарцев, полностью готовых к бою, уже сосредоточились в лагере под Шалоном.
Однако роспуск таких армий в "межсезонье", когда в их услугах не нуждались, неизбежно влек за собой обострение социальной напряженности.
Наемники, как писал Макиавелли, не умели ничего другого, кроме как воевать, и заниматься мирным трудом они не имели никакой склонности. Имея же в руках оружие, они превращались в серьезную опасность для местных властей и населения.
Занимаясь грабежами, убийствами и насилиями, солдаты, временно оставшиеся не у дел, подрывали с таким трудом наведенный властью порядок, спокойствие и внутренний мир.
Печальный опыт такого рода уже имелся. Подобная ситуация, к примеру, сложилась во Франции на рубеже 50-х - 60-х гг. XIV в., а затем в начале 40-х гг. следующего столетия, когда в военных действиях между французским и английским королем наступила пауза и многочисленные наемники, оставшись без работы, занялись грабежами и разбоями. Нечто подобное повторилось спустя полторы сотни лет после завершения Итальянских войн, когда Франция оказалась ввергнута в пучину Религиозных войн.
Как отмечал Дж. Вуд, именно невозможность содержать сильную, многочисленную армию не только в военное, но и в мирное время, обусловила чрезвычайно длительный и разрушительный характер французских религиозных войн конца XVI в.
"Полностью отмобилизованная, королевская армия представляла собой прекрасный инструмент для ведения войны. Но материал и технические средства ведения войны все еще не были полностью монополизированы государством, - отмечал он, - и совмещение ручного огнестрельного оружия и артиллерии с более совершенными системами фортификации делали осады даже плохо укрепленных городов и городков трудным и длительным предприятием.
Более того, финансовый и административный аппарат Французского государства все еще был неспособен обеспечивать растущие вооруженные силы, необходимые для ведения боевых действий в ходе продолжительных кампаний в течение длительного времени. Армия мирного времени была также слишком мала и рассеяна и не могла внушить должного уважения оппозиции для того, чтобы избежать начала или возрождения гражданской войны...".
Создание постоянной армии, находившейся на полном казенном довольствии, позволяло снять еще одну серьезную опасность.
Наемники, для которых война была ремеслом, несмотря на все предпринимаемые меры, сохраняли верность своему слову и своему нанимателю лишь до тех пор, пока получали деньги или же, в крайнем случае, надеялись на их получение. В противном случае их верность была более чем сомнительна, и никто не мог поручиться за то, что не получавшие обещанного жалования или добычи солдаты не взбунтуются и не возьмут того, что им причиталось, силой.
Пример испанской Фландрской армии, пожалуй, в этом плане самый показательный. Несмотря на то, что испанская казна расходовала на ее содержание огромные средства, тем не менее, постоянные задержки с выплатой жалования привели к тому, что армия таяла, как весенний снег, от дезертирства и постоянно сотрясалась бунтами и мятежами солдат.
Так, в ноябре 1576 г. испанская армия в Нидерландах насчитывала реально около 8 тыс. солдат вместо списочных 60 тыс., и большая часть "мертвых душ" дезертировала.
Порой дезертирство достигало огромных размеров - во время осады голландской крепости Берген-оп-Зом с июля по октябрь 1622 г. численность осадной испанской армии сократилась с 20,6 тыс. до 13,2 тыс. солдат - б тыс. из-за дезертирства. Что же касается солдатских мятежей, то между 1572 и 1576 гг. их было 5, а между 1589 и 1607 гг. - 37 (в каждом участвовало не менее 100 солдат).
Особенно страшным был мятеж 1576 г., когда вышедшие из-под контроля своих командиров наемники опустошили южные Нидерланды и устроили погром в Антверпене, где было убито до 8 тыс. мирных горожан.
Мятеж 1576 г. имел для испанского владычества в Нидерландах фатальные последствия - с этого момента все попытки восстановить порядок в восставших провинциях посредством переговоров, поиска некоего компромисса стали невозможны из-за роста антииспанских настроений.
Наемная армия, которая к тому времени давно стала, по словам Дж. Паркера, "государством в государстве с собственными ритмами рождения и смерти, организмом с собственными признаками и мотивациями…", властно вмешалась в расчеты политиков и опрокинула их. Но иначе и быть не могло - многонациональные "банды" наемников объединяло и сплачивало только одно - чувство общности интересов, корпоративность, пресловутый esprit dе corps, привязанность к своим капитанам и лишь в последнюю очередь верность присяге и религии.
@темы: "1600-е"
. 