Елизавета I - интриги, интриги...

[MirrinMinttu]

Не могу сказать, насколько мнение Филиппа Испанского о том, что сам по себе Франсуа Алансон в Нидерландах для него не опасен, соответствует действительности. Но Филипп действительно сосредоточил внимание на личности Вильгельма Оранского, считая его душой революции в Нидерландах. Он верил, что если бы Вильгельм был устранен, ситуацию в провинциях удалось бы разрулить без особых проблем.



Попытки были. В 1573 году убийца Мюррея был нанят для работы, но ничего из этого дела не вышло. В 1579 году некий молодой человек представил дону Бернардино Мендозе рекомендательное письмо из Брюгге (Бог мой, наемный убийца с рекомендательным письмом!). По его словам, он имел в своем арсенале редкий яд, который, будучи вылит на шляпу человека, убьет жертву в течение 10 дней. Он был готов попробовать этот яд на принце Оранском. Мендоза согласие дал, но принц даже не чихнул. Были и другие, более реальные, попытки избавиться от неудобного бунтовщика.

И вот, наконец, Филипп объявил Оранского вне закона. Что означало, что любой, кому посчастливится Вильгельма Оранского убить, будет облагодетельствован королем - 80 000 долларов и орден св. Яго. В 1582 году дон Педро Аройя, отец одного из королевских секретарей, дал королю имя: Гаспар де Анастро, торговец из Антверпена. Был даже заключен письменный контракт.

В какой-то момент Гаспар де Анастро попросил о возможности нанять для задуманного заместителя. Что ж, это было вполне законно. Де Анастро решил использовать а качестве своего орудия 18-летнего выходца из Бильбао по имени Juan Jaureguy (Хуан Жореги). Парню было 18, он был темен, суеверен, и, в довершение ко всему, недоросток. Возможно – умственно отсталый. Выбор заставляет заподозрить Гаспара де Анастро в том, что не сомневался в одном: как бы ни сложилось дело с убийством, убийца Оранского результата не переживет.

Хуану дали Катехизис для укрепления духа, сушеную жабу и зеленый воск в карман, которые должны были сделать его невидимым, и посулили 3 000 долларов. С этим он и отправился совершать убийство самого значительного лица в Нидерландах.

Убийство было спланировано на время празднеств в честь в честь дня рождения Франсуа Алансона. Антверпен должен был быть буквально запружен людьми, что позволило бы убийце потеряться в толпе. Тем более, что натянутые отношения между французами и голландцами позволяли надеяться на то, что убийство отнесут на счет французов, и в городе начнется общая резня.

Самое интересное, что Жореги удалось серьезно ранить принца. Притворившись, что имеет к Вильгельму Оранскому петицию, Хуан был допущен к Молчаливому буквально на расстояние вытянутой руки. Если бы вежливый принц не начал в тот момент подниматься с сидения для принятия петиции, пуля угодила бы ему в лоб. А так – попала в ухо, прошла над челюстью, и вышла под левым глазом. Что-то отвлекло встающего Оранского, и он повернул голову в сторону. Эти два момента, которые невозможно было предусмотреть в плане покушения, спасли принцу жизнь.

Хуана Жореги убили на месте. А снаружи уже раздавались крики «бей французов!». Тут Вильгельм Оранский пришел в себя, и немедленно вызвал бургомистра, приказав ему успокоить население: французы не при чем, покушение предприняли испанцы. Тут и у покойного Хуана нашли в кармане бумаги, по которым его идентифицировали. Гаспар де Анастро к тому времени сбежал, но нашелся священник, натаскивавший убийцу в плане духовном. К вечеру город уже знал, кто виноват и что делать. Непонятно, почему Хуан Жореги не дождался ночи, как планировалось. Устроить панику в темноте, среди подпивших людей, было бы гораздо проще.

Оранского спасли хирурги. Пуля повредила одну из артерий, и кровотечение начиналось снова и снова, пока хирурги просто не открыли доступ к кровоточащей части и каким-то образом ее заштопали. И принц выздоровел! Страшное разочарование для многих католиков… После таких надежд… Мария Стюарт отреагировала после покушения горячим письмом к Мендозе: «I praise God for this his mercy to the Church, and to the king my brother, the Church's chief protector». Есть что-то удивительно последовательное и непосредственное в кровожадности Марии. Политики нынешних дней выразили бы официальные соболезнования и призвали бы наказать виновных, потирая втайне руки от радости по поводу случившегося.

В 1583 году Франсуа Алансон рассорился с Вильгельмом Оранским, предпринял попытку захватить одновременно несколько городов в провинциях, но был разбит горожанами. Как ни странно, многие из его военных кричали при штурме «месса, масса, бей еретиков!». Вернее, ничего странного в этом не было, ведь к Франсуа примкнули и католики, и протестанты. Но впечатление от происшедшего осталось странное: голландцы решили, что Алансон тайно договорился с Филиппом Испанским. А Филипп подозревал, что имеет дело с провокацией Алансона и Оранского. Небольшие силы англичан, находящихся в Антверпене, их командующий (Норрис) просто увел в безопасное место, не понимая, кто и против кого сражается. Нужно ли уточнять, что именно на Норриса обрушалась злость и Елизаветы, и Алансона? Первая считала, что Норрис должен был предотвратить изгнание Алансона из Антверпена. Второй утверждал, что именно присутствие англичан мешают ему договориться с провинциями.



Елизавета попыталась отозвать Норриса, но тот холодно ответил своей королеве, что, не имея ни клочка земли в Англии, он полностью подчиняется только тем, кому принес присягу, то есть Оранскому. Так что в Англию он не вернется. Елизавете потребовала его подчинения Алансону, но и здесь Норрис прикрылся присягой. Правда, говорят, он дал герцогу Франсуа какого-то проворного офицера. Во всяком случае, город Алост был продан испанцам через несколько месяцев именно каким-то англичанином.

В общем, Франсуа пришлось в конце июня 1583 года вернуться во Францию. Нидерланды оказались в любопытном положении. Дружбу Франции они потеряли. Внутри провинций согласия не было, потому что очень многие города заключили собственные договоры с испанцами. Потеряли Нидерланды и дружбу Англии, хотя та всегда оставалась весьма относительной. Да, Елизавета давала деньги, но под залог драгоценностей бургундского дома. А Франсуа она платила просто за то, чтобы он держался от нее подальше, чего уж там. Единственным человеком, который проводил в Нидерландах последовательную политику, был герцог Пармский, и именно с ним провинции нашли общий язык.

Елизавета воспользовалась этим, и отправила капитана наказать провинции «за неблагодарность», то есть, ограбить их, воспользовавшись случаем: You will apprehend any ships which you may discover to be richly laden, either passing westwards or returning homewards ; you will encounter with them and assail them, yet without force if it conveniently may be. Assure yourself beforehand what substance is in any ship or ships, so as the prize may countervail the debt, and also all such other charges as may in justice be demanded. If you are not certain of the value, you shall, on first boarding, search, pretending that you are to look for certain notorious traitors escaped out of England. Be sure to capture the entire fleet: let not one escape you». Можно ли выразиться определеннее?



Впрочем, через несколько месяцев, к концу 1583 года, Вильгельм Оранский снова был другом Елизаветы, и немало этому поспособствовали события в Шотландии и угроза инвазии Гиза. Сам Уолсингем посетил в сентябре 1583 года Шотландию, и ему совсем не понравились и обстановка при дворе Джеймса, и сам Джеймс. Сэр Фрэнсис сухо напомнил молодому королю о судьбе английского Эдуарда II, и предупредил, что нынешний политический курс может привести его к аналогичному концу. Интересно, что в этот момент и перед Елизаветой, и перед Гизом замаячил призрак гражданской войны во Франции. Гиз старался ее избежать, покорив Шотландию и Англию. Елизавета начала задумываться, что гражданская война во Франции отвлекла бы Гиза от его интриг в означенных странах. Именно в этот момент она начала подумывать о поддержке Анри Наваррского.



Жаль разбивать устойчивый миф о человеческой симпатии, которую английская королева, якобы, испытывала к Наварре, но одной из главных движущих сил здесь были бриллианты наваррского дома. C которыми она так же надула Анри, как, совсем недавно, надула дона Антонио. Посланец Анри, по его словам, получил за них от Елизаветы всего 60 000 крон. Елизавета же всегда утверждала, что вложила в дело Наварры 300 000. Надо снять шляпу перед хитрой мудростью Наваррца: в декабре 1583 он ответил на действия Елизаветы не возмущением, а письмом, полным комплиментов.