Мэри Тюдор и Белая Роза - начало

[MirrinMinttu]

Проблемы с престолонаследием стали волновать Генри VIII еще в начале 1520-х годов. С точки зрения королевы, наследник был. Вернее, наследница, Мэри. Генри обоснованно опасался, что случится со страной, если престол перейдет к женщине. Прецедент был только один, с «императрицей Мод», и результатом стала многолетняя гражданская война. Катарина Арагонская, дочь и сестра суверенных королев, отказывалась понимать точку зрения мужа, считая (тоже обоснованно), что времена наступили другие, и женщина на престоле – это норма.



Одно время Гарри носился с мыслью как-то облегчить переход престола своему признанному незаконному сыну, но недолго. Возможно, он пришел к мысли, что бастард на троне еще опаснее женщины. Мэри была рождена, все-таки, в законном браке, а бастардов у короля Гарри хватало. Дай предпочтение одному – возмутятся другие. Думаю, именно поэтому он и не признал больше официально ни одного бастарда, и поэтому немедленно отправлял прочь от двора любовниц, родивших ему сыновей, пристраивая их в скромные замужества.

Возможно, он еще надеялся, что все обойдется, и его королева родит ему сына, который выживет. Видит Бог, он был долго лоялен своей Катарине. Он терпел, когда французский двор смеялся над расплывшейся королевой. Он никогда не позволял себе такого хамского отношения к жене, как тот же «галантный» Франциск I. На завуалированное под выражения соболезнования злорадные замечания по поводу смерти очередного ребенка Гарри отвечал, что «мы еще молоды». И он понимал боль своей жены.

А потом надежды больше не стало. Катарина была старше Гарри почти на декаду. Из-за гормонального расстройства у нее наступила ранняя менопауза. Королеву, несомненно, устроили бы прежние отношения с мужем, но слишком много на короля навалилось. Он еще не был готов жить тихо и довольствоваться тем, что есть. Готовились огромные перемены в стране, о которых тогда знал только он сам и кардинал Волси. Они собирались сделать невиданное: реформировать всю духовную жизнь Англии, вытащить королевство в новый век. Они собирались реформировать всю административную систему Англии: централизовать власть в руках короля и парламента, избавившись от феодальных пережитков. Генри работал, как вол. Благо, он готовился, в свое время, к карьере духовной (решением отца), и знал о том, что творится за благообразными кулисами церковной власти лучше, чем кто бы то ни было.

Не удивительно, что, работая над планами перемен, Гарри захотел перемен и в личной жизни. Пусть Анна Болейн и осталась в памяти подданных королевства под кличкой «лупоглазая шлюха» и «королева-ведьма», она была чем-то новым при дворе и в жизни короля. Возможно, именно это и сделало ее настолько непопулярной – она была другой, не похожей на остальных придворных дам. Дерзкая на язык, расчетливая, умевшая властвовать, бездонно честолюбивая… Идеальная королева тех новых времен, которые готовил Генри.

Но никто короля не понял. Катарина была, несомненно, оскорблена, каким бы ангельским характером она ни обладала. Да, она потом говорила, что новость о том, что ее муж хочет с ней развестись, она восприняла, как расплату за то, что ее союз с домом Тюдоров был построен на невинной крови. Но это было потом. А какой была ее первая реакция? Потрясение, конечно, попытка отрицать очевидное. Но ведь Катарина была воспитана королевой. Более того, она была послом своего хитроумного папаши при дворе не менее хитроумного Тюдора Первого. Она умела просчитывать последствия любого шага коронованных особ, и просчитывать быстро.

Всё уперлось в Мэри. Для Катарины дочь, ее единственная выжившая дочь, была подтверждением того, что жизнь королевы была прожита не зря. Она исполнила свое предназначение, она дала английской короне наследницу престола. Разве она могла смириться с тем, что Гарри новым браком перечеркнет не только жизнь самой Катарины, но и высший смысл ее жизни? Нет, конечно. Аннулировать брак, заявить, что они никогда не были по-настоящему женаты, что она, добродетельная женщина, всю свою жизнь прожила в греховной связи – да лучше бы он просто ее убил, чем лишил чувства собственного достоинства. И она решила сражаться. И за права Мэри, и за себя тоже.

Идею развода короля с законной женой в 1527 году не поддерживал практически никто. Все сразу отметили именно деталь относительно статуса Мэри. Допустим, желание короля обзавестись сыном понять еще бы могли, но аннулировать брак как таковой, сделать собственного ребенка бастардом – это было невозможно одобрить. Биографист Тюдоров, Эдуард Холл, писал в своих сочинениях, что «дела Принца не управляются мнением простых людей», но люди, вставшие на защиты семьи короля, простыми не были. Даже Волси, знающий, как опасно противоречить королю, относился к идее королевского развода без энтузиазма. С Катариной у него дружбы не было – она, очевидно, знала о его роли в роспуске монастырей и истреблении «идолопоклонства», но Анну он просто боялся.

Разумеется, «Генрикианская революция» была мероприятием настолько масштабным, что объяснять ее только разладом в королевской семье было бы нелепо. Но стала бы она настолько радикальной, если бы Гарри не встретил со стороны своей жены и своей знати такой отпор – это еще вопрос. Потом он явно предпринял жесткие методы коррекции. Допускаю даже, что ему было бы проще пережить склоку на тему «ты что, гад, белены объелся?», чем масштабное сопротивление своей королевской воле. Именно королевский развод вынес на поверхность Кромвеля, Рича, Кранмера, и все ужасы первой волны Реформации.

Самое печальное, что и Катарина, и ее защитники прибегли именно к тем методам воздействия на короля, против которых он был намерен воевать еще до того, как пришел к мысли о разводе.