Елизавета I - история одной удавшейся интриги

[MirrinMinttu]

Время шло, и ход событий снова поставил Елизавету перед ненавистной ей дилеммой замужества. В самом деле, Франция проявляла удивительную гибкость по отношению ко всем требования и новым дополнительным требованиям, которые королева воздвигала баррикадой между собой и браком с Алансоном. Герцог Франсуа, кстати, был тоже не тем человеком, с которым можно было шутить. Он уже пригрозил королеве Англии, что опубликует те письма, которые она ему писала, если она не объявит день свадьбы. Конечно, сделать какие-то выводы из писем Елизаветы не смог бы никто, но сам факт публикации частной переписки был бы унизителен. И после этого оставаться с Францией в дружеских отношениях было бы сложно.



Елизавета пыталась советоваться со своими приближенными. Но те, наученные горьким опытом, не желали брать на себя ответственность. Она спрашивала архиепископа Йоркского, что ей делать в ситуации, где выбор лежит между враждебностью Алансона и потерей статуса суверенной королевы. «Ваш народ хочет только, чтобы вы были довольны», - уклончиво ответил прелат. Верный Сесил хотя бы посоветовал не морочить голову Алансону, если она действительно не собирается брать его в мужья. Сам он никакого препятствия к браку не видел.

Но Елизавете сопутствовала удача. Умер король Португалии, и начался следующий виток интриг. Филипп Испанский уверенно подгреб под себя весь полуостров, прихватив заодно и все португальские колонии в Восточной Индии, Азоры, прибыльнейшую торговлю. Теперь в Европе не было государя богаче, чем Филипп Испанский, и Франция, искавшая в Англии союзника, была готова практически на все, чтобы этого союзника получить. Но и Англия не могла позволить себе спокойно наблюдать за тем, как Испания приобретает все большее могущество. Так что переговоры о браке королевы и герцога возобновились, хотя ни одна сторона не могла даже отдаленно себе представить, к чему эти переговоры приведут.

Франсуа Алансон чувствовал, что он-то выиграет в любом случае. Скорее всего, он не станет королем Англии, но с помощью Англии он может стать королем Нидерландов, а там можно замахнуться и на имперскую корону.
Проблемой, как обычно, было то, что ни одна сторона не желала сделать первый шаг. Этот шаг сделал Вильгельм Оранский, невольно сыграв на руку всем участникам, хотя ему просто хотелось наказать Елизавету: он сам пригласил Франсуа Алансона стать сувереном Нидерландов, ожидая, что если тот согласится, то брат-король его поддержит.

Сесил, верный своей роли черного ворона, предрекал конец английской независимости в тот день, когда Франция станет госпожой в Нидерландах. Он, к тому же, считал, что святой долг Елизаветы – помириться с Оранским, с братом по вере. Елизавета никаких братьев по вере не признавала. Ее гораздо сильнее напрягало то, что во Франции баланс между протестантами и католиками был достигнут, и теперь одно движение снова могло бы начать раскачивать весы.

Королева пустилась во все тяжкие. Она произнесла перед послом Испании и своим советом прочувствованную речь относительно того, что король Испании слишком вмешивается в дела Англии в Ирландии и Шотландии, а потому, если она захочет поддержать Нидерланды, то право совести будет на ее стороне. Потом, наедине с послом, она заверяла, что ее речь была предназначена только для совета, а сама она желает жить в мире с Филиппом, старым другом и братом. А французский король имел ее заверения в материальной поддержке, если Франция решительно выступит против Испании в Нидерландах. Одновременно, Франсуа Алансон многозначительно поигрывал предложенной ему короной, подмигивая при этом Елизавете: может, она, наконец, решится протянуть ему свою?

Искушение было слишком сильным для герцога Франсуа, и 23.01.1581 он объявил, что принимает предложенный ему суверенитет над Нидерландами. Елизавета должна была экипировать его армию, как и обещала раньше, и, возможно, стать его женой. Хотя она напомнила, что предыдущий брачный контракт был составлен полтора года назад, и нуждается в тщательной ревизии.

Наверное, никогда не станет известным, насколько Елизавета действительно была готова стать женой мужчины, вдвое моложе себя. Судя по тому, что в письме королю Франции она называет себя старой женщиной, таковой она себя не считала, а просто, как всегда, переводила стрелки ответственности: если герцог не будет с ней счастлив, то ответственность за это ложится на его брата-короля: «Pour donner fin k ceste cy longue demeure, je impetreray de Dieu ceste seule grace, qu'il pourra covuronner toute I'oeuvre, de sorte que Vous mesmes n'ayez jamais pensee de regretter ceste sentence, ny monsieur tienne oncques cause de repentir son election de ma part. Je suys en ferme foy que ma felicity sera que trop bonne povir une vieille k qui les Paternosters suffiront au lieu des nopces; et non obstant je seray tousjours preste ‘a recevoir les commissaires quand il vous plaira k les m'envoyer».

Во всяком случае, снова замелькали курьеры между Лондоном и Парижем, и снова члены королевского совета поверили в невероятное, которое показалось им очевидным. Единственным человеком, ни на секунду не допускавшим и мысли о том, что его королева разделит с кем-то свою власть и право пользоваться ключами от своих сундуков, был Фрэнсис Уолсингем. У сэра Фрэнсиса в этом отношении был еще один единомышленник, посол Испании, дон Бернардино де Мендоза.

В Лондоне ожидали блестящее посольство: Франсуа, сын герцога Монпансье, маршал де Коссе, Ла Мот Фенелон, президент парижского парламента Бриссо, главный секретарь Франции и прочие. Де Мендоза, упорно считавший Елизавету безмозглой особой (бездельница и гордячка, как он о ней отзывался), ядовито писал Филиппу, что королева занята исключительно планом торжеств в честь высоких гостей, и ни о какой политике не в силах думать. На самом же деле, задуматься было о чем. Выбор посольства явно указывал на два момента: Париж серьезен и ожидает той же серьезности от Лондона, и теперь самое время союзом перебить хребет католической лиге. Мечтала ли тайно королева о том, чтобы одна из планируемых ею арок рухнула на головы почетных гостей, можно только спекулировать.

Но ничто не помешало высоким гостям прибыть в Лондон под пальбу пушек Тауэра, поэтому Елизавета утопила их в море удовольствий: балов, обедов, музыкальных вечеров, медвежьих боев… На попытки напомнить королеве о деле, она только разводила руками: ах, для нее каждый час задержки равен году для монсеньора, но она написала ему частное письмо, и никак не может приступить к переговорам раньше, чем получит ответ. Но эта делегация знала совершенно точно, с чем столкнется, и Елизавете все-таки пришлось разговаривать с ними серьезно. Она честно сказала, что предпочитает союз браку. В конце концов, брак-то политический. Так что чем он отличается от союза? Делегация напомнила, что они находятся в Лондоне не для сравнения брака с союзом, а для обсуждения деталей брачной церемонии. И да, брак – это очень серьезный союз, так что, действительно, какая разница? Замуж, замуж… Но королева вцепилась за ожидаемый от монсеньора ответ, как утопающий за соломинку.

Со своей стороны, Уолсингем поведал высоким гостям, что палата общин парламента продолжает относиться к вопросу брака своей королевы с французом, как к очередной интриге иезуитов. К тому же, французский король никак не выразил своего официального отношения к инициативе брата в Нидерландах. Если монсеньор втянет через свой брак Англию в открытую войну с Испанией без поддержки Франции, то как совет Ее Величества может одобрить ее планы замужества? Он, Уолсингем, полагал, что такое именитое посольство уполномочено вести переговоры и о военном союзе тоже.

В общем, переговоры вылились в кое-какие наброски относительно предполагаемой церемонии брака и немножко военного союза, и делегация отбыла домой, в Париж. Интересно, что в этот раз Елизавета, похоже, вела свою собственную, сольную, понятную только ей партию, потому что возмущение умов в ее собственном совете было чрезвычайным. Никто, решительно никто не понимал, что именно она для себя решила. Уолсингем предполагал, но точно не знал и он. Теперь, когда известно содержание переписки между Елизаветой и Аласоном, Елизаветой и королем Франции, Елизаветой и ее личным агентом Сомерсом, можно довольно уверенно сказать: замуж за Франсуа Алансона она в 1581 году не собиралась. Более того, подбадривая герцога деньгами и комплиментами, она явно надеялась, что его действия в Нидерландах автоматически втянут Францию в неприятности с Филиппом.

Но надо отдать должное и королю Анри. Чего-чего, а торговаться он умел прекрасно, и четко знал, как мало можно рассчитывать на помощь Елизаветы, если о помощи и ее размере нигде не написано черным по белому. Да и то…
Именно в это время в Лондон потянулась череда несколько неожиданных визитеров. Одного из них, сына мэра одного из нидерландских городов, собиравшегося открыть ворота герцогу Парма, англичане арестовали прямо во время обеда в доме испанского посла, в результате чего де Мендоза чуть не умер от бешенства, банально разругавшись в пух и прах с самой Елизаветой.

Второй визитер был особой весьма проблематичной: дон Антонио из Крату, он же приор мальтийских рыцарей в Португалии, и он же соперник Филиппа Испанского, потому что дон Антонио хотел стать королем Португалии. Сначала Елизавета наотрез отказалась с ним встречаться, но он сумел передал известие королеве, что приехал не просить денег. Напротив, он кое-что ее величеству может предложить: драгоценности дома Браганса.

Конечно, Елизавета не могла отказаться от возможностей заполучить португальские бриллианты. Бриллианты Бургундского дома у нее уже были, именно под них она и дала денег Оранскому. Теперь сокровища герцогов Браганса дали дону Антонио возможность нанимать английских пиратов, хоть и не являясь официально гостем Елизаветы, но и без препятствий со стороны английских властей. Частный бизнес, святое дело. Но дон Антонио отбыл в Плимут под развевающимися португальскими флагами, а в Плимуте соединился с кораблями Дрейка, что во Франции поняли, как официальное участие Елизаветы в португальской авантюре. И дали отмашку французскому флоту присоединиться.

Уолсингем, практически уверенный, что произошла ошибка, и его государыня ни сном, ни духом не ведает про ошибочный вывод французов, был, в кои-то годы, потрясен до глубины души, когда узнал правду. Елизавета хладнокровно объяснила, что теперь-то Франция сделала первый шаг к войне. И Уолсингем должен отправиться в Париж, где его задачей будет втравить Францию в войну поглубже, не вовлекая свою королеву в неприятности и, главное, расходы.

Уолсингем холодно ответил, что предпочтет отправиться в Тауэр. Вероятно, он был невероятно взбешен тем, что Елизавета красиво обошла его на его собственном поле. Хотя, возможно, он был менее циничен, чем она, и ему было бы трудно сказать, после всего случившегося, королю Франции, что «народ ее Величества не позволит ей связать себя браком со страной, находящейся в состоянии открытой войны». Но сэру Фрэнсису все-таки пришлось отправиться в Париж, потому что он увидел в сложившейся ситуации опасность, о которой никто, в горячке интриг, не подумал. Взбешенный король Франции, который не был глупцом, и прекрасно понял, что его использовали, и использовали грубо, мог вернуться к идее католической лиги.