Начну я, все-таки, со случаев, когда сердца речами губили женщины.
читать дальшеДело в том, что много работы епископальным судам задавали распри по поводу того, является ли помолвка с обменом клятв неразрывным обязательством.
В 1422 году купец Джон Астлотт собирался отбыть за границу по своим коммерческим делам, как некая Агнес Лот (которую он, конечно, знал), пришла к нему домой с просьбой сделать ей предложение до отъезда. Джон послушно захватил с собой гуся, надеясь, что гусь приведет отца Агнес в хорошее настроение, и пошел свататься. Предложение было принято благосклонно, молодые обменялись клятвами, и пара была объявлена помолвленной. Увы, поездка Джона оказалась неудачной, он потерял много денег, и поэтому Агнес по его возвращении больше не хотела за него замуж. Дело попало в епископальный суд, потому что Джон считал, что они, после обмена клятвами, практически уже женаты. Записей о решении суда не сохранилось.
Неизвестно решение и по следующему делу, которое разбиралось в Йорке с 1351 по 1355 годы: Изабелла Ролл подала в епископальный суд жалобу на Джона Буллока, который обещал ей «если я вообще женюсь, то моей женой будешь только ты», после чего они отправились в спальню, а он потом взял, да и женился на другой.
Были и еще более интригующие ситуации. Например, Элис Палмер, недовольная своим браком с Джеффри Брауном, дала Ральфу Фолеру 5 шиллингов, чтобы он поклялся, что между ними был предварительный обмен брачными клятвами. Ральф Фолер деньги взял, Элис с Джеффри развели, и Джеффри даже женился снова, но Элис со временем раскаялась в своем решении, и заявила в епископальный суд о своих легальных правах на Джеффри, потому что развели их на основании ложной клятвы. Дело было в 1337 году.
А вот описание интриги, имевшей место в 1290-м году. Эдмунд де Насток и Элизабет де Людхэйл влюбились друг в друга и тайно поженились. После этого Эдмунд попросил у Ричарда де Брука руку его дочери Агнес. Предложение было принято, и Агнес в приданое были выделены шесть лошадей, десять быков, двенадцать коров с телятами, двенадцать волов с упряжью, восемьдесят овец с ягнятами, двенадцать баранов, тринадцать свиней, десять четвертей пшеницы, одиннадцать четвертей ржи, двадцать четвертей ячменя, три четверти соли, посуда, два плаща, четыре накидки, восемнадцать простыней, другая одежда, текстиль и полотенца, а также 100 шиллингов деньгами (похоже, у Эдмунда ничего за душой не было?). Приданое было передано после того, как пара поженилась. Тут в схему всупила Элизабет со своими притязаниями на Эдмунда, чьей законной женой она действительно являлась. Почему-то пара считала, что у Эдмунда после развода с Агнес останется половина полученного приданого. Ничего не вышло, и приданое у него полностью отобрали по решению суда, да еще и обязали 16 фунтов Агнес заплатить за ущерб.
Или вот такая история от 1317-го года. Джон Толлер подарил Агнес Смит 24 шиллинга, чтобы она согласилась за него замуж. Она и согласилась, но потом, узнав о том, что у Джона была интрижка с ее родственницей, парню отказала. Джон, понятно, потребовал в таком случае и деньги назад, но Агнес отдать их не согласилась, сославшись, что они были частью изначального договора, который не состоялся не по ее вине. И суд признал ее правоту.
Генриетта Лейзер, историк, приводит эти примеры в подтверждение своей точки зрения на ошибочность расхожего мнения о неравноправном положении женщины в браке в период Средневековья. Разумеется, принуждения к замужеству имели место быть и тогда, и они не могли быть препятствием для брака, если только не происходили при свидетелях, но вот плохое поведение в браке было причиной для развода, хотя суды и пытались всеми силами примерить враждующих супругов.
Например, в 1373 году в Кентербери Томас Варелтон был вынужден принести суду клятву обращаться со своей женой, Матильдой Трипплс, «с уважением в кровати и за столом, и обеспечить ее всем необходимым в пище и прочих материалах согласно своему достатку». Видимо, с точки зрения жены, Томас был жадным и грубым мужем. А в 1466-м в Стаффордшире Хелен Хайдмен обратилась в суд за разрешением оставить своего мужа, потому что он проиграл в кости много денег. Суд заставил мужа принести клятву в том, что тот оставит азартные игры, и жена осталась решением довольна.
Закон в Средние века вообще не делал различия между женщиной и мужчиной. В середине четырнадцатого века некий Роберт Пейпер обратился в суд за разводом, потому что к браку принудили его, застав в постели с Агнес Бесетт.
За прелюбодеяние наказывали одинаково: три раза вокруг церкви с охаживанием плеткой. Бесплодие было причиной развода, и без разницы, кто из супругов был повинен: разводили и по искам жен, и по искам мужей.
Я много раз встречала в сетевых ресурсах ссылки на то, что отцы церкви скрепя сердце признавали секс, но только как необходимое условие для деторождения. Что ж, у каждого было на этот счет, очевидно, свое мнение, потому что вот что пишет в 11-м веке церковный законик Гратьен: «Это очевидно, что пары соединяются не только ради создания детей. И брак не должен осуждаться на основании того, что он несет с собой кроме этой функции. Он должен одобряться за то хорошее, что он с собой несет: верность, продолжительность, таинство».
Чего я никогда не встречала, так это ссылку на тот факт, что до вступления в брак могли обследоваться гениталии и невесты, и жениха на предмет «опасных отклонений». Более того, в рукописи Томаса Чобхемского рекомендуется следующее: «после того как новобрачные возлягут на кровать, знахарка должна находиться неподалеку много ночей. И если мужские члены всегда будут бесполезны и мертвы, пара имеет право быть разведена». Проще говоря, импотенция мужчины была поводом для развода, а осмотр невесты имел целью скорее предотвратить нежелательные травмы, чем установить ее девственность.
Историк признает, что эта процедура была исключительной редкостью. Известны всего несколько случаев разводов по причине импотенции. В том же Кентербери 12 «порядочных и заслуживающих уважение» знахарок поклялись перед судом, что «животворные члены» Вальтера де Фонте были безжизненны, было это в 1292 году.
А вот довольно откровенное свидетельство разочарованной жены перед судом в 1433-м году: «свидетельнице обнажила груди и руками, согретыми у очага, осторожно и нежно массировала пенис и тестикулы означенного Джона. И она обнимала и целовала его, и заходила как угодно далеко, чтобы он показал свою потенцию. Как и показала свидетельница, обследование означенного Джона подтвердило, что его пенис в любом состоянии поднятия не превышал длиной трех дюймов». Знахарки затем призвали на голову Джона всяческие проклятия за то, что тот женился, будучи не в состоянии «служить своей жене и удовлетворять ее». Кто там писал о бесправных средневековых женах???
Генриетта Лейзер пишет об Англии англонорманнов, поэтому я не могу сказать, как подобные вопросы решались до того, как регулирование парных отношений взяла на себя церковь. Тем не менее, все приведенные выше цитаты говорят о том, что выгоды и легальную защиту церковного брака быстро поняли все классы средневековой Англии, и крестьяне, и ремесленники, и нобли. Более того, в 12-м веке церковь настойчиво проводила политику, что не может быть брака без свободной воли, и что выбор принадлежит человеку, будь он простого или королевского происхождения. Именно церковный брак защитил сестру Эдуарда Первого от королевского гнева, когда она вышла замуж против воли брата.
А вот история о том, как Марджери, дочь барона из Норфолка, вышла замуж за бейлифа Ричарда Калла, хотя ее брат разве что на стены не прыгал от бешенства, что сестра так низко пала, что обрекла себя «торговать свечами и горчицей в Фрамлигхеме». Епископ Норвича благословил брак. И пусть мать лишила «эту шваль» наследства и запретила появляться в своем доме, и пусть от Марджери отвернулись ее подруги, она выиграла. Да и матушка со временем смягчилась, оставив даже старшему внуку значительное наследство.
Агнес Накерер влюбилась в проезжего менестреля Джона Кента, и они тайно поженились. Родители нашли Агнес другого жениха, но она наотрез отказалась от благопристойного брака, и суд Йорка был вынужден признать законность ее замужества с Джоном Кентом, хоть и обозвали его в решении «публичным менестрелем и жонглером, часто, бесстыдно и бесчестно показывающим свое тело ради профита».