Женоненавистник как муж и отец

[MirrinMinttu]

Речь идёт о художнике с мелодично звучащим именем Тюко Саллинен (1879-1955).



Из семьи лестадианцев, сын портного. Вопреки всему, стал художником, хотя из дома ему пришлось удалиться, конечно. Говорят, после особо жестоких побоев, на которые его папаша не скупился. Что и говорить, парень был талантлив. Но сам себя считал гением, и вёл себя соответственно. Речь, впрочем, не о нём, а о женщинах вокруг него.

Учиться живописи Саллинен начал довольно поздно, уже будучи художником -самоучкой. В начале 1900-х, среди учеников художественной академии были и девушки, хотя их-то перспективы были не из завидных. Максимум - учительница рисования, да и то до замужества. Тем не менее, богемная жизнь привлекала. И обязывала. Девушек она обязывала быть раскрепощенными, а юношей - более или менее пьяными. Саллинен жил тогда на втором этаже деревянного старого дома, в комнате, куда было легко попасть через окно незаметно - с соседней крыши. И, как он позднее утверждал, к этому окну очереди стояли. Стояли или нет, но одна девчушка из Карелии, на 9 лет моложе самопровозглашенного гения, в это окно точно лазила. Её звали Хельми, то есть жемчужина.

Надо сказать, что с Хельми-то всё ясно. Саллинен был именно тем "плохим парнем", которые так притягивают наивных девочек (да, отвязные девочки тоже могут быть наивными). Он был старше прочих учеников, уже повидал мир, был одарён, всех презирал, и страшно матерился на каждом повороте. Студенток он презирал особенно, обзывая их "мамзелями", что в контексте тех страны и времени не было вежливым обращением к незамужней женщине. А как ему было их не презирать, если дома ему вполне успели привить отношение к женщине, как к сосуду греха, чему теперь он получил полное подтверждение.

Тем не менее, аскетом Саллинен не был, и начали они с Хельми "ходить", как говорится. Публично и открыто. Возможно, они упустили из вида одну интересную черту эмансипации тех лет. "Можно" стало многое. Но это многое было, чаще всего, на уровне разговоров. То что не было, должно было оставаться где-то там, за кадром, вне общественного обозрения. Так что парочка вскоре оказалась в неприятной ситуации, где им выразили резкое осуждение. В своём же кругу! "А мы женимся!", - брякнул пьяный Саллинен. И они действительно поженились, хотя ни сам Саллинен, ни его Хельми этого делать не хотели.

Портреты жены, которые писал Саллинен, вызвали бурления в публике, как они вызывают их и сейчас. Потому что выглядели они так:





К слову сказать, по имени свою жену Саллинен никогда не называл. Для него она была Мирри, Киска. А Хельми называла мужа Братец Лис. Через пару месяцев после свадьбы, они уехали в Париж. На стипендию, которую получил Саллинен. Наверное, именно в тот момент и закончилось всё светлое, что было в этом браке.

Деньги закончились быстро - Саллинен пил, угощал в ресторанах знакомых и незнакомых. Ему, впрочем, ситуация была привычной. Он и раньше так жил. Только вот теперь он был женатым человеком, и от него ожидалось, что он будет себя вести как женатый человек. Только очень ограниченный круг знакомых по Хельсинки знали, как он третирует жену. Собственно, в его к ней обращениях печатных слов не было. Но он начал писать её портреты. Требование к невольной натурщице было простым: "Сиди тихо, как корова, и не тряси выменем!" Кстати, на самом деле его жена выглядела так:



К моменту возвращения в Хельсинки, Хельми была уже полностью сломлена. Она действительно сидела не шевелясь, глядя в пустоту безразличным взглядом. Впрочем, она была беременна. Рожать Хельми уехала домой, в Карелию. Там, покрайней мере, была любящая семья, которой она не была безразлична.

Реакция Саллинена на телеграмму "ребёнок родился" была следующей: "Идиотская телеграмма. Ребёнок! Ребёнок родился! Мальчик или девочка? Больной или здоровый? Ничего! Ребёнок, ребёнок... Небось, выродок какой-нибудь, безрукий и с вдавленным черепом. Или мертворожденный. Совершенно идиотская телеграмма, которую могла послать только баба. Телеграмма ни о чем". Тем не менее, он выехал в Сортавалу немедленно.

В Карелии Саллинен только писал картины, применяя всё, чему научился в Париже. Там был написан портрет кормящей жены. Портрет женщины, которая, ведомая судьбой и инстинктом, выполняет своё единственное предназначение - выкармливает ребёнка. Саллинен не видел в материнстве ничего красивого или святого. На портрете это хорошо заметно.

Что касается ребёнка, Саллинен делал всё - купал, обмывал, менял пелёнки. По его мнению, у него это получалось гораздо лучше, чем у жены. Идеальный отец. До тех пор, пока ребёнок не пищал. Тогда снова лились потоки сквернословия, и снова в адрес жены.

Через год Саллинен с дочерью вернулись в Хельсинки. Хельми осталась в Сортавале, она снова была беременна. Саллинен отправил старшую дочь в семью своей старшей сестры, которая была замужем за судьёй в Дании. Эва выросла, не зная, что её растят приёмные родители. Говорят, отвёз внучку отец Саллинена. Естественно, Хельми никто ни о чем не сообщил. Когда она вернулась в Хельсинки со второй дочерью, ей просто холодно сообщили, что мать она никакая, и Эву больше не увидит.

Вообще, об этом периоде в жизни Саллинена, когда он жил в Хельсинки один с годовалой дочерью, ходили легенды. Он действительно ухаживал за ней безукоризненно, но, в его понимании, малый ребёнок должен был быть под постоянным присмотром. Вот он и таскал дочку с собой, когда ходил с друзьями по кабакам. Художники заказывали выпивку себе, и "молоко в бутылочке и горшок" ребёнку. Собственно, отправить дочь расти в богатую и спокойную семью было решением мудрым, и в среде лестадианцев совершенно нормальным.

Любопытно, что заниматься своей второй дочерью Саллинену было некогда. Он как раз выставил портреты "Мирри", и ожидаемо был обруган шокированной публикой. В сердцах, художник облаял влиятельного и популярного Галлен-Каллелу "сраноштанником", за что был выкинут из союза художников. Саллинен собрал чемодан - и уехал в Америку. А что же Хельми с дочерью? Им пришлось уехать в Карелию.

Из Америки Саллинен вернулся через год. Мало того, что полный идеями, но ещё и нашедший себе мецената. И первым делом, он отправился за женой и дочерью. Что-то изменилось и в художественной среде. Публика по-прежнему люто ненавидела его портреты жены, но вот критики Саллинена начали хвалить. Карьера явно пошла в гору. Но не для Хельми, конечно. Привезя жену, Саллинен снова стал её шпынять. Особенно в том, что имело отношение к её материнским делам. Об атмосфере в семье многое говорит тот факт, что в 1916 году супругов развели, причем дочь оставили матери. Тогда такие решения были большой редкостью.



Хельми с дочерью уехали в Выборг. А потом началась война. Это были плохие годы, особенно для одинокой женщины с малым ребёнком. На что-то они жили, но жили откровенно голодно. Вскоре Хельми попала в больницу, и дочь, Таю, забрали её родные.

Саллинен, который становился всё более популярным, получил в пригороде Хельсинки художественное ателье. Туда он и забрал дочь. Не извещая об этом мать, разумеется. Да, суд отдал девочку матери, но что такое было решение суда в подобных обстоятельствах? Выйдя из больницы, Хельми отправилась вслед за бывшим мужем. Саллинен разрешал ей встречаться с дочерью, но не собирался Таю ей отдавать. В конце концов, Хельми была бедна, а Саллинен стал весьма богатым. Насколько правдива версия о том, что сама Хельми согласна с таким решением, никто не знает. Также противоречивы толкования последних лет её жизни.

Документально известно, что жила она в Хельсинки, снимала жильё. Также, похоже, она снова начала заниматься живописью (если вообще когда-либо прекращала). Всё остальное - догадки. Неизвестно, чем она болела. Одни утверждают, что у Хельми было больное сердце. Другие - что она пила. Собственно, умерла она от алкогольного отравления. Но могла быть и сердечницей, одно другому не мешает.



Во всяком случае, старшая дочь, Эва, умерла в 1949 году совершенно неожиданно, от сердечного приступа. Она только в шестнадцать лет узнала, кто её родители. Разумеется, в Финляндии её ожидал любящий отец и его друзья, рассказывавшие героические истории об "отце-одиночке". И о том, что мать была не в состоянии о ней заботиться. Эва умерла 39-летней, по дороге от станции в ателье отца.

Судьба второй дочери, больше известной под именем Ирья Салла, ещё более драматична. Она выросла в ателье отца, но художником не стала. Она стала писателем. И в 1943 году, в качестве поощрения, получила возможность поехать в Германию. К тому моменту она уже была опытной женщиной. В школьные годы успела обручиться трижды (в контексте местной культуры - пожила вместе с женихами), вышла замуж несовершеннолетней, потеряла ребёнка, развелась, снова вышла замуж, снова развелась, вышла снова за первого мужа, овдовела, стала писать о сексуальности и грехе.



Германия 1943 года была мрачным местом. Но не для Ирьи. Судя по её дневникам, она наслаждалась каждым днём приключений. Она видела бомбежки, она сама попадала в бомбёжки, и однажды осторожно снимала с шеи кишки человека, в компании которого под бомбежку попала. Осторожно - потому что не хотела испортить кровью шляпку. Компании, в которых она тогда "веселилась", по её пониманию, можно вежливо обозначить как неопределённые. Результатом поездки стал двухтомник "Любовь на развалинах".

Ещё одним результатом этой поездки можно считать то, что Ирья до конца жизни поселилась в психиатрической больнице. Она всегда отличалась подвижностью психики, и теперь эта психика сломалась окончательно. Ирья написала ещё одну известную книгу, "Отец и я". Исследовательницы-феминистки считают книгу результатом тотального подчинения отцу, который и после смерти продолжал оставаться центром Вселенной для дочери. Скорее же всего, Ирья писала то, что действительна чувствовала: в её неспокойном, постоянно качающемся на грани катастрофы мире, один отец был неизменным, сильным, надёжным, способным защитить и утешить. Проблема в том, что многое в этой книге не соответствует реальности. Или Ирья действительно могла детально помнить себя в полтора года, когда отец вернулся из Америки, и забрал её к себе.

Если верить Ирье, отношения её родителей значительно улучшились после развода. Её он называл "Кошкина дочь". В её воспоминаниях, они, трое, провели вместе много счастливых, гармоничных дней, когда отец отвозил её повидаться с матерью. Проблема была только в том, что девочка категорически отказывалась оставаться на ночь, если отца не будет рядом. А отец, по понятным причинам, был не намерен проводить ночи с бывшей женой. Тем не менее, Ирья была уверена, что родители поженились бы снова, если бы Хельми не умерла.

По странному совпадению, Ирья умерла точно так же, как её старшая сестра. Её нашли на дорожке парка.

Саллинен женился во второй раз, когда Ирье было 12 лет. Ему было 45, а новой жене - 19. Через 30 лет, Катарина Саллинен (Чепурнова) обвенчалась с умершим мужем ещё раз - по обычаю мормонов, вечным браком. Они с дочерью, похоронив мужа и отца, уехали в Алабаму.