Томас Кромвель - 7

[MirrinMinttu]

Кромвель занимался делом Элизабет Бартон, «провидицы», провозгласившей, что король попадет в ад, если не исправит всей кривды, сделанной королеве Катарине. На самом деле, судьбу Бартон решал король, в бумагах Кромвеля записано: «спросить короля, что делать с монахиней и ее сообщниками».



Само по себе это дело не стоило той бумаги, которая была потрачена на протоколы допросов, но в нем был один любопытный нюанс. Бартон не плела заговоры и не совершала ничего, что попадало бы под действия, квалифицировавшиеся государственной изменой. Она просто говорила. По существовавшим на тот момент законам, ее вряд ли осудил бы строго самый предубежденный суд. Значит, надо было изменить закон.

И 21 февраля 1534 года Кромвель провел через парламент билль о подстрекательстве к изменническим действиям, который и позволил осудить и казнить Бартон и еще пятерых человек. Кстати, предварительно распространив пасквильчики об оргиях с участием и монахини, и ее группы поддержки. Прецедент был положен.

Епископа Фишера, сильно замешанного в деле Бартон, Кромвель пытался спасти. По-видимому, тоже по приказу короля, который, в общем-то, по натуре не был злобным человеком. От епископа всего-то и требовалось, что обратиться к королю с просьбой о помиловании. Епископ, которому было под 80 лет, никакого прошения не подал, разумеется, не видя смысла идти в таком возрасте на компромисс с собственной совестью, но все-таки был помилован, отделавшись штрафом в 300 фунтов. Это была его вторая стычка с королем.

По тому же делу была написана еще одна записка, от Мора Кромвелю: «Мое бедное сердце пронзает мысль, что его величество допускает мысль о моей виновности. Я признаюсь, что верил, что монахиня наделена даром предвидения, но любая мысль об измене мне и в голову не приходила!»

Впрочем, Бартон была отнюдь не единственной, кто желал «хорошего» королеве Анне. Варвикширский священник Ральф Вендон получил видение, что «королева будет сожжена в Смитфилде», и пожелал, чтобы этой королевой оказалась «шлюха и блудница королева Анна». Вдовица королевского ювелира, мистрисс Амадас, возвестила, что Бог собственными устами проклял короля Генри, а потому король будет изгнан из своего королевства, а Англию еще до конца 1334 года завоюют шотландцы. Вдогонку престарелая дама заявила, что король завалил ее подарками, «чтобы сделать своей шлюхой», так что двух мнений о причине ее пророчеств у Кромвеля не возникло.

Почему-то в том же году Кромвель составил и провел закон, объявляющий мужеложество и скотоложество преступлением. До этого сексуальным преступлением в английском законе считалось только изнасилование и наказуемым действием – супружеская измена. Кто его знает, почему закон был принят, никаких видимых причин этому нет. Скорее всего, это был жест в сторону библейских фундаменталистов, или король в очередной раз озаботился состоянием морали своих подданных.

Делом совсем другого калибра был закон о королевской супремации, объявивший короля главой английской церкви. Отныне римский папа стал для англичан просто «епископом Римским», и все ссылки на него и его авторитет должны были быть удалены из молельных книг в каждой церкви.

Предсказуемо, распоряжение вызвало настоящую бурю. Со стороны духовенства, по большей части, которое еще не пришло в себя после королевского развода, и которому отныне полагалось молиться за здоровье королевы Анны. «Не знаю я другой королевы, кроме королевы Катарины, - заявлял ланкаширский священник Джеймс Харрисон. – Какой дьявол сделал эту шлюху Нэн Болейн королевой?!». «Хотелось бы мне повстречать короля у горы Сноудаун, - вторил ему священник Уильям ап Лли из Уэллса. – Я бы немного поколотил его величество башкой об скалу – глядишь, и стал бы не таким твердолобым». Монах Джон Франсис ядовито заметил, что когда его величество отправился во Францию, ее королевская милость последовала за ним, как собачонка следует за задницей своего хозяина.

Закон о престолонаследии, принятый в 1534 году, требовал от каждого подданного английского короля принудительной персональной ратификации. Каждый англичанин должен был признать, что считает брак Генри и Анны законным и правильным, и поклясться в верности принцессе Элизабет, или другому наследнику от этого брака, как законному наследнику престола. По сути, подписывая или не подписывая клятву, каждый человек в Англии ставил себя или на сторону короля, или против короля со всеми последствиями. Третьего пути не было – разве что бегство за границу. Потому что протест, устный или письменный, против акта о преемственности рассматривался государственной изменой.

Текст клятвы принадлежит перу герцогам Норфолку и Саффолку: «Ты клянешься быть честным, правдивым и послушным персоне его величества и его наследниками от драгоценной и возлюбленной законной жены королевы Анны, тем, кто рожден, и тем, кто будет рожден…».

Кромвель, на долю которого пришлась исполнительная часть этой массивной операции по ратификации, был вынужден еще раз растянуть во все мыслимые стороны понятие государственной измены. Теперь изменой считалось: «желать и надеяться словесно, письменно или злобными изображениями плохого королю, королеве и их наследникам; сомневаться в их достоинстве, титулах, наименованиях и правах; публиковать, говорить или выражать мнение, что король, суверен, является еретиком, схизматиком, тираном, неверным или узурпатором».

В общем, со свободой слова у англичан, любивших посудачить о своих королях и королевах, стало плохо.

А папа Клемент VII, после пяти лет проволочек, вдруг разродился решением, что брак Генриха Английского и Катарины Арагонской является легальным по всем статьям и расторжению не подлежит. Только вот это мертворожденное решение уже ничего изменить не смогло.

Главных оппозиционеров, в их числе епископа Фишера и Томаса Мора, вызвали во дворец, чтобы они подписали акт о престолонаследии там. Мор определенно сказал, что он готов подписать любой акт о престолонаследии, но не тот, в котором содержится ссылка на супремационное право короля. Но ведь одно прямо вытекало из другого, как заметил Кромвель в письме к Кранмеру: «Если Мор и Фишер подпишут клятву о престолонаследии, но не акт о супремации, это может быть рассмотрено не только как то, что епископ Римский по-прежнему имеет в Англии авторитет, но и как неодобрение второго брака короля. Мы не можем позволить вкладывать в головы народа подобные мысли».

Король, соответственно, потребовал подписи под полным текстом присяги. Фишер и Мор, предсказуемо, полный текст подписать отказались.
Оба строптивца знали совершенно точно, что их ожидает. Через четыре дня Мор был арестован и заключен в Белл Тауэр. Когда лейтенант Тауэра посоветовал ему отослать золотую цепь, которая была у Мора на плечах, домой, тот только ухмыльнулся: «Нет, сэр, я этого не сделаю. Потому что если бы я был взят в плен на поле сражения, мои враги, увидев эту цепь, запросили бы за меня сумму побольше – ведь я же рыцарь». Фишер тоже отказался подписать присягу, и тоже вскоре занял одну из комнат в Тауэре. Кромвель также отправил в тюрьму четверых монахов-картезианцев, священника Джона Хейла и сионского монаха Ричарда Рейнольдса – по той же причине, за отказ подписать текст присяги. Похоже, что громких и демонстративных протестов больше не последовало, но процедура продвигалась мучительно медленно: к июлю 1534 года присягу подписали всего 7 342 человека.

Лично для Кромвеля, эти занятые бурной деятельностью годы принесли немало приятного. В 1533 году он стал канцлером королевской казны, регистратором Бристоля (чистая синекура) и распорядителем Вестминстерского аббатства. На следующий год, когда епископ Винчестерский и главный секретарь короля Гардинер рассорился со своим сувереном относительно вопроса супремации, он был удален от должности, и на его место был формально выбран Кромвель. Вскоре должность главного секретаря была объединена с должностью главного министра, и Томас Кромвель занял, таким образом, две ведущие должности в королевстве: главы всей государственной бюрократии и шефа национальной безопасности.