Генри VII - реакция Ричарда III

[MirrinMinttu]

Когда в начале 1485 года Ричарду III докладывали о том, что флотилия Ричмонда категорически не готова к отплытию, он ответил, что осторожность, тем не менее, надо соблюдать, учитывая особенности состояния дел в Уэльсе. И всё же, он отозвал корабли, которые патрулировали побережье в том месте, заменив их функцию на систему предупреждения о приближении противника посредством маяков. Это, возможно, казалось тогда более эффективным, чем оплачивать пребывание кораблей и экипажей, но решение оказалось не вполне верным.




Наиболее заметной деталью ландшафта Дэйла был St. Ann's Head – скала, отлично заметная с моря, на которой и сейчас есть маяк. Проблема лишь в том, что огонь, отлично заметный с моря, совершенно незаметен с земли. Его могли заметить – и заметили! – только в Энгле, находящемся на другой стороне устья бухты. Так что система, всё-таки, сработала. К сожелению, получить сигнал – это одно, а действовать адекватно в критический момент – это совсем другое.

Ещё в начале 1484 года, король Ричард назначил управляющим замков Пемброк, Тенби, Манорбир, Хаверфордвест и Килгеррана одного из своих служащих, Ричарда Вильямса, дав ему широкие права по укреплению этих замков. Когда Вильямсу сообщили, что в Энгле зажгли маяк, он предпочёл кинуться за инструкциями аж в Ноттингем, за 210 миль. К счастью, в его распоряжении были устроенные Ричардом станции, на которых, через каждые 20 миль, можно было менять лошадей. Вильямс установил рекорд: он проделывал в сутки около 52 миль в среднем (видимо, скача и по ночам), при обычной скорости курьеров в 30-35 миль. Но Ричарда в Ноттингеме не было.

Вильямс нашел короля в охотничьем парке Бествуд, в Шервурде. А Бествуд – это 3 000 акров. Тем не менее, Вильямс короля, всё-таки, в итоге разыскал. Кроулендские хроники отмечают, что новость Ричарда скорее развеселила. «Наконец-то!» - воскликнул он. Правда, комментатор Хроник не удержался от ядовитого комментария что веселость могла быть и притворной. Но с какой стати? Король знал, что армия, кое-как собранная Ричмондом, не может сравниться с армией ветеранов Ричарда.

Король не просто так чувствовал себя уверенно всегда, когда дело касалось войны. Он, в конце концов, уже семнадцатилетним набрал армию, чтобы воевать против Роберта из Редесдейла, а через два года года воевал при Барнете и вёл авангард под Тьюксбери.
Для него, его войска были братством. Став лордом Квинс Колледж в Кембридже в 1477 году, он первым делом нанял четырёх священников молиться за «the souls of . . . all other gentlemen and yeoman servants and lovers of the said Duke of Gloucester, the which were slain in his service at the battles of Barnet, Tewkesbury or at any other fields or journeys».

И нет, царствования Ричарда французы боялись не напрасно. Или напрасно – кто знает. В каком-то смысле, 32-летний король оставался в душе тем же подростком, который писал на полях книги о рыцарях «как же я жажду этого!». Помните пруссака Поппелау, оставившего восторженный, почти влюблённый отзыв о внешности Ричарда? Так вот, их встреча не ограничилась созерцанием, они беседовали. И беседовали о борьбе с неверными, с турками в данном случае. «I would like my kingdom and land to lie where the land and kingdom of the King of Hungary lies, on the Turkish frontier itself. Then I would certainly, with my own people alone, without the help of other kings, princes or lords, properly drive away not only the Turks, but all my enemies and opponents», - выпалил в какой-то момент Ричард.

Что ж, идеи крестовых походов Ричарду были дороги, не зря же он был патроном часовни Всех Святых в Баркинге, где, по слухам, было захоронено сердце короля-крестоносца Ричарда I, и не случайно он послал в Рим, для выражения своего послушания папе Иннокентию, именно представителя древнего рыцарского ордена иоаннитов (Order of the Knights of St John). В заявлении Ричарда интересны два других момента.

Во-первых, он, похоже, не сомневался в своих военных способностях, если говорил о том, что смог бы победить турков чисто своими и своего народа силами, «без помощи других королей, принцев и лордов». Да и почему он сомневался бы? Его войска одерживали только победы.

Во-вторых, о каких таких «других врагах и оппонентах» говорится в цитате? Крис Скидмор вспоминает, по этому поводу, что священное масло из Кентербери, которое носили в ампуле на груди английские короли, обещало им не только победу над «язычниками вавилонскими» и строительство христианских церквей в Священной Земле, но и возможность вернуть Нормандию и Аквитанию. К тому же, Ричард относился к своей ампуле со священным маслом совершенно серьёзно. Он отдал её на хранение в Вестминстер, с условием, что получит ампулу по первому требованию.

Честно говоря, я не совсем понимаю, о какой такой личной ампуле идёт речь, но схожая система была и во Франции, и к силам священого масла там относились смертельно серьёзно. Учитывая, что Ричард III никогда не был другом Франции, правительство де Божё могло опасаться, что тот начнёт отвоёвывать Аквитанию с Нормандией в тот момент, когда Франция была довольно уязвима.

В-третьих, Ричард был просто-напросто воинственным человеком. По видимому, для него быть рыцарем означало нечто большее, чем это было в среднем по Европе конца пятнадцатого века. Во французской и шотландской кампаниях воинственность Ричарда Глостера сильно ограничивал его брат-король. Но теперь, когда Ричард сам стал королём, чего от него можно было ожидать французам и шотландцам?

И, к слову сказать, чего от этого короля могли ожидать его собственные вельможи после того, как он вдруг решил посвататься к сестре португальского короля? С практической точки зрения, этот брак не имел смысла. Жуана была немолода, даже старше самого Ричарда, и в качестве обеспечения продолжения рода проблематична. Зато её брат стал известен своими жесткими действиями против разбалованной знати (он их просто уничтожил – физически), отнял у арабов Асилу и Танжер, и поддерживал расширение территории за счёт открытия новых земель. То есть, кое-какие выводы о планах короля можно было сделать и по его брачным планам. Не говоря о том, что Жуана чуть раньше решительно отказала французскому королю.

Можно, конечно, возразить, что Ричард III, в крупных конфликтах, предпочитал переговоры и компромиссы. Да, восстание того же Бэкингема было беспощадно подавлено, но он выпустил несколько пардонов для участников восстания, давая этим возможность к примирению. Но нельзя поручиться, что это не было сделано просто для того, чтобы ослабить собравшуюся вокруг Ричмонда оппозицию.

В любом случае, задокументировано, что высадка Ричмонда в Англии сделала королю его день: он немедленно разослал письма о сборе армии, указав, что «the day he had longed for had now arrived».