Вильгельм Руфус - тяжела ты, королевская доля...

[MirrinMinttu]

Вильгельм Руфус не питал иллюзий относительно своих братьев. Не говоря о том, что они в принципе были не друзьями, приходилось учитывать и те силы, которые, несомненно, будет толкать Роберта к открытому конфликту с Руфусом, используя все имеющиеся под рукой средства. Предупредить эти попытки было невозможно. Но возможно было сделать сделать две вещи – быстро и достойно короноваться, и увезти из Нормандии тех, кто мог быть использован для разжигания беспорядков в Англии. Оба этих действия будут впоследствии ставиться в вину Руфусу при создании негативного имиджа Красного Короля.



www.deviantart.com/tag/kingofengland


Тем не менее, достаточно вспомнить, как короновался Гаральд Годвинсон, которого прямо с совета сопроводили на коронацию в Вестминстерское аббатство. Так и хочется ядовито добавить «пока не сбежал», но Гаральд был ответственным человеком, и, разумеется, не позволил бы инстинкту самосохранения взять верх над обязанностью защищать королевство, в котором он, всё-таки, был subregulus. В случае Руфуса, быстрая коронация преследовала ту же цель: обеспечение стабильности. И то, что он, в первую очередь, занялся выполнением завещания отца, было ещё и знаком преемственности, что важно при создании династии.

В частности, Руфус раздал каждому кафедральному собору Англии от 10 до 6 марок золотом. Сумму решала представительность и важность каждого отдельного взятого кафедрала. Плюс, каждая церковь Англии получила 60 пенсов серебром. Каждый шир получил по 100 фунтов для раздачи бедным и нуждающимся. К слову сказать, по обычаю тех времен эти денежные суммы благотворительностью не считались. Все бенефицианты считали себя обязанными молиться за душу дарителя – Вильгельма Завоевателя в данном случае. Конечно, в церквях и кафедралах молитвы за души усопших были работой, назначающейся и проверяющейся. Что касается бедных, которые получили так необходимые им средства, то молитвы были, очевидно, делом совести каждого.

Руфус также заказал у некоего золотых дел мастера Отто роскошную гробницу для Завоевателя, щедро снабдив его золотом, серебром и драгоценными камнями. Знал ли он к тому времени обстоятельства похорон отца, или просто предполагал, как могли развиваться события, но Завоеватель получил, в конце концов, полагающееся ему посмертное величие.

Что касается освобожденных «политических заключенных», эрла Нортумбрии Моркара и Вульфнота Годвинсона, то Руфус привез обоих в Англию, в Винчестер, где оба были помещены под стражу в аббатство. Из этих двоих, Вульфнот был совершенно безобиден, но он вырос и жил среди норманнов, то есть была совершенно реальная опасность, что кто-то особо предприимчивый из окружения герцога Роберта начнет разжигать беспорядки в Англии от имени бедняжки Вульфнота. С другой стороны, Ульф, сын короля Гаральда Годвинсона, был совершенно спокойно оставлен Руфусом в Нормандии, и Роберт Куртгёз впоследствии даже сделал Ульфа рыцарем, так что может быть и так, что Вульфнот сам захотел последовать за Вильгельмом Руфусом, чтобы спокойно умереть на родине. Он совершенно точно не мог быть для норманнов в Англии опаснее, чем Ульф, который, всё-таки, был сыном коронованного короля. Или, как вариант, Руфус просто не смог дотянуться до Ульфа. Находиться под стражей вовсе не означало сидеть за решеткой, так что Ульф вполне мог быть в числе сопровождения Роберта во Франции на момент смерти Завоевателя. Впрочем, Ульф, насколько известно, никогда не использовался Робертом для политических игрищ (естественно!), а просто жил обычной жизнью рыцаря, и воевал вместе с Робертом в Крестовом походе.

Эрл Моркар, второй из захваченный Руфусом в Англию заключенных, безобидным человеком не был ни по каким критериям. Эрл Моркар был хроническим предателем. Это его Гаральд Годвинсон поставил править Нортумбрией, когда нортумбрийцы взвыли от правления Тостига и восстали. Более того, это Гаральд спас шкуру Моркара, вовремя кинувшись на север страны, чтобы спасти Йорк в 1066 году. Тем не менее, когда Гаральду тут же срочно понадобилось маршировать на юг, чтобы отбыть нападения там, Моркар и его брат, граф Мерсии, не только не присоединились со своими войсками к спасителю, но просочились за его спиной в Лондон, где предложили избрать королем одного из них, истинных англосаксов.

Затем Моркар снова примкнул к победителю, Вильгельму Завоевателю, но быстро обнаглел, и, покинув двор короля в Нормандии, примкнули в 1067 году к восстанию в пользу Эдгара Этелинга. В их компании был и эрл Берниции, Госпатрик. Почему именно Госпатрик оказался в этой компании, сказать сложно. Берницию он у Завоевателя, собственно, просто купил, потому что сбытия там начали развиваться так: некий Освульф убил некоего Коспинга, которого пять недель назад посадил править Берницией Завоеватель, а через полгода кто-то убил самого Освульфа, и вот тогда Госпатрик появился перед Завоевателем с мешком денег, так сказать. Скорее всего, Госпатрику просто пришлось примкнуть к восстанию, которое, впрочем быстро сдулось. И Моркар, вовремя унюхавший ветер перемен, тут же переметнулся снова к норманнам.

У Вильгельма Завоевателя по отношению к англосаксам была интересная политика. Главные фигуры, типа Моркара и Стиганта, он просто предпочитал держать поближе к себе, и к управлению королевством на среднем и исполнительном уровнях было привлечено много выходцев из англосаксонской среды. Его терпение по отношению к Моркару закончилось только в 1071 году, когда тот тайно покинул Нормандию и снова начал сеять смуту в Англии. Когда эрл снова сдался королю, Вильгельм поручил Роджеру де Бьюмонту взять его под стражу в один из своих замков. Разумеется, Моркара Руфус на вольном выгуле оставить просто не мог, это было бы глупостью.

А вот участвующий в том же востании тан Сивард был спокойно оставлен Руфусом в Нормандии, хотя этот-то даже присоединился к датчанам против Завоевателя в свое время. Но тут интересно то, что Сивард не собирался возвращаться в Англию – его следы ведут аж в Константинополь, в варяжскую гвардию византийского императора. В Англии ему делать было решительно нечего, все его владения (а он был 21-м в списке крупных землевладельцев на момент смерти Эдварда Исповедника) были переданы Генри де Феррьеру, а тратить остаток жизни на бессмысленные попытки отбить своё Сивард, по-видимому, не собирался.

Следующей задачей Руфуса был выпуск монет своего царствования. Британский музей идентифицирует следующую монету как выпущенную в 1087 году в Абергаванни:

finds.org.uk/counties/nottinghamshire/tag/willi...: Penny of William Rufus 'PAXS' type, issued 1087-late 1080s Penny of William Rufus 'PAXS' type, issued 1087-late 1080s

Не менее важной была и печать короля:



yeomenoftheguard.com/greatseals.htm

Собственно, без монет царствующего правителя и его печати, правительство нормально функционировать просто не могло. И Руфус хоть и мог выбрать для своих монет меч вместо скипетра (он выкупил отцовские регалии у монастыря намного позже, и да, монастырь потребовал плату за то, что ему отдавалось, вообще-то, просто на хранение), но не мог избежать того, что составляло саму сущность правления: кипы, ворохи прошений и требований, которые, конечно, могли рассматривать придворные клерки, но которые утверждать и подтверждать печатью должен был сам король.

Например, земельные владения. В обычае того времени было просить подтверждений своих прав на земли у каждого нового правителя. С одной стороны, такие подтверждения были платными, то есть, обеспечивали приток денег в государственную кассу. С другой стороны, Руфус просто не знал все города и веси и землевладельцев Англии так же назубок, как знал эти категории в Нормандии. То есть, не раз и не два ему приходилось консультироваться у Ланфранка, который и в Англии был дольше, и имел в подчинении все монастыри в стране, где знали всё и обо всех.

Что ещё более ценно, Ланфранк уже пережил все страдания иммигранта в страну, язык которой был ему неизвестен, обычаи которой казались ему варварскими (в Нормандии от рабства отказались уже в 990-х, а в Англии оно продолжало быть обычной практикой, пока норманны не упразднили категорию рабов, и не заменили её отношениями батраков и феодалов), и законы которой существовали, по большей части, в виде нарративных расказов о прецедентах.

К 1087 году, Англия управлялась на трех языках. Между собой норманны общались на родном языке, и решения принимались на нем же. Потом эти решения записывались на латыни, которая и стала языком государственных документов. Со временем, монастырских писцов стали квалифицировать на переводах с латыни на англосаксонский, чтобы важные распоряжения были максимально понятны населению страны. В этих переводах, тем не менее, не так уж редко содержатся пассажи, по сути не имеющие смысла. То есть, косяки перевода при отсутствии редактора.

И, пожалуй, главным способом обеспечить возможность разных групп населения общаться между собой, были перекрестные браки, которым сам Завоеватель придавал большое значение, и которые пропагандировал среди своих холостых соратников. Хотя... не только среди холостых. Не все жены последовали за своими мужьями в новое королевство. И случаев, в которых норманн окончательно разрывал все связи со старой родиной, чтобы начать совсем новую жизнь в новой стране, было множество.

Сам Вильгельм Руфус, которой стал появляться в английских распоряжениях своего отца только в 1080-х, вряд ли успел к 1087 году заговорить на англосаксонском как на родном, хотя можно не сомневаться, что внутри самого дворца и в администрации люди говорили на смеси франко-нормандского и англосаксонского (иммигранты меня поймут). К тому же, есть некоторая вероятность, что Ланфранк нагрузил своего ученичка изучением языка страны, которой ему придется править. Но, к сожалению, информации о том, на скольких языках говорил Руфус, не осталось. Осталось замечание о спотыкании на словах в эмоциональные моменты, что тоже может быть результатом того, что человек пользуется в быту сразу несколькими языками. Опять же, иммигранты, имеющие взрывной темперамент, меня поймут.

Поскольку на по-военному быстрой коронации Руфуса не могли присутствовать все важные персоны его королевства, особое значение приобрел прием на Рождество 1087 года. Приемы на Рождество, Пасху и Троицу были тогда формальными, очень тожественными, имеющими цель показать могущество короля его подданным, и провести границу между christus domini, назначенного через церемонию коронации самим Богом быть господином для своих подданных, и всеми прочими, какими бы могущественными и богатыми они ни были. То, что король сидел в лучших и самых дорогих одеяниях (которые, к слову, были собственностью короны) и самых дорогих украшениях, было не только способом подавить прочих своим величием, но и выказать им этим величием уважение – король должен выглядеть королем до кончика ногтей, чтобы его таковым воспринимали.

Мало того, король сидел на возвышении и отдельно от прочих смертных, да ещё и церковный хор пел laudes regiae: «Christ conquers, Christ rules, Christ reigns».

Да, после церемонного приема и во все более будние дни года, те же придворные и гости видели своего короля человеком. И да, они нередко замышляли против своего короля. Но когда король сидел как депутат Бога на земле, они его таким и воспринимали. Недаром на время торжественного приема шутов допускать перестали. Был один неприятный момент, ещё при Завоевателе, когда шут вдруг начал кричал «‘Behold I see God! Behold I see God!», а окружающие не знали, как руагировать. Шуткам королевского шута положено смеяться, но сама ситуация выглядела совершенно не смешной. Выход нашел арихиепископ Ланфранк, приказавших гвардии вывести наглеца прочь, и отстегать как следует плетками.