Первый Крестовый: свидетельства очевидцев о взятии Никеи

[MirrinMinttu]

Анна Комнина:

«Самодержец тоже, конечно, хотел выступить вместе с кельтами против варваров, но опасался их неисчислимого множества. Поэтому он решил отправиться в Пелекан (историки не понимают, что это за город), чтобы, находясь вблизи Никеи, знать как идут дела у кельтов, и вместе с тем следить за вылазками турок и за положением в самой Никее. Он считал для себя позором не отличиться каким-нибудь воинским подвигом и решил, если представится удобный случай, самому захватить Никею, а не получать ее от кельтов во исполнение клятвы.

Но этот замысел он от них скрывал. Обо всех своих приготовлениях и о том, для чего они нужны, знал он один, свой план он доверил одному лишь Вутумиту. Его Алексей отправил с поручением привлечь на свою сторону варваров в Никее, обещав им всякие блага и полное прощение и в то же время пригрозив, что их ждут всяческие беды и что они станут жертвой мечей, если их захватят кельты. Император давно знал надежность и предприимчивость Вутумита в подобных делах. Так начались и так развивались эти события.

«Боэмунд и все другие графы, соединившись с Готфридом в том месте, откуда им предстояло отплыть в Кивот, ожидали Исангела (Раймунда Тулузского). Но латинян было бесчисленное множество, продовольствия не хватало, и поэтому они не могли там задерживаться. И вот, несмотря на свое решение дождаться императора и Исангела (латиняне намеревались принести клятву Алексею и затем отправиться к Никее), они разделились на две части и двинулись к Никее — одни через Вифинию и Никомидию, другие — через Кивотский пролив.

Так они подошли к Никее. Распределив между собой башни и соединявшие их стены, они решили штурмовать их в определенном боевом порядке, дабы, соревнуясь друг с другом, сделать осаду еще более ожесточенной; ту часть, что пришлась на долю Исангелу, они оставили незанятой в ожидании его прибытия. В то же время самодержец прибыл в Пелекан; в мыслях у него, как сказано выше, была Никея»

«Варвары, находившиеся в Никее, много раз обращались к султану за помощью. Пока он медлил, осада города продолжалась уже много дней от восхода до заката. Видя свое тяжелое положение, варвары отказались от прежних намерений и предпочли лучше обратиться к императору, чем попасть в руки кельтов. Поэтому они позвали к себе Вутумита, который во многих посланиях обещал им всяческие блага от самодержца, если они сдадут ему Никею.

Тот совершенно недвусмысленно сообщил им о дружелюбии императора, показал письменные обещания на случай, если они сдадут ему крепость, и был с радостью принят турками, которые отказались уже от мысли противостоять такому множеству врагов и решили, что лучше добровольно отдать город императору и получить взамен деньги и титулы, чем стать жертвой мечей.»

«Император тщательно все обдумал и пришел к выводу, что латиняне, несмотря на их невероятное множество, ни в коем случае не смогут взять Никею. Поэтому он велел соорудить разного рода гелеполы, причем большую часть не так, как обычно эти машины сооружают, а по своему собственному замыслу (этим он вызвал всеобщее восхищение) и послал их графам.

Самодержец хотел выступить вместе с латинянами против безбожников-турок. Но понимая, что неисчислимое войско франков нельзя даже сравнить с отрядом ромеев, и зная непостоянство латинян, он, взвесив все обстоятельства, отказался от своего намерения.

Да и не только поэтому: он наперед видел, насколько латиняне ненадежны, не верны слову, как Еврип, устремляются от одной крайности к другой и из корыстолюбия готовы продать за обол своих жен и детей. Вот из каких соображений самодержец воздержался в то время от исполнения своего намерения. Он решил не идти вместе с кельтами, а помогать им так, как если бы он был с ними»

«они (защитники Никеи), ободренные обещаниями, позволили Вутумиту войти в город. Он немедленно известил Татикия письмом: «Добыча уже в наших руках, нужно готовиться к штурму стен, пусть и кельты делают то же самое, но не доверяй им ничего, кроме круговой атаки стен; скажи им, что с восходом солнца нужно окружить стены и начинать штурм».

К этой хитрости Вутумит прибег для того, чтобы кельтам казалось, будто город взят им с боя, и чтобы задуманный самодержцем план передачи города остался в тайне. Император не хотел, чтобы кельты узнали о действиях Вутумита. На другой день с двух сторон раздались боевые крики: кельты с жаром кинулись на приступ на суше, а Вутумит, взобравшись на предстенное укрепление, утвердил там скипетр и знамена и приветствовал самодержца звуками горнов и труб. Так все ромейское войско вступило в Никею»

«Кельты обратились к Вутумиту, которого самодержец назначил дукой Никеи, с просьбой впустить их в город, чтобы посетить в нем храмы и поклониться им. Но он, как уже было сказано, хорошо знал нрав кельтов и не согласился впустить их всех скопом, а разрешил входить по десять человек в открытые ворота».

«Самодержец, все еще находясь под Пелеканом и желая получить клятву от графов, которые не поклялись ему, написал Вутумиту, чтобы тот посоветовал всем графам не трогаться в путь на Антиохию, не вступив в договор с императором...
Однако племянник Боэмунда, Танкред, отличавшийся независимостью характера, твердил о том, что он обязан верностью только одному Боэмунду и намерен хранить ее до самой смерти. Все окружающие, и даже родственники императора, принялись убеждать его, а он с притворным равнодушием взглянул на палатку, в которой сидел самодержец (подобной по величине никто никогда не видел), и сказал: «Если ты дашь ее мне, полную золота, и к тому же все, что ты дал остальным графам, то и я принесу клятву».

«Когда все латиняне принесли клятвы, император дал им Татикия, в то время великого примикирия, с войском, чтобы он во всем помогал латинянам, делил с ними опасности и принимал, если бог это пошлет, взятые города. И вот кельты снова переправились через пролив и на следующий день выступили по дороге на Антиохию».

О том же хронист Раймунда Тулузского:

«Thereupon, we crossed the sea and went up to Nicaea. For the Duke, Bohemund, and the other princes had preceded the Count and were engaged in the labors of the siege.

The city of Nicaea is very strongly fortified by nature, as well as by art. It has on the west a very large lake flowing up to the wall; on the remaining three sides is a moat filled with the overflow of certain little streams; in addition, it is encircled by walls so high that neither the assaults of men nor the attacks of any machine are feared. Indeed, the ballistae of the neighboring towers are so turned with reference to one another that no one can approach without danger; however, if anyone wants to approach nearer, he is easily overwhelmed from the top of the towers without being able to retaliate.

Accordingly, this city, such as we have described, was besieged by Bohemund from the north, by the Duke and the Alemanni from the east, by the Count and Bishop of Puy from the middle, for the Count of Normandy was not yet with us.

But we believe this one incident should not be passed over - that when the Count was about to encamp there with his men, the Turks, descending from the mountains in two squadrons, attacked our army. Their plan, indeed, was that while one party of the Turks assailed the Duke and the Alemanni who were on the east, the other party, entering the middle gate of the city and passing out through another, would easily drive our men from the camp at a time when they were not expecting such an attack.

But God, who is wont to reverse the plan of the impious, so altered their preparations that, as if it had been arranged, He sent the Count, who was preparing to encamp with his men, upon the squadron of Turks which was now about to enter the city. He put them to flight at the first charge and, after killing several, pursued the rest to the top of the mountain.

The other party of Turks which wanted to attack the Alemanni was put to flight in the same way and destroyed. After this, machines were constructed and the wall attacked in vain, for it was very firm against us and was valiantly defended by arrows and machines. So we fought five weeks with no result. At length, through God's will, some men of the household of the Bishop and the Count dangerously enough approached the comer tower which faced the east, and having made a testudo, they began, after a struggle., to undermine one of the towers and by digging threw it to the ground.

Thus the city would have been taken, had not the shadows of night prevented. However, the wall was rebuilt during the night, and this rendered our former labor vain. At length the city, terrified with fear, was compelled to surrender. One reason was that the ships of the Emperor which had been dragged over the land were let down into the lake. They therefore gave themselves up to the Emperor, since they now expected no further aid and saw the army of the Franks increasing daily, while they were cut off from their forces.

The Count of Normandy had come. Alexius had promised the princes and the people of the Franks that be would give them all the gold, silver, horses, and goods within (the city), and that be would establish there a Latin monastery and hospice for the poor Franks; besides, that be would give to each one of the army so much of his own possessions that they would always want to fight for him. Accordingly, the Franks, placing faith in these promises, approved the surrender.

And so, when Alexius had received the city, be afforded the army such an example of gratitude that as long as they live the people will curse him and proclaim him a traitor.

We recognized, then, that the Emperor had betrayed Peter the Hermit, who had long before come to Constantinople with a great multitude. For he compelled him, ignorant of the locality and of all military matters, to cross the Strait with his men and exposed them to the Turks.

Moreover, when the Turks from Nicea saw that unwarlike multitude, they cut them down without effort and delay to the number of sixty thousand. The rest, indeed, fled to a certain fortified place and escaped the swords of the Turks. The Turks, made bold and haughty by this, sent the arms and the captives which they had taken there to the Saracens and the nobles of their own race, and they wrote to the peoples and cities far off that the Franks were of no account in battle».

Анна называет варварами и турок, и "латинян", именуя последних иногда кельтами, чтобы было понятно, о каких именно варварах идет речь.