Что бы там ни думали Полетт и Уолсингем по поводу приказа Елизаветы конфисковать всю наличность Марии Стюарт, люди они были подневольные, и сэр Полетт отправился исполнять свой долг.
В покоях Марии он застал сцену, которая показалась бы графу Шрюсбери хорошо знакомой, если бы он там присутствовал. Та, стеная, лежала в постели, осыпая проклятиями и сэра Полетта, и пославшую его королеву, отказывалась отдать ключи от своего кабинета, и прочее. Правда, на этот раз раздражительность Марии отчасти объяснялась открывшейся на ее шее язвой (с годами у королевы начала проявляться наследственная порфирия, хотя не могу сказать, с какой именно стороны она эту пакость унаследовала). Сэр Эмос не впечатлился. Он просто приказал послать слуг за брусом, чтобы взломать дверь, отмахнулся от оскорблений в свой адрес, и сообщал Елизавете про оскорбления в ее адрес, не забыв честно изложить возможную причину такого поведения Марии.
читать дальшеКлюч, конечно, нашелся, и двери кабинета ломать не пришлось. Сразу стало понятно, что именно Мария пыталась защитить: 5 000 французских крон, 104 фунта в кожаных мешочках, 3 фунта мелким серебром. Это при том, что достойная дама жаловалась на нищету и то, что она задолжала собственной прислуге. У секретаря обнаружилась заначка в 1445 фунтов, по нашим деньгам это около 200 000 фунтов. Нашлась и шкатулка королевы с ее печатями, содержавшая также деньги золотом и серебром. Это произошло 9 сентября 1586 года. А 25 сентября Мария уже въезжала в ворота Фотерингея. Государственная машина набирала обороты, потому что Уолсингему очень хотелось разделаться с проблемой по имени Мария Стюарт до Рождества, ведь в феврале, теоретически, могла произойти высадка испанцев под командованием Гиза на побережье Англии.
Сначала, правда, надо было осторожно выяснить, как отнесется Джеймс, король Шотландии и сын Марии, к суду над его матерью. Поскольку Уолсингем платил начальнику гардероба его величества, то ответ пришел скоро: пусть себе, лишь бы избавиться, наконец, от этой политической обузы (”In so far as his mother may be burdened… I find his majesty in no ways minds that rigour shall be used against her”). Вообще-то, Джеймс имел в виду заключение в Тауэре с полной изоляцией и только людьми Елизаветы в качестве прислуги.
Комната для заседания суда была спланирована самим неутомимым Сесилем, кстати. Все было предусмотрено, от вельвета на стенах до трона на невероятный случай появления на заседании самой Елизаветы. Томас Рэндольф, который был послом Англии при шотландском дворе в 1560-х годах, выразил желание присутствовать на суде в качестве специалиста. Наконец, всё было готово.
11 октября в Фотерингее собрались большинство участников драмы. Уолсингем, правда, отсутствовал, и Сесил прибыл только накануне. Марии торжественно вручили письмо от Елизаветы, что ее будут судить по обвинению в государственной измене, что для Марии вряд ли было новостью. Она понимала, что речь, на самом деле, идет о ее голове, не больше и не меньше. Вот полный текст этого письма:
Мария прочла его с каменным лицом, и ответила в том духе, что она опечалена тем, что ее оговорили перед ее царственной сестрой и удивлена, что ее, королеву, отдают под суд. Все знают, что царственные особы не подсудны. Разумеется, она мало знает о юрисдикции Англии, но требует, чтобы ее дело было передано для рассмотрения иностранными особами равного с ней статуса, и не меньше.
Сесил, конечно, был готов к такому ответу. Тем не менее, каким-то образом Марию было необходимо заставить присутствовать на суде, иначе он бы не имел никакого смысла и не имел бы юридической силы.
На следующий день к Марии явилась уже целая делегация. Тем не менее, ее ответ оставался прежним: если она явится на суд, она предаст свое королевское достоинство. Разумеется, она ответит на все вопросы обвинения письменно, а потом ее ответы может рассмотреть парламент, а потом… Тут ее просто прервал Лорд Казначей. Он, без всяких церемоний, напомнил Марии, сколько головной боли она доставила своей царственной сестре в ответ на то, что та не дала, в свое время, представить всему свету на рассмотрение письма из ларца. Если бы дала, то Мария была бы осуждена, как уголовная преступница. Так что шутки в сторону: суд будет, очный или заочный. «Я – королева!», - возразила Мария. «Королева, моя госпожа, не знает никакой другой королевы в своем королевстве», - отрезал Сесил.
Препирались долго, в несколько приемов. Мария цеплялась к каждому слову в письме Елизаветы, и заявила, в конце концов, что письмо написано вовсе не Елизаветой, а Уолсингемом. Тут, надо сказать, полезли в затылки члены делегации: был Уолсингем 6 октября в Лондоне или не был? В конце концов, вице-канцлер Елизаветы, Кристофер Хаттон, заявил Марии: «Тебя обвиняют, не осуждают еще, в заговоре против нашей госпожи и коронованной королевы. Ты утверждаешь, что ты королева, так будь ею. В преступлении такого типа, королевское достоинство не исключает ответственность ни по каноническому, ни по гражданскому закону, ни по закону наций, ни по закону природы. Потому что если такое преступление можно сотворить, не опасаясь наказания, само понятие справедливости окажется в грязи. Если ты невинна, то, отказываясь от суда, рискуешь, как минимум, своей репутацией».
И тут Мария решила, почему-то, что будет вполне уместно заявить о своих правах на английский трон. Пусть официально созванный парламент признает ее наследницей английского престола, тогда можно будет и побеседовать. Она, возможно, ответит на вопросы непосредственно Елизавете и ее тайному совету. Сесил просто ответил, что суд в любом случае начнется утром. «Загляните в свою совесть, посмотрите на свою честь», - заявила Мария напоследок. «И пусть Бог вознаградит вас и ваших за вашу предвзятость против меня!». Проще говоря, стороны не пришли к единому мнению.
Ночью из Лондона прибыл гонец с новым письмом от Елизаветы: ”Your treacherous doings will be proved to you and made manifest in the very place where you are. And it is my pleasure that you shall reply to my nobles and to the peers of my kingdom as you would to myself were I there present”. Впрочем, второе письмо, адресованное Сесилу, запрещало ему вынесение приговора без предварительной консультации в Лондоне. Елизавета была верна себе.
На следующий день, 14 октября, Мария пригласила делегацию к себе. До нее действительно дошло, что если она будет осуждена в отсутствии, никакой пользы ей это не принесет. На этот раз в числе визитеров был и Уолсингем. Враги впервые встретились лицом к лицу. Мария Стюарт согласилась явиться на суд, если ее протест относительно королевской неподсудности будет зафиксирован в протоколе. И он был. Но суд начался, и ничто уже не могло спасти эту неудачливую королеву.