Мэри Тюдор отправляется рожать

[MirrinMinttu]

Через два месяца после свадьбы Мэри, Ренар сообщил императору, что один из врачей королевы сказал ему, что королева, возможно, беременна. Император послал запрос английскому послу в Брюсселе, и сэр Мэйсон через несколько недель ответил, что, хотя сама королева ничего не объявляла, ее придворные дамы говорят, что одежда стала королеве довольно тесной. В ноябре новость облетела всю Европу, и Ренар писал, что «нет ни малейшего сомнения, что королева беременна: ее живот отчетливо виден, и одежда не сидит на ней».

За несколько дней до Рождества, Мэри сама написала Чарльзу: «что касается ребенка, которого я ношу, то я уверяю вас, что он жив, за что я покорно благодарю милостивого Бога, за его доброту ко мне, и я молю, чтобы плод тела моего принес Ему честь и славу, и также принес большое счастье Королю, моему господину и вашему сыну, и также Вашему Величеству, который был моим вторым отцом еще при жизни моего отца, и пусть он будет благословением для своего королевства».

Император ответил: «мужчина или женщина, добро ему пожаловать; благодаря ему, мы получим, наконец, определенность, кому Бог предназначил унаследовать управление нашими владениями». Ответ кажется слишком деловым, но, на самом деле, император в своей обычной манере выразил то, о чем думали все. Слабое здоровье Мэри не было государственным секретом, и, без преувеличения, Европу потряхивало при мысли, что произойдет, если королева внезапно умрет бездетной. Учитывая неопределеный статус принцессы Элизабет и состояние европейских дел, малейшее замешательство с передачей власти было чревато далеко идущими последствиями. Наследник же одним своим появлением решал все проблемы.

По расчетам, Мэри должна была родить 9 мая. Но, прежде чем удалиться в приватные родильные покои, королеве предстояло много чего сделать. Был подобран штат будущих кормилиц, были заготовлены письма, которые уйдут во все уголки Европы, когда родится принц или принцесса. Были заготовлены речи, спланированы праздничные церемонии. Мэри, понимающая, что что роды, опасные для любой женщины, а в ее ситуации опасны вдвойне, заготовила распоряжение, что, в случае ее смерти, Филипп останется Хранителем королевства до совершеннолетия ребенка. Он будет по-прежнему находится под всеми ограничениями, накладываемыми на него брачным договором, и не сможет ни созвать парламент, ни объявить войну, ни решить вопрос брака наследника без резолюции совета из 18 членов, в завещании перечисленных. Чем регент сможет заниматься, так это внутренними делами управления государства, вопросами обучения и обеспечения наследника.

В начале апреля Филипп перевез Мэри в Хэмптон Корт, хотя сама она предпочла бы Виндзор. Но, опять же, она была королевой, королевой, готовящейся родить наследника, который может нарушить многие планы, и Виндзор был слишком далек от Лондона. В Хэмптон Корте было легче организовать круглосуточную охрану. Через две недели Мэри удалилась в родильные покои, и да самого рождения ребенка в них не будет допущен ни один мужчина. Всё будет оставляться у дверей, и забираться, и выноситься только женщинами. На день св. Георгия, 23 апреля, Мэри показалась в окне покоев, под которыми Филипп, Гардинер, рыцари и лорды, священники и клирики в праздничных одеждах прошли процессией, распевая Salva Fasta Dyes. Мэри повернулась боком, демонстрируя им из окна свой большой живот.

Пожалуй, единственным человеком в королевстве, который не мог испытывать большого счастья по поводу происходящего, была принцесса Элизабет. Ее внезапно вызвали из Вудстока, и поселили в покоях принца Уэллского, некогда выстроенных для ее брата. Поздним вечером ее пригласили к Мэри. О чем говорили сестры, никто не знает, но тем было предостаточно: они не виделись давным-давно, с декабря 1553 года. Наперстница Мэри, Сьюзен Кларенсиус, была женщиной зачастую чрезмерно болтливой, но о встрече сестер ничего никому не рассказала и она.

30 апреля 1555 года, на рассвете, ударили колокола, оповещая, что королева благополучно разрешилась от бремени. Генри Макгин записал в дневнике: «Ее Милость Королева вскоре после полуночи разрешилась сыном, и был великий перезвон в Лондоне и других городах».

Народ ликовал. Магазины были закрыты, мастерские прекратили работу, и народ устремился в церкви. На улицах Лондона спонтанно накрывались столы, каждый тащил еду и питье, зажигались огни. «Как прекрасен, здоров и велик был этот принц, что такого не часто увидишь», описывал один проповедник.

Рапорты полетели с дипломатическими курьерами по Европе. Томас Гришем, английский посол во Фландрии, описывает, как новости были встречены в Антверпене: «Королева родила принца 30 апреля», было объявлено, после чего начался перезвон, английские торговцы палили на радостях из ружей, а регент послал английским морякам 100 крон на празднование. Императорский двор праздновал 2 мая.

А потом наступила тишина. Венецианский посол Джиованни Мичиели писал в конце мая, что живот у королевы исчез, но она оставалась в изоляции. Филипп написал своему деверю, Максимиллиану Австрийскому, что «Ваше Высочество и моя сестра справились лучше, чем я и королева». Наступило лето – холодное, дождливое. Королева продолжала оставаться в изоляции.

Никто ничего не понимал. Полетели слухи о том, что то, что королева родила, было каким-то куском мяса, что предвещает великие бедствия королевству. Говорили, что королеву отравили, а партия Филиппа пытается подменить фальшивого принца, чтобы Филипп стал регентом. В Лондон были введены войска под командованием лорда Пемброка. Протестанты распространяли памфлеты, утверждающие, что Филипп проводит время в компании шлюх и простолюдинок, пока королева остается в изоляции. Говорили, что королева никогда не была беременна. Говорили, что у королевы случился выкидыш. Кто-то утверждал, что на нее навели порчу.

Почему-то история приняла точку зрения французского посла, инспирированную сплетнями Кларенсиус: вся предполагаемая беременность королевы была сплошным фарсом, направленным, конечно, против Франции. Доказательства? Ну, королева часами сидела на полу, подтянув колени к подбородку, хотя, доказывала Сюзанна, ни одна беременная женщина такой позы принять не может.

Но позвольте, роды королевы – это событие, на которое собираются жены всех более или менее значительных лордов королевства. Королевские родильные покои – это не каморка за кухней. Вся эта орава женщин, целый штат прислуги, наверняка исповедник на всякий случай... Королева никогда не оставалась одна, ни в обычные дни, ни, наверняка, в дни такого значения. Очевидно, врач ее в тот период не видел, но при ней было несколько повитух.

Откуда пошло известие о рождении ребенка? Можно допустить, что проповедники, говорящие о красивом принце, говорили канонные для такого случая фразы, но откуда они могли получить информацию о поле ребенка? Откуда пошла информация о времени родов? Только из дворца. А это не то, чтобы из родильного покоя выскочила встрепанная служанка с криком «Родила! Мальчика!». Ребенка должны были обмыть, запеленать и вынести показать собравшимся.

Принимая во внимание значительность события, можно только поражаться, как мало о нем известно. Из всей массы людей, непосредственно присутствовавших в родильном покое, никто не описал происшедшего. Никто из официальных властей не оставил записей, откуда пришел приказ звонить в колокола, а ведь обычно записывали даже, сколько заплачено звонарям. До нас дошла одна версия и несколько слухов. Это настолько невероятно, что на ум приходят только мрачные объяснения. Или ребенок, все-таки, был, умер, и записи были сделаны, а позднее изъяты по приказу Глорианны-Элизабет, которая старательно создавала определенный имидж своей предшественницы, или то, что родилось, действительно нельзя было показать, и впопыхах, в панике, публике показали какого-то младенца. Слухи – это только слухи, но они не появляются из ниоткуда.

Королевы вывозили чуть ли не тайком, под предлогом, что в Хэмптон Корте необходимо провести уборку после того, как там несколько месяцев за счет короны жило огромное количество людей. Филипп практически сразу оставил Англию, и никто не верил, что он вернется. Хотя причина для спешки у него была: в Риме стал папой 70-летний Джиованни Пьетро Караффа, неаполитанец и смертельный враг Габсбургов. Филипп, очевидно, не большой мастер уговоров, просил в записке своего секретаря: «Дай мне знать, какого курса придерживаться в разговоре с королевой о религии и об отъезде. Я чувствую, что я должен что-то сказать, но помоги мне Бог!». Похоже, испанцы не так тщательно подчистили свою инициативу католизации Англии, как им хотелось бы.

И все-таки, кто-то что-то видел, такое количество людей, какое сопровождает королеву, просто не могло выехать из Хэмптон Корт незаметно. Те, кто видел королеву, падали на колени и благодарили Бога, что она жива. Но Мэри превратилась в тень той женщины, которая улыбалась людям из окна родильных покоев в день св. Георгия. Она была худа, бледна, лицо ее приняло восковой оттенок и постарело. Ее пытались лечить, ставя пиявок и пуская кровь, так что факт, что она оставалась жива, действительно является чудом. Что бы ни случилось в Хэмптон Корт, это ее потрясло до самого основания.

Современные историки на данный момент предлагают единственный вердикт по этой истории: неизвестно, что случилось. В отличие от викторианцев, они не склонны считать Мэри Тюдор истеричкой или мошенницей. Но материалов, дающих объяснение происшедшему, просто не существует, что уже наводит на определенные выводы. Материалы, несомненно, изъяли. Другой вопрос, кто.