Томас Кромвель - 23

[MirrinMinttu]

Арест Томаса Кромвеля 10 июня 1540 года был очень похож на арест кардинала Волси. С той разницей, что кардинал закрывал глаза на очевидное, а Кромвель давно уже знал, чем закончится его карьера. И все-таки. Никто не может вести себя рационально и грациозно в такие минуты, если только не имеет козыря в рукаве. У Кромвеля такого козыря не было.



Это случилось в обеденном зале Вестминстерского дворца. Кромвель направился к столу Совета, как вдруг Норфолк сипло каркнул ему: «Не садись сюда, Кромвель! Изменники не сидят вместе с джентльменами!» Прежде, чем сэр Томас успел как-то отреагировать, в зал вошел сэр Энтони Вингфилд с шестью стражами позади него, и объявил Кромвелю, что пришел его арестовать.

- По обвинению в чем? – достаточно спокойно спросил Кромвель.

- Об этом вы узнаете в другом месте, - уклончиво ответил Вингфилд.

Разумеется, Кромвель потребовал, чтобы его отвели к королю, и, разумеется, ему отказали. И тут сэр Томас разозлился. Сорвав с головы шляпу, он кинул ее на пол, резко повернулся к Норфолку, и проревел: «И это благодарность за все то, что я для вас сделал?!» И, повернувшись к остальным: «Спросите свою совесть, изменник ли я?!»

Кто-то прокричал «да!!!», кто-то прокричал «изменник!», остальные просто стали ритмично стучать кулаками об столешницы, и над всем этим шумом чей-то ясный голос заявил: «Да будь ты судим по тем кровавым законам, которые ты установил! Они любое невинное слово сделали изменой!»

Эта реакция странно успокоила Кромвеля. Он заговорил тихо, и это заставило замолчать всех: «Я никогда не хотел никому ничего плохого, и если вы относитесь ко мне так, я не хочу и не буду искать помилования. Я только хотел бы, чтобы король не заставил меня страдать долго». Разумеется, несмотря на драматичность ситуации, никто их присутствующих не почувствовал к Кромвелю ни симпатии, ни хотя бы сочувствия. К тому моменту вряд ли в королевстве можно было найти человека, которого ненавидели так глубоко и страстно – и не только среди аристократии.

Собственно, атмосфера была настолько накаленной, что Вингфилд стал опасаться, что еще минута – и запрет короля на любое проявление насилия в стенах дворца будет забыто, и Кромвеля просто растерзают на месте. Он приказал стражам окружить пленника и увести, но тут снова заговорил Норфолк.

- Стоп, капитан! Изменники не должны носить цепь Ордена Подвязки! – и с этими словами сорвал знак ордена с Кромвеля.

Капитану все-таки удалось увести сэра Томаса из зала живым и относительно невредимым, но это не было легкой задачей, потому что вслед за Норфолком в опального царедворца попытались вцепиться еще многие. Саутгемптон, бывший друг и единомышленник, в том числе. Ирония заключалась в том, что за стенами дворца Кромвеля ожидала его гвардия, около трех сотен человек. Но они не сделали ничего без приказа своего хозяина, и, в конце концов, им просто приказали разойтись, объявив, что отныне резиденцией Лорда Малой Печати будет Тауэр.

Палата лордов, которая продолжала свое заседание, услышала новости от ликующего Норфолка. Это было шоком, это было напоминанием о том, на какой скользкой поверхности находятся те, кто снизу кажется триумфатором – и это было предупреждением. Лордом Малой Печати был немедленно назначен Саутгемптон, сиречь Томас Ризли.

Уже через час после ареста Кромвеля французский посол Марильяк получил письмо от короля, в котором тот объяснил немилость к своему министру так, что Кромвель слишком приблизился к немецким лютеранам, «которые проповедуют чрезвычайно ошибочные мнения». И заверил, что он от всей души желает, чтобы отныне религия не стояла на пути политики. Вот, собственно, и все, что объединяет падение Кромвеля с неудачным браком короля – слово «немецкие». Дело было не в браке, дело было в политике. Разумеется. И дело было в том, что Гарри очень лично воспринял попытки Кромвеля получить контроль над ближайшим окружением короля. А именно такой попыткой был арест обоих королевских капелланов.

Казалось бы, Кромвель должен был помнить, что Волси в свое время поплатился именно за тот же грех, постоянно манипулируя, кто мог быть рядом с королем, а кто – нет. Разница в том, что Волси действительно пытался получить влияние на короля, формируя королевское окружение на свой вкус и в своих целях. Кромвель просто пытался унифицировать внутреннюю политику, убирая из нее фигуры, которые, как он правильно полагал, стояли в центре идеологических завихрений.

Но больше всего короля разъярили даже не действия Кромвеля (их мог логически понять), но то, что он, король, оказался в ситуации, в которой не мог сказать своему министру «отвянь и не замай!». Ведь обвинения-то были в религиозной ереси, а начальствовал над этими вопросами Кромвель, не король. А Кромвелю в такой критический момент напрочь отказало чувство такта.

Разумеется, Марильяк в своем отчете Франциску не выразил ни малейшей симпатии к павшему, и не удержался от ехидного замечания о том, что Кранмер, оставшийся сейчас главным рупором «ереси» в королевстве, сидит тихо, как мышь под метлой.

Не сидел, кстати. Но Кранмер был Кранмером. Он не кинулся к королю защищать своего соратника, он схватился за перо. И, как это обычно с ним случалось, он не мог выразить свое отношение к происшедшему однозначно. Он никогда этого не мог. Или не смел? Нет, скорее действительно не был способен определиться. Или даже считал, что его обязанностью было не определяться, а оставаться над или в стороне от ситуации. Или искренне считал, что король никогда не может быть не прав.

Во всяком случае, по поводу Кромвеля Кранмер выразился достаточно определенно, напоминая королю о том, что тот сам наделил сэра Томаса его полномочиями (Кранмер, очевидно, понял сразу, на какой мозоль королю наступил Кромвель), и что Кромвель всегда служил королю верно, мудро, энергично и умело. «Если бы благородные принцы король Джон, Генри II и Ричард II имели таких советников рядом, я полагаю, что они никогда не были бы так предательски отвергнуты, как это с ними случилось», - писал архиепископ. Но «Если он изменник, я горько сожалею о том, что любил его и доверял ему, и я рад, что его измена стала известной вовремя». Воистину, с такими друзьями, как архиепископ Кранмер, враги были как-то без надобности.

Впрочем, Гарри вряд ли долго раздумывал над тем, что именно пытается выразить Кранмер. Он был занят более насущными вещами. Через два часа после ареста Кромвеля, в его доме на Остин Фрайарс уже хозяйничал казначей короля, под защитой эскорта из пятидесяти лучников. Это была разумная мера, потому что вокруг собралась огромная толпа, с жадность глазевшая на то, как их дома выносятся после быстрой инвентаризации драгоценная посуда, прочая ценная движимость, и та часть добычи после разгона монастырей, которую Кромвель оставил у себя – кресты, чаши, украшения. Общая стоимость движимости, включая хранящиеся в доме наличные, превышала 6 миллионов фунтов стерлингов по курсу 2006 года. Движимости, подчеркиваю.

От щедрот его величества за счет Кромвеля, кое-что перепало и Анна Клевской – мебель, в том числе. Была заботливо прибрана даже орденская мантия опального министра. Она оказалась в хранилище Хемптон Корт. Менее ценные вещи были розданы тем, кто жил и кормился за счет Кромвеля.

В тот вечер Лондон праздновал. Народ пировал, жег огни, и немалую часть ликующей толпы составляли те, кого Кромвель лишил разгоном монастырей и смысла жизни, и ее устроенности. Хронист того времени Эдвард Холл предполагает, что кто-то наверняка молился за спасение души сэра Томаса, но это, скорее всего, просто писательская красивость.

На самом деле, в тот момент людей больше занимали потрясающие подтверждения предательской деятельности самого могущественного человека королевства: в ходе описи были найдены переписки с «германскими лютеранами» с таким содержанием, что король, ознакомившись с ними, впал в ярость и запретил даже упоминать имя Кромвеля в своем присутствии.

Поскольку у Кромвеля никогда не было, на самом деле, никаких намерений предавать своего государя, можно не сомневаться, что «найденные» бумаги были подложными. Что само по себе говорит о том, что ход против Кромвеля был задуман достаточно давно, и исход дела был предрешен раньше, чем оно даже началось. Тем не менее, сэр Томас вовсе не был намерен сдаться без борьбы, и слухи, циркулировавшие в Лондоне, подтверждают, что даже у Норфолка были опасения, что Кромвель как-то вывернется из ловушки.

Что касается заклятых друзей его величества, то импульсивный Франциск, получив известие и падении Кромвеля, прости вопил от радости, размахивая рапортом своего посла, а более сдержанный император Чарльз опустился на колени, и принес благодарственную молитву. Оба поспешили поздравить своего «царственного брата» с мудрым решением. Вот тут-то его величеству и задуматься бы, насколько мудрым было решение, вызвавшее ликование тех, кто не мог желать доброго Англии. Но его величество Большой Гарри никогда не грешил склонностью к долгим раздумьям по поводу правильности своих действий.