К 9 июня 1205 года войска и флот короля Джона были готовы действовать. Уже началась погрузка, когда Хьюберт Валтер и Уильям Маршалл очень драматично разыграли перед королем сцену, буквально грохнувшись перед ним на колени, и эффективно препятствуя желанию своего суверена послать их лесом и удалиться, обнимая колени Джона.
читать дальшеКартина, расписанная двумя лордами, была ужасна. И армады Филиппа, и французы-предатели, и, самое главное, беззащитная Англия, все воины которой будет на континенте, когда Филипп наверняка высадится. Поскольку короли не бродят в одиночестве, сцена была сыграна перед всем двором, и присутствующих изрядно напугала. Разрыдался, говорят, и король – но не от страха, а от злости. Потому что понял, что все его усилия последних пяти месяцев не привели ни к чему: его лорды не дадут ему принимать решения. Если надо, не дадут силой.
После долгой ругани между Джоном и пэрами, решено было просто послать на континент некоторое количество рыцарей. Остальные войска, собранные с таким трудом и затратами, были распущены. Момент был потенциально опасен для баронов. И пехотинцы, и моряки были в ярости. Что интересно, они прекрасно понимали, кто именно виноват в ситуации – не король, а его министры.
Если бы Джон был так же жесток, как его родители и старшие братья, он разделался бы с оппозицией на месте – и история Англии была бы совсем другой. Но Джон дал затолкать себя на корабль и отправить в Винчестер. Говорят, он был, собственно, готов высадиться на о-ве Вайт и кинуть клич «бей баронов!», но дал себя уговорить этого не делать.
Более того, 15 июня он сделал еще одну ошибку. Решив наказать своих лордов, он приказал им откупиться большими суммами – собираясь, несомненно, купить на эти деньги наемников. Но беда-то в том, что лорды отнюдь не открыли свои сундуки, и не расстались со своим золотом. Они просто подняли подати, и приказ Джона ударил именно по тем, кто, в подавляющем большинстве, его поддерживал. Король не сообразил, что, карая подданных, он должен иметь силы, который покарают именно тех, против кого санкция была предназначена. Таких сил у Джона не была, как их не будет еще многие столетия у последующих королей Англии. За глотку баронов возьмут в далеком будущем только Тюдоры.
Впрочем, архиепископ умер в июле 1205 года, и единственной репликой короля по поводу этой смерти было энергичное «наконец-то!». И в самом деле, король немедленно начал готовить новую экспедицию, и на этот раз никто и пикнуть не посмел. Благо, на опасность высадки уже кивать было нельзя – стало ясно, что самой Англии ничто не угрожает. Новый флот был готов к отплытию 26 мая 1206 года. К сожалению, к тому момента Филипп уже беспрепятственно завоевал все, что мог, и единственной крепостью, в которой англичане могли высадиться, была Ла Рошель.
Джон высадился в Ла Рошели 7 июня, и был встречен с превеликим энтузиазмом. Разумеется, под его знамена немедленно начали стекаться все, недовольные Филиппом, и все, кто был рад приветствовать наследника Алиеноры Аквитанской. Джон засел в аббатстве Сент-Мексан, располагающемся на практически равных расстояниях от Ньора и Пуатье. Оттуда он отправился к крепости Монтобан, где засели те, кто стоял к нему в оппозиции в Гаскони. Говорят, эту крепость сам Карл Великий осаждал семь лет, и не добился ни малейшего успеха. Очевидна, с тех времен осадная техника стала гораздо эффективнее, потому что англичане взяли Монтобан уже через две недели осады. Не сказать, что это было легко, но они это сделали.
К 21 августа Джон был в Ньоре, откуда через неделю отправился в Монтмориллон. Очевидно, успехи англичан произвели впечатление на Альмарика Туарского, который присоединился к английскому королю. Вдвоем, они вторглись в Анжу. Зря, ох зря Маршалл и Валтер не пускали Джона во Францию тогда, когда у него был реальный шанс повернуть там положение в свою пользу. Даже в 1206 году хроники аббатства св. Альбиниуса пишут о нем, словно о мессии или святом: «when the king came to the river Loire, he found no boats for crossing. Therefore, on the Wednesday before the Nativity of the Blessed Mary, coming Sept. 6 to the Port Alaschert, and making the sign of the cross over the water with his hand, he, relying on Divine aid, forded the river with all his host ; which is a marvellous thing to tell, and such as was never heard of in our time». Такие вот чудеса от короля Джона.
Через некоторое время Джон и Альмарик разделили силы, и продолжали воевать довольно успешно. Пока сам Филипп не спохватился и не появился непосредственно в районе боевых действий. Джон понял, что пришла пора снова попытаться заключить мир. Потому что его собственные бароны, принесшие вассальные клятвы королю Франции, воевать против собственного сюзерена не стали бы, как это уже ранее четко обозначил Маршалл. Их земли, их богатство были во Франции, и что им был Джон по сравнению с этим? Досадно, очень досадно что именно Джон потом на века сохранил презрительную кличку «мягкий меч», а не те, кто предавал его на каждом шагу.
Успехи Джона заставили Филиппа отнестись к вопросу мира (скорее, перемирия, потому что оба знали, что ни тот, ни другой не могут остановиться на половине пути) гораздо внимательнее, чем неуклюжие и неубедительные выкладки Маршалла и Валтера. Мир был заключен с тем, чтобы вступить в силу 13 октября 1206 года. На два года. Похоже, что главной задачей на это время было бы разобраться, кто из баронов является чьим вассалом. Ситуация, видимо, стала слишком запутанной. Решили, что на эти два года каждый останется вассалом того, чьим вассалом себя считает, а комиссия из двух французских и двух английских баронов будет разбираться, кто чей.
Торговля между двумя доминионами должна была быть совершенно свободной, без специальных лицензий. Слова каждого из королей заверили по тринадцать поручителей с каждой стороны. Любопытно, что одним из главных поручителей за Филиппа был герцог Бретани Гай Туарский, вдовец покойной Констанс и приемный отец сгинувшего герцога Артура. Очевидно, для Филиппа к тому моменту не осталось сомнений, что Артур не вынырнет из ниоткуда. А со стороны Джона на ту же роль был выдвинут… родной брат Гая Туарского, виконт Альмерик. Должно быть, это был жест в сторону «родных» баронов, которым Джон уже не верил.
Что ж, Джон вернулся в свое островное королевство победителем, причем теперь его руки были свободны на целых два года для того, чтобы навести порядок в собственном хозяйстве.